много раз встречал Реденса на квартире у Сталина, на семейных обедах, на
которые я тоже приглашался как секретарь Московской партийной организации,
да и Булганин как председатель Моссовета.
Вот с этим-то Реденсом ходили мы и проверяли тюрьмы. Это была ужасная
картина. Помню, зашел я в женское отделение одной тюрьмы. Жарища, дело было
летом, камера переполнена... Реденс предупредил меня, что там можно
встретиться с такой-то и такой-то, там попадаются знакомые. Действительно,
сидела там одна очень активная и умная женщина -- Бетти Глан15. Она и
сейчас, кажется, еще жива и здорова. Была она вторым по счету директором
Центрального парка культуры и отдыха имени Горького в Москве. Но она была не
только директором, а фактически одним из его создателей. Я тогда не бывал на
дипломатических приемах, а она как выходец из буржуазной семьи знала этикет
высшего общества, и Литвинов16 ее всегда туда приглашал, так что она как бы
представляла наше государство на этих приемах. Теперь я встретил ее в
тюрьме. Она была полуголая, как и другие, потому что стояла жарища. Говорит:
"Товарищ Хрущев, ну какой же я враг народа? Я честный человек, я преданный
партии человек". Вышли мы оттуда, зашли в мужское отделение. Тут я встретил
Трейваса. Трейвас тоже говорит мне: "Товарищ Хрущев, разве я такой сякой?".
Я тут же обратился к Реденсу, а он отвечает: "Товарищ Хрущев, они все так.
Они все отрицают. Они просто врут".
Тогда я понял, что наше положение секретарей обкомов очень тяжелое:
фактические материалы следствия находятся в руках чекистов, которые и
формируют мнение: они допрашивают, пишут протоколы дознания, а мы являемся,
собственно говоря, как бы "жертвами" этих чекистских органов и сами начинаем
смотреть их глазами. Таким образом, это получался не контроль, а фикция,
ширма, которая прикрывала их деятельность. Позднее я подумал: а почему
Сталин так сделал? Теперь ясно, что Сталин это сделал сознательно, он
продумал это дело, чтобы, когда понадобится, мог бы сказать: "Там же
партийная организация. Они ведь следят, они обязаны следить". А что такое
"следить"? Как именно следить? Чекистские органы не подчинены нашей
партийной организации. Следовательно, кто за кем следит? Фактически не
партийная организация следила за чекистскими органами, а чекистские органы
следили за партийной организацией, за всеми партийными руководителями.
В то время мне приходилось очень часто встречаться со Сталиным и
слушать его: на заседаниях, на совещаниях, на конференциях, слушать и видеть
его деятельность при встречах с ним у него на квартире и в обстановке работы
руководящего коллектива -- Политбюро Центрального Комитета. На этом фоне
Сталин резко выделялся, особенно четкостью своих формулировок. Меня это
очень подкупало. Я всей душой был предан ЦК партии во главе со Сталиным и
самому Сталину в первую очередь.
Раз присутствовал я на совещании узкого круга хозяйственников. Это было
тогда, когда Сталин сформулировал свои знаменитые "шесть условий" успешного
функционирования экономики17. Я тогда работал секретарем Бауманского райкома
партии. Мне позвонили, чтобы я явился на Политбюро, выступит Сталин.
Я сейчас же приехал в ЦК, там было уже полно людей. Зал, в котором мы
заседали, небольшой, вмещавший максимум человек 300, был битком набит.
Слушая Сталина, я старался не пропустить ни одного слова и, насколько мог,
записал его выступление. Потом оно было опубликовано. Повторяю, краткость
выражений и четкость формулирования задач, которые были поставлены,
подкупали меня, и я все больше и больше проникался уважением к Сталину,
признавая за ним особые качества руководителя.
Я встречал и наблюдал Сталина также при непринужденных собеседованиях.
Это случалось иной раз в театре. Когда Сталин шел в театр, он порой поручал
позвонить мне, и я приезжал туда или один, или вместе с Булганиным. Обычно
он приглашал нас, когда у него возникали какие-то вопросы, и он хотел,
находясь в театре, там же обменяться мнениями по вопросам, которые чаще
всего касались города Москвы. Мы же всегда с большим вниманием слушали его и
старались сделать именно так, как он нам советовал. А в ту пору советовал он
чаще в хорошей, товарищеской форме пожеланий.
Однажды (по-моему, перед XVII партийным съездом) мне позвонили и
сказали, чтобы я сам позвонил по такому-то номеру телефона. Я знал, что это
номер телефона на квартире Сталина. Звоню. Он мне говорит: "Товарищ Хрущев,
до меня дошли слухи, что у вас в Москве неблагополучно дело обстоит с
туалетами. Даже "по-маленькому" люди бегают и не знают, где бы найти такое
место, чтобы освободиться. Создается нехорошее, неловкое положение. Вы
подумайте с Булганиным о том, чтобы создать в городе подходящие условия".
Казалось бы, такая мелочь. Но это меня еще больше подкупило: вот, даже о
таких вопросах Сталин заботится и советует нам. Мы, конечно, развили бешеную
деятельность с Булганиным и другими ответственными лицами, поручили
обследовать все дома и дворы, хотя это касалось в основном дворов, поставили
на ноги милицию. Потом Сталин уточнил задачу: надо создать культурные
платные туалеты. И это тоже было сделано. Были построены отдельные туалеты.
И все это придумал тоже Сталин.
Помню, как тогда не то на совещание, не то на конференцию съехались
товарищи из провинции. Эйхе18 (он тогда, кажется, в Новосибирске был
секретарем парторганизации) с такой латышской простотою спрашивал меня:
"Товарищ Хрущев, правильно ли люди говорят, что вы занимаетесь уборными в
городе Москве и что это -- по поручению товарища Сталина?". "Да, верно, --
отвечаю, -- я занимаюсь туалетами и считаю, что в этом
проявляется забота о людях, потому что туалеты в таком большом городе
-- это заведения, без которых люди не могут обходиться даже в таких городах,
как Москва". Вот такой эпизод, казалось бы, мелочевый, свидетельствует, что
Сталин и мелочам уделяет внимание. Вождь мирового рабочего класса, как тогда
говорили, вождь партии, а ведь не упускает из виду такую жизненно
необходимую мелочь для человека, как городские туалеты. И это нас подкупало.
Еще отдельные эпизоды, которые связаны с деятельностью Сталина и
характеризуют его. Помню, однажды на заседании Политбюро встал несколько
необычный вопрос об одном лице, командированном Внешторгом в какую-то
латиноамериканскую страну. Подошла очередь данного вопроса. Вызвали этого
человека. Пришел он, очень растерянный с виду, лет тридцати пяти. Начинается
обсуждение. К нему обращается Сталин: "Расскажите нам все, как было, ничего
не утаивая". Тот рассказывает, что приехал в эту страну делать какие-то
заказы. Сейчас я точно уже не помню, от какой организации и куда он ездил.
Но не это главное. Тут интересно, как реагировал Сталин. А человек
продолжает: "Я зашел в ресторан поесть. Сел за стол, заказал обед. Ко мне
подсел какой-то молодой человек и спрашивает: "Вы из России?". -- "Да, из
России". -- "А как вы относитесь к музыке?". -- "Люблю послушать, если
хорошо играют на скрипке". -- "А что вы приехали закупать?". -- "Я приехал
закупать оборудование". -- "А вы в России служили в армии?". -- "Да,
служил". -- "В каких частях?". -- "В кавалерии, я кавалерист, люблю лошадей
и сейчас, хотя уже не служу". -- "А как вы стреляете? Вы же были военным".
-- "Неплохо стреляю". А назавтра мне перевели, что было обо мне написано в
газетах. Я просто за голову взялся. Оказывается, это был журналист,
представитель какой-то газеты, но он не представился мне, а я по своей
неопытности стал с ним разговаривать и отвечать на его вопросы. Он написал,
что приехал такой-то, что будет размещать заказы на такую-то сумму (все это
был вымысел), что любит ездить верхом, настоящий джигит, хороший стрелок и
спортсмен, стреляет вот так-то и попадает туда-то на таком-то расстоянии, к
тому же скрипач, и т. д. Одним словом, столько было написано чепухи, что я
ужаснулся, но сделать уже ничего не мог. Через некоторое время посольство
предложило мне, чтобы я возвратился на Родину. Вот я приехал и докладываю
вам, как это было. Очень прошу учесть, что было сделано без какого-либо
злого умысла".
Пока он рассказывал, все хихикали и подшучивали над ним,
особенно лица, приглашенные со стороны. Но члены ЦК и Ревизионной
комиссии, которые всегда присутствовали на заседаниях, вели себя сдержанно,
ожидая, что же теперь будет. Когда я посмотрел на этого человека, мне его
стало жалко: он оказался жертвой собственной простоты, наивности, а как
скажется на нем разбор дела на заседании Политбюро? Человек этот говорил
очень чистосердечно, но смущался. Сталин же приободрял его: "Рассказывайте,
рассказывайте", причем спокойным, дружелюбным тоном. Вдруг Сталин говорит:
"Ну, что же, доверился человек и стал жертвой этих разбойников пера,
пиратов... А больше ничего не было?". "Ничего". -- "Давайте считать, что
вопрос исчерпан. Смотрите, в дальнейшем будьте поосторожнее". Мне очень
понравился такой исход обсуждения.
После этого объявили перерыв. Тогда Политбюро заседало долго, и час, и
два, и больше, делали перерыв, после чего все уходили в другой зал, где
стояли столы со стульями и подавался чай с бутербродами. Тогда было голодное
время даже для таких людей, как я, занимавших довольно высокое положение,
жили мы более чем скромно, даже не всегда можно было вдоволь поесть у себя
дома. Поэтому, приходя в Кремль, наедались там досыта бутербродами с
колбасой и ветчиной, пили сладкий чай и пользовались всеми благами как люди,
не избалованные яствами изысканной кухни. Так вот, когда был объявлен
перерыв и все пошли в "обжорку", как мы между собой в шутку ее называли, он,
бедняга, продолжал сидеть, настолько, видимо, потрясенный неожиданным для
него исходом дела, что, пока ему кто-то не сказал об окончании заседания, он
не двигался с места.
Мне очень понравились такая человечность и простота Сталина, понимание
им души человека. Казалось ведь, что человек уже обречен, раз поставлен на
обсуждение этот вопрос. Думаю, что, наверное, пришло какое-то донесение
Сталину, после чего Сталин сам поставил этот вопрос на Политбюро, чтобы
показать, каков он и как решает такие дела.
Еще один эпизод. Это произошло, наверное, в 1932 или 1933 году. Тогда
возникло в обществе движение, как мы тогда их называли, отличников. Лыжники,
рабочие Московского электрозавода, который занимал тогда передовое место в
столице, решили совершить лыжный поход из Москвы в Сибирь или на Дальний
Восток. Они благополучно его завершили, возвратились и были представлены к
наградам. Их наградили какими-то значками или даже орденами. И, конечно,
было вокруг этого много шума. Потом туркмены решили на конях прискакать из
Ашхабада в Москву
и тоже совершили свой переход. Их тоже встретили с почетом, одарили
подарками и опять же наградили. Потом и в других городах и областях
развернулось "движение отличников".
Вдруг Сталин сказал, что надо это прекратить, иначе конца не будет:
если мы начнем поощрять, а мы уже начали, так все станут ходить, скакать,
чем-то "отличаться" и отрываться от производства. "Мы, -- сказал он, --
превратимся в бродяг, будем публично поощрять такое бродяжничество и даже
награждать за него. Нужно прекратить!". И тут же положил конец "движению
отличников". Мне это тоже очень понравилось: во-первых, ненужная была
шумиха; во-вторых, действительно неверное направление дела поощрения к
бродяжничеству, каким-то бесконечным походам и переходам. Сталин же
по-хозяйски подошел к вопросу: нужно нацеливать усилия людей в другом
