пространством, которое оказалось одним из маленьких, но стоящих
удовольствий жизни. Он был замешан в шпионаже для ГРУ - советской военной
разведки, которая во многом работает параллельно КГБ - пока был членом
ИРА, а потом связался с палестинцами и кубинцами, и в один прекрасный день
стал жертвой очередной московской "товарищеской вендетты". У него были
редкие волосы, он был стройным, с вытянутым, худым лицом, на фоне которого
его глаза становились еще более яркими, особенно когда Скэнлон был в
настроении, после страстного обсуждения ирландской истории или
обличительных споров о "бриттах". МакКейну пришлось работать с
англичанами, когда он служил в НАТО, в Европе, и он нашел их достаточно
симпатичными людьми, невзирая на приступы пуританства. Но он придержал это
при себе, и в целом он и Скэнлон подружились, особенно с тех пор, когда
Лученко назначил их на одну работу.
- Что бы я щас отдал за пинту портера в баре. - сказал Скэнлон,
подняв руку в перчатке и вытирая рукавом лоб.
- Я думаю, когда ты вернешься, у тебя будут и другие дела.
- Или Гиннеса. Чистая вода из Лиффей, в Дублине только из нее делают
Гиннес. Такого вкуса пиво не имеет нигде в мире.
- Если вернешься.
- Сливки. Пена на нем - чистые сливки.
Где-то у них над головой раздалось два гудка: перерыв на обед.
МакКейн нажал красную кнопку и станок остановился. Шум в мастерской
постепенно утихал, остальные станки тоже останавливались и работавшие за
ними стягивали с себя замасленные комбинезоны, направляясь к двери.
Скэнлон обошел вокруг станка, вытирая руки ветошью.
- Подумай только обо всех этих Иванах и Владимирах, которые будут
спокойно спать в кроватях, которые мы им делаем из благотворительных
побуждений. Да, отец О'Хэллоран из Баллингэрри может гордиться мной.
МакКейн повесил свой комбинезон на стеллаж.
- Так ты оттуда?
- Да, был когда-то. Как раз тогда я встретил своих первых
американцев. Они построили в трех милях от деревни какой-то завод - легкая
промышленность, электроника и все такое. Сначала приехали американцы и
построили там завод по производству компьютеров, потом немцы и, по-моему,
японцы. Мы были не в восторге из-за этого вторжения иностранцев, но они
платили хорошие деньги.
Они вышли из мастерской и пошли вдоль широкого коридора с мрачными,
исцарапанными, зелеными стенами. Обед приносили в каждый блок, и ели все
вместе.
- Ну и как вели себя американцы? - поинтересовался МакКейн.
- Они постоянно ухлестывали за местными девушками и нашим ребятам это
не всегда нравилось. Иногда из-за этого бывали и драки. Немцы предпочитали
свое пиво, но они слишком любят командовать. Мне больше всего нравились
японцы. Вот вежливый народ - всегда улыбнутся и поклонятся, прежде чем
выбить тебе все зубы.
- Я-то думал, что всем этим славились ирландцы.
- Серьезно?
- Бабники, любители выпить и не дураки подраться, разве не так
говорят?
- Ты не похож на человека, прислушивающегося к тому, что "говорят". А
как насчет тебя? Ты не благословлен ни одним ирландцем в родне?
- Кто его знает. - уклончиво ответил МакКейн.
- Интересно. Я-то думал, что все американцы помешались на генеалогии.
- Я хочу сказать, что больше всего Эрншоу похоже на английское имя.
- Ммм... да. Я, честно, тоже так думал. Но для англичанина ты
чересчур хорош.
Они вышли из Центра и повернули на улицу Горького, на "юг".
Стороны света на "Терешковой" определялись так же, как и на Земле.
Ось вращения станции определяла направление север - юг, стыковочные узлы
станции считались севером. Следуя правилам для нормальной сферической
планеты, экваториальная плоскость была перпендикулярна оси вращения, в
центре между полюсами, и разделяла вращающуюся часть "Терешковой" на
северную и южную зоны, как покрышку, разрезанную вдоль. Линией "экватора"
было пересечение этой плоскости с уровнем "моря" в кольце, то есть
середина центральной долины. Любой человек, движущийся вдоль "экватора",
на "уровне моря" или на более высоких этажах кольца, шел либо на запад,
либо на восток. И здесь, как и на Земле, считалось, что когда стоишь к
северу лицом, то восток справа, а запад слева. Направление вращения
колонии не имело к определению сторон света никакого отношения.
Замок находился у южной стены колонии, в восточной части Новой
Казани. В головной части находились административные помещения и жилье для
охраны, и мимо нее проходила дорога и монорельс, дорога находилась на один
уровень выше монорельса и въезд в Замок был на уровень выше. С тыла
административная секция выходила прямо на главную улицу, называвшуюся
улицей Горького. Улица Горького была замкнута в квадрат, отделяя
внутренний комплекс, Центр, от окружающих его блоков, которые образовывали
остальную часть тюрьмы. Центр также располагался на двух уровнях, в нем
были кухня, прачечная, склады, библиотека и мастерские: механическая,
сапожная и швейная. Центр окружали шесть блоков заключенных, по два на
каждой из оставшихся трех сторон. На восточной стороне за блоками А и В,
под "открытым небом" находилась открытая площадка для прогулок. Блоки С и
D были отделены, там размещались женщины, для прогулок им была выделена
отгороженная сеткой часть площадки; женщины носили голубые балахоны вместо
серых. Разделение было не таким уж строгим, заключенные мужчины и женщины
часто работали вместе, и в Центре, и на работах за пределами Замка. С ними
можно было пообщаться, а при достаточной изобретательности открывались и
широкие возможности для любовных диверсий. Но ни одна из женщин, с
которыми у МакКейна была возможность перекинуться хоть парой слов, ничего
не знала об американке с внешностью Полы.
Как и предупреждал Лученко, особое внимание уделялось добровольной
инициативе. Заключенные могли зарабатывать "очки" за сверхплановую работу,
и в тюрьме работал магазин, где эти "очки" можно было реализовать в виде
маленькой роскоши - сигарет, сладостей, игр, предметов хобби. Заработанные
очки можно было обменять на время работы: когда заключенный тратил немного
на развлечения в свое свободное время, оказывалось, что этого времени ему
уже мало. Заключенные могли даже одалживать и занимать "очки" друг у
друга, используя личные счета в административной компьютерной системе,
общеизвестной, как "Биржа". Через Биржу можно было купить скверную водку,
подпольный бизнес по ее производству процветал, получить предметы на обмен
на "черном рынке" при работе за пределами Замка или оплатить карточный
долг. Все это не укладывалось в картину, которая сложилась у МакКейна о
русских тюрьмах. Да и зачем, собственно, русским нужно было везти
заключенных так далеко? Трудно было поверить в то, что это дешевая рабочая
сила для подсобных работ. В этом должно было быть что-то еще.
Входя в блок В с улицы Горького, МакКейн и Скэнлон наткнулись на двух
сокамерников из В-3, Оскара Смовака и Лео Воргаса.
- Два очка, я ставлю два очка! - объявил Оскар Смовак Воргасу, когда
они присоединились к очереди со своими металлическими мисками. Впереди
дежурный по кухне, в халате едва ли не грязнее комбинезонов их
механической мастерской, выгружал обед из тележки на резиновом ходу, с
множеством лючков и крышек, чем-то напоминающей небольшой броневик.
- Ни один рысак не проходил милю быстрее, чем минута пятьдесят. Три
очка! - Смовак был чехом, коренастый, крепкий, не человек, а снаряд,
черноволосый, с румяным лицом и темными глазами, сверкающими поверх бороды
Фиделя Кастро. Его громкий голос резал слух, но чаще от жизнелюбия, чем от
нахрапистости. Он утверждал, что арестован за то, что его родственник
фотографировал погрузку ракет на русскую подводную лодку в Мурманске.
Лео Воргас был литовцем, около сорока, с открытым лицом, высоким лбом
и худой. Волосы песочного цвета и светлые круглые глаза на розовом лице. В
нагрудном кармане его куртки всегда торчал футляр от очков, линейка и
ручки, больше, чем могло кому-нибудь понадобиться. Он приобрел дурную
славу в качестве правительственного статистика, подрабатывая тем, что
продавал секреты советских экономических катастроф западным журналистам,
которые платили за них больше, чем ему предлагали западные разведки.
- Минута сорок восемь с чем-то. - настаивал Воргас. - Я помню, я
читал. Вот - украинец из Ф-десять - он показывал мне книгу. Спроси у него,
он скажет.
- Ах! - вскричал Смовак - Это был иноходец, а не рысак. Ни один
иноходец не вышел за минуту пятьдесят. Проверь, Лео. Ты проиграл.
- Ба. Так это ж одно и то же.
- Это не одно и то же. Рысаки одновременно ставят на землю
противоположные по диагонали ноги, а иноходцы - ноги с одной стороны.
- Но тележки-то одинаковые? Конечно, одно и то же. Ничья.
- А, ерунда.
Они взяли каждый по два черпака терпимой смеси картофеля, капусты и
нескольких кусочков баранины, тарелку с двумя кусками черного хлеба с
маргарином, кусок сосиски, яблоко и кружку черного чая и понесли все это к
одному из столов.
- А что ты скажешь, американец? - спросил Смовак, бросив на МакКейна
неожиданно пристальный взгляд. - Ты что-нибудь понимаешь в скачках?
- Нет... Это не моя область.
- Странно. Я думал, что в Америке скачки популярны. У русских с
американцами был общий интерес к скачкам еще до революции.
- Я не знал этого.
- Конечно. Две огромных страны, с плохими дорогами, по которым не
пройдет тяжелый дилижанс - пока не появились железные дороги, растили
лошадей, чтобы возить легкие повозки на большие расстояния. Ты хочешь
сказать, что не знал этого? - МакКейн кивнул и продолжал есть. - А имя
Сэма Кэтона для тебя что-нибудь значит?
- Первый раз слышу.
- Почему бы тебе не сказать прямо, Оскар - раздраженно сказал Воргас.
- Скажи ему, что ты сомневаешься, американец ли он вообще.
- Ну, я ведь тоже раньше его не встречал. - вмешался Скэнлон. -
Оскар, может, ты отстанешь от Лью? Он же только что попал сюда, Господи.
Это что еще за чехословацкое гостеприимство?
- Кевин прав. - добавил Воргас. - Это место будит недоверие.
Благоразумие - это великолепно, но оно может зайти слишком далеко.
- И как же ты станешь приви, если ты не веришь людям? - спросил
Скэнлон. Воргас рассмеялся.
МакКейн слышал это выражение уже не в первый раз. Это было выражение
Лученко, и, похоже, какая-то шутка среди заключенных.
- Что такое приви? - спросил он, глядя на остальных.
- Тебе что, никто не сказал? - спросил Воргас. МакКейн покачал
головой.
- Привилегированный заключенный. Ты относишься к обычной категории. -
ответил Смовак.
- Они живут на поверхности. - добавил Воргас.
Было ясно, что для МакКейна это много не значит, тогда Скэнлон
объяснил:
- Над нами в Замке существует верхний уровень. Там живут в домах с
травой вокруг, с деревьями, а не упакованные в камеры, как мы. Им нужно
меньше работать, у них больше свободы. И - добавил он с ухмылкой - женщины
и мужчины живут вместе. Если тебя чем-то можно привлечь, то наверное,
этим. Мунгабо, бедный парень, прямо сходит с ума, как подумает об этом.
- И у них там есть даже пляж. - сказал Воргас.
- Пляж! - повторил Смовак, словно МакКейн усомнился в этом. МакКейн
остолбенело смотрел на них.
- Видишь ли, рядом с нами, между Замком и городом, стоит резервуар с
водой. Она течет через зону отдыха между Новой Казанью и агрозоной. Ну, и
у приви, там наверху, пляж.
- А что за люди эти приви?
