тому, что человек хочет учиться. Вот тогда-то я увидел и почувствовал
истинное отношение людей к себе.
Когда я поставил вопрос об уходе на учебу и попросил отпустить меня, то
даже решение не сразу было принято. После заседания Бюро некоторые товарищи
зашли ко мне и говорят: "Ты действительно хочешь учиться или у тебя, может
быть, с Демченко не выходит? Ты скажи нам открыто". Говорили с намеком, что
поддержат меня, если у меня с Демченко не выходит дело и плохо складываются
отношения. Я отвечал: "Нет, прошу правильно понять меня. У меня с Демченко
наилучшие отношения. С таким человеком, как Демченко, я готов бы работать и
дальше, но хочу учиться". -- "Ну тогда другое дело, мы тебя поддержим". И на
следующем заседании было принято нужное решение.
Я уехал в Москву. Там тоже встретил трудности, потому что у меня не
было достаточного руководящего хозяйственного стажа. В Промышленной академии
товарищи говорили, что я не подойду им, и рекомендовали идти на курсы
марксизма-ленинизма при ЦК партии. "А здесь, -- говорят, -- создано учебное
заведение для управляющих, для директоров". Пришлось мне побеспокоить Лазаря
Моисеевича Кагановича (он был секретарем ЦК) и попросить, чтобы ЦК поддержал
меня. Я добился своего: меня поддержал Каганович, и таким образом я стал
слушателем Промышленной академии.
Поселился я тогда в общежитии на Покровке, в доме No 40. Он и сейчас
там стоит. Не знаю только, что в этом здании находится. По тому времени это
было хорошее общежитие; коридорная система, отдельные комнаты. Одним словом,
идеальные условия. Учебное здание Промышленной академии помещалось на
Ново-Басманной, это тоже недалеко. Я не пользовался трамваем, ходил пешком
через Земляной вал и прямо через переулок, где был, кажется. Дом старых
большевиков, потом сворачивал на Ново-Басманную налево. Дорога занимала
всего несколько минут: такой ежедневный небольшой моцион.
Начал я учиться. В академии люди были очень разные и по партийности, и
по общей подготовке. Многие окончили сельскую школу и знали только четыре
действия арифметики, а с другой стороны, там были люди, которые имели
среднее образование. А я пришел, окончив рабфак: это считалось -- имею
среднее образование. Наша группа была подобрана довольно-таки сильной. Но у
нас имелись один-два таких товарища, которые отставали по математике, и они
нас тянули назад. Народ взрослый, упорный, поэтому не преподаватель
требовал, чтобы человек учился, а человек сам требовал от преподавателя,
чтобы тот его учил. Но на все требуется время. Бывало, не его вызывали к
доске, а он сам идет к ней, мучает преподавателя, потому что ему непонятны
те или другие математические формулы. Мы же сидим и возмущаемся, что и нас
держат, потому что для нас это уже пройденный этап.
Так было и в 1929 году. А когда я пришел в академию осенью 1930 г., то
столкнулся с таким явлением. В академию попало очень много людей, которые,
собственно, не особенно-то хотели учиться, но в силу сложившихся
политических условий вынуждены были оставить хозяйственную, партийную или
профсоюзную деятельность. Вот они и расползались по учебным заведениям.
Промышленная академия стала буквально уютным уголком, где могли отсиживаться
такие люди, потому что стипендия приличная, столовая неплохая и общежитие
хорошее: у каждого -- комната, а некоторые маститые хозяйственники имели
возможность получить две комнаты и устроиться там с семьей.
Шефствовал тогда над Промышленной академией Куйбышев2, председатель
Госплана. Ну что могло быть выше? Уважаемый и влиятельный человек, который
действительно поддерживал Промышленную академию. То был как раз период
острой борьбы с "правыми". "Правые" развернули свою деятельность: Рыков,
Бухарин, Угланов3. Они повели борьбу, и очень сильную. Руководство партийной
ячейкой академии было в руках "правых". Секретарем ячейки был Хахарев4,
довольно влиятельный человек, с дореволюционным партстажем, кажется, с 1906
или 1907 года. Сам
он из Нижнего Новгорода, известный человек, прошел подполье. Вокруг
него группировалась эта, так сказать, старая гвардия. Но она была
пораженной: ведь она выступала против генеральной линии партии. Она
группировалась вокруг Бухарина и поддерживала его, поддерживала Угланова,
поддерживала Рыкова против Сталина и против Центрального Комитета партии.
Мы пришли с Юга. У нас было довольно большое землячество (донбассовцы,
днепропетровцы, луганчане, артемовчане, харьковчане). Мы стояли на позициях
Центрального Комитета. Завязалась борьба, и я тоже довольно активно втянулся
в эту борьбу. Главным образом меня тогда поддерживал Табаков. Он тоже
позднее безвинно погиб, его расстреляли. По национальности он был еврей,
очень хороший коммунист. Я его узнал, когда он был директором треста, а
потом -- объединения по производству керамики для металлургии. В Донбассе
находился Красногоровский завод огнеупоров для облицовки доменных и
мартеновских печей, и Табаков занимался этим делом. У меня с ним установился
хороший контакт, он опирался на Юзовскую организацию, и тут-то в академии мы
сошлись с ним. У нас существовало единое партийное мнение, и другие товарищи
нас поддерживали, например, Аллилуев с Дальнего Востока. Он и сейчас,
кажется, жив, пенсионер. (Этот Аллилуев ничего общего с Аллилуевым, тестем
Сталина, не имеет, просто однофамилец.) Были у нас и другие товарищи, и
довольно-таки большая группа, но все же мы оставались в меньшинстве. Может
показаться, что я отвлекаюсь. Казалось бы, какое это имеет отношение к теме?
Я ведь хотел говорить о Сталине, о его роли. Но это как раз имеет прямое
отношение к теме.
В Промышленной академии развернулась борьба за генеральную линию
Центрального Комитета против "правых" и зиновьевцев, а потом право-левацкого
блока Сырцова --Ломинадзе. В этой борьбе моя роль резко выделялась в том
коллективе, и все это было на виду у Центрального Комитета. Поэтому всплыла
и моя фамилия как активного члена партии, который возглавляет группу
коммунистов и ведет борьбу с углановцами, рыковцами, зиновьевцами и
троцкистами в Промышленной академии. Политическая борьба шла очень острая.
Ведь там большинство составляли члены партии с дореволюционным стажем, и
нужно сказать, что эта группа была очень солидной: в ней имелись влиятельные
люди. Например, помню нашего донбасского товарища Макарова5. Он был в Юзовке
директором Юзовского завода, сам же он -- нижегородец, член партии с 1905
г., очень
умный и уважаемый человек. Он официально не объявлял, что он заодно с
"правыми", но поддерживал "правых" и против "правых" нигде даже не заикался.
Видимо, он договорился с "правыми", что будет вести себя несколько скрытно,
не выявлять себя сторонником оппозиции. Считалось, что он вроде бы стоит на
позиции генеральной линии партии, а на самом деле он своей деятельностью
способствовал усилению группы Угланова, Бухарина, Рыкова.
Остроту борьбы можно показать на таком примере. Выборы президиума
общего собрания нашей партийной организации заняли однажды целое заседание,
и оно открылось только на следующий день. Помню, как мои товарищи выставляли
мою кандидатуру в президиум, но я раза два или три проваливался и не был
избран. Когда шли выборы в президиум, то все кандидаты должны были выйти на
трибуну и рассказать свою биографию. Кандидат с послереволюционным стажем
члена партии уже был как бы обречен. Вот такая имела место борьба. А уж в
бюро ячейки выбирали вообще особо. Меня несколько раз выдвигали, и моя
кандидатура никак не проходила. В конце концов меня выбрали в Ревизионную
комиссию, правда, потом опять провалили. Вообще тогда часто переизбирали
бюро ячейки, потому что развернулась острая борьба, так что люди менялись.
"Правда" часто выступала против "правых", и, как правило, после каждого
ее выступления созывалось общее партсобрание, а оно уже переизбирало бюро.
Но "правые" так приладились, что, когда Хахареву уже нельзя было оставаться
секретарем партийной организации Промышленной академии, выдвинули Левочкина.
Левочкин, из Брянска, был менее заметной фигурой, но по существу тоже
"правый". Поэтому линия Бюро в поддержку "правых" продолжалась и после
перевыборов. Еще раз состоялось выступление "Правды". Опять прошло очень
бурное собрание, долго выбирали президиум, в конце концов меня избрали в
него, и я стал председателем собрания партийной организации Промышленной
академии, фактически же общего собрания Промакадемии в целом, поскольку там
все были членами ВКП(б). Заседание проходило бурно. Толчком к нему стали
события, о которых я расскажу для характеристики обстановки, которая
сложилась в то время.
Это было в 1930 году. Партия готовилась к своему XVI съезду. На местах
шли отчетные собрания. Опять разгорелась широкая и глубокая дискуссия. Тогда
"правые", чтобы устранить меня от участия в дискуссии перед выборами
делегатов на районную
партийную конференцию, придумали такой ход. Мы, шефствуя над колхозом
имени Сталина в Самарской области, собирали отчисления на покупку этим
колхозом сельскохозяйственного инвентаря. И вот бюро партийной ячейки решило
послать делегатов вручить колхозникам инвентарь. Конечно, "вручение
инвентаря" было условным, потому что мы не возили с собой машины, а просто
знали их цену и сказали, что вот для покупки такого-то инвентаря (сеялки,
комбайны и пр.) собрали такую-то сумму денег и вручаем ее партийной
организации колхоза имени Сталина. Выбрали для поездки делегацию. Она
состояла из двух человек: включили меня и Сашу Здобнова6. Здобнов -- тоже
слушатель Промышленной академии, с Урала, хороший товарищ. Он тоже, видимо,
погиб потом в "мясорубке" 1937 года.
В дороге я читал брошюру о том, что такое комбайн. Приехали мы, провели
собрание и прожили там несколько дней. Тогда-то и узнал я о действительном
положении на селе. Раньше я себе его практически не представлял, потому что
жили мы в Промышленной академии изолированно и чем дышала деревня не знали.
Приехали мы туда и встретили буквально голод. Люди от недоедания
передвигались, как осенние мухи. Помню общее собрание колхозников, мы
выступали все время с переводчиком, потому что колхоз оказался по составу
населения чувашским, и они все в один голос просили нас, чтобы мы им дали
хлеба, а машины произвели на них мало впечатления: люди буквально голодали,
я такое впервые увидел. Нас поместили к какой-то вдовушке. Она настолько
была бедна, что у нее и хлеба не было. Что мы с собой в дорогу взяли, только
этим и жили, да еще делились с этой вдовушкой.
Закончили мы свои дела, вернулись в Москву, а в это время уже шли
районные партийные конференции в столице. Наша партийная организация тоже
избрала человек 10 или больше -- не помню сколько. Состав слушателей
Промышленной академии был велик, норма же представительства была тогда
небольшой, потому что Московская партийная организация по сравнению с
теперешним составом тоже была сравнительно невелика. От Промышленной
академии на районную конференцию были избраны Сталин, Рыков и Бухарин. Не
помню, был ли избран Угланов. Кажется, нет, потому что его кандидатура была
более одиозной. Бухарин же и Рыков были избраны как члены Политбюро. Мы
считали, что "правыми" был сделан обдуманный и ловкий ход, с тем чтобы
провести на конференцию Рыкова и Бухарина именно от нашей организации: они
выступили с предложением, не объявляя, конечно, что выступают от "правых",
избрать от нашей партийной организации на районную конференцию вождей партии
