ней паутиной света. Драконьим зрением она уже различала притаившийся на
опушке лагерь, полураспакованные связки книг и одинокую фигурку, терпеливо
соскабливавшую остатки подгоревших лепешек со сковороды.
Невидимая, она кружила над этим дымком, принимая оттенки воздуха, и
чувствовала, как еще одна тень в вышине повторяет ее круги.
"Колдунья, - сказал голос дракона в ее мозгу, - Ты в самом деле
хочешь этого?"
Она не ответила, зная, что он все равно прочтет ее мысли. Так оно и
случилось - разум Моркелеба отозвался смятением и гневом.
"Ты нужна мне, Дженни Уэйнест, - сказал он наконец. - Но я не хочу
видеть тебя несчастной. Почему - не понимаю и, наверное, не пойму. - И
снова злоба черного дракона хлестнула ее разум, как тысячехвостая плеть. -
Вот что ты со мной сделала!"
"Прости, Моркелеб, - тихо сказала она. - Нечестный вышел обмен: ты
дал мне магию, а я тебе - все муки человеческой любви. Но это первое, чему
я научилась у Джона: лучше уж чувствовать боль, чем совсем ничего не
чувствовать".
"И эта боль гонит тебя?" - спросил он.
Она сказала:
"Да".
Отзвук гнева еще наполнял душу черного дракона, словно отголосок его
тайного имени в утраченном золоте Бездны.
"Тогда иди", - сказал он, и подобное стеклянному кружеву прекрасное
создание метнулось вниз, скрытое мягкими дымчатыми сумерками.
Жар и магия драконов внезапно отдались болью во всем теле, и Дженни
почувствовала, как восторг полета сменился страхом падения.
Она упала на колени в темноте осеннего леса, и немилосердный холод
въелся в свежие, только что зажившие раны на спине и руках. Между
бородавчатыми белесыми стволами она увидела алый огонек костра и
почувствовала знакомый запах дыма и лошадей. Простенькая мелодия жестяной
свистульки висела в воздухе. Светлый ореол, обводивший по краешку все
предметы, пропал; сумерки обесцветились, стали сырыми, туманными и
пронизывающе холодными. Дженни задрожала, запахнула поплотнее овечью
куртку. Колени ощущали влажность земли сквозь ветхую ткань юбки.
Отбросив с лица грубые черные волосы, Дженни взглянула вверх. Сквозь
сплетение голых сучьев был виден черный силуэт дракона, одиноко кружащего
в пустом вечернем небе.
С благодарностью, которой не выразить в словах, она коснулась его
разума и ощутила всю его печаль, боль и ярость.
"Жесток твой подарок, колдунья, - сказал он. - Ты лишила меня моих
старых радостей, заставила жить во вражде с самим собой. Как и ты, я уже
не смогу стать прежним".
"Прости, Моркелеб, - сказала она ему. - Мы изменяем все, к чему
прикоснемся, будь это магия или чужая жизнь. Десять лет назад я бы пошла с
тобой, не прикоснись я к Джону и не прикоснись он ко мне".
Голос его отдался подобно эху в ее мозгу:
"Будь счастлива, колдунья. Ты сделала свой выбор. Я не знаю, почему
ты так поступила, этого не понять драконам. Хотя мне уже и себя не
понять".
Она скорее почувствовала, чем увидела, как он исчез, растворившись в
полумраке. На секунду силуэт его обозначился на белом диске луны - затем
пропал навсегда. Печаль сдавила горло - - печаль невыбранной дороги,
дверей, что никогда не откроются, песен, которым никогда не прозвучать.
Человеческая печаль утраты. Но в конце концов, освободив ее, он тоже
сделал свой выбор.
"Мы изменяем все, чего коснемся, - думала она. - Ты - драконья
погибель, Джон, ты - драконья погибель..."
Дженни вздохнула и, тяжело поднявшись с колен, стряхнула с юбки
листья и сучки. Ветер вновь донес до нее пронзительно ясный голосок
жестяной свистульки вместе с запахом дыма и начинающей подгорать
кукурузной лепешки. Дженни закуталась в плед и медленно двинулась по
тропинке к горящему на поляне костру.
