Научная фантастика - Джеймс Хоган

Сибирский эндшпиль

                               Джеймс ХОГАН

                            СИБИРСКИЙ ЭНДШПИЛЬ



                    Эдварду Джозефу, моему третьему сыну  подряд,  который
               после  трех  дочерей  подряд   восстановил   мою   веру   в
               математику,  доказав,  что  закон  больших  чисел  все-таки
               действует... если достаточно долго стараться.
                    Я хотел бы выразить свою  благодарность  за  помощь  и
               советы в создании этой книги следующим людям:
                    Бренту  Уорнеру  из  НАСА,  из   Космического   Центра
               Годдард, Мэриленд, который провел многие часы, раздумывая о
               маятниках, гироскопах,  векторах  и  геометрии  вращающихся
               тел,  любезно  согласившись  рискнуть  своим  здоровьем   и
               здравым смыслом, посетив причудливый мир авторов НФ.
                    Джиму  Валигора  из  НАСА,  из   Космического   Центра
               Джонсон,  Хьюстон  -  за  информацию  о  физиологии  низких
               давлений и конструкциях космических скафандров.
                    Стиву Фэйрчайлду из Моанинг Кэверн, Мерфиз, Калифорния
               - за советы обо всем и бесценную склонность тыкать  в  твои
               ошибки.
                    Линкс Кроуи  из  Беркли,  Калифорния  -  за  советы  о
               методах безопасности.
                    Дэвиду  Роббу  из   Эпплайд   Персепшнс   Текнолоджиз,
               Миннеаполис - за огромное количество данных  о  космических
               колониях.
                    Черил Робинсон - за то, что помогла собрать вместе Лью
               и его товарищей из кучи разрозненных листков.
                    Оуэна Лока из Бэллентайн Букс - за то,  что  поделился
               своими бесценными знаниями о мире военной разведки.
                    Кэти Собански - за помощь в переводе русских имен.
                    Такуми Сибано -  за  помощь  в  постижении  загадочной
               восточной души. И наконец - Джекки, которая выступала  и  в
               роли электрика,  и  трубопроводчика,  механика  и  слесаря,
               садовника, шофера и плотника, а главное - в роли мамы  трех
               маленьких головорезов - и ни разу  не  пожаловалась  на  те
               часы, которые я просиживал за столом. Она сделала эту книгу
               возможной, а они сделали ее необходимой.



                                  ПРОЛОГ

     Истребитель-бомбардировщик МиГ-55Е, окрещенный  на  западном  военном
жаргоне, как "Куропатка", был прочным и простым в обслуживании  самолетом,
предназначенным для атаки по наземным целям -  что  и  сделало  его  очень
привлекательным   средством   борьбы   с   партизанами   среди    заправил
разваливающихся  марксистских  режимов  Третьего  мира.  Западная  военная
разведка была также заинтересована в нем, поскольку  на  этой  машине  был
установлен первый промышленный вариант советского компьютера обнаружения и
слежения ОС-27/К;  эксперты  по  радиоэлектронному  противодействию  очень
хотели бы познакомиться с ним поближе.
     Как  и  на  большинстве  советских  самолетов,  кораблей  и  наземной
техники, на МиГе был установлен черный ящик, с помощью которого можно было
вычислить свои координаты с  точностью  до  нескольких  метров,  пользуясь
сигналами  навигационной  системы  на  советских  спутниках.  Пилот   Абел
Мунгабо,  взлетая  с  аэродрома  в  Зиганде,  одного  из  двух  государств
Мадагаскара,   на   которые   распалась   Малагасийская   республика,   на
тренировочный полет,  знал  это.  Пилот  не  знал  только,  что  на  борту
австралийского крейсера в пятидесяти милях  от  берега  находилась  группа
профессионалов по постановке помех вместе с  засекреченным  оборудованием.
Эта аппаратура вместе с передатчиком высотного  бомбардировщика  ВВС  США,
случайно пролетавшего мимо, сбили с толку черный ящик на самолете Мунгабо.
Безнадежно заблудившись над  океаном,  он  повернул  назад,  но  ухитрился
промахнуться мимо берегов Мадагаскара и долетел до самого побережья  Южной
Африки. Там у него кончилось горючее и он катапультировался.
     Что случилось потом - официально не известно никому. Мунгабо  клялся,
что самолет упал в море и  он  видел  это  своими  глазами.  Южноафриканцы
утверждали, что пилот ошибся:  самолет  рухнул  на  берег  и  разбился.  В
подтверждение были даже представлены изуродованные обломки.  Но  советские
инженеры, прибывшие в Зиганду  для  осмотра  обломков,  не  избавились  от
подозрений. Обломки носили следы взрыва, а не удара, и казалось  странным,
что  среди   них   не   осталось   ничего   от   чувствительной   бортовой
радиоэлектронной аппаратуры. Южноафриканцы пожали  плечами,  дескать,  так
получилось,  а   взаимные   дипломатические   обвинения   и   опровержения
продолжались еще долго.
     Специалисты нескольких западных военных лабораторий, возможно,  и  не
догадывались об этой перепалке - они были  слишком  заняты  своими  новыми
игрушками. А компьютер обнаружения и слежения  ОС-27/К  попал  прямиком  в
Кембриджскую научно-исследовательскую лабораторию  главнокомандования  ВВС
США в Хэнском-Филд, что под Бедфордом, штат Массачусетс.



                                    1

     Доктор Пола Брайс смахнула со лба прядь светлых  волос  и  склонилась
над одним из окружавших ее  стол  дисплеев  с  диаграммами  сигналов.  Она
набрала на клавиатуре код, отметила изменение в форме сигнала и  попросила
изменить схему на другом дисплее.
     - Вот так-то лучше. Д-3 должен быть синхронизацией,  а  Е-6  соединен
через емкость с управлением вторым модулем.
     На  столе,  в  нескольких  футах,  разобранный  на  блоки  и  модули,
разложенный среди  путаницы  проводов,  кабелей  и  щупов,  лежал  русский
компьютер. Эд Саттон, еще один специалист по системам связи  из  ВВС  США,
вглядевшись через окуляр микроскопа на деталь одной  из  плат,  переместил
миниатюрный щуп.
     - То же самое, с вводов на обе. Ну, как?
     Пола опять посмотрела на диаграмму.
     - Ага!
     - Попал?
     - Переключается... порог около двух десятых вольта.
     - Все-таки дифференциальное?
     - Взгляни сам.
     - Но не из-за шумоподавления?
     - У-гу. Это не сработало бы.
     Саттон поднялся от микроскопа, сел на крутящийся стул и развернулся к
Поле.
     - Похоже, ты угадала правильно. Инициализация ракеты  с  инерциальным
наведением от навигационной системы самолета.
     Пола кивнула.
     - Воздух-земля, выстрелил-и-забыл.
     - Нюх у тебя, однако...
     - Да нет. Это модификация  какой-то  старой  системы.  Такой  вариант
допускает резкий противозенитный маневр во время атаки.
     Пола перевела взгляд на экран с текстом, и принялась  дополнять  свои
заметки. Стуча  по  клавишам  и  глядя  то  на  текст,  то  на  дисплей  с
диаграммами и данными, она чувствовала, что Саттон пялится  на  нее  через
перегородку. Поле было... скажем, тридцать, она была стройна - почти худа,
а ее яркие волнистые волосы, хотя и подстриженные до самых плеч и стянутые
заколкой, не упускали возможности разлететься непокорными  прядями.  Черты
лица были правильны, но чуть резковаты, нос  самую  малость  великоват,  а
подбородок выступал чуть более, чем следовало бы красавице. Тем  не  менее
мужчины  находили  ее  открытые,  светло-серые  глаза   и   дерзкие   губы
привлекательными,  и,  может  быть,  скорее   из-за   уравновешенности   и
уверенности в себе, которая исходила от  Полы,  а  не  от  того,  как  она
смотрелась. "Вызывающая", вот как о  ней  говорили.  Она  не  считала  это
особенным комплиментом. Если в виду  имелось  -  великолепный  объект  для
завоевания, то это особо не волновало ее, по крайней мере до тех пор, пока
касалось их внутренних проблем,  потенциальным  инструментом  для  решения
которых она могла бы послужить; она не  считала  это  целью  своей  жизни.
Настоящим вызовом было скорее  осознание  того,  что  она  избегала  таких
категорий. Это было слишком тонким, чтоб  сказать  это  вслух,  ибо  самой
целью игры было угадать ее правила, и те  немногие,  которые  прошли  этот
барьер - они были действительно очень интересны.
     - Наверно, это надо отметить, - наконец решился Саттон.
     - Ты считаешь? - Пола не отрывалась от дисплея. Как обычно, он  ждал,
что инициативу возьмет на себя Пола. Почему бы ему хотя бы раз не  сказать
ей откровенно, чего он хочет?
     Эд не решался двигаться дальше.
     - Шер  уехала  на  неделю  в  Кэтскилл.  У  наших  родственников  там
загородный дом, зимой это отличное место, чтоб  покататься  на  лыжах.  Ты
когда-нибудь была там?.
     - Нет, ни разу. - в глубине души Пола  раздраженно  вздохнула.  Самым
глупым было то, что Саттон вовсе не так уж и плох.  Ее  нежелание  сделать
шаг ему навстречу не имело ничего общего ни с тем, какой он мужчина, ни  с
вечным вопросом - кому должна принадлежать инициатива. Просто для него это
казалось серьезным, а  для  нее  -  нет.  По  правилам  игры  первый  шаг,
следовательно, был за ним. Вот в этом был вызов.
     - А на лыжах кататься не пробовала? - продолжал Эд.  Пола  не  успела
ответить, плоский терминал-коммуникатор на столе перед ней запищал, и  она
нажала клавишу, придвинув его  поближе.  На  экране  возникло  изображение
розовощекого мужчины с тяжелой челюстью и  волнистыми,  зачесанными  назад
соломенными волосами. Это был полковник  Рэймонд,  глава  отдела.  За  его
плечами виднелся уголок картины, висевшей в конференц-зале  двумя  этажами
выше.
     - Пола, я с гостями в восемнадцатой комнате.  У  нас  здесь,  ммм,  я
хотел бы, чтобы ты подошла. Ты можешь подняться сейчас?
     - Да, конечно... Кстати, вам принести свежие данные  о  "Костыле"?  -
"Костыль" было кодовое название компьютера ОС-27/К.
     - Нет, он тут ни при чем. А что новенького?
     - Мы продвинулись.
     - Отлично. - Экран погас.
     Пола закрыла  лабораторный  журнал  на  соседнем  дисплее,  встала  и
собрала бумаги на столе.
     - Я оставила новые данные для Чарли и  Боба,  когда  они  вернутся  с
обеда, - обернулась она у порога. - И кстати, я люблю кататься на лыжах.
     Саттон покачал головой и перевел взгляд  на  выпотрошенный  советский
компьютер. Он не совсем понимал, зачем ему так упорно  хотелось  время  от
времени делать из себя дурака так, как только  что.  В  таких  случаях  Эд
чувствовал себя не очень уютно, и в глубине души  бывал  рад,  когда  Пола
отказывала ему или разговор уходил в сторону. Но почему-то  он  чувствовал
странное удовольствие, снова и снова возвращаясь к этому. Один Бог  знает,
что он будет делать, если вдруг она поймает его за язык.


     На  экране  конференц-зала  светилось  изображение  первого   образца
обитаемой станции, полигона для идей  и  технологий  жизни  в  космическом
пространстве. В огромном торе больше мили  в  диаметре  размещалось  около
двенадцати  тысяч  человек.  Шесть  "спиц"-переходов   соединяли   тор   с
центральной частью  станции.  Некоторые  части  станции  были  показаны  в
разрезе  и  открывали  миниатюрные  города  и  жилые   районы,   сменяемые
многоуровневыми сельскохозяйственными  секторами  и  парками.  На  внешнем
корпусе станции через равные промежутки была изображена Красная  Звезда  -
эмблема Советского Союза. Советы назвали ее  "Валентина  Терешкова"  -  по
имени первой женщины, полетевшей в космос, больше  пятидесяти  лет  назад.
Утверждалось, что станция символизирует мирные цели советской  космической
программы  и  покажет  всему  миру,  чего   может   достичь   марксистская
экономическая система. Завершение постройки  "Русалки",  как  называла  ее
западная разведка, планировалось на следующий год, к  столетней  годовщине
Октябрьской Революции.
     Джеральд  Керн,  представляющий  отдел  помощника  секретаря   защиты
международной  безопасности,  был,  однако,  более  обеспокоен   возможным
скрытым назначением  станции.  Этот  напряженный  и  беспокойный  человек,
лысый,  но  с  густыми  черными  усами,  весь  лучился  нервной  энергией,
расхаживая рядом с экраном.
     - А  потом,  около  года  назад,  в  Австрию  из  Восточной  Германии
перебежал человек, утверждавший, что  он  работал  на  стройке  "Валентины
Терешковой" в  2013  и  2014  годах.  Его  доставили  в  Штаты  и  в  ходе
дальнейшего расследования он описал  некоторое  оборудование,  которое  он
видел, и - в некоторых случаях - монтировал.
     Доктор  Джонатан  Уоттс,  консультант  Военно-космических  сил   США,
созданных десять лет назад,  приехавший  из  Пентагона  вместе  с  Керном,
перебил его и повторил специально для Полы.
     -  Стационарные  рентгеновские  лазеры.  Микроволновые  излучатели  с
ядерной накачкой, достаточно мощные, чтобы плавить металл.  Внутри  кольца
установлен гигантский ускоритель, который используется для питания батарей
разрушителей материи. - Уоттс пожал плечами. За черными очками  в  тяжелой
оправе его лицо постоянно двигалось, словно резиновое. - В  других  частях
предположительно установлены стартовые установки для  автономных  модулей,
возможно, с ядерными  лазерами,  предназначенными  против  боеголовок.  По
другим источникам известно, что  ключевые  части  конструкции  закалены  и
защищены двойными экранами от лучевой атаки.
     - Но никто еще не видел этого. - заметила Пола.  -  Ведь  на  станции
побывало достаточно людей?
     - Стандартная турпоездка. - это вмешался полковник Рэймонд,  сидевший
напротив Уоттса. - Посетители видят только то, что им  разрешают  усидеть.
По окружности станция более трех миль, не  считая  центральной  части.  За
декорациями  достаточно  места,  чтобы  разместить  все,   о   чем   здесь
говорилось.
     Пола кивнула и снова посмотрела на экран. За  исключением  внутренней
части, обращенной к оси станции, тор был  не  виден,  он  вращался  внутри
похожего на покрышку  внешнего  экрана,  сделанного  из  спеченной  лунной
породы.  Чтобы  избежать  ненужных  нагрузок  на  конструкцию,  экран  был
неподвижен. Его задачей было поглощение космических лучей.  Предполагаемой
задачей, потому что это могла быть и еще одна часть защиты  от  нападения.
Этот вопрос, без сомнения, занимал и остальных, поэтому Пола промолчала.
     Центром группы, неофициально возглавляя совещание, был  широкоплечий,
будто сделанный из камня человек, с сизым подбородком, грустными глазами и
седыми жесткими коротко стрижеными волосами.  Бернар  Фоледа,  заместитель
директора РУМО, Разведывательного  Управления  Министерства  Обороны,  был
организатором этой встречи; РУМО было  расширившимся  наследником  бывшего
Оборонного  Разведывательного  Управления,  помимо  традиционных   функций
теперь работая и для ВКС. Пола ни разу не  услышала  его  голос,  все  это
время он сидел, откинувшись на спинку кресла,  и  бесстрастно  слушал.  Но
сейчас он выпрямился и взял слово.
     - Очевидно, что нам необходимо было это проверить. -  Фоледа  говорил
низким глубоким тоном, ему не было нужды повышать голос. - Многие работают
над  этим.  Буду  краток  -  нам  удалось  завербовать  одного  из  людей,
работающих на "Терешковой", это русский, его кодовое имя "Волшебник".
     Пола подняла брови.
     - Как источник? Вы имеете в виду - вы действительно нашли информатора
там, внутри?.
     Фоледа кивнул.
     - Нам здорово повезло. У нас и раньше были с ним контакты, но я опущу
детали.  Волшебник  был  начальником  по  ремонту  электросетей,   и   ему
приходилось очень много передвигаться. Это было как раз то, что нам  надо.
Он работал там  почти  шесть  месяцев.  Но,  как  вы  понимаете,  передать
информацию со станции достаточно сложно. Те кусочки,  которые  он  собирал
там - это просто потрясающе. Он  доложил,  что  собрал  для  нас  все  это
вместе, но провезти на Землю не сможет - слишком  серьезная  проверка  при
отлете. Он не мог  рисковать.  То,  что  осталось  там  -  это  бомба.  Мы
окрестили этот файл "Апельсин".
     - Бомба. - повторил Джонатан Уоттс, опять взмахнув руками. -  Образцы
вооружения,  фотографии,  огневая  мощь,  радиус  действия,  конфигурация,
перечни деталей, чертежи, данные испытаний и  монтажа...  просто  собрание
сочинений.
     Фоледа продолжил.
     - Потом кому-то в голову пришла идея. - Он остановился и посмотрел на
полковника Рэймонда.
     - Я думаю, будет лучше, если вы объясните технические детали.
     Рэймонд повернулся к Поле.
     - Мы  хотели  использовать  заголовки  пакета  и  контрольные  суммы,
используемые Советами в каналах связи с Русалкой. - Пола кивнула. Речь шла
о сети передачи данных.
     Во многом такие коммуникационные сети похожи на  обычные  дороги:  их
предназначением является быстрая доставка  из  одного  места  в  другое  с
минимальной задержкой по пути. И у проектировщиков одни и те же  проблемы.
Скорость так же важна, как и безопасность, что на дороге,  что  в  системе
связи, и отправившийся из пункта А должен прибыть в пункт Б по возможности
точно в том же состоянии, как и был.
     Не менее важно в  обеих  случаях  эффективно  использовать  имеющиеся
ресурсы, избегая ситуаций, когда одни каналы задыхаются от  перегрузки,  а
другие бездействуют. Утром поток служащих едет на работу  разными  путями,
чтобы  собраться  всем  вместе  в  общем  пункте  назначения.  Стандартная
технология пересылки  больших  файлов  с  компьютера  на  компьютер  через
коммуникационную сеть использует  тот  же  принцип.  Передающий  компьютер
разбивает файл на "пакеты" данных, которые по  разным  каналам  передаются
через сеть по нужному адресу, на  пути  их  следования  другие  компьютеры
решают вопрос, как наиболее выгодно передать пакеты за наименьшее время.
     Чтобы защитить данные от помех при передаче,  ошибок  аппаратуры  или
других  неприятностей,  передающий  компьютер  использует  так  называемую
контрольную сумму, которая рассчитывается для каждого пакета на основе его
содержания. Принимающий компьютер выполняет ту же операцию над полученными
данными и  сравнивает  свою  контрольную  сумму  с  полученной.  Если  они
совпали, то сообщение правильно, а если быть более  точным,  шансы  против
этого микроскопически малы.
     Рэймонд продолжал.
     - Мы решили передать файл "Апельсин" на Землю, используя  собственную
систему космической  связи  русских.  Основная  идея  была  очень  проста:
подменить контрольную сумму пакета, чтобы приемник русских  отбросил  его,
как испорченный. Но АНБ будет  следить  именно  за  фальшивой  контрольной
суммой. Идея понятна?.
     Пола уже кивнула в ответ, еле заметно улыбнувшись. Идея действительно
была тонкой. Если контрольные суммы не сходятся, то принимающий  компьютер
решит, что сообщение  неправильно,  отбросит  его  и  потребует  повторной
пересылки. А полковник  Рэймонд  имел  в  виду  именно  это  -  умышленное
искажение контрольной суммы пакетов файла "Апельсин".  Следовательно,  для
русских компьютеров на наземной станции связи этот файл  будет  невидимым.
Но компьютеры наблюдательных станций Агентства  Национальной  Безопасности
США в Японии, Австралии, Британии и где угодно,  постоянно  подслушивающие
за советскими линиями  связи  -  эти  компьютеры  будут  запрограммированы
именно  на  эти  сознательно  искаженные  контрольные  суммы.  Они  смогут
перехватить ту информацию, которую проигнорирует советская  система  связи
(То,  что  после  нескольких  неудачных  попыток  передача   файла   будет
прекращена, было само  собой  разумеющимся,  иначе  система  связи  просто
зациклилась бы).
     - Хорошо придумано,  -  сказала  Пола.  -  Но  для  этого  Волшебнику
придется проникнуть в коммуникационный центр на станции.
     - Он был начальником  по  ремонту.  -  напомнил  Рэймонд.  -  В  этом
отношении все было в порядке.
     - Да, но для этого еще нужно  проникнуть  в  программное  обеспечение
системы и поковыряться там. Волшебник разбирался в этом?
     Фоледа тяжело вздохнул.
     - Вы попали в самую точку.
     Пола оглянулась.
     - По разговору было ясно, что это не сработало.
     - Мы работали с тем, что было. - ответил Фоледа. - Волшебник  не  был
специалистом  по  программному  обеспечению.  Мы  разработали   для   него
достаточно простую процедуру, и он был уверен, что справится... Но  что-то
пошло не так. Его взяли, и последнее, что мы слышали о нем -  он  снова  в
Москве, на Лубянке.
     - А файл "Апельсин" так и не был передан.
     Фоледа покачал головой.
     - Мы ничего не получили.
     - Скорее всего, они взяли его до этого. - сказал Керн, все еще стоя у
экрана. Он вернулся к столу и сел.
     Пола  опять  повернулась  к   изображению   "Валентины   Терешковой",
обдумывая  услышанное.  Если  это  действительно  замаскированная   боевая
платформа, то в сочетании с  остальным  развернутым  в  космосе  советским
оружием ее огневая мощь превзойдет все созданное на  Западе  за  последнее
десятилетие. Но почему это совещание было собрано именно здесь и сейчас? И
причем тут она? Неожиданно до нее дошло, в чем дело. Она резко  обернулась
к Фоледе.
     - Файл "Апельсин" все еще там.
     - Совершенно верно.  -  согласился  Фоледа.  -  После  своего  ареста
Волшебник ухитрился передать нам - неважно как - послание.  Для  страховки
он создал копию файла. Советы так и не узнали об этом, судя  по  всему.  -
Фоледа указал на экран.  -  Сейчас  файл  там,  в  банке  данных  Русалки,
спрятанный под специальным паролем. Пароль у нас. Нам  не  хватает  только
специалиста на этой станции, который знал бы, как проникнуть  в  советскую
компьютерную систему и использовать ее.
     Пола уставилась на него, ей стал наконец ясен смысл всего этого.  Они
рискнули, использовав неспециалиста и проиграли. Но чудом  уцелевший  приз
все еще ждал своего обладателя. И в этот раз нужен эксперт.
     Она сглотнула слюну и, обводя  взглядом  вопросительно  смотрящих  на
нее, начала:
     - Минутку, минутку...



                                    2

     - Подождите минутку. - повторила Пола в  тишине  кабинета  полковника
Рэймонда час спустя после совещания. - Моя специальность -  электроника  и
компьютерные коммуникации. Если бы я хотела заниматься такими делами, я бы
пошла к Фоледе или в ЦРУ, а не в ВВС.
     - Но для этой работы нужно именно такое образование. И если выполнить
все так, как они задумали, то особого риска не будет.
     - Расскажите это последнему, который пытался. Он сейчас в  тюрьме  на
Лубянке.
     - В этот  раз  будет  совсем  другой  подход.  Тебе  не  нужно  будет
проникать в компьютерный центр или куда-то еще.
     - Всего лишь на советскую космическую станцию в двухстах тысячах миль
отсюда.
     - Керн объяснил, как это можно будет устроить... Пола, задумайся хотя
бы на несколько минут, насколько это важно, пожалуйста. Дело не  только  в
ценности  этих  разведданных  для   военных.   Сюда   вовлечены   огромные
политические силы. Неприсоединившиеся великие державы,  возникшие  в  этом
веке - Япония, Китай, Бразилия, Юго-Восточный Азиатский альянс -  все  они
относятся к нам и  к  русским,  как  к  ослабшим  после  долгой  гонки,  и
натравливают  нас  друг  на  друга.  Но  это  наконец-то   докажет   миру,
неопровержимо и окончательно, что все слышанные  нами  уверения  -  Советы
изменились, но никто их не хочет понять - такое же дерьмо, как и  все  то,
что они повторяют уже многие годы. Это докажет  миру,  что  мы  не  жертвы
паранойи... что наши подозрения все время опирались на  реальность,  и  их
целью остается распространение их системы  на  весь  мир,  силой  или  чем
угодно, как это и было раньше. Но если против них встанет мощь всего мира,
если это случится - они будут  бессильны  и  разрушены,  как  политическая
сила. Операция "Пьедестал", о которой говорили люди  Фоледы,  может  стать
для них концом всего, Пола - капут. Вот что может означать эта операция.
     Потом она поняла, что в этот момент допустила свою первую ошибку: она
согласилась подумать над этим.
     Мужской голос откуда-то из-под потолка, нелепо смешивая  американский
гнусавый выговор с гортанным русским акцентом, прервал ее раздумья.
     - Леди и джентльмены, мы  приближаемся  к  "Валентине  Терешковой"  и
состыкуемся с ней приблизительно через  двадцать  минут.  Формальности  по
прибытии будут недолгими, перед продолжением осмотра в зале для  прибывших
вы  услышите  небольшую  речь.  Будут  поданы   прохладительные   напитки.
Советское  Министерство  Космических  Наук  надеется,  что,  несмотря   на
ограниченное пространство на борту транспортного корабля, ваше путешествие
было комфортабельным. Благодарю вас.
     На смотровом экране впереди кабины "Терешкова" была почти  правильным
кругом, Солнце освещало ее с одной стороны и станция была видна,  как  два
сверкающих  полумесяца.  Вокруг  Полы  зашевелились  и  заговорили  другие
пассажиры, кто-то, проснувшись, потягивался, приводя в  порядок  прически,
поправляя галстуки и запонки. Вместе  их  было  около  сотни:  в  основном
политические и военные деятели, ученые и журналисты  с  Запада,  из  Азии,
приглашенные в специальный  визит  в  колонию,  на  празднование  столетия
Первомая. Путешествие с пересадочной платформы  на  низкой  орбите  вокруг
Земли, где они пересели на транспортный корабль с  многоразовых  челноков,
заняло около пятнадцати часов. Хотя для многих это был,  вероятно,  первый
космический полет, первоначальное возбуждение уже  улеглось,  несмотря  на
потрясающие виды Земли, время от  времени  сменявшие  на  экране  звездное
небо. Сейчас на экране появилось что-то новенькое.
     - Пора вставать, - тихо сказала Пола своему соседу, в руках  которого
висел открытый журнал. - Прилетели. Добро пожаловать в Орбитград.
     Ее сосед, которого она знала, только как  Льюиса  Эрншоу,  потянулся,
уперев живот в пристяжной ремень, издав бесконечно долгий то ли зевок,  то
ли стон, и расслабленно откинулся в кресло. Он потер  глаза,  огляделся  и
промурлыкал:
     - Снова дома, дома на Лагранже?
     Ему было уже под сорок, плотный, но атлетичный, ничем не выделяющаяся
прическа,  темные   прямые   волосы,   коричневые   глаза,   ироничные   и
настороженные, иногда  задумчивые,  четко  очерченное  лицо  с  квадратной
челюстью и сжатые слегка приподнятые губы.  Он  чувствовал  себя  в  своей
тарелке  -  агент,  извлеченный   Фоледой   откуда-то   из   таинственного
"Оперативного Отдела" РУМО. Как и у Полы, у него на груди  была  табличка,
обозначающая его, как представителя службы новостей Пасифик  Ньюс  Сервис,
Калифорния, США.
     - Ну как впечатление, генерал? - спросил кто-то у них за спиной.
     - Еще утомительнее, чем поездка по  Техасу.  -  громко  прозвучало  в
ответ.
     - Похоже, они не сходят с ума от восторга. - сказал Эрншоу,  закрывая
журнал и засовывая его в карман на спинке кресла. - Целое  поколение  было
воспитано на чудесах электроники - и вот результат. Все время нужен  новый
стимулятор.
     - Может быть, реальность станет  хорошей  заменой?  -  сухо  спросила
Пола.
     - До тех пор, пока к ней не привыкнешь.
     Пола впервые увидела  его  перед  совещанием,  которое  вел  один  из
подручных Фоледы из подземелий Пентагона. Полковник Рэймонд в конце концов
уговорил  ее,  отдал  несколько  приказов,   исполненных   с   потрясающей
скоростью, и перевел ее во временное подчинение  РУМО.  Через  неделю  она
переехала  из  Массачусетса  в  Вашингтон,  и  после  сокращенного   курса
подготовки к космическим полетам очутилась на борту корабля ВКС США вместе
с дюжиной других курсантов, проходя ознакомительный курс. Разговоры о себе
не поощрялись, так что она почти ничего не знала о  своих  одноклассниках,
включая и Эрншоу. Все это время, пока для них не были  придуманы  легенды,
он знала его, только, как "Джорджа", а  к  ней  самой  обращались,  как  к
"Джойс". Что класс состоял из возможных кандидатов на эту миссию, дошло до
нее  позже,  и  она  удивилась,  из  скольких  же   они   были   отобраны.
Действительно, в этот раз Фоледа не позволил себе рисковать.
     Эрншоу поразил ее способностями и уверенностью  в  себе,  качествами,
которые он всегда уважала, и они  тренировались  вместе,  несмотря  на  ее
приступы независимости и его вечный  скептицизм  с  нежеланием,  а  может,
неспособностью, доверять кому-либо. С другой стороны, он молчал, когда ему
было нечего сказать, ему было все равно, как он выглядит со стороны, и  он
не пытался понравиться абсолютно всем. Из него вышел  бы  хороший  ученый,
думала она с сожалением, если бы его профессия не требовала от него такого
цинизма и подозрительности.
     - Что привлекает меня в науке,  как  в  профессии?  -  ответила  Пола
однажды своему напарнику - разговор случился в перерыве между занятиями на
космическом корабле, -  Наверно,  постоянный  интеллектуальный  вызов.  Не
остается места для притворства и самообмана, как  это  часто  случается  в
других случаях. Я никогда не могла позволить себе  быть  фальшивой.  Наука
имеет дело с истинными  фактами,  ее  выводы  недвусмысленны  и  испытанны
реальностью.
     - Значит, всем  остальным  еще  есть  чему  учиться?  -  спросил  он,
абсолютно нейтрально, как он мог - особенно когда они начинали  спорить  -
без выражения, без интонации, не соглашаясь и не высказывая  сомнений,  не
одобряя и не осуждая. Почему-то это  еще  больше  раззадоривало  ее.  Пола
удивлялась, не было ли это результатом их секретного обучения.
     - Все остальные зависят от обмана и  манипуляций.  Существует  только
то, во что люди  верят,  и  что  они  воспринимают.  И  совпадает  ли  это
восприятие или вера с реальностью, уже не имеет никакого  значения.  Имеет
значение то, что все покупают то, что надо, голосуют за того, кого надо  и
хорошо ведут себя. Я не знаю, кого винить больше -  циничных  лидеров  или
людей, которые им подчиняются. Самым смешным во всем этом будет то, что  я
попала сюда и работаю на эту контору.
     Собственно, так оно и было.
     В другой раз, когда они  обедали  вместе  в  одном  из  кафетериев  в
Пентагоне, уже после того, как их окончательно  отобрали  для  миссии,  на
трехнедельном подготовительном курсе, Пола сказала:
     - Вся проблема в том, что дураки и  фанатики  всегда  так  уверены  в
себе, а мудрецы полны сомнений.
     - Кто сказал это? - спросил Эрншоу.
     - Бертран Рассел. - она немного помолчала,  давая  ему  время,  чтобы
обдумать это. - Философ.
     - Философ?
     - Да, в конце прошлого века.
     - Он так и сказал?
     - Что ты имеешь в виду?
     - Он именно так и сказал?
     - Думаю, да.
     Эрншоу скептически взглянул на нее:
     - Как только он не добавил в конце "Я думаю" ? ".
     Полу сильнее прижало к сиденью, когда транспорт  повернулся  и  начал
заходить  на  стыковку,  кормой  вперед.  Изображение  на  экране  заметно
увеличилось. На экране была  видна  только  центральная  часть  станции  с
рядами антенн связи и стыковочным узлом,  готовым  принять  приближающийся
корабль. Внутри на  глазах  увеличивающегося  стыковочного  отсека  горели
дуговые лампы, их яркий  свет  наполнял  ее  нервным  напряжением.  Второй
ошибкой, решила она, стало то, что она все-таки подумала об этом  задании,
как и обещала.
     Четверть  часа  спустя  пассажиры  собрали  свою  одежду,  сумки,   и
двинулись к переднему выходу, неловко  двигаясь  и  цепляясь  за  поручни,
помогая себе в условиях невесомости у оси станции. Они вышли  на  покрытые
ковром сходни, где их ждали улыбающиеся стюарды, чтоб провести в  зал  для
прибывших.



                                    3

     - Добро пожаловать на "Валентину Терешкову", - обратился к  прибывшим
официальный русский, когда пассажиры выстроились  в  небольшие  очереди  у
пропускных  пунктов.   Таможенную   проверку   они   уже   прошли,   когда
пересаживались на транспортер с земных челноков. Русский  взглянул  на  из
нагрудные таблички и переключился на английский:
     - Добро пожаловать на "Валентину Терешкову".
     Эрншоу протянул ему  документы.  Русский  взял  пластиковую  карточку
Полы, пропустил ее через считывающее устройство, взглянул  на  экран,  где
появилась ее фотография и несколько строк информации, кивнул и ввел код на
клавиатуре. Затем он повторил ту же операцию с документами Эрншоу:
     - Мисс Шелмер и мистер Эрншоу, Пасифик Ньюс Сервис, Калифорния,  США,
- он еще раз взглянул на экран. - Да, все в порядке.  Какова  цель  вашего
визита?.
     В его тоне чувствовалось больше любопытства, чем официальности.
     - Освещение  событий  для  консорциума  агентств  новостей  Западного
побережья. - ответила Пола. -  В  следующие  недели  у  нас  запланировано
несколько специальных передач.
     - Да, да. Ну что ж, мы, конечно,  позаботимся  о  вас.  Мы  не  можем
позволить себе плохой рекламы. Впрочем, вы, американцы, знаете  это  лучше
нас, - русский протянул им две заранее приготовленных красных  пластиковых
карточки. - Носите их в течение всего пребывания  на  станции,  для  вашей
собственной безопасности и  удобства.  Не  выходите  за  пределы  зон  для
посетителей, они ясно обозначены. Персонал с красными повязками на руках -
стюарды, они помогут вам, если у вас возникнут проблемы, - тут он  показал
на камеру и сумку с аппаратурой, которую держал Эрншоу. - Съемки разрешены
везде, конечно, в зонах  для  посетителей.  Спасибо,  надеюсь,  вам  здесь
понравится. Следующий, пожалуйста.
     Скорее болтаясь, а не обычной походкой - рядом с осью станции их  вес
был минимален - они направились по короткому проходу в зал для  прибывших.
Вокруг столов, накрытых, как на приеме,  с  закусками,  хлебом,  колбасой,
сыром, уже образовались группы.  Компьютер-коммуникатор  на  руке  Эрншоу,
выглядевший совершенно обычно, почти неслышно пикнул, когда они  проходили
в двери зала. Пройдя несколько шагов,  он  остановился,  нажал  что-то  на
коммуникаторе и прочел результат на экране.
     - Русские довольно цивилизованны. - сказала Пола, остановившись рядом
с ним. - Ты уверен, что мы попали по адресу? Я имею  в  виду,  они  должны
быть монстрами.
     - Нет, сегодня они ведут себя наилучшим образом.  Витрина  для  всего
мира. Пойдем, перекусим. - они направились к бару у стены.
     - Кстати, - добавил он, словно  после  раздумья,  -  Нас  только  что
просветили рентгеном.
     К  счастью,  специальное   оборудование,   которое   было   с   ними,
разрабатывалось в расчете и на это, и  ничего  необычного  на  просвет  не
будет видно.


     В следующие полчаса - или  около  того  -  гости  жевали  бутерброды,
удобно устроившись в креслах, как гости  Агентства  Печати  Новости,  пока
голоса  из  двух  динамиков  поочередно  расписывали  предстоящий  тур   и
сокрушались по поводу непонятого марксизма. Потом вся группа вышла из зала
в  большую  ярко  освещенную  галерею,  с  коридорами,  бегущими  во  всех
направлениях,  решетчатыми  помостами  над  головой,  отсеками,   забитыми
всяческими  механизмами  под  ногами,  дверями  во  всех  направлениях   и
сбивающей  с  толку  геометрией  пространства,  где   вертикальные   линии
сходились кверху, а пол был заметно искривлен.
     Когда они  ожидали  лифт  для  полумильного  спуска  в  кольцо,  Пола
осматривалась кругом, пытаясь  связать  окружающее  ее  с  опубликованными
планами станции, которые они с Эрншоу учили  часами.  Интересно,  подумала
она, имеет ли какое-то значение  то,  что  осмотра  центральной  части  не
будет. Очевидно, та же мысль пришла в голову женщине, стоявшей сзади ее, с
удостоверением Европейского Космического Агентства на груди. Когда  группа
входила в лифт, она обратилась к стюарду с красной повязкой на рукаве:
     - Прощу прощения...
     - Мадам?
     - Мы спустимся прямо в кольцо? Нам не покажут ничего здесь?
     - Здесь нет ничего интересного.
     - Ничего? Странно. А что, например, за этой  дальней  перегородкой  и
трубами - между нами и следующей спицей?
     - Баки - топливо для лунных  и  околоземных  транспортов,  удобрения,
химикаты, вода.
     - Но в такие баки поместится невообразимое количество чего угодно.  А
больше там ничего нет?
     - Только баки, мадам.
     Эрншоу взглянул на Полу и поднял брови. В  этом  месте,  если  верить
Джонатану  Уоттсу,  должны  были  располагаться  стартовые  установки  для
космических автономных модулей.


     Лифт  опускался  все  ниже  к  кольцу  и  после  долгого  подъема   с
околоземной  орбиты  чувство  возвращающегося  веса  наполняло   их   тела
тяжестью, хотя с другой стороны - радовало  возможностью  опять  нормально
передвигаться.
     В кольце "Валентины Терешковой" было построено  три  городских  зоны,
которые  назывались  в  розданных  буклетах  на  бюрократическом   жаргоне
довольно замысловато: "производственно-жилищные социальные модули  высокой
плотности". Тем не менее жить там приходилось  не  бюрократам,  и  русские
экскурсоводы,  сопровождавшие  посетителей  из  центральной  части   вниз,
говорили о них просто, как о "городах". Каждый  из  городов  был  построен
вокруг одной из трех основных "спиц", словно башня, поднимавшейся в центре
города. Напротив каждой из основных спиц находилась вспомогательная,  чуть
потоньше.  Они  вели  в  сельскохозяйственные  зоны,  расположенные  между
городами,  и  заканчивались  в  транспортно-перерабатывающих   комплексах,
известных просто, как агрокультурные станции 1, 2 и 3.
     Город,  в  который  прибыла  группа,  назывался   Тургенев,   и   был
административным и общественным центром.  Осмотр  начался  с  остановки  в
центральной башне,  над  главной  площадью,  гиды  вывели  посетителей  на
обзорную площадку, откуда открывался вид на колонию. Потолок станции  был,
как на глазок прикинула Пола, в пятидесяти-ста футах над ними.  В  разрезе
кольцо было не круглым,  как  идеальный  тор,  а  приплюснутым,  наподобие
автомобильной шины, поэтому потолок был плоским  и  долго  тянулся  в  обе
стороны, прежде чем плавно перейти в стены. На потолке светилось два  ряда
иллюминаторов,  словно  прикрытых  огромными  ярко  светящимися  жалюзи  -
система отражателей направляла внутрь солнечный  свет  с  внешней  системы
зеркал;  промышленность  колонии  снабжал  энергией  ядерный   реактор   в
центральной части станции.
     Внизу, под  площадкой,  лентой  шириной  чуть  меньше  трехсот  ярдов
изогнулся миниатюрный  мирок.  Ближайшие  здания  были  выше,  сливаясь  в
многоярусный монолит из площадей, дорог, дорожек  и  мостиков,  окружающих
башню,  образуя  таким  образом  центр  города.  Архитектура  зданий  была
разнообразной,  но  имела  и  общие  черты  -  светлые,  воздушные,  ясные
очертания, много цвета и  стекла,  панели  естественного  зеленого  цвета.
Самым странным была геометрия города, отсутствие правильных  форм:  везде,
на  всех  уровнях,  стены  сходились   друг   с   другом   под   странными
асимметричными углами, мосты  между  домами,  изогнувшиеся  внизу  дорожки
скрещивались и  исчезали,  чтобы  возникнуть  снова  совершенно  в  другом
направлении, и ни одна линия не пересекалась с другой  под  прямым  углом.
Замыслом создателей, очевидно,  было  сломать  впечатление  протяженности,
избавить обитателей от чувства огромной трубы, окружающей их.  И  это  им,
похоже, удалось.
     - У архитектора, построившего все это, наверное, был  пунктик  насчет
ромбоидов. - заметила Пола, когда они глядели вниз.
     Город был полон движения, между зданиями двигались какие-то  тележки,
подобия грузовиков. Чуть дальше жилые модули стояли более свободно,  между
ними виднелись деревья и даже где-то проблескивала вода. Поверхность земли
поднималась к стенам, образуя подобие долины вокруг центральной дороги,  и
здания постепенно уступали место лоскутам обработанной земли  и  пастбищам
для скота в сельскохозяйственной  зоне.  Из-за  неожиданных  трудностей  с
поддержанием экологического баланса, которых русские  не  скрывали,  общее
впечатление было не столь идиллическим, как утверждалось в сообщениях  для
прессы  во  время  строительства.   В   некоторых   местах   металлические
стены-опоры  стояли  голыми  между  насыпями   бесплодной   серой   земли,
полученной  из   переработанного   лунного   грунта,   в   других   местах
растительность была желтой и сморщенной. Сейчас официальная  точка  зрения
гласила, что это только первая фаза строительства,  а  эстетикой  придется
заняться попозже; большинство заявлений сводилось к тому, что  именно  это
являлось целью подобного экспериментирования.  В  конце  концов,  это  был
всего лишь прототип колонии.
     - В обычных замкнутых жилищах, конечно, нет особой необходимости, так
как климат постоянно контролируется. - объяснял гид. - Однако, как видите,
в жилых образованиях использованы знакомые принципы  и  оформление,  чтобы
сохранить  чувство  естественности  -  в   разумных   пределах,   конечно.
Разработчики "Валентины Терешковой" приняли во внимание, что формы жилища,
в которых люди на Земле живут в течение долгого времени, наилучшим образом
отражают то окружение, в котором  они  предпочитают  жить.  И  у  нас  нет
причины изменять это - по крайней мере, до тех  пор,  пока  мы  не  узнаем
больше о адаптации людей к жизни в космосе.
     - А какие  материалы  использовались  при  строительстве?  -  спросил
кто-то.
     - Зданий? В основном алюминий, титан и другие легкие металлы, добытые
из лунной породы. В настоящий  момент  руда  доставляется  сюда  с  лунной
поверхности   с   помощью   магнитной   катапульты,    но    мы    создаем
экспериментальную установку в Море Знаний, с целью  испытаний  в  качестве
пусковых установок мощных лазеров.  На  Луне  мало  водорода  и  углерода.
Поэтому вы встретите здесь керамику и металлы, но  очень  мало  пластиков.
Это, конечно, изменится, когда  технологии  трансмутации  элементов  будут
разработаны в промышленном масштабе.
     - А что находится за городом?
     - Зона отдыха, спортплощадки  и  озеро.  Дальше  сельскохозяйственный
сектор, который называется Украина, мы выращиваем там  скот  и  овощи  для
колонистов. Мы увидим это, когда покинем Тургенев. За Украиной,  у  второй
основной  "спицы",  расположен  Ландау,  промышленный  и   научный   центр
"Валентины Терешковой". В Ландау мы поужинаем и переночуем,  а  сам  город
осмотрим завтра утром. А теперь позвольте мне обратить  ваше  внимание  на
несколько очень интересных вещей, которые хорошо видны отсюда...
     Пола попыталась отвлечься от задания, которое привело  ее  сюда.  Она
почувствовала зависть к окружавшим ее людям; ей тоже хотелось, как  и  им,
просто воспринимать невиданное раньше без груза знаний, тяготивших ее. Она
еще раз мысленно прокрутила задание в уме, повторяя каждый  шаг,  как  она
делала уже сотни раз, как будто нервничающая актриса, повторяющая  реплики
перед  первым  выходом  на  сцену.  Она  подумала  о  своих  коллегах   из
лаборатории, спокойно занятых своими повседневными  заботами.  Ее  третьей
ошибкой было то, напомнила она себе, что ей вдруг захотелось больше  новых
ощущений. Если она когда-нибудь выберется отсюда  живой,  то  больше,  чем
время от времени грешить с Эдом  Саттоном  и  ему  подобными,  ей  уже  не
захочется.
     - Шестиугольное здание сзади, со стеклянным фасадом - университетский
гимнастический зал,  с  кортами  для  тенниса,  волейбола,  игры  "сквош",
бассейн, зал  тяжелой  атлетики  и  спортивная  арена  на  полторы  тысячи
человек. Студенты приходят... - бесконечно жужжал  голос  гида.  Боже,  он
когда-нибудь закончит?
     Она взглянула на Эрншоу, который довольно убедительно делал вид,  что
снимает своей камерой, плавно  поворачивая  ее  по  сторонам.  Он  опустил
камеру на ремень и оглянулся вокруг, слегка утомленный, словно  воскресный
посетитель в городском музее. Но глаза все время оставались подвижными, от
них ничего не ускользало, они следили за  каждой  подозрительной  деталью.
Пола попыталась успокоить себя тем, что такой человек никогда  не  дал  бы
втянуть себя в такое, если бы дело было нечисто.
     - ...транспортировке вокруг кольца, как мы убедимся позднее.  Хорошо.
Ну, если у вас нет больше вопросов, то мы опять сядем в  лифт  и  завершим
наш  спуск  на  центральную  площадь  города  Тургенева.  Итак,   леди   и
джентльмены, попрошу вас следовать за стюардами, которые ждут вас сзади.
     И они вернулись обратно в башню.  Кто-то  из  соседей  объяснял,  что
город, конечно, функционален, но и художественно выразителен, проявляя как
спонтанность, так и индивидуальность. Очень интересно и совсем  не  похоже
на то, что вы могли бы  ожидать  от  советской  бюрократии.  Второй  голос
ответил ему, что русские просто скопировали это у японских дизайнеров.
     Несмотря на свою решимость, Пола почувствовала, что ее  сердце  часто
забилось. Теперь до этого оставались считанные минуты.



                                    4

     Русские не доверяли и шпионили друг за другом  задолго  до  отречения
царя в марте и захвата власти Лениным в октябре 1917. В  результате  стало
уже традицией, что власти особенно боялись того, что не могли предсказать.
И  особенно  непредсказуемого  поведения   своих   подчиненных.   Рецептом
выживания на каждом уровне власти стало: выполнять  приказы,  не  задавать
вопросов, не высовываться и всегда быть предсказуемым. Последствием  этого
стало удушение инициативы и творчества.  Кроме  того,  русские  никогда  -
почти никогда - не отклонялись от  установленного  порядка.  Аналитики  из
отдела тайных операций РУМО выяснили, исходя  из  сообщений  о  предыдущих
туристических поездках на "Валентину Терешкову", что  расписание,  маршрут
поездки, процедуры всегда были одинаковыми. Этот факт  здорово  помог  при
составлении плана миссии.
     Когда группа посетителей, около ста человек, собралась  после  спуска
внизу на центральной площади, уже на самой земле,  экскурсоводы  разделили
ее на несколько меньших групп в соответствии с интересами, указанными  еще
в заявках. Посетители смогут увидеть все, что они  хотели,  не  перегружая
себя бесполезными поездками. Больше того, им разрешалось менять  группы  в
самый последний момент, что было  совсем  непохоже  на  русских.  Конечно,
некоторые так и поступали. В этой поездке точно несколько человек  сделают
так, потому что перед отлетом их  попросили  об  этом.  Об  действительной
причине они не знают.
     Размер и состав групп будет в течение некоторого  времени  не  вполне
точно известным. Русские смогут, конечно, точно проследить за каждым, если
захотят, но без пересчитывания туристов, как  скота,  по  головам,  им  не
обойтись; раньше они воздерживались от  этого.  Тем  не  менее  совершенно
точно было известно, что такая проверка будет проведена, когда все  группы
соберутся вместе на обед два часа спустя. У Полы и Эрншоу было около  часа
сорока пяти минут, чтобы выполнить их задачу  и  успеть  к  тому  моменту,
когда группы будут собираться вместе на центральной  площади,  перед  тем,
как отправиться в ресторан.
     План требовал от них выйти  за  те  границы,  в  которых  разрешалось
передвигаться посетителям, и первой проблемой были пропуска, выданные  при
въезде.  Как  любой,  знакомый   с   практической   стороной   обеспечения
безопасности, мог бы предположить - и  проверка  по  различным  источникам
подтвердила это - в пластиковые карточки была встроена микросхема, которая
при  облучении  определенным  инфракрасным  сигналом  в  ответ  передавала
уникальный код носителя. Когда, скажем, кто-то пройдет в дверь, то пропуск
будет облучен и его ответ направится в компьютер. Если владельцу  пропуска
не разрешено быть там, то компьютер поднимет тревогу.
     Эрншоу и Пола отошли в сторону, к краю  площади.  В  какой-то  момент
группа смешалась, люди переходили из одной группы в другую, кто-то  уходил
в  короткий  коридор,  ведущий  к  туалетам,  кто-то  возвращался.  Эрншоу
оглянулся, не видя ничего подозрительного, кивнул,  и  они  направились  в
коридор. Проход был достаточно широким, справа  -  заведение  для  мужчин,
слева - для женщин, а дальше несколько складских комнат. В  дальнем  конце
коридора, напротив них был служебный выход, который, как их учили,  вел  к
мастерским и  в  машинные  отделения.  Над  выходом  висела  табличка,  на
нескольких языках гласившая ПОСЕТИТЕЛЯМ ВХОД  ЗАПРЕЩЕН.  Охраны  здесь  не
было - слишком дорого стоила перевозка людей с  Земли,  чтобы  они  целыми
днями бездельничали, но не было сомнения, что поднявший тревогу не пройдет
слишком далеко. Им нужно было именно в эту дверь.
     Эрншоу вошел в мужской туалет, снял с плеча  камеру  и  кофр.  Внутри
было человек шесть, и некоторые кабинки были заняты. Рядом со  входом  был
шкаф для техперсонала, закрытый  белой  дверью  наподобие  жалюзи.  Эрншоу
оглянулся, посмотрел вверх, но не заметил  никаких  следов  наблюдения.  В
рапорте ЦРУ утверждалось, что Советы применяют такие  сложные  устройства,
как скрытые камеры в туалетах, только на самых секретных объектах. Вряд ли
здесь  было  самое  секретное  место  на  "Валентине  Терешковой",   хотя,
разумеется, если судить по советским источникам, вся  станция  была  ничем
иным, как гражданским  экспериментом  по  колонизации  космоса.  С  другой
стороны,  если   станция   действительно   была   замаскированной   боевой
платформой... Без риска все равно не обойтись.
     -  Долго  добирались  до  Диснейленда?  -   поинтересовался   румяный
здоровяк, вытирая руки у зеркала.
     - Это в самом деле должна быть настоящая Космическая Горка. - ответил
Эрншоу. Здоровяк рассмеялся и вышел.
     Эрншоу закрылся в кабинке и начал преображение. Немного крема,  чтобы
огрубить  кожу,  тени,  чтобы  подчеркнуть  морщины,  седеющие,  небрежные
сталинские усы, и чуть-чуть осветлителя волос сделали его  на  десять  лет
старше. Свитер, вывернутый наизнанку, превратился  в  поношенную  фуфайку,
костюм - в темно-зеленую, перепачканную маслом рабочую  униформу,  а  пара
накладок на туфли превратила их в старые потертые ботинки.  Кофр  оказался
не таким твердым, как можно было  подумать,  и  когда  оттуда  была  вынут
каркас, его тоже вывернули. Каркас был вставлен на место и кофр стал очень
похож на  сумку  для  инструментов,  достаточно  большую,  чтобы  вместить
разобранную "камеру". Напоследок он втер немного грима в складки на  руках
и под ногти, мазнул по лбу, и натянул кепочку.
     Когда русский стюард сунул голову в туалет, то никого из  посетителей
не было.
     - Никто не заблудился?" - поинтересовался он у техника, ковырявшегося
в шкафу у двери.
     - Все ушли. - буркнул Эрншоу по-русски, не оборачиваясь.
     - Там такое творится. Ты знаешь, со школьниками - и то меньше хлопот,
чем с этими.
     - Никакой дисциплины, вот в чем дело.
     - Точно. Хотя там есть такие американки - я бы не отказался. Откуда у
них столько денег на такие шмотки?
     - Если они не зарабатывают  денег,  то  кто-то  платит  за  них.  Это
капитализм.
     - Ладно тебе. Прямо как член партии.
     Эрншоу уложил инструменты в сумку и  повернулся  от  шкафа,  держа  в
руках катушку провода. Он спрятал красного цвета пропуск туриста в  шкафу,
а вместо  него  прицепил  на  грудь  имитацию  голубого  пропуска  жителей
колонии.
     - Слушай, - обратился он к стюарду, - а я тебя не знаю.  Ты  что,  из
КГБ?
     - Скажешь тоже! Меня перевели из Ландау пару дней назад.
     - Ясно. Ландау, да? - Эрншоу вынул из шкафа стремянку. - Наверно, еще
многих ваших переведут сюда.
     - Наверно. Ладно, мне пора идти. Еще увидимся.
     - Это точно.
     Стюард исчез. Эрншоу подождал несколько секунд и  вынес  стремянку  в
коридор. Он поставил ее на пол, под светильником, залез  наверх  и  только
начал откручивать плафон, как из женского туалета вышла Пола. На ней  тоже
была униформа техника, с лица исчезла косметика, а волосы стали черными.
     Когда толстяк в голубой рубашке вышел из-за запретной двери, они  уже
вовсю были заняты работой, несколько  ламп-трубок  были  сняты  и  провода
свисали из-под открытых панелей на потолке. Они работали молча  и  толстяк
прошел мимо них в туалет. Эрншоу полез в сумку и  достал  оттуда  одно  из
устройств,  на  которые  была  разобрана  камера.  Этот  прибор  ничем  не
отличался от тестера электрика, но  в  нем  была  установлена  миниатюрная
линза с датчиком инфракрасных лучей. Когда  толстяк  вышел  из  туалета  и
направился обратно к служебной  двери,  Пола  нацелила  устройство  в  его
сторону,  чтобы  записать  сигнал  проверки,  который  подал   передатчик,
установленный над дверью. Мгновение спустя был записан и отраженный стеной
ответный  сигнал  электронного  пропуска,  на  дисплее  "тестера"  зажегся
сигнал,  подтверждающий  запись.  Это  значило,   что   компьютер   внутри
устройства теперь может точно воспроизвести код  пропуска  толстяка.  Пола
подняла глаза на Эрншоу и кивнула.
     Эрншоу спустился с лестницы, и Пола подключила к  первому  устройству
второе, точно такое же, чтобы запрограммировать  и  его.  Потом  протянула
"тестер" обратно. Теперь у обоих были электронные  устройства,  излучающие
настоящий контрольный код. Эрншоу поднял свою сумку и  они  направились  к
служебному выходу. Когда он проходил сквозь дверь, его устройство  мигнуло
огоньком, подтверждая, что оно ответило на поступивший  запрос.  Вслед  за
ним прошла Пола. Невидимая черта была пройдена. Они немного  прошли  вдоль
стены коридора и остановились, поставив сумки  с  инструментом,  у  панели
выключателей. Пола сняла крышку и стала ослаблять соединения внутри,  пока
Эрншоу, согнувшись над своей сумкой, делал вид, что что-то ищет в  ней,  и
одновременно старательно проверяя все вокруг.  Двое  мужчин  прошли  мимо,
занятые  разговором,  и  исчезли  за  углом.  Из  двери  вышла  женщина  и
направилась в другую сторону.
     Пола старалась справиться с дрожью рук и выглядеть нормально  занятой
работой. Метод, который  они  использовали,  был  далек  от  стопроцентной
надежности, и возможно, что несмотря на тишину - ни  сирены,  ни  мигающих
огней - они все-таки подняли тревогу. Если компьютер, проверяющий  сигналы
электронных пропусков, был запрограммирован на  отслеживание  передвижений
каждого жителя станции, например  -  а  вся  информация,  необходимая  для
этого, у него была, - то он просто придет к выводу,  что  один  и  тот  же
человек прошел через одну дверь три раза в  одну  сторону  и  ни  разу  не
вернулся. Возможно, система использовала одноразовый  код  для  пропусков,
изменявшийся после каждого использования по определенной формуле. В  особо
секретных секциях такие предосторожности, как эта, были обычными. Впрочем,
основной идеей плана было избегать именно таких мест,  и  это  место  было
выбрано  именно  потому,  что  здесь  не  предполагалось  никаких   особых
секретов. Вашингтонские эксперты заявили - возможно, перекрестив пальцы за
спиной, как слишком поздно догадалась Пола, - что автоматическое  слежение
за персоналом в этом районе маловероятно, и пока ничто не  укажет  на  то,
что пара посетителей потерялась или кто-то попал не туда,  куда  положено,
компьютер не будет поднимать шума.
     Эрншоу, похоже, был удовлетворен результатами осмотра.
     - Пошли, - прошептал он.
     У них оставалось час пятнадцать минут.
     Оставив на раскрытом блоке выключателей табличку на русском ОСТОРОЖНО
ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ, они подхватили инструменты и направились по коридору к
железной лестнице. Спуск вниз привел их в помещение, похожее  на  машинное
отделение, с узким мостиком вверху вдоль стены. Они спустились  еще  ниже,
до конца лестницы, где начинался узкий небольшой проход. Мужчина  в  белом
халате шел им навстречу, он посторонился, когда они проходили мимо, что-то
буркнул и не оглядываясь, пошел дальше.
     Одна из стен  прохода  вскоре  после  входа  оказалась  без  обшивки,
открывая трубопроводы, разветвления, кабеля, силовые  электрические  щиты.
Он шел дальше, но они свернули в одну из боковых  галерей,  спустились  по
нескольким ступенькам в  небольшую  нишу,  частично  скрытую  из  коридора
каким-то механизмом, через который  им  пришлось  протискиваться.  В  трех
стенах  этой  ниши  были  установлены  ряды  серых  металлических  ящиков:
компьютеры управления  и  наблюдения.  Сюда  сходились  сигналы  от  тысяч
датчиков и приборов из множества отсеков.  Хотя  обычно  здесь  никого  не
было, в нише стоял пульт, которым во время проверок и ремонта пользовались
инженеры по обслуживанию. С одной стороны пульта была  установлена  панель
управления, контрольные  приборы,  переключатели,  клавиатура  и  дисплей,
множество служебных разъемов. Один из разъемов  был  стандартным  разъемом
для подключения переносных компьютеров, чтобы обслуживающий персонал  имел
доступ  к  базе  данных  отдела  техобслуживания;  сложность  современного
оборудования достигла такого уровня, что для  необходимых  справочников  и
руководств потребовалась бы небольшая тележка. Именно внутри банка  данных
отдела техобслуживания Волшебником была спрятана копия  файла  "Апельсин",
файла, восстановление которого было целью всей операции.
     Эрншоу достал из сумки последнюю часть "камеры". Это  был  специально
разработанный микрокомпьютер со стандартным русским разъемом для  передачи
данных. Пола вытащила из-под пульта стул,  села,  подключила  компьютер  к
пульту, включила его в сеть  и  запустила  программу  поиска,  пробовавшую
найти путь для входа в систему; работала она быстро и нервно,  на  секунду
замирая, чтобы прочесть ответы, вспыхивавшие на миниэкране и ввести  новую
команду - чтобы скорей  закончить  все  это.  Эрншоу  стоял  сзади,  молча
наблюдая за входом в нишу. Такие, как этот,  пункты  техобслуживания  были
расположены по всей "Валентине Терешковой", но этот был  самым  безлюдным.
Вот почему его и выбрали.
     Пола  прикусила  губу,  подавляя  напряжение,  когда   система   дала
положительный ответ. В системе отдела техобслуживания применялась довольно
простая система кодов, что, в общем, ожидалось, так как хранилась здесь не
самая важная информация. Когда на экране появилась еще одна  строка  кода,
открывая доступ к системе управления файлами, она  возблагодарила  Господа
за то, что у  Волшебника  хватило  сообразительности  спрятать  этот  файл
именно в этой системе. Может быть, потому, что он здесь работал?  Пытаться
проникнуть в систему с более высоким уровнем секретности, например, в базы
данных научно-исследовательского центра или КГБ за  столь  короткое  время
было бы бесполезно.
     Она попробовала  непосредственно  обратиться  к  файлу.  Не  удалось.
Указатель адреса был стерт и файл стал невидимым. Тогда она  обратилась  к
таблице распределения секторов, нашла нужный ей заголовок и  дала  команду
на принудительное считывание. Система подтвердила, что файл существует,  и
потребовала пароль, подтверждающий право на его чтение.  Пола  ввела  код.
Пауза. Новая строка,  запрос  на  вывод  информации.  "Кажется,  вошла"  -
прошептала Пола через плечо.
     Он повернулся и наклонился на экраном, глядя  через  ее  плечо.  Пола
ввела еще одну строку и  напряженно  вглядывалась  в  экран.  Две  секунды
тянулись бесконечно долго. Затем вспыхнули  слова  подтверждения.  И  чуть
ниже загорелась строка на английском:
     GP700"АПЕЛЬСИН"; КОНТРОЛЬ ОК;  ГОТОВ  К  ЧТЕНИЮ.  ВЫВОД?  ИМЯ  ФАЙЛА?
РАЗМЕР БУФЕРА?
     Пола переключила клавиатуру с кириллицы  на  латинский  и  продолжила
диалог. Появилась последняя фраза:
     ИДЕТ КОПИРОВАНИЕ
     Она откинулась назад и глубоко вздохнула. Пальцы Эрншоу легли  ей  на
плечо и ободряюще сжали. Она моргнула и опять посмотрела на экран,  словно
не веря своим глазам. Сообщение  все  еще  светилось  там,  сияя  ярким  и
торжественным светом. Это значило,  что  файл  Волшебника  копировался  на
кристаллические  матрицы  памяти  высокой  плотности   в   их   переносном
компьютере. Копирование  займет  не  больше  нескольких  секунд,  а  затем
оригинал, находящийся в  базе  данных  отдела  технического  обслуживания,
будет уничтожен. И все, что им  останется  -  это  доставить  копию  файла
домой.
     КОПИРОВАНИЕ ЗАКОНЧЕНО И ПОДТВЕРЖДЕНО
     СТЕРЕТЬ ИСТОЧНИК?
     Пола наклонилась вперед чтобы ответить...
     Она не поняла, что она  почувствовала:  то  ли  движение,  замеченное
углом глаза, то ли бессознательное ощущение  движения  у  нее  за  спиной.
Эрншоу все еще стоял у нее  за  спиной,  глядя  на  экран.  Она  повернула
голову, чтобы выглянуть ему за спину - и громко ахнула от неожиданности  и
испуга.
     - Ни с места! - рявкнул русский  офицер,  поднимая  пистолет.  Голова
Эрншоу  дернулась,  он  резко  обернулся.  Пола  не  могла   пошевелиться,
оцепенело глядя на русского.
     Сзади стояло еще  четверо  охранников  в  форме,  двое  из  них  -  с
поднятыми автоматами. Офицер сделал шаг вперед и взглянул на пульт. У него
было татарское лицо,  оливковая  кожа,  высокие  скулы,  узкие  глаза  под
островерхой фуражкой.
     - Поднимите руки вверх! - скомандовал он. - Теперь медленно к  задней
стенке. Не делайте резких движений.



                                    5

     Ночной дождь освежил воздух после недели подавляющей майской  жары  и
редкие облака в утреннем небе над Вашингтоном обещали небольшую прохладную
передышку. Бернар Фоледа опустил штору в окне спальни и с довольным  "пум,
пум, пум,  пум,  пум-пум-пум-пум-пум"  на  тему  моцартовской  увертюры  к
"Директор театра" довязал узел галстука.  Он  вынул  из  шкафа  пиджак  от
костюма и, накинув его на плечо, пропумпумкал вниз по лестнице завтракать.
Причин весело мурлыкать себе под нос у  него  не  было,  учитывая  размеры
неприятности, постигшей его департамент на прошлой неделе, это была просто
привычка, выработанная годами. Кроме того, давным-давно  назад  он  понял,
что люди его профессии, начинающие принимать все очень  близко  к  сердцу,
долго не живут.
     Майра сидела за кухонным столом с чашкой кофе в руке,  глядя  выборку
из утренних новостей, дисплей на серванте был развернут в ее сторону.  Как
и ему, Майре было уже за пятьдесят, высокая и чуть полноватая женщина, она
все еще ухитрялась сохранить спокойно-веселое выражение, несмотря  на  то,
что глаза и щеки были еще впалыми  -  всю  зиму  она  проболела.  Кожа  на
внутренней стороне рук обвисла, в  темных  аккуратно  причесанных  волосах
появились серые стрелки, и она не пыталась скрыть  их  краской.  Они  были
женаты уже почти тридцать лет, и  в  отличие  от  таинственных,  замкнутых
шпионских боссов в кинофильмах, Фоледа постоянно говорил с ней  о  работе.
Ему было непонятно, почему сценаристы считают, что люди его  круга,  кроме
всего прочего, еще и дома  скрытничают  и  секретничают.  Может  быть,  им
просто нужно было ввести в сюжет обаятельную женщину - обычно по  каким-то
неясным причинам китаянку, - которая зарабатывает себе на жизнь тем, что в
перерывах  между  напряженными  занятиями  любовью  выуживает  секреты  из
полукоматозных правительственных лиц. Если это действительно было так,  то
у Фоледы,  пожалуй,  не  было  возражений  -  для  того,  чтобы  вербовать
новичков, имидж был подходящим.
     - Дождь кончился, - заметила Майра, когда Бернар вошел  на  кухню.  -
Похоже, сегодня будет облачно. Немного прохлады - для разнообразия.
     - Да, я вижу. Это как раз кстати. - Бернар повесил  пиджак  на  стул,
подошел к кухонной машине, вынул из нее две тарелки яичницы с  ветчиной  и
булочки, нажав на кнопку, включил тостер. Жена налила ему кофе. На дисплее
был сюжет об японском астронавте, который  попал  в  новости  потому,  что
достиг второй космической скорости, как следует разогнавшись и  прыгнув  с
поверхности Деймоса, меньшего из двух спутников Марс. "Может быть,  старая
считалочка не так уж и глупа, если ее чуть-чуть  изменить"  -  комментатор
нес эту ерунду тоном, на взгляд Бернара просто пошлым. - "А корова, фу  ты
- ну ты спрыгнула с луны!"
     Фоледа фыркнул. "Что еще новенького?"
     Майра коснулась пульта, лежавшего рядом с чашкой, и на стенной панели
засветился  желтый  огонек,  указывая,  что  домашняя  система  управления
включена. "Выключи" - чуть громче обычного сказала она. Картинка на экране
сменилась электронным меню. "Пять - три", скомандовала Майра,  и  появился
новый список. "Польша" -  вместо  списка  был  заголовок:  ДЕМОНСТРАЦИИ  В
ВАРШАВЕ ПРОДОЛЖАЮТСЯ. Она взглянула на Бернара, тот кивнул.  "Да"  сказала
она панели. "Икс - выключайся". Огонек погас.
     В  новостях  говорилось  о  советской  реакции  на  очередную   волну
забастовок и протестов в Польше и Восточной Германии. Как обычно, средства
массовой  информации   уделяли   основное   внимание   военным   аспектам,
драматически подавая сцены с советскими войсками, противостоящими  толпам,
и подразделениями НАТО, приводимыми в боевую готовность. Кадры  с  танками
Фоледа узнал, им было уже несколько  месяцев,  и  они  не  имели  никакого
отношения к  текущим  событиям.  Политические  и  военные  деятели  давали
интервью по поводу риска общеевропейской эскалации -  это  была  передача,
привлекающая людей в лапы рекламодателей и другой  передачи  ожидать  было
трудно. Западная разведка следила за развитием событий  задолго  до  того,
как на них стала обращать внимание широкая публика, и пришла к выводу, что
вероятность каких-то реальных конфликтов мала.
     Советы ускорили  наращивание  своей  военной  мощи  еще  в  последние
десятилетия прошлого столетия. В  их  намерения  не  входило  развязывание
войны, они не больше других хотели стать  жертвами  опустошения;  извлекая
уроки из горького  для  демократии  опыта  Мюнхена,  они,  как  и  Гитлер,
рассчитывали на то, что, устрашенные, их соперники отступят  без  боя.  И,
как и раньше, западные пацифисты выступали за "умиротворение" и  вспомнили
об моральном ущербе только тогда, когда выяснилось,  что  каждая  трибуна,
каждый  пацифистский  лагерь  оказались  не  дальше  двадцати   минут   от
какойнибудь ракетной шахты. Только в начале двадцать первого  века  Советы
заколебались. Это был решительный момент - они обнаружили, что могут стать
лицом к лицу не только с западной военной технологией, но и с Азией  с  ее
потрясающим перевесом в населении. Первоначально Бомба восстановила баланс
между сторонами, чьи различные политические  системы  привели  к  неравным
вооруженным силам. По иронии судьбы, когда оба противника сравнялись  даже
в масштабе Большой Бомбы, решающим на весах стали люди.  Привлекательность
марксизма падала по мере того, как благосостояние азиатов росло, и в споре
за души и умы Советы стали отставать. Момент был упущен.
     Парадоксально,  но  именно  это  сделало  настоящую  ситуацию   столь
неустойчивой. Одно время, еще до Хрущева, коммунистические догмы  гласили,
что капиталисты скорее начнут последнюю, самоубийственную для  них  войну,
чем позволят нерушимым законам Маркса восторжествовать.  Теперь  все  было
наоборот: отчаявшись,  иррациональные  элементы  в  советском  руководстве
могут решить, что уж если им придется идти ко дну, то они захватят с собой
и всех остальных. Ситуацию стабилизировали азиатские  армии,  защитой  для
которых была, в  свою  очередь,  западная  орбитальная  оборонная  система
"Звездный Щит". Если этот щит будет уничтожен, то вся система устрашения и
сдерживания вокруг советского блока распадется и на  сцену  выйдет  именно
тот сценарий смертельной игры до конца, которого  больше  всего  опасались
западные аналитики. Вот почему так  важно  было  узнать  истинную  природу
"Валентины Терешковой".
     В  воздухе  носилось   что-то,   с   этим   соглашалось   большинство
разведывательных агентств США, Западной Европы, Восточной Азии. В  течение
этого  года  что-то  должно  было  случиться.  Но  когда  и  где,  не  мог
предположить никто. По мнению многих, игра вступала в свою  заключительную
стадию, эндшпиль. Но эндшпили имеют пугающую тенденцию неожиданно изменять
свой ход. И в этом конкретном эндшпиле места для ошибки не было.
     - Я прочту, если будет время - попросил Бернар. Майра опять  включила
систему управления и  приказала  направить  распечатку  текста  в  рабочий
кабинет. Бернар запил кофе остатки бутерброда, и  встал.  "Как  у  нас  со
временем?" - спросил он.
     Майра выглянула в окно,  выходящее  на  улицу  с  рядом  деревьев  на
тротуаре, обычно спокойную и тихую, оживающую лишь  по  утрам,  когда  все
едут на работу.  На  другой  стороне  улицы  через  квартал  стоял  черный
Шевроле. "Они здесь" - будничным голосом сказала она.
     - Черт - буркнул Бернар, когда она помогала  ему  натягивать  пиджак.
Это значило - он опаздывает. Два  агента  КГБ  из  советского  посольства,
ежедневно сидевшие у него на хвосте, появлялись очень пунктуально и  перед
тем, как остановить машину, три раза  объезжали  квартал.  Он  бросился  в
кабинет, схватил пачку только что отпечатанных для него новостей  и  сунул
их в дипломат. Майра поджидала его у дверей с плащом в руках.
     - Ты бы лучше надел это, а то опять дождь начнется.
     - Спасибо, конечно. - Он схватил шляпу с вешалки.
     - И если не будет ничего срочного, то не забудь, что сегодня  вечером
приезжают Элла и Джонни. Ты ведь  не  захочешь  пропустить  день  рожденья
твоего внука?
     - Я постараюсь. А что мы ему купили?
     - Набор для начинающего шпиона, конечно. Невидимые чернила, фальшивые
борода с усами, кодовая книжка и к ней какие-то программки  и  миникамера.
Все, как настоящее.
     - Ага. Значит для подслушивания телефонных разговоров там нет ничего?
- Дай только срок, милый.
     - Ладно. До вечера.
     - Не скучай. - Майра легонько поцеловала его в щеку и долго смотрела,
как он спускается от дверей по лестнице, ведущей к  гаражу,  и  влезает  в
свой каштановый Кадиллак. Дверь наружу открылась и он выехал задним ходом.
     Минуты спустя, в гуще утреннего движения на кольцевой, поворачивая  с
виадука по спуску направо - на шоссе, углом  глаза  он  заметил  за  собой
машину КГБ, прочно засевшую в четырех  машинах  за  ним.  Еще  несколькими
машинами дальше, только въезжал на виадук голубой ФБРовский  Форд,  каждое
утро следивший за КГБ.  Фоледа  покачал  головой  и  включил  фортепианный
концерт,  чтобы  немного  расслабиться   перед   началом   рабочего   дня.
Сумасшедший мир, подумал он.


     Джеральд Керн был прирожденным паникером. Когда  он  был  моложе,  он
беспокоился об вычитанном где-то истощении мировых ресурсов. Когда ресурсы
не истощились и ученые  стали  убеждать  мир  в  том,  что  проблема  была
преувеличена, он стал беспокоиться о том, что избыток ресурсов приведет  к
избытку людей. Когда у власти была правая администрация, он беспокоился  о
консервативных фашистах и фундаменталистах, а когда у власти  были  левые,
он беспокоился о либерал-фашистах. И  конечно,  он  всегда  боялся  войны,
которая вот-вот должна разразиться, чем дольше времени проходило - а война
все не начиналась - тем больше  накапливалось  смертоносного  оружия,  тем
страшнее будет, когда война все-таки начнется. Особенно он боялся того,  о
чем не знал, и поэтому старался быть информированным обо всем. Это сделало
его  очень  полезным  человеком,  детально  знающим  о  многом,   и   этим
объясняется его карьера до очень высокого положения в  аппарате  секретаря
обороны. Это положение вполне устраивало его, и  если  уж  дел  дойдет  до
худшего, то он предпочел бы быть в центре событий - не потому, что смог бы
повлиять на их ход, но потому, что хотя бы будет знать в чем дело.
     Утром 4 мая, когда Керн ехал  к  мосту  через  Потомак,  в  Пентагон,
внутренний голос подсказывал ему - это начинается. Он не  понимал,  в  чем
дело, это был не первый раз, когда начинались дипломатические  перебранки,
не первый прокол у разведки, и уж точно не в первый раз Советы хватали  на
горячем пару  агентов.  Может  быть,  присутствие  Русалки  задним  числом
придавало этому такое значение. Но что-то в этой  ситуации  наполняло  его
холодной и глухой уверенностью в том, первый шаг,  за  которым  начинается
головоломное безудержное падение к Большой Войне.
     Керн всегда боялся  опоздать  на  назначенные  им  встречи  и  всегда
приходил заранее. Когда он вошел в кабинет Фоледы, никого еще не  было.  В
приемной были только  Барбара  Хейнс,  личный  помощник  Фоледы,  высокая,
седеющая но по-прежнему элегантная женщина за сорок, которую он  прекрасно
знал, и Роза, личный секретарь Фоледы:  склонившись  над  экраном,  они  о
чем-то  спорили.  Из  приоткрытой  двери  в   кабинет   доносились   звуки
классической музыки (Керн не знал, что  это,  сам  он  предпочитал  джаз),
говоря о том, что хозяин кабинета уже здесь.
     - Передавали, что на мосту Джорджа Мейсона была крупная пробка. Мы не
ждали, что ты так скоро доберешься. - обратилась к нему Роза.
     - Там грузовик с овощами рассыпался. Но я вовремя выехал. Это было не
так уж и страшно.
     - Хорошо, хоть дождь кончился.
     - Слава Богу, я сегодня ехала другой дорогой. - добавила Барбара.
     - Кто пришел? - раздался из кабинета голос Фоледы.
     - Джерри Керн. - откликнулась Барбара.
     - Пусть заходит. Ты тоже заходи, Барб. Надо пошевелить мозгами,  пока
остальные не  съехались.  Сейчас  Волст,  -  Волст  был  госсекретарем,  -
позвонил, он говорит, что ему лично нужен доклад  сегодня  за  обедом,  до
того, как начнутся совещания. У меня такое  впечатление,  что  день  будет
долгим.
     Керн  вошел  внутрь,  Барбара  последовала  за  ним,   перебросившись
напоследок несколькими словами с Розой. Фоледа нажал  под  столом  кнопку,
выключив музыку, и отодвинул в сторону бумаги, которые он читал.  "Привет,
Джерри".
     - Доброе утро, Берн. Если оно действительно доброе.
     - А почему  нет?  Дождь  кончился.  Сядь,  расслабься.  Ты  выглядишь
озабоченным.
     Керн выдвинул из-за огромного стола, установленного перпендикулярно к
столу Фоледы, одно из кресел и сел, положив свой кейс перед собой. Барбара
захлопнула дверь.
     - А ты бы не был озабоченным? - ответил Керн - Так все закрутилось.
     - Спустя миллион лет об этом никто и  не  вспомнит.  -  успокоил  его
Фоледа.
     - Кто еще сейчас будет?
     - Пирс и еще кто-то из Госдепа. Золанский из отдела операций. Ты  его
знаешь?
     - Видел пару раз.
     - Ага. И дядя Фил, он явится около одиннадцати, посмотреть до чего мы
дойдем. - Филип Борден был директором РУМО. Фоледа вопросительно  взглянул
на Барбару.
     - Заместитель Золанского, вероятно, тоже придет. - ответила она из-за
дальнего конца стола.
     - Но придержи свои застольные шуточки, Джерри. - предупредил  Фоледа.
- Они будут не в настроении.
     Керн поковырялся с замком своего дипломата и вытащил наружу  записную
книжку, ручной коммуникатор и несколько  папок.  "Так  что  мы  имеем?"  -
поинтересовался он - "Есть что-то новенькое?".
     - Ничего. - Фоледа покачал головой.
     - А прикрытие Службы Новостей Пасифик?
     - Забудь о них. Они тут ни при чем. СНП согласилась предоставить  нам
прикрытие для этой операции. Если  наши  агенты  не  вернулись,  это  наша
проблема. Советы не заявили никаких протестов СНП,  и  СНП  не  собирается
наживать себе с ними неприятности.
     - Советы знают, что это наши люди, и  хотят,  чтобы  мы  попотели.  -
добавила  Барбара.  Это  означало,  что  реакция  Советов   придет   через
официальные каналы.
     - Пока через Госдеп ничего не было?
     - Как говорит Барб, они хотят, чтобы мы попотели. - ответил Фоледа. -
И я не буду удивлен, если они потомят нас еще немного  дольше,  ничего  не
предпринимая.
     - Пока мы не сунемся первыми?
     - Конечно. Мы должны покопаться, как же  так,  два  наших  гражданина
пропали  без  вести,  последний  раз  их  видели  летящими  на   советскую
пересадочную станцию. Возможно,  их  взяли  с  поличным  и  заподозрили  в
шпионаже. Почему русские должны торопиться бежать к нам?
     - А как дела с ВВС?
     - Пока никаких проблем.  Брайс  переведена  к  нам  на  долгий  срок.
Насколько я знаю, они еще не догадываются об этом.
     Несколько секунд Керн бесцельно шелестел бумагами и ерзал  в  кресле.
"А что, мм... что с нашими двумя там, наверху?" - спросил он. - "Мы знаем,
чего ожидать?".
     - Я думаю, они все еще там, и будут там еще некоторое время.
     - А о многом ли они могут рассказать?
     - Тебя это волнует?
     - Меня это волнует.
     - Ну что ж, Лью МакКейн - старый кадр. О нем беспокоиться  не  стоит.
Он работает  на  меня  уже  многие  годы.  Даже  если  что-то  очевидно  и
неотразимо, он никогда не признается в этом. Их так учат. -  Брови  Фоледы
сдвинулись, выражение лица стало более серьезным. -  А  вот  про  девчонку
этого не скажешь. Такие вещи - не ее специальность. Она из другого мира, и
я не знаю, чего от нее ожидать.
     - Мы попытаемся выяснить это у полковника Рэймонда в Хэнскоме,  когда
придумаем, как им об этом сообщить. - сказала Барбара.
     Керн кивнул, но выглядел неуютно, его одолевала новая мысль.  Наконец
он спросил: "А каковы шансы на то, что при допросах  Советы  используют...
скажем так, 'крайние меры'?"
     - Я не вижу такой возможности. - твердо ответил  Фоледа.  -  Вся  эта
история имеет огромный пропагандистский потенциал, если Советы  апеллируют
к общественному мнению, и они знают об этом.  Они  захотят  разыграть  эту
карту перед всем миром целой и невредимой и не станут ставить  под  угрозу
свое преимущество невыгодной для них рекламой.
     - Угрозы, может быть? - спросила Барбара.
     - Может быть, - согласился Фоледа.  -  Угрозы,  обвинения  во  всяких
гадостях... МакКейн разберется в ситуации и не поддастся на это. Но опять,
девчонка... Не знаю.
     - Мы не должны были ее использовать. - сказал Керн. - Должен был быть
кто-то еще, кто разбирался бы не только в техническом вопросе, но и был бы
как следует подготовлен. С самого начала мы приняли ошибочное решение.
     - Может быть, - со вздохом признался Фоледа. - Я думаю,  сегодня  нам
еще не раз скажут об этом.
     Дисплей на столе негромко прогудел и появилось лицо Розы.
     - Они собираются, - объявила она. - Золанский и его  заместитель  уже
поднимаются, Пирс только что вошел в здание.
     Фоледа взглянул на остальных и поднял брови.
     -  О'кей,  Роза.  -  ответил  он.  -  Раздавай  бумажные  колпаки   и
свистульки.



                                    6

     Приглушенное жужжание, то чуть тише, то чуть  громче.  Льюис  МакКейн
прислушивался, не открывая глаз, пусть окружающие думают, что  он  еще  не
пришел в себя. Он понимал, что  только  что  проснулся.  Шум,  который  он
слышал, был ему незнаком, и вероятнее всего.  он  находится  в  незнакомом
месте.
     Он открыл глаза и увидел белый потолок с  вентиляционной  решеткой  в
углу. Повернул голову, чтобы  лучше  рассмотреть  его;  голова  кружилась,
перед глазами все плыло. Попытался подняться, но  между  висков  и  в  шее
прострелила боль и он опустил голову на подушку, собираясь с силами. Потом
он повернулся на бок и снова открыл глаза.
     Койка, на которой он лежал, стояла в  маленькой  комнатке  без  окон.
Мебели почти не было, кроме простого стола  и  одного  стула,  на  котором
висела его одежда. Над столом висела книжная полка, на ней несколько книг.
Стены были двухцветными, до середины стены темно-синими,  а  потом  черная
полоса и белый цвет до самого потолка. В голове понемногу  прояснялось,  и
он вспомнил, что находится в камере - три, может быть четыре дня, точно он
не помнил, - в штаб-квартире  внутренней  безопасности  КГБ  в  Тургеневе.
Дверь камеры, выходившая в коридор, была прочной,  с  маленькой  решеткой,
закрывающейся скользящей дверцей. В углу за перегородкой стояла  крошечная
раковина и туалет.
     МакКейн приподнялся на локте, двигаясь медленно и осторожно. В голову
опять ударила боль, он замер, не двигаясь, и через несколько  секунд  боль
прошла. Он сел, отбросил одеяло без пододеяльника в сторону и свесил  ноги
с койки. Опять подступило  головокружение,  потом  тошнота.  Он  попытался
собраться с силами, чтобы добраться до унитаза,  но  все  прошло.  Натянул
мешковатые штаны,  мягкие  тряпичные  туфли,  которые  выдали  ему  вместо
отобранной одежды. Встал, покачиваясь, как пьяный и подошел к столу. Среди
прочих книг на полке стоял роман о путешествии в  Якутию  в  девятнадцатом
веке. МакКейн снял его с полки, открыл;  на  задней  странице  обложки,  в
дюйме от верхнего края были  выдавлены  три  маленьких  метки.  Он  сделал
ногтем  четвертую,  поставил  книгу  на  место  и  отошел  к   умывальнику
сполоснуть лицо. В теле чувствовалась странная тяжесть.
     После ареста он ни разу не видел Полу.  Допросы  были  постоянными  и
выматывающими, но пока к нему относились нормально. Без  сомнения,  Советы
собирались полностью использовать пропагандистские возможности ситуации  и
не собирались подставлять  себя  под  обвинения  противоположной  стороны.
Сколько времени может длиться такая ситуация  -  это  уже  другой  вопрос,
думал МакКейн, вытираясь и глядя  в  металлическое  зеркало,  вделанное  в
стену. Русские, конечно не будут торопиться, чтобы облегчить  давление  на
Штаты, и, может быть, поэтому он до сих пор лишен возможности связаться со
своим начальством на  Земле.  Собственно  говоря,  в  разговорах  даже  не
упоминалось о том, знает ли об этом инциденте широкая публика.
     Выйдя из-за перегородки, он еще  не  успел  натянуть  рубашку,  когда
зарешеченное окошко в двери приоткрылось и стали  слышны  голоса  снаружи.
Чьи-то глаза с секунду внимательно изучали его, а потом  дверь  открылась.
Вошел высокий седой мужчина с эспаньолкой, сопровождаемый вторым, помоложе
и смуглым. Оба были одеты в белые врачебные халаты и серо-белые  клетчатые
штаны. Два охранника в форме остались  снаружи,  когда  старший  захлопнул
дверь. МакКейн напрягся, но поведение этих двоих не было угрожающим.
     - Ну, как вы себя сегодня чувствуете? - поинтересовался бородач.  Его
голос был доброжелательным и будничным, словно МакКейн знал, о  чем  речь.
МакКейн промолчал.
     - Тяжело? Координация нарушена? Голова кружится, а? - бородач  уселся
на край стола, и, сложив руки, оглядел МакКейна с ног  до  головы.  Второй
поставил на стол черный медицинский саквояжик.
     - Ну-ну, - продолжил бородатый после небольшой паузы. -  Вряд  ли  мы
сможем помочь нашему пациенту, если он не говорит ни слова, не так ли?
     - Помочь в чем? - ответил МакКейн. - О чем вы говорите?
     Бородач заинтересованно посмотрел на него.
     - Вы знаете, кто я такой? Пауза.
     - Нет.
     - Ага. - Бородач взглянул на коллегу.  -  Я  думаю,  здесь  полностью
блокировано. - потом вернулся к МакКейну. - Я доктор Кожакин. Мы  виделись
с вами и раньше, уверяю вас, и даже несколько раз. Понимаете ли,  вы  были
немного больны. - Он сделал небрежный жест.  -  Это  обычно  у  людей,  не
привыкших   к   межпланетной   среде   обитания.    Болезнь    космической
акклиматизации. Свою роль играет невесомость при полете на  станцию,  свою
роль - избыток космического излучения,  но  в  основном  это  расстройство
механизма равновесия, адаптирующегося к  вращающейся  конструкции.  Эффект
может быть очень неприятным,  пока  нервная  система  не  приспособится  к
этому.
     - В самом деле? - МакКейна, похоже, это не убедило. - И это  вызывает
амнезию?
     - Мы дали вам довольно сильный  седатив.  -  пояснил  Кожакин.  -  Вы
отключились на пару дней. То, что вы чувствуете,  это  побочное  действие.
Иногда может немного пострадать память, как от удара по голове.
     МакКейн внутренне насторожился, хотя виду не подал.  Кожакин  пытался
объяснить потерю памяти и остальные симптомы действием  лекарств.  МакКейн
хорошо знал, что психологам-исследователям, терапевтам, впрочем,  так  же,
как и полиции и военным были известны чрезвычайно  мощные  вещества.  Хотя
столь  любимой  романистами  "сыворотки  правды"   не   существовало,   но
совместная  химическая  атака  на  организм   различных   стимуляторов   и
депрессантов действовала  на  разных  людей  по-разному,  так  что  строго
говоря, что-то подобное было возможным. Неожиданно он подумал, что,  может
быть, допросы не были такими уж вежливыми.
     - Ну, давайте посмотрим. - начал Кожакин. Он усадил МакКейна на  край
койки, заглянул к нему в рот, посмотрел язык, вгляделся в глаза и  потыкал
в грудь и спину стетоскопом.  Ассистент  готовил  манометр  для  кровяного
давления. "И пару пробирок для анализов мочи и крови", - обратился к  нему
Кожакин.
     Разрозненные  воспоминания  стали  возвращаться  к   МакКейну.   Лицо
русского  в  форме  генерал-майора,  черные  волнистые  волосы  с   серыми
стрелками, яркие пронизывающие глаза под отекшими веками, грубые  мордатые
щеки и двойной подбородок. "Очевидно, что вы не журналист... Вы знали, что
содержалось в этом файле?... Кто послал вас?..." Там был и другой русский,
неотделимый от генерала, как часть картины, возникшей в  памяти  МакКейна,
но его уже было не вспомнить.
     Кожакин накачивал воздух в манжету манометра,  внимательно  глядя  за
лицом МакКейна.
     - Мозги заработали, да? Что-то вспоминается?
     - Какой сегодня день?
     - Четвертое мая. Вы злоупотребили вашим положением гостя первого,  на
следующий день заболели, и два дня были в отключке.
     Если бы это было так, то в книжке должна была быть одна заметка, а не
три, подумал МакКейн. Странно, при каждом пробуждении он не забывал  вести
счет дням - по крайней мере пробуждениям - и до сих пор не мог  вспомнить,
как он это делал. Это говорило о том, что в неуправляемом состоянии он был
дольше, чем утверждал Кожакин. И об очень сильном наркотике, что  само  по
себе не было ободряющей мыслью.
     - Вы, наверно, чувствуете себя слабым и больным: просто  вы  потеряли
много веса. - продолжал Кожакин. - Я дам вам немного таблеток  -  на  этот
раз без подвоха, обещаю - и мы переведем вас на усиленное  питание,  чтобы
вы окрепли. Уверен, что генерал Протворнов не хочет,  чтобы  вы  думали  о
нас, как о негостеприимных хозяевах. -  он  увидел  невольно  вздрогнувшее
лицо МакКейна. - Я вижу, вы вспомнили имя? Это хорошо.
     Кожакин  снял  манжету  с  руки  МакКейна  и  взглянул  на   него   с
нескрываемым сарказмом.
     - Ну что ж, скоро вы будете в нормальном состоянии, мистер Эрншоу  из
Службы  Новостей  Пасифик.  Надеюсь,  ваши  читатели  не  будут   чересчур
взволнованы, если какое-то время не увидят ваших репортажей.
     МакКейн бесстрастно смотрел, как  Кожакин  передал  манометр  обратно
ассистенту и черкнул какие-то цифры на карточке.  Из  обстоятельств  их  с
Полой ареста было очевидно, что все их прикрытие разлетелось на кусочки.



                                    7

     - Вы были арестованы в месте, где не имели права находиться, во время
получения дезинформации, сфабрикованной, чтобы дискредитировать  Советский
Союз, причем в масштабах, которые могли бы иметь тяжелейшие  международные
последствия. У  вас  обнаружено  специальное  шпионское  оборудование,  вы
прилетели сюда под вымышленными именами и с  вымышленными  документами.  -
генерал-майор  Протворнов  сделал  паузу,  чтобы  его   слова   дошли   до
собеседника. Вся сцена разыгрывалась в  расчете  на  Полу  -  вряд  ли  он
впервые расследовал такое дело.
     - Все мы уважаем лояльность, и мы гордимся своей лояльностью, но есть
пределы, за которыми она превращается в неразумное упрямство.  Но  крайней
мере скажите нам, кто вы, и что за организация вас  послала.  Согласитесь,
мы должны знать хотя бы это.
     Пола Брайс съежилась под ярким светом, глядя  на  неясный  силуэт  на
другом конце стола. По крайней мере свет бил в глаза не так ярко, как весь
вчерашний день. И натянутый тон Протворнова был  отдыхом  после  криков  и
нетерпения других начальников, допрашивавших ее сначала, до того, как  она
свалилась больной несколько дней назад. Все это - часть игры, говорила она
себе. И постоянная борьба  со  сном,  усталостью,  страхом,  и  постоянные
догадки - какие угрозы реальны, какие - пустой звук,  а  какие,  глядя  по
обстоятельствам, могли быть и тем и другим.
     Ссадины на ее  теле  все  еще  саднили  после  сурового  обращения  в
штаб-квартире внутренней безопасности, где ее встретили  две  охранницы  с
животными лицами и сложением тяжелоатлетов - несомненно, ритуал, где  роли
устанавливались  с  самого  начала.  Потом  начались   тяжкие   испытания,
многочасовые допросы, один и тот же вопрос, повторяемый без конца,  намеки
на ее дальнейшую судьбу, о которой, судя по двум  охранницам,  можно  было
догадаться.
     Но она не сказала ничего. Она  постоянно  заставляла  себя  повторять
вбитую ей в голову людьми Фоледы фразу. "Молчи, отрицай все, никогда ни  в
чем не признавайся и не подтверждай, даже если это настолько очевидно, что
бросается всем в глаза" - учил ее один из них. "Одно  тянется  за  другим.
Первое признание - первый  шаг  по  наклонной,  и  чем  ниже,  тем  больше
скользишь. Это как бросать курить: больше ни  одной  сигареты.  Ни  одной,
потому что между  "ни  одной  сигареты"  и  "несколько  сигарет"  огромное
различие. А между  двумя  и  тремя,  четырьмя  и  пятью,  девятнадцатью  и
двадцатью разницы мало. Понятно? Так же и с информацией. Стоит первый  раз
поддаться, и ты уже не выкарабкаешься".
     Может быть, она уже сказала что-то, сама того не зная?  Два  дня  она
болела - так ей сказали - акклиматизационной болезнью, такое  случается  с
некоторыми людьми в космосе. Она плохо помнила это, но судя по  тому,  как
она  себя  чувствовала,  когда  пришла  в  себя,  ее   накачали   каким-то
наркотиком. Доктор сказал ей, что это седатив. Перед тем, как  отправиться
на задание, ей что-то говорили о наркотиках... она не помнила, что. Сейчас
она не могла ясно вспомнить вообще ничего. Ей хотелось одного - отдохнуть,
уснуть... Все кругом чересчур запутано и требует слишком  больших  усилий,
чтобы думать.
     - Так мы ни к чему не придем. - недовольно вмешался сидящий  рядом  с
Протворновым полковник, помоложе, с  очень  деловым  видом,  производивший
впечатление самолюбивого и беспринципного. Звали его Бывацкий. - Дайте нам
полдня, и я сообщу вам все, о чем вы хотите знать.
     Блеф, подумала Пола. Добряк - злюка. Часть игры.
     - Мы надеемся, что не дойдем до крайностей. - рявкнул  Протворнов.  -
Вы признаете, что проникли на  "Валентину  Терешкову"  под  чужим  именем,
намереваясь совершить акт шпионажа?
     Она подняла голову, притворяясь еще более подавленной, чем была.
     - Что?
     - Вы  признаетесь,  что  проникли  сюда  под  чужим  именем  с  целью
шпионажа?
     - Я ни в чем не признаюсь.
     - Но это же очевидно.
     - Я хочу связаться с представителем правительства Соединенных Штатов.
     - Вы прекрасно знаете, что на борту нет такого представителя, вам  не
с кем говорить.
     - Я не сказала говорить. Я сказала - связаться.  Вы  можете  устроить
это.
     - Это невозможно.
     - Почему?
     - В настоящий  момент  это  невозможно.  Кроме  того,  вы  не  в  том
положении, когда можно ставить условия. Я повторяю, признаетесь ли вы, что
проникли сюда под чужим именем?
     - Я ни в чем не признаюсь.
     - Ваше имя?
     - Я хочу связаться с представителем моего правительства.
     - Вы до сих пор утверждаете, что вы - Пола Шелмер?
     - Так сказано в моих документах.
     -  Вы  по-прежнему  утверждаете,  что  являетесь  сотрудником  Службы
Новостей Пасифик, Калифорния?
     - Я ничего не утверждаю. Все равно вы поверите только в  то,  во  что
захотите. - Ошибка, вскрикнуло ее второе  "Я".  Она  начала  отвечать  им.
Раскрыла она что-нибудь, или нет, это уже не имеет  значения.  Первый  шаг
был сделан.
     - Вы прекрасно понимаете, что это не тот случай. У вас было  с  собой
специальное оборудование - согласитесь, вряд ли агентство новостей  выдает
такую  аппаратуру  своим  сотрудникам.  -  голос  Протворнова  сейчас  был
обыденным, почти  дружеским.  Он  опустил  лампу,  словно  показывая  этим
жестом, что эти ненужные неприятности позади. Ей нужно  говорить,  значило
это. - Ясно, что вас использовало американское правительство. Ну хот  это,
по крайней мере,  правда?  -  в  его  голосе  мелькнула  нотка  сожаления,
казавшаяся почти настоящей. Или она услышала в нем то, что в глубине  дыши
хотела услышать? Возникла короткая пауза. Ее голова опустилась вниз, мысли
смешались. - Это правда, не  так  ли?  Вы  ведь  не  работаете  на  Службу
Новостей Пасифик?
     - Нет - услышала она  свой  шепот,  и  тут  же  ее  внутренний  голос
протестующе вскрикнул - слишком поздно.
     - Вы работаете для американского правительства. Это правильно?
     Она вспомнила, откуда-то из далекого  прошлого,  как  торговцев  учат
заканчивать спор с клиентом: серией  утверждений,  с  которыми  трудно  не
согласиться. Раз начавшись, беседа уже не может отклониться  из  заданного
русла, и  уже  проще  соглашаться  с  всеми  предложениями  торговца,  чем
отвергать их. Она только что сделала первый  шаг  по  наклонной,  даже  не
сказав Протворнову то, что он и так знал, а  просто  согласившись  с  ним.
Пола покачала головой и промолчала.
     - Для какого правительственного учреждения вы работаете? -  Пауза.  -
ЦРУ? - Еще пауза. - РУМО? - Молчание. - Я должен  напомнить  вам,  что  мы
можем   повторить   наши   вопросы,   но   с   использованием   аппаратуры
физиологического    наблюдения,    которая   сделает    укрывание   истины
невозможной...  Итак,  мы знаем,  что вы не работаете для Службы  Новостей
Пасифик,   и  что  вас  послало  американское   правительство.  А  теперь,
исключительно   для   протокола,   и  для   последующей   передачи   вашим
представителям,  а также различным  организациям по защите  прав человека,
которые заботятся о людях в таком положении, как вы - назовите ваше имя.
     - Я хочу связаться с представителем правительства Соединенных Штатов.
     Бывацкий поднялся, фыркнув, и отошел к  стене,  из  ее  поля  зрения.
Протворнов поднял руку, потер бровь, откинулся с тяжелым вздохом на спинку
кресла.
     - Послушайте, из содержимого файла, который вы копировали, совершенно
ясно, что  вашим  заданием  было  получить  дезинформацию,  созданную  для
поддержания пропагандистской кампании,  развернутой  вашим  правительством
относительно "истинного назначения" "Валентины  Терешковой"  -  Протворнов
поднял глаза и неожиданно и резко крикнул: - Вам знакомо имя "Волшебник"?
     Еще до того, как она осознала сказанное им, на ее лице уже  отразился
ответ. А Протворнов продолжал дальше, как будто  сказанное  им  не  стоило
даже упоминания: "Вы  прекрасно  знаете,  что  Волшебник  был  предателем,
раскрытым нашей контрразведкой. Он признался во всем и добровольно заявил,
что информация, помещенная им в этот файл, была лживой. Он работал в одной
упряжке  с  американскими  пропагандистами,  с  целью   обмануть   мировое
общественное мнение в то время, когда вновь  возникающие  великие  державы
все еще остаются неприсоединившимися. Мы можем  показать  вам  видеозапись
его признаний. И могу вас уверить, он сделал это  добровольно".  Пола  все
еще выглядела сомневающейся. "Мы можем привезти Волшебника сюда и устроить
вам встречу, чтобы он рассказал вам все лично, если это убедит вас".
     Пола опустила глаза. Смысл сказанного не дошел до нее. Или она просто
смущена? Она устало взглянула на Протворнова: "Какая разница, поверю  я  в
это или нет?".
     Протворнов наклонился вперед,  Пола  почувствовала,  что  и  Бывацкий
зашевелился в углу. И опять она слишком поздно поняла, что сказала не то.
     - Как вы не понимаете? Ведь  все  крутится  вокруг  этого.  Вам  было
сказано, что эта станция - замаскированная  военная  платформа,  так?  Они
описали всевозможное оружие, спрятанное здесь, так? А подтверждением этому
был файл, собранный Волшебником. Чего вы так  испугались?  Не  волнуйтесь,
это логически вытекает из тех фактов, которые  у  нас  есть...  Вы  должны
понять: все дело в том, что вам лгали... лгали, как лгут всему миру. Как я
только что говорил, я уважаю вашу лояльность, но не позволяйте ей ослепить
вас настолько, чтобы не видеть, что Соединенные Штаты иногда бывают далеки
от совершенства, и что Советский Союз не всегда неправ. - Он поджал,  пока
смысл его  слов  дойдет  до  нее,  потом  продолжил.  -  Видите  ли,  я  с
полковником Бывацким не сходимся в одном - я верю, что  все  мы  одинаковы
под  различной  внешностью:  несчастные  жертвы  ошибок  истории  и  наших
ненужных взаимных подозрений.
     - Мне не стоит и говорить о том, к какой трагедии может привести  эта
паранойя. - Протворнов поднял руку, словно опережая ее ответ. -  Да,  и  с
нашей стороны, точно так же, как и с вашей. Мир  трясется  от  страха  уже
полстолетия. Но разве вы  не  видите  альтернативы?  Раз  и  навсегда  все
заблуждения, на которых основывалась эта паранойя,  будут  показаны  всему
миру. Это не  положит  конец  всем  разногласиям  между  нашими  народами,
которые истощали нас так долго, конечно, но это будет большой шаг в  перед
к разрядке наших отношений. И кто-то должен сделать первый  шаг  прочь  от
пропасти. Неужели вы не дадите этим людям, там, внизу - хотя бы один  шанс
на надежду?
     Пола заморгала, тщетно пытаясь понять его.
     - Я не уверена, что понимаю вас. - Ее голос был сухим и надтреснутым.
Протворнов налил  в  стакан  воду  из  графина,  стоявшего  перед  ним,  и
передвинул стакан через весь стол. Пола посмотрела на стакан, и неожиданно
ей стало все равно, хорошо это или плохо. Она одним глотком  выпила  воду,
благодарно взглянув на генерала.
     -  Мы  готовы  провести  лично  вас  по   всем   секциям   "Валентины
Терешковой", где,  как  вам  было  сказано,  укрыто  вооружение.  Вы  сами
увидите, что все эти обвинения - неправда. - Протворнов взмахнул руками. -
Что может быть честнее этого. Мы хотим, чтобы правда стала известной.
     Пола поставила  стакан  на  край  стала,  обратив  внимание  на  свою
дрожащую  руку.  "А  почему  бы  не  открыть  станцию  для   международной
инспекции, если вы хотите именно этого? Пусть все прилетят и посмотрят?"
     Протворнов взмахнул руками.  "Именно  это  я  бы  и  сделал,  будь  я
генеральным секретарем партии. Но я не товарищ Петрохов. И по ряду причин,
обсуждать которые - не мое дело, наша политика -  не  выставлять  себя  на
показ всему миру просто для того, чтобы доказать наши мирные намерения.
     - Вы уже проявили свои мирные  намерения.  -  сказала  Пола,  потирая
живот.
     - Я прошу прощения за этот инцидент. Ответственные за  это  охранницы
были только что переведены из военного штрафного батальона, где  обращение
другое. Они будут наказаны и переведены.
     Свое дело они уже сделали, подумала Пола. "Я все же не  уверена,  что
вы имеете в виду...". Несмотря на ее  решимость,  она  почувствовала,  что
становится разговорчивой... Но черт возьми, запертой здесь, в двух  сотнях
тысяч миль от всего на свете, ей нужно было с кем-то  поговорить  -  пусть
даже  с  русским  генералом.  Она  начинает  жалеть  себя,  отметила   она
безвольно. Это было не похоже на нее, но она обнаружила, что это ее не так
уж и волнует. У нее были причины жалеть себя - Боже, неужели в воду что-то
подмешано?
     - Все, что нам необходимо от вас, это убедиться в том, что мои  слова
- правда, и сделать публичное заявление об этом, подтвердив, что вы видели
это своими собственными глазами. Если мы  докажем  вам,  что  наша  страна
оклеветана перед всем миром, с нашей стороны будет естественно просить  об
этом.  Разве  правда  не  главное,  даже  если  она   опровергает   чьи-то
предубеждения? Разве не этому вы учились думать, как ученый?
     - Да - ответила Пола автоматически.
     Протворнов удовлетворенно кивнул.
     - Ну вот, мы выяснили, что вы -  ученый.  Вы  работаете  для  частной
корпорации? Но как вы объясните ваши познания в советском оборудовании?  С
компьютером работали вы. Может быть, вы  работаете  для  вооруженных  сил?
Хорошо, в каком роде войск. Армия... Флот? ВВС? Вы же знаете, что мы можем
использовать психологические тесты.
     Все  это  записывается  скрытой  камерой,  догадалась   Пола.   Потом
Протворнов и его специалисты будут раз за разом прокручивать  эту  пленку,
изучая  ее  малейшие  реакции.  Возможно,   скрытые   датчики   записывают
температуру ее тела, рефлексы, напряжение мускулов, движения глаз,  другие
выдающие ее признаки. Неожиданно  она  почувствовала  огромную  усталость,
беспомощность против той силы, которую она не понимала и не знала, как  ей
сопротивляться. Все было бесполезно, и они были  обречены  на  выигрыш.  И
несмотря на все, чему ее учили, слова Протворнова все-таки звучали разумно
и открыто.
     - Может быть. - ответила она. В ответ на что,  она  уже  не  помнила.
Казалось, она уже собралась с мыслями, но все они снова начали размываться
и терять форму.
     - Вы согласитесь подумать над вашим заявлением, если мы покажем  вам,
что все обвинения, касающиеся оружия, лживы?  Это  не  обязательно  должно
быть публичное заявление. Только для  сведения  определенных  правительств
Запада и Азии. Мы можем устроить так, что запись  вашего  заявления  будет
проверена вашими людьми перед передачей ее всем остальным.  Это  снимет  с
вас всякую личную ответственность и не приведет к серьезным последствиям в
международных кругах. Согласитесь, наши цели честны. Произошла  ошибка,  и
мы хотим исправить ее. - Протворнов сделал паузу и посмотрел на нее  через
стол.
     Пола потерла глаза. Ей нужно  всего  лишь  согласиться  на  кажущееся
вполне разумным предложение и она сможет выспаться. В чем будет ее ошибка,
если она скажет правду о том, что она видела? Бог знает, сколько несчастий
случилось в прошлом,  когда  люди  отказывались  сделать  это.  Протворнов
выждал несколько секунд, потом добавил:
     - Не стоит  и  говорить,  что  ваше  сотрудничество  с  нами  в  этом
небольшом деле сыграет  большую  роль  при  дальнейших  переговорах  между
нашими правительствами, касающихся вашей судьбы. Мы понимаем, что вы  были
втянуты в такую работу  по  печальной  необходимости.  Если  у  нас  будут
достаточно приемлемые мотивы, то мы сможем просто посмотреть на это сквозь
пальцы. Что было, то было. В противном случае... - он пожал плечами.
     Пола глядела на стакан, стоящий на  столе.  Искаженное,  перевернутое
изображение Протворнова глядело на  нее,  отражаясь  от  толстого  донышка
стакана. Она все пристальнее вглядывалась в  него,  и  он  стал  похож  на
гротескного паука, который, перед тем, как сдвинуться с места,  наблюдает,
сидя в центре паутины, за отчаянными попытками жертвы вырваться  на  волю.
Она встряхнулась, выйдя  из  охватившего  ее  ступора.  Русские  знали  бы
намного больше, если бы Эрншоу на самом деле  выдал  им  хоть  что-нибудь.
Пола неожиданно представила, что с ним может происходить сейчас.
     При мыслях о том, что чуть было не  произошло,  ее  начала  поглощать
волна отвращения к себе. Она вздохнула полной грудью, вздрогнув при  одном
только упоминании того, на что  она  чуть  не  согласилась.  Пола  подняла
голову, зажала руки между колен, чтобы они  не  тряслись  так  заметно,  и
направила свой взгляд через стол.
     - Я хочу связаться с представителем правительства Соединенных Штатов.



                                    8

     Лью  МакКейн  лежал  на   койке,   прислушиваясь   к   чуть   заметно
колеблющемуся жужжанию кондиционера. В  голове  прояснилось,  и  отдельные
воспоминания о  тех  странных  днях  сразу  после  ареста  складывались  в
совершенно беспорядочную, на первый  взгляд,  картину.  Среди  прочего  он
вспомнил и то, как рассматривал, точно  так  же,  как  и  сейчас,  решетку
кондиционера. Решетка крепилась  к  потолку  серой  железной  накладкой  с
царапиной в углу, видно, отвертка соскочила. Только  в  жужжании  не  было
этого резонирования. Что-то в нем разладилось, и совсем недавно.
     МакКейн не доверял русским. Исходя из своего опыта, он знал, что если
они начинают действовать по правилам, то  что-то  здесь  не  так.  Слишком
легко с ним обходятся. Почему? Чего они добиваются? Насколько он понимал в
советской технике допросов, Поле сейчас приходится похуже. Во-первых,  она
женщина, и, по  стандартной  КГБшной  логике,  ее  легко  можно  запугать.
Во-вторых,  в  ней  легко  опознать  технаря,   а   не   профессионального
разведчика, и это делает ее  более  уязвимой,  ведь  она  не  знает,  чего
ожидать.
     Но почему с ним обходятся так  сдержанно?  Может  быть,  потому,  что
опасаются международного мнения и не хотят ослаблять  свою  позицию  менее
чем безупречными методами следствия?  Если  они  действительно  собираются
предать это дело огласке, то очевидно, нажмут на Полу, чтобы  добиться  от
нее письменного заявления. А что касается его, то, видя, что  от  подобной
просьбы не будет толку, его просто постараются убедить в том, что Советы в
конце концов не такие уж плохие ребята. Возможно,  потом  они  решат,  как
воспользоваться преимуществами такой  ситуации.  Да,  решил  он,  поднимая
глаза на решетку кондиционера, это вытекает из их предыдущих действий.
     Как же тебя угораздило к тридцати шести годам  оказаться  заключенным
на советской космической станции в сотнях тысяч миль от Земли?
     Когда его спрашивали, что привело его в военную разведку, он  отвечал
просто: по идеологическим причинам. Западный образ жизни стоит того,  чтоб
его защищать. Несмотря  на  свои  недостатки,  демократия,  основанная  на
свободном предпринимательстве, позволяла ему быть самим  собой,  думать  и
говорить то, что он считает нужным, и, за исключением  некоторых  понятных
ограничений, жить так, как он хочет. Это вполне устраивало  его,  и  ответ
был искренним, предсказуемым, и люди принимали  его,  не  задумываясь.  Но
была и другая сторона вопроса, на этот раз личная.
     МакКейн  родился  в  Айове,  но  его  мать  Джулия  была   родом   из
Чехословакии. Она сбежала из страны во время  антисоветского  восстания  в
1968, и он помнил ее рассказы о том, как Англия и Франция продали  Гитлеру
в 1938 в Мюнхене страну, которую сами же и  создали  двадцать  лет  назад,
поклявшись защищать ее от врагов. Вместо этого, в то  самое  время,  когда
Чехословакия готовилась защитить себя, они  на  шесть  лет  отдали  ее  во
власть нацистских варваров. Эта история произвела глубокое впечатление  на
молодого МакКейна. Тиранов и  диктаторов  нельзя  "умиротворить".  Соблазн
легкой добычи только разожжет их аппетит. Совсем, как  у  людей,  в  покое
оставят только те нации, которые могут защитить  себя  и  готовы  защитить
себя.
     Джулия повторяла  рассказы  родителей  о  том,  как  они  слушали  по
запрещенному радиоприемнику известия о гитлеровских  армиях,  рвущихся  на
восток, сокрушая русских столь же легко, как перед этим Польшу.  За  сотни
километров от линии фронта, над Чехословакией  взошли  кошмарные  сумерки,
которые, казалось, будут  длиться  на  много  поколений.  Но  потом  стали
приходить другие новости. Русские контратаковали фашистов у ворот  Москвы,
русские держатся в Ленинграде, русские остановили и  окружили  немцев  под
Сталинградом. Гитлеровцы были беспощадно отброшены назад и наступил  день,
когда Красная Армия вошла в Чехословакию. В  тот  день,  когда  по  улицам
Праги загрохотали Т-34, дед Льюиса, шагнув в дверь дома, объявил  голосом,
дрожащим от волнения и гордости: "Я коммунист!". Чехословакия стала  самым
верным из союзников Советов.
     Но праздничное настроение быстро  ушло.  По  странной  иронии  судьбы
русские, как и гитлеровцы до  того,  стали  угнетателями  народа,  который
приветствовал их, как освободителей. Вместо  обещанной  независимости  они
установили у власти марионеточное правительство, управляемое из Москвы, со
знакомым большевистским аппаратом безжалостных расправ,  ночных  допросов,
бредовых  обвинений,  грубо  выбиваемых  признаний,  ссылок  и  расстрелов
потенциальной  оппозиции.  Фанатически  следуя  социалистическим  идеалам,
Советы захватили  землю,  дома  и  фабрики,  которые  отныне  принадлежали
государству. Литейная и слесарная мастерские, которые дед Льюиса  построил
и сохранил даже  в  тяжелые  тридцатые  годы,  были  отобраны  у  семьи  и
национализированы. Теперь ими распоряжались бюрократы, в жизни не видевшие
ни токарного  станка,  ни  шлифовального  круга,  не  знавшие,  что  такое
гордость своим трудом, не способные мыслить  иначе,  как  цитатами.  Через
шесть месяцев мастерские пришли в упадок, а  дед  лишился  своего  дохода,
получив вместо этого  зарплату,  которой  едва  хватало  на  жизнь.  Когда
копившаяся годами злоба  и  возмущение  коррупцией,  невежеством  и  ложью
выплеснулось в открытое восстание, деда убили  в  перестрелке  с  русскими
танками на улицах Праги. Это было последним, что помнила Джулия, потом она
с товарищами  ушли  через  границу.  Она  оказалась  в  Голландии,  и  там
встретила своего первого мужа, торгового представителя американской фирмы.
Они переехали в Штаты, но брак не сложился, и Джулия прожила несколько лет
одна, воспитывая сына Ральфа. Потом она второй раз вышла  замуж,  на  этот
раз за фермера из Айовы,  шотландского  происхождения.  Малькольм  и  стал
отцом Льюиса. Он родился в 1981, в последние годы кризиса Америки.
     Закончив  войну  самыми  сильными  из  победителей,  американцы   два
десятилетия наслаждались процветанием и экономическим ростом,  невиданными
в мировой истории. Не обращая внимания на страсти и  учения,  превратившие
полмира в развалины, поколение, выросшее в тощие голодные годы  Депрессии,
нашло воплощения всех мечтаний в Сирс и Робак, в Дженерал Моторс, Дженерал
Электрик и банковских кредитах. На  глазах  исчезали  проблемы,  терзавшие
людей в  течение  всего  существования  человечества:  бедность,  болезни,
голод,  невежество.  Люди  гордились  своими  достижениями  и   обществом,
сделавшим их возможными. Они надеялись, что их дети будут благодарны своим
родителям. Они пытались распространить эту систему по всему  миру  и  тоже
надеялись на благодарность.
     Но маятник качнулся в другую сторону.
     Следующее поколение следило за проблемами остального мира по цветному
телевизору, жуя бифштексы, вынутые из холодильника, вернувшись из школы  в
автомобиле с кондиционером. И это поколение чувствовало не  благодарность,
а вину. По какой-то странной логике Америка оказалась виновата в том,  что
у  всего  остального  мира  еще  оставались  какие-то  проблемы.   Синдром
недоеденной картошки, "Доедайте картошку - ведь в  Китае  голодают  дети",
странным образом привел к тому, что стремление Америки навести  порядок  в
собственном доме сделало ее ответственной за беспорядок в остальном  мире.
Как  будто  каждая  недоеденная  картофелина  в   Миннесоте   приводит   к
исчезновению такого же количества риса из миски где-нибудь в Пекине.
     Результатом  стал  крестовый  поход  против  американской  системы  и
институтов,  ее  создавших:  капитализма  и   корпораций,   технологии   и
промышленности, создавших  корпорации,  науки,  создавшей  технологию,  и,
наконец, разума, основы науки.  Оружием  в  борьбе  стал  страх.  Покрытая
облаками  кислотных  дождей,  радиации,   канцерогенов,   покрытая   слоем
практически вечных  пластиков,  затопленная  микробами-мутантами,  планета
сама разложится под грудой  мусора  -  если  Бомба  или  Ядерная  Зима  не
прикончит ее раньше. И Америка спровоцировала Советы, отказавшись  взаимно
разоружиться и тем самым обеспечить мир во всем мире - подобно  тому,  как
разоружились в тридцатых европейские демократы.
     Чем больше вклад в  успех  системы,  тем  больше  вина.  И  одной  из
наиболее  пострадавших  жертв   процесса   станет,   наряду   с   химиком,
автостроителем, фармакологом  и  ядерным  инженером  простой  американский
фермер. Ведь это он,  в  конце  концов,  довел  продуктивность  до  такого
уровня, когда три процента населения  могут  кормить  остальное  население
лучше,  чем  семьдесят  процентов  пытались  столетие  назад,  да  еще   и
экспортировать  порядочно  излишков  -  позволяя   многим   интеллектуалам
сосредоточиться  на  сочинении  статей  о  вреде  перепроизводства  и   на
кампаниях за гражданские права малярийных вирусов,  гибнущих  в  борьбе  с
загрязнением-человеком.
     Естественно, что после многих лет, устав от бесконечного беспокойства
высматривающих чиновников, ограничивающих рост  продукции  и  политических
активистов, видящих зло во всем - от удобрений  до  механизмов,  Малькольм
продал ферму и уехал с семьей в Калифорнию, где вложил полученные деньги в
производство сельскохозяйственной техники, обеспечив достаточный доход. И,
сколько помнил себя Льюис маленьким, отец не  переставал  метать  громы  в
адрес "корпоративного социализма", как он называл агропромышленный гигант,
купивший его землю в Айове; точно так же, как  мать  предупреждала  его  о
коллективизме. Эта корпорация представляет дух истинной Америки не больше,
чем всякие социал-либералы в Вашингтоне, ворчал отец, это они  виноваты  в
этой заварухе с экономикой и с культурой. Шли семидесятые.
     Таким образом: мать Льюиса бежала от тирании, разрушившей плоды целой
человеческой жизни, а отец стал жертвой легальной охоты за ведьмами во имя
идеологии.  Сознание  этого  родило  в  молодом  Льюисе  чувство  обиды  и
несправедливости. Он пришел  к  выводу,  что  не  существует  неотъемлемых
"естественных" прав - только те права,  которые  можно  защитить  обычаем,
законом, и, если нужно - силой.
     МакКейн закончил Лос-Анджелесский университет в двадцать два, с двумя
степенями  бакалавра  -  истории  политики  и  современных  языков.  Такое
образование, вместе с его врожденным  скептицизмом  и  желанием  сохранить
свою индивидуальность, составили хороший фундамент для работы в  разведке.
Пытаясь вырваться из  скуки  сельской  жизни,  во  время  собеседований  в
студенческом городке, он попросился  в  армию.  Но  вместо  этого  к  нему
приехал вербовщик из другого ведомства. И таким образом он снова  оказался
в школе, на этот раз в разведшколе РУМО в Мэриленде.  По  окончании  курса
его перевели в штаб-квартиру административным помощником, и МакКейн наивно
полагал, что это будет лишь прикрытием  для  более  интересных  и  славных
занятий. Но должность действительно оказалась  должностью  клерка,  как  и
было сказано, и  два  года  он  подтверждал  свою  лояльность,  передвигая
бумаги,  заполняя  формуляры,  проверяя  входящие  материалы  и   факты...
проверяя их еще раз... и еще.  Этот  опыт  оказался  жизненно  важным  для
будущего отличного агента.
     После этого он провел несколько лет в Европе,  работая  для  разведки
НАТО, а потом прошел еще один шестимесячный курс обучения в США. Его учили
шифрам и связи, наблюдению за другими и контрнаблюдению, умению уходить от
хвоста  и  скрываться,  владению   оружием   и   самообороне,   взлому   и
проникновению, подслушиванию и другим почтенным  занятиям.  Потом  МакКейн
опять вернулся в Европу, чтобы ловить с контрразведкой советских  шпионов,
вынюхивавших секреты западного оружия,  опять  в  Штаты,  курсы  восточных
языков, курс русского - он сам говорил на чешском и немецком, на эти языки
его  родители  часто  переходили,  когда  он   был   ребенком.   Очередное
направление -  на  Дальний  Восток,  где  ему  дали  пост  в  американском
посольстве. Последней работой перед вызовом в Вашингтон  было  налаживание
разведсети в Пекине. Он повидал многое, и виденное им  только  убеждало  в
том, что западный образ жизни - не самый скверный. И тем не  менее  многие
люди  по  разным  причинам,  и  выдуманным,  и  реальным,  при  первой  же
возможности постарались бы уничтожить Запад.
     В дверях щелкнул ключ, и МакКейн сел. Для обеда  было  слишком  рано.
Вошел Протворнов вместе с майором Ускаевым, следом охранник  с  матерчатой
сумкой. Протворнов  оглянулся,  темные  глаза  неторопливо  двигались  под
веками; он вынул из кармана голубую пачку советских сигарет,  вынул  одну,
и, словно вспомнив, протянул пачку МакКейну. МакКейн покачал головой.
     -  Вы  уже  должны  чувствовать  себя,  как  дома,  -  громко  сказал
Протворнов. - Ну, как мы к вам относимся? Все в порядке, я думаю?
     - Могло быть хуже. - нейтрально ответил МакКейн.
     Протворнов закурил,  снял  с  полки  одну  из  книг,  присмотрелся  к
названию.
     - Как жаль, что вас так трудно убедить в нашей цивилизованности.  Вы,
знаете ли,  чрезвычайно  подозрительный  человек,  мистер  Эрншоу  -  это,
по-моему, недостаток для журналиста. Ваша спутница думает так же. Я думаю,
что и многие ваши знакомые сказали бы то же самое. Вы не задумывались  над
этим? Вам не приходило в голову, что в чем-то вы можете ошибаться, и общее
мнение других тоже может иметь какой-то вес? - Он листал книжку и случайно
- а может быть, сделав вид, что случайно - провел пальцем по  краю  задней
обложки. Углом глаза МакКейн видел пристально следящего за ним Ускаева  и,
сделав усилие, подавил свою реакцию.
     - Не думаю, что следует слишком поддаваться мнению других людей.
     - Ваша ученая из ВВС согласилась бы с  вами.  -  ответил  Протворнов,
изучая лицо МакКейна. - Очень упрямая женщина. Но  несмотря  на  это,  она
поняла серьезность настоящей ситуации и ее важность для безопасности мира,
она согласилась сотрудничать с нами и  сделать  соответствующее  заявление
для общественности. - Протворнов  махнул  сигаретой  и  безразлично  пожал
плечами. - Так что сейчас вы не так уж и важны для нас. Теперь  вам  нужно
беспокоиться только о своей судьбе. Если вы будете  вести  себя  разумнее,
чем сейчас, то что ж, все возможно. Если нет... - он опять пожал  плечами.
- Все будет зависеть только от Кремля. Но, как я уже сказал, для  нас  это
не так важно.
     МакКейн взглянул на него почти с подозрением.
     - Я ожидал большего. Не говорите мне, что вы уже уходите.
     Протворнов был готов к этому.
     - Политические решения - не мое дело. Мое дело - выполнять их. Как бы
там ни было, мы  получили  распоряжение  перевести  вас  отсюда.  Вам  там
понравится больше, по крайней мере, у вас  будет  компания...  возможность
поговорить с другими. - Он указал на сумку, положенную на стул охранником.
- Собирайтесь. Вас переводят немедленно.
     МакКейн принялся собирать вещи и собираться с мыслями.
     - И прощальный привет от генерала? Почему с таким почетом?
     - А почему нет? За последние три  недели  мы  немного  познакомились,
даже если вы и были менее, чем искренни. Рассматривайте это,  как  обычное
уважение хозяина к гостю. Или как знак того, что мы  не  хотим,  чтобы  вы
оставались в обиде.
     МакКейн зашел за перегородку, чтобы забрать туалетные принадлежности.
Пока  его  все  время  испытывали,  искали  слабое  место,   чтобы   потом
использовать эту слабость - и, наверно, так же обращались с Полой.  Зачем,
удивился он. За всем этим крылось куда больше, чем он пока распутал.
     - Ну, и куда? - спросил он, выходя наружу  и  закрывая  сумку.  -  На
Землю?
     - Боюсь, что нет. -  ответил  Протворнов.  -  Охранник  держал  дверь
открытой. - Перевозить людей отсюда на Землю дорого. Зачем нам  оплачивать
доставку американского шпиона на дом? В свое время  они  прилетят  сюда  и
заберут вас отсюда, конечно, если Москва разрешит. А до того вы останетесь
на "Терешковой", в Замке. - они  вышли  наружу,  Протворнов  шел  рядом  с
МакКейном, майор шагал впереди, а охранник - сзади.
     - Вы имеете в виду этот ваш гулаг? - Замок находился  на  краю  Новой
Казани, и на всех схемах был отмечен, как исправительное  заведение.  -  Я
всегда  восхищался,   насколько   вы   верноподданно   скопировали   здесь
Родину-Мать.
     - Не думайте о Замке, как о гулаге. -  весело  сказал  Протворнов.  -
Времена меняются, и даже на ваших христианских  небесах  нужно  же  где-то
держать диссидентов.
     - Я так понимаю, что мы не в последний раз видимся?
     - И я уверен, что судьбой нам еще предписано встретиться.
     - А что с Полой Шелмер? Ее тоже переводят?
     - Относительно ее у нас нет никаких указаний.  -  короткое  молчание,
потом Протворнов добавил - Она здорова и в отличном расположении  духа.  Я
думаю, вам приятно узнать это.
     - Спасибо.
     Десять минут спустя МакКейн в компании  двух  вооруженных  охранников
влез с платформы под штабом  Службы  Безопасности  в  вагончик  магнитного
монорельса, и они отправились вдоль  кольца  "Терешковой"  в  город  Новая
Казань.



                                    9

     В соответствии с советскими публикациями Новая  Казань  была  центром
спорта,  образования  и  искусств.  Здесь  люди  должны  были  отдыхать  и
расслабляться   после   суеты   административного   центра   Тургенева   и
научно-промышленного Ландау. Экскурсоводы не упоминали о  том,  что  здесь
есть еще и тюрьма. Глядя из вагончика монорельса,  МакКейн  подумал,  что,
может быть,  именно  это  и  имеется  в  виду  у  русских  под  отдыхом  и
развлечениями.
     Вагончик был стандартной модели, с тремя парами кресел лицом  к  лицу
друг с другом по обе стороны прохода,  и  единственными  его  пассажирами,
кроме  МакКейна,  были  два  охранника.   Очевидно,   этот   вагончик   не
предназначался  для  общественного  использования.  Вагончик  вылетел   из
центральной части Тургенева, беспорядочной смеси высоких зданий, и понесся
вдоль долины, на которую они  с  Полой  смотрели  с  площадки  высоко  над
городом в день  прибытия.  Центральная  полоса  расстилалась  неправильной
зеленой лентой среди заросших травой пригорков, кустов и иногда  деревьев,
от озерца к озерцу среди каменистых берегов текла  речка,  вбирая  в  себя
льющиеся с холмов ручейки. Дальше за зеленой лентой время  от  времени  по
спрятанной за холмами параллельно монорельсу дороге проносились машины  на
колесах. Кругом было много людей, поодиночке, вдвоем, группами,  гуляющих,
болтающих о чем-то, или просто сидящих и глядящих в воду. Какая-то женщина
кормила уток, и два мальчика плыли на лодке. В искусственном небе над ними
изгибались две ленты искусственного солнца.
     Несколько сотен  лет  назад  русская  императрица  Екатерина  Великая
решила проехать по своей стране и своими глазами  увидеть,  как  живет  ее
народ. Ее главный советчик,  Григорий  Потемкин,  выслал  вперед  по  пути
императорского кортежа своих  людей,  создавших  целый  мир  из  фальшивых
деревень с ярко раскрашенными домами, скрывавшими ту бедность и несчастья,
что приходилось переносить крестьянам. Людей рядили в новые одежды, давали
немного денег ради такого случая  и  заставляли  плясать,  махать  руками,
смеяться и бросать в воздух цветы, чтобы иллюзия была  полной.  Вернувшись
на родину,  множество  приезжих  иностранцев,  путешествовавших  вместе  с
кортежем императрицы, было преисполнено энтузиазма и восторга от увиденных
ими сцен. Глядя  из  окна,  МакКейн  вспоминал  о  сообщениях,  написанных
восторженными   посетителями   "Валентины   Терешковой",   откровений   об
изменившемся лице коммунизма. Так другие возвращались, превознося Германию
Гитлера, в тридцатых.
     На полпути от Тургенева путь проходил  через  район  перерабатывающих
предприятий; элеваторы, силосные ямы, сельскохозяйственная техника  -  все
это было сгруппировано у основания одной из  меньших  "спиц",  известного,
как Агрокультурная Станция 3, и настолько  же  геометрически  правильного,
насколько же дезориентирующим и  запутанным  был  город.  Потолок  станции
здесь был хорошо виден и спица была видна на всю ее длину -  захватывающее
зрелище уходящего вверх пролета к центральной части станции в полумиле над
головой. Еще на полмили выше  была  другая  сторона  кольца,  а  дальше  -
бесконечность пространства и звезд. Из-за этого зрелища  стены  "Валентины
Терешковой" вдруг показались тонкими и хрупкими. В какой-то момент МакКейн
забыл, что он находится в космосе.
     Проехав под спицей, вагон снова  проехал  через  сельскохозяйственную
зону, такую же, как и раньше, и, наконец, въехал в пригороды Новой Казани.
Дома, сооружения,  как  и  в  Тургеневе,  были  разбросаны  по  склонам  в
беспорядке, но здесь было больше зелени и воды; то тут, то  там  виднелись
спортплощадки, люди играли в футбол,  а  впереди  по  мере  приближения  к
хаотичному центру города, здания начинали приближаться и склоняться друг к
другу. Затем вагон въехал в тоннель, замедлил ход и - МакКейну было  видно
через переднее стекло - свернул с основной линии на боковую ветку.
     Один из охранников подошел к пульту управления у лобового  стекла,  и
вагон остановился перед прочными металлическими  воротами,  перекрывавшими
путь впереди. Прозвучал звонок и на экране пульта возникло  лицо  офицера.
"Заключенный два-семь-один-ноль-шесть прибыл" - доложил  охранник.  Офицер
проверил что-то за экраном и нагнулся вперед, чтобы  включить  управление.
Камера,  установленная  внутри  вагона,  медленно  повернулась,  оглядывая
внутренность кабины и замерла  на  несколько  секунд  на  МакКейне.  Потом
ворота впереди раскрылись,  вагон  проехал  сквозь  них  и  остановился  у
платформы. Охранник показал МакКейну жестом  на  выход.  Когда  они  вышли
наружу, ворота, закрывающие путь, были уже закрыты.
     Это было что-то вроде грузовой станции, монорельс расходился  на  две
линии,  которые  параллельно  проходили  между  платформами,  чтобы  снова
сойтись вместе в конце отсека перед вторыми воротами, тоже  закрытыми.  На
платформе стояло еще несколько охранников. В вагон стала  садиться  группа
одинаково одетых мужчин в простых  серых  куртках  и  таких  же  штанах  с
красными полосами. Они были разных цветов  кожи,  разных  рас,  и  МакКейн
понял, что они оттуда, куда его везут. Некоторые с интересом глядели в его
сторону. Они выглядели достаточно хорошо, по крайней мере  было  непохоже,
что ему придется присоединиться к компании доходяг, подумал МакКейн, шагая
между охраной к выходу с платформы.
     За дверью была дежурка, внутри которой сидел офицер, появлявшийся  на
экране в вагоне. Короткий коридор  привел  их  к  лестнице  и  лифту.  Они
поднялись на этаж вверх, пересекли зал с рядами сидений и вошли в  комнату
со стойкой вдоль одной стены. Старший из  его  охраны  вынул  документы  и
протянул их дежурному сержанту на  подпись.  Из  задней  комнаты  появился
капитан, которому  охранники  передали  МакКейна  и  ушли.  Капитан  задал
обычные, рутинные вопросы, МакКейн дал свои рутинные, фальшивые ответы,  а
сержант старательно ввел все это в терминал на стойке. Потом его провели в
комнату для осмотра, где он сорок минут ждал врача. В конце концов с  него
сняли отпечатки пальцев и голоса, взяли анализы крови, просканировали лицо
для компьютерного архива, проверили, перепроверили, измерили и взвесили, а
потом выдали такую же форму, что он видел на платформе. Капитан вернул ему
его сумку и протянул еще одну, со сменой одежды.  Под  конец  он  попросил
МакКейна вытянуть вперед левую руку.
     - Зачем?
     - Вопросы задаю я.
     МакКейн протянул руку, капитан закатал рукав его  куртки,  а  сержант
надел на запястье красный пластиковый браслет с электронным устройством  и
намертво запаял  его  специальным  прибором.  Капитан  нажал  на  какую-то
клавишу и появилось еще два охранника.
     - Это ваш ключ к тем местам, где вам будет  разрешено  находиться.  -
сказал капитан, показывая на браслет. - В Замке  за  безопасностью  следит
электроника. Охранники слишком дорого стоят, чтобы они просто  следили  за
вами, ничего не делая.  То  же  самое  касается  заключенных,  поэтому  вы
обязаны работать по крайней мере 48 часов в неделю. Ваши  обязанности  вам
расскажет староста вашего блока. За дисциплиной у нас  следят  строго,  но
справедливо. После начального испытательного срока  вы  можете  правильным
поведением заслужить некоторые привилегии.  Находиться  вне  камеры  после
отбоя  запрещено,  попытки  выйти  за  территорию  Замка  или  за  границы
отведенных рабочих зон на территории колонии строго запрещены. Хотя  побег
с "Валентины Терешковой", конечно, невозможен. У вас есть вопросы?
     - Как я могу связаться со своим правительством и отправить  сообщение
родным?
     - Это не входит в мою компетенцию.
     - А в чью компетенцию это входит?
     - Это вопрос политический, их решает Москва.
     - А кто управляет здесь?
     - Комендант генерал-лейтенант Федоров.
     - А с ним как поговорить?
     - Когда он решит говорить с вами, он поговорит  с  вами.  Вы  увидите
коменданта блока,  решите  этот  вопрос  с  ним.  По  прибытии  доложитесь
старосте блока Б-три. Охрана отведет вас туда.
     Охранники вывели МакКейна через ту же дверь, в которую  он  вошел,  и
повели его по коридору к лестнице, спустились ниже; когда МакКейн  подошел
к двери, над дверью мигнул красный огонек и раздался гудок. Дверь  вела  в
широкий разветвляющийся коридор со светло-зелеными стенами, вдоль  которых
тянулись переплетения труб. В стенах были большие двери, расположенные  на
одинаковом расстоянии друг  от  друга,  коридор  очень  напоминал  большую
крытую улицу. Фигуры в сером поодиночке  и  группами  двигались  по  обоим
сторонам коридора, электрокар тащил прицеп с какими-то ящиками.  Навстречу
шли  два   охранника,   больше   похожие   на   полицейских,   неторопливо
прогуливающихся по улице. МакКейн  и  его  сопровождающие  дошли  до  угла
коридора, где он поворачивал налево, прошли  мимо  большого  зарешеченного
прохода со скользящей открытой дверью. Над решеткой висела табличка  "БЛОК
А". Дальше была такая же решетка с надписью  "БЛОК  В".  Когда  МакКейн  с
охраной вошел внутрь, над дверью мигнул красный огонек и прозвучал  гудок.
МакКейн подумал,  что  эти  огоньки  и  гудение  очень  скоро  успеют  ему
надоесть.
     Они попали на большую широкую площадку,  по  обеим  сторонам  которой
было два ряда дверей. Уровнем выше, сквозь решетчатую галерею,  куда  вела
металлическая лестница, виднелись еще два ряда  дверей.  Галерея  окружала
площадку со всех четырех сторон. В дальнем конце стояло несколько  длинных
столов, на лавках сидело несколько человек. Самые разные расы, как и в той
группе, что МакКейн видел на платформе монорельса.  Кто-то  читал,  кто-то
играл в карты, кто просто сидел. На  маленьком  пространстве  за  столами,
собравшись в круг, играли в какую-то игру с подбрасыванием монеты.
     Пока его вели через площадку, МакКейн услышал обрывки  разговоров  на
самых разных языках. Когда  он  проходил  мимо,  голоса  затихали,  чьи-то
любопытные глаза следили за ним. Его подвели к одной из дверей  на  правой
стороне, с большой желтой цифрой 3. Один их охранников  показал  рукой  на
дверь, МакКейн шагнул вперед; опять огонек и гудок. Он толкнул дверь,  она
открылась. Не говоря ни слова, охрана развернулась и ушла. МакКейн  широко
распахнул дверь и вошел. Внутри было темнее, чем снаружи,  и  он  постоял,
давая глазам привыкнуть, а затем прошел в центр комнаты, закрыв  за  собою
дверь.
     Посередине комнаты стояло несколько столов, стулья. МакКейн бросил на
ближайший стол сумки, которые он нес. Вдоль стен стояли двухярусные  нары,
пять или шесть секций вдоль каждой стены, между ними в узких промежутках -
тумбочки. На стенах висело несколько картинок, на полках - немного посуды,
кружки, книги, на блюде  лежала  большая,  украшенная  резьбой  деревянная
трубка, на одном из столов стояла шахматная доска с неоконченной  партией.
Все было довольно чисто, но в воздухе чувствовался заметный запах,  в  эту
комнату было втиснуто слишком много людей. Но сейчас комната была пуста.
     В противоположном конце комнаты была открытая  дверь,  и  как  только
слух МакКейна привык к тишине после шума снаружи, он услышал внутри  звуки
движения. Через мгновение в двери появился мужчина со шваброй. МакКейн  не
двигался. Человек вышел наружу и подошел к крайнему столу. Восточные черты
лица, худой, вдобавок к положенной серой робе на нем была черная  ермолка.
У него было непонятное  лицо,  и  подтверждавшее  и  спорившее  с  годами,
которые чувствовались в фигуре,  морщинки  возле  мудрых  глаз  и  странно
гладкое лицо. Он носил короткую бороду, уже начавшую седеть, но глаза  его
были яркими и внимательными, как у любопытного ребенка.
     - Вы, наверное, американец. - сказал он.  -  Мое  имя  Накадзима  Лин
Комеи Цо Лян. - Голос и выражение лица были нейтральными, в них не было ни
поспешного тепла, ни враждебности.  МакКейн  смешался.  Имя  было  типично
азиатским, сначала фамилия,  но  сначала  было  сказано  японское  имя,  а
остальные два были определенно китайскими. Он  с  любопытством  глядел  на
МакКейна, явно пытаясь понять,  значит  ли  это  противоречие  что-то  для
МакКейна или нет.
     - А вообще меня зовут Ко.
     - Льюис МакКейн. Можно просто Лью.
     Ко подошел к МакКейну и жестом показал ему на нижнюю койку  в  первой
секции слева.
     - Ваше место будет здесь.  -  Потом  он  кивнул  на  койку  напротив.
Верхние нары были подняты к стене на шарнирах, и МакКейн  подумал,  что  в
камере еще есть свободные места.
     - А здесь живу я. Похоже, что нам придется быть соседями. - Ко хорошо
говорил по-английски, с неторопливой и старательной артикуляцией.
     - Отлично. Кстати, ваше имя - вы китаец или японец?
     - И то и другое, это случилось уже много поколений  назад.  Вполне  в
духе нашего столетия.
     - Я жил в обоих странах. Вы говорили так,  как  будто  знали  о  моем
прибытии.
     - Старосту блока обычно предупреждают о новичках.
     - А что такое староста?
     - Вы не знаете местную систему?
     - Как я могу ее знать?
     - Разве вас не перевели из другой секции Замка?
     - Нет, я приехал только что.
     Ко кивнул:
     - Понятно. В каждой камере есть староста. Это  заключенный,  которому
доверяют, он отвечает за дисциплину, принимает жалобы у других заключенных
и передает их начальству,  назначает  на  работы.  Нашего  старосту  зовут
Лученко, он русский. - Ко махнул рукой в  дальний  конец  комнаты.  -  Его
койка там. Когда он вернется, поговорит с тобой.
     - Ну и как он?
     - Когда как, но в общем - все в порядке.
     МакКейн посмотрел на  свою  койку,  на  ней  не  было  ничего,  кроме
матраса.
     - А где взять простыни, одеяло и все остальное?
     - Ты получишь на складе полный набор - миску,  ложку,  кружку  и  все
остальное.
     - А где это?
     - В комплексе Центр, по ту сторону улицы Горького.
     - Улицы Горького?
     - Откуда ты попал в блок. Если хочешь, я покажу тебе, где это,  когда
закончу.
     - Ты здесь все время, Ко?
     - Полдня в течение недели отведено для уборки камеры. В эту неделю  -
моя очередь. Отличная возможность подумать в тишине и спокойствии.  Здесь,
в Замке, редко можно побыть одному.
     - Долго ты здесь?
     - Около года.
     МакКейн кивнул и подошел ближе, чтобы рассмотреть верхнюю койку своей
секции, пытаясь узнать, что за человек будет его  ближайшим  соседом.  Над
подушкой  несколько  вырезок  из  журналов  с   голыми   бабами,   обложка
рок-журнала с какой-то поп-группой,  играющей  на  фоне  звездно-полосатых
букв USA, на подушке свернутая футболка с эмблемой Университета Огайо.
     - За что ты здесь? - поинтересовался он.
     - Вы говорите по-русски? - неожиданно спросил его Ко. -  Ты  говоришь
по-русски?
     МакКейн повернул голову и секунду посмотрел на него, потом кивнул:
     - Да.
     - Где ты жил в Америке? - продолжал Ко, все еще по-русски. - Ты давно
на "Терешковой"? В чем состоит твое нарушение?
     МакКейн понял, в чем дело, и кивнул, соглашаясь.
     - Я не знаю вас. - согласился он, переходя обратно на английский.
     - И я - вас. И вы, наверное, уже поняли,  что  здесь  приучаешься  не
задавать таких вопросов иностранцам.
     - А я бы признался в том, что знаю русский, если был подсадным?
     - Маловероятно. Впрочем, если ты очень умен, то мог бы.
     - А они часто очень умны?
     - Нет. Но когда такое случается, то они опаснее всего.
     МакКейн вздохнул. Ему нечего было сказать, чтобы рассеять подозрения.
Для этого потребуется  время  и  терпение.  Он  сел  на  койку  и  занялся
содержимым своих сумок.
     - А что за парень надо мной? - спросил он. - Еще один американец?
     Ко коротко рассмеялся:
     - Нет, на американец. Американофил. Его зовут Мунгабо, он  зигандиец.
У русских странное представление об американском образе жизни, особенно  в
том, что касается расовых предрассудков, которые раздувает их  пропаганда.
Они решили, что будет забавно положить американца под  негром.  У  Лученко
странное чувство юмора. - Ко повернулся и пошел к двери в конце камеры.  -
Туалет и раковина здесь. Когда я закончу с этим, я отведу тебя на склад.
     - А что такого этот зигандиец сделал для Америки,  что  его  привезли
сюда?... или я не должен спрашивать и об этом?
     - Нет, об этом знают все. Он угнал к ним секретный русский самолет  -
МиГ-55. По крайней мере, так  решил  трибунал.  Мунгабо  твердил  им,  что
электронная навигационная система вышла из строя, но КГБ  не  верило  ему.
Они решили, что это было умышленно.
     - А почему они так решили?
     - Это элементарно. Компьютеры, сделанные при марксистской  экономике,
сказали ему, не ломаются.



                                    10

     Доктор Филип Кресс,  из  национальной  лаборатории  Брукхейвен,  Лонг
Айленд, грустно смотрел из-за стола президиума на ряды  делегатов  Третьей
конференции  по  физике  связи,  устроенной  Японским  Научным  Советом  в
университетском городке Цукуба.
     - Несомненно, эксперименты по подводному детектированию нейтрино дают
неоднозначные  результаты  по  нескольким  причинам.  -  продолжил  он.  -
Основная проблема - чисто статистическая. Мы говорим об выделении ничтожно
редкого явления на огромном шумовом фоне. Как бы вы не подходили к решению
этой  проблемы,  вам  придется  отнимать  от  одного  большого  и  неточно
вычисленного числа  отнимать  другое  большое  число,  чтобы  получить  то
маленькое значение, которое мы ищем. Это сложная проблема, и  мы  работаем
над ее решением. Вот все, что я могу сказать. - Он  развел  руками,  давая
понять, что закончил, и откинулся в кресле, разжигая свою трубку.
     Председатель,  Жюль  Дюпальм,  из  французской   телекоммуникационной
корпорации Алкатель, посмотрел по сторонам:
     - Итак? Вопросов из зала нет? Хорошо.  Тогда  одно  объявление  и  мы
делаем перерыв на обед. Не могут ли все те, кто...
     - Один вопрос. - В середине зала встал один японец. Из пятого ряда на
него со вздохом обернулся доктор Мелвин Бауэрс, из института физики плазмы
в Ливерморе, Калифорния. Он уже проголодался, кроме того,  коммуникация  с
помощью пучков нейтрино, пропускаемых сквозь Землю, была не его  отраслью.
Он поерзал в своем кресле, пытаясь вспомнить, как назывался тот  бар,  что
Сэм и Макс обнаружили прошлым вечером - тот, где девочки из бара не носили
трусиков и садились гостям на колени. Японец тем временем продолжал:
     - Я вижу одну трудность с теми данными,  которые  были  выбраны,  как
возможные. Нет никаких  положительных  указаний  на  то,  что  это  именно
нейтрино-индуцированные мюоны,  а  не  атмосферные  мюоны.  Конечно,  если
зарегистрированный    мюон    пришел    снизу,    то    это     несомненно
нейтриноиндуцированный  мюон.  Но  в  данном  случае  это  не   так.   Все
регистрированные мюоны попали на детектор сверху. Даже  в  этом  маленьком
примере такая асимметрия беспокоит меня.
     - Фил? - повернулся Дюпальм.
     Кресс помахал спичкой в воздухе, погасил ее и бросил в пепельницу:
     - Да, я согласен с вами, это не совсем то, что вы могли бы ожидать...
- Ответ был неудовлетворительным даже для него самого. - Но  мы  увеличили
пороговую чувствительность наших детекторов на порядок.  Может  быть,  нам
необходимо еще раз проверить их. Трудно сказать без дальнейшего анализа.
     - Благодарю вас. - Японец неудовлетворенно кивнул  и  сел  на  место.
Дюпальм еще раз взглянул в свои бумаги, собираясь сделать объявление.
     В этот момент микрофон притянул к себе профессор Масаки  Куришода  из
университета  Осака,  выглядевший  в  течение  всего  заседания  загадочно
отстраненным. Боуэрс простонал  про  себя.  Куришода  улыбнулся  аудитории
из-под тяжелых очков:
     - Конечно, может быть и еще одна причина, по которой вы, джентльмены,
не можете получить однозначных доказательств  существования  нейтрино,  их
может просто не существовать. - Кто-то в  передних  рядах  рассмеялся,  но
осекся, поняв, что Куришода не шутит.  Профессор  внимательно  смотрел  на
аудиторию, переводя взгляд с одного края зала на другой, пока не убедился,
что его внимательно слушают. Даже Боуэрс  на  мгновение  забыл  про  обед.
Куришода широко развел руками:
     - Объяснение незнаемого ненаблюдаемым - это всегда сомнительный путь.
Существование нейтрино было  постулировано  Паули,  чтобы  соблюсти  закон
сохранения момента и спина в бета-распаде нейтрона на протон  и  электрон.
Все последующие исследования на эту тему только  углубили  это  допущение.
Иногда мы... видите ли, иногда мы представляем мир так, как  нам  кажется,
диктуют  факты,  и  ошибаемся.  Мы  ищем   решение   проблемы   в   рамках
господствующего академического течения. - Он сделал паузу и еще раз широко
улыбнулся. Никто не перебивал его.
     Тогда профессор продолжил:
     -  Если  мы  расширим  закон  сохранения   и   примем   существование
отрицательной энергии, предложенное Дираком, - а  почему  мы,  собственно,
должны ограничивать энергию только положительными рамками - только потому,
что так принято?  -  тогда  этот  распад  объясняется  очень  просто,  без
необходимости  представлять  фотон,   как   электронно-позитронную   пару:
позитрон становится просто "дырой", оставленной в море Дирака  электроном,
перешедшим в положительное  состояние  в  результате  поглощения  протона.
Понятие о пустом месте со свойствами частицы могло  бы  быть  странным  во
времена Дирака, но сегодня, в эпоху полупроводников, мы принимаем это, как
должное. И тогда распад нейтрона  становится  простым  событием,  электрон
испускается, позитрон поглощается. Мы  больше  не  нуждаемся  в  нейтрино,
уносящем прочь недостающую энергию, так как электрон поглотил ее,  перейдя
с отрицательного уровня. И  так  как  в  процесс  вовлечено  три  частицы,
условие сохранения спина также соблюдено.
     Его перебил Кресс с другой стороны стола:
     - Но... минутку, минутку, а как быть со  слабым  взаимодействием?  Вы
только что вообще выдернули опору из-под слабого  взаимодействия.  Я  хочу
сказать...
     Куришода пожал плечами:
     - Я понял. Вы хотите напомнить мне  о  теории,  объединившей  в  80-х
слабое и  электромагнитное  взаимодействие.  Но  я  считаю,  что  "слабое"
взаимодействие - не более, чем электромагнитные  силы,  действующие  между
диполями  элементарных  частиц  и  диполями  электронов  в   отрицательном
энергетическом состоянии. И тогда, если две силы на  самом  деле  являются
одной и той же, тогда нам необходимо пересмотреть всю проблему.
     Аудитория зашумела, кто-то покачал головой. Раздалось возражение:
     - Но ведь существование нейтрино подтверждено, не так ли?  Я  имею  в
виду, что нейтрино детектируются. Они детектировались еще в 50-е.
     - Коуэн и Рейнс. - добавил  другой  голос.  -  Нейтриноиндуцированная
трансмутация хлора в аргон.
     - Предполагаемая нейтрино-индуцированная.  -  ответил  Куришода,  как
будто дожидался этого. - Механизм, описанный мной, объясняет это не хуже.
     -  Но  поводились  эксперименты,  доказывавшие,  что  они  не  только
существуют, но и обладают массой. - вмешался один из членов президиума.  -
И массу даже измерили.
     - Как еще вы сможете объяснить убыль массы?
     - А другие эксперименты доказали,  что  они  не  обладают  массой.  -
парировал Куришода. - Некоторые экспериментаторы  сообщали,  что  нейтрино
колеблются между тремя состояниями, а другие этого  не  обнаруживали.  Что
касается дефекта массы, то,  может  быть,  нам  нужно  поискать  еще  один
глюонный клей. - Он повернулся и качнул головой в сторону. - Фил Кресс сам
только что рассказал нам об огромных трудностях в  обнаружении  неизвестно
чего и об неоднозначности суждений, что же это такое.  Проще  говоря,  все
это основано на статистических методах, которые сами по себе  сомнительны.
Ничто не доказывает нам, что у нейтрино есть  масса,  что  они  колеблются
между тремя состояниями, или что они существуют вообще. Я уверен, что все,
объясняемое с их помощью, может быть объяснено более просто и  в  знакомых
терминах. Бритва Оккама.
     Аудитория была настроена продолжать и дальше, но Дюпальм поднял руку,
прежде чем кто-то успел вмешаться:
     - Леди  и  джентльмены,  обед  ждет.  Может  быть,  нам  организовать
специальное заседание  сегодня  вечером,  чтобы  обсудить  возникшую  тему
далее? - Он вопросительно посмотрел на кого-то  в  передних  рядах  -  Да,
сегодня после обеда мы разошлем детали...  -  Несколько  секунд  он  искал
фразу, которой можно было бы закончить. - Может быть, наши  рассуждения  о
связи с помощью пучков нейтрино несколько преждевременны?
     Кто-то в президиуме  улыбнулся,  кто-то  покачал  головой.  Атмосфера
разрядилась.
     - А вы еще не подумали о тахионах? -  бросили  из  аудитории.  -  Как
насчет этого, профессор Куришода? Тахионы существуют?
     Профессор метнул взгляд поверх очков:
     - Ну конечно. Тахион - это квант дурного вкуса.


     Пять минут  спустя  участники  вливались  в  центральную  столовую  и
рассаживались  за  столиками,  на  которых  уже  стояли  рыбные   закуски,
фруктовые соки, чай. Мелвин Боуэрс направился в тихий уголок  столовой.  К
нему присоединилась Дженни Хэмпден из лабораторий Белла.  Они  встретились
за день до этого на завтраке в гостинице и  немного  поболтали  вместе  на
перерывах между заседаниями. Ей нравилась спелеология, классическая музыка
и кошки.
     - Ну вот и моя любимая теория. - сказал Боуэрс, когда они уселись  за
столик.
     - Какая теория?
     - Моя теория нейтринной бомбы.
     - Нейтринной? Это что-то новое.
     - А ты  подумай.  Она  отвечает  всем  требованиям  для  современного
оружия.  Оборонные  подрядчики  получают  свои  доходы  и  люди  трудятся.
Оборонные аналитики и генералы в Пентагоне не зря едят свой хлеб. Средства
массовой информации получают новое страшное слово, мирники  получают  тему
для демонстраций. - Он расстелил салфетку на коленях и продолжил: -  Но  с
другой стороны, у этой бомбы нет  неприятных  побочных  эффектов.  Она  не
убивает людей и не повреждает имущество. Совершенная бомба!
     Дженни рассмеялась.
     - Тогда нам нужно завести еще и нейтринные  реакторы,  чтобы  отвлечь
противников ядерной энергии.
     - В этом что-то есть. Я думаю, что  над  этим  ломали  головы  еще  в
семидесятых.
     Дженни неожиданно отложила вилку.
     - Ох, Мел, я совсем  забыла.  Слушай,  мне  нужно  найти  Такудзи,  я
обещала ему слайды для  выступления  сегодня  днем.  Я  через  пять  минут
вернусь, ладно?
     - Конечно. Я покараулю место.
     - Спасибо. - Дженни поднялась и направилась к двери.
     Боуэрс продолжал обед в одиночестве.  Как  же  называется  этот  бар?
Желтый Дракон?  Красный  Дракон?...  Нет,  не  дракон,  Красный...  что-то
красное... В столовой еще не рассеялась толпа, и он не заметил, как  между
людьми к его столику протискивается высокий элегантно одетый мужчина.
     - Добрый день, доктор Боуэрс.
     Боуэрс поднял голову:
     - Игорь  Лукич!  -  воскликнул  он,  вспомнив  русское  знакомое  ему
отчество.
     - Вы не возражаете, если я присоединюсь к вам?
     - Нет, нет. Садитесь, пожалуйста. О нет, не сюда, здесь занято.
     Это  был  профессор  Дьяшкин,  директор  советской  исследовательской
организации по проблемам связи  в  Сибири.  Он  пользовался  международной
известностью, а с Боуэрсом они подружились на предыдущих  профессиональных
сборищах в Москве и Бомбее. Только прошлым вечером они  вместе  с  группой
других ученых участвовали в неформальной дискуссии, спонтанно возникшей  в
гостинице, где жили участники конференции.
     - Куришода высказал интересную мысль. - заметил Боуэрс, когда Дьяшкин
сел. - Я только что говорил своей соседке, Дженни Хэмпден из Белл, - может
быть, вы ее знаете, она вернется через пару минут, - что нейтринная  бомба
была бы совершенной. Тогда и вам и нам будет не о чем беспокоиться.
     Дьяшкин машинально улыбнулся, но было ясно, что он  не  в  настроении
для пустых разговоров; он нервно и непрерывно оглядывал окружающих. Боуэрс
посерьезнел и вопросительно посмотрел на русского.
     - Мы знаем друг друга уже несколько лет,  доктор  Боуэрс?  -  Дьяшкин
говорил скрытно, опершись локтем о стол и прикрывая рукой рот.
     - Я думаю, да - по крайней мере формально. - Пусть даже  так.  Иногда
нужно доверять своим суждениям. И я ссужу о вас, как о человеке,  которому
могу доверять.
     Боуэрс вытер рот уголком салфетки, продолжая медленно жевать.
     - К чему вы клоните?
     - Когда вы должны вернуться в США?
     - Я на год в Осаке в рамках обмена. Но собираюсь поехать домой  сразу
после конференции, в отпуск. А в чем дело?
     - За столик могут сесть, поэтому я скажу, в чем дело,  пока  мы  одни
одни. - Дьяшкин глубоко вздохнул. - Дело в том, доктор Боуэрс, что я  могу
быть заинтересован в переходе, если условия будут подходящими.
     Боуэрсу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело.
     - Вы имеете в виду - к нам? Перейти к нам?
     Дьяшкин почти незаметно кивнул.
     - Да. По личным причинам - о них долго говорить. Что я хочу  услышать
от вас - вы согласны передать мое предложение соответствующим органам?
     - Предложение? Но я ничего не знаю об этом. Как...
     - Я могу устроить это. Мне нужно знать, согласны ли вы мне помочь?
     Какое-то время Боуэрс жевал молча.
     - Мне нужно подумать над этим.
     - Сколько вам  нужно  времени?  Поймите,  за  границей  мы  постоянно
рискуем попасть под наблюдение. КГБ внедряет своих  людей  даже  на  такие
конференции.
     - Хотя бы до вечера. Я встречусь с вами в баре, скажем, в восемь. Как
вы думаете, там будет безопасно говорить?
     Дьяшкин покачал головой.
     - Я не хочу говорить. Сейчас мне нужен только ваш ответ - да или нет.
     - Хорошо, я не стану говорить. Но если я закажу вам выпить, то  ответ
- да. О'кей?
     - Сделано, как вы говорите.
     К столику подошли еще двое.
     - Густав и Сэнди.  -  приветственно  сказал  Боуэрс.  -  Вы  как  раз
вовремя, нам уже становилось скучно. Я не рассказывал  вам  мою  теорию  о
совершенной бомбе?


     Вечером Боуэрс позвонил в американское посольство в Токио. Вернувшись
в отель, он спустился в бар. ТОчно в восемь часов к нему подошел Дьяшкин.
     - Привет! повернулся к нему Боуэрс. - Сегодня был денек,  а?  Что  ты
будешь, Игорь? Я угощаю.
     Русский выбрал водку с содовой.
     Они немного поговорили, потом  Дьяшкин  указал  на  оранжевую  папку,
которую Боуэрс положил на  стул.  Это  была  папка,  которую  выдали  всем
участникам конференции, вместе с повесткой дня, текстами докладов,  другой
информацией.
     - Возьмите у регистратора другую  папку.  Завтра  в  три  часа  будет
доклад по лазерным солитонам. Будьте там, и положите папку на пол у вашего
кресла. Я обменяю ее на свою, там  будут  детали  предложения,  которое  я
хотел бы передать американским властям.



                                    11

     - Дробные  серии  Фурье-Винера-Брауна  с  независимыми  гауссианам  и
сходятся к сумме для всех Н больше нуля. Но  если  Н  больше  единицы,  то
сумма становится дифференцируемой...
     День заканчивался. Лежа на своей койке в камере, МакКейн слушал,  как
Рашаззи терпеливо объясняет что-то Хаберу, склонившись над  кучей  книг  и
тетрадей, сваленных на столе в центре  комнаты.  Он  познакомился  с  ними
вечером, когда они вернулись с работ.  Рашаззи,  или  Разз,  как  все  его
звали,  был  израильтянин,  молодой,  красивый,  темноглазый,   обладавший
безграничной энергией и энтузиазмом человек. Хабер был немцем из  Западной
Германии, седоволосый, с розовым морщинистым лицом, в очках. Он  вел  себя
так, как будто  живет  в  санатории,  а  не  в  тюрьме.  Впрочем,  МакКейн
подозревал, что это притворство. Оба были учеными, Рашаззи говорил, что он
- биолог из университета Тель Авив. Может  быть,  подумал  МакКейн.  Может
быть, и нет.
     В "секциях", расположенных в блоке одна напротив другой,  размещалось
по восемь человек:  две  двойных  секции  двухъярусных  нар  в  каждой.  В
передней секции - сразу за  дверями  блока  -  на  койках  у  одной  стены
помещались Рашаззи, Хабер и Ко, и у другой стены - МакКейн  с  зигандийцем
Мунгабо наверху, а за ними, у задней стены - ирландец по имени Скэнлон. Ко
и Скэнлона в секции сейчас не было.
     - Где ты это взял, свинья?
     - Это честная игра, ты, дешевка!
     - И твой отец был свиньей, и твоя мать была свиньей...
     Из  соседней  секции  слышались  голоса.  Похоже  было  на  сибирские
диалекты из советской Центральной Азии. Игра началась сразу после ужина, и
ругань началась почти тогда же. Кто-то курил и  по  блоку  поплыл  странно
пахнущий дымок. Рашаззи предупредил МакКейна, что там все  время  творится
такое, так что беспокоиться нечего. Среди тех, кто жил в  других  секциях,
напротив  и  в  конце  блока,  МакКейн  услышал  обрывки  чешского,  узнал
несколько русских. Верхняя койка заскрипела, когда Мунгабо перевернулся  с
боку на бок. МакКейн поднял глаза. Да, о побеге не приходилось  и  думать.
Найти подходящую тему для раздумья здесь, наверное, будет трудно,  подумал
он.
     Одинокий человек подошел к ним из дальнего конца блока и  остановился
возле первой койки. Сверху раздался голос Мунгабо:
     - Не нужно, сегодня ничего не нужно.
     Человек не обращал на него внимания. МакКейн выглянул  и  понял,  что
мужчина смотрит на него. Тощий и высокий, около тридцати  лет,  блондин  с
длинными волосами, закрывавшими шею  и  желтыми  усами.  На  орлином  лице
выделялись ясные пронизывающие глаза.  Если  ему  добавить  бороду,  он  с
успехом сыграл бы главную роль в любом фильме по библейским сюжетам.
     - Здравствуйте.  Я  думаю,  нам  надо  познакомиться.  -  он  говорил
спокойным, размеренным голосом, с акцентом среднего запада. МакКейн свесил
ноги с койки и сел. Тот протянул руку:
     - Пол Нолан, Спрингфилд, Иллинойс.
     - Лью Эрншоу, откуда угодно, но на самом деле из Айовы.
     Нолан сел на край койки Скэнлона.
     - И как вас сюда угораздило? - непринужденно спросил он.  МакКейн  не
спешил с ответом, и тогда Нолан продолжил:
     - Ходят слухи, что во время экскурсии на Первое мая  арестовали  пару
американских журналистов. Во не один из них?
     Глаза МакКейна сузились.
     - Я не уверен, что мне хочется отвечать на такие вопросы.
     Нолан снисходительно улыбнулся, словно ожидая такого ответа. МакКейну
не нравились слишком улыбчивые люди.
     - Мудро. Я начинал, как юрист, знаете ли. Это оказалось не то, о  чем
я думал. Пороки и зависть, как будто вернуться назад в джунгли. Ни чувства
достоинства, никакой  этики  не  осталось.  Только  деньги.  Продали  душу
корпорациям. И я  вышел  из  игры.  Попал  на  государственную  работу,  в
юридическом отделе АИП в Вашингтоне.
     - Агентство Индустриальной Политики давно разогнали.
     - Да, конечно, это было давно... - Нолан  собирался  продолжить,  но,
похоже, передумал.
     - Как бы  там  ни  было,  я  пришел,  чтобы  сказать:  с  вами  хочет
поговорить Лученко. Его камера там, на другом конце.
     МакКейн поднял  брови,  удивившись  тому,  что  американец  бегает  с
поручениями для русского старосты. Потом пожал плечами и поднялся.
     - О'кей. Пошли.
     Они прошли мимо игроков, все еще изрыгающих  разнообразнейшую  брань,
мимо следующей секции.  Бородач  у  центрального  стола  заваривал  чай  у
большого кипятильника, слушая своего соседа:
     - Она  никогда  никому  ни  в  чем  не  верила.  Она  звонила  мне  и
спрашивала, где ее дочь. Я отвечал: "Она вышла" - и через пять  минут  она
звонит опять и спрашивает то же самое. Даже голос меняла,  но  я-то  знал,
что это она, потому что...
     В следующей секции были в основном азиаты, у одной стены, а у  другой
лежал с книжкой одинокий здоровяк с высоким лбом.
     Проходя через следующую секцию, МакКейн  услышал  обрывки  разговора,
какой-то мужчина, судя по голосу, поляк, рассказывал своим товарищам:
     - Они остановились под  Варшавой  и  два  месяца  ждали,  пока  немцы
разделаются с польским сопротивлением. Они специально так сделали.
     - Ерунда. - ответил кто-то. -  Они  не  могли  идти  дальше.  Они  же
наступали весь июль.
     Первый голос упал до шепота:
     - Эй, Смовак, кто это?
     - Новичок - в передней секции.
     В разговор вмешался сидящий рядом пожилой:
     - Мой отец был там - с армией Конева...
     - Американец. - добавил Смовак.
     Еще один заключенный лежит на  койке,  мрачно  глядя  на  стоящую  на
тумбочке фотографию женщины... В конце концов они добрались  до  последней
секции. Пять секций, в каждой  место  для  восьми  человек:  блок  вмещает
сорок.
     У последнего стола их ждали двое. Сидящий с краю был  толстым,  почти
круглым, его редеющие волосы  были  зачесаны  назад,  типично,  по-русски.
Пухлое круглое лицо с тройным подбородком. МакКейну пришло в  голову,  что
этот толстяк более естественно выглядел  бы  у  доски  с  указкой,  или  в
палисаднике  пригородного  дома,  подстригая  розы.  Тот,  что   помоложе,
напротив, был крепко сложен, с всклокоченными черными вьющимися волосами и
подбородком, по цвету напоминающим вороненую сталь. Его глаза уже  изучали
МакКейна, как возможного противника.
     Круглолицый кивнул МакКейну на стул  и  тот  сел  напротив  вышибалы.
Никто не протянул ему руку,  а  сам  он  решил  не  напрашиваться.  Нолан,
которого МакКейн уже успел про себя назвать "Иисусом Ползучим", сел  через
два стула от него.
     Перед круглолицым на столе лежала картонная  папка  для  бумаг  цвета
буйволовой кожи, а рядом - папка с какими-то таблицами.
     - Вы - новый американец, мистер Эрншоу,  два-семь-один-ноль-шесть.  -
сказал он, глянув в бумаги. - Из Пасифик Ньюс, Калифорния.
     - Правильно.
     - Тут сказано, что вы журналист.
     - А-га.
     - Меня зовут Лученко. Я староста этого блока. Это Йосип Майскевик.
     МакКейн вежливо кивнул. Майскевик продолжал молча глядеть на него.
     - Вы знаете местные правила?
     - Мне немного рассказали об этом в моей секции, когда меня доставили.
     - Не думайте о Замке, как о карательном заведении. Здесь  всего  лишь
поощряется социально предпочтительное поведение и отношение к делу.  Здесь
действует не принуждение, а инициатива и привилегии.  Но  привилегии  надо
заслужить. Я отвечаю за выполнение правил в нашем блоке. Если вы  захотите
связаться с официальными лицами, или у вас будут жалобы -  обращайтесь  ко
мне. Кроме того, я назначаю на работы. Вы  будете  работать  в  Центре,  в
механической мастерской, начиная с завтрашнего утра.
     Лученко продолжал объяснять правила, процедуры, и тому подобное.  Над
ним  стоит  старшина  блока,  также  заключенный.  Старшина  блока   может
обращаться непосредственно к коменданту блока, о котором говорил  капитан,
принимавший МакКейна. Начальником блока В был полковник Бочавин.  Над  ним
стоял комендант Федоров, но судя по всему, он  крайне  редко  спускался  с
небес, чтобы лично встретиться с заключенными. Неисправимых,  не  желавших
включаться в процесс перековки, ждали неприятности и одиночное  заключение
в карцере. Система наказаний была более или менее стандартной,  и  новички
скоро осваивались с ней, зная сколько за что можно получить.  Опоздание  в
свой блок за час до отбоя - три дня, оскорбление охранника, который в  тот
день был в плохом настроении - неделя, Драка с  другими  заключенными  или
отказ работать - тут вы уже попадали в категорию месяц-и-больше. Нападение
на  охранника  обходилось  не  больше  трех  дней  -  "до  того,  как  вас
расстреляют", - с улыбкой пояснил Нолан.
     - Я думаю, что вы будете благоразумны. - подвел черту Лученко.  -  Вы
увидите - я буду относиться к вам  так,  как  вы  относитесь  ко  мне.  Об
остальном вам расскажет Нолан. У вас есть какие-нибудь вопросы?
     Пока МакКейн слушал, он решил, что  что-то  в  Лученко  не  сходится.
Русский пытался быть грубым и жестким, но это у него не получалось. Как  у
торговца, выполняющего на практике  все,  что  он  прочитал  в  книгах  об
убеждении  клиента  -  только  выразительности  не  хватает.  И,   похоже,
упоминание о благоразумии скорее для спокойствия Лученко,  чем  для  меня.
подумал МакКейн. А этот молчун Майскевик, зачем он здесь? Уж не  намек  ли
на то, как работает структура власти, если кто-то ей не  подчиняется?  Да,
это, пожалуй, именно так. Лученко необходима сильная рука за спиной.
     - Один вопрос. - ответил МакКейн. - Я был арестован,  вместе  с  моей
коллегой из службы новостей. Ее зовут Пола Шелмер. Мне ничего  не  сказали
ни о  ее  здоровье,  ни  где  она  находится.  Я  хотел  бы  поговорить  с
комендантом блока, узнать хоть что-нибудь.
     Лученко на секунду поджал губу, затем  сделал  на  листочке  в  папке
какую-то пометку.
     - Я ничего не могу обещать. - ответил он. - Запрос будет передан.
     - Я был бы очень благодарен.
     - Что-нибудь еще?
     - Это все.
     - Отлично. Как я уже сказал, выполняйте правила, и скоро  вам  станет
легче. Как вы со мной, так и я с вами. Вот что я могу вам сказать.
     МакКейн вернулся в переднюю часть камеры, и сел у края стола,  слушая
оживленную математическую дискуссию  Рашаззи  и  Хабера.  Нолан,  неслышно
следовавший за ним, притянул стул и сел рядом.
     - Хорошо, что здесь еще один американец.
     - Здесь много американцев?
     - Двое, в других камерах. Но мне с ними не о  чем  говорить.  Слишком
наглые и горластые. - Нолан все время улыбался,  словно  избегая  казаться
раздражающим.  Для  МакКейна  это  было  чересчур  напоказ  и   дьявольски
раздражительно. Но  это  только  его  первый  день;  это  он  должен  сюда
вписаться.
     - Так вы из Иллинойса, да? - спросил  он.  -  Я  когда-то  знал  одну
девочку из Чикаго...
     - Женщины ничего не соображают в политике.
     - Она занималась не политикой.
     - Все, что им интересно - одежда, еще накраситься и -  чужие  деньги.
Они ничего не соображают.
     - Ну, моя-то была доктором генной инженерии. У нее была  компания  по
изменению ДНК растений.
     - Уродуют природу ради прибыли.
     - Вам, кажется, это не нравится? Вы что-то имеете против того,  чтобы
накормить людей?
     - Нет, против алчности и преступного корпоративного вандализма.
     МакКейн кивнул. Неожиданно у него пропал интерес поладить с Ноланом.
     - Я, кажется, начинаю понимать, что за правительственным  юристом  вы
были. Или вы и там провалились?
     - Нет, я же сказал, что я вышел из игры, из всей прогнившей  системы.
Я эмигрировал - в Советский Союз.
     МакКейн с презрением взглянул на него.
     - Ты хочешь сказать, сбежал.
     Нолан вздохнул,  как  будто  выражая  понимающее  терпение  человека,
слышавшего это тысячу раз, но все же знающего скрытую истину.
     - Я не предавал мои принципы. - спокойно ответил он. - Американцы всю
жизнь молились на свободу и право выбора. Вот я и  реализовал  свое  право
выбора. Мой выбор неправилен только потому, что вы с ним не согласны? - он
наклонился ближе. - Никто из вас не  понимает.  Вам  всем  -  нам  всем  -
промывали мозги. СССР - богатая и  сильная  страна.  Люди  довольны  своим
правительством, все сообща они строят  мир  будущего,  мир  основанный  на
равенстве и справедливости для  всех.  Эксплуатации  и  подавлению  придет
конец. Это и будет то, а что человечество боролось тысячи лет.
     - И это меня ты называешь промытыми мозгами?
     - Я просто знаю правду.
     МакКейн провел вокруг рукой, указывая на камеру, и  подразумевая  все
остальное снаружи:
     - Что ж, твоя вера вознаграждена. Почему ты попал сюда?  Может  быть,
ты этого хотел? Отлично, веселись.
     Он сделал движение, чтобы встать, но Нолан поймал его за рукав.
     - Это другая история. Я думал, что понял философию социализма,  но  я
ошибался. Мне доказали, что и у меня  есть  недостатки,  о  которых  я  не
подозревал. Но они излечимы. Находиться здесь - это часть лечения. Лученко
же говорил, что это не тюрьма. И я не думаю об этом, как о тюрьме.
     - Да, это санаторий.
     - Это процесс управляемого просветления - как в монастыре. Очищение.
     - А  зачем  тогда  гулаг  и  КГБ?  Зачем  этот  рай  обнесли  колючей
проволокой?
     -  Это  временное  явление.  Когда  мировая  революция  победит,  это
изменится.
     - Чушь.
     Нолан кивнул, словно ожидая такого ответа.
     - Может быть, ты изменишь свои взгляды, пока ты здесь. -  сказал  он,
поднимаясь. - Я просто хочу сказать, что если тебе захочется поговорить со
мной, то я буду очень рад.
     МакКейн проводил его взглядом,  когда  Нолан  возвратился  в  дальний
конец камеры. Затем поднялся и пошел к своей койке. Мунгабо глядел на него
сверху.
     - Я так и думал, что не все американцы похожи на него.  Мы  с  тобой,
наверно, сможем  подружиться.  -  он  протянул  МакКейну  руку  с  розовой
ладонью. - Меня зовут Абел
     - Лью.
     - Я слышал, что ты из Айовы?
     - Правильно.
     - Когда нибудь видал, как играют "Нью Йорк Бирз"?
     - "Чикаго Бирз". А Нью Йорк - Янкиз. Ты спутал, наверное.
     - Просто проверял. Ты прошел.
     - Это ничего не  доказывает.  Подсадной  КГБист  должен  знать  такие
мелочи.
     - Правильно, но проверка была не в этом. - Мунгабо улыбнулся. - Ты не
поверишь,  в  какое  дерьмо  они  верят.  Настоящий  русский,  притворяясь
американцем, не пожал бы мне руку.
     МакКейн усмехнулся в ответ. Действительно, настоящий КГБист должен бы
знать, что дерьмо - это дерьмо, и распространенная точка зрения,  что  все
американцы  -  расисты,   используется   ТАСС   только   для   "домашнего"
распространения. Это говорило и о том, что Мунгабо, вероятнее всего,  тоже
не подсадной.



                                    12

     Циркулярная  пила  врезалась  в  закаленный   алюминиевый   сплав   с
неприятным визгом металла о металл. Звук был тише, пока двигатель  работал
под нагрузкой, а когда конец уголка упал на кучу  обрезков,  фреза  завыла
опять. МакКейн освободил заготовку из  тисков  и  положил  ее  на  стопку,
которую должен был просверлить и очистить от заусенец  Скэнлон.  Затем  он
поднял очередную необрезанную заготовку и  положил  ее  на  станок,  чтобы
разметить и отцентрировать под пилу. Если  он  когда-нибудь  выберется  из
Замка, решил МакКейн, он купит себе водяную кровать, потому что уже видеть
не может металлических кроватей. Он не мог представить, что  можно  делать
на "Терешковой" с такой уймой металлических кроватей. Не собираются же они
превратить всю станцию в тюрьму?
     Кевин Скэнлон был ирландцем, он занимал нижнюю койку напротив Мунгабо
и  МакКейна  в  В-3,  от   души   наслаждаясь   дополнительным   свободным
пространством,  которое  оказалось  одним   из   маленьких,   но   стоящих
удовольствий жизни. Он был замешан в шпионаже для ГРУ - советской  военной
разведки, которая во многом работает параллельно КГБ  -  пока  был  членом
ИРА, а потом связался с палестинцами и кубинцами, и в один прекрасный день
стал жертвой очередной московской "товарищеской  вендетты".  У  него  были
редкие волосы, он был стройным, с вытянутым, худым лицом, на фоне которого
его глаза становились еще более  яркими,  особенно  когда  Скэнлон  был  в
настроении,   после   страстного   обсуждения   ирландской   истории   или
обличительных  споров  о   "бриттах".   МакКейну   пришлось   работать   с
англичанами, когда он служил в НАТО, в Европе, и он  нашел  их  достаточно
симпатичными людьми, невзирая на приступы пуританства. Но он придержал это
при себе, и в целом он и Скэнлон подружились, особенно с  тех  пор,  когда
Лученко назначил их на одну работу.
     - Что бы я щас отдал за пинту  портера  в  баре.  -  сказал  Скэнлон,
подняв руку в перчатке и вытирая рукавом лоб.
     - Я думаю, когда ты вернешься, у тебя будут и другие дела.
     - Или Гиннеса. Чистая вода из Лиффей, в Дублине только из нее  делают
Гиннес. Такого вкуса пиво не имеет нигде в мире.
     - Если вернешься.
     - Сливки. Пена на нем - чистые сливки.
     Где-то у них над  головой  раздалось  два  гудка:  перерыв  на  обед.
МакКейн нажал красную  кнопку  и  станок  остановился.  Шум  в  мастерской
постепенно утихал, остальные станки тоже останавливались и  работавшие  за
ними стягивали  с  себя  замасленные  комбинезоны,  направляясь  к  двери.
Скэнлон обошел вокруг станка, вытирая руки ветошью.
     - Подумай только обо всех этих Иванах  и  Владимирах,  которые  будут
спокойно спать в кроватях,  которые  мы  им  делаем  из  благотворительных
побуждений. Да, отец О'Хэллоран из Баллингэрри может гордиться мной.
     МакКейн повесил свой комбинезон на стеллаж.
     - Так ты оттуда?
     -  Да,  был  когда-то.  Как  раз  тогда  я  встретил   своих   первых
американцев. Они построили в трех милях от деревни какой-то завод - легкая
промышленность, электроника и все такое.  Сначала  приехали  американцы  и
построили там завод по производству компьютеров, потом немцы и,  по-моему,
японцы. Мы были не в восторге из-за этого вторжения  иностранцев,  но  они
платили хорошие деньги.
     Они вышли из мастерской и пошли вдоль широкого коридора  с  мрачными,
исцарапанными, зелеными стенами. Обед приносили в каждый блок, и  ели  все
вместе.
     - Ну и как вели себя американцы? - поинтересовался МакКейн.
     - Они постоянно ухлестывали за местными девушками и нашим ребятам это
не всегда нравилось. Иногда из-за этого бывали и драки. Немцы предпочитали
свое пиво, но они слишком любят командовать. Мне  больше  всего  нравились
японцы. Вот вежливый народ - всегда улыбнутся  и  поклонятся,  прежде  чем
выбить тебе все зубы.
     - Я-то думал, что всем этим славились ирландцы.
     - Серьезно?
     - Бабники, любители выпить  и  не  дураки  подраться,  разве  не  так
говорят?
     - Ты не похож на человека, прислушивающегося к тому, что "говорят". А
как насчет тебя? Ты не благословлен ни одним ирландцем в родне?
     - Кто его знает. - уклончиво ответил МакКейн.
     - Интересно. Я-то думал, что все американцы помешались на генеалогии.
     - Я хочу сказать, что больше всего Эрншоу похоже на английское имя.
     - Ммм... да. Я,  честно,  тоже  так  думал.  Но  для  англичанина  ты
чересчур хорош.
     Они вышли из Центра и повернули на улицу Горького, на "юг".
     Стороны света на "Терешковой" определялись так же, как  и  на  Земле.
Ось вращения станции определяла направление север - юг,  стыковочные  узлы
станции считались севером.  Следуя  правилам  для  нормальной  сферической
планеты, экваториальная плоскость была  перпендикулярна  оси  вращения,  в
центре между полюсами,  и  разделяла  вращающуюся  часть  "Терешковой"  на
северную и южную зоны, как покрышку, разрезанную вдоль. Линией  "экватора"
было пересечение этой  плоскости  с  уровнем  "моря"  в  кольце,  то  есть
середина центральной долины. Любой человек, движущийся  вдоль  "экватора",
на "уровне моря" или на более высоких этажах кольца, шел  либо  на  запад,
либо на восток. И здесь, как и на Земле, считалось,  что  когда  стоишь  к
северу лицом, то  восток  справа,  а  запад  слева.  Направление  вращения
колонии не имело к определению сторон света никакого отношения.
     Замок находился у  южной  стены  колонии,  в  восточной  части  Новой
Казани. В головной части находились административные помещения и жилье для
охраны, и мимо нее проходила дорога и монорельс, дорога находилась на один
уровень выше монорельса и въезд в  Замок  был  на  уровень  выше.  С  тыла
административная секция выходила  прямо  на  главную  улицу,  называвшуюся
улицей  Горького.  Улица  Горького  была  замкнута  в   квадрат,   отделяя
внутренний комплекс, Центр, от окружающих его блоков, которые образовывали
остальную часть тюрьмы. Центр также располагался на двух  уровнях,  в  нем
были кухня, прачечная,  склады,  библиотека  и  мастерские:  механическая,
сапожная и швейная. Центр окружали шесть блоков  заключенных,  по  два  на
каждой из оставшихся трех сторон. На восточной стороне за блоками А  и  В,
под "открытым небом" находилась открытая площадка для прогулок. Блоки С  и
D были отделены, там размещались женщины, для прогулок  им  была  выделена
отгороженная сеткой часть площадки; женщины носили голубые балахоны вместо
серых. Разделение было не таким уж строгим, заключенные мужчины и  женщины
часто работали вместе, и в Центре, и на работах за пределами Замка. С ними
можно было пообщаться, а при достаточной изобретательности  открывались  и
широкие возможности для  любовных  диверсий.  Но  ни  одна  из  женщин,  с
которыми у МакКейна была возможность перекинуться хоть парой слов,  ничего
не знала об американке с внешностью Полы.
     Как и предупреждал Лученко, особое  внимание  уделялось  добровольной
инициативе. Заключенные могли зарабатывать "очки" за сверхплановую работу,
и в тюрьме работал магазин, где эти "очки" можно было реализовать  в  виде
маленькой роскоши - сигарет, сладостей, игр, предметов хобби. Заработанные
очки можно было обменять на время работы: когда заключенный тратил немного
на развлечения в свое свободное время, оказывалось, что этого времени  ему
уже мало. Заключенные могли даже  одалживать  и  занимать  "очки"  друг  у
друга, используя личные счета  в  административной  компьютерной  системе,
общеизвестной, как "Биржа". Через Биржу можно было купить скверную  водку,
подпольный бизнес по ее производству процветал, получить предметы на обмен
на "черном рынке" при работе за пределами  Замка  или  оплатить  карточный
долг. Все это не укладывалось в картину, которая сложилась  у  МакКейна  о
русских  тюрьмах.  Да  и  зачем,  собственно,  русским  нужно  было  везти
заключенных так далеко? Трудно было поверить в то, что это дешевая рабочая
сила для подсобных работ. В этом должно было быть что-то еще.
     Входя в блок В с улицы Горького, МакКейн и Скэнлон наткнулись на двух
сокамерников из В-3, Оскара Смовака и Лео Воргаса.
     - Два очка, я ставлю два очка! - объявил Оскар Смовак Воргасу,  когда
они присоединились к очереди со  своими  металлическими  мисками.  Впереди
дежурный  по  кухне,  в  халате  едва  ли  не  грязнее   комбинезонов   их
механической мастерской, выгружал обед из тележки  на  резиновом  ходу,  с
множеством лючков и крышек, чем-то напоминающей небольшой броневик.
     - Ни один рысак не проходил милю быстрее, чем минута  пятьдесят.  Три
очка! - Смовак был чехом,  коренастый,  крепкий,  не  человек,  а  снаряд,
черноволосый, с румяным лицом и темными глазами, сверкающими поверх бороды
Фиделя Кастро. Его громкий голос резал слух, но чаще от жизнелюбия, чем от
нахрапистости. Он утверждал, что арестован  за  то,  что  его  родственник
фотографировал погрузку ракет на русскую подводную лодку в Мурманске.
     Лео Воргас был литовцем, около сорока, с открытым лицом, высоким лбом
и худой. Волосы песочного цвета и светлые круглые глаза на розовом лице. В
нагрудном кармане его куртки всегда торчал  футляр  от  очков,  линейка  и
ручки, больше, чем могло  кому-нибудь  понадобиться.  Он  приобрел  дурную
славу в качестве  правительственного  статистика,  подрабатывая  тем,  что
продавал секреты советских экономических катастроф  западным  журналистам,
которые платили за них больше, чем ему предлагали западные разведки.
     - Минута сорок восемь с чем-то. - настаивал  Воргас.  -  Я  помню,  я
читал. Вот - украинец из Ф-десять - он показывал мне книгу. Спроси у него,
он скажет.
     - Ах! - вскричал Смовак - Это был  иноходец,  а  не  рысак.  Ни  один
иноходец не вышел за минуту пятьдесят. Проверь, Лео. Ты проиграл.
     - Ба. Так это ж одно и то же.
     -  Это  не  одно  и  то  же.  Рысаки  одновременно  ставят  на  землю
противоположные по диагонали ноги, а иноходцы - ноги с одной стороны.
     - Но тележки-то одинаковые? Конечно, одно и то же. Ничья.
     - А, ерунда.
     Они взяли каждый по два черпака терпимой смеси картофеля,  капусты  и
нескольких кусочков баранины, тарелку с  двумя  кусками  черного  хлеба  с
маргарином, кусок сосиски, яблоко и кружку черного чая и понесли все это к
одному из столов.
     - А что ты скажешь, американец? - спросил Смовак, бросив на  МакКейна
неожиданно пристальный взгляд. - Ты что-нибудь понимаешь в скачках?
     - Нет... Это не моя область.
     - Странно. Я думал, что в  Америке  скачки  популярны.  У  русских  с
американцами был общий интерес к скачкам еще до революции.
     - Я не знал этого.
     - Конечно. Две огромных страны, с плохими  дорогами,  по  которым  не
пройдет тяжелый дилижанс - пока  не  появились  железные  дороги,  растили
лошадей, чтобы возить легкие повозки  на  большие  расстояния.  Ты  хочешь
сказать, что не знал этого? - МакКейн кивнул и продолжал  есть.  -  А  имя
Сэма Кэтона для тебя что-нибудь значит?
     - Первый раз слышу.
     - Почему бы тебе не сказать прямо, Оскар - раздраженно сказал Воргас.
- Скажи ему, что ты сомневаешься, американец ли он вообще.
     - Ну, я ведь тоже раньше его  не  встречал.  -  вмешался  Скэнлон.  -
Оскар, может, ты отстанешь от Лью? Он же только что попал  сюда,  Господи.
Это что еще за чехословацкое гостеприимство?
     - Кевин  прав.  -  добавил  Воргас.  -  Это  место  будит  недоверие.
Благоразумие - это великолепно, но оно может зайти слишком далеко.
     - И как же ты станешь приви, если  ты  не  веришь  людям?  -  спросил
Скэнлон. Воргас рассмеялся.
     МакКейн слышал это выражение уже не в первый раз. Это было  выражение
Лученко, и, похоже, какая-то шутка среди заключенных.
     - Что такое приви? - спросил он, глядя на остальных.
     - Тебе что, никто  не  сказал?  -  спросил  Воргас.  МакКейн  покачал
головой.
     - Привилегированный заключенный. Ты относишься к обычной категории. -
ответил Смовак.
     - Они живут на поверхности. - добавил Воргас.
     Было ясно, что для  МакКейна  это  много  не  значит,  тогда  Скэнлон
объяснил:
     - Над нами в Замке существует верхний уровень. Там живут  в  домах  с
травой вокруг, с деревьями, а не упакованные в камеры, как  мы.  Им  нужно
меньше работать, у них больше свободы. И - добавил он с ухмылкой - женщины
и мужчины живут вместе. Если тебя  чем-то  можно  привлечь,  то  наверное,
этим. Мунгабо, бедный парень, прямо сходит с ума, как подумает об этом.
     - И у них там есть даже пляж. - сказал Воргас.
     - Пляж! - повторил Смовак, словно МакКейн усомнился в  этом.  МакКейн
остолбенело смотрел на них.
     - Видишь ли, рядом с нами, между Замком и городом, стоит резервуар  с
водой. Она течет через зону отдыха между Новой Казанью и агрозоной. Ну,  и
у приви, там наверху, пляж.
     - А что за люди эти приви?
     - Класс профессионалов в бесклассовом обществе. - ответил Смовак.
     Воргас кивнул.
     - Ученые, учителя, эти - диссиденты,  которых  партия  держит  здесь,
чтобы они не путались под ногами,  но  и  не  поднимали  много  шуму.  Они
боятся, что потом это будет для них плохой рекламой.
     - В страхе от  ветра  перемен,  дующего  в  грозных  залах  Кремля  -
лирически процитировал Скэнлон.
     МакКейн усмехнулся, пережевывая хлеб. Он был тяжелым, из грубой муки.
     - А отсюда можно получить повышение?
     - Бывает, - сказал Скэнлон, - но редко. Многие, вроде Лученко,  живут
надеждой, но выбирают немногих.
     МакКейн отстраненно кивнул. Значит, и у старосты камеры, и у старосты
блока тоже были  свои  поощрения.  Это  укладывалось  в  общую  схему,  но
все-таки не проливало света на вопрос - почему?
     - А зачем вообще это нужно? - спросил он. - Зачем это место здесь,  и
почему здесь такие порядки?  -  соседи  обменялись  быстрыми  взглядами  и
наступила секундная пауза.  МакКейн  был,  очевидно,  не  первым,  который
задавал такие вопросы.
     -  Прогрессивная  психология.  -  объявил  Воргас.  -  Я  думаю,  это
эксперимент, о котором мечтали психологи КГБ.  Новый  подход  к  изменению
поведения. - Он наклонился вперед и  заговорил  чуть  тише.  -  Оглянитесь
вокруг. Здесь нет ни одного обычного преступника или хулигана. Все  они  -
потенциально полезные  люди.  Подумайте  о  преимуществах,  которые  можно
получить, если перевоспитать всех этих  людей  и  обратить  их  знания  на
пользу  государству.  -  Он  неопределенно  махнул  в  потолок  ложкой.  -
Изоляция.  Все  направлено  на  осознание  новой   перспективы   -   оазис
человечества в открытом  космосе,  необъятность  Вселенной  и  ничтожность
человека и тому подобное. Нам необходимо  понять,  что  мы  все  одинаковы
внутри и начать работать сообща... Во всяком случае  я  так  думаю.  -  он
снова уткнулся в тарелку.
     МакКейн  слушал,  но  речь  его  не  убедила.  Это  могло   объяснить
существование приви с их домиками и пляжем, но  все  остальное?  С  нижней
койки в В-3 был виден огромный кусок необъятности Вселенной.
     - Но зачем так усложнять все это? -  спросил  Смовак.  -  Русские  на
столетие отстали от времени. Они открывают методы, которыми весь остальной
мир пользуется уже многие годы, и не хотят признать  это.  И  поэтому  они
устроили, тихо и спокойно, этот эксперимент,  там,  где  он  не  привлечет
внимания, так что его можно будет спокойно прикрыть, если что-то пойдет не
так. В этом - все русские.
     - Ах, даже так? - возразил Скэнлон. - Я вот тут  вдохновенно,  совсем
как Лео говорил, сижу  и  думаю  -  почему  им  не  поступать,  как  всему
остальному миру, отправляя бунтарей как можно дальше, чтобы они  не  могли
причинить зла? Разве Бриты не отправили половину самих себя за моря  и  по
всему миру, потому что среди них не  было  ни  одного  порядочного?  Я  не
согласен ни  с  одним  из  вас.  Реактивные  самолеты  и  телефон  немного
приблизили Сибирь, но только немного.
     МакКейн в  молчании  дожевывал  свою  баранину.  Он  прислушивался  к
ответам, и не верил ни одному из них. Интересно, что  люди,  дававшие  эти
ответы, судя по всему, тоже в  них  не  верили.  Но  это  были  безопасные
ответы. Итог был прост - в этом месте никто никому не верит.
     Может быть, в этом и было все дело.



                                    13

     МакКейн раздумывал над какой-то диаграммой, сидя за столом  в  центре
передней секции. Над ним, на верней койке, Мунгабо любовался пополнением в
своей сексуальной коллекции. Страсть Мунгабо ко всему американскому -  что
не пошло ему на пользу в трибунале, - как выяснилось, брала свое начало  в
американских   порнофильмах,   героев   которых   он   считал    типичными
представителями общества, ну, скажем, Новой Англии.
     - Эй, Лью, что ты скажешь об этой  попочке?  -  задумчиво  позвал  он
МакКейна. - Я не  видел  более  возбуждающего  зрелища.  Ты  когда  нибудь
трахался с такой в Штатах?
     - Каждый день - отозвался МакКейн через  плечо.  -  В  гостиницах  их
выдают бесплатно, по одной на комнату. Черт, а в колледже у меня была даже
лучше, чем эта.
     Мунгабо вздохнул и  опять  уставился  на  фотографию.  Раньше  он  не
понимал,  почему  русским  так  хочется  завоевать   Запад.   Теперь   все
становилось на свои места.
     МакКейн рисовал систему зеркал,  с  помощью  которой  солнечный  свет
освещал внутренность колонии. Все началось с идеи, которая пришла в голову
Скэнлону в мастерской.  Скэнлон  попытался  начертить  схему,  но  ему  не
хватало знания деталей, а МакКейн мог воспользоваться тем, что запомнил во
время подготовки к миссии.
     Первым компонентом  системы  зеркал  было  большое  круглое  зеркало,
которое висело в космосе на расстоянии мили от станции,  на  ее  оси,  как
огромный офтальмоскоп, который  раньше  носили  на  голове  окулисты.  Оно
отражало солнечный свет кольцевым пучком, и системы коррекции регулировали
его положение в пространстве  так,  чтобы  это  кольцо  отраженного  света
падало вдоль оси станции.  Здесь  свет  отражался  от  кольца  из  плоских
вторичных зеркал и радиально шел к кольцу станции, где система похожих  на
жалюзи отражателей направляла его непосредственно  внутрь  кольца.  Внутрь
попадали только свет и  тепло,  космические  лучи  блокировались.  Система
отражателей в кольце  могла  работать  независимо,  освещая  или  затемняя
разные части станции.
     Луч света проходил путь от  Солнца  к  основному  зеркалу,  потом  от
основного зеркала к вторичным зеркалам на  оси,  и  после  еще  нескольких
отражений наконец-то падал на "землю" внутри станции.  Скэнлону  пришло  в
голову, что если  направить  изнутри  на  отражатели  луч  лазера,  то  он
проделает тот же путь, но в другом направлении. Это могло  быть  средством
связи с внешним миром, если, конечно, тот, кому предназначается  послание,
будет ожидать его, что значило - перед этим его надо предупредить, и  круг
замыкался. Кроме того, ни Скэнлон, ни МакКейн не знали, работоспособна  ли
вообще эта идея. Это было больше по части Полы.
     Он откинулся на спинку  стула,  грызя  карандаш.  На  койке  Хабер  с
Рашаззи возились  с  импровизированной  конструкцией  из  линз  и  зеркал.
Похоже,  у   них   был   неистощимый   запас   материалов   для   создания
разнообразнейших  машин  Руба  Голдберга  (Руб  Голдберг  -   американский
художник-карикатурист,  придумывавший  невероятные   машины,   достигавшие
простой цели очень смешным и сложным путем -  прим.  перев),  которые  они
делали, чтобы проиллюстрировать непонятные вещи о которых  они  все  время
разговаривали. Они могут сказать, сработает наша  идея  или  нет,  подумал
МакКейн. Но как подойти к ним с этим? Инстинкт говорил ему, что кто-кто, а
они - чистые. Но как ему убедить их в том, что и он - не подставной?
     Теперь он был уверен, что Рашаззи - не биолог,  хотя  израильтянин  и
держал в умывальной клетку с белыми мышами; Лученко он объяснил,  что  это
для кормлению. Но в одном или  двух  разговорах  он  употреблял  жаргонное
словечко,  которое  МакКейн  часто  слышал  в  Пентагоне  -  этим   словом
обозначали рентгеновский лазер для уничтожения покрытых  прочным  защитным
слоем боеголовок ракет, и МакКейн был уверен, что он как-то был  связан  с
обороной.
     Кем был Хабер, МакКейну  было  неясно.  Хабер  говорил,  что  он  был
задержан в Москве и обвинен в передаче советских военных секретов во время
научной поездки. Судя  по  его  разговорам,  он  был  одним  из  всезнаек,
принадлежащих к старой классической школе ученых.
     Основной  проблемой  было  всеобщее   недоверие.   Поощряя   взаимное
недоверие между своими врагами и гражданами,  русские  делали  невозможным
появление организованной оппозиции. Кроме  того,  подчинение  было  частью
русского национального характера, благодаря чему тоталитаризм  продержался
там чуть ли не сто лет. Но МакКейн не был русским и вести  себя  так,  как
ему приказывали - это было не в его привычках. Ему нужен был какой-то путь
- любая зацепка - чтобы обмануть систему. Но как? Побег, обычное  средство
в такой ситуации, был явно невозможен; слепая ярость разрушения - не в его
духе. Что оставалось еще? С чего бы он ни начал, прежде всего ему придется
выяснить, кто здесь - его друзья.
     - Слушай, Лью, если американцы будут делать космическую колонию,  там
ведь не будет такой... стерильности? -  окликнул  его  Мунгабо  с  верхней
койки.
     Вопрос застал МакКейна врасплох.
     - Что? Не знаю... Что ты имеешь в виду - стерильности?
     - Ну глянь вокруг. Все живут в красивых  чистых  пристойных  домиках,
делают чистую и пристойную работу, потом играют в парках в полезные  игры,
дети  сидят  в  чистеньких  школах  аккуратными  рядами...  Это   какой-то
профессор или соци... о-лог придумал, чтобы так люди жили. А у людей-то не
спросили. Живешь, как в музее... Что толку быть пристойным  статистическим
гражданином?
     МакКейн повернулся к нему и оперся локтем об спинку стула.
     - А что бы ты сделал, если бы от тебя это зависело?
     - Черт, да я бы добавил  немножко  ночной  житухи  в  эти  чистюльные
города - несколько баров, может быть, стрип-клуб, ну,  те  штуки,  которые
делают настоящий город городом. Чтоб люди могли быть  честными  людьми  из
мяса и крови, понятно? Как у американцев, так ведь?
     Может быть. - ответил МакКейн. - Хотя в обоих случаях это,  наверное,
крайности.
     - Я помню, когда я был малым, в Зиганде,  к  нам  из  самого  Бостона
приезжал проповедник, чтобы спасти нас  от  ада.  И  он  сказал  нам,  что
Америка - вторая избранная  Богом  страна.  А  знаешь,  как  он  до  этого
додумался?
     - Как?
     - Он сказал, что  было  откровение,  и  что  США  -  в  самом  центре
Иерусалима. (Труднопереводимая игра слов: USA - JerUSAlem - прим.  перев.)
Как тебе, а?
     МакКейн моргнул, отвернулся на мгновение, а потом возразил:
     - Это тот самый бог, который вставил задницу в Массачусетс? (Еще один
пример игры слов: ass(задница)-Massachusetts - прим. перев.)
     Мунгабо захохотал.
     - Я этого еще не слышал. Но ты знаешь, Лью, все эти дела,  о  которых
говорят ребята вроде этого проповедника  -  это  самая  хитро  придуманная
афера в мире.  Смотри,  они  торгуют  вечностью,  и  вознаграждением  там,
когда-нибудь потом, так? И от жалоб покупателей они застрахованы, и в  суд
на них не подашь. Кто последний вернулся оттуда, чтобы сказать остальным -
вас обманули, там все не так, как рассказывают?
     - Я над этим никогда не задумывался. - ответил МакКейн. - Это  не  та
область, которой я интересовался.
     Разз, Хабер, Мунгабо и Скэнлон, вероятно, в порядке, решил МакКейн. А
что с Ко?...  Он  до  сих  пор  не  был  уверен.  Настолько  невозмутимый,
насколько может быть китаец, Ко был философом, наблюдающим за жизнью  -  и
следовательно, за всеми и за всем. У него была неисчислимая родня, похоже,
в любом уголке Земли. Никто не знал, за  что  он  попал  в  Замок.  Многие
говорили, что он подсадной, и это очевидно, другие возражали, что ни  один
подсадной не будет столь очевиден.
     А что с остальными? МакКейн повернулся на стуле и посмотрел в камеру.
Нолан - слишком прозрачен.  Это  декорация,  а  кто  же  здесь  настоящий?
Лученко, конечно, исключался из списка потенциальных союзников.  Вместе  с
Лученко МакКейн вычеркнул и  группу  людей,  которые  постоянно  кружились
вокруг него, кроме Нолана  и  болгарина  Майскевика,  туда  входили  поляк
Боровский и сумрачный француз Тоген.
     Несмотря на то, что  все  видеть  и  все  слышать  входило  в  прямые
обязанности старосты, МакКейн обнаружил, что  староста,  обычно  за  некую
мзду, может закрыть  глаза  на  кое-какие  вещи.  Подпольное  производство
самогона и черный рынок с городом не могли  существовать  без  их  ведома;
однажды он слышал, что староста другой камеры покрывал заключенного, когда
тот не вышел на работу. Зачем старосте рисковать своими  привилегиями,  не
получая ничего взамен? Это не укладывалось в рамки. Скорее всего, это была
тайная часть их работы, но если  так  -  тогда  все  меры  безопасности  и
палочная  дисциплина  в  большой  степени  были  показными,  для  внешнего
эффекта. Что это все могло означать?
     - Ну вот. Не помяни имени Господня всуе. - проворчал Мунгабо.  К  ним
приближался Нолан, он шел через  соседнюю  секцию,  где  Смовак  и  Воргас
играли в шахматы. Подойдя, он уселся за  стол,  за  несколько  стульев  от
МакКейна. МакКейн свернул листок с рисунком и сунул его в карман.
     - Ну, как вам здесь? - обыденным тоном поинтересовался Нолан.
     - Я знал места и получше.
     - Здесь вовсе не так плохо.
     - Но в целом я выберу Манхэттэн. А вы все не успокоитесь?
     Смовак поднял голову и застонал:
     - О Господи, вы двое опять завелись? Я объясню вам всю разницу  между
капитализмом  и  коммунизмом:  капитализм  -  это  эксплуатация   человека
человеком, а коммунизм - наоборот. Понятно? Ха-ха-ха!
     - Я просто хочу, чтобы вы не смотрели на все в черно-белых  тонах.  -
продолжил Нолан.
     - А я и не смотрел никогда. Но я знаю, что там,  откуда  я  родом,  я
живу, как хочу, иду, куда хочу,  и  говорю,  что  хочу,  и  мне  не  нужно
разрешение какого-то комиссара. И американские солдаты не стреляют в спину
своим гражданам, когда те хотят покинуть свою страну. Для вас, это,  может
быть, и не черно-белое, но для меня - очень похоже на это.
     - А неравенство, несправедливость...
     - В бесклассовом обществе наоборот? Ну конечно. В Москве все ездят на
Кадиллаках.
     - Это грубый материализм, это  требования  алчности.  Неужели  вы  не
видите - к конфликту ведут соперничество и конкуренция? В сегодняшнем мире
такие вещи нельзя допускать. Мы должны  создать  гармонию,  которая  может
наступить, только если служить общественной  необходимости.  Целью  должен
быть мир, мир любой ценой. Если мы не достигнем этого, все  остальное  так
или иначе будет потеряно. Вы должны согласиться с этим.
     - Ни одна цель не стоит любой цены. - ответил МакКейн.
     - Даже предотвращение глобальной ядерной войны?
     - Нет. - МакКейн покачал головой.
     Нолан недоверчиво посмотрел на него.
     - Что же  это  за  цена,  которая  слишком  высока  для  того,  чтобы
предотвратить это?
     - Подчиняться тем силам, которые управляют многими в наше время. Если
мне предложат смотреть на детей, которые идут в  газовые  камеры,  я  буду
драться  против  этого,  невзирая  на  последствия.  Если  невинных  людей
вытаскивают из своих домов и заставляют работать до смерти, как  рабов,  я
буду драться. Если мне запретят  быть  самим  собой,  я  буду  драться.  -
МакКейн откинулся на стуле и несколько секунд молча смотрел на Нолана. - Я
не понимаю таких, как вы,  Нолан.  Вы  родились  в  самой  богатой,  самой
образованной, самой здоровой стране, у вас было больше  возможностей,  чем
где бы то ни было за всю историю... и вы хотите  разрушить  ее.  Кто  твои
родители, интересно? Хочешь, угадаю? Богатая,  обеспеченная  семья?  Может
быть, дело в этом - может быть, ты чувствуешь свою  вину,  потому  что  ты
богат в мире, где богаты не все?
     МакКейн увидел, как тень беспокойства пробежала по  лицу  Нолана.  Он
кивнул и продолжал:
     - Так  ты  всегда  мог  улучшить  свое  самочувствие,  раздавая  свои
богатства. Но этого тебе мало, так? Все  должны  раздать  свои  богатства,
чтобы ты не чувствовал себя обделенным? - Смовак и Воргас смотрели на  них
из-за соседнего стола, Рашаззи и Хабер тоже прислушивались. В этот  момент
открылась дверь, Скэнлон вошел и остановился в дверях,  увидев  спорщиков.
МакКейн продолжал:
     - Зависть и злоба против общества, которому не нужны такие,  как  ты.
Ты ничего не можешь предложить людям,  ничего,  на  что  бы  они  свободно
согласились. Так давай избавимся от свободы, а? Тогда нас  сразу  заметят.
Установим систему, покрасим всех в серый цвет и будем  самыми  счастливыми
ничтожествами, но все вместе. - он поднялся и пошел к своей койке.  -  Иди
ты на ..., Нолан. У нас есть бомбы. И если  ты  думаешь,  что  вы  сможете
отобрать у нас все, что мы создали - валяйте,  попробуйте.  Но  не  пробуй
втирать мне очки насчет того, что отдать это добровольно - это мой долг.
     Нолан встал, покрасневший, с туго  сжатыми  губами,  и  направился  к
двери, ни сказав ни слова. Над дверью зажегся свет, прогудел гудок - и  он
ушел. Двое ученых продолжали смотреть на МакКейна  еще  секунду,  а  потом
вернулись к своим занятиям.
     - Ну, ну - пробормотал еле слышно Смовак  и  склонился  к  прерванной
партии. Мунгабо на своей верхней койке восторженно щелкал языком.  Скэнлон
сел на свою койку напротив.
     - Я вижу, вас неплохо обучили.
     - Он когда нибудь унимается?
     - С новичками он хуже всего.  Или  он  подружится,  или  отстанет,  а
иногда - тут он кивнул МакКейну, - кто-нибудь делает так, чтоб он  отстал.
Но я так думаю, что теперь у нас  будет  небольшая  передышка.  -  Скэнлон
подождал, пока МакКейн посмотрит на него, и отвернул борт куртки,  показав
горлышко металлической фляжки. Он подмигнул и зашептал:
     - Из маленького агрегата, который есть у одного  моего  друга.  Почти
так же хорош, как потин, (ирландский самогон -  прим.  перев)  правда,  не
знаю, можно ли его сравнить с вашим виски.  Как  насчет  капли-двух,  чуть
погодя?
     - Отлично. А за что?
     - Скажем, в кредит. Когда мне понадобятся твои услуги, я дам знать. -
Скэнлон задумчиво почесал нос. - Но по слухам, которые до меня дошли,  ты,
кажется, уже заработал это.
     - Ну, с тем, кто наливает, не спорю.
     Скэнлон долго и заинтересованно глядел на МакКейна,  словно  оценивая
его.
     - И эта их система вовсе не так уж важна даже  для  него,  чтобы  так
волноваться.
     МакКейн вопросительно поднял глаза:
     - Какая система? Ты имеешь в виду Нолана? Русскую систему?
     - Да, конечно, что же еще?
     МакКейн нахмурился, не понимая,  к  чему  он  клонит.  Скэнлон  повел
глазами из стороны в сторону, словно показывая: и у стен бывают уши.
     - Они  тоже  никому  не  верят.  -  ответил  МакКейн,  кивнув,  чтобы
показать, что он понял знак. - Это что-то  вроде  условного  рефлекса.  Ты
знаешь, что крепостные Толстого не  хотели,  чтобы  он  отпускал  их.  Они
думали, что это ловушка. И учиться они тоже не хотели, потому что  думали,
что он обучит их и продаст царю в солдаты.
     Скэнлон грустно покачал головой.
     - Да, это ужасно. - Я не знаю, почему так получается.
     - Столетия жизни под властью хищных тиранов.  -  ответил  Скэнлон.  -
Система, только поощрявшая эксплуатацию.
     - Ты хочешь сказать - как у Бриттов?
     Скэнлон на мгновение взглянул на него.
     - Давай-ка выйдем прогуляемся. - предложил он.


     - Мне кажется, что ты начинаешь понимать, как делаются дела в  Замке,
Лью. У меня сложилось впечатление, что ты не новичок в таких делах, но где
ты набрался опыта - это целиком твое личное дело. - Они  вышли  из  задней
двери блока В на площадку для прогулок, где, как обычно по  вечерам,  было
полно серых фигур - гуляющих, стоящих, глазеющих.
     - И как тебе это место?
     - Странная тюрьма.
     - Да, это так. А у тебя есть какие-нибудь мысли, почему это так?
     МакКейн не видел смысла что-либо скрывать:
     - Это информационная шахта.
     - Да, это интересная мысль.
     - В каждой шахте есть шахтеры. И в каждой шахте  есть  руда.  В  этой
только трудно отличить руду от пустой породы.
     Да, МакКейн пришел к выводу, что все это заведение создано для  сбора
информации - занятие, к которому русские  всегда  питали  страсть.  И  для
агента  иностранной  разведки,  как  он  сам,  и  для  коренного  русского
диссидента Замок был полон людей, которые знали врагов режима  дома  и  за
границей, и, главное, их цели и намерения - бесценный  урожай  информации.
Конечно, здесь должны быть и сборщики  урожая.  Вряд  ли  он  был  первым,
пришедшим к такому выводу, и именно поэтому здесь никто никому не верил. В
теорию  укладывалась  и  мягкая  дисциплина  под  выдуманными  предлогами:
начальство  хотело,  чтобы  заключенные   встречались   друг   с   другом,
смешивались, общались и строили общие  планы  по  уничтожению  или  обману
системы - и чем больше у них развяжутся языки, тем лучше.
     Они  прошли  мимо  группы  гимнастов,  упражнявшихся  на  самодельных
снарядах, и Скэнлон  подтолкнул  МакКейна  к  собравшимся  в  центре,  где
импровизированный хор из десятка  заключенных  весело  распевал  румынскую
народную песню.
     - Ну что ж, мистер Эрншоу, или кто вы там  на  самом  деле,  я  решил
попытать с вами счастья. - Скэнлону пришлось наклониться и крикнуть ему  в
ухо, чтобы тот услышал. МакКейн обратил внимание, что  вокруг  все  заняты
тем же самым, не обращая на певцов никакого внимания. Он слегка улыбнулся,
когда цель этого песнопения дошла до него.
     - Почему именно со мной?
     - Три вещи, которых не делают стукачи.
     - Какие же?
     - Неважно. - ответил Скэнлон, а МакКейн уже догадался, о чем речь. Он
не выдавал себя за переведенного из другой части Замка, что  объяснило  бы
его знакомство с теми вещами, о которых новичок не знает; он  не  отрицал,
что говорит по-русски; он не  пытался  даже  рассказать  кому-нибудь  свою
"легенду", тем более убедить в том, что она подлинная. Скэнлон продолжал:
     - Кроме того, я горжусь тем, что неплохо разбираюсь в людях.
     - Ну что, Кев, я рад слышать это. И что же ты хочешь?
     - Купить твою душу, конечно. А чего ты еще ожидал от дьявола?
     - А кто сказал, что она продается?  Я  читал  в  книжках,  что  такая
сделка к добру не приведет.
     Скэнлон хлопнул его по спине.
     - Ага, осторожный, да? Это хорошо. Теперь - я думаю, что  кое-кто  из
моих друзей сможет тебе в чем-то помочь.
     - Это интересно. Продолжай.
     - Я так понимаю, что ты пытался получить по официальным каналам через
Лученко определенную информацию.
     - Я просил его о встрече с комендантом. Первый раз в первый  же  день
здесь, а потом - на третий.
     - А результат?
     - Никакого. Я думаю, что меня просто за нос водят.
     - А что  ты  хотел  узнать  -  вообще,  вообще?  Можно  не  указывать
конкретно.
     - Когда меня арестовали, я был с коллегой. Я  хотел  бы  узнать,  что
нового.
     Скэнлон кивнул и стал наблюдать за хором, который к тому времени  уже
исполнял песню, в  которой  МакКейн  узнал  мелодию  скрипичного  концерта
Брамса. Затем ирландец резко изменил тему разговора:
     - Тут дело не в том, что русские неспособные, понимаешь.  Их  система
просто не дает им разумной цели, к которой можно стремиться.  Их  поощряют
не за то, что они хорошо трудятся, а за выполнение Плана, даже если План -
бессмыслица. - Он помолчал и добавил с отсутствующим видом: - Это ведет  к
страшной коррупции, можно сказать,  присущей  этому  обществу.  Ничего  не
сделаешь, если не заплатишь нужной цены  нужному  человеку.  Но  с  другой
стороны, можно провернуть что угодно, если знаешь, кому заплатить.
     - Если Лученко нужно подмазать, он должен сказать об  этом.  Я  мысли
читать не умею.
     - Да, да, он накручивает людей, пока они не  забеспокоятся.  Набивает
цену. Но не исключено, что тебе нужен вовсе не Лученко. -  Скэнлон  сделал
паузу, покосился на МакКейна и наклонился к нему:
     - Кое-кто из нас в неплохих отношениях  с  офицером  охраны,  который
имеет доступ к центральной информационной  системе.  Я  могу  тебя  с  ним
свести. Он сможет узнать, есть ли новости о твоем друге.
     - А что он за это захочет?
     - Что кому от кого нужно? Деньги, выпивка,  секс.  Новое  пальто  для
жены, если у него есть жена, велосипеды для детей, если у него есть  дети.
На советском черном рынке шмотки с Запада и из Азии до  сих  пор  сказочно
дороги.
     - Слушай, может, для тебя  это  неожиданно,  но  я  приехал  сюда  не
упакованный для долгой стоянки. И я не думаю, что у меня такие уж красивые
глазки.
     Скэнлон опять начал бросать взгляды по сторонам.
     - Скажи, Лью, ты в свое время никогда не учился русскому? Ты, похоже,
немало о них знаешь.
     - Я изучал современную историю и языки. Это обычно для журналиста.  -
И то, и другое было правдой.  Лучше,  когда  легенда  настолько  правдива,
насколько это возможно.
     - А Достоевского ты читал?
     - Конечно.
     - Тогда ты должен  знать  о  существовании  тайного  общества  воров,
управлявших русским уголовным миром в царское  время.  Они  проникли  и  в
тюремную систему, получив для  себя  привилегии,  а  иногда  и  запугивали
тюремное начальство. Кроме того, они придумали систему связи, которая была
почти безупречной. - МакКейн кивнул. Солженицын писал столетие спустя, что
это  общество  действовало  и  обделывало  свои  делишки  и  много   после
революции. Скэнлон потянул МакКейна за  рукав,  и  они  медленно  зашагали
через площадку.
     - Организация работает до сих пор. Сегодня она превратилась в сложный
организм  под  названием  "Кооператив".  Она  выжила  благодаря  связям  с
государственной бюрократией и даже с КГБ. Она существует и здесь.
     - В Замке?
     Скэнлон неопределенно повел рукой.
     - Вообще на "Терешковой".
     - И мы знаем, кто?
     - Нет, пока не захотят они. Но  на  бирже  есть  определенные  номера
счетов, на которые ты можешь перевести свои "зачеты", и в  ходе  процесса,
который нас не должен интересовать, они превратятся в рубли  в  московском
банке. Через кодовую систему ты  разрешишь  своему  кредитору  -  в  нашем
случае офицеру охраны - снять их  оттуда.  Так  что  когда  ему  захочется
блондинку для себя или велосипедик для детишек,  он  найдет  желаемое  при
первом же отпуске на Землю. А ты, когда  окончательно  выберешься  отсюда,
рассчитаешься с Кооперативом в американских долларах, юанях  или,  скажем,
иенах - плюс проценты, разумеется.
     - Другими словами, это кредитная система для подкупа охраны.
     - Точно.
     - И сколько это стоит?
     - Недешево, должен признать. Но мы ведь и не говорим о самом надежном
в мире вложении денег.
     - А если он влипнет?
     - В каждом деле есть неоплаченные долги. Цена высока  и  потому,  что
потери приходится как-то возмещать.
     - А если кто-нибудь забудет расплатиться, когда выйдет?
     - Я бы очень советовал помнить об этом.
     МакКейн замолчал. Они дошли до барьера из проволоки в пяти  футах  от
стены и направились обратно. С возможностью подкупить охрану, офицеров  и,
может быть, даже кого-то из старшего начальства такая организация могла бы
подточить всю систему. Тот факт, что она просочилась даже в Замок, говорил
о том, что кто-то наверху решил, что она  лучше  послужит  его  интересам,
если  ей  не  мешать.  Если   это   творилось   и   на   Земле,   то   вся
советско-потемкинская деревня была на грани развала.
     Он сунул руки  в  карманы,  обдумывая  ситуацию,  в  которую  он  мог
попасть. Если офицер ничего не узнает, то МакКейн потеряет в лучшем случае
немного денег из  игры  "Монополия",  а  Кооператив  забудет  и  думать  о
повторении сделки. Если он получит то, что искал, а рубли  не  появятся  в
банке в Москве - это проблема этого офицера, а не МакКейна. Каково участие
в этом Скэнлона, удивился он. Ирландец не скрывал того, что сотрудничал  с
террористическими группировками, и МакКейн уже поместил  его  в  категорию
людей,  способных,  несмотря  на   внешнее   дружелюбие   и   рассчитанную
болтливость, в случае необходимости  действовать  безжалостно:  убийца.  А
вовсе не тот, кто делает приятное людям просто так.
     Они вернулись к поющей группе и там остановились.
     - А что ты с этого имеешь? - поинтересовался МакКейн. Ты в  доле  или
как?
     Скэнлон пожал плечами, бесстрастно глядя вперед.
     - Человек должен зарабатывать на жизнь. - Тон был уступчивым.
     МакКейн глубоко вздохнул.
     - Ладно, считай, что я в деле. Где мне расписаться?
     - Не волнуйся. Скоро услышишь.



                                    14

     На следующее утро четыре азиата из Сибири, живших в центральной части
камеры, забастовали. Они принадлежали к разным национальностям  и  сектам,
но у них был общий религиозный запрет, свиньи. Они забастовали,  когда  их
назначили чистить свинарник в одном из  агросекторов.  В  этот  день  была
очередь МакКейна убирать в  камере,  со  Скэнлоном  в  мастерской  работал
кто-то другой.
     Тряпки и порошок хранились в умывальной комнате в  конце  камеры,  но
порошок кончался. МакКейн переписал, что  ему  нужно,  и,  взяв  картонную
коробку, отправился на склад. Когда  он  вышел  из  умывальной  в  камеру,
азиаты  все  еще  сидели  на  своих  койках,  а  в  центре  комнаты  стоял
увещевающий Лученко:
     - Давайте обсудим это спокойно. Будьте честны со мной и я буду честен
с вами...
     Его слова адресовались к высокому узбеку со  светлой  кожей,  Ирзану,
который, похоже, был зачинщиком. Майскевик, как всегда, стоял на несколько
шагов сзади, руки сложены на груди, хмурый и молчаливый.
     Новость о забастовке быстро распространилась, и когда  МакКейн  вышел
на площадку блока, он увидел столпившихся  заключенных  из  В-3  и  других
камер, молчаливо демонстрирующих свою солидарность с азиатами. Рядом стоял
офицер с несколькими охранниками и уговаривал их разойтись  и  не  мешать.
МакКейн  вышел  из  блока  и  направился  по  улице  Горького  к   складу,
находящемуся в центре.
     - Уже устроились? - окликнули его сзади. МакКейн обернулся и  увидел,
что следом идет Питер Сэрджент,  англичанин  из  В-12,  камеры  на  втором
уровне. Ему было уже под сорок, светлые волосы  и  мальчишеское  выражение
лица, которое он пытался замаскировать неровными  усами.  Питер  показался
МакКейну дружелюбным и жизнерадостным,  напоминая  некоторых  англичан,  с
которыми ему пришлось работать в Европе.
     МакКейн подождал Сэрджента и они пошли дальше уже вместе.
     - Да, я уже привык. Даже к этим жутким азиатским играм. Почему  никто
не научит их играть в пристойную игру, футбол, например.
     - Вы имеете в виду футбол?
     - Ну,  наш  футбол,  американский...  Национальная  Футбольная  Лига,
Супер-Боул.
     - Ах, это! - Сэрджент фыркнул. -  Я  не  понимаю,  почему  вы  вообще
называете это футболом.
     - То есть?
     - Начать с того, что это не шар (Football - Foot означает  "нога",  а
Ball - "шар", "мяч" - прим. перев.), правда? Если быть до конца  логичным,
это сфероид около фута длиной. И при чем тут ноги, если большую часть игры
эту штуку перебрасывают руками?
     - Скажите, откуда вы?
     - Челтэнхэм, с запада. Бывали там?
     - Там - нет. Я был в  Англии  только  пару  раз.  Мне  нравятся  ваши
города, там все еще можно ходить по улицам пешком. Не  то,  что  у  нас  -
города превратились в аэропорты.
     - Ходить необходимо. Другого пути передвижения нет.
     В этот момент они услышали марширующих в ногу охранников,  звук  стал
громче и через секунду взвод, возглавляемый капитаном, вышел из-за угла  и
прошел мимо них к блоку В. МакКейн проводил их сердитым взглядом.
     -  Что-то  происходит.  -  заметил  Сэрджент.  Очевидно,  новости   о
последних событиях в блоке еще не дошли до него. МакКейн коротко рассказал
ему, в чем дело, затем оставил его на перекрестке  и  свернул  в  коридор,
ведущий вглубь Центра.
     Он прошел мимо нескольких мастерских, прачечной, и свернул на  склад,
где протянул коробку кладовщице  вместе  со  списком  необходимого.  Кроме
кладовщицы,  там  было  еще  две  женщины.  МакКейн  чувствовал,  что  они
разглядывают его. Подумав, он повернулся и поздоровался  с  ними  коротким
кивком головы.
     - Привет.
     Та, что повыше, с  черными,  туго  стянутыми  волосами,  смерила  его
бесстыдным оценивающим взглядом.  Она  было  ничего  себе,  но  лицо  было
жестким.
     - Я вас раньше не видела.
     - Вы всех здесь знаете?
     - Нет, но я запоминаю лица.
     - Что это у вас  за  акцент?  -  спросила  вторая,  полненькая  рыжая
курносая девушка. Они обе говорили, как русские.
     - Американский.
     - Американец! - Высокая выглядела  удивленной.  -  Это  редкость.  Вы
новенький, да?
     - Честно говоря, да.
     Она надула губы  и  протянула  руку,  двусмысленным  жестом  потрогав
верхнюю пуговицу на рубашке МакКейна.
     - У вас здесь много друзей? Я имею в виду - близких друзей. Их  можно
завести. Хотите?
     - Не знаю. Мне сейчас некому даже позвонить - телефон еще не провели.
     Пухленькая захихикала. Высокая махнула рукой в сторону появившейся из
склада огромной женщины, грохнувшей коробку на стойку.
     - Скажи Ганне, в любое время. Всего пятьдесят зачетов  на  бирже.  За
восемьдесят можно взять даже двух девушек и хорошо провести время.
     - Я подумаю.
     - Как тебя зовут?
     - Лью. Мне пора идти.
     - Лью. Я запомню. А меня - Зина.
     МакКейн вышел наружу,  держа  коробку  под  мышкой.  Запад,  кажется,
считает, что русских необходимо учить делать деньги.
     Когда он вернулся в блок, там были неприятности. Заключенных оттеснил
кордон из вооруженных охранников с оружием  наизготовку,  а  на  очищенной
площадке перед дверью камеры В-3 охрана держала троих забастовщиков. Рядом
с дверью стоял Лученко,  что-то  объясняя  капитану  охранников  и  майору
Бочавину,  коменданту  блока.  В  дверях  камеры  появился  Майскевик.  Он
вызывающе посмотрел на заключенных, глядящих на него издали, и  подошел  к
Лученко. Через несколько секунд из дверей камеры четыре охранника  вынесли
изуродованного Ирзана. Губы распухли и кровоточили, избитое лицо, кровь на
подбородке и рубашке. Похоже было, что забастовка окончена.
     Охрана построилась вокруг четырех азиатов.  Капитан  вышел  вперед  и
взвод зашагал к выходу. Майор Бочавин с двумя помощниками остался в блоке.
     - Что смотрите? - рявкнул он остальным заключенным. - Площадку  блока
очистить! Все в камеры, выходить сегодня запрещено. Немедленно по камерам!
     Злобно бормоча что-то под  нос,  заключенные  стали  расходиться  под
дулами оружия охраны. Охранники захлопнули решетчатую дверь, через которую
только что вошел МакКейн.
     МакКейн вернулся в свою камеру и обнаружил Смовака, Боровского и  еще
одного азиата из Сибири, с непроизносимым именем,  которого  все  называли
Чарли Чан, приводящих в порядок столы в центре  камеры.  Стало  ясно,  что
первое  дежурство  МакКейна  по  камере  не  принесет  ему  одиночества  и
возможности концентрации, которые так ценил Ко. Он прошел через  камеру  в
умывальную и обнаружил лужицу крови на полу и несколько пятен на  двери  и
на стенках. Мыши Рашаззи скреблись в клетке, безразличные  к  окружающему.
Глядя  на  кровь,  он  попытался  восстановить  события.  Охрана  отогнала
заключенных от камеры, пока Майскевик  расправлялся  с  Ирзаном?  Или  они
вывели трех остальных и просто оставили Майскевика с ним один на один?  Он
все еще глядел на пятна, когда дверь открылась шире, и в умывальную  вошел
Лученко, спокойно глядя вокруг. Затем он взглянул на МакКейна с выражением
интереса на круглом лице.
     - Займись делом. - посоветовал он и вышел. Скэнлон вернулся к  ужину,
вместе с остальными. У двери на улицу Горького стояла  охрана,  впускавшая
внутрь только заключенных из этого блока, на площадку блока  их  выпустили
только поужинать,  так  что  Скэнлону  не  нужно  было  рассказывать,  что
случилось.
     - Вот так  работает  система?  -  спросил  МакКейн.  -  Я  вижу,  что
Майскевик в нее вписывается.
     -  Действительно,  грязная   работа.   -   согласился   Скэнлон.   Он
заинтересованно глянул на МакКейна. - Ты думаешь, ты с ним справишься?
     - Зачем мне об этом думать?
     - Если ты хочешь сделать то, что  задумал,  тебе  придется  начать  с
него.
     МакКейн попытался посмотреть на  Скэнлона  вопросительно,  но  вопрос
настолько попал в точку, что он промолчал. Рядом не было никого и  Скэнлон
продолжил:
     - Я не знаю, что ты  задумал,  но  ты  что-то  задумал.  И  ты  видел
достаточно, чтобы знать - в  одиночку  человеку  ничего  не  сделать.  Все
остальные сейчас просто ждут того нужного человека, и  пойдут  за  первым,
который сможет набить болгарину морду. Может  быть,  это  не  то,  что  ты
называешь разумным,  но  так  устроен  мир,  и  с  этим  мирятся  все,  от
последнего мерзавца до короля, если тут есть разница.
     МакКейн представил себе эту сцену.  Он  был  вполне  уверен,  что  не
справится с Майскевиком в равной драке, если до этого дойдет. Но с  другой
стороны... в жизни его учили не очень беспокоиться о честной игре.


     На следующий день, в мастерской, Скэнлон сказал МакКейну,  чтобы  тот
отправлялся вечером в библиотеку на верхний уровень Центра,  и  открыл  на
терминале  библиотечного  компьютера   интерактивный   файл   "Архитектура
Византии". Кроме того, Скэнлон высказал не  совсем  понятное  и  в  высшей
степени сомнительное замечание о том, что "Капуста пляшет на Камчатке".
     - Ну и что это может значить?
     - Просто запомни.
     МакКейн сделал, как ему было сказано, и в десять минут  восьмого  тем
же вечером сидел перед  одним  из  библиотечных  терминалов.  Без  всякого
предупреждения текст на экране исчез, сменившись одной строкой:
     ГДЕ ПЛЯШЕТ КАПУСТА?
     КАМЧАТКА - ответил МакКейн. Экран опять очистился,  а  затем  на  нем
появился вопрос:
     ВЫ НУЖДАЕТЕСЬ В ИНФОРМАЦИИ. МОГУ ПОМОЧЬ. НУЖНЫ ДЕТАЛИ.
     МакКейн кратко описал Полу Шелмер. Экран снова очистился и  невидимый
корреспондент назвал цену. МакКейн отказался.
     ВЫ НЕ  УЧИТЫВАЕТЕ  КОНЪЮНКТУРУ  РЫНКА  -  заметил  экран  и  повторил
предложение. МакКейн снова отказался. Они немного поторговались и в  конце
концов пришли к соглашению. МакКейну было сказано, что через день или  два
он узнает все, что нужно - а затем экран снова мигнул и  на  нем  появился
библиотечный текст. Все следы прошедших переговоров исчезли.
     МакКейн подсчитал по текущему курсу зачета к рублю, а потом - рубля к
доллару, что это будет стоить ему четверть его дневной заработной платы  в
Вашингтоне. Ему даже не хотелось думать, каким будет его  долг,  когда  он
выберется. Да, если финансовый отдел РУМО не посчитает это необходимыми  и
неизбежными деловыми издержками, у него будут неприятности.



                                    15

     Дорогу чинили, она была усыпана кучами гравия, и на встречной  полосе
в  движении  образовался  просвет.  Сзади  на  дорогу  выезжал   маленький
фургончик, загородивший дорогу черному шевроле КГБ. Полиции рядом не было.
     - Смотри! - бросил Фоледа. Он резко нажал на газ, когда по  встречной
полосе мимо проехала машина, затормозил и крутанул руль,  заставив  машину
юзом развернуться на сто восемьдесят градусов. Потом он сбросил газ, чтобы
не потерять управления, и аккуратно выехал на встречную полосу, не обращая
внимания на возмущенные гудки водителей сзади.  Проезжая  мимо  беспомощно
глядящих на него агентов, он добродушно помахал им рукой.
     - Бернар, ради Бога, что ты вытворяешь? -  воскликнула  остолбеневшая
Барбара.
     - Поддерживаю форму. Приятно чувствовать, что ты еще  можешь  сделать
такое. - Фоледа показал рукой назад. - Кроме того,  они  мне  давным-давно
надоели. Куда ни поедешь - эти шпики тащатся за тобой.
     - Ты с Майрой так же ездишь?
     - Ты, наверное будешь удивлена, но это именно она показала мне  такой
трюк.
     - Ты знаешь, нет. А что, это правда?
     - Да. Когда она была еще ребенком, ее брат  делал  такие  номера  для
кино.
     - А разве тебе не показывали такое на спецобучении?
     - Показывали. Но у Майры это получается лучше.
     Они  срезали  угол  через  автостоянку  у  магазина,  и  поехали   по
параллельной улице.
     - Ты уверен, что мы успеваем? - спросила Барбара, взглянув на часы.
     - Мы приедем быстрее, чем если бы ехали по той дороге, судя по  тому,
как ее  расковыряли.  Это  еще  одна  дорога  в  Лэнгли.  -  Они  ехали  в
штаб-квартиру ЦРУ. Человек по имени Роберт Литерлэнд позвонил и сказал, не
вдаваясь в детали, что у ЦРУ  есть  кое-что,  чем  может  заинтересоваться
Фоледа. Так как туда же направлялся и Джеральд Керн, Фоледа решил, что это
связано с "Терешковой".
     -  Кстати,  перед  тем,  как  вспомнить  молодые  годы,   ты   что-то
рассказывал...
     - Ах да, про Лью МакКейна и эту даму из ВВС. Когда я говорил с  Дядей
Филом и Волстом, у меня сложилось такое впечатление  что  Советы  и  Штаты
играют друг с другом в кошки-мышки.  Нам  потребовалось  достаточно  много
времени даже для того, чтобы объявить, что пропали два человека. Мы  хотим
связаться с ними, а пока Советы  не  разрешат  это,  наши  люди  вынуждены
говорить о них, используя их вымышленные имена. Но Советы отказывают нам в
этом. Они хотят их настоящие имена, должности, и наше признание в том, что
это было официальное задание и мы провалились.
     - Но они не собираются объявить об этом публично?
     - Пока еще нет. Они могут позволить себе придержать это про запас.  А
сейчас мы даже не знаем, что происходит с нашими людьми. Мы даже не  знаем
точно, где они находятся.
     Барбара вздохнула и посмотрела в окно, на бесконечный ряд  ухоженных,
старомодных деревянных домиков  с  крытыми  крылечками,  ярко  окрашенными
ставнями и газонами, прячущимися за живой изгородью из густого кустарника.
     - Без сомнения, Лью позаботится о себе. - сказала она, помолчав. -  Я
беспокоюсь об этой женщине из ВВС, Брайс. Не лучший  путь  к  славе,  ведь
все, что она хотела - это быть ученым.
     Фоледа хмыкнул, неодобрительно или  с  симпатией  -  трудно  сказать.
Барбара повернулась к нему.
     - Что она за человек? Что  ты  узнал,  когда  говорил  с  полковником
Рэймондом в Хэнском?
     - Кое-что узнал. Она из семьи с военными традициями, в основном флот.
Родилась в Такоме, штат Вашингтон, отец был инженером на ядерных подводных
лодках, мать росла на базах флота от Шотландии до  Японии,  и  привыкла  к
отсутствию мужчин дома. Рэймонд считает, что  именно  поэтому  Пола  такая
упрямая.
     - Упрямая? В этой ситуации это не так уж и плохо.
     - Может быть. А может быть, нет. Рэймонд  и  я  не  пришли  к  одному
мнению. Она отличный ученый, но ее стремление защитить  науку  граничит  с
фанатизмом. Этическая  чистота  науки,  объективность,  честность  и  тому
подобное.
     - А-га. Итак?
     - Поэтому она с пренебрежением относится к  политике  и  к  причинам,
из-за  которых  необходимо  заниматься  подобного  рода  работой.  Рэймонд
говорит, что иногда с ней трудно работать даже на  одной  стороне  фронта.
Другими словами, ей не нравится подчиняться людям, которые уступают  ей  в
интеллектуальном смысле. И это, может  быть,  хорошо.  Но  если  ее  будут
допрашивать люди такого же склада, то это  может  ударить  по  ней  самой.
Будем надеяться, что это не причинит ей особого вреда.


     Новость ЦРУ была - известный русский  ученый,  руководитель  крупного
исследовательского центра по проблемам связи хочет перебежать. Он связался
на научной конференции в Японии с американцем Мелвином Боуэрсом, а  Боуэрс
сообщил об этом в посольство США в Токио. Сейчас Боуэрс дома, в Штатах.
     Фоледа откинулся на спинку кресла и с  отсутствующим  видом  постучал
ногтями по зубам. Перед  ними  висела  огромная  карта  Советского  Союза.
Подумав, он спросил:
     - Так где, вы говорите, это место?
     Джеральд Керн нажал несколько кнопок на маленьком пульте  управления,
встроенном в стол. К удивлению Фоледы, этим утром он держал себя в  руках,
а не расхаживал все время по кабинету. На карте световая  указка  показала
на точку в районе Вилюйских гор, в безлюдной  части  Сибири  между  реками
Лена и Оленек. На  одном  из  вспомогательных  экранов  рядом  с  основным
появилась увеличенная фотография со спутника,  группа  зданий,  окруженных
оградой, какие-то сооружения, и вокруг - лес радиоантенн. С одной  стороны
за оградой были видны монотонные ряды жилых зданий, с другой стороны между
оградой и лежащей недалеко цепью холмов не было  ничего,  кроме  случайных
деревьев и кустарника.
     - Это Сохотск. Расположен на Центральном Сибирском Плато  в  двухстах
милях к юго-западу от города Жиганска. Это важный узел в советской военной
стратегической сети связи, одна из основных станций космической связи.
     Литерлэнд, крепко сложенный ЦРУшник  лет  тридцати,  с  длинными,  до
ворота рубашки, светлыми волосами и широкими прямыми  плечами  футбольного
защитника,  свободно  откинулся  в  кресле,  его  поза  контрастировала  с
напряженной прямой фигурой Керна. Он поднял руку:
     - Мы подозреваем, что там происходит что-то еще: что-то очень большое
и очень секретное. Вот почему Таксист может быть особенно  полезен.  -  на
вечном секретном жаргоне, на котором  говорят  разведчики,  "Таксист"  был
псевдоним для профессора Дьяшкина.
     - А это ближайший город - в двухстах милях? - спросил Фоледа.
     - Нет, в десяти милях к северу есть маленький  промышленный  городок,
Нижний Залесский. - ответил Керн. - Около пяти тысяч  человек.  Но  он  не
имеет  отношения  к  Сохотску.  Его  построили  для  рабочих   строящегося
горнообогатительного комбината, Сохотск отделен от него горами.
     - А далеко от Сохотска до этого комбината?
     - Шесть - десять миль, по-моему. - сказал Керн, глянув на Литерлэнда.
Тот кивком подтвердил его слова.
     - За горами. - повторил Фоледа.
     - Да. - Керн выглядел растерянным. - А это важно?
     Фоледа пожал плечами.
     - Откуда мне знать? Я пытаюсь составить общую картину. - он покосился
на Барбару. - У тебя еще есть вопросы, Барб?
     Та заглянула в свои бумаги.
     - С Боуэрсом все в порядке? - Да, как насчет этого профессора Боуэрса
из Калифорнии? Можно спать спокойно?
     Литерлэнд кивнул.
     - Первоклассное досье. Он имеет допуск  к  правительственным  работам
высшей степени секретности, уже шестой год. Уравновешенный, женат, никаких
личных проблем, никаких проблем в семье.  Сейчас  мы  проверяем  все,  что
могло измениться со дня его последней проверки.
     - А если нам потребуется поговорить с ним?
     - В настоящий момент он здесь, на расстоянии пятнадцати минут езды.
     Фоледа удовлетворенно кивнул. Он посмотрел сначала на Керна, потом на
Барбару,  словно  ожидая  дальнейших  вопросов  или  комментариев,   потом
повернулся к Литерлэнду.
     -  О'кей.  Итак,  Роберт,  что  ты  можешь  сказать  нам  о  товарище
профессоре Игоре Лукиче Дьяшкине, он же "Таксист"?
     Литерлэнд вызвал из базы данных досье. На столе  перед  каждым  лежал
плоский настольный экран, на котором появилась надпись:

     ТАКСИСТ: КРАТКИЙ ЛИЧНОСТНЫЙ ПРОФИЛЬ

     В левом верхнем углу была фотография мужчины около пятидесяти лет,  с
молодым лицом, прямые губы, открытый взгляд, обычная стрижка  с  пробором.
Под фотографией были данные о росте,  весе  и  другая  личная  статистика.
Через пару секунд синтезированный голос начал читать биографию Дьяшкина, а
в нижней части экрана поползли строки читаемого текста.

     Родился 6 апреля 1964 года, Тула, СССР
     Отец: Антон Константинович, 1935 г.р., Ленинград, инженер-технолог
     Мать: Наталья Павловна, ур. Сибирова, 1939 г.р., Одесса, служащая
     1973 Переехал с семьей в Орел.
     1979 Вступил в комсомол.
     1982 Поступил в Харьковский Университет. Окончил университет в  1987,
инженер электронной промышленности.
     1987-1994 Служба в  Военно-Морском  Флоте:  два  года  аспирантуры  в
Военно-Морском Техническом Институте, Ленинград,  год  службы  на  станции
спутникового слежения, два года  службы  на  Тихоокеанском  флоте,  войска
связи, Владивосток. Уволен в запас в звании младшего лейтенанта.
     1994    Военно-Морская    Подводно-Исследовательская     Лаборатория,
Севастополь. Работа над обеспечением связи с подводными  лодками.  В  1996
защитил докторскую диссертацию по системам связи.
     2003 Женился на Анне Николаевне Пенковой, администратор  в  агентстве
Аэрофлота. В 2011 году брак расторгнут.
     2005 Профессор радиофизики, Московский  Государственный  Университет.
Постоянный консультант Министерства  Космических  Наук  по  стратегическим
военным сетям связи Главнокомандования.
     2010 Член Академии Наук СССР.
     2015 Исполнительный директор центра в Сохотске.

     Когда голос умолк, Фоледа некоторое время  продолжал  изучать  текст.
Потом он поднял глаза и посмотрел на стену с экранами.
     - Выглядит солидно. У нас есть какие-нибудь концы,  почему  он  хочет
перебежать?
     - Мы не знаем. - откровенно ответил Литерлэнд.  -  Вроде  бы  у  него
репутация бабника - кажется, он и развелся из-за того, что чересчур  много
трахался с посторонними. Это, конечно,  могло  рассердить  кого-нибудь  из
начальства, но это вряд ли причина. Это придется выяснять, когда мы  будем
с ним говорить.
     - Да, действительно. - вмешалась Барбара, которая словно ждала,  пока
они доберутся до этого. - Как вы собираетесь сделать это? Где он сейчас?
     - Дома, в Сибири, насколько мы знаем. - ответил Литерлэнд.
     - Ну и как мы будем с ним разговаривать?
     - Это было в папке, которую он передал Мелвину Боуэрсу  в  Японии.  -
пояснил Керн. - В ней был код, который он предлагает,  чтобы  связаться  с
нами напрямую, через систему АНБ.
     - Ты хочешь  сказать,  прямо  через  нашу  коммуникационную  сеть?  -
уточнила Барбара. - Никаких пакетов, которые должны  подбирать  ребята  из
нашего посольства в Москве?
     - Он в трех тысячах миль от Москвы. И кроме того, зачем  использовать
эти мелодраматические методы? Там в его распоряжении,  может  быть,  самое
сложное коммуникационное оборудование в мире, стоимостью не один  миллиард
рублей.
     -  О'кей...  И  как  он  собирается  его   использовать?   -   Фоледа
почувствовал себя неуютно.
     - Он в состоянии передать нам что угодно, потому что  русские  каналы
связи постоянно прослушиваются АНБ. И поскольку мы знаем, что  за  код  он
использует, мы просто будем вылавливать все, что адресовано нам.
     - А отвечать мы будем так же? - спросила Барбара.
     - Конечно. А что?
     - У него серьезный код? - поинтересовался Фоледа.
     - Детский. Он профессор, а не шпион.
     - То есть их дешифровщики прочтут его.
     - Конечно, они выловят его. - согласился Керн. -  Но  даже  если  они
знают, что мы передаем, то это еще не значит,  что  они  поймут,  что  это
значит.  Кроме  того,  они  не  знают  и  не  могут   узнать,   кому   это
предназначено.
     фоледа выглядел совсем неуютно.
     - Еще одна техническая штучка. Такое уже  было.  Сначала  у  нас  был
надежный путь передачи файла "Апельсин" на Землю с "Русалки". Файла мы  не
получили, а "Волшебник" попал на Лубянку. Потом  мы  послали  наверх  двух
наших людей, чтобы забрать оттуда этот файл. Мы снабдили их не техникой  -
чудом века. Файла у нас все еще нет, наши люди не вернулись, и в этот  раз
мы даже не знаем, где они. А теперь вы хотите, чтобы я купился на это?
     Керн нервно потеребил свои усы, вскочил  и  зашагал  по  комнате.  Он
подошел к экрану и обернулся:
     - В этот раз все действительно по-другому,  Бернар.  Я  проверил  все
детали лично и я удовлетворен. В  этот  раз  нам  не  надо  никого  никуда
посылать. Все, чего он хочет - это говорить. Мы просто  будем  слушать.  А
когда нужно будет ему ответить, мы просто пропустим ответ  через  один  из
компьютеров в Форт Мид и передадим  это  на  нашей  постоянной  волне,  на
которой мы все время передаем. Весь риск берет на себя он.
     - Это слишком похоже на то, что я уже слышал раньше.
     - Но Таксист в центре Сибири, там где  олени  пасутся.  Что  еще  нам
делать?
     - Хммм. - Фоледа снова принялся барабанить по зубам, мрачно глядя  на
экран, на фотографию Дьяшкина. Потом он перевел взгляд  на  фотографию  со
спутника.
     - Послушайте, а зачем вы вообще впутываете в  это  дело  РУМО?  Такие
вещи  -  это  компетенция  ЦРУ.  Или  вы  считаете,  что  и  мы   в   этом
заинтересованы?
     Керн отошел от экрана, потирая руки.
     - Ты прав, Бернар. Вы заинтересованы в этом,  потому  что  Сохотск  -
основная станция связи с "Русалкой", где все еще  могут  быть  двое  наших
людей.
     Литерлэнд добавил:
     - Если Дьяшкин просит нас  об  убежище,  то  с  нашей  стороны  будет
очевидно потребовать доказательств того, что он серьезен. Может  быть,  мы
сможем убедить его попытаться  узнать,  что  случилось  с  вашими  людьми.
По-моему, это стоит того.
     Фоледа выглядел уже более заинтересованно.
     - Так это что? - спросил он. - ЦРУ раздает бесплатные подарки?
     Литерлэнд улыбнулся в ответ.
     - По-моему, мы договорились, что мы по одну сторону фронта.
     Фоледа посмотрел на Барбару. Та покачала головой в знак того, что  не
может найти больше никаких зацепок.
     - О'кей. - объявил он. - Предположим, я клюнул. Но ведь очевидно, что
в таком случае Таксист полезен нам только, пока он в Сохотске. Значит,  мы
должны поощрить его, но оттуда не выпускать.
     - Мы надеялись, что ты именно это и скажешь. - Керн вернулся к своему
креслу и сел. Литерлэнд кивнул:
     - Великолепно.
     -  Черствая,  бессердечная,  рассчитанная  эксплуатация  человека.  -
заметила Барбара.
     - Работа такая. - со вздохом согласился Фоледа.



                                    16

     Когда Пола была  еще  студенткой,  в  ее  комнате  среди  фотографий,
графиков и различных цитат - средоточия мудрости, развешанных  по  стенам,
висел плакат следующего содержания:

     Тот, кто не знает, и не знает, что он не знает - дурак.
     Избегай его.
     Тот, кто не знает, и знает, что он не знает - невежа.
     Научи его.
     Тот, кто знает, и не знает, что он знает - спящий.
     Разбуди его.
     Но тот, кто знает, и знает, что он знает - мудрец.
     Иди за ним.

     Внизу Пола дописала однажды, в приступе разочарования:

     Тот, кто не знает, знает он или не знает вообще - политик.
     Избавься от него!

     Пола никогда особенно не любила политику.
     Она росла в "военно-морской" семье, у матери,  которую  она  обожала,
был  независимый  склад  ума,  и  большинство  девочек,  с  которыми   она
встречалась  подростком,  казались  ей  глупыми  занудами,  а  большинство
мальчиков - либо  незрелыми  сорванцами,  либо  безнадежно  серьезными,  и
исключения встречались редко. Так что  свободное  время  она  предпочитала
проводить в одиночестве, чаще всего  за  компьютером  или  с  книгой.  Она
читала Рэнда, Канта и Ницше, когда была  в  серьезном  настроении,  крутую
фантастику - чтобы расслабиться, и  книги  об  НЛО,  экстрасенсах,  всяких
медицинских  чудесах,  астронавтах  древности  и  тому  подобное  -  чтобы
развлечься.  Она  экспериментировала  с   наркотиками,   которые   ей   не
понравились, выпивкой - тут было все в порядке, и сексом - это было просто
чудесно.  Когда  она  училась,   строгость   точных   наук   казалась   ей
стимулирующей, а  вот  гуманитарными  науками  она  занималась  постольку,
поскольку: они удивляли ее размытостью и  были  чересчур  субъективными  в
своей относительной правоте, неизменно привлекая к себе именно тех  людей,
которых она терпеть не могла.
     Однажды, в студенческий период жизни, Пола  оказалась  на  диспуте  с
группой   студентов-социологов,   которые   утверждали,    что    добились
положительных результатов в серии  опытов  по  экстрасенсорной  перцепции.
Пола  показала,  что  аналогичных  результатов  можно   достичь,   выбирая
отдельные фрагменты из ряда случайных чисел, еще  раз  доказав  миру,  что
иногда людям везет, иногда - нет,  а  в  большинстве  случаев  они  бродят
где-то посередине. Это откровение не удивило бы опытного игрока  в  карты,
но на судей и редактора студенческого журнала  ее  усилия  впечатления  не
произвели, и они отдали пальму  первенства  паранормальным  социологам  на
основании того,  что  "существование  экстрасенсорной  перцепции  не  было
опровергнуто".  Пола   разочарованно   заметила,   что   и   существование
Санта-Клауса тоже никто не опроверг, но тщетно.
     Решив заняться наукой, но не имея средств на учебу,  она  последовала
семейным традициям и выбрала военную службу, поступив в ВВС в  2000  году,
когда ей было 18 лет. После начального  обучения  она  поступила  в  школу
электроники на  авиабазе  Кислер  в  Миссури,  заработала  там  стипендию,
перевелась в Командование Связи, и выучилась  на  доктора  в  университете
Чикаго - деньги за учебу заплатили ВВС. Потом она  работала  в  Пентагоне,
испытывая военную аппаратуру специального назначения, приходилось ездить в
центр НАСА Годдард и исследовательский центр ВВС в  Лэнгли.  Эти  годы  ее
жизни были скучны и однообразны, и  Пола  отгоняла  скуку,  ведя  роман  с
продолжением с женатым офицером, на двадцать лет старше ее, по имени Майк.
Ей это нравилось, он был нонконформистом, и это привлекало  ее,  повышений
по службе Майк добивался благодаря своей компетентности, а не за  красивые
глазки, выслугу лет  и  высокий  общественно-моральный  облик,  как  часто
бывает в армии в мирное  время.  Но  через  два  года  Майка  перевели  на
Средиземное море, и Пола, чтобы сменить обстановку, еще  раз  попросила  о
переводе. В Хэнском-Филд она прижилась, и  вскоре  стала  специалистом  по
анализу  ворованного   русского   и   восточноевропейского   компьютерного
оборудования.
     За все это время ее нелюбовь к политикам и экономистам только  росла.
По мнению Полы, любой с головой на плечах  мог  видеть,  что  термоядерные
реакторы, космические полеты, компьютеры и генная  инженерия  окончательно
отправили Томаса Мальтуса на покой. Люди могли больше не голодать, и у них
не было ни одной логической  причины  продолжать  сражаться  за  что-либо.
Война только истощает ресурсы, за которые она и ведется. Вот уже пятьдесят
лет ученые твердили миру, что энергии вокруг много и ее  хватит  на  всех,
что  планета  не  перенаселена  и  никогда  не  будет  перенаселена,   что
современный образ жизни лучше, безопаснее, здоровее,  чем  так  называемый
"естественный"  образ  жизни  был  когда-либо.  Но  общество  об  этом  не
догадывалось. Это была не новость, а о чем не говорит массовая  информация
-  того  не  существует.  Политики  не  видели  этого,   а   может   быть,
притворялись, что не видели, потому что это были не  те  новости,  которые
возбуждают страх  и  привлекают  дополнительные  денежные  средства,  и  в
результате они породили культурный пессимизм, благодаря которому  двадцать
первый век стал веком  Азии.  Пола  заметила  про  себя,  что  политики  -
пожалуй, самые неподходящие люди для управления миром.
     А чтобы охарактеризовать управление тем местом,  где  она  находилась
сейчас, самым подходящим было бы слово "глупость". Так думала  сидящая  на
нарах с тонким одеялом Пола, устало оглядывая пустую камеру, в которой она
сидела  уже  так  долго,  что  сбилась  со  счета.  Под  потолком   горела
единственная лампочка без абажура, она никогда не  выключалась,  а  иногда
горела вполнакала, но эти перепады были так нерегулярны, что  окончательно
запутали ее и она сбилась со счета дней. Ее перевели сюда  из  двухместной
камеры, где постоянно менялись подсадные сокамерники, настолько очевидные,
что однажды она не выдержала и рассмеялась, впервые со  дня  ареста.  Если
это и есть пример русского коварства, перед которой Запад дрожал сто  лет,
то Запад заслужил, что его затмила Азия, подумала она тогда.
     Первой было Хильда  из  Восточной  Германии,  улыбчивая,  со  светлой
челкой и кукольными голубыми глазами.
     - Я твой друг. Я здесь по ошибке. Я знакома с очень важными людьми  и
я смогу помочь тебе, когда меня освободят. Но сначала я хочу знать о  тебе
побольше. Как тебя зовут? Откуда ты?...
     Потом была Люба, арестованная якобы  за  подрывную  пропаганду  среди
студентов в Ростове. Эта запугивала:
     - Они твердят миру, что они изменились, но  это  не  так.  Ничего  не
изменилось. Они все такие же гады. Они не дадут тебе спать неделю, а то  и
больше, посадят тебя в камеру, где мороз  ниже  нуля,  будут  морить  тебя
голодом, пока ты не сдашься. К тому времени, как тебя передадут вашим,  на
тебе уже не останется никаких следов пыток, но ты скажешь им все, что  они
захотят узнать. Ты мне нравишься. Я не хочу, чтобы ты причиняла себе боль.
Почему бы просто не облегчить свою участь?
     Эффект  был   противоположен   тому,   на   что   они   рассчитывали.
Первоначальный страх Полы уступил место  решимости,  выросшей  из  чувства
презрения. Бесконечные допросы продолжались и продолжались, на одной и той
же ноте, и постепенно с Протворнова и его труппы упала  маска,  они  стали
похожи на плохих актеров, исполняющих механические и  стилизованные  роли.
Изнуряющая монотонность была вовсе не специальным, как ей сперва казалось,
приемом, чтобы измотать ее. От допросов  в  памяти  остались  разрозненные
неопределенные   воспоминания,   допрашивавшие   рассуждали   о   религии,
общественных науках, вещах, которые не имели никакого отношения ни к  ней,
ни к ее положению - похоже, о чем угодно, лишь бы  убить  время.  Судя  по
всему, им больше было нечего сказать, и  они  просто  ждали,  пока  кто-то
другой решит, что делать дальше.
     Она наклонилась вперед, подоткнула одеяло под ноги, натянула  его  на
плечи. В камере было то жарко, то холодно, но никогда не  было  нормальной
комнатной температуры. Она тихо фыркнула. Вот, значит, как с ней  борются.
Если так, то это не только посредственно, но  и  просто  по-детски.  Можно
оказать себе медвежью услугу, переоценивая соперника. Может  быть,  именно
этим Запад занимался последние сто лет.
     Все эти дни, недели, месяцы - сколько уже она там  заперта,  -  чтобы
хоть  чем-то  заняться,  она  прокручивала  в  голове  старые  споры.  Она
вспомнила статьи о чудо-счетчиках  и  пыталась  изобретать  новые  способы
быстрого счета. Одна индуска перемножала в уме две тринадцатизначные цифры
за двадцать восемь секунд. Пола пришла к выводу, что лучше  всего  считать
слева направо, прибавляя частные суммы в прогрессии, а не так, как учили в
школе, справа налево. Может быть, в школе учили считать именно так, потому
что это занимало меньше места на бумаге. Она играла  со  словами.  Сколько
можно сложить палиндромов?  Вспоминала  бесполезные  факты.  Сколько  имен
собственных   начинается   на   Г?   Занималась   абстрактными    научными
рассуждениями. Как выглядел бы мир,  если  бы  постоянные  Планка  были  в
миллион раз больше? И просто вновь переживала свою жизнь.
     Из всей жизни в Массачуссетсе ей запомнились теплые летние  субботние
вечера, портовый рынок в Бостоне. Она уходила туда  со  своими  случайными
ухажерами, они шли в толпе,  по  тротуару  мимо  небольших  ресторанчиков,
заходили в один или два бара, потом соображали, где же наконец  поужинать.
Веселые  придурки  с  бесцветными  шутками   для   знакомства   долго   не
удерживались. У тех, кому было что сказать, получалось  лучше.  Эрншоу  не
хотел вписываться ни в одну из этих категорий. Пола часто  думала,  что  с
ним случилось после Первого Мая. Может быть, он уже не на "Терешковой".
     Ее раздумья прервал звук отпираемой двери. Дверь открылась внутрь,  и
охранник с пустым восточным лицом шагнул в камеру, на секунду задержавшись
снаружи.
     - Ты... давай выходи.
     Пола  вздохнула,  сбросила  одеяло  и  поднялась.  Она,  как   могла,
попыталась расправить помятую рубашку и брюки,  автоматически  смахнув  со
лба вечно сбивающуюся прядь. Охранник шагнул к ней и  протянул  руку,  как
будто собираясь вытянуть ее из камеры, Пола отступила и смерила его долгим
взглядом. Охранник заколебался и отошел в сторону. Они  вышли  в  знакомый
серый коридор с нумерованными дверями.
     Охранник провел ее вверх  по  лестнице,  за  угол,  и  вдоль  другого
коридора в узкий холл с кушетками  у  стенок.  Дверь  в  комнату  генерала
Протворнова была открыта и Пола увидела его уже сидящим внутри за столом с
сигаретой в зубах. Охранник махнул ей рукой, но не успела  она  сделать  и
шаг вперед, как в комнате раздался телефонный звонок и в  двери  показался
второй офицер, таким же жестом остановивший ее. Он захлопнул дверь и  Пола
отступила. Двое охранников перешли в режим зомби  и  стояли  в  нескольких
ярдах, глядя в разные стороны, и вероятно,  понятия  не  имея,  что  будет
дальше. Она  села  на  скамейку,  ожидая  их  реакции,  но  они  никак  не
отреагировали.
     Из-за другой двери вдруг послышался  громкий  разговор,  она  подняла
голову, и в этот момент дверь открылась и наружу вышел русский  лейтенант.
Ему вслед летел саркастический женский голос, Пола поняла только несколько
фраз, ее русский был не настолько хорош:
     - Правильно, давай беги,  зови  охрану...  боишься,  укушу?  А  мы-то
думали, что вы защищаете нас!
     - Сядьте, пожалуйста. - Вмешался другой, мужской, голос.
     Лейтенант вернулся к двери.
     - Вы хотели поговорить с компетентным специалистом? Так вот, сейчас я
найду такого специалиста. У нас ведь компетенции не хватает.
     - Мозгов у вас не хватает! -  выругалась  женщина.  -  Я  вам  что  -
карманник или блядь? Я старший научный сотрудник, из Новосибирска. Вам это
о чем-то говорит?
     Пола подняла  брови.  Новосибирск  был  одним  из  крупных  советских
научных центров, особенно в области физики.
     - Меня бросили сюда по политическим причинам, мои права нарушены, и я
протестую против  того,  как  со  мной  обращаются.  Я  требую  встречи  с
начальником этого заведения. Вы что, не соображаете? За  такое  вас  могут
отправить обратно на Землю, на десять лет в лагеря!
     - Потерпите немного, если можете. Я  получу  инструкции.  -  с  этими
словами лейтенант окончательно вышел из комнаты. Охрана вытянулась.
     - Вольно, вольно. - буркнул лейтенант. - Присмотрите, чтоб эта  сучка
не смылась. О Господи, еще одна. - он увидел на скамейке Полу.
     Лейтенант оставил дверь открытой и Пола слышала  обрывки  телефонного
разговора.
     - Да, это полковник Тюленев. Извините, Сергей Геннадьевич есть? А  вы
его не видели?... У нас проблема. Найдите его, и пусть  он  позвонит  мне,
ладно? Нет, ничего страшного, но я бы хотел...
     Тут Пола сообразила, что  женщина,  кричавшая  в  кабинете,  стоит  в
дверях. Она посмотрела на  Полу,  затем,  бросив  безразличный  взгляд  на
охранников,  подошла  к  ней  и  села  рядом.  Охранникам   было   сказано
проследить, чтобы она не смылась. Она не смылась, поэтому они остались  на
местах и не вмешались.
     Этой женщине больше сорока, подумала Пола. Плотная фигура в рыжеватом
свитере и коричневой юбке. Ее огненные  рыжие  волосы  волнами  падали  на
плечи, твердое скуластое лицо, у нее был четко очерченный лоб, выступающий
решительный  подбородок  и  ясные  уверенные  глаза.  Она  еще  не  успела
отдышаться и грудь заметно вздымалась. Несколько секунд она изучала  Полу,
а затем что-то прошептала по-русски. Пола  не  поняла,  что,  но  тон  был
дружелюбным и заинтересованным. Невольно у нее  возникло  горячее  желание
поговорить с этой женщиной, ей  очень  хотелось  использовать  возможность
по-настоящему поговорить с человеком, впервые с того дня, как она и Эрншоу
были арестованы. Она покачала головой и ответила,  что  она  иностранка  и
плохо говорит по-русски.
     - Англичанка? - по-русски спросила женщина.
     - Нет. Американка. - так же по-русски ответила  Пола,  опять  покачав
головой.
     Женщина понимающе хмыкнула и перешла на английский, понизив голос  до
шепота:
     - Я слышала, что недавно арестовали  двух  американских  шпионов.  Вы
одна из них?
     Пола пожала плечами и не ответила. Женщина чуть заметно улыбнулась  и
наклонилась ближе.
     - Послушайте меня, я знаю их лучше. Они будут запугивать вас. Но  это
блеф - Сталин давно в могиле, а те окаменелости, что  заправляют  сегодня,
слеплены из другого теста. Вся эта сгнившая система вот-вот развалится,  и
они знают это. Не бойтесь, и ни в чем не признавайтесь. Когда они  увидят,
что у них не получается, они отступятся.
     Прежде чем Пола успела ответить, из кабинета вышел полковник.
     - Это еще что!? - рявкнул он на охранников. - Американка в  одиночном
заключении и ей запрещено с кем-бы то ни  было  разговаривать!  Запрещено!
Ясно!? - он повернулся  к  русской.  -  А  вы,  умничаете  здесь,  вам  не
разрешали выходить из помещения. Сейчас здесь будет генерал.
     Полковник взялся за дверь рукой. Русская встала и зашла внутрь, гордо
и не торопясь, на ходу обернувшись  и  ободряюще  кивнув  Поле,  словно  в
подтверждение своих слов. Весь разговор занял не больше нескольких секунд.
Может быть, потому, что ей так хотелось этого разговора, когда  Протворнов
наконец  вызвал  ее  в  кабинет,  Пола  чувствовала,  что  какая-то  часть
несгибаемой силы,  которую  излучала  русская,  перешла  к  ней.  Она  все
отрицала и ни в чем не призналась. Ей угрожали, она не  обращала  внимания
на угрозы. То же самое повторилось и в следующий раз, и еще раз.
     И в конце концов, как и говорила русская, следователи сдались. В один
прекрасный день Поле объявили, что ее увозят, но не в Москву, а  наоборот.
Ее должны перевести в место, которое называется Замок.



                                    17

     Два красноармейца, в клубах дыма от догорающего  немецкого  танка,  с
автоматами за  плечами,  вскарабкались  на  купол  разбитого  рейхстага  в
Берлине и установили там красный флаг. Зазвучало триумфальное  крещендо  и
на весь экран  гордо  развернулся  серп  и  молот  на  фоне  неба  и  трех
пролетающих штурмовиков.
     Когда зажегся свет,  многие  захлопали.  Субботнее  кино  в  блоке  В
закончилось.  Фильм  был  о   русском   Джеймсе   Бонде   времен   Великой
Отечественной, по имени Штирлиц,  который  внедрился  в  нацистское  СС  и
саботировал  попытки  Генриха  Гиммлера  и  Аллена   Даллеса,   тогдашнего
руководителя американской разведки в Европе, установить сепаратный  мир  с
Западом в  начале  1945  года.  Такое  соглашение  позволило  бы  нацистам
сконцентрировать все свои оставшиеся силы против Советского Союза и, после
устранения  Гитлера,  как  утверждалось  в   фильме,   объединить   усилия
американцев, англичан и немцев против русских - типичный коварный  заговор
по защите их капиталистических интересов.
     Стройные ряды зрителей рассыпались, заключенные уносили  свои  стулья
назад в камеры, а охранники, которые  тоже  смотрели  сзади,  вернулись  к
своим обязанностям. МакКейн шел  рядом  с  Питером  Сэрджентом,  когда  их
догнал Смовак.
     - А, вот и вы. Ну,  теперь  вы  увидели,  как  Штирлиц  спас  нас  от
британско-английских заговорщиков? Даже не знаю, как нам благодарить  нашу
партию и правительство.
     МакКейн никогда не мог понять, говорит Смовак  серьезно,  или  шутит.
Штирлиц был явно  выдуман,  а  сюжет  имел  лишь  отдаленное  отношение  к
реальным событиям.
     - Вы всему этому верите, да? - скептически спросил Сарджент.  Немного
поговорив с ним, МакКейн начал подозревать, что он тоже связан с  западной
разведкой.
     - Штирлиц среди русских - легендарная личность. Многие не сомневаются
в том, что он настоящий.
     - Ну да, и в том, что он говорит - тоже.
     - А откуда вы знаете, что это  было  не  так?  -  с  вызовом  спросил
Смовак. - У русских свое дерьмо, у нас свое. Откуда вы знаете,  кто  прав,
кто виноват?
     - Когда Мосфильм выпустит картину, которую не нужно будет  утверждать
партийному цензору, тогда и  поговорим.  -  ответил  Сэрджент.  Он  поднял
кверху свой стул и направился к  лестнице,  ведущей  на  верхний  уровень.
Остальные направились к двери блока В-3 и  вошли  внутрь  под  сумасшедший
аккомпанемент гудков и мигание сигнальной  лампочки.  За  их  спинами,  на
площадке блока прогудел другой гудок, пониже - сигнал к отбою. Через  пять
минут все должны находиться по своим камерам,  через  час  будет  выключен
свет. Переклички, типичной для старинных тюрем,  здесь  не  было.  Подсчет
людей и проверка выполнялись автоматически, компьютерами, которые  следили
за электронными браслетами на руках заключенных.
     Внутри камеры  Ко,  сидя  с  книжкой  в  руках,  молча  смотрел,  как
киношники расходятся  по  койкам.  Рашаззи  и  Хабер  вернулись  к  стопке
изрисованных формулами бумаг на столе.
     - Теперь нам нужно выразить первообразную вэ через тета и  избавиться
от икс штрих.
     - Используй выражение для интеграла  работы,  -  подсказал  Хабер.  -
Сейчас... Ага, вот здесь.
     - Почему бы вам не выучить язык, который понимали  бы  окружающие?  -
буркнул Смовак, проходя мимо.
     - Возможно, нам  больше  нравится,  когда  они  нас  не  понимают.  -
недвусмысленно ответил Хабер. Смовак поднял брови.
     Мунгабо вскарабкался на свою койку над МакКейном, и улегся на  спину,
сложив руки под головой и уставившись в потолок.


     - В русских фильмах никогда не увидишь голой задницы,  -  пожаловался
он. - Черт с ней, с политикой, и фильм неплохой... но хоть бы одна попка.
     Мимо прошел Лученко, направляясь в  конец  камеры,  за  ним  Нолан  и
Майскевик.
     - Хоть бы одна задница - громко повторил Мунгабо, специально для них.
     - Империалистическое разложение.  -  фыркнул  Лученко.  -  Им  больше
нечего предложить.
     - Нечего? Нечего? - пробормотал Мунгабо,  устремив  взгляд  на  своих
настенных красоток.
     МакКейн улыбнулся про себя, снимая куртку, свернул  ее  и  спрятал  в
плоский ящик под койкой. Возле его койки остановился шедший следом Евгений
Андреев,  седобородый  шестидесятилетний  мужчина  с  широкой  лысиной   и
блестящими серыми глазами - они могли бы принадлежать  и  тридцатилетнему.
МакКейн сразу почувствовал  в  нем  настоящего  человека,  и  доверял  ему
больше, чем кому-либо из живущих в дальнем конце камеры.
     - Они сами накликали на себя беду - я имею в виду немцев.  -  заметил
Андреев. - В 1917 они отправили Ленина в Россию,  чтобы  он  вывел  ее  из
войны. Но именно государство, созданное  Лениным,  окончательно  разрушило
Германию. Вот вам ирония судьбы.
     - Похоже, вы немало об этом знаете.
     - Да, мой отец был там, - в армии Конева, в 1945.
     Скэнлон появился как раз, когда МакКейн собрался идти  в  умывальник.
Он нес авоську с грейпфрутами, которые  положил  на  свою  койку.  МакКейн
вопросительно кивнул, и Скэнлон пояснил:
     - У моего приятеля друг работает в  агрозоне.  Я  за  ними  во  время
фильма сходил. Это вполне  легально.  Если  заработал  премию,  то  вместо
зачетов можно получить вот этим.
     - Я их не пробовал с тех пор, как уехал из Штатов. Сколько?
     - Зачет... - Скэнлон бросил взгляд на МакКейна. - За два.
     - Капиталист!
     - А как же? Жить-то надо.
     МакКейн взял пакет с туалетными принадлежностями и  зашагал  в  конец
камеры. В соседней секции за средним столом играли в карты Смовак,  Воргас
и Чарли Чан, азиат с Амура, имя которого не мог  произнести  никто,  кроме
него. Он был стройным,  с  оливковой  кожей,  узкими  глазами,  тоненькими
усиками и прилежным выражением лица.  Сзади  на  койке  уже  храпел  венгр
Гоньяреш. Сейчас он работал снаружи, в грузовых отсеках центральной  части
станции.  В  следующей   секции   якут   по   имени   Нунган   и   афганец
экспериментировали  с  новейшим  изобретением  в  области  игр  -  детским
бильярдом,  где  нужно  было  запускать  стеклянные  шарики  по  наклонной
деревянной доске с луночками и штырьками. Идею подал Рашаззи,  очаровавший
"Драконшу", огромную женщину с грубым лицом, работавшую на складе, которая
купила целую коробку таких шариков в детском магазинчике в Новой Казани.
     Сейчас МакКейн уже не замечал странный запах, ударивший  ему  в  нос,
когда он впервые вошел в камеру.  Он  уже  узнал,  что  это  запах  дикого
чеснока, который многие сибиряки, особенно якуты, раньше  традиционно  ели
зимой, когда других овощей просто не было, а сейчас жевали его  просто  по
привычке. Запах въелся в их дыхание и исходил изо всех пор.
     - Да, я знаю. От нас несет точно так же. - замети ему Сэрджент, когда
МакКейн пытался описать запах. - Чудовищная  вонь  -  как  птичий  корм  в
паршивом зоомагазине.
     Если о запахе было сказано и не очень точно, то уж об интенсивности -
да.
     Интересно, кого они  подкупали  в  агрозонах,  чтобы  выращивать  эту
дрянь? Вряд ли всезнайки-планировщики из Москвы включили  дикий  чеснок  в
списки производимого на станции.
     С другой стороны на  койке  растянулся  француз  Тоген,  как  всегда,
опечаленно глядевший на фотографию женщины на тумбочке. Он занимался  этим
почти все свободное время, когда не гулял на площадке или не  прохаживался
с отсутствующим видом по улице Горького.  Время  от  времени  он  бормотал
что-нибудь вроде "Ах, Мими, где ты теперь?" или "Ах, Мими, в чем была наша
ошибка?". Время от времени женские имена менялись, фотография на  тумбочке
- тоже.
     В последней секции вместе сидели Лученко, Майскевик и Нолан. Напротив
них вылез из своей койки поляк Боровский. В отличие от  своего  галльского
соседа, он был жизнерадостным, прагматичным и всегда  готовым  помочь.  Но
как это следовало понимать? Он все же принадлежал  к  группе  из  дальнего
конца камеры, которую МакКейн рассматривал,  как  личных  друзей  Лученко.
Россия  приобрела  дурную  известность  своей   способностью   вводить   в
заблуждение, а Замок был ее маленькой копией.
     - Прежде всего прибыль, люди потом! - набросился на  МакКейна  Нолан,
когда тот проходил мимо.  -  Капитализм  убивает  все  живое.  На  острове
Манхэттэн когда-то водились бобры. Вы знаете это? А дикие голуби?
     -  Спроси  у  сибирских  мамонтов.  -  ответил  МакКейн,   заходя   в
умывальную. Секунду спустя он высунул голову:
     - А что касается Манхэттэна, то бобрих там и  сейчас  хоть  отбавляй.
(Beavers - жаргонное выражение, означающее женские половые органы  (что-то
вроде шмоньки) - прим. перев) Спроси у Мунгабо. - тут он скрылся  обратно,
довольный собой.
     Дверь опять открылась и в  умывальник  вошел  Боровский.  Они  встали
рядом, глядя в стенку. Из кабинок, где закрылись  два  азиата,  доносились
жуткие звуки и запахи. Но чеснок забивал все.
     - Чудо, что мыши Рашаззи здесь не дохнут. - заметил Боровский.  Возня
в клетке за дверью подтвердила его слова. МакКейн не отвечал.  Он  заметил
выражение лиц Лученко и Майскевика, когда  он  высунулся  из  умывальника,
чтобы ответить Нолану. Шея у него зачесалась.
     - Что вы думаете об этом фильме? - спросил Боровский.
     - Мммм... А, стандартная ерунда.
     - Вы знаете, в России учат в школах, что именно их вступление в войну
с Японией принесло победу. Но  ведь  это  было  только  за  неделю  до  ее
окончания, не так ли? И разве американцы не сбросили к тому времени на них
свою первую атомную бомбу? - Боровский увидел, что МакКейн не слушает его.
Застегивая  ширинку,  он  наклонился  ближе  и,  перед  тем,  как   выйти,
прошептал:
     - Будьте осторожны снаружи.
     В одной из кабин спустили  воду.  МакКейн  попытался  восстановить  в
памяти все детали последней секции, когда он проходил через  нее.  Лученко
сидел за последним столом, справа, посередине, Майскевик стоял сзади него,
а Нолан сидел на своей койке. Тоген лежал на своей койке слева, Боровский,
вероятно, тоже там. На столе перед Лученко лежала  пачка  сигарет,  книга,
жестяная банка, используемая вместо пепельницы, пара журналов и на дальнем
конце стола - большая керамическая  кружка  с  дымящимся  чаем,  вероятно,
принесенная Боровским. МакКейн тщательно обдумал все это; потом  нагнулся,
приоткрыл дверцу одной из клеток с мышами и набрал  в  левую  руку  полную
пригоршню зерна из кормушки.
     Когда он вышел из туалета, Лученко все еще сидел за столом,  Нолан  -
на своей койке, а вот Майскевик переместился,  и  сейчас  стоял  в  центре
прохода, закрывая его. Тоген все так же лежал на койке,  Боровский  что-то
вынимал из тумбочки. Кружка с чаем стояла на своем месте.  МакКейн  обошел
стол слева.
     - Эрншоу, - голос Лученко был необычно тихим. -  У  меня  может  быть
кое-какая информация  о  вашем  коллеге.  -  МакКейн  поднял  голову  и  с
интересом посмотрел на него. Тот продолжил:
     - Но конечно, деньги вперед.
     - Вы не говорили об этом.
     - Я, должно быть, забыл.  Здесь  за  все  платят.  Вы  американец,  я
уверен, вы поймете.
     - Вы хотите, чтобы я платил вам за то, что вы делаете вашу работу?
     - Такой здесь обычай.
     - Нет, спасибо.
     МакКейн повернулся и  хотел  идти  дальше,  но  дорогу  ему  заступил
Майскевик.
     - Если вы не хотите воспользоваться предложенной  вам  услугой,  ваше
дело. - продолжал Лученко. - Но я сделал  свою  часть  работы.  И  за  нее
придется заплатить.
     Майскевик грубо остановил МакКейна,  ладонью  в  грудь,  и  задумчиво
поглаживая костяшки пальцев, заметил:
     - Здесь все платят свои налоги, понятно?
     Это был один  из  тех  редких  случаев,  когда  МакКейн  слышал,  как
Майскевик разговаривает. Да,  смысл  его  слов  был  вполне  понятен.  Все
разговоры в камере стихли, неожиданно понял  МакКейн.  Кто-то  тихо  вышел
из-за дверей туалета и остановился.
     МакКейн загадочно посмотрел на Лученко.
     - Я думал, что мы с вами всегда можем обсудить это бла... - его левая
рука швырнула  пригоршню  зерна  в  глаза  Майскевику,  и  когда  болгарин
инстинктивно зажмурился, правой рукой МакКейн сгреб со стола  и  выплеснул
ему в лицо кружку с чаем. Майскевик взвыл и отшатнулся назад,  схватившись
за обваренное лицо. МакКейн пнул его ногой  в  пах,  потом  поймал  обеими
руками за воротник и нанес убийственный удар коленом в лицо. Майскевик,  с
остекленевшими глазами и разбитым носом, осел на стенку  секции  Тогена  и
Боровского, тогда МакКейн выбил из-под него ноги, и Майскевик грохнулся на
пол. Невероятно, но он пытался подняться. МакКейн  сгреб  его  за  волосы,
запрокинул голову назад и ударил его прямыми пальцами в выпяченный  кадык.
Майскевик крякнул и осел окончательно, его  голова  упала  набок,  струйки
крови стекали с разбитого лица по одежде.
     Это  произошло  слишком  быстро  и  было  слишком   жестоким,   чтобы
кто-нибудь  успел  вмешаться.  Лученко  таращился  из-за  стола,  Нолан  с
посеревшим лицом выглядывал у него из-за плеча, Боровский застыл  у  своей
тумбочки  в  полуобороте.  МакКейн  поставил  кружку  на  стол,   стараясь
выглядеть  спокойным,  несмотря  на  адреналиновый  заряд,  пульсировавший
внутри.
     - Это моя просьба от отмене  налогов.  -  бросил  он  Лученко.  Затем
перешагнул через ноги Майскевика и прошел дальше.  Остальные,  сбежавшиеся
со всей камеры, расступились перед ним. На полпути он  остановился,  налил
себе чашку чая из кипятильника на центральном столе и понес ее к  себе  на
койку.
     За его спиной камера медленно приходила в себя. За  последним  столом
все еще сидел остолбеневший Лученко, Нолан с Боровским и еще парой  других
подняли Майскевика на ноги и поволокли его в туалет.
     Скэнлон наклонился со своей койки, когда МакКейн сел напротив.
     - Вот, - он протянул плоскую фляжку. - Глоточек этого зелья  принесет
тебе больше пользы, чем твой чай.
     МакКейн кивнул и сделал долгий глоток.
     - Спасибо. - он вернул фляжку и принялся за чай.
     Скэнлон с интересом разглядывал его. Потом сам отхлебнул из  горлышка
и, наконец, сказал:
     - Интересно, мистер Эрншоу, в какой же школе  журналистики  вы  этому
научились?


     В здании администрации, в Тургеневе, генерал Протворнов еще с  троими
гостями внимательно просматривали запись инцидента в камере В-3, сделанную
с помощью широкоугольного объектива, встроенного в осветительный плафон  в
потолке камеры. Перед генералом на столе лежала толстая  красная  папка  с
надписью "МакКейн, Льюис  Эйч.  Американское  Разведывательное  Управление
Министерства Обороны. Совершенно секретно."
     Сергей Кириллихов из ЦК партии кивнул, поджав губы, и развернул  свое
кресло от экрана.
     - В конце концов вы были правы, генерал. - сказал он  Протворнову.  -
Он  реагировал  как  раз  так,  как  и  предсказывали   ваши   люди.   Мои
поздравления.
     Протворнов довольно похлопал по папке.
     - Когда он учился в школе, в Калифорнии, там в этой школе была  банда
хулиганов, которые терроризировали других школьников,  особенно  испанцев.
Однажды  они  допустили  ошибку,  налетев  на  группу  новичков,   которые
оказались детьми никарагуанских партизан, их  только  недавно  привезли  в
США. Этих хулиганов чуть не убили, и это произвело глубокое впечатление на
МакКейна. Потом, когда он работал с НАТО, в Берлине он отправил в больницу
подозреваемого в ограблении. То, что мы видели - вполне в его духе.
     Максим Сепелян из министерства обороны с сомнением потер подбородок.
     - А вы... Вы не думаете, что он может оказаться слишком прямолинейным
- может быть, слишком импульсивным?
     Протворнов покачал головой.
     - Нет. Мы тщательно изучили его психологическую  мотивацию.  Несмотря
на то, что вы только что видели, он вовсе не предрасположен к насилию.  Он
прибегает к силе, только когда его принудят к этому, в порядке самозащиты.
Когда у него есть выбор, он  основывается  на  благоразумии,  убеждении  и
терпении. Но он резок, обладает сильными убеждениями и лоялен. Это  именно
те качества, которые нам нужны.
     Последний из троицы, генерал Андрей Толомачук, из девятого управления
КГБ, показал рукой на экран.
     - Я полагаю, что виденное нами - не игра. Болгарин действовал  не  по
инструкциям?
     - Конечно, нет. Все это вполне естественно, уверяю вас. Частью  нашей
задачи было проверить, отвечают ли способности и решимость МакКейна  нашим
ожиданиям.
     Все четверо обменялись заинтересованными взглядами.
     - Ну что ж, я удовлетворен, - объявил Кириллихов. Толомачук  согласно
кивнул. Сепелян думал дольше, потом тоже сделал утвердительный жест.
     - Вернувшись в Москву, я доложу, что  можно  приступать  к  следующей
фазе операции, как и было запланировано. - сказал Кириллихов.
     Протворнов был доволен.
     - Значит, все идет по расписанию.  День  начала  операции  -  седьмое
ноября?
     Кириллихов кивнул.
     - Еще четыре месяца, - Сепелян  усмехнулся.  -  А  кажется,  что  так
долго.
     - Это столетие, - возразил Толомачук. - Мы ждали сто лет.  Что  такое
четыре месяца по сравнению с сотней лет?
     А Протворнов добавил:
     - Что такое четыре месяца по сравнению с властью над миром?



                                    18

     На  следующее  утро  Майскевика  забрали  в  лазарет,  чтобы   лечить
последствия"несчастного  случая",  как  доложил  о   случившемся   Лученко
коменданту блока майору Бочавину. Час спустя в камеру пришли два охранника
и забрали вещи Майскевика, а к обеду установилось общее мнение, что  назад
он уже не вернется. Официальной  причины  никто  не  знал,  а  вернувшийся
Лученко тоже не сказал ничего, кроме того, что вместо Майскевика в  камеру
В-3 помещают двух новичков. МакКейн работал в  механической  мастерской  и
весь день ждал, что придут и за ним, но ничего не произошло. Ему ничего не
оставалось, как  прийти  к  выводу,  что  начальство,  по  каким-то  своим
причинам, согласно с версией о несчастном случае. Может быть, Лученко  был
на крючке в большей степени, чем считали его хозяева. А  может  быть,  они
тоже были частью этого. Так или  иначе,  он  прибавил  все  случившееся  к
своему списку вещей, которые можно использовать.
     Когда МакКейн вернулся в камеру,  Нолан  протянул  ему  записочку  из
толстой сумки с почтой, которую посыльный каждый день приносил Лученко.  В
ней говорилось, что книга, которую он заказывал в  библиотеке,  ждет  его.
МакКейн не заказывал никакой книги, но все-таки отправился туда, и получил
цветастую книжонку в мягкой обложке  "Жертва  Героя".  Это  была  одна  из
стандартных  вдохновительных  книжечек,  которые  лепились   партией   для
массового употребления, на обложке  был  нарисован  стандартный  советский
герой-трудоголик, крепкие мускулы под  бронзовой  кожей,  стальные  глаза,
каска и отбойный молоток на фоне кранов,  бульдозеров  и  нефтеперегонного
завода.
     МакКейн взял  с  собой  книжку  на  площадку  для  прогулок,  и  там,
смешавшись с толпой азиатов,  увлеченно  следящих  за  каким-то  сибирским
вариантом игры в ракушки, пролистал ее.  Листок  бумаги,  выпавший  в  его
руку, гласил:

     Объект содержался  в  одиночном  заключении  в  штаб-квартире  службы
безопасности Тургенев. Непрерывные допросы четыре дня. Состояние  хорошее.
Нет причин  для  волнения.  Сейчас  переведена  в Замок,  закрытая секция,
блок Д.

     Там еще объяснялось, как МакКейну поддерживать контакт, если ему  еще
понадобится какая-то информация. Это его особенно не успокоило,  но,  если
верить Скэнлону, источник оказывался достаточно надежным в  прошлом,  а  в
любом бизнесе, как заметил ирландец, репутация - все.
     Он уже собрался уходить с площадки, когда увидел,  что  к  нему  идет
Андреев, и остановился, чтобы подождать старика.
     - Вы еще не видел двух  новеньких?  -  поинтересовался  Андреев.  Под
курткой у него был одет толстый  шерстяной  свитер,  и,  разговаривая,  он
поеживался, охватив себя руками, как от холода. МакКейн представил  его  в
черном пальто и меховой шапке на московской улице.
     - Нет, я был в библиотеке. А что, они уже здесь?
     - И только что  из  училища,  если  я  вообще  что-нибудь  понимаю  в
КГБистах. Вы пошумели, как надо, и вам теперь не доверяют ни на дюйм.  Это
телохранители для Лученко, вот что. Мунгабо уже окрестил их Кинг и Конг.
     - Странно,  -  прокомментировал  МакКейн,  ожидая,  что  ему  ответит
Андреев. - Я думал, что они меня отсюда выставят.
     - Нет,  Майскевика  здесь  уже  нельзя  оставлять.  После  того,  что
случилось... Он потерял лицо. После того, что случилось, в камере  у  него
уже не могло быть такого веса.
     - А мне посидеть и охладиться не нужно?
     - Нет, этого они тоже не сделают.  Они  ведь  хотят,  чтобы  это  был
несчастный случай.
     - Это я и имею в виду. Почему они так хотят?
     - Кто знает, чего они хотят вообще?
     МакКейн махнул рукой на площадку для прогулок.
     - Так что, сегодня вечером это будет у всех на устах?
     - Нет, далеко это не уйдет.
     - То есть?
     - А так лучше.
     Они направились к двери, ведущей  в  проход  между  блоками  А  и  В.
Андреев, повернув голову, пристально поглядел на МакКейна, будто взвешивая
что-то в уме. Наконец он сказал:
     - Кажется, вы - человек твердых убеждений. У вас свое представление о
вещах.
     МакКейн сунул пуки в карманы.
     - Некоторых вещах - да. Не знаю... Что вы имеете в виду?
     - Те вещи, о которых вы спорили с Ноланом. У вас сильные идеалы.
     - Я никогда не думал о себе, как об идеалисте.
     - Принципы, может быть?
     - Может быть.
     Андреев поколебался и продолжил:
     - Я уважаю это. Любой, кто хоть чего-то стоит,  должен  уважать  это.
Но, знаете, меня тревожит, что вы, наверное, очень уж  скверно  думаете  о
России, - прежде чем МакКейн успел ответить, он заторопился. - Вы  многого
не знаете. Мы гордимся нашей страной, как и вы. Как и вы,  мы  старательно
трудились и много вытерпели, чтобы сделать ее  такой,  как  она  есть.  Мы
превратили нашу Родину из задворков в одну из мировых держав, и  расширили
свое влияние на весь мир - и даже в космос. Вы должны помнить и  о  многом
положительном,   чего  мы  добились.   Творчество.   Наша  история,   наше
искусство...  Россия родила  мастеров слова  и мысли,  которые повлияли на
весь  цивилизованный мир,  как никто другой.  Русские прославили  музыку и
балет, и в то же время  -  живопись, архитектуру.  А наше гостеприимство и
дружба!  Вы знаете,  что образованные  русские  ценят выше всего?  Хороших
друзей и хороший разговор.  Ничто в мире  не сравнится с верностью русских
близких друзей.  Побывали бы вы у нас  дома на вечере, когда полна комната
друзей,  и за беседой  с водкой и закуской  засиживаемся заполночь.  Или я
сижу  дома один,  в три  часа ночи  звонит телефон,  это мой  друг Виктор,
которого я знаю сорок лет, а он говорит мне:  "Евгений, у меня беда, и мне
надо с  кем-то поговорить.  Я сейчас приеду?". Или Олег: "Я думал над тем,
что ты сказал на прошлой неделе.  Мы должны обсудить это".  И что я делаю?
Ставлю воду,  кипячу чай.  Где вы найдете такое в Нью-Йорке?  Нет, там мне
нужно вставать и идти на работу,  и все время преуспевать и делать деньги,
деньги, деньги,  или улыбаться боссу, которому хочется дать под зад ногой,
за что он вышвырнет меня на улицу и я буду спать под фонарем. Ведь так?
     Они дошли до улицы Горького, и повернули, чтобы войти  в  блок  В  со
стороны "главного" входа.
     - Нет, вы не поняли. - ответил МакКейн. - У меня нет никаких  проблем
с русскими. Я уважаю все, чего требуют русские традиции - все,  о  чем  вы
рассказывали. Но сегодняшняя политическая система - она чужда всему этому.
Это не настоящая Россия.
     - Да, мы тоже сделали немало ошибок, это так, - согласился Андреев. -
Особенно во времена Сталина. Согласен, мы все еще слишком бюрократичны.  И
эта  паранойя  по  отношению  к  иностранцам.  Видите  ли,  русские  очень
беспокоятся о том, что подумают о них  другие  люди.  Для  нас  невыносима
мысль о том, что мы предстанем в плохом свете или  какое-нибудь  сравнение
будет не в нашу пользу. Как хозяйка, которая без ума от своего дома, и  не
впустит внутрь никого, если там  неприбрано.  И  нас  еще  очень  огорчают
многие вещи. Поэтому мы и прячем себя от  всего  мира.  Но  это  меняется.
Когда-нибудь мы  покажем  миру.  Я  уже  не  доживу,  наверное...  но  это
случится.
     - Что ж, когда это случится, я вздохну с облегчением.
     Они немного прошли в молчании. Потом Андреев продолжил:
     - Это кино вчера -  там  был  мой  отец,  с  армией  Конева,  которая
соединилась с американцами в Германии. Несколько  месяцев  шли  разговоры,
что теперь  они  будут  драться  с  американцами.  Отец  рассказывал,  что
некоторые солдаты плакали, когда слышали это. Они не могли понять, зачем.
     - Жизнь может быть безумной.
     - А вы ее понимаете?
     - Я устал пытаться. Я просто верю, что когда должен - платишь,  когда
тебе должны - берешь,  что  имеешь  -  защищаешь,  если  можешь  помочь  -
помогаешь. А в остальном занимайся своим делом и оставь других в покое.
     - И вы не хотите разрушить Советский Союз?
     - Нет. Если только он не попытается разрушить нас.
     -  А  если  вы  решите,  что  он  вот-вот  попытается?  Вы   нанесете
превентивный удар?
     МакКейн понял, в чем дело.
     - Как Майскевику?
     - Нас учили, что капиталисты начнут последнюю, отчаянную  войну,  они
выйдут из  своего  последнего  окопа  и  попытаются  спасти  себя,  но  не
покорятся неизбежному триумфу мирового социализма.
     - Посмотрите на Китай, Японию и всю остальную Азию и  расскажите  мне
про триумф мирового социализма еще раз. Мне кажется, что все наоборот -  и
в окопах сидим не мы. А впрочем, может быть, мы точно так же думаем о вас.
     Андреев грустно покачал головой.
     - Нет веры, нет веры, - вздохнул он. - Почему всегда получается  так?
Знаете ли, я однажды слышал историю про двух потерпевших  кораблекрушение.
Они спасались на деревянном сундуке, полном  воды  и  съестного,  в  море,
полном акул. Но чтобы залезть внутрь сундука, нужно  было  одному  из  них
спуститься в воду. А у них было весло, так что второй мог  отгонять  акул.
Но если бы он не отогнал акулу и позволил бы, чтобы его товарища съели, он
бы один остался с сундуком, полным еды. Они оба знали,  что  если  поверят
друг другу, то, может быть, выживут оба. А если с  едой  останется  только
один, то он-то выживет наверное. И ни один  из  них  не  прыгнул  в  воду,
потому что они не доверяли друг другу. И они умерли  от  голода,  оба,  на
сундуке, полном снеди. - Андреев посмотрел на  МакКейна.  -  Здесь  та  же
проблема. Как ее решить?
     МакКейн задумался.
     - Я думаю, прежде всего надо решить, кто из нас акула.
     Они остановились на площадке перед блоком  В.  МакКейн  посмотрел  на
привычную картину, потом его взгляд вернулся  к  Андрееву.  Он  неожиданно
удивился: за что мог попасть в такое место такой, казалось бы,  безобидный
человек?
     - Что вы сделали, чтоб попасть сюда?
     - А, это смешная история... Семьи у меня не осталось,  и  я  вызвался
добровольцем, когда колония заселялась. Но им не  понравилось  кое-что  из
того, что я говорил, и вместо того,  чтобы  отправить  меня  обратно,  они
заперли меня здесь. Подрывной элемент - вот как меня назвали.
     - Немногие в вашем возрасте попадают в космос.
     - Ха! Насколько я помню, меня это не беспокоило. Забавно. Я  даже  не
помню, как следует, полет. Кстати, и многие другие  чувствовали  себя  так
же. Как во сне. - Он сделал паузу и потер виски.  -  Даже  если  я  просто
вспоминаю об этом, и  то  очень  утомляет.  Да  мне  все  равно  уже  пора
отдыхать. Я уже не молод, не то, что вы... Если вы позволите, я, наверное,
пойду.
     - Конечно. Спасибо за разговор. Доброй ночи.
     Андреев скрылся в камере. МакКейн заметил Скэнлона и Ко за  одним  из
столов, и направился к ним. Это могло  быть  плодом  его  воображения,  но
несмотря на слова Андреева о  том,  что  сплетня  не  распространится,  он
чувствовал: множество глаз следит за ним; слишком многие отводили  взгляд,
когда он оглядел площадку.
     - Как дела у Андреева? - спросил Скэнлон.
     - Он всегда казался мне очень одиноким человеком.  Поэтому  он  много
говорит, а я слушаю. Он приехал сюда только потому, что внизу у  него  нет
семьи. - МакКейн обвел рукой площадку. - Может быть, теперь все они -  его
семья. Я не думаю, что он когда-нибудь задумывался о возвращении.
     - Да... - Скэнлон с интересом посмотрел на Ко. -  А  ты  когда-нибудь
задумывался о возвращении?
     - Нисколько. - Ко  набивал  свою  длинную  обкуренную  трубку  смесью
табака и травок, которую он обычно курил. - В этом нет смысла. Кроме того,
там, откуда я прибыл,  не  все  считают  то,  что  я  совершил,  почтенным
поступком. -
     Ко никогда не говорил, откуда он считал себя родом.  -  И  это  очень
важно, конечно. Возможно, что там мне пришлось бы  значительно  хуже,  чем
здесь.
     - А ты не хочешь внести свою лепту в  то,  что  многие  называют  век
Азии? - поинтересовался МакКейн. Ко с шумом раскурил трубку.
     - Возможно, я уже сделал это.
     Он несколько раз затянулся, и его усилия были вознаграждены  облачком
ароматного дыма, который он выдохнул в воздух.
     - А что ты сделал? - настаивал МакКейн.
     - Может быть, когда-нибудь  я  расскажу  вам  об  этом,  -  загадочно
ответил Ко. - В любом случае, чему предназначено случиться, то случится, и
это долгий путь, со мной ли, без меня. Я думаю, что все Христы, Наполеоны,
Гитлеры и Чингиз Ханы вовсе не влияли на историю. Они всего  лишь  немного
ускоряли или приостанавливали ее ход на пути к неизбежным событиям.
     - Так что Азия в любом случае должна была расцвести в двадцать первом
веке?
     - Да, конечно. У вас был Мальтус, и вам казалось,  что  ваши  ресурсы
истощаются, у нас был Конфуций. Но люди - вот единственный ресурс, который
важен, ибо человеческий гений творит все остальное - а ведь у нас тридцать
процентов мирового прироста населения. Если взглянуть на это  именно  так,
то неизбежность происшедшего очевидна.
     Скэнлон слушал, наклонив голову набок, словно вещи открывались  перед
ним в совершенно новой и неизвестной перспективе.
     - Продолжай, Ко. Это  мысль.  Так  ты  говоришь,  что  все  это  было
неизбежно, так?
     - Очевидно. - Ко пожал плечами. - Но Запад сам ускорил процесс.
     - То есть? - не понял МакКейн.
     - Вы превратили Третий мир в колонии  и  задержали  его  развитие  на
века. Но поступая так, вы просто натягивали пружину. А когда после  Второй
мировой войны пружина распрямилась, ничто не могло сдержать той энергии  и
пыла, с которым наверстывалось упущенное. За полстолетия в Азии  произошли
такие социальные перемены, на которые  Западу  потребовалась  тысяча  лет.
Америка потеряла уверенность в себе -  черта,  которую  мы  ценили  в  ней
больше всего. Вы совершили ту же ошибку, что и британцы сотню лет назад.
     - Конечно, доверить бриттам... - пробурчал Скэнлон. Ко продолжал,  не
обращая внимания.
     - Сила и состояние их правящего класса были привязаны  к  одряхлевшей
промышленности. Вместо того, чтобы идти в ногу со временем, они попытались
отстоять устаревшую технику. Но это не сработало.  Лев  не  может  жить  в
одной клетке с зеброй: либо он будет голодать, либо зебра будет съедена.
     Это была правда, подумал МакКейн. Пока  две  державы,  олицетворявшие
собой Старый Мир, неподвижно сцепились в вечном пате, авангард Нового мира
шел вперед с энергоплотной промышленностью на  ядерной  энергии,  энергии,
которая будет питать все двадцать первое столетие и понесет человечество к
звездам.
     - Всякому овощу свое время. - заметил Скэнлон.
     - О да. И человеческая культура также постоянно развивается.  Подобно
амебе - сначала движется одна часть, потом вторая. Действие  переходит  из
страны в страну и на его пути возникают и рушатся  цивилизации:  Восток  и
Средний   Восток,   потом   Греция,    Рим,    классические    цивилизации
Средиземноморья, борьба держав в Европе и, наконец, Америка. Но нет такого
закона природы, согласно которому центр действия, дойдя до Америки, должен
там остаться навсегда. Мы просто наблюдаем  очередной  шаг  процесса.  Эра
Западной цивилизации  уходит,  импульс,  данный  Европейским  Возрождением
тысячу лет назад, угас... Собственно говоря, сам термин неверен.  То,  что
случилось  тогда,  не  было  возрождение  чего-либо.  Это  было   рождение
совершенно новой культуры. Конечно, новая цивилизация может  подобрать  на
обломках старой несколько пригодившихся ей камешков, но это вовсе  не  то,
что отстраивать заново...
     Тут Ко откинулся на спинку стула  и  улыбнулся  сквозь  облако  дыма,
окутавшее его. Он протянул вперед руку ладонью  кверху,  жест,  означающий
что угодно, и экстатический свет зажегся в его глазах.
     -  Освобожденные,  вознесутся  их  души...  -  он  неожиданно  умолк,
уставившись   на   собеседников   так,   как   будто   они   только    что
материализовались из пустого места. Затем продолжил, его голос  поднимался
и опадал в такт лирическому возбуждению:
     - ...свободны, как пары душистого масла.
     МакКейн и Скэнлон посмотрели друг  на  друга,  Они  знали,  что  этим
вечером уже не вытянут из Ко  ничего  связного.  Тут,  словно  специально,
мигнули лампы - сигнал всем расходиться по камерам. Они взяли Ко под  руки
и помогли ему подняться.
     - Вот уж не думал, что ты интересуешься эволюцией  культуры,  Кев.  -
заметил МакКейн, когда они проходили вместе с Ко в двери.
     - Ну, разве  ирландцы  не  интересуются  жизнью,  и  разве  жизнь  не
всеобъемлющая штука? - ответил  Скэнлон.  Потом,  посмотрев  на  МакКейна,
добавил:
     - Ты-то больше думаешь об здешней эволюции.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Что бы ты там не задумал, начал  ты  здорово.  Ну,  мистер  Эрншоу,
журналист, как сказал епископ горничной: "И что же мы будем делать дальше?
"



                                    19

     Находясь в двухстах тысячах миль от Земли,  на  небольшом  расстоянии
над  экваториальной  плоскостью,  "Валентина  Терешкова"  вела  с  помощью
коммуникационных лазеров постоянную связь с, как минимум, двумя советскими
геостационарными спутниками,  которые  транслировали  поток  сообщений  на
поверхность Земли  или  на  другие  спутники,  в  зависимости  от  адресов
сообщений. Западные военные создали  систему  разведспутников  "Возничий",
которая могла так же постоянно наблюдать за  советскими  спутниками  и  за
"Терешковой".  На  "Возничих"  были  установлены  инфракрасные  телескопы,
которые могли улавливать тепловое  отражение  с  обоих  сторон  советского
коммуникационного  луча,  и  подслушивать  все  переговоры,  которые  вела
"Терешкова". Из космоса перехваченный поток через сложную систему цепей  и
реле направлялся на Землю, где им кормили  батареи  компьютеров  в  отделе
дешифровки Агентства Национальной Безопасности в Форт Мид, Мэриленд.
     С того  момента,  как  "Терешкова"  вступила  в  действие,  часть  ее
переговоров с Землей шифровалась  практически  непробиваемыми  алгоритмами
шифровки, что конечно, с трудом рассеивало подозрения Запада  относительно
невинного социально-технического эксперимента в космосе.  А  к  лету  2017
оголодавшие криптоаналитики  из  АНБ,  работающие  в  секции  "Типи",  как
закодировали отдел по расшифровке связи "Терешковой", обнаружили, что  там
есть что-то еще.
     Стандартные процедуры, использовавшиеся обеими сторонами при передаче
кодированных сообщений включали в себя передачу кода  в  виде  пятизначных
групп цифр. Таким образом, любой,  осуществивший  перехват,  не  нашел  бы
никаких указаний на то, что передается связный текст. Чтобы еще  усложнить
задачу по расшифровке, передающие компьютеры  заполняли  промежутки  между
настоящими передачами случайными комбинациями пятизначных групп,  так  что
канал связи передавал непрерывно двадцать четыре часа в сутки.  Сообщение,
скрытое в этом потоке, начиналось с определенной  комбинации,  на  которую
был запрограммирован принимающий компьютер.
     Уже    в    течение    некоторого    времени    программы     анализа
последовательностей, с помощью которых компьютеры АНБ вначале обрабатывали
перехваченный материал, стали отмечать странности  в  заполняющих  группах
передач "Типи". Эти случайные цифры были не  так  случайны,  как  им  было
положено. Дальнейший анализ выявил скрытую систему кода.  Было  похоже  на
то, что Запад, сам того не желая, подслушал еще и тайные переговоры  между
персоналом  двух  советских  станций.  Код  "Синька",  как   назвали   эти
сообщения, скрытые внутри канала "Типи", оказался относительно  несложным,
и уж явно не  созданием  профессиональных  советских  криптографов.  Более
того,  его  отправители  оказались  на  редкость   болтливыми,   обеспечив
ветеранов Форт Мид достаточным  количеством  материала,  чтобы  достаточно
быстро расшифровать  его.  В  конце  июня  в  тексте  одного  из  сигналов
появились слова "Эрншоу" и  "Шелмер".  АНБ  вело  специальный  список  тех
людей,  кого  нужно  было  информировать  об  результатах   перехвата   (в
зависимости от результатов, конечно), и эти материалы через  Литерлэнда  и
ЦРУ попали к Фоледе.
     За три недели до этого ЦРУ отправило в советскую сеть связи сообщение
специально для профессора Дьяшкина, в соответствии с теми шифрами, которые
он передал Боуэрсу в Японии  сообщив  ему  о  своей  заинтересованности  в
продолжении "разговора".  Дьяшкин  согласился  на  это,  и  в  последующем
диалоге, составленном на Эзоповом языке, чтобы советские  коллеги  АНБ  не
унюхали,  кто  с  кем  разговаривает,  американцы  попросили  Дьяшкина   в
доказательство  серьезности  его  намерений  узнать,  где  находятся   два
посетителя станции, исчезнувшие там в начале мая. Через неделю  спустя  от
Дьяшкина пришел ответ - они все еще там, на станции.
     Перехват кода "Синька" показал, что имена Эрншоу и Шелмер появились в
переговорах ровно за день до ответа Дьяшкина. Другими словами, за день  до
разговора Дьяшкина с ЦРУ со станции пришел ответ. Это говорило о том,  что
у Дьяшкина есть неизвестный корреспондент  на  станции  -  а  кроме  того,
информация действительно шла именно со станции, как он и заявил.
     Бернар Фоледа  посмотрел  на  доклад,  который  принесла  Барбара,  и
принялся изучать таблицы  в  приложении.  Это  были  оценки  политического
воспитания в советских школах для разных возрастов.
     - Они всегда бьют на детей, - буркнул он.
     - Кто?
     - Фанатики, экстремисты, все эти безумцы.  Путь  к  их  утопии  лежит
через детские умы,  так  что  они  в  первую  очередь  пытаются  управлять
школами. Вместо того, чтобы стать образованными, дети растут политическими
витиями. Может быть, китайцы правы: правительство не должно вмешиваться  в
это.
     - Они так считают?
     - Мы с Майрой говорили как-то об этом. - Фоледа откинулся на спинку и
бросил доклад на стол. - Я тебе не рассказывал об этом? Это,  может  быть,
даже повлияло на профессию, которую я выбрал.
     Барбара уселась на один из стульев и  заинтересованно  посмотрела  на
него.
     - Да ну?
     Фоледа посмотрел в окно.
     - Это случилось, когда я был еще подростком.  Ничего  особенного,  но
это впечаталось на всю жизнь, так что тогда это,  наверное,  произвело  на
меня впечатление. К  нам  как-то  вечером  зашла  поужинать  одна  пара  -
еврейская  семья,  с  которой  мои  родители  дружили   много   лет.   Они
рассказывали о том, как они в прошлом году  ездили  за  границу.  Они  всю
жизнь были чем-то вечно заняты, и в один прекрасный день  посмотрели  друг
на друга и поняли, что так и не повидали мир, и если не предпримут  что-то
немедленно, то уже не увидят до конца дней своих.
     - Они были чересчур заняты семьей, бизнесом?.
     - Да, именно так. Короче, я запомнил, как  Бен  -  его  звали  Бен  -
говорил моему отцу: "Ты меня давно знаешь, Чак.  Я  никогда  не  занимался
политикой. Но после того, что мы увидели за границей, я никогда  больше  и
шагу отсюда не сделаю. Я не хочу, чтобы мои внуки росли такими, как мы там
видели. И вот что я тебе еще скажу: я готов пожертвовать тысячи  долларов,
нет, десятки тысяч любой партии, республиканцам или демократам, все равно,
кому, пока они готовы защищать эту мою страну.
     - И вот так ты и попал в разведку?
     - Ну, не совсем так. Но свою роль, я  думаю,  это  сыграло.  Я  искал
способ выразить то, что я думаю об окружающем мире, а эта профессия словно
собрала все вместе.
     Барбара уже привыкла в склонности Фоледы без особых  причин  заводить
такие вот разговоры. Обычно это случалось, когда он был  чем-то  озабочен,
но предпочитал держать это при себе. Некоторые утверждают, что лучше всего
им думается, когда они спят. А для него способом отвлечь свои мысли,  пока
подсознание напряженно работало, был именно такой разговор.
     -  Ты  думаешь,  что  всем  нашим  сотрудникам  нужна  именно   такая
идеология? - спросила она. Фоледа покачал головой.
     - Такого  закона,  во  всяком  случае,  нет.  Возьми,  например,  Лью
МакКейна.  Ему  не  интересно  спасать  мир  ради  демократии.  Он   любит
рискованную работу, и считает, что для того, чтоб быть собой,  нужно  быть
свободным. И кстати, для его стиля  работы  идеология  может  быть  лишней
помехой. Может быть, поэтому он хороший оперативник, а мне лучше  работать
в кабинете. Но с другой стороны... - Фоледа отвернулся от окна.
     - Что ты думаешь об этом деле с Дьяшкиным? - неожиданно  спросил  он.
Барбара работала с ним достаточно долго, чтобы не  задавать  бессмысленные
вопросы.
     - А что тебя беспокоит?
     Фоледа посмотрел на разбросанные по столу бумаги.
     -  Все  сошлось  очень  просто...  Посмотри:   первое,   двое   наших
провалились на Русалке. Месяц спустя в Японии возникает этот профессор  со
своим  желанием  перебежать.  По  случайному  стечению  обстоятельств  он,
оказывается, начальник основной станции связи с Русалкой. А пока  все  это
происходит, наши хакеры из Форт Мид находят ключ к коду, который  взломать
оказалось значительно проще, чем  положено,  и  выясняют,  что  наверху  у
кого-то частная линия связи с этим профессором, - он вопросительно выпятил
подбородок.
     - Даже если АНБ еще не обнаружило это - у него должен  быть  какой-то
способ отвечать.
     - Правильно. А почему ты так думаешь?
     Барбара пожала плечами.
     - Может быть,  мы  сможем  воспользоваться  этой  его  линией,  чтобы
связаться с нашими людьми там наверху.
     - А зачем тебе это?
     - Затем, что Советы не дают нам под любыми  предлогами  поговорить  с
ними официально... - глаза Барбары сузились,  когда  она  поняла,  к  чему
клонит Фоледа.
     - Девять из десяти. А что еще ты подумала?
     Она нахмурилась:
     - А может быть, кто-то хочет, чтобы я думала именно это?
     - Десять из десяти.
     Он встал и подошел к окну. Несколько секунд стоял там в молчании.
     - Все, что связано с Русалкой, серьезно. Есть вопросы, на которые нам
нужны ответы, прежде чем мы сможем двигаться дальше. С кем связан  Дьяшкин
на станции? Для чего это сделано? Почему он хочет сбежать? А самое главное
- он настоящий? Мы не можем вслепую влезть в такое дело.
     Барбара молчала. Она поняла всю  сложность  ситуации,  но  сейчас  не
могла  подсказать  даже  направления,  в  котором  можно   было   получить
необходимые ответы. Это могло быть очередное упражнение в долгом и трудном
перелопачивании информации, которое составляет девяносто процентов  работы
разведчика: просеивание неинтересного на первый  взгляд  мусора,  мелочей,
поиск закономерностей и  взаимосвязей,  в  надежде,  что  найдется  что-то
путное. Значит,  начнется  сбор  дополнительной  информации  по  Дьяшкину.
Какие-нибудь личные мелочи, черты характера, принципы  -  все,  что  может
заполнить пустые места.  Барбара  посмотрела  на  стол  Фоледы  в  надежде
отгадать направление, в котором будет  работать  его  мозг.  На  одном  из
экранов на столе светилась справка, которую он собирал из различных банков
данных. Заголовок гласил: "Доркас, Анна Леонидовна. Псевдоним "Скрипач"".
     Фоледа отвернулся от окна и наблюдал за ней.
     - Да, администратор из Аэрофлота. Бывшая жена Дьяшкина.
     - Я знаю.
     - Правда, она больше не работает в Аэрофлоте. - Фоледа подошел  ближе
к столу и пригляделся к экрану. -  В  2014  году,  через  три  года  после
развода с Дьяшкиным, она снова вышла замуж, на этот раз за одного типа  по
имени Энрико Доркас,  известного,  как  зарубежный  корреспондент  журнала
"Новое Время".
     Барбара поджала губы. Это был журнал, рассказывающий  об  иностранных
новостях и событиях, основанный в 1943 году КГБ для того, чтобы прикрывать
работу офицеров советской разведки за границей.
     - Значит, он из КГБ. И где они живут?
     - Он полковник. А живут они  в  Лондоне,  в  советской  резиденции  в
Кенсингтоне. Официально она мелкий клерк в посольстве. Но тут мы  подходим
к самому интересному. Видишь ли, в соответствии с теми материалами, что мы
получили от Интеллидженс Сервис, Анна  Доркас,  а  в  девичестве  Пенкова,
связана с нелегальной  организацией  советских  интеллигентов-диссидентов,
"Клуб По Пятницам". Как это разрешается  старшим  офицерам,  она  с  мужем
живут не в посольстве,  а  снимают  квартиру  на  Бейсуотер.  Это  двойное
преимущество для человека, связанного с диссидентской активностью.  Первое
-  возможность  путешествия  за  рубеж,  второе  -   свобода   общения   с
заграничными группами и источниками внешней  помощи.  Отдел  СИС,  который
работает с ней, говорит, что она охотно сотрудничает с ними.
     - Ты хочешь сказать, что ее завербовали британцы?
     - Именно.
     Барбара кивнула, и уже хотела что-то сказать,  но  осеклась  и  снова
задумчиво посмотрела на экран.
     - Если, конечно... Если  она  не  из  КГБ.  Тогда  эта  диссидентская
история  может  быть  просто  крышей  для  выявления   зарубежных   связей
диссидентов.
     Фоледа довольно хмыкнул.
     - В этом и весь вопрос: она женила на себе высокого офицера  КГБ  для
того,  чтобы  иметь  уникальную  возможность   для   своей   диссидентской
деятельности, или же она  верная  жена  члена  партии,  маскирующаяся  под
диссидента?
     - А насколько ей доверяют англичане?
     Фоледа пожал плечами.
     - Она предоставила им списки личного состава посольства, которые  они
просили, схему организации,  имена  некоторых  агентов,  которые  передают
информацию Советам. Это был материал, который мы уже  получили  из  других
источников, так что они могли определить фальшивку. Но с  другой  стороны,
если Советы знали, что эти материалы у нас уже есть, то им не было  смысла
их скрывать, и они могли передать настоящие документы. Так что это  ничего
не доказывает.
     - Ммм... - Барбара откинулась в кресле. - А когда, ты  говоришь,  она
вышла за этого Энрико?
     - Три года назад - в 2014.
     - Если она настоящий диссидент и устроила все это  специально,  то  у
нее уже тогда должны были быть связи с диссидентским движением. Что на нее
есть у наших людей в Москве?
     - В основном то, что подтверждает ее подлинность. Но Советы  известны
тем, что создают своим агентам  крышу  еще  за  много  лет  до  того,  как
собираются их использовать. Есть свидетельства, что  она  была  связана  с
"Клубом По Пятницам" по крайней мере в течение  восьми  лет.  -  Фоледа  с
любопытством посмотрел на Барбару, словно пытаясь угадать, поняла  ли  она
ход его мысли.
     - Восемь лет, - повторила она. - Это начиная с 2009,  когда  она  еще
была замужем за Дьяшкиным.
     - Да-а.
     Барбара поняла, в чем дело.
     - Если Анна - настоящий диссидент с таким стажем, то вероятно, что  и
Дьяшкин - тоже.
     - Правильно. - Фоледа обошел вокруг стола и снова уселся в кресло.  -
Это стоит выяснить, по-моему. И выяснить это будет  несложно,  потому  что
Анна не  только  за  границами  советского  блока,  но  и  уже  связана  с
английской разведкой.
     - Ясно. Я займусь этим, - ответила Барбара. - А сейчас? Мне  готовить
вопросы для англичан?
     - Не для англичан. - Фоледа покачал головой.
     - А для кого?
     - Ты когда последний раз ездила в Англию?
     От удивления глаза Барбары широко открылись.
     - Я? Я не занималась ничем таким уже много лет.
     - Значит, поря стряхнуть паутину.  У  тебя  случайно  нет  стремления
спасти Землю или принести новое тысячелетие мира и покоя?
     - У меня? Нет. Как сказал Торо: "Что  бы  не  побеспокоило  человека,
даже запор - как он мчится изменять весь мир". Я просто делаю  свое  дело,
вот и все.
     Грубое лицо Фоледы расплылось в улыбке.
     - Ты идеально подходишь для  оперативной  работы,  совсем,  как  Лью.
Может быть, нам придется подержать тебя там немного.  Скажем  так,  что  в
настоящий момент я не хочу выносить сор из избы.



                                    20

     Женщина по имени Наташа  чем-то  напоминала  непристойно  разжиревшую
жабу. Тройной, покрытый волосатыми бородавками подбородок, жуткие  толстые
руки со складками на сгибе  и  поросячьи  глазки,  с  вечным  неодобрением
глядящие из-под мясистых ресниц.
     -  Тут  еще  и  половины  нет,  -  выругалась  она,  поставив  вторую
проволочную корзину с грязной посудой поверх первой; при всем желании Пола
не успела бы ее закончить. От Наташи жутко несло немытым телом.
     - С'час принесу еще, потом полы помоешь. В чем  дело  -  не  привыкла
работать? В Америке, небось, всю жизнь негры на  тебя  вкалывали.  Ничего,
здесь все наоборот. Кто не работает - тот  не  ест!  -  и  она  удалилась,
пробурчав еще одно короткое слово, которого Пола так и не поняла.
     Она вытащила  из  корзины  стопку  тарелок,  опустила  их  в  большую
раковину, наполненную горячей  грязной  водой  и  насыпала  еще  чистящего
порошка. Руки были в грязи, а волосы прилипли ко  лбу.  Руки  были  еще  и
красные, опухшие - ей выдали  дырявые  перчатки.  "Другой  пары  нет!".  А
нельзя ли поискать? "Это  невозможно!".  Вечный  русский  ответ  на  любой
вопрос. Они могли построить  в  космосе  искусственный  маленький  мир  из
алюминия, добытого на Луне, но не могли  придумать  посудомоечную  машину,
которая бы не ломалась. А почему ее нельзя  починить?  "Это  невозможно!".
Почему? "Это невозможно!".
     Ее привезли на окраину городской зоны Новой Казани, в  женскую  часть
вероятно,  очень  большого  исправительного  заведения  под  "поверхностью
земли". После унизительного врачебного осмотра и обыска ей выдали тюремную
одежду, туалетные принадлежности и отправили  в  камеру,  где  кроме  нее,
находилось еще семь женщин. В этой камере и ели и спали  -  в  общем,  все
прелести тюремной жизни. Вся ее жизнь протекала  теперь  между  камерой  и
рабочим местом, жаркой и шумной  кухней,  десять  часов  в  день,  да  еще
коридоры коричневого цвета. Пола стала просто мечтать об одиночной камере,
по крайней мере в одиночестве она могла думать без помех.
     - И как это называется? Это называется вымыла? -  жаба  вернулась.  -
Сильнее три, сильнее. Люди с этого есть будут. В чем дело - что,  боишься,
ручки заболят?
     - Порошок почти кончился. Нужно еще порошка.
     - А порошка больше нет.
     - Разве нельзя взять еще?
     - Это невозможно.
     - Но почему?
     - Это невозможно!


     Пола ужинала в одиночестве, отодвинувшись  на  край  единственного  в
камере стола и старалась не  замечать  шуточек,  которыми  ее  сокамерницы
забросали новенькую американку.
     - Что это с ней сегодня, а?
     - Ручки потрескались, не видишь, что ли? Работать-то не привыкла.
     - А что, разве в Америке никто не работает?
     - Конечно, работают.  Негры  работают,  рабочий  класс  работает.  На
капиталистов.
     - Тогда она, наверно, капиталистка.
     - Дочка капиталиста. Принцесса.
     - Умная.
     - Достойная и почтенная.
     - Тяжело ей, наверное, здесь. - Хихиканье.
     - Правда, принцесса? Это правда, что твой папа  -  капиталист?  И  ты
росла в большом доме с шелковыми простынями?  И  за  тобой  бегали  слуги,
чтобы вытереть тебе нос?
     - И задницу! - Взрыв хохота.
     - Теперь понюхаешь, каково им было.
     - В России каждый сам себе нос вытирает.


     В маленьком умывальнике в конце  камеры  было  две  раковины  и  один
унитаз. Пола пыталась отмыть чуть теплой водой и твердым  немыльным  мылом
всю грязь, налипшую на руки за день. Вошла Катерина, стройная белоруска, с
длинными черными волосами и  бледной  кожей.  Она  казалась  безразличной,
почти равнодушной, но ее выдавали живые глаза и речь человека, не похожего
на остальных. Она повесила полотенце на  крючок  за  дверью  и  вынула  из
маленькой пластиковой сумки кусочек мыла, зубную щетку, зубной  порошок  и
расческу, потом,  не  говоря  ни  слова,  открыла  кран.  Тот  лихорадочно
затрясся, откашлялся воздухом, попавшим  в  трубу,  и  потекла  желтоватая
струйка. Вода в колонии  использовалась  повторно,  очищаясь  в  замкнутой
экологической системе.
     Мыло Катерины было белее и мягче, чем серый кусок в руках Полы, и она
подняла глаза, глядя в зеркало:
     - Где ты достала такое?
     - Мне выдали.
     - А у меня вот это. Почему такая разница.
     - Ну... иногда так случается. Если понравишься кладовщице...
     - Ты хочешь сказать, у нее есть любимчики.
     - Надо просто понравиться.
     - А я не нравлюсь.
     - Может быть, кладовщица вообще не любит американцев.
     - И не только она.
     Катерина пожала плечами и стала раздеваться. Пола продолжала оттирать
руки, потом спросила:
     - Я могу поговорить с тобой, Катерина?
     - Я не могу тебе запретить.
     - Я, по-моему, чего-то не понимаю. Слушай, почему русские верят  всей
этой пропаганде? Глаза же у них есть? У них головы на плечах, они же могут
подумать, неужели вы верите всему, что о нас твердят?  -  Пола  беспомощно
взмахнула рукой. - Столько времени прошло,  должны  же  вы  знать...  Наши
политики тоже твердят нам всякую ерунду о русских, но мы-то понимаем,  что
они без этого не могут. Нам может не нравиться советская система, но мы же
не путаем ее с людьми. Как против людей, мы против вас ничего не имеем.
     - Ты говоришь о глазах, о голове на плечах, о людях - и сама  служишь
системе, которая давит людей.
     - Это неправда. Вам говорят неправду. В нашей системе люди  свободны,
это...
     - Тем хуже. Если у вас не было выбора, если вас принудили быть рабами
- это одно. Но если вы свободны и предпочли стать рабами... И ты  мне  еще
говоришь о пропаганде!
     Пола устало тряхнула головой.
     - И ты в самом деле веришь, что американцы враждебны ко всем русским?
     -  Америка  -  сердце  капитала.  Капиталисты  неизбежно   попытаются
уничтожить прогрессивный  социализм  до  того,  как  их  сметет  со  сцены
истории. Наша первейшая задача - оборонять себя перед этой угрозой. А  как
же иначе? Сколько раз вы нападали на нас...  А  ты  еще  обвиняешь  нас  в
коварстве!
     Пола удивленно посмотрела на нее:
     - Мы нападали? Я ничего не понимаю. О  чем  ты?  Ни  одна  страна  не
нападала на вас, кроме Гитлера, конечно, и тогда мы сражались  вместе.  Ни
одна демократическая страна не нападала на Россию.
     - Вот так вам лгут, - ответила Катерина. - В первый же год  Советской
власти, летом восемнадцатого, капиталисты послали  свои  армии  в  Россию,
чтобы вместе с контрреволюционным отребьем  уничтожить  молодое  Советское
государство. Это что, не нападение?
     Пола редко интересовалась историей. Она вскинула голову:
     - Не знаю... Наверное, я никогда не интересовалась этим временем...
     - Видишь, - Катерина покачала головой. - Да.  Американцы,  англичане,
французы, японцы - все. Разве ты не знала? И даже тогда, после четырех лет
войны в Европе, после революции, все равно Красная Армия была  непобедима.
Ты говоришь, что Гитлер  не  ваш,  что  он  не  демократ?  Зато  ваши  так
называемые демократии вооружили Германию, позволили ему  встать  на  ноги,
чтобы отправить его войной на Россию.  Самим  было  слишком  страшно.  Они
пытались  развязать  войну,  и  отползти  в  сторону,  как  змеи,  но  они
недооценили Сталина.
     - Я не знаю, я...
     - А! Что ты знаешь? Ничего ты  не  знаешь.  А  потом,  когда  чудище,
которое они вырастили, повернулось против них, Россия спасла их.  А  потом
Россия выбросила японских захватчиков из Китая и закончила  войну.  Россия
всегда защищала других от захватчиков. После войны вы. американцы  и  ваши
марионетки пытались вторгнуться в Корею. И вы пытались  захватить  Ближний
Восток, вы пытались захватить Кубу, и Вьетнам.
     Пола открыла рот:
     - Вас учат - этому?
     - А ты еще говоришь о том, что на  нас  никто  не  нападает,  что  мы
параноики. Ты еще удивляешься, почему мы плохо о вас думаем. Потому что вы
всегда нападали на нас.
     Пола вздохнула:
     - Не  знаю,  ваша  пропаганда,  наша  пропаганда...  Кто  знает,  что
правильно, что нет? Но ведь ни ты, ни я не отвечаем за то, что происходит.
Почему это должно действовать на личные  отношения?  Здесь  тем  более,  я
думаю, что у нас достаточно общего, чтобы забыть об этом, что  бы  там  ни
было.
     Катерина ответила ей холодным взглядом:
     - Я здесь потому, что моя верность стране под вопросом.  У  меня  был
муж,  он  поехал  в  Лондон  с  советской  торговой  миссией.  А  там   он
познакомился с репортершей из Нью-Йорка, и она соблазнила его.  Американцы
позволили ему уехать вместе с ней, и теперь они живут  где-то  в  Америке.
Как видишь, принцесса, у меня нет особых причин целоваться с американцами,
особенно с американками, и особенно с журналистками. Понятно?


     Пола  лежала  в  темноте,  натянув  одеяло,  глядя  в   потолок.   Ей
вспоминались детские дни, когда она  каталась  на  яхте  меж  островков  в
Пьюджет Саунд. На той стороне залива виднелись небоскребы Сиэттла,  а  еще
дальше - горы Олимпик, темно-зеленые от только что прошедшего  дождя.  Что
случилось с ее уверенностью и решимостью? Ей казалось, что  она  научилась
этому у матери. Мать Полы, Стефани, выросла в морской семье и  привыкла  к
долгим отлучкам мужа. Она никогда не теряла контроля над собой. Ее мать не
была монашкой и часто устраивала дома вечеринки, дома  всегда  было  много
гостей, и Пола с детства умела поставить себя перед людьми.  Она  помнила,
какое впечатление на нее  производила  мать,  тактично,  а  иногда  резко,
избегая ухаживаний, которые были неизбежны  для  привлекательной  женщины,
часто остававшейся в одиночестве. И с детства она делила мужчин на группы:
либо они сильные  либо  слабые,  либо  умные  либо  глупцы,  либо  стоящие
внимания, либо не заслуживающие его.  Она  ценила  мужчин,  отвечающих  ее
стандартам... но  их  было  немного.  Когда  они  переехали  на  восточное
побережье, ей было пятнадцать лет и она запомнила  одну  из  тех  интимных
бесед между дочкой и матерью, когда Стефани призналась, что да, порой  она
не отвергала ухажеров, в рамках  благоразумия,  конечно.  Заинтригованная,
Пола хотела знать, кто именно, и мать назвала пару имен - и  она  одобрила
ее выбор. Она ожидала, что ей будет стыдно за мать, но она стала ей только
более близкой и интересной.
     - Хэлло, принцесса, - прошептал голос совсем рядом. - Ты спишь?
     Рядом с койкой в темноте согнулась фигура.
     - Кто это?
     - Это я, Дагмар. - Дагмар была немка из Восточной Германии,  того  же
возраста, что и Пола, с  каштановыми  волосами,  интересная.  У  нее  была
отличная фигура и веснушки.
     - Что тебе нужно?
     - Сказать "Здравствуй!", подружиться. Все злятся на тебя и это плохо.
Ты ведь не виновата, что никто с тобой не дружит, да? Вот я пришла,  давай
дружить. Мы ведь можем подружиться?
     Пола моргнула спросонья - она уже почти заснула, оказывается.
     - Почему нет?... Может быть.
     Лицо немки в темноте придвинулось ближе. От нее пахло перегаром.
     - Да,  Дагмар  и  Принцесса   будут  хорошими  друзьями.  Нет  смысла
драться...
     Пола почувствовала, как  рука  немки  скользнула  под  одеяло,  мягко
коснулась груди.
     - Отъе...
     Она  резко  оттолкнула  руку,  натянула  одеяло   до   подбородка   и
отвернулась лицом к стене.
     - Ах, сучка упрямая! - прошипела Дагмар. Пола услышала, как та встает
и крадется обратно в конец камеры.  Мгновение  спустя  послышался  женский
смех.
     - Что, Дагмар, не везет? А мы что говорили?
     - Der Seicherin! Чтоб она сдохла!
     - Ну так сколько ты мне проспорила, Дагмар? Или ты  все  же  залезешь
сюда и согласимся на ничью?
     Пола натянула одеяло  на  лицо  и  сосредоточилась  на  одной  мысли:
уснуть.



                                    21

     - В прошлом году я встретил одну американскую пару, я тогда  ездил  с
подружкой в отпуск, в Коннемара, в Ирландии. Очень даже ничего:  она  была
фотомоделью и рекламировала эти прозрачные трусики и все такое -  ну,  как
на плакатах в метро... Да, так вот эта парочка, плотник, что ли, с женой -
из Мичигана - они купили фарфоровую статуэтку, в  антикварном  магазине  в
одной деревушке, через которую мы проезжали. Статуэтка была  интересная  -
два  прокаженных  с  длинными  трубками  и  коварными   ухмылками   что-то
замышляют, сидя над парой кружек с грогом. Лет сто, не меньше...
     "Джереми", агент Интеллидженс Сервис, улыбнулся; он сидел  на  заднем
сиденьи лондонского такси между двумя женщинами. Приятный, учтивый, гладко
выбритый, волнистые волосы аккуратно  причесаны,  темный  костюм-тройка  и
алая гвоздика на лацкане. Барбаре  казалось,  что  такие  мужчины  вымерли
вместе с фраками и дредноутами.
     А он продолжал:
     -  Так  вот,  на  этой  статуэтке  оказалась  надпись  на  подставке,
интригующая надпись на гэльском, они несколько дней ломали над ней голову,
но вокруг  не  было  никого,  кто  бы  мог  ее  перевести.  А  я  как  раз
интересовался  гэльской  поэзией,  еще   в   университете.   Можете   себе
представить меня в роли актера? Я даже сыграл в двух постановках - обычный
провинциальный набор.
     - Так что там было написано? - спросила Сильвия.  Она  тоже  была  из
Эс-Ай-Эс, ее выбрали для этого задания специально из-за  стройной  высокой
фигуры, суженного книзу лица и черных, до самых плеч, волос.  На  ней  был
морского цвета костюм с шарфом в горошек, узкие белые туфли  и  сумочка  в
тон, белая шляпа с широкими полями, а в руке - пастельно-голубая шаль.
     - Это самое смешное во всей истории, - продолжил Джереми. - Там  было
написано "Сделано на Тайване".
     Барбара улыбнулась и посмотрела в окно. Такси ехало вдоль тротуара на
Оксфорд Стрит, в нескольких сотнях ярдов от Мраморной  Арки.  Июль  был  в
самом разгаре, лето  и  голубое  небо  заставили  Лондон  расцвести  всеми
цветами радуги: рубашки и платья туристов и  спешащих  покупателей,  яркие
витрины модных магазинов, и цветы, цветы, орхидеи, розы, лилии на тележках
уличных торговцев. Парочки старые и молодые, кто-то под ручку, кто-то  уже
с детьми, бизнесмены спешат обедать, перекинув через плечо пиджак, женщины
в цветастых широких брюках и в ярких летних  платьях,  а  вот  два  араба,
разглядывающие картину на витрине, индиец в  тюрбане,  лижущий  мороженое.
Обычные, простые люди с единственным желанием: "Оставьте меня в покое!".
     Барбара любила наблюдать за людьми, не сующими нос в чужие дела.  Это
было ее кредо, как она ответила Фоледе. Жаль, что многие не  способны  так
поступать. И  всегда  плохие.  Так  или  иначе,  все  сводится  к  полному
отсутствию дарований и воспаленному самолюбию, когда заняться самому нечем
- приходится соваться к другим. И решают  за  других,  принимают  решения,
касающиеся жизни других, именно те, кто меньше всего  подходит  для  такой
работы. Хотя Барбара и  работала  на  правительство,  но  в  глубине  души
считала, что оно похоже на таких "всезнаек". Если  кто-то  и  нуждается  в
правительстве, то лишь постольку, поскольку оно  охраняет  его  от  других
людей.
     Такси пересекло Бейкер Стрит и Джереми посмотрел на часы. Они прибыли
точно. Водитель сбавил ход и проехал еще на квартал вперед. На  углу  Дьюк
Стрит их ждала женщина. Высокая и стройная, суженное  книзу  лицо,  черные
волосы до плеч, костюм цвета морской волны, шарф в горошек, белые туфли  и
сумочка в тон и пастельно-голубая шаль в руке.
     - Это она, Фредди, - сказал Джереми, указав на  нее.  Женщина  искала
такси, увидев желтую записную книжку, прижатую изнутри к лобовому  стеклу,
она подняла руку. Такси затормозило, и она забралась внутрь, сев  рядом  с
Сильвией,  которая  сидела  со  стороны  тротуара.  Боковые  стекла   были
затемнены,  а  заднее  стекло,  как  и  во  всех  лондонских  такси,  было
маленьким, так что если за ними кто-нибудь и следил, то он бы  не  увидел,
что внутри уже кто-то был. Женщина просто остановила такси и села.
     - Бож-же, это ж двойняшки! - оторопел Фредди.
     - Веди, веди, она славная девочка, -  посоветовал  Джереми,  закрывая
перегородку за спиной у водителя, и такси отъехало от тротуара.
     - Это  Анна  Доркас,  -  представил  женщину  Джереми.  -  Анна,  эта
американка хотела с тобой поговорить. А о твоей соседке не  волнуйся,  это
ты, как ты уже поняла, так что о  ней  я  не  смогу  сказать  тебе  ничего
нового. Ну, как твои дела? День у тебя все еще свободный?
     Анна кивнула.
     - Мне нужно вернуться в посольство  до  пяти,  -  Ее  английский  был
правильным, хотя русский акцент был очевиден. - Рада видеть вас, - сказала
она Барбаре.
     - И я также.
     - Вы приехали только этим утром?
     - Никто не говорит, что я откуда-то приехала. Я просто американка.
     - Неизлечимая русская подозрительность. Так  и  хочется  выудить  все
секреты, - пошутил Джереми.
     Сильвия тем временем тщательно, с головы до ног, изучала Анну.
     - Ага... Вы не воспользовались помадой, - сказала она с укором.  Анна
машинально подняла руку к губам.
     - Я забыла... Извините. Я почти не крашу губы.
     -  Конечно,  ужасная  капиталистическая  мерзость,  -  снова   встрял
Джереми.
     Сильвия достала носовой платок и зеркальце, смочила платок  языком  и
аккуратно вытерла свои губы.
     - Ну как?
     - Один в один, - кивнул Джереми, оглядев сначала ее, потом Анну.
     Они свернули на Нью Бонд Стрит, проехали до Пиккадилли, там повернули
налево. Джереми открыл перегородку и бросил:
     - Здесь, Фредди.
     Такси замерло у тротуара, Сильвия  протиснулась  мимо  Анны,  открыла
дверь и вышла наружу. Она расплатилась с  Фредди,  добавила  чаевые  и  не
торопясь направилась вдоль коридора, остановившись через несколько  ярдов,
чтобы  полюбоваться  панорамой  Южных  Морей  в   витрине   туристического
агентства. На полквартала позади из  такси  выбрался  толстяк  в  фетровой
шляпе и мешковатом синем костюме, вышел на  тротуар  и  тоже  остановился,
развернув газету. Через несколько секунд Сильвия зашагала дальше,  толстяк
пошел следом. К этому времени  такси  с  Барбарой,  Анной  и  Джереми  уже
затерялось в потоке машин, спеша к гостинице возле Регент Парка,  где  уже
был заказан номер. А тем временем у Сильвии впереди  был  еще  весь  день:
неторопливая расслабляющая прогулка в одиночестве, с хвостом, которого она
уже заметила, по обычному маршруту Анны:  вдоль  витрин  на  Пиккадилли  и
Регент Стрит, обед на Лестер Сквер, зайти в Национальную Галерею, а  потом
выпить кофе у Вокзала Виктория,  последняя  остановка  перед  Букингемским
Дворцом, где они снова поменяются местами. И ей еще заплатят за  это.  Да,
людям приходится зарабатывать на жизнь и более мерзкими способами.


     Барбара заглянула в двери гостиничной спальни.
     - Не вешай трубку. Анна пьет кофе не со сливками, а с молоком.
     Джереми лежал на кровати, подложив под спину гору подушек, и блаженно
вытянув ноги. На стуле висел  пиджак  и  потайная  портупея  с  кобурой  и
пистолетом 0.38 калибра. На груди у него лежала книжка.
     Он наклонился к видеофону  у  кровати  -  видеокамера  и  экран  были
отключены - и добавил, обращаясь к горничной:
     - Минутку, а нельзя ли к кофе еще и молока, пожалуйста? - он взглянул
на Барбару. - Оно? - Та кивнула. - Тогда все, спасибо.
     - Благодарю вас, сэр, - ответил манерный голос  из  динамика.  -  Ваш
заказ будет готов через пятнадцать  минут,  сэр.  -  видеофон  со  щелчком
выключился.
     - Все в порядке? - спросил Джереми.
     - Лучше не бывает, - ответила Барбара.
     -  Класс.  Надеюсь,  вы  получите  удовольствие.  Джереми   устроился
поудобнее и вернулся к книге.
     Барбара вернулась к Анне, сидящей у окна в одном из легких  кресел  у
столика. Из окна открывался вид на зеленое море Регент  Парка  и  строения
зоопарка, выглядывавшие вдали между деревьев, словно рифы. Когда она села,
Анна продолжила:
     - Это было трудное решение, но я пришла к нему, потому что существуют
определенные общечеловеческие ценности, которые выше патриотизма. Конечно,
верность советскому режиму можно называть и патриотизмом, но я  смотрю  на
это по-другому. До семнадцатого Россия была в  социальном  и  политическом
смысле на задворках Западной Европы,  но  если  брать  во  внимание  царя,
который  словно  жил  в  другой  эпохе  и  эмоционально   неуравновешенную
императрицу, то понятно, почему  Россия  стала  наверстывать  упущенное  с
таким жаром. Россия стала утверждать себя,  как  современное  государство.
Архаичная пышность, царский двор и эти сказочные  дворцы  вышли  в  тираж.
Ничто не могло противостоять напору  промышленности  и  торговли,  которые
вели Россию в двадцатый век. Мартовское восстание было  голосом  настоящей
России. Это было движение в верном направлении. А происшедшее в октябре  -
ошибка, какая-то аберрация. Вот что необходимо исправлять. Когда произошла
революция, то Максим Горький - а он не пылал любовью к царизму - обратился
к народу с требованием  сохранить  дворцы  и  сокровища  старого  порядка,
потому что они  представляли  собой  культурное  наследие,  которое  новая
Россия должна  приумножать.  Но  их  разграбили.  В  последнюю  сотню  лет
культура  заболела   раком,   раком   бесплодных   политических   догм   и
бессмысленных лозунгов. Вот что мы должны остановить.  Я  патриот  будущей
России, которой она станет однажды.
     Анна сидела на краешке кресла, вежливая, и в то же время  напряженная
и хмурая. Ее привлекательное лицо побледнело, обнаружило нотки  усталости.
Дневной свет от окна подчеркивал ее  хрупкое  сложение.  На  Барбару  Анна
производила впечатление очень  серьезного  человека,  целиком  отдавшегося
идее, и эта идея для нее  значила  больше,  чем  все  остальное  в  жизни.
Интуиция подсказывала ей, что Анна - именно та, за  кого  себя  выдает,  и
жаль, что ее способности не пригодятся.
     - Я хочу поговорить с вами о другом, о прошлых событиях вашей  жизни.
Ваш бывший муж Игорь - что вы можете сказать о нем?
     Она внимательно вглядывалась в лицо Анны, но  не  смогла  уловить  ни
тени неприязни, ни тени грусти.
     - Многое. Что вам нужно знать?
     - Вас не удивляет, почему мы заинтересованы им?
     - Меня уже ничего не удивляет. У вас, наверное, есть веские причины.
     - Восемь лет назад вы были членом Клуба-По-Пятницам,  -  это  был  не
вопрос, скорее констатация факта.
     - Да.
     - И  других  аналогичных  групп,  -  это  была  догадка,  но  стоящая
проверки.
     - Да.
     - Какого рода деятельностью вы там занимались?
     - Это так уж необходимо вам? Я  уже  сто  раз  рассказывала  об  этом
англичанам. Вы можете спросить у них? Мне ведь не  нужно  напоминать,  что
времени у нас мало, а ваша встреча для вас очень важна. Я хотела бы, чтобы
она не прошла впустую.
     Барбара кивнула головой.
     - Тогда скажите мне,  ваш  муж  тоже  был  диссидентом?  Вы  работали
вместе? Насколько его взгляды сходились с вашими?
     - Мы тогда жили в Севастополе, -  отстраненно  ответила  Анна.  -  Он
работал над связью с подводными лодками. Потом мы переехали в Москву,  его
сделали профессором в университете.
     - Да, я видела его досье.
     На подоконник снаружи уселся голубь. Он прошелся  по  окну,  раздувая
зоб и двигая головой  вперед-назад,  как  забавная  механическая  игрушка.
Потом наклонил голову и несколько секунд смотрел одним глазом внутрь.
     - Он был одним из нас. У нас была общая цель жизни. Но он не был  так
увлечен идеей, как другие. Может быть, потому, что  был  ученым.  А  может
быть,  он  и  стал  ученым  поэтому...  Он  всегда  был  более  спокойным,
невпечатлительным, всегда анализировал. И  очень  терпеливый.  Он  мог  бы
ждать изменения системы и сотню лет.
     - Значит ли это, что он до сих пор диссидент?
     - Конечно, конечно, - Анна говорила без тени сомнения.  -  Он  не  из
тех, кого легко можно изменить.
     - Вы знаете, где он теперь?
     - Последний раз я слышала, что его  перевели  в  Сибирь,  в  какое-то
научно-исследовательское учреждение - но это было еще несколько лет назад.
     - Вы не встречались после развода?
     - Нет.
     Барбара удивленно посмотрела на нее:
     - Я думала, что этого требует ваша работа.
     Анна помолчала. Потом продолжила:
     - Мой брак с Энрико - моим нынешним мужем,  это  было  очень  удачное
обстоятельство для нашей группы. У нас  появились  возможности  расширения
зарубежных контактов и возможно, поддержки из-за рубежа. Мне казалось, что
значительно безопаснее, чтобы  не  ставить  под  угрозу  такой  счастливый
случай, порвать все связи с прошлым.
     Это не объяснение, подумала Барбара. Если бы Дьяшкин хоть  раз  попал
под подозрение КГБ, то его бывшая жена автоматически оказалась бы в списке
подозреваемых, независимо от того, встречались ли они потом или нет.  Брак
Анны с офицером КГБ состоялся без всяких проблем, поэтому пока, во  всяком
случае, Дьяшкин оставался чистым.
     Анна заметно разволновалась и  потянулась  за  сумочкой,  стоящей  на
окне. Она пошарила внутри и достала коробочку с таблетками. Барбара  взяла
со столика  стоявший  рядом  с  магнитофоном  кувшин  с  фруктовым  соком,
наполнила стакан и протянула его. Анна глотнула таблетку  и  собравшись  с
духом, продолжила:
     - Тут не только в этом дело. Игорь умел обращаться  с  женщинами,  да
вы, наверное, это уже знаете. И хотя он  был  немногословным,  но  женщины
сами слетались к нему. Он излучал  какое-то  поле...  тайны,  может  быть,
превосходства. Вы меня понимаете.
     Барбара поощряюще улыбнулась.
     - Конечно. Кто не встречал таких?
     - Может быть, наш брак был ошибкой.  Игорь  был  блестящим  мужчиной.
Иногда я чувствовала, что не могу нормально с ним говорить, что я  слишком
глупа для него. Когда мы познакомились, он служил во флоте. Какое-то время
все было отлично. Но когда он защитил докторскую, и  начал  встречаться  с
более образованными людьми... - Анна допила остатки сока. -  Один  из  его
романов стал очень серьезным. Конечно, она тоже была ученой, ядерщик,  что
ли. Я видела ее несколько раз. Душевная женщина. Самым  выдающимся  у  нее
были волосы. Как огонь, красно-рыжие, почти оранжевые.
     - Вы не помните ее имени?
     - Ошкадова. Ольга Ошкадова.
     - А откуда она была?
     - Не знаю. Она работала в академгородке в Новосибирске.
     - Ясно. Продолжайте.
     Анна пожала плечами.
     - Тут нечего продолжать. Он решительно хотел развода. Исходя из нашей
общей подпольной деятельности,  не  в  наших  интересах  было  ругаться  и
переживать из-за этого. Он согласился на большие алименты, чтобы облегчить
мне жизнь. Собственно, я не очень и возражала.
     - Ольга тоже была диссидент?
     - Не знаю. Если и была, я об этом не знала. Впрочем, согласитесь, что
вряд ли об этом рассказывают всем и каждому.
     Барбара кивнула:
     - А ваш нынешний брак с Энрико, вы говорите, что он...
     - По любви, вы хотите сказать? - Анна  покачала  головой  и  невесело
улыбнулась. - Меня  это  уже  не  волнует.  Я  достаточно  испытала  таких
разочарований, и для меня этот брак - лишь средство. Энрико, не Энрико - в
данном случае это  чистый  брак  по  расчету,  возможность,  которую  было
невозможно упустить.
     В дверь постучали. Из спальни выбрался Джереми, подошел к двери - там
стоял официант с тележкой, нагруженной чашечками, блюдцами  и  серебряными
ложками.
     - Вот молодец. Оставь это здесь, ладно? Вот на, выпей за нас.
     - Большое спасибо, сэр. - Официант закрыл дверь.
     - И последний вопрос, - сказала Барбара.
     Анна повернулась к ней:
     - Да?
     - Вы или ваш муж никогда не были связаны с группой,  называвшей  себя
"Комитет за Свободу и Достоинство"?
     Анна выглядела озадаченной:
     - Нет.
     - Вы никогда не имели никаких дел с человеком по прозвищу "Черепаха"?
     - Нет.
     - Вы уверены в этом?
     Анна покачала головой.
     - Я никогда не слышала ни об одном, ни об другом. А кто они?
     - Вы в самом деле не знаете?
     - Нет... А кто они?
     Барбара черкнула что-то в блокнот и спрятала его.
     - Неважно, кто они. Пора обедать.
     Ничего удивительного, что Анна никогда не слышала ни об Комитете,  ни
об  Черепахе:  ни  того,  ни  другого  не  существовало.  Эти  имена  были
придуманы, исключительно, как "маркеры". Если в течение ближайших недель в
перехватах официальных советских коммуникаций появятся эти слова - значит,
Анна окажется далеко не таким уж патриотом, как она утверждала.



                                    22

     Это случилось с Полой, когда она  направлялась  на  работы  в  кухню,
после унылого  завтрака  в  камере:  водянистая  овсянка,  черный  хлеб  с
маргарином и джемом и чай. В  коридоре  она  почувствовала,  как  по  телу
прокатилась горячая волна. Дыхание сперло и  ноги  налились  свинцом.  Она
зашаталась и оперлась о стену.
     Охранница,  шедшая  впереди,  оглянулась,  трое  других   заключенных
остановились, глядя без малейшего сочувствия.
     - В чем дело, ты? А ну, пошла!
     - Эй ты, у стены, двигайся! - гаркнула вторая  охранница  сзади.  Она
резко ткнула Полу в спину своей дубинкой.
     Пола сделала несколько шагов, и снова  уперлась  в  стену.  Ее  грудь
вздымалась, она чувствовала, как под рубашкой по телу катится пот. К горлу
подкатила тошнота.
     - Я не...
     - Что, работать не хочешь? Да? Ты что, дурака  валять  вздумала?  Так
тебе это так не пройдет. Вы двое, возьмите ее.  Отнесем  на  работу,  если
идти не хочет.
     Пола почувствовала, как две женщины берут ее под руки,  и  они  снова
двигаются по  коридору.  Помутневшими  глазами  она  видела,  как  кто-то,
проходя  мимо,  с  любопытством  глядит  на  нее...  два   заключенных   в
комбинезонах вкатывают тележку в лифт... широкая спина охранницы  впереди,
широкие бедра под коричневой юбкой, массивные лодыжки в толстых коричневых
колготках, тяжелые туфли без каблуков. Они подошли к двери в кухню.
     Она вошла внутрь, вдохнула горячий, спертый  едкий  воздух  и  снова,
зашатавшись, оперлась на один из алюминиевых столов. Неожиданно  появилась
Жаба, она что-то говорила, но  все,  что  слышала  Пола  -  это  невнятные
обрывки разговора, голос Жабы смешивался с голосами охранниц:
     - ...с ней случилось? Она что...
     - Я думаю... по пути... притворяется?
     - Эй, ТЫ!!! Я с тобой говорю! Что ты дзинь-дзинь-дзинь-дзинь....
     Кажется, у нее подогнулись колени. Ее рука что-то  толкнула,  пытаясь
упереться в стол и Пола соскользнула на пол. Что-то со  стеклянным  звоном
упало рядом. Жаба и охранницы смотрели на нее сверху, их  губы  двигались,
но их лица и звуки их голосов были словно  не  в  фокусе.  Она  попыталась
встать, но не смогла и осталась  сидеть,  словно  в  спасительной  нирване
откинув голову назад, на металлическую дверцу стола. Ее глаза закрылись, и
ей стало все равно, даже если она останется здесь навсегда. Она  не  могла
встать на ноги, не хотела вставать и  ничто  уже  не  могло  заставить  ее
встать.
     ...Потом ее плавно уложили на пол. Ее завернули в  халат  или  что-то
вроде этого. Она поплыла...
     - Эй, вы меня слышите? - Кто-то легонько хлопал ее по щекам. Она  все
еще лежала на жестком полу, чувствуя теперь озноб и холод. Кто-то проверял
ей пульс... приподнял веко. Яркий свет... Ей расстегнули воротничок и  она
почувствовала, что  к  шее  приклеивают  кожно-диффузионную  капсулу.  Она
ненадолго открыла глаза и увидела женщину в белом  колпаке  и  медицинском
халате, накрывающую ее белым одеялом. Тепло, блаженное тепло...
     Далекие голоса.
     - Нет, с ней все будет в порядке... Пока не знаю... сообщу  ему,  как
положено...
     Чьи-то руки поднимали ее.


     Пола смотрела, как Майк принимает  душ.  Майк  был  ее  самым  старым
любовником. Его тело нравилось ей больше других. Широкие плечи  и  широкая
грудь, и даже маленькое брюшко казалось  ей  только  знаком  зрелости.  Он
напоминал ей Роберта Митчэма, одного из любимых старых актеров, пока их не
вытеснили пышущие здоровьем юнцы. Она с Майком непременно залезали  в  душ
после того, как любили друг друга. Лучше всего  было  уже  вечером,  перед
тем, как идти  куда-нибудь  поужинать  или  на  какую-нибудь  вечеринку  в
Вашингтоне. Он улыбнулся ей и поманил рукой к себе. Но когда  она  сделала
первый шаг, он чем-то стал напоминать ей Жабу. Чем  ближе  она  подходила,
тем больше он превращался в Жабу. Она отпрянула - и это снова был Майк.  К
нему было никак не подобраться.


     Сон рассеивался, оставалось напряженное  возбуждение.  Она  повернула
голову набок и почувствовала, что  лежит  на  подушке,  мягкой  и  чистой.
Остатки сна ушли и вместе с ними  напряжение.  Пола  потянулась,  чувствуя
ступнями приятную гладкую простыню. Послышался мужской голос, разговор  на
русском, затем звуки женских шагов по жесткому полу.
     Пола  открыла  глаза  и  увидела  комнату   с   койками   и   шкафом,
светло-желтые стены, в дальнем  конце  какой-то  аппарат  на  колесиках  с
металлическими баллонами,  резиновыми  шлангами  и  панелью  управления  с
огоньками и кнопками. Это был госпиталь. Блондинка  в  халате  собирала  с
других кроватей тарелки и складывала их на тележку, стоявшую в центре, а в
углу  вторая  женщина  пристально  следила  за  экраном,  укрепленным  над
кроватью на  кронштейне.  Еще  одна  женщина,  лежа  на  кровати,  читала,
остальные спали. Пола попыталась сесть, но от слабости закружилась голова.
Она повела глазами за санитаркой, облизала губы, и, собравшись  с  силами,
просипела по-русски:
     - Пожалуйста...
     Санитарка обернулась, поставила тарелку и подошла к кровати. Она была
голубоглазая и хорошенькая.
     - Ага, вы проснулись, - сказала она по-русски.  -  Ну,  как  вы  себя
чувствуете?
     - Пить...
     - Только воды, я не знаю, можно ли вам что-то еще.
     Она наполовину налила стакан, стоявший на  тумбочке  и  помогла  Поле
поднять голову. Эта вода была вкуснее всего, что она пробовала в жизни.
     - Ну что, сейчас лучше? Я  пришлю  врача,  чтобы  она  посмотрела.  А
сейчас - спите.
     - Спасибо, спасибо. - Пола откинулась на подушку и закрыла  глаза.  С
ней снова говорили, как с человеком...  Она  боялась  даже  думать  о  том
времени, когда это опять закончится.


     Ей сказали, что это было пищевое отравление. Не удивительно, ответила
она. Это скоро пройдет, заметили ей.  Еще  денек  отдохнет  и  обратно  на
работу. Нет, запротестовала она, нельзя  так  быстро.  Она  еще  с  трудом
ходит, не говоря уже о работе, десять часов в день. Нет, еще день - и все.
Врачи были непоколебимы.
     Поле тошно было подумать о том,  чтобы  вернуться.  Вместе  с  ней  в
палате лежало еще несколько женщин, большинство - русские,  но  в  них  не
было и доли  той  враждебности,  которую  она  чувствовала  в  камере.  Ей
казалось, что в камере она попала в самое скверное окружение, какое  можно
себе представить.
     Женщину с кровати напротив звали Таня, она была родом из  Волгограда.
Раньше он был Сталинградом, но партия очередной раз меняла местами  черное
с белым и развенчала память великого диктатора. Таня была учительницей, ее
арестовали за то, что ее  обучение  несколько  расходилось  с  официальной
идеологической доктриной.
     - Мне было совершенно все равно, что у них за доктрины,  -  объясняла
она Поле. - А  это  одно  из  самых  страшных  преступлений  для  учителя.
Бюрократу  не  объяснишь,  что  объективная  реальность   -   это   именно
объективная реальность, а не то, чем она должна быть по велению партии. Мы
можем только постигать ее. Детей надо учить, как думать, а не что  думать.
Единственное, о чем я заботилась - это детские умы.
     - И это - преступление?
     -  Любая,  даже  потенциальная  угроза  режиму   -   самое   страшное
преступление. Но так, наверное, везде. Разве американцы не используют  для
этого религию - чтобы подчинялись и не спрашивали?
     Пола покачала головой.
     - Нет, если только этого не хотят люди. По закону религия отделена от
образования.
     - Вот как? - Таня заинтересованно посмотрела на Полу. -  Я  не  знала
этого. Я встречала мало американцев. У вас ведь  не  так  просто  получить
разрешение на выезд за границу, правда?
     - У нас не нужно получать такого разрешения вообще.  Просто  садишься
на самолет и летишь, куда хочешь.
     - Я не знала об этом... Ты ведь не шутишь?
     Ее соседкой была Анастасия, из Хабаровска  в  восточной  Сибири.  Она
говорила, что ее брат был осужден за передачу китайцам советских секретов.
     - Надеюсь, судьба моего мальчика не пострадает,  -  пожаловалась  она
как-то Поле. - Он такой умница. В школе их  учат  программированию.  Разве
ваших американских детей пускают к компьютерам в пятнадцать лет?
     Поле сказали, что ее переведут обратно в  камеру  после  ужина.  День
тянулся, она становилась все грустнее и грустнее, и уже почти  дрожала  со
страху, попыталась взять себя в руки, но страх и напряжение высасывали  из
нее  энергию  быстрее.  Пола  даже  подумала  о   том,   чтобы   разыграть
какой-нибудь несчастный случай - только бы оттянуть момент  возвращения  в
камеру и на кухню.
     Когда до ужина оставалось меньше часа, она услышала  в  коридоре,  за
открытой дверью палаты знакомый женский голос.
     - Мне все равно, что вы врач. Говорю вам, ей от этого лучше не будет,
и это вопрос здравого смысла, а не медицины.
     Прямо перед дверью остановилась русская с огненно-рыжими волосами. На
этот раз она была одета в светло-зеленую форму  и  спорила  с  седобородым
мужчиной в белом халате. Она сделала утверждающий  жест  и  Пола  заметила
знакомые резкие  черты  лица,  высокие  скулы  и  решительный  подбородок.
Мужчина что-то пробурчал, Пола не поняла -  что,  а  затем  они  поспешили
прочь по коридору, женщина продолжала:
     - Тогда я позабочусь, чтобы об этом узнало  начальство.  Если  вы  не
хотите подписать простой...
     Неожиданно Полу захлестнула волна отчаяния.
     - Анна! - закричала она.
     Из манипуляционной в конце коридора прибежала медсестра-блондинка.
     - Вы что-то хотели?
     - Да, послушайте, моя  знакомая  только  что  прошла  по  коридору  с
доктором, в ту сторону. Пожалуйста, догоните ее, скажите, что я хочу с ней
поговорить, пожалуйста! Это очень важно. Она рыжая, в зеленом костюме...
     Анна кивнула и заспешила следом за ними.  Пола,  задрожав,  упала  на
подушку. Она не могла упустить такой случай. Сейчас она медленно приходила
в себя. Случай? Какой случай? Она даже не знает, что она ей скажет...
     Снаружи опять послышались шаги и в комнату вошла Анна.
     - Я догнала ее, - сказала она,  странно  глядя  на  Полу.  -  Она  не
знакома с американкой по фамилии Шелмер. Но она сейчас придет и  поговорит
с вами. Она подойдет через минуту.
     Пола огляделась. Таня спала,  Анастасия  сидела  за  столом  в  конце
палаты и что-то писала. Двое соседок были на процедурах, а  третья  сидела
рядом с Анастасией. По крайней мере, можно  будет  поговорить  без  лишних
свидетелей. Она попыталась взять себя  в  руки,  стараясь  расслабиться  и
успокоить дыхание.
     В дверь палаты вошла рыжая женщина, посмотрела на Полу,  и  не  узнав
ее, оглядела всю комнату. Потом ее взгляд  вернулся  к  Поле,  та  кивнула
головой и попыталась улыбнуться. Русская подошла к кровати и  остановилась
рядом, заинтригованно глядя на Полу.
     - Это вы американка? - спросила она на безукоризненном английском.  -
Я вас не знаю... хотя лицо знакомое.
     - В Тургеневе, шесть недель назад, в штаб-квартире  безопасности.  Вы
там разнесли двух  офицеров.  Я  была  снаружи,  вы  вышли  и  мы  с  вами
поговорили.
     В  лице  русской  отразилось  понимание.  У   нее   было   потрясающе
выразительное лицо.
     - Ну конечно! Нервная девчушка в коридоре. Я думала, что  мы  с  вами
встречались где-то здесь, а не там. Значит, мы обе попали в Замок. Что  вы
здесь делаете? - она коротко махнула рукой вокруг.
     - Говорят, пищевое отравление. Тараканы или что-то в этом  роде...  Я
не знаю.
     - Значит, вы американка. И вас  зовут  Пола.  Я  -  Ольга.  Санитарка
сказала мне, что у вас что-то важное. В чем дело?
     Пола оглянулась:
     - Я бы не хотела говорить об этом при людях...
     Ольга села на кровать и придвинулась ближе,  вопросительно  глядя  на
Полу:
     - Ну?
     - Вы учили меня не поддаваться угрозам.
     - Правильно. Вам будут угрожать, и не поддавайтесь.  Стоит  им  найти
слабое место, и вы у них в руках - после этого  они  расколют  вас.  Но  с
силой они считаются. Это единственное, с чем они считаются. Если бы только
Америка поняла это шестьдесят лет назад.
     - Меня поместили в такую ужасную камеру... Там такие  женщины...  Это
не столько угроза, сколько полная деградация.
     - Да, это еще одна из их гнусных выходок. Мне жаль вас.  Бунтуйте  до
тех пор, пока вас не переведут. Вы,  американцы,  совсем,  как  англичане:
пытаетесь со всеми поладить. А так нельзя. Кончится  тем,  что  вы  только
переругаетесь со всеми. С русскими так нельзя. Они все крикуны,  и  только
тот, кто кричит громче и дольше, добивается своего. - Ольга потрепала Полу
по плечу и стала подниматься. Пола схватила ее за рукав:
     - Я слышала, вы говорили офицерам, что вы ученая.
     Ольга поколебалась и села обратно.
     - А в чем дело?
     - И английский вы знаете так хорошо поэтому, - Ольга кивнула,  но  не
сказала ни слова, а она продолжала:
     - Что может здесь делать ученый? Я хочу сказать, здесь можно работать
головой, думать? Вы можете с кем-то поговорить?
     - Естественно. Это космическая станция и ее ресурсы ограничены. Людей
не везут сюда просто так, чтобы они просто запирали двери и  пересчитывали
людей по головам.
     Пола набрала полную грудь воздуха.
     - Я тоже ученая, - в этот момент она решила,  что  ее  откровение  не
принесет никому вреда, тем более что Протворнов и его команда  уже  давно,
наверное, выяснили это.
     - Что ж, это хорошо, и я уважаю вас, как коллегу и профессионала.  Но
я не вижу...
     - У вас есть влияние. Вы можете убедить людей. Послушайте, я  работаю
в вонючей кухне, соскребаю с тарелок грязь и мою полы, день  за  днем.  Вы
ведь можете поговорить с кем-нибудь, чтобы меня перевели  отсюда?  Я  могу
принести гораздо больше пользы для колонии, и мне будет легче.
     Ольга нахмурилась:
     - Вы хотите сказать, что согласны работать на них?  -  Пола  обратила
внимание на это местоимение: "них", а не "нас".
     - Я не говорю о том, чтобы перейти на их сторону, - пояснила Пола.  -
Я просто хочу работать, как нормальный человек - где-нибудь в  гражданской
области. Здесь должно быть такое. Вы только что сказали, что ресурсы здесь
ограничены. Зачем их тратить зря? Я могу учить детей, может быть - ведь  в
колонии есть дети, или что-то  связанное  с  медициной  агрономией...  что
угодно...
     Ольга выглядела растерянной.
     - Я не знаю, могу ли я вам чем-то помочь... - Она  поймала  умоляющий
взгляд Полы и от этого сделалась только более замкнутой. Она  поднялась  и
повернулась к двери.
     - Мои проблемы - это одно, я могу кричать о  них  во  все  горло.  Но
вмешиваться в политику, или что-то вроде этого - совсем другое. Мне  очень
жаль, но я думаю, что у вас все успокоится само с течением времени.
     Она остановилась, как будто вспомнив о чем-то.
     - Какая у вас специальность?
     - Электронные коммуникации. Компьютеры...
     - Где вы учились этому?
     - Мне не хотелось бы говорить это.
     - Хмм... - Ольга заинтересованно смотрела на Полу.  -  Вы  что-нибудь
понимаете в коммуникационных протоколах и операционных системах? Процедуры
шифрования, аппаратные микропрограммы?
     - Немного, - осторожно ответила Пола.
     - А как насчет русского оборудования?
     - Приходилось работать.
     - Ясно, - Ольга взялась за  подбородок  и  пристально  посмотрела  на
Полу. Потом она все-таки решилась:
     - Я ничего не могу обещать, и чудес я не делаю. Так что не  надейтесь
особенно. Но что-нибудь - попробую, - с этими словами  она  повернулась  и
вышла из комнаты.
     Немного спустя с процедур вернулись две соседки Полы, и за ужином она
старалась изо всех сил, чтобы болтать так же  беззаботно,  как  и  они.  А
когда ужин закончился, те же самые двое охранниц,  которые  водили  ее  на
работу, пришли, чтобы забрать Полу с собой. Анастасия с  Таней  сунули  ей
коробку конфет, которой они лакомились.
     - За дружбу американцев  и  русских,  -  прошептала  Анастасия.  Таня
улыбнулась ей и ободряюще погладила по плечу. Пола поцеловалась с  ними  и
почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.
     - Если нас оставят в покое, мы будем дружить, - ответила она.  Затем,
борясь с растущим в ней чувством ужаса, она вернулась к  кровати  и  взяла
свою сумку. Охранницы с каменными лицами ждали у двери.
     В этот момент в коридоре раздались торопливые  шаги  и  вошел  доктор
Рубаков, старший терапевт, со стопкой бумаг.
     - Хорошо, она еще здесь, - Рубаков  повернулся  к  охране.  -  Приказ
отменен, американка остается здесь  еще  на  три  дня,  будет  отдыхать  и
выздоравливать. Вот приказ, все бумаги, все подписано и разрешено.  Можете
идти, - он протянул бумаги старшей охраннице. Та взяла стопку, внимательно
прочитала верхний листок, вернула их врачу,  и,  наконец,  пожав  плечами,
кивнула второй. Они ушли, захлопнув за собой дверь.
     Помилование было столь неожиданным и  ошеломляющим,  что  в  какой-то
момент Пола думала, что она снова упадет в обморок. Задрожав, она  уселась
на край кровати. Рубаков довольно улыбался.
     - Я рад, что они передумали. Вам необходимо еще немного отдохнуть.  -
Он подошел поближе и несколько секунд внимательно изучал Полу,  поглаживая
усы.
     - Возможно, мы сможем договориться? - спросил  он  неожиданно  низким
голосом. - Я могу достать хорошую  косметику,  настоящую  французскую,  не
меньше. Вы будете выглядеть и чувствовать себя совсем по-другому. Ну  как,
заинтересованы?
     Пола вздохнула и закрыла глаза.
     - Заинтересована в чем?
     Рубаков был удивлен и растерян:
     - Нет, нет! Вы меня неправильно поняли. Я хочу, чтобы вы позанимались
моим английским!



                                    23

     Это было словно помилование от смертного приговора. У  Полы  не  было
уверенности, что эта перемена в  последнюю  минуту  была  делом  Ольги,  и
сейчас она пыталась полностью использовать возможность  прийти  в  себя  -
ответы на вопросы она будет искать в свое время.  В  глубине  души  у  нее
теплилась надежда именно на Ольгу, хотя она боялась признаться в этом даже
себе, боялась жестокого разочарования в будущем.  Пола  повеселела,  стала
приветливей к другим.
     Уже на следующий день доктор Рубаков осыпал ее роскошью в виде  крема
для   рук,   лосьона   и   даже   лака   для   ногтей,   и   еще   помады,
коричневато-розовой, как раз для ее лица. После завтрака -  вареные  яйца,
ветчина с острым гарниром из картошки и лука, поджаренный хлеб с маслом  и
настоящий кофе - Пола честно принялась выполнять  свою  часть  договора  и
провела с доктором импровизированный урок английского. Через час  он  ушел
на дежурство и вернулся снова во время обеденного перерыва,  а  потом  еще
раз, вечером.
     - Я и не думал, что это так, так... ужасно?
     - Ужасно, - подсказала Пола по-английски.
     - Йес, ужасно! - Рубаков всплеснул руками, в отчаянии глядя на листки
бумаги, лежавшие перед ним и Полой.
     - Здесь слова пишутся одинаково, а читаются  по-разному,  а  вот  тут
наоборот, звучит одинаково, а пишется совсем по-другому. В чем тут  смысл?
Откуда вы знаете, как что писать? И как этому учатся дети?
     - Я же не выдумываю это. Я просто  объясняю  вам,  как  это  есть,  -
ответила Пола. - Может быть, поэтому ваши парни  и  наши  парни  никак  не
могут договориться.
     Они рассмеялись.
     - Это все  из-за  древних  диалектов,  -  по-русски  вмешалась  Таня,
прислушивавшаяся к разговору, сидя на кровати.
     - Что вы имеете в виду? - спросил Рубаков.
     - Давным-давно,  еще  у  римлян  и  греков  возникали  проблемы:  как
разговаривать  с  рабами,  которых  привозили  из  покоренных  племен,   -
объяснила Таня. - Домашние и слуги  говорили  на  диалектах  -  упрощенной
смеси языков, в которой смешивались все странности  оригиналов.  Проходили
века, волна беглецов от религиозных и политических  преследований  и  тому
подобное, достигла Британии, и все говорили на своих языках. Они  селились
в разных местах, и когда наконец встретились вместе и нашли общий язык, то
больше никто ничего менять не стал.  Так  что  английский  -  это  диалект
диалектов всей Европы.
     - А сейчас Америка добавляет туда немного идиш,  немного  испанского,
немного негров, индоамериканцев и Бог знает, кого еще. Получится  какой-то
суперязык, - ответила Пола.
     -  Ну,  у  русских-то  такой  проблемы  никогда   не   возникало,   -
прокомментировала от дальней стены Анастасия. - Никто  не  рвется  к  нам.
Наоборот, все рвутся наружу.


     На следующее утро Рубаков сказал  Поле,  что  днем  прибудет  генерал
Протворнов,  который  хочет  с  ней   поговорить.   Это   вернуло   ее   к
действительности и на целых два часа у нее пропало настроение. Она  думала
о будущем в смешанных чувствах, колеблясь между  сдерживаемой  надеждой  и
отчаянием. Протворнов прибыл незадолго до  обеда,  сопровождаемый  майором
Ускаевым. Они взяли с собой Полу и закрылись в  комнате  дежурной  сестры,
рядом с палатой. Протворнов  уселся  за  стол,  и  показал  Поле  на  стул
напротив. Ускаев сел сбоку у стены.
     Протворнов  тяжко  вздохнул;  Поле  он   почему-то   напомнил   мишку
косолапого. Он облокотился на кресло и потер виски пальцами.
     - Я слышал, что вы  виделись  с  товарищем  Ошкадовой,  -  сказал  он
наконец.
     - Ошкадовой? Это Ольга, ученая из Новосибирска?
     - Достойная женщина,  пусть  даже  в  чем-то  заблуждающаяся.  Вашего
склада ума, я бы сказал. Вы, собственно, сказали ей, что вы тоже ученая.
     Пола пожала плечами.
     - И кажется, вы это тоже знали.
     -  Да,  науку  вы  цените  высоко,  ...лейтенант  Брайс?  -   ответил
Протворнов.
     Тот факт, что они знали ее настоящее имя,  еще  не  давал  ей  повода
признаться в этом. Тот же Эрншоу, если бы он и нашел путь связаться с ней,
искал бы ее по прикрытию.
     Протворнов продолжал:
     - Вы ведь так привержены идеалам науки?
     - Да, я ценю настоящие знания, я ценю верные пути овладения  знанием.
То, что действительно хоть что-то значит.
     - А идея, право, общественные формации  и  методы  управления  ими  -
разве это ничего не значит?
     - Вы имеете в виду политику?
     - Политику, идеологию, религию - называйте, как хотите.
     Пола попыталась найти правильный ответ.  Во  всяком  случае,  открыто
отказываться не стоит.
     - Конечно, такие вещи играют свою роль в  жизни  людей  -  и  большую
роль. Но меня  всегда  интересовали  те  вещи,  которые  существовали  еще
задолго  до  появления  людей,  и  будут  существовать,  даже  когда  люди
исчезнут.
     - Вы хотите просто обладать истиной. И под каким флагом - неважно?
     - Я не говорила этого. А истина может подождать еще. Она  привыкла  к
этому.
     Протворнов скривил  губы,  почти  улыбнулся,  словно  в  знак  удачно
отраженной атаки.
     - Да, говорите вы так. Однако служите вы  в  ВВС  США  и  занимаетесь
шпионажем. Вам не кажется, что это несколько странная карьера для  женщины
с таким мировоззрением?
     Пола вздохнула и отбросила завиток со лба.
     - Это личное... Я поступила на службу...  чтобы  вырваться  из  дома,
добиться независимости. Для меня было важным понимать науку. Что  касается
второго... меня уговорили. Это не то, чем я занималась.
     - А чем вы занимались?
     - Мы уже прошли это. Я не буду отвечать.
     - Итак, вы говорите, что  вас  уговорили  заниматься  шпионажем.  Вас
принудили заниматься шпионажем в пользу американских военных? Вы  согласны
сделать об этом заявление?
     - Нет, я не сделаю этого.
     - Если вы просите об одолжении, можно быть и податливее.
     - Я не прошу одолжения. Я предлагаю сделку.
     Протворнов бросил взгляд на майора  Ускаева,  качнув  в  его  сторону
пальцем. Жест словно говорил: ну что ж, на этот раз не вышло.  Генерал  не
стал развивать эту тему, сделал паузу, а потом заговорил о главном:
     - Вы сказали товарищу Ошкадовой, что хотите быть нам более  полезной?
Я правильно понимаю?
     - В разумных пределах, да.
     - А почему вы хотите быть нам полезной?
     - Я не хочу быть полезной вам. Я хочу быть полезной себе.
     - Я всегда уважал открытость. А каковы же пределы?
     - Я не хочу никого предавать, я не стану делать ничего, что связано с
военными или против интересов моей страны. Но, за этими исключениями, я бы
хотела рассмотреть возможности взаимного сотрудничества.
     - А почему мы должны быть заинтересованы сотрудничать с вами?
     - Потому что у вас ограниченные ресурсы. Вы не можете позволить  себе
держать здесь бесполезных людей.
     Протворнов хмыкнул  и  перевел  взгляд  на  Ускаева.  Тот  наклонился
вперед:
     - Нам сказали, что у вас есть опыт работы в области связи?
     - Кое-что.
     - Вы стали бы заниматься работой, связанной с коммуникациями?
     - Какой, например? - настороженно спросила  Пола.  Ускаев  недовольно
скривил губы.
     - Исследование и развитие возможностей связи с Землей, и, может быть,
другими космическими станциями.
     - Нет. Я не хочу заниматься никакими военными работами.
     - Но "Валентина Терешкова" - не военная  станция.  Это  исключительно
социологический эксперимент.
     - Ради Бога. Вы прекрасно знаете, что работы из  этой  области  могут
применяться где угодно.
     - Ну тогда как насчет скоростной компрессии и защиты данных?
     - Нет. Послушайте, может быть, нам вообще забыть о моей квалификации?
Я ей не торгую. Но кроме этого, я  знакома  с  общими  научными  теориями,
которые  можно  использовать  в  любой  области:  медицина,  может   быть,
образование... Мы же можем прийти к  такому  соглашению,  и  это  было  бы
лучше, чем не решить ничего. Вот что я хочу сказать.
     Ускаев смотрел на свои руки, без конца сравнивая один палец с другим.
Наконец он поднял глаза и с сомнением покачал головой.
     -  Я  не  думаю,  чтобы  она  могла  нам  пригодиться,  -  сказал  он
Протворнову.
     Протворнов, похоже, был не удовлетворен таким  выводом.  Он  собрался
ответить ему, затем передумал и посмотрел на Полу:
     - Я бы хотел  поговорить  с  майором  Ускаевым  наедине.  Пожалуйста,
подождите снаружи.
     Пола уселась за столиком в проходе, листала  журнал,  но  страниц  не
видела. Не так, не так, все не так. Она испортила все.  Она  была  слишком
упрямой. Протворнов верно сказал - человек в ее  положении  может  быть  и
податливее. Она видела через окно  в  комнату  дежурной  сестры,  как  два
офицера о чем то спорили, размахивая руками.  Ей  нужно  было  прикинуться
податливой и согласной - только бы перевели  из  этой  жуткой  кухни  -  а
беспокоиться обо всем остальном уже потом,  когда  для  них  будет  больше
хлопот отправить ее назад. Ну  почему  она  всегда  пытается  сделать  все
сразу? Ольга говорила ей, как русские достигают своих целей - медленно, не
торопясь, как будто каменотесы, вставляют клинья в  узенькие  трещинки.  У
нее только что был шанс вставить свой клин.  Вместо  этого  она  со  всего
размаху ударила кувалдой.
     Наконец ее позвали обратно.
     - Мы пришли к компромиссному соглашению, - сказал  Протворнов.  -  Вы
будете работать с товарищем Ошкадовой, в течение испытательного срока. Она
лучше расскажет вам о всех возможностях, которые у вас могут быть. За  это
время вы должны решить, что вы можете дать нам в обмен на более длительное
соглашение. Через месяц  мы  рассмотрим  этот  вопрос  вновь.  А  пока  мы
поверим,  что  вы  ученая,  а  не  профессиональная   шпионка.   Если   вы
согласитесь, ваше положение будет соответственно изменено. Ну как?
     - Я согласна! - выпалила Пола. К этому  времени  у  нее  не  осталось
никаких сил быть непоколебимой.


     Ей выдали светло-зеленую форму, наподобие той,  что  была  на  Ольге,
когда Пола увидела ее в штаб-квартире, и перевели в ту  часть  Замка,  что
была  на  "поверхности",  о  которой  она  даже  не  догадывалась.   Здесь
поверхность земли поднималась вверх к стене  станции,  к  западу  границей
исправительной колонии был огромный водяной резервуар, он же отделял их от
городского центра Новой Казани.
     На этом клочке земли жила привилегированная категория заключенных,  к
которой  теперь  принадлежала  и  Пола.  И  хотя  редкая  трава,   жесткие
кустарники, сомнительного вида деревья,  пытающиеся  выжить  на  пепельной
почве, небольшие хижинки на четыре человека - все  это  напоминало  больше
лагерь беженцев, а не загородный клуб где-нибудь во Флориде, тем не  менее
после камер и кухни это была идиллия. У некоторых домиков росли цветы.  На
берегу резервуара  был  даже  небольшой  пляж  с  купальней,  отгороженной
сеткой. Правда, сейчас им не пользовались, из-за утечки  масла  неподалеку
из-за обилия водорослей - но ощущение ветра над водой, после многих недель
голой камеры и потрескавшихся стен было просто необыкновенным.
     В первый вечер, когда она решила пройтись от домиков к  резервуару  и
обратно, вдоль внешней стены и через холм обратно к домикам, в этот  вечер
пошел дождь.



                                    24

     В конце июля русские негласно  передали  ряду  западных  и  азиатских
государств  запись,   как   они   утверждали,   добровольного,   признания
Волшебника. На пленке Волшебник выглядел спокойным,  собранным,  в  добром
здравии. Доктора, психологи и профессиональные следователи, смотревшие эту
запись, пришли к единому мнению - никаких следов принуждения.
     Волшебник утверждал, что многие годы он был обеспокоен  международной
обстановкой,  недоверие  между   западным   миром   и   коммунистами   его
отталкивало, а глобальные неприятности, которые могли из этого получиться,
ужасали. Когда у него появилась такая уникальная возможность, он попытался
сделать   свой   собственный   вклад   в   дело   разрядки   международной
напряженности. Файл с информацией, которую он собирал,  чтобы  подтвердить
существование современных систем оружия на "Терешковой", был, оказывается,
фальшивкой. Он сам выдумал все  данные  и  намеренно  ввел  в  заблуждение
западную разведку, чтобы спровоцировать ее на публичные  обвинения.  Тогда
он думал, что это вынудит советское  правительство  вести  более  открытую
политику и приведет к полной  международной  инспекции.  И  тогда  крупный
источник потенциальных проблем и непонимания исчезнет. Ему  казалось,  что
он исходит из самых благих намерений. Однако с тех пор у него  было  время
подумать и он понял, что действовал наивно, и даже наоборот, лишь усугубил
ситуацию. Он надеется, что этой своей  записью  он  прояснит  все  дело  и
как-то исправит нанесенный им ущерб. Он сожалел о своих поступках,  просил
Запад понять его и выражал благодарность советским наставникам и докторам,
которые помогли ему взглянуть на вещи в правильном свете.
     - И что ты скажешь по этому поводу? -  спросил  директор  РУМО  Филип
Борден у Фоледы, когда  они  посмотрели  эту  запись  в  конференц-зале  в
Пентагоне.
     Фоледа пожал плечами.
     - А что вообще можно сказать по этому поводу? Ты же прекрасно знаешь,
Фил, сейчас у них  есть  такие  средства,  что  за  то  время,  как  взяли
Волшебника, они могли бы превратить папу римского в атеиста. Они бы больше
убедили меня, если бы дали нашим людям поговорить с ним свободно, с  глазу
на глаз. Если он настоящий, то что они теряют?
     Фоледа был не единственным, кому пришла в голову такая  мысль.  После
нескольких  консультаций  американский  посол  в  Москве  от  имени   ряда
заинтересованных  государств  обратился  к  советскому   правительству   с
просьбой дать  Волшебнику  возможность  свободно  поговорить  с  западными
экспертами. Ко всеобщему удивлению, Советы согласились на это.



                                    25

     - ...в образовании класса с радикальными связями, класса гражданского
общества,  не  являющегося  классом   гражданского   общества,   сословия,
являющегося распадом всех сословий, сферы  всеобщего  характера  благодаря
всеобщему страданию, заявляющей право не  на  частное  добро,  потому  что
против них совершается не частное зло,  а  зло  всеобщее,  у  которой  нет
исторического названия, а только  человеческое,  которая  находится  не  в
частной  оппозиции  к  обстоятельствам,  но  во   всеобщей   оппозиции   к
предрассудкам...  -  тощий  бородатый  эстонец,  взобравшись  на  ящик  на
площадке, с неутомимой монотонностью  читал  Маркса,  будто  долгоиграющий
вариант мусульманского призыва к молитве с верхушки минарета.  Собравшиеся
перед ним о чем-то тихонько переговаривались между  собой,  совершенно  не
обращая внимания на его чтение  и  справедливо  полагая,  что  даже  самый
усердный  слухач  из  КГБ  уже  давно  бы  заснул,  сидя  у   направленных
микрофонов, способных услышать даже самый тихий звук.
     - Можно скинуться по несколько зачетов и попробовать выдувать стекло.
Сказать, что у нас такое хобби, декоративное стекло, что-то вроде этого, -
предложил Рашаззи.  -  Тогда  мы  сможем  достать  некоторые  инструменты,
материалы. Для оптического резонатора нам нужно где-то метра два кварцевых
трубок. Затем...
     - Чтобы запаять кварц, потребуется кислородная  горелка,  -  возразил
Хабер. - А натриевое стекло можно размягчить обычной газовой горелкой,  ее
роще достать.
     - О'кей, натриевое стекло. Потом надо оптическое  стекло  для  окошек
Брюстера, абразив для резки и полирования, и компоненты для зеркал...
     Хабер покачал головой.
     - Великолепно. Тебе все еще нужен вакуумный насос и манометр.
     - Мы используем оборудование для стеклодувных работ.
     - И электроды.
     - Я знаю, где в городе можно достать электроды из неоновых трубок. Из
плоской пластины эпоксидной смолы можно сделать  конденсатор  на  двадцать
киловольт. Выпрямители у нас уже есть.
     МакКейн помалкивал. Все равно ничего путного  он  сейчас  сказать  не
мог. Он просто спросил у них, возможно ли  построить  подходящее  лазерное
устройство, чтобы передать  из  "Терешковой"  наружу  сообщение,  как  это
предложил Скэнлон.
     - Газодинамический был бы проще,  -  заметил  Хабер.  -  Хотя  и  тут
остается проблема с подходящими соплами и газом.
     После двух месяцев наблюдения,  прислушивания,  знакомства  с  Замком
МакКейн пришел к выводу, что у него  все  еще  есть  шанс  выполнить  свою
миссию. Правда, сейчас надежды на получение файла "Апельсин" уже не  было,
но это было лишь средство узнать настоящую  начинку  "Терешковой".  А  его
уникальное  положение  по  сравнению  с  другими  западными   разведчиками
заключалось в том, что он оказался в идеальном месте, чтобы выяснить  это.
Правда, в одиночку этого  ему  не  провернуть,  и  тут  начинались  вечные
проблемы Замка: кто надежен, а кто - нет. Но он уже "завербовал"  Скэнлона
и  Мунгабо,  а  теперь  подбирался  к  Рашаззи  и  Хаберу.   Трудно   было
представить, что люди с такими знаниями, как они, будут зарабатывать  себе
на жизнь, работая подсадными утками в тюремной камере.
     - Возможно, ты прав, - сказал Рашаззи Хаберу  наконец.  -  Это  очень
сложно. Может быть, не стоит вообще пытаться сделать  лазер  самим.  Может
быть, мы просто сможем найти достаточно запчастей,  чтобы  собрать  что-то
похожее на настоящий русский  лазер...  а  потом  попробуем  подменить  им
настоящий - где-нибудь в лаборатории в Ландау. А как насчет  геодезических
лазеров? По-моему, кое-где еще идет строительство.
     Хабер с уважением отнесся к  энтузиазму  молодого  израильтянина,  но
сам, однако, такого оптимизма не испытывал.
     - Из этого не  выйдет  ничего  хорошего,  -  сказал  он  чуть  погодя
МакКейну. - У нас просто нет  места,  чтобы  спрятать  все  эти  запчасти,
которые нам понадобятся. Не говоря уже о том,  чтобы  собрать  и  испытать
устройство. Такую работу от слежки не укрыть.
     Марксистский напев неутомимо звучал у них за спиной.
     - Нам нужно место, где бы мы могли этим заниматься, не боясь  слежки,
- буркнул Рашаззи, глядя в пол.
     - Что-то вроде мастерской.
     - Вот-вот. Нам нужна мастерская.


     Если Андреев был подсадным, то это был лучший актер, которого МакКейн
видел в жизни. Впрочем, толку от него все равно не было:  он  был  стар  и
любил поболтать. Тем  не  менее  МакКейн  попытался  ввернуть  в  разговор
несколько намеков на борьбу с системой, чтобы посмотреть - клюнет или нет.
Андреев ничего не понял, и ответил как всегда:
     - Система не всегда была такой. Да, цари, авторитарная монархия... но
Россия всегда была авторитарной. Это разные  вещи.  Искусства  процветали,
потому что художникам позволялось выражать то, что  они  думали.  Толстой,
Чайковский, Бородин... Конечно, были казни, но в основном уголовники  -  и
это просто мелочь по сравнению с тем,  что  началось  потом.  При  царе  к
политическим относились неплохо, нет. Надзирателей  наказывали,  если  они
грубили арестантам. Большинство из них были образованные. Джентльмены.  Не
то, что эти сволочи потом - убийцы и уголовники, убийцы,  ничем  не  лучше
Гитлера. Хуже Гитлера.
     - Знаете, почему Гитлер  проиграл  войну?  Из-за  нацистских  расовых
глупостей.  Когда  немцы  пошли  на  Россию  в  1941,  целые   завоеванные
большевиками народы поднимались на борьбу с коммунистами. Эстонцы, латыши,
литовцы,  Украина.  Они  хотели  сражаться.  Но  Гитлер  думал,  что   они
недочеловеки. Ему хотелось, чтобы Россию победили немцы. А это невозможно.
     - Я слышал анекдот о русских, - вмешался внимательно слушавший  Чарли
Чан. - Иван и Борис встречаются на вокзале. Иван говорит  Борису:  "Борис,
куда ты едешь?". А Борис ему отвечает: "Я еду в Минск  за  хлебом".  Тогда
Иван спрашивает: "Так хлеб же можно купить и здесь?"  -  "Да,  но  очередь
начинается в Минске!".


     МакКейн заинтересовался Гоньярешем,  венгром,  который  жил  в  одной
секции со Смоваком и Воргасом. Его часто отправляли на работу  в  ось.  На
официальных схемах "Терешковой" за стыковочными узлами в центральной части
станции располагались ядерные реакторы, производившие энергию для основных
генераторов и побочное тепло для нужд производства.  В  менее  официальных
сообщениях  указывалось,  что  объемы  производства  на  оси  меньше,  чем
официально объявленные,  а  оставшееся  место  занято  совершенно  другими
конструкциями.
     - Слушай, а чем вы там занимаетесь? - поинтересовался  у  него  между
прочим МакКейн.
     - Разным.  Иногда  перетаскиваем  грузы  на  складах.  Иногда  чистим
резервуары, стенки отскребаем, чтоб покрасить.
     - На складах? Ты имеешь в виду -  за  стыковочными  узлами,  рядом  с
реакторами?
     - Ну, иногда, да. А что?
     - Как  все  журналисты  -  вечное  любопытство.  Я  просто  попытался
составить себе ясную картину станции. Кто знает? Может быть, когда  нибудь
придется писать об этом. И  кстати,  я,  наверное,  смогу  убедить  своего
издателя выделить несколько зачетов за несколько деталей... если они будут
ценными.
     - Понятно... А какие детали?
     - Ничего особенного. Что где внутри, расположение отсеков. Что там за
система безопасности. Может быть, одна-две схемки?
     - А о какой сумме мы говорим?
     - Какая сумма будет достаточной?
     - Ну, может быть... Я подумаю.
     Оскар Смовак потер свою лохматую фиделевскую бороду, приглядываясь  к
МакКейну, стоявшему на площадке  перед  блоком  В.  Немного  помолчав,  он
заговорил, его обычно громкий и резкий голос был приглушен:
     - Ну, и что ты видишь?
     МакКейн обернулся.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Ты наблюдаешь за людьми, ты  думаешь.  Говоришь  мало.  На  что  ты
смотришь?
     - Я просто смотрю за людьми.
     - Это обычная привычка среди журналистов?
     - Наверное. Как ты напишешь о том, чего не видел?
     - Брось. Ты не журналист, Лью. Я просто хочу сказать... если я чем-то
смогу помочь, я помогу. О'кей?
     - Помочь? В чем?
     - Что бы ты ни замышлял.
     - Если я что-то начну замышлять, я буду иметь тебя в виду.
     Смовак вздохнул.
     - Да, я знаю, трудно решить, кому верить, кому нет. Но все-таки,  что
бы это для тебя ни значило - у  меня  есть  информация  об  американке,  с
которой ты сюда попал.
     МакКейн резко повернулся к нему. Смовак продолжал:
     - Она была в камере строгого режима в блоке D  до  последней  недели.
Потом  она  заболела  и  ее  отправили  в  больницу.  С  тех  пор  она  не
возвращалась.
     - Кто тебе это сказал?
     - Один друг из  другой  камеры.  Он  трахается  с  восточногерманской
девкой из той камеры, где сидела твоя американка. Похоже, ей было нелегко.
     - Ясно... Что ж, спасибо, Оскар. Если мне понадобится твоя помощь - я
дам знать.


     Боровский, поляк,  предупредивший  МакКейна  за  несколько  минут  до
инцидента с Майскевиком. Однажды МакКейн спросил его:
     - Откуда ты знал?
     - У меня было ощущение, что этим вечером они хотят кого-то вздуть.  Я
прикинул, и решил, что это - ты.
     - А как получилось, что меня оставили в покое потом?
     - Ты мог рассказать о его  методах.  Наверное,  он  подкупил  кого-то
наверху, чтобы дело не расследовали.
     - Неужели об этом никто и не догадывается?
     - Догадываются. Но зачем совать нос в чужое дерьмо, когда за  это  не
платят?
     Это прекрасно совпадало с тем, что говорил  и  Андреев.  Но  МакКейна
почему-то не удовлетворяли эти объяснения. Если бы начальство уже знало  о
системе подкупа и взяток, которая процветала здесь, то если бы он  раскрыл
ее, Лученко потерял бы немногое. Он бы спокойно продолжал бы свой бизнес и
наоборот, сохранил бы лицо, засадив МакКейна. Что-то здесь не складывалось
- но МакКейн сейчас не собирался разбираться во всем этом деле  до  конца,
да в этом и не было смысла.
     - Почему ты сделал это? - спросил он. - У  тебя  было  что-то  личное
против Майскевика?
     - У нас всех было личное против Майскевика. Прежде всего, я поляк.  Я
слышал, как ты говоришь; ты знаешь историю. Как Сталин разделил  Польшу  с
Гитлером, как ударил нас  в  спину  в  1939  в  Катыни,  что  случилось  с
варшавским сопротивлением. Русским никогда не нравилась сильная Польша.  И
у нас никогда не было причин быть особенно благожелательными к русским.


     - Не могу не заметить, ты вдруг стал  довольно  популярен,  -  сказал
Скэнлон за обедом. - Как ни поверну голову -  тет-а-тет  здесь,  тет-а-тет
там. Я так понял, ты вербуешь?
     - Как ты говоришь, просто довольно-таки популярен.
     - Брось, мы с тобой сейчас, похоже, партнеры. Я что, не могу  узнать,
с кем мне придется работать вместе?
     - Если возникнет такая необходимость.
     - Осторожность, осторожность и еще раз осторожность, а?
     -  Ты  знаешь  правила  игры.  Это   помогает   избежать   неприятных
осложнений.
     - Да, тебя хорошо научили. Исключительно из любопытства - на какую же
разведку ты работаешь?
     - СИС - на бриттов. Они внедрили меня специально, чтобы присматривать
за тобой. Такая уж у тебя репутация в Лондоне.
     - Ах, вот так? Ну что  ж,  мистер  Эрншоу,  журналист,  вот  он  я  с
маленьким приветом, который здорово облегчит тебе жизнь. Поговори с Ко. Он
свяжет тебя с комитетом побега. У них есть информация, которая может  тебе
пригодиться.
     МакКейн недоверчиво уставился на Скэнлона.
     - Комитет побега? Ты шутишь!
     Скэнлон удовлетворенно кивнул:
     - Ага, вот мы запели по-другому. Надеюсь, что у вас есть  хоть  капля
совести, Эрншоу, потому что тебе должно быть стыдно.
     - А кто входит в этот комитет?
     - Ладно, ладно. Ты знаешь правила игры. Я дал  тебе  зацепку.  Теперь
тебе нужно поговорить с Ко.



                                    26

     Здание советского посольства в Кенсингтоне было построено  не  раньше
десяти лет  назад.  Серое  одиннадцатиэтажное  задние,  прямые,  ничем  не
нарушенные линии, серые каменные стены. За оградой и густыми  деревьями  -
хорошо ухоженные газоны. За этой же  оградой  в  соседнем  похожем  здании
живет большинство советского  дипломатического  персонала  в  Лондоне.  Но
несмотря на такие удобства, как плавательный  бассейн,  сауна  спортзал  и
теннисные корты, Анне Доркас все же больше  нравилось  жить  снаружи:  это
была привилегия, которой с  радостью  пользовался  ее  муж,  корреспондент
журнала "Новое Время".
     Эта привилегия также значила, что она и  Энрико  могли  увильнуть  от
нудных партсобраний,  обязательных  для  всех  остальных,  и  жить  своей,
приватной жизнью, а не монашески существовать,  как  существовали  внутри.
Большинство из обитателей посольства об окружающем мире знали  только  то,
что могли увидеть во время поездок в  город,  специальными  группами,  под
надзором.  Кроме  того,  это  освобождало   ее   от   вездесущей   паутины
осведомителей, вынюхивающих что-нибудь  предосудительное.  У  жен  было  в
порядке вещей доносить начальству услышанное в  интимных  беседах  друг  с
другом, а их мужья могли пропьянствовать вместе ночь, а утром  наперегонки
кинуться писать доносы друг на друга. Впрочем,  привилегия  жить  отдельно
давала Энрико, как  оперативному  офицеру  КГБ,  отвечающему  за  вербовку
источников среди британских граждан  и  иностранных  резидентов,  работать
более свободно: посольство было под постоянным  наблюдением  англичан.  По
иронии судьбы это же давало Анне возможность заниматься  своей  внеурочной
диссидентской деятельностью.
     Как обычно в свои рабочие дни, она села на метро до Холланд  Парк,  а
оттуда шла пешком. В этот день машиной пользовался Энрико, ему нужно  было
съездить в Хэтфилд  побеседовать  за  обедом  с  председателем  Британской
Промышленной   Ассоциации.   Англичанин   гордился   своей    политической
проницательностью  и  был  удивлен  просьбой  использовать  некоторые  его
высказывания в бюллетене для служебного пользования, который каждый  день,
да-да, каждый день читает вся советская верхушка. Энрико убедил его еще  и
в том, что за это ему необходимо заплатить, конечно, и не возражайте, "...
бухгалтерия требует  этого".  Со  временем,  когда  дружба,  начинавшаяся,
исключительно как совместный деловой  интерес,  углубится,  он  постепенно
будет просить его о все более серьезных одолжениях, пока в один прекрасный
день его жертва не обнаружит, куда он  влип  и  не  попытается  выбраться.
Тогда начнется более жесткий  разговор.  Иногда  Энрико  цитировал  четыре
основных слабости,  которые  приводят  людей  к  вербовке:  деньги,  идея,
шантаж,  самомнение.  В  случае  будущего  советского   агента,   а   ныне
британского промышленника, это, вне всякого сомнения, было самомнение.
     Охранник у дверей махнул ей рукой, и она вошла через главный  вход  в
мраморное фойе посольства. Лифт поднял ее на мимо девяти посольских этажей
на десятый, где она  вышла  в  просторную  комнату  без  окон,  "прихожую"
лондонской  резидентуры  первого  управления  КГБ,   занимавшегося   всеми
операциями за границей. Как и резидентуры  в  Вашингтоне,  Париже,  Бонне,
Риме, Бразилии,  Бангкоке,  Нью  Дели  и  далее  везде,  здесь  занимались
исключительно  подрывными  операциями  и  сбором  информации.  Специальным
ключом Анна открыла стальную дверь. Дежурный офицер взглянул на нее  через
телекамеру и открыл вторую дверь, в  трех  футах  от  первой.  Она  вошла,
приветственно кивнула ему, проходя мимо дежурного поста и  направилась  по
коридору к своей комнате.
     Первое,  что  замечает   большинство   людей,   впервые   попадая   в
резидентуру, это могильная тишина.  Внешние  стены,  пол  и  потолок  двух
верхних этажей были двойными, чтобы обеспечить полное  звукопоглощение,  в
промежутках  стояли  электронные  излучатели,   забивавшие   шумом   любое
подслушивающее устройство. Немногие  окна  были  сделаны  из  специального
зеркального стекла, которое тоже было звуконепроницаемым  и  непроницаемым
для всех известных видов  подслушивающего  оборудования.  Целый  жизненный
порядок, основанный на обмане, подлости, недоверии  и  паранойе,  подумала
Анна. Как избежать быть втянутым в это вместе со всеми остальными?
     Она прошла мимо большого зала агентурной  работы,  в  котором  стояло
штук двадцать рабочих секций, в которых офицеры по работе с агентурой  уже
были  заняты  делом,  писали  рапорты,  переводили  документы,  составляли
оперативные планы. Самой важной работой агентурных офицеров  считалось  не
получение секретной информации или документов -  хотя  и  это  было  очень
ценным - а открытие, обработка и последующая вербовка  "агентов  влияния":
политиков, официальных чиновников, журналистов,  ученых  и  тому  подобных
людей,  которые  могут  повлиять  на  процесс  принятия   решений   и   на
общественное мнение. Ведь миссия КГБ не изменилась: сохранить и  расширить
влияние  олигархии  Советской  Коммунистической  Партии  на  весь  мир   -
исключительно незаконными методами.
     С другой стороны  коридора,  был  кабинет  резидента,  генерал-майора
Дмитрия Туренова, с приемной, обшитой деревянными  панелями,  обставленной
антикварными шкафами, диваном, кожаными креслами и столом  для  заседаний.
Дальше - еще два кабинета.  Первый  делили  два  начальника:  руководитель
Линии Х - термин КГБ для подразделений управления Т, занимавшегося  сбором
иностранных научных и  технологических  данных,  и  руководитель  линии  Н
(Управление С), отвечавший  за  поддержку  нелегалов,  граждан  советского
блока, внедренных в  другие  страны  под  различными  прикрытиями.  Второй
кабинет  принадлежал  шефу  линии   КР   (Управление   К),   занимавшемуся
контрразведкой против британской контрразведки, и офицеру, отвечавшему  за
внутреннюю безопасность  посольства,  охрану  важных  советских  деятелей,
приезжавших в страну, и розыск и  задержание  перебежчиков.  Напротив  них
была большая комната, в которой сидел шеф Американской Группы,  собиравшей
досье на проживающих в Англии американцев, бизнесменов, ученых, инженеров,
военных и других потенциально полезных людей, попадавших  в  поле  зрения.
Вместе  с  ним  сидел  начальник   такой   же   группы,   наблюдавшей   за
западноевропейцами, и офицер по активным  действиям,  который  отвечал  за
тайные операции и руководил операциями по  дезинформации  и  пропаганде  в
средствах массовой информации.
     Посередине коридора Анна свернула на лестничную клетку,  мимо  лифта,
соединявших десятый и одиннадцатый этажи. На полпути вверх ей  встретились
Иван, один из оперативников, и Анатолий. Анатолий был одним  из  техников,
наблюдающих за радиочастотами местной полиции и  контрразведки.  Например,
если активность радиопереговоров резко возрастала как раз  перед  встречей
агента с одним из своих  контактов,  то  агента  отзывали  по  радио.  Она
поздоровалась:
     - Добрый день.
     - Энрико приехал с тобой? - вместо приветствия спросил Иван.
     - Нет. Он будет занят до обеда. Что-то важное?
     - Попович хочет с ним  поговорить.  Он  просил  меня  передать,  если
увижу, вот и все.
     Генерал-лейтенант  Вадим  Попович   был   вторым   по   должности   в
резидентуре, начальником Линии ПР, политической  разведки.  Он  был  умен,
самолюбив  и   вносил   идеальную   толику   жесткости,   дополняя   более
интеллектуальный и сложный стиль управления Туренова.
     - Ты не знаешь, что случилось? - спросила Анна.
     - Нет, извини.
     - А куда он поехал? - поинтересовался Анатолий.
     - Хэтфилд, по-моему.
     - Ну ладно, пока, еще увидимся, - заторопился Иван.
     - На обеде, может быть.
     - До встречи, - попрощался Анатолий.
     На одиннадцатом этаже были владения инженеров  электронной  разведки:
огромная   комната,   набитая   радио-   и   микроволновыми   приемниками,
магнитофонами,  терминалами,  компьютерами,   спутниковым   оборудованием,
подключенным  к  антеннам  на  крыше.  Дальше  по  коридору  шли  кабинеты
техобеспечения, фотолаборатория и наконец, комната переводчиков, куда  шла
Анна. Григорий и Ева уже были там. Она вспомнила, что Анастасия у  зубного
врача, и появится попозже.
     - Добрый день!
     - Привет, Анна, - ответил Григорий. Ему было под тридцать, из  Москвы
он приехал совсем недавно, чтобы провести пару лет за рубежом, привыкая  к
повседневной рутинной работе перед тем, как начать самостоятельную.
     Ева,  жизнерадостная  и  веснушчатая,  была  одновременно  врачом   и
лингвистом. Она преподавала английский  в  школе  иностранной  разведки  в
Институте  Международных  Отношений.  Она  подняла  голову  от  экрана   и
улыбнулась:
     - Привет. Слушай, мне нравится твое пальто. Это новое?
     Анна сняла пальто,  расправила  его,  чтобы  Ева  рассмотрела,  затем
повесила на вешалку у двери.
     - Купила пару дней назад на Квинсуэй. На распродаже.
     - Цвет мне нравится. И воротничок так стильно выглядит.
     - Да, Виктор работал допоздна и закончил статью Чалмерса, так что  за
нее не беспокойся, - вмешался Григорий. - Все уже записано и переписано.
     - Вот хорошо, - обрадовалась Анна. - Мне так не нравилось работать  с
этим материалом, уж очень специальный.
     Она уселась перед своим  терминалом  и  набрала  на  клавишах  код  к
засекреченной части компьютерной памяти, куда она вчера  вечером  записала
файл, с которым работала.
     - Похоже, будет жаркий день.
     - Я как раз думала сходить поплавать в жилой  комплекс  на  обеде,  -
отозвалась Ева.
     - Это мысль. Может, и я с тобой пойду.
     Анна вынула свой магнитный ключ, и вставила его в  свой  стол,  чтобы
открыть ящик с оригинальными документами. Она  собиралась  сказать  что-то
еще, но остановилась и нахмурилась, потому что ящик не открывался. Или  он
сломался, или ее ключ больше недействителен  -  все  электронные  замки  в
посольстве можно было перепрограммировать  прямо  из  службы  безопасности
этажом ниже. Мгновение спустя на экране появилась надпись:

     НЕПРАВИЛЬНЫЙ КОД ДОСТУПА. ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН.

     Анна остолбенело смотрела на  экран.  Затем  она  увидела  неподвижно
стоящую в  дверях  своего  кабинета  руководительницу  переводчиков  Марию
Чуренкову.
     - Товарищ Доркас, пройдите сюда, пожалуйста.
     Эту высокую и  прямую,  словно  палку  проглотила,  женщину  отличало
резкое лицо с седыми волосами, собранными в хвостик, и  толстые  шерстяные
колготки с  твидовым  костюмом  неопределенного  цвета.  Сейчас  ее  голос
необыкновенно подходил к внешнему виду. Анна растерянно поплелась за  ней.
За ее спиной Ева и Григорий обменялись понимающими взглядами.
     - Вам не нужен больше доступ к  записям,  потому  что  вы  больше  не
работаете в нашем отделе, - без всякого вступления  заговорила  Чуренкова,
когда дверь кабинета закрылась.  -  Вы  немедленно  переводитесь  вниз,  в
секретариат. Соберите, пожалуйста, ваши  вещи.  И,  да,  спасибо  за  вашу
работу все это время.
     Анна смутилась.
     - Это... так неожиданно. Я не понимаю...
     - Мне дал прямое указание генерал Попович.
     - А он не сказал, почему?
     - Мне - нет. А я не спрашивала.
     - Но... могу я поговорить с ним?
     - Это невозможно. Его не будет до завтра.
     Анна  собрала  свои  вещи,  с  трудом  находя  слова,  попрощалась  с
Григорием и Евой и спустилась в секретариат,  занимавшийся  в  резидентуре
бумажной работой. Ей дали работу: искать в английских  газетах,  журналах,
публикациях и общественной службе данных  статьи  на  заданные  темы.  Вся
информация была общедоступной и Анне  стало  казаться,  что  ее  допуск  к
секретным материалам тоже закрыт.
     К обеду она принялась убеждать себя, что все в  порядке.  Она  просто
чересчур сильно отреагировала. А что касается  рутинной  работы  -  кто-то
должен делать и ее. Грубость и равнодушие Чуренковой  -  обычное  явление.
Завтра все объяснится, и объяснится просто. К концу дня Анна почти  пришла
в себя, когда начальник внутренней безопасности полковник  Фелякин  вызвал
ее к себе.
     - Завтра у вас свободный день.
     - Да, - ответила Анна.
     - Я надеюсь, что у вас нет никаких планов,  потому  что  их  придется
отменить. Завтра приезжает пара людей из Москвы, и среди прочего они хотят
поговорить  с  вами  и  вашим  супругом.  Очевидно,   произошла   какая-то
административная путаница со сроками и датами назначений, но мы бы  хотели
с этим разобраться. Вы сможете так устроить?
     - Да... да.
     - Вот и хорошо. Значит, на десять, ладно?  Да,  и  ваш  муж  тоже.  Я
проверил, он завтра все равно на службе.
     - Я скажу ему.
     - И возьмите с собой паспорта. Нам нужно будет проверить в  них  даты
виз.
     - Хорошо. Завтра в десять, - механически повторила Анна.
     - Отлично.


     К вечеру воображение Анны превратило ее страх в уверенность. Каким-то
образом ее раскрыли. Энрико позвонил и сказал, что он  задержится,  поедет
прямо  в  посольство,  к  полковнику  Шепанову,   начальнику   линии   КР.
Одиночество лишь усилило страх Анны. Она металась по квартире,  без  конца
курила, переставляла с места  на  место  всякие  безделушки.  Наконец  она
налила себе выпить и около часа  сидела  у  телевизора,  перебирая  в  уме
события нескольких прошедших недель и соображая, что могло пойти  не  так,
что она могла сказать лишнего. Она ничего не нашла,  но  это  не  помогло.
Самое опасное в подобного рода делах - это зависеть от других.
     Каждый раз, как она смотрела на  часы,  каждый  раз  до  десяти  утра
оставалось все меньше. Она обнаружила, что не может даже подумать  о  том,
чтобы  снова  войти  в  посольство.  Если  жена  офицера  КГБ  попала  под
подозрение, то автоматически поднимется вопрос и об  его  надежности.  Кто
эти люди из Москвы,  зачем  они  хотят  поговорить  с  ними?  И  зачем  их
паспорта? Она не верила в объяснения Фелякина.
     Энрико появился только около полуночи, он оставил машину в посольстве
и добирался на такси. Он пил с Шепановым, и хотя зашел не слишком  далеко,
чтоб его можно было назвать пьяным, но это было заметно.  Такое  случалось
время от времени. Анна рассматривала  это,  как  предохранительный  клапан
против стрессов, которые  делают  язвы,  высокое  давление  и  проблемы  с
нервами обычными спутниками жизни офицера КГБ - а у Энрико было достаточно
здравого смысла не выпускать это из-под контроля. Но  обычно  после  такой
вечерней  выпивки  с  друзьями  он  приходил  домой  с  веселыми  глазами,
словоохотливый, а в этот вечер он вернулся мрачный и рассеянный. Очевидно,
что-то тяжелое было у него на душе.
     - Что случилось? - спросила Анна.
     - Ничего.
     - Слушай, я же вижу, что что-то случилось. Но я не смогу тебе помочь,
пока не узнаю в чем дело. Я же не умею читать мысли.
     Он странно посмотрел на нее и ничего не ответил.
     Потом, когда он налил себе еще и уселся напротив нее в  гостиной,  он
все-таки заговорил.
     - У Шепанова будут неприятности. У него были проблемы с женой, а  это
привело его к проблемам с выпивкой. Знакомая история.
     - Я слышала, в посольстве ходили слухи. Его жена, и  еще  пара  имен.
Да, так бывает.
     - Он одинок, вдали от России, от друзей. Он любит, когда есть  с  кем
поговорить. Но иногда  он  чересчур  открывается  и  говорит  больше,  чем
следовало бы, - Энрико явно к чему-то вел. Анна терпеливо ждала. Тогда  он
глотнул еще и неожиданно спросил:
     - Что ты знаешь об той женщине, ученой  из  Новосибирска,  с  которой
спутался твой бывший муж?
     Анна мгновенно напряглась. В нормальных  условиях  она  бы  напомнила
ему, что они договорились не поднимать таких  тем,  но  это  было  слишком
близко к тому, о чем она думала весь вечер. Поэтому она спросила:
     - А что? Что с ней случилось?
     - Меня не интересуют твои личные дела или что-то  в  этом  роде.  Как
она... в  политическом  смысле?  -  Энрико  отхлебнул  еще.  Анне  впервые
показалось, что он перебрал. - Ее лояльность  когда-нибудь  ставилась  под
вопрос?
     Анна посмотрела на него, пытаясь связать это с тем, что происходило в
течение дня.
     - Почему? -  спросила  она  наконец.  Ее  голос  был  странно  сух  и
неискренен. - Что случилось?
     Энрико поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза.
     - Сегодня Шепанов сказал мне, что  она  была  арестована  три  месяца
назад, по обвинению в подрывной диссидентской деятельности.  Конечно,  это
тут же поставило Дьяшкина под подозрение.
     Дальше можно было не продолжать. Все близкие родственники и  знакомые
Дьяшкина тоже попадут под подозрение. Особенно она, как его бывшая жена. И
пока в этом замешана его карьера, Энрико это совсем ни к чему.
     - Ты когда нибудь была замешана в чем-нибудь таком? - потребовал он.
     - Конечно, нет. Перед нашей свадьбой меня же не раз проверяли. Ты сам
знаешь, как они это делают.
     - И все же ошибки случаются.
     Анна похолодела, ее затрясло. Ей нужна была хотя  бы  минутка,  чтобы
взять себя в руки.
     - Я... сделаю тебе кофе.
     - Посмотри на меня, Анна. Я еще раз спрашиваю - ты когда нибудь  была
замешана в чем-нибудь таком?
     Она заставила себя огрызнуться.
     - Нет, говорят тебе! Проспись, ты смешон! Тебе сварить кофе?
     Энрико откинулся на кресло.
     - Да, наверное...
     Анна поспешила на кухню. Пока она вынимала из шкафчика кофе и  чашки,
она была слишком возбуждена, чтобы думать. А потом, когда  она  посмотрела
на стеклянную банку с кофе в своих  руках,  ее  вдруг  осенило.  Если  она
пойдет завтра утром в посольство, то выйдет оттуда только под  конвоем,  в
аэропорт, на самолет в Москву. Без сомнения, Энрико отвертится.  А  она  -
скорее всего с ней будет кончено.
     Она стояла на кухне, кусая губы, освобождаясь  от  нелепых  мыслей  о
том, что делать дальше. Потом медленно подняла обеими руками банку с кофе,
поколебалась минуту и швырнула ее об  пол.  К  тому  времени,  как  Энрико
появился в дверях гостиной, она была  уже  у  него  за  спиной  и  одевала
пальто. Он неуверенно посмотрел на нее.
     - Что случилось? С тобой все в порядке? Ты куда?
     - Кофе - я уронила банку. Я сбегаю возьму еще  в  магазине  на  углу.
Будь умницей, убери, пока я буду ходить?
     И прежде чем Энрико смог ответить, она выскочила в дверь и зашагала к
лестнице. Квартира была на втором этаже, поэтому вместо того, чтобы  выйти
через главный вход, она спустилась по лестнице вниз и вышла  черным  ходом
через подземный гараж.
     Анна прошла несколько кварталов, потом взяла такси до Найтсбриджа,  с
южной стороны Гайд  Парка.  Она  зашла  в  знакомую  гостиницу  и  немного
посидела в баре на втором этаже, привела себя в чувство рюмкой,  собираясь
с мыслями. Потом наконец пришла к выводу, что другого выхода  у  нее  нет,
спустилась в фойе и позвонила из автомата по специальному номеру,  который
ей дал ее контакт из СИС.
     В оперативном зале британской специальной разведывательной службы,  в
лабиринтах, которые существовали  под  Уайтхоллом  еще  со  времен  второй
мировой войны, зазвонил телефон. Дежурный офицер связался с начальником, а
затем отправил радиосигнал,  кодированный  "Чрезвычайно  срочно".  В  двух
милях оттуда, в Челси,  сигнал  включил  обычный  с  виду  коммуникатор  в
кармане пиджака, погребенного на спинке стула под кучкой одежды. Вообще-то
коммуникатор был отключен, чтобы не тревожили.  Но  в  нем  была  встроена
специальная схема, обходящая все подобные запреты.


     Джереми ждал этого момента  несколько  месяцев.  Ужин  на  двоих  был
великолепным, вино - безукоризненным, атмосфера - очаровательной.  Теперь,
под мягкие звуки  скрипки  и  запах  роз  в  ее  спальне,  он  подходил  к
логическому концу.
     Дафна поцеловала его и откинулась на спину, соблазнительно  улыбаясь.
Распахнув халат, она открыла его взгляду свое  совершенное  тело.  Джереми
позволил себе не торопясь любоваться им.
     - Скажи-ка, - промурлыкал он, - у меня всегда была  страсть  к  таким
прозрачным маленьким трусикам, как не тебе. Под ними  такая  же  прелесть,
как и все остальное?
     - А почему бы тебе не попробовать? - прошептала она.
     Его рука скользнула от ее щеки вниз по  шее,  задержалась  на  груди,
чтобы поиграть соском, а затем поползла вниз к животу,  чувствуя,  как  он
напряженно принимает ласку.
     БИП БИП БИП БИП БИП
     - Боже! Только не это!... Мать! Мать! Чтоб им всем! Чтоб они! Они...
     - Что это? - вскрикнула Дафна, садясь в кровати.
     - Мне нужно идти.
     - Но ты же сказал, что всю ночь свободен.
     - Так и есть. То есть... Долго объяснять.
     - Ты не можешь выключить эту штуку?
     - Она под шмотками...
     - Осторожнее с этим платьем, дорогой.
     - Сейчас. О Боже!...
     Дафна  снова  накинула  халат  и   потянулась   за   сигаретой.   Она
разочарованно вздохнула.
     - Телефон там. Надеюсь, в следующий раз будет лучше.
     - Так значит, будет следующий раз?
     - Конечно.  Я  даже  думаю,  что  ты  сделал  это  специально,  чтобы
растянуть удовольствие.
     - Ты  в  самом  деле  сумасшедшая.  Но  мне  все  равно  нужно  выйти
прогуляться под дождичком.
     - Под дождичком?
     - А-а, так американцы говорят.
     - А что это значит?
     Джереми замер с рукой над телефоном.
     - Ты знаешь, - ответил он, неожиданно смутившись, - понятия не имею.


     Джереми подобрал Анну в такси в точке встречи на углу  Гайд  Парка  и
отвез ее к югу от реки, в Ламбет. Когда они приехали,  там  их  уже  ждали
Сильвия и еще одна женщина из СИС. Теперь два агента будут вместе с ней  в
течение двадцати четырех часов в сутки, пока ее не перевезут в  безопасное
место. Снаружи за домом будет следить полиция.
     - Как вы думаете, что теперь будет? - спросила Анна.
     - Это не от нас зависит, - ответила Сильвия. -  Раз  американцы  вами
так интересовались, то я  не  удивлюсь,  если  вас  перебросят  к  ним,  -
предположил Джереми.
     - Надеюсь, я вам не в тягость, - робко сказала Анна.
     Сильвия рассмеялась.
     - Конечно же, нет. Это наша работа. Какой глупый вопрос!
     - И пусть о нас говорят, что ничто не  сможет  встать  между  нами  и
службой, короне и стране, - процитировал Джереми.  Сильвия  заинтригованно
посмотрела на него, он надменно фыркнул в  ответ.  -  Я  лучше  пойду  чай
поставлю.
     И Джереми вышел из комнаты. По пути через гостиную он  остановился  и
отвесил изрядный пинок подвернувшемуся под ногу зонтику.



                                    27

     В Замке организация чего угодно на постоянной основе - а  именно  это
было на уме у МакКейна - требовала прежде  всего  найти  способы  избегать
информаторов и электронного наблюдения. Если теория МакКейна об Замке, как
об "информационной шахте" была верной, то вряд ли русские бы  ограничились
полумерами.
     Рашаззи  и  Хабер  разработали  несколько  способов   обнаружения   и
отключения  спрятанных   микрофонов,   и   сейчас   экспериментировали   с
нейтрализацией электронных браслетов. Чтобы  скрыть  эту  деятельность  и,
совместив приятное с полезным, повеселиться самому, Рашаззи  надрессировал
своих мышек есть пластиковую изоляцию  русской  электропроводки,  а  затем
выпустил их в пространство между стенами и потолком. Когда русские техники
появлялись, чтобы ликвидировать поломки  -  которые  неизбежно  случались,
пока двое ученых возились с системой безопасности - они неизменно находили
накоротко  замкнутые  провода,  выглядевшие  так,  как  будто   над   ними
поработали зубки какого-то грызуна, как правило, мышки,  бегавшей  тут  же
неподалеку. Веселье, правда, было недолгим, и  через  Лученко  до  Рашаззи
дошел приказ избавиться от мышей. Тогда они таинственным  образом  убежали
из своих клеток и, вероятно, пропали в дыре, которая столь же таинственным
образом возникла в стене под бачком в одной из кабинок туалета камеры В-3.
Их мобильность должна была быть потрясающей, потому что дежурные техники в
течение нескольких дней носились по Замку и боролись с эпидемией  коротких
замыканий и обрывов. У Лученко были проблемы с начальником блока,  Рашаззи
потерял кучу накопившихся привилегий, но дальше этого дело не пошло.
     Это упражнение послужило дымовой завесой для дальнейших  изысканий  о
системе безопасности, но общей проблемы не  решило.  Русские  давно  стали
мастерами  обмана,  и  нельзя  было  сказать  наверное,  не  являются   ли
обнаруженные устройства ловушкой, чтобы отвлечь внимание заключенных, в то
время, как более сложный и хитрый уровень системы работает без помех. Лишь
долгое время спустя после того, как Рашаззи и Хабер  стали  экспертами  по
вынюхиванию скрытых микрофонов с проводами, они обнаружили  еще  один  вид
встроенных микрофонов, работавший  вообще  без  проводов:  подключался  он
полосками проводящей краски, которая маскировалась  сверху  слоем  обычной
краски. Рашаззи сделал пробник с парой  тонких  игл,  с  помощью  которого
можно было обнаруживать такие  полосы,  но  это  была  очень  утомительная
работа.
     Можно  было,  конечно,   играть   в   угадалки,   прослушивается   ли
определенное место или нет, например, начиная  провокационный  разговор  и
ожидая реакции русски.  Но  и  русские  тоже  могли  играть  в  эту  игру,
закидывая сеть с широкой ячеей, они могли пропускать мелкую рыбешку, чтобы
поймать большую. И потом, кто будет играть роль наживки?
     МакКейн пришел к выводу,  что  внутри  Замка  нет  надежных  способов
общения. Работа снаружи позволяла надеяться  на  большее,  но  он  не  мог
контролировать назначений на работу, а самого его из Замка  не  выпускали.
Потом, правда, он спросил себя: а так ли уж необходимо выбираться из Замка
вообще? Следящие устройства будут стоять в тех местах, где  есть  люди:  в
камерах, коридорах, и тому подобное. Но кроме таких мест, на станции  есть
и пространство между стен,  машинные  палубы  между  уровнями,  шахты  для
кабелей, разветвляющиеся во всех направлениях. Если бы только  можно  было
забраться в такое место...
     МакКейн поставил такой вопрос перед Рашаззи, когда они шли  по  улице
Горького, вслед за трактором, нагруженным грохочущими муфтами для труб.
     - Альбрехт и я думали над этим, - ответил Рашаззи.  Проблема  в  том,
что на панелях  пола  и  стен  с  обратной  стороны  везде  проложены  эти
проводящие полоски, так что если открыть ее, то цепь нарушится и  начнется
тревога.
     - А вы не можете замкнуть цепь перемычкой  или  чем-то  вроде  этого,
когда мы будем поднимать ее?
     - Можем, если известна схема сигнализации. Но схему выяснить  нельзя,
пока не снимешь панель. Это замкнутый круг. Многие здесь в Замке  попадали
в одиночки, когда пытались шалить с этим. Это рискованное дело.
     МакКейн замолчал и грустно уставился под  ноги.  Если  он  не  сможет
говорить и обмениваться информацией свободно, он никуда не попадет.


     Внешний тор "Валентины Терешковой" по окружности был не  больше  трех
миль, а значит,  общая  длина  дорожной  системы  колонии  была  невелика.
Поэтому русские не утруждали себя доставкой тяжелых дорожных машин: вместо
этого они использовали  уже  имеющуюся  рабочую  силу.  Когда  центральное
планирование не предусмотрело достаточно болтов, чтобы заткнуть ими дырки,
которые сверлил  в  рамах  для  кроватей  Скэнлон,  производство  кроватей
прекратили, а МакКейна отправили на наружные работы с бригадой по  ремонту
дороги, в которой был и Ко. Они работали на границе  одной  из  агрозон  и
МакКейн надеялся, что у  него  появится  шанс  поговорить  с  Ко  в  менее
стесненном окружении.
     Дорога, которую они чинили, лежала между полями  сахарной  свеклы,  у
основания поднимающихся кверху террас с  плантациями  винограда,  фруктов,
сои и помидор. Над головой, сквозь прозрачную часть  крыши  над  агрозоной
видна была одна  из  малых  спиц,  вздымавшаяся  вверх,  чтобы  слиться  с
центральной конструкцией. С запада дул легкий  ветерок,  после  Замка  это
была приятная перемена, как для заключенных,  так  и  для  охраны,  а  это
значило, что никто особо не  торопился  закончить  работу,  и  надзор  был
минимален.  Двое  из  охранников  играли  в  карты  на  капоте  одного  из
грузовичков, один, сидя в кабине,  читал,  остальные  расхаживали  вокруг,
болтая с заключенными. МакКейн работал вместе  с  Ко  поодаль  от  других,
разглаживая чем-то вроде грабель липкую серую смесь из шлака лунной руды и
связующего из промышленных отходов.
     - Так что ты сделал? - спросил МакКейн.
     - Что ты имеешь в виду? - ответил Ко вопросом  на  вопрос.  МакКейну,
правда, показалось, что тот знал, что он имел в виду.
     - Ты обещал, что когда-нибудь расскажешь мне, что  ты  сделал,  чтобы
забраться сюда.
     Ко  какое-то  время  работал  молча,  и  МакКейн  подумал,  что   тот
игнорирует вопрос, но Ко неожиданно щелкнул языком и начал:
     - Ты помнишь инцидент на Азиатской Индустриальной Ярмарке  в  Чонкине
пару лет назад?
     - Похоже, звенит... Там был пожар, да? Что-то связанное с КГБ.
     - Китайское движение  традиционалистов  под  названием  "Белая  Луна"
утомительно  протестовало  против  индустриализации,   модернизации.   Они
устроили демонстрацию у китайского павильона... по крайней мере,  так  это
должно было выглядеть.
     МакКейн кивнул.
     - Да, я вспомнил. Только эти люди были вовсе не Белая Луна. Это  были
самозванцы, а всю кашу заварила китайская разведка, чтобы дискредитировать
их и ввести строгие ограничения. Но потом тот парень, который устроил  все
это, признался, что работал для КГБ. Так что все это было рукой Моск...
     Голос МакКейна увял. Он остановился на месте и вскинул голову.
     - Минутку. Накадзима-Лин Комеи-Цо-Лян - это были вы! Вы были  агентом
КГБ и шефом китайской разведки!
     - Заместителем, - поправил Ко.
     - Какая разница. Так что не получилось? Как вы сюда-то попали?
     Ко снова щелкнул языком.
     - Ну, это ведь была моя идея. Конечно, это не совсем честно, но ты не
можешь себе представить, как эта  Белая  Луна  начинала  нам  мешать.  Это
должна была быть простая демонстрация. Люди, которых мы наняли, не  должны
были сжечь весь павильон дотла. Это переусердствовал мой  подчиненный.  Но
ответственность лежала на мне, а у нас очень сильное чувство чести...
     Ко покачал головой и захихикал  коротким  отрывистым  смехом,  словно
больше не в силах сдерживаться.
     - Только, видишь ли, КГБ не имело к  этому  ни  малейшего  отношения,
хе-хе-хе-хе... Я только сделал это признание,  после  того,  как  все  уже
случилось.
     - Вы хотите сказать, что не работали на КГБ?
     - Нет. Это вероятно, первый случай в  истории  мирового  шпионажа,  в
котором они в самом деле были неповинны,  хе-хе-хе-хе...  и  никто  им  не
поверил!
     МакКейн улыбнулся и снова взялся за грабли.
     - Ну и?
     - Ну и КГБ похитило меня, чтобы быть  уверенными,  что  я  больше  не
выкину такую штуку. И вот я здесь.
     Подъехал грузовичок с новой порцией смеси, и они пошли к  мешалке  на
другом конце рабочей площадки. Один из охранников подошел к  ним  поближе,
проверил, чем они заняты и снова вернулся.  Какое-то  время  они  работали
молча. Потом МакКейн сказал:
     - Скэнлон сказал, что я должен поговорить с вами.
     - Да?
     - Вы не слышали о комитете побега, там, в Замке?
     - В Замке можно услышать обо многом...
     - Как вы думаете, это вообще возможно - убежать отсюда?
     - Говорят, что все возможно...
     МакКейн понял, что сейчас придется  постараться.  Он  решил  избегать
острых углов.
     - Если бы существовал комитет побега, если бы выбор  был  за  вами  -
кому бы вы поверили?
     - У меня сложилось впечатление, что ты уже решил это для себя.
     - А кто опасен? Кого бы вы вычеркнули?
     Ко промедлил с ответом, и МакКейн подсказал:
     - Я не имею в виду Лученко и эту шайку из конца камеры. Для начала  -
Нолан и остальные.
     Ко нахмурился.
     - Я не убежден, что Нолан - один из них, - ответил он наконец. - Я не
сомневаюсь, что он  истинный  правоверный,  но  это  не  значит,  что  ему
достаточно доверяют, чтобы сделать  подсадным.  Их  лидеры  с  подозрением
относятся с истинным марксистам. Сталин не обрадовался  предложению  Берии
вербовать прямолинейных идеалистов из английских университетов в тридцатых
годах. Он считал, что люди, способные поверить в такую  ерунду,  не  могут
быть надежными шпионами.
     Ну, по крайней мере Ко заговорил. МакКейн решил продолжать.
     - А что движет такими, как Нолан?
     - Страх свободы.
     - Это звучит непривычно.
     - Нет, если ты задумаешься  над  этим.  На  своем  пути  человечество
развивается  на  пути  к  индивидуализму.   Слияние   западной   философии
индивидуальной  свободы,  связанных  с  этим  экономических  принципов,  и
собственной культуры - пожалуй, величайшая вещь, когда-либо происшедшая  в
Азии. Это та сила, которая создает двадцать первый век.
     - Старая добрая американская система.
     - Да. Но никто  не  говорил,  что  она  должна  навсегда  остаться  в
Америке. В любом случае, родилась она в Европе.
     - О'кей.
     Ко продолжал:
     - Иногда социальные изменения происходят слишком быстро,  чтобы  люди
успевали к ним приспособиться. Когда это случается, люди чувствуют себя  в
опасности, им начинают угрожать силы, которых они не понимают и не могут с
ними справиться. Поэтому они пытаются избежать их,  повернув  часы  назад.
Ранние    общественные    системы,    феодальные     системы     подавляли
индивидуальность, но взамен они предлагали безопасность и стабильность. Ты
знаешь, кто ты, откуда ты, и что от тебя ждут. Как в семье, где  авторитет
семьи ограничивает, но и защищает.
     - Но дети вырастают.
     - Да, и люди тоже должны расти. Но когда перемены слишком  быстры,  и
оставляют их в изоляции, люди поворачиваются  к  авторитаризму  в  поисках
уверенности и  безопасности,  которые  они  потеряли.  Начиная  с  подъема
реформистских религий Лютера  и  Кальвина,  когда  разрушался  европейский
феодализм. Средние классы сбивались  вместе,  чтобы  отдаться  под  власть
всемогущего Бога, мощь которого защитит их.
     - И то же случилось с Германией и нацистами, - заметил МакКейн, махая
граблями.
     - Точно. Они были не готовы  стать  страной  либеральной  демократии,
которую союзники попытались сделать  из  них  в  1918.  Они  искали  такую
власть, к которой привыкли,  сильного  лидера,  который  возьмет  на  себя
ответственность и будет принимать решения, - Ко пожал плечами. - Они нашли
такого.
     Он оторвал руку от грабель и широким жестом показал  на  всю  колонию
вокруг.
     - То же самое относится и к этому советскому  политическому  монстру.
Прогрессивная? Да-да! Ничего подобного. Это последний  реликт  вымирающего
общества.
     - Похоже, вы со Скэнлоном много говорили об этом.
     - А разве ирландцы  не  любят  пофилософствовать  о  жизни,  "которая
значит все"? - ответил Ко.
     МакКейн разогнулся и вынул из кармана штанов платок,  чтобы  вытереть
пот со лба.
     - Кстати о Скэнлоне, - напомнил он. Четыре дня назад он сказал мне...
     Ко оборвал его жестом руки.
     - Не трать время на долгое вступление, - он кивнул головой в  сторону
грузовичка  в  сотне  ярдов  у  них  за  спиной.  Там  лежала  их  одежда,
инструменты, пакеты с завтраком. Когда будешь брать свою куртку,  посмотри
во внутреннем кармане. Там ты найдешь кое-что,  что  поможет  ответить  на
многие вопросы. Смотри на это, как на жест доброй воли со стороны комитета
побега. Они считают, что у вас может быть общие области сотрудничества.  И
у меня сложилось впечатление, что так же думаешь и ты.
     - Значит, он все-таки существует?
     - Конечно.
     - Но как?...
     Ко улыбнулся и покачал головой.
     - Никогда не задумывайся, откуда я знаю то, что знаю.  Давайте  лучше
скажем, мистер Эрншоу, что мы оба что-то да понимаем в разведке.



                                    28

     Когда на педаль газа жмут сильнее, машина едет  быстрее.  В  пределах
нормальной работы мотора его мощность плавно меняется  вместе  с  нажатием
педали. Математическое отношение, связывающее эти два фактора,  называется
"линейной функцией". А вот когда плавно нажимают на  курок  пистолета,  то
это, без сомнения, нелинейная функция; не происходит ничего, пока курок не
доходит до предела,  а  потом  даже  самое  малейшее  увеличение  давления
приводит к резкому и выразительному изменению системы - пистолет стреляет.
     Большинство математических представлений природы имеют форму линейных
функций. Реальные процессы, которые они  моделируют,  однако,  продолжаясь
долгое время, приводят к разрывам функции.  Тогда  эти  модели  становятся
всего   лишь   приблизительными   расчетами,    достаточно    точными    к
действительности, хотя и в очень ограниченных пределах.  Но  твердое  тело
может расплавиться, жидкость  -  вскипеть,  звезда  может  превратиться  в
черную дыру, а обезьяна - в человека. Происходит резкий сдвиг фазы,  после
которого старые принципы и  законы  сменяются  новыми,  и  все  предыдущие
ограничения уже ничего не значат. Вот такие  точки  сдвига  и  есть  самые
интересные места в мире: переход через них называется Эволюцией.
     Пола получила первое представление о том, какие невероятные сложности
могут возникнуть в нелинейных системах, когда изучала  в  колледже  теорию
комплексных чисел. Комплексное число состоит из двух  независимых  частей,
как широта и долгота в координатах точки на карте. И, как точки на  карте,
множество комплексных чисел может  быть  представлено  бесконечным  числом
точек на плоскости - в  отличие  от  обычных  чисел,  которые  могут  быть
представлены точками на бесконечной  прямой.  И  так  как  на  бесконечной
плоскости может существовать бесконечное количество точек, как  бы  близко
они не лежали, точно так же и между двумя числами на плоскости комплексных
чисел может лежать бесконечное количество чисел. И тогда, если провести на
такой плоскости  прямую,  то  значение  чисел,  через  которые  она  будет
проходить, будет плавно меняться вместе с положением на прямой: бесконечно
малое  перемещение  по  прямой  приведет  к  бесконечно  малому  изменению
величины числа. Резких скачков нет.
     Но особенно потрясла  Полу  функция,  которая  называлась  "множество
Мандельброта". Эту функцию  называли  самым  сложным  объектом,  известным
математикам, хотя метод ее  создания  удивительно  прост.  На  комплексной
плоскости берется точка, и число, соответствующее ей,  служит  вводом  для
простой функции. После этого функция рассчитывается, и  в  зависимости  от
границ, в которые попадает результат, соответствующей точке  на  плоскости
присваивается определенный цвет. Повторяя процедуру для  остальных  точек,
генерируют карту с результатами изменения значении  функции  на  множестве
равномерно  изменяющихся   чисел.   Результатом,   как   можно   было   бы
предположить, была не смесь бесформенных комков и пятен, а  организованная
структура! Возникали  совершенно  неожиданные  разрывы  и  нестабильности,
малейшее  изменение  чисел  на  входе  давало  результат,  стремящийся   к
бесконечности, однако сохранялась удивительная последовательность  сложных
и причудливых форм, спиралей, снежинок, волокон, бесконечное  разнообразие
изменявшееся с каждым новым уровнем разрешения.
     Задумавшись  над  тем,  как  с   помощью   простого   математического
соотношения из обычного множества равномерно изменяющихся чисел  создается
такое неисчерпаемое разнообразие форм и структур, Пола неожиданно  связала
это с происхождением форм и структур в окружающем нас мире.  Водовороты  и
снежинки,  паутина  и  кристаллы,  возникавшие   на   экране   компьютера,
настойчиво напоминали о формах, существующих в природе. И разве  вся  наша
Вселенная  не  результат  работы  "физических"  микропроцессоров,  так  же
обрабатывающих  переменные  градиенты  электрических  и  магнитных  полей,
химических концентраций,  давления,  температуры,  скоростей  и  плотности
молекулярных полей, и направляющих растущие эмбрионы галактик сквозь ухабы
пространства-времени? Тогда Пола в первый раз ощутила истинное  восхищение
миром физических наук, из которого родилось и желание понять его как можно
глубже.
     Она напоминала себе об  этих  природных  часовых  механизмах  сейчас,
глядя  на   экран   дисплея   в   лаборатории   компьютерной   графики   в
Административном Центре в Тургеневе.  Эксперимент  "Валентины  Терешковой"
среди всего прочего открыл еще и то,  что  о  создании  сложных  замкнутых
экологических систем пока  известно  очень  мало.  С  помощью  Ольги  Пола
получила работу  в  Отделе  Окружающей  Среды,  по  созданию  компьютерных
моделей циклов взаимодействия  микроорганизмов  и  растений.  Существовали
надежды,  что  такие  модели  можно  будет  включить  в  большую   модель,
отражающую всю биологию колонии вообще - хотя до такой цели было еще очень
и очень далеко. Полу каждый день, пять дней в неделю перевозили  вместе  с
группой заключенных утром  в  Тургенев,  а  вечером  -  обратно  в  Замок.
Большинство времени она проводила в лаборатории графики или в  центральном
вычислительном комплексе, там где встретил свою судьбу Волшебник.
     На  экране  сложная  постоянно  меняющаяся  сеть  цветных   символов,
связанных  между  собой  ниточками-каналами  и  петлями  обратных   связей
динамически  моделировала  общий  метаболизм  одной  из  замкнутых  водных
экосистем, испытывавшихся в биолабораториях в Ландау. Сейчас биологический
цикл внутри "Терешковой" поддерживался промышленной аппаратурой, очищавшей
от отходов и загрязнений атмосферный воздух и воду. В перспективные  планы
входило  создание  для  этих  функций   саморегулирующейся   биологической
системы, миниатюрного экологического цикла земного типа. Однако  сложность
и тонкость реакций, текущих даже в маленькой изолированной водной системе,
более простой, чем любой сельский пруд, была бесконечно велика и  достойна
всяческого удивления. В глубине души Пола  уже  давно  подумывала  уйти  в
отставку из ВВС и заняться делом, которому она могла бы посвятить себя всю
целиком. Но почему-то она всегда откладывала это еще на год...
     Дверь открылась, и в комнату вошла Ольга. Ее  оранжевые  волосы  были
высоко сколоты, под мышкой она несла несколько книг и стопку  бумаги.  Она
положила их на стол за креслом Полы:
     - Ты все еще занята? Я поговорила со Стефаном и взяла книги,  которые
ты хотела прочитать. Вот, держи.
     - Спасибо, - Пола повернула кресло от экрана.
     - Как дела?
     - Ааа... чуть сложнее, чем мы думали. Когда уходит автобус в Замок?
     - Через час. А что? Ты  хочешь  опять  уехать  следующим?  Это  можно
устроить.
     - Да.
     Ольга улыбнулась.
     -  Первый  раз   слышу,   чтобы   заключенный   просился   поработать
сверхурочно.
     - Да я себя снова человеком почувствовала.
     - Шучу. Я тебя понимаю, - Ольга кивнула на экран. - Ты нашла, что  не
в порядке с баком 3?
     - Думаю, да. Зеленые водоросли  служат  кормом  для  рыб  и  выделяют
кислород. Кроме того, они разлагают некоторые вредные газы, вроде аммиака.
Только в системе низкая плотность этих водорослей, что бы там  ни  делали.
Поэтому она задыхается от недостатка кислорода.
     - А почему?
     -  Макрофиты,  которые  они  поместили   туда,   как   очистители   и
бактериальные фильтры, выделяют  антибиотик,  подавляющий  жизненный  цикл
водорослей. Но удалить их трудно, потому что они служат кормом для  белого
амурского карпа. Так что нам необходимо подавить  антибиотик.  Толстолобик
приводит к преобладанию зелено-голубых водорослей, а серебряный  китайский
карп,  поедающий  фитопланктон,  сдвигает  систему  в  сторону  водорослей
диатомей, - Пола вздохнула.
     - Вся экология совершенно изменяется при малейшем  изменении  даже  в
породе рыб. Другими словами, у системы, которую они пытаются  сделать,  не
хватает устойчивости. Она чересчур  чувствительна,  ей  необходимо  больше
отрицательной обратной связи.
     Ольга была удивлена.
     - Ты до всего этого сама додумалась? - Нет, я узнала от  биологов.  Я
им просто помогаю с программой.
     Ольга обошла стол и села напротив.
     - Такие вещи и в самом деле интересуют тебя?
     - Биология?
     - Нет, вообще. Я знаю, ты физик.
     Пола отодвинулась вместе с креслом назад  и  вытянула  ноги  на  край
стола.
     - Меня интересует эволюция - не только в биологическом смысле,  но  и
вообще, как из хаоса возникает порядок.
     - Это я и имею в виду. Основной  процесс,  общий  для  любой  области
науки.
     Похоже, Ольга хотела сказать, что наука, постоянный  поиск  истины  -
это то, что объединяет людей всех рас и национальностей.  Они  подчиняются
одним стандартам этики и научной чистоты и честности,  они  говорят  одним
языком. Единственным врагом для них всех был обман, особенно самообман.  И
этот враг был внутри них всех.
     Пола посмотрела через стол, встретив вопрошающий взгляд русской.
     - Да, именно так.
     Другими словами, они стояли по одну сторону той границы,  которая  не
имела ничего общего ни с флагами, ни с государством.  Она  обвела  комнату
взглядом, подняла глаза на потолок,  пожала  плечами  и  вздохнула.  Ольга
кивнула в ответ, как бы говоря, что,  да,  больше  здесь,  в  этом  месте,
безопасно сказать ничего  нельзя.  Но  Пола  почувствовала,  что  она  уже
сделала то, ради чего пришла.


     Они  встретились  снова  этим  вечером,  в  Замке,  на  сером   пляже
окаймляющем резервуар. Полоса-солнце над головой тускнела в  искусственном
закате. Многие тоже вышли наружу, спеша воспользоваться коротким  вечером,
который будет продолжаться до тех пор, пока не включат огни периметра. Над
водой дул легкий ветерок.  Ольга  подняла  воротник  куртки,  которую  она
носила поверх своей униформы, и они не спеша  пошли  вдоль  воды,  к  тому
месту, где пляж заканчивался стеной станции.
     - Для тебя, наверное, не будет большим сюрпризом то, что у меня  были
свои причины помочь тебе тогда, в лазарете? - спросила Ольга.
     Действительно, в  тот  момент  Пола  была  слишком  взвинчена  своими
обстоятельствами, а потом - слишком обрадована тем, что избавилась от них,
чтобы задуматься об этом. Но с тех пор, как она утвердилась в своем  новом
положении, она иногда думала над этим.
     - Нет, не будет, - честно ответила она.
     - Меня не интересует политическая идеология, - начала Ольга. - Это не
больше, чем  обычные  средневековые  религии  и  суеверия,  прячущиеся  за
другими лозунгами. Их назначение то же самое. Управлять  разумом  людей  с
помощью догмы и обмана. Ни одна из систем не ценит истину, свободу,  любую
форму  независимого  мышления,  и  не   терпит   противоположных   мнений.
Инквизиторов Галилея вопрос вращения  Земли  интересовал  не  больше,  чем
американские креационисты  интересуются  происхождением  жизни  на  Земле.
Действительная   причина   в   обеих   случаях   -   вызов   традиционному
непререкаемому авторитету.
     - А наука - это совсем другое, - закончила за нее Пола. - Хорошо,  мы
смотрим на это одинаково. И к чему ты клонишь?
     - Как и многие другие, я пришла к выводу, что этика и  рациональность
научного подхода к пониманию реальности  могут  помочь  создать  фундамент
более разумного мира, - ответила Ольга.  -  На  нашем  пути  стоят  только
неандертальские  политические  системы.  Системы,  как  наша,  подавляющие
свободное волеизъявление, которое  жизненно  важно,  если  хочешь  создать
что-то  лучшее.  Поэтому  я  занялась  политической  деятельностью,  стала
диссидентом, и по пути потревожила  многих  людей.  Говоря  коротко,  меня
лишили научных званий, арестовали, и отправили сюда.
     Пола кивнула.
     - А потом?
     - Диссиденты, с которыми я  работала,  там  внизу  все  еще  активны.
Многие из них - это те люди, о которых мы говорим: ученые,  интеллектуалы,
мыслители, которые верят в существование нового, более  безопасного  мира,
построенного на честности и разуме.
     Они дошли до того места, где стена станции круто поднималась из воды.
За спиной у них земля за пляжем круто поднималась вверх к  стене  станции,
образуя  холм  на  краю  долины;  вдоль  него   выстроились   домики   для
привилегированных заключенных. Они  остановились  и  Ольга  повернулась  к
Поле, глядя ей прямо в лицо:
     - За эти годы арестовывали многих. Мы не могли выяснить, что  с  ними
случилось. Но попав сюда, многих я нашла здесь, живых и невредимых.
     - Продолжай, - попросила Пола, все еще не видя связи с собой.
     Голос Ольги инстинктивно стал тише, хотя вокруг не было ни души:
     - Мне удалось установить связь кое с кем там, внизу.
     - На Земле?
     - Да. Я могла посылать ему  информацию  о  людях,  которые  находятся
здесь. У него есть знакомые,  которые  могли  правильно  использовать  эту
информацию, не говоря уже о том, чтобы сообщить родственникам  и  близким.
Больше того, будучи вовремя предупрежденными  о  вновь  прибывающих  сюда,
наши люди там, в России, знали, кого еще могут арестовать -  привычки  КГБ
предсказуемы. Многих  удалось  вовремя,  тайком  вывезти  из  страны.  КГБ
сходило с ума, пытаясь выяснить, откуда уходит информация.
     - Это прекрасно, но зачем ты мне все это рассказываешь?
     - Случайно этот канал связи был оборван. Чтобы восстановить его,  мне
нужен специалист по системам связи. Я прошу тебя помочь мне.
     Так вот что заинтересовало Ольгу тогда в госпитале.  Да,  теперь  все
сходилось. Они повернулись и медленно  пошли  по  своим  следам  на  песке
назад. По периметру и на сетке в двадцати ярдах от берега зажглись огни.
     - А как работала твоя связь? - спросила Пола.
     - Так значит, ты поможешь?
     - Я еще не знаю, смогу ли я. Ты должна рассказать мне больше.
     - В свое время у меня был  любовник,  профессор  из  университета,  -
начал Ольга. - Я буду называть его Иван. Это было не очень серьезно  -  он
работал на флоте и, по-моему, бегал за бабами везде,  от  Архангельска  до
Владивостока. Но так или  иначе,  оказалось,  что  у  нас  одни  и  те  же
ценности, так что  мы  остались  хорошими  друзьями,  даже  когда  страсть
прошла.
     - А что он изучал?
     - Был - системы связи. Сейчас он работает в исследовательском  центре
в Сибири. Этот центр - еще и основная наземная станция связи с "Валентиной
Терешковой", - Ольга посмотрела на Полу. - Теперь понятно?
     Пола остановилась, ее глаза сузились. Ольга глядела выжидающе.
     - И эта работа в Тургеневе... это тоже не совпадение, да? -  медленно
проговорила Пола. - Это в двух шагах от Центра Связи.
     - Догадливая,  -  пробормотала  Ольга.  Они  зашагали  дальше.  Ольга
продолжала:
     - Насколько я поняла, ты знакома с  системой  безопасности  связи,  с
заполнением промежутков между передачами потоком случайных чисел?
     Пола поняла намек немедленно.
     - Вы подключились к лучу, используя заполнители.
     - Точно.
     - Но как?
     - Иван передал на станцию, через офицера  на  одном  из  транспортных
кораблей специально запрограммированную микросхему. Она заменяла генератор
случайных чисел в кодирующем процессоре  основной  линии  связи  в  Центре
Связи. Я вставляла микросхему в БВ-15 и загружала в нее сообщение, которое
нужно было передать - это я могла делать сама и  где  угодно.  Потом  один
человек - имя не играет роли - менял в Центре Связи микросхемы  местами  и
сообщение передавалось автоматически.
     - Я поняла, -  кивнула  Пола.  БВ-15  был  стандартным  универсальным
советским компьютером. Их использовали и отдельно, и как сетевые терминалы
по всей "Терешковой". Два таких стояло в лаборатории графики, где работала
Пола. - А что случилось?
     - Произошел  отказ,  резкий  скачок  напряжения  и  схему  выбило,  -
ответила Ольга. - Контакт в Центре Связи остался, и связь  все  еще  можно
наладить. Но у меня нет микросхемы.
     - И ты хочешь, чтобы я запрограммировала схему? - заключила Пола.
     - Правильно. У меня есть все параметры для программирования схемы  на
БВ-15, а документацию по кодировщику я могу достать. У тебя есть доступ  к
необходимому оборудованию в лаборатории. Тебе не нужно будет самой входить
в Центр Связи или другие охраняемые места.
     - А что с сообщениями с Земли? - спросила Пола. - Как ты поступаешь с
ними?
     - Я могу позаботиться о них сама.
     - Хорошо, а если мы сделаем это - где  гарантия,  что  Иван  все  еще
слушает?
     - Такой гарантии нет. Остается надеяться, что он слушает.
     Они постояли, молча глядя на воду и огни.
     - Когда тебе нужен ответ? - спросила наконец Пола.
     - Я надеялась получить его сейчас.
     - Я должна подумать.
     - Тогда завтра.
     - О'кей, завтра


     Когда на следующий день они встретились, у Полы появились  свои  идеи
насчет того, как использовать эту частную линию связи с Землей  -  правда,
люди, с которыми она хотела связаться, не имели ничего общего с советскими
интеллигентами-диссидентами или с переправкой людей  из  России.  Как  она
сможет со станции связи в Сибири попасть в западную военную сеть связи,  у
нее не было ни малейшего понятия.  Но  возможность  была  слишком  хороша,
чтобы упускать ее. Ее пальцы уже заныли в предвкушении работы.
     - Хорошо, - ответила она Ольге. - Договорились. Я попробую,  и  будем
надеяться, что Иван все еще слушает.



                                    29

     МакКейн смял с лица пену и быстро вытерся, глядя в зеркало.  На  этой
неделе Гоньяреш снова работал в оси и  принес  ему  описания  и  схемы,  о
которых просил МакКейн. Он быстро пробежал  их  глазами,  и,  похоже,  они
совпадали с официальными планами станции. Не исключено, что  на  этот  раз
Фоледа промахнулся.
     Дверь открылась, как будто ударил лапой медведь гризли и вошел  Оскар
Смовак. Он бросил на раковину пакет с мылом и бритвой и стал  расстегивать
рубашку.
     - Похоже, что скоро мы тут все вокруг будем  вылизывать,  а,  Лью?  -
бросил он, разглядывая свою бороду в зеркало.
     - То есть?
     - Тут собираются устроить большой аттракцион.
     - В Замке?
     - Нет, по всей "Терешковой". А ты не слышал?
     - Не слышал что?
     - Большой праздник по поводу столетия. Сюда едут все русские шишки  -
генеральный секретарь Петрохов, председатель совета  министров  Кованский,
все  Политбюро,  многие  из  Центрального  комитета...  "Терешкова"  будет
выставочным залом коммунистического мира.
     7 ноября было днем, когда русские праздновали годовщину революции.  В
этом году это будет особый праздник - столетняя годовщина.
     - Ну что, не забудь передать по команде все твои замечания и просьбы,
- буркнул МакКейн.
     Когда он вышел  из  умывальника,  он  увидел  Лученко,  сидевшего  за
последним столом. Андреев что-то читал  вслух  Боровскому,  Тоген  грустно
лежал на своей койке.  Кинг  и  Конг,  как  обычно,  не  особенно  скрывая
подозрительных взглядов, шуршали на заднем плане.  Лученко  поймал  взгляд
МакКейна и качнул головой, подзывая его. МакКейн остановился.
     - О тебе очень хорошие отзывы с работы, - сказал  Лученко.  -  Я  рад
слышать это.
     - Я привык думать, что зарабатываю свое содержание.
     - В последнее время ты стал лучше себя вести.
     - В последнее время меня оставили в покое.
     Лученко пропустил замечание мимо ушей.
     - Я хочу, чтобы ты знал - такое не проходит незамеченным.  Ты  будешь
чаше назначаться на работы в колонии, за пределами Замка. Я думаю,  ты  не
будешь возражать.
     МакКейн  поднял  брови  в  неподдельном  удивлении.   Это   прекрасно
сходилось с его собственными целями.
     - Конечно, - ответил он. - Мне нравится бывать снаружи.
     - Еще бы. Ну, теперь ты знаешь, чего ожидать,  -  Лученко  глядел  на
него с таким выражением, как будто  оказал  ему  услугу  и  ждет  ответных
шагов. МакКейн ответил взглядом, который означал "может быть", и  двинулся
дальше. Он рассудил, что у  Лученко  не  было  выбора,  поэтому  он  решил
преподнести это так, как будто делает одолжение. Другими словами,  Лученко
известили, что в колонии возникнет нужда в рабочей силе. Это  совпадало  с
тем, что только что сказал Смовак.
     Чарли Чан вместе с Ирзаном и Нунганом  играли  в  карты  в  одной  из
средних секций.
     - Я знаю смешной анекдот, - сказал Чарли, поймав МакКейна за рукав.
     - Да?
     Чарли затрясся, с трудом сдерживаясь:
     - Русский из Москвы входит к чукче  в  юрту,  в  тундре.  Видит  -  с
потолка свисает перчатка.  Он  говорит:  "Что  это?".  А  чукча  отвечает:
"Коровье вымя".
     - А дальше?
     - Это все. Коровье вымя!
     Чарли скорчился от смеха на своей койке, взвизгивая  и  задыхаясь  от
смеха. МакКейн пошел дальше, качая головой. Он до сих пор  не  мог  понять
всей глубины странного юмора Чарли. Может быть, это было отражением самого
начала, размышлял он - первая  ослепительная  вспышка  метафоры  в  зимнем
полумраке неандертальской пещеры, которая с течением  веков  превратилась,
пройдя через придворных шутов и мюзик-холл  в  Бестера  Китона,  Лорела  и
Харди, банановые корки и кремовый торт.
     - Я знаю еще один, тоже смешной, - раздался  голос  Чарли,  когда  он
дошел до первой секции.
     - Завтра, - отозвался МакКейн. - Я больше не выдержу.
     На  верхней  койке  сидел  Мунгабо,  зашивая  прореху  в  штанах,  за
центральным столом о чем-то спорили Рашаззи и Хабер. Скэнлон и  Ко  сидели
на соседних койках в противоположной секции  у  другой  стены  и,  похоже,
опять беседовали об эволюции культур. МакКейн обошел вокруг стола с  двумя
учеными и сел рядом с Ко.
     - Смовак говорил, что у нас будут гости.
     Ко кивнул.
     - Похоже, да. Я еще слышал об амнистиях - часть игры на публику.  Они
собираются раздуть из этого большое событие.
     - Так что, мы все поедем домой?
     - Прямо дух захватывает. Если это вообще правда,  то  это,  наверное,
коснется только привилегированных.
     Разговоры и активность обитателей передней  секции  камеры  В-3  были
призваны скрыть их напряженное  ожидание  отбоя.  Сегодня  они  попытаются
первый раз проникнуть в подпольное пространство станции.
     - Ко только что рассказывал об истории потрясающие вещи, -  поделился
с МакКейном Скэнлон. - Ты, по-моему, сам когда-то занимался этим.
     - Да, это был один из моих основных предметов, - ответил МакКейн.
     Ко кивнул:
     - Мы говорили об европейском Ренессансе.
     - Только он говорит, что Ренессанса  никакого  не  было,  -  вмешался
Скэнлон.
     - Этот термин неверен, - Ко устроился на койке поудобнее. - Это  было
рождение новой культуры, а не возрождение старой.
     МакКейн вспомнил, что уже слышал это когда-то. Правда,  Ко  накурился
своей травяной смеси и отключился, прежде чем зайти достаточно далеко.  Ко
продолжал:
     - Ученые и профессора любят считать, что их науки  -  часть  славного
наследства, тянущегося сквозь века непрерывной цепью из далекого прошлого.
Это дает им ощущение почетной родословной. Они  представляют  архитектуру,
искусства, математику или что угодно, как непрерывный континуум,  и  делят
его на периоды. Классический, Средневековый, Современный и тому  подобное.
Но непрерывность, которую они  видят  -  не  более,  чем  иллюзия.  Каждая
культура обладает  своим  собственным  уникальным  путем  концептуализации
реальности, коллективным разумом, который определяет,  как  воспринимается
окружающий мир. И все,  что  создает  культура  -  искусства,  технологии,
политические и экономические системы - неизбежно является часть  выражения
этого уникального взгляда на мир. Да, правда, культура может воспринять  и
адаптировать некоторые вещи от предыдущих культур. Но  не  это  определяет
главное направление. Величие Рима было голосом римского  взгляда  на  мир,
вид на Нью-Йорк - это голос Америки.  Это  продукты  различных  разумов  и
восприятий. И между ними нет родства или связи.
     Лампочка на потолке мигнула три раза: сигнал за пять минут до  отбоя.
Хабер и Рашаззи поднялись из-за стола и подошли к ним. МакКейн подвинулся,
давая место Хаберу. Рашаззи залез на верхнюю койку и сел, свесив ноги.
     Ко продолжал:
     - Рим был выражением Классического Человека, который не смог овладеть
понятием бесконечности и избегал его, где только  возможно.  Взгляните  на
рисунки, роспись на вазах. Только передний план, никакого фона.  Видите  -
он избегал вызова расстояний и безграничного пространства. В  его  зданиях
доминировали  фронтоны,  подавляя  и  отрицая  внутренность.   Он   боялся
открытого океана и плавал, не теряя земли из виду. Его мир был  миром  без
времени: прошлое лежало в  сумрачном  неменяющемся  царстве  богов,  а  на
будущее он не делал никаких  планов...  Другими  словами,  все,  что  было
создано  Классическим  Человеком,  выражало  одно  восприятие:  восприятие
конечного и ограниченного мира. Даже его математика ограничивалась  только
изучением   конечных   статических   объектов:    геометрических    фигур,
ограниченных линиями, тел,  ограниченных  плоскостями.  Время  никогда  не
рассматривалось, как динамическая переменная - это то, что  первым  открыл
Зенон, и что  вело  к  неразрешимым  парадоксам.  Даже  система  счисления
Классического Человека не содержала ни  отрицательных,  ни  иррациональных
чисел - не потому, что он  был  интеллектуально  неспособен  обращаться  с
ними, а просто потому, что его видение мира не включало в себя ничего, что
можно было бы описать этими  числами.  В  конечном  осязаемом  мире  числа
только лишь перечисляют конечные, осязаемые предметы. И вполне естественно
то, что доминирующей формой  искусства  его  культуры  должна  была  стать
скульптура: статические конечные объекты, ограниченные поверхностью.
     Рашаззи хотел что-то сказать, но потом задумчиво потер  подбородок  и
кивнул, определенно решив не перебивать. Из дальнего конца камеры  донесся
голос гремящего о чем-то Смовака.
     - Но Классический Человек умер, и Европа застыла в  неподвижности  на
столетия упадка, пока не возник Западный  Человек.  Так  возникает  каждая
новая культура: в течение тысяч лет не  происходит  ничего  значительного,
пока неожиданно, сметая в сторону  старый  порядок,  и  торопясь  созидать
новый, не возникнет новый человек с  совершенно  новым  взглядом  на  мир.
Западный Человек  возник  на  обломках  европейского  феодализма  -  и  не
перевоплощением  Классического  Человека,  а  вновь  рожденным,  с  новыми
началами и принципами.
     Западный Человек не только воспринял изменение и бесконечность  -  он
радовался им - с неиссякаемой, движущей энергией,  подобного  которой  мир
еще не видел. После застоя темных веков все,  что  создал  новый  человек,
было восхвалением и символом вновь обретенных свобод.  Расчеты  Ньютона  и
Лейбница были языком вселенной не статичной и ограниченной, но бесконечной
и динамической, вселенной, оружием к  изучению  которой  стали  страсть  к
научным открытиям, плавания вокруг земного шара. Его  искусство  отражения
перспективы  соединилось  с  парящими  готическими  арками   в   радостном
осознании  неограниченного  бесконечного   пространства.   А   что   стало
доминирующей формой искусства и  достигло  своего  зенита  выразительности
вместе с апогеем самой культуры в восемнадцатом веке? Музыка, конечно. Что
же еще воплощала в звуках музыка Моцарта и Бетховена, как  не  путешествия
скрипок  и  флейт  сквозь  богато  оркестрованные   пространства,   пышное
многоцветье барочных портиков и  кривые  бесконечных  расчетов,  призвание
разума и силу интеллекта?
     Ко остановился и грустно посмотрел в пространство перед собой. В  его
голосе появилась нота сожаления.
     - Но как и Классический Человек до  него  -  и  как  любой  организм,
который прожил дольше положенного и умирает - Западный Человек тоже не был
бессмертным. И, как и Классический Человек, он отступил перед реальностью,
которой его природа не могла воспринять. И  проблемы,  которые  преследуют
его до сих пор - это последствия.
     - Ты хочешь сказать, наши местные, сегодняшние  проблемы?  -  спросил
Рашаззи.
     - Да.  Классический  Человек  не  мог  примириться  с  бесконечностью
времени и  пространства,  и  Западного  Человека  создало  столкновение  с
физической бесконечностью: бесконечность потенциального роста и  развития,
которая заложена в сам эволюционный процесс и в  творческую  мощь  разума.
Хотя и свободный от тирании феодализма, Западный Человек тем  не  менее  в
своем  видении  мира  изначально  мальтузианец,  ограниченный  сегодняшним
восприятием и возможностями. Он расширил свой кругозор до горизонта, но не
дальше. Как открыто символизируют это непрерывные функции его  математики,
он  живет  в  плавно  и  равномерно  изменяющемся  мире,  упорядоченном  и
цивилизованном, мире, неспособном приспособиться  к  неожиданным  прыжкам.
Случайно ли, что  мир  Западного  Человека  начал  разваливаться  в  конце
девятнадцатого века, встав  лицом  к  лицу  с  разрывами  относительности,
квантовой  механикой,  эволюцией  и   ограничениями   роста   промышленной
экономики? Он не может справиться с  фазовыми  изменениями.  Да,  конечно,
отдельные личности рассматривали эту концепцию, так же, как и Зенон  играл
с  математическими  бесконечностями;  но  коллективный   разум   Западного
Человека был неспособен понять, что значит эта концепция. И таким  образом
он вступил в свою собственную темную эпоху упадка.
     Мигнул сигнал отбоя. Послышался голос Смовака:
     - Эй там, в конце! Пора кончать. Не шумите.
     - Оскар, ты шумишь больше, чем все они вместе  взятые,  -  огрызнулся
Мунгабо из-за стола. Группа разошлась по койкам.
     - Так подумаешь - мы махонькая часть всего... но если  призадуматься,
то ведь правда, - сказал со своей койки Скэнлон, когда  МакКейн  влез  под
одеяло.
     - А почему ты так заинтересовался трепом Ко?
     - Не знаю. Это новый взгляд на вещи, - Скэнлон помолчал. -  Наверное,
человеку приятно думать, кто он есть и что он сделает такого,  что  значит
хоть что-то, вроде как эти камушки,  о  которых  говорил  Ко...  По-моему,
каждому приятнее думать, что то, что он сделал, будет  устроено  в  чем-то
стоящем, а не валяться в пыли.
     МакКейн повернулся и посмотрел на него.  Скэнлон  глядел  в  потолок,
погруженный в мысли. Тут свет выключили.
     Полчаса спустя МакКейн все еще лежал в  темноте,  напрягая  все  свои
чувства, чтобы уловить ту тишину, которая сказала бы ему, что  вся  камера
уже заснула. Было  не  исключено,  что  система  слежки  включала  в  себя
инфракрасные датчики, регистрирующие движения тела в темноте,  или  другие
штучки, которые Рашаззи не смог обнаружить - в любом случае без риска было
не обойтись.
     - О'кей? - прошептал он в темноту, когда решил - пора.
     - О'кей, - ответил голос Скэнлона.
     - Шагай веселей, - пробормотал сверху Мунгабо.
     МакКейн поднял голову и тихо свистнул сквозь зубы. С  другой  стороны
камеры раздался такой же свист, что значило, что  Рашаззи  готов.  МакКейн
откинул одеяло, и встал на ноги. Он выдвинул из-под  своей  койки  ящик  и
поставил его на койку. Затем проделал  то  же  самое  с  ящиком  Скэнлона,
поставив его на свой. Тихо  прошел  между  койками  в  центральный  проход
камеры. Темная фигура Рашаззи уже скрючилась  на  полу  с  другой  стороны
стола. МакКейн  нагнулся  под  стол  и  схватил  концы  проводов,  которые
протягивал Рашаззи. Затем он прополз обратно между койками,  передал  один
провод Скэнлону, а второй потянул под свою койку, туда где стоял ящик.
     "Жест доброй воли", который Ко передал МакКейну, были схемы кабелей с
нагревательной и осветительной системами и системой сигнализации,  которая
была  стандартной  для  каждой  камеры.  В   частности,   они   показывали
расположения проводящих полосок с задней стороны  облицовочных  панелей  и
точки подключения к кабелям сигнализации.  С  помощью  этой  информации  в
нужных местах были просверлены отверстия для подключения перемычек в обход
разрывов сигнализации, и не понадобилось перед этим снимать  сами  панели.
Дальше,  если  повезет,  они  смогут  приподнять  отключенную   панель   и
исследовать пространство под ней, не включая сигнализацию. Именно это было
целью сегодняшнего ночного эксперимента.
     Скорее  всего  комитет  побега  получил  эти  диаграммы,  подкупив  и
шантажируя какого-нибудь русского электрика. Ни кто входит в этот комитет,
ни кто конкретно достал эти схемы, Ко не сказал. Их проблема была  в  том,
что они находились в камере на верхнем уровне, и пройти через пол для  них
значило просто оказаться камерой  ниже.  Поэтому  им  понадобилась  помощь
людей с нижнего уровня.
     МакКейн и Скэнлон провели половину вчерашней ночи, по очереди залезая
в тесное пространство под койками и вырезая в  мягком  алюминиевом  сплаве
панели пола два отверстия  размером  с  блюдце  в  обозначенных  на  схеме
местах. МакКейн снял диск с  его  стороны,  который  вклеили  на  место  с
помощью  незастывающей  пасты,  которую  смешал  Рашаззи,  и  нащупал  под
отверстием  низковольтный  кабель.  Он  оголил  примерно  дюйм  кабеля  от
изоляции, подсоединил к  нему  провод,  который  передал  ему  Рашаззи,  и
заизолировал его. Тем временем Скэнлон сделал то же самое под своей койкой
и махнул рукой, высунув ее наружу. Теперь им нужно было только ждать, пока
Рашаззи не закончит более сложное подключение с той стороны комнаты. Когда
это будет сделано, то они создадут обходную перемычку через конец камеры в
обход полосок сигнализации по облицовкой  пола.  Пока  Рашаззи  возился  с
проводами, Хабер и Ко работая под койками  с  другой  стороны  камеры  уже
откручивали последние крепления, держащие панель.
     - Как идем? - шепнул рядом с его ухом голос Скэнлона.
     - Уже подключил. Жду Рашаззи.
     Рашаззи, вероятно, сейчас измерял сопротивления  и  напряжения  перед
тем, как замкнуть цепь.
     - Какие-нибудь догадки насчет того, что внизу?
     - Трюмная вода, наверно.
     Спускаться будут только Рашаззи и МакКейн.  В  первый  раз  не  стоит
устраивать экскурсию.
     Наконец провод в руках МакКейна дернулся три раза. Он ответил тем же.
     - Оно, - прошептал он Скэнлону. - Они сняли панель. Я думаю, это оно.
     - Удачи, Лью.
     МакКейн  прополз  обратно   через   центральный   проход,   замер   и
прислушался,  но  не  услышал  ничего  необычного.  Двигаясь  медленно   и
беззвучно,  он  пересек  центр,  а  затем  вполз  в  проход  между   двумя
противоположными койками.
     Он нащупал край отверстия  пальцами.  Рашаззи  уже  спустился.  Хабер
протянул в темноте руку и передал ему позаимствованный фонарик, матерчатую
сумку с инструментами, немного нейлоновой веревки, другие мелочи,  которые
могли пригодиться. МакКейн легко похлопал немца по руке, а затем  медленно
опустился в отверстие между двумя койками. Он чувствовал  жесткие  выступы
конструкции и силовые балки, еще более давящие и  угнетающие  в  полнейшей
темноте, окружавшей его со всех  сторон.  Затем  он  услышал,  как  сверху
ставят панель на место.
     Впереди  показался  свет,  возник  силуэт  Рашаззи  на  фоне  силовых
элементов, труб и кабелей.  Проход  был  очень  узкий,  и  МакКейн  сперва
подумал, а не окончится ли их экспедиция уже здесь. Они  начали  методично
осматривать окружающее, дюйм за дюймом  передвигая  фонарики  и  время  от
времени переворачиваясь на другой бок.  Рашаззи  провел  немного  времени,
лежа на спине и изучая систему сигнализации у него над головой.  Одной  из
задач сегодняшней экспедиции было установить вторую  перемычку  прямо  под
полом, чтобы не повторять сегодняшнюю процедуру каждый раз перед тем,  как
снимать панель. В межпольном пространстве не оказалось  и  следов  системы
слежки. Рашаззи, извиваясь, пополз вперед. МакКейну  было  не  видно,  что
впереди - Рашаззи закрыл ему весь свет.
     Продвинувшись футов на восемь или около того, Рашаззи  остановился  и
поводил фонариком вокруг, чтобы осмотреться. МакКейн  догнал  его.  Проход
был очень узким. Когда Рашаззи крутил фонариком туда-сюда,  глаз  МакКейна
уловил металлический отблеск откуда-то снизу.  Он  направил  свой  фонарик
вниз между двумя железными балками. на которых лежал и пригнулся к  щелке,
чтобы рассмотреть. Неожиданно МакКейн понял, что они с  Рашаззи  находятся
вовсе не в подпольном пространстве, а в узком кожухе для  кабелей  и  труб
непосредственно под полом. Настоящее  межпалубное  пространство  было  под
ними. Он потянул Рашаззи за ногу, и свет ослепил его, когда  тот  направил
фонарик через плечо. МакКейн показал вниз, потыкав несколько раз  пальцем.
Рашаззи понял и направил вниз свой луч; но там, где они  находились,  пути
вниз не было. Рашаззи снова пополз  вперед,  останавливаясь  через  каждые
десять футов, чтобы МакКейн догнал его.
     Сейчас они уже находились под соседней камерой, если не дальше; снизу
доносилось равномерное жужжание и постукивание. Рашаззи посветил вперед, в
следующий пролет. Затем он тихо сказал "А-га"  и  пополз  дальше.  МакКейн
полез следом и увидел, что большая труба, идущая  справа  от  них  в  этом
месте резко отворачивала в сторону, и в получившийся  проем  как  раз  мог
протиснуться человек.  Рашаззи  уже  спускался  вниз.  Затем  он  посветил
МакКейну.
     В коридоре еле-еле можно было выпрямиться. Вокруг  на  стенах  бежали
кабеля,  трубы,  вентиляционные   каналы,   стояли   балки   и   подпорки,
удерживающие верхнюю палубу. Настоящий лабиринт труб. Посветив вверх,  они
увидели кожух, внутри которого ползли. Они потратили еще немного времени в
поисках сигнализации, но ничего не нашли.
     - Похоже, чисто, - прошептал Рашаззи. - По-моему, мы сделали это - мы
вырвались из-под слежки, не выходя за пределы Замка.
     - Может быть, - ответил МакКейн. - Давай еще проверим.
     Они заранее сошлись на том, что если хотят уйти как можно  дальше  от
Замка,  то  им,  спустившись  под  пол,  нужно  продолжать  поиски  не  по
горизонтали,  а  вниз,  поэтому  они  опустились  на  корточки  и   начали
осматривать пол. Он был  сделан  из  армированных  металлических  пластин,
закрепленных точечной  сваркой.  Рашаззи  сделал  специальный  инструмент,
вроде медицинского трепанатора, чтобы вырезать кружок металла вокруг такой
сварки, но это была долгая и утомительная операция. Поэтому  вместо  этого
они перешли к следующей панели, но  там  обнаружили  то  же  самое.  И  на
следующей; и на следующей. Но вот следующая после  них  была  другая:  она
закреплялась не сваркой, а пружинными защелками.
     -  Обрати  внимание,  -  пробормотал  МакКейн.   -   Снимается,   для
обслуживания или ремонта.
     Рашаззи пожал плечами в свете фонарика. Без дальнейших  колебаний  он
открыл  защелки  и  приподнял  панель.  Под  ними  находилось   неглубокое
углубление с лампами, которые освещали, без  сомнения,  очередной  уровень
снизу. Израильтянин полез в карман, вытащил неоновый пробник и прижал  его
к контактам. Лампочка не загоралась.
     - Все равно это не подключено, - прошептал он.
     Они отключили фонарики, пока МакКейн пробовал снять плафон. Он  легко
отошел, внизу было  абсолютно  темно.  Рашаззи  снова  включил  фонарь,  а
МакКейн поднял светильник вверх, не отключая проводов, и положил его рядом
с отверстием. Они долго  смотрели  вниз,  но  разглядели  только  какие-то
механизмы и отблеск металлического пола, трудно  было  сказать,  на  каком
расстоянии. МакКейн вынул из своей сумки веревку и опустил  один  конец  в
отверстие,  пока  Рашаззи  привязывал  второй  к  силовой  балке.  МакКейн
проверил, надежно ли  сумка  привязана  к  поясу,  затем  опустил  ноги  в
отверстие и стал медленно спускаться, пока не оказался примерно в футе над
поверхностью пола. Рашаззи спустился следом.
     Они оказались в  узком  коридоре,  предназначавшемся,  вероятно,  для
обслуживания. По сторонам у стен стояли  насосы,  трансформаторы,  большие
громоздкие цилиндры, опутанные трубками, наверное,  какие-нибудь  баки.  А
может быть этот  коридор  использовался  при  строительстве  "Терешковой",
потому что сейчас в нем не было даже электричества, и следовательно,  люди
появлялись здесь редко.
     - Интересно, куда он ведет, -  спросил  МакКейн.  -  Это  может  быть
открытый путь прямо из Замка, в любое время.
     На этот раз плиты покрытия пола оказались надежно приваренными, делая
проникновение глубже  без  приложения  огромных  усилий  невозможным.  Они
начали исследовать окружающее.
     Дальше по коридору открылся еще один проход  в  сторону.  Они  прошли
туда, между последним баком и уголками,  соединяющими  переборку  с  рядом
отсеков энергетического оборудования и рядами огромных батарей  -  системы
аварийного   энергопитания.   Потом   пространство    разделила    пополам
промежуточная палуба. Верхний уровень был забит силовыми  конструкциями  и
трубами, а нижний, пол  которого  был  утоплен  на  несколько  футов,  был
значительно больше и просторнее, чем можно  было  предположить,  глядя  на
него снаружи. Он был относительно  пуст,  вероятно,  это  место  оставили,
чтобы потом установить в нем дополнительную  аппаратуру.  В  свете  фонаря
МакКейн и Рашаззи обменялись взглядами, потом подошли ближе  и  спустились
туда.
     Помещение  было  длиной  около   двадцати   футов   и   заканчивалось
капитальной  стеной,  которая  по  подсчетам  Рашаззи,  должна  была  быть
ближайшей стороной улицы Горького,  опускающейся  на  нижние  уровни.  Это
сходилось и с картой, которую МакКейн составлял в  уме.  С  одной  стороны
между подпорками на стене шли кожуха кабелей, а другая  была  полуоткрыта,
сквозь нее было видно лес балок и подпорок,  исчезавших  в  темноте  между
баками.
     Рашаззи потер подбородок и осмотрелся.
     - Я не знаю, куда отсюда можно попасть. Это займет время.  Но  знаешь
что, Лью? Подумай-ка: мы находимся  в  отлично  изолированном  месте,  над
головой  целый  уровень  механизмов,  шумящих  достаточно  громко,   чтобы
заглушить любой шум отсюда. Если мы сможем подвести сюда электричество, то
получится отличная мастерская, об которой мы с Альбрехтом давно мечтали.
     Он кивнул и еще раз осмотрелся, с явным удовлетворением.
     - Да, сегодняшняя экспедиция уже окупила все усилия!



                                    30

     Жаркое сухое лето сотворило с Майрой чудо, и к концу августа ее  лицо
вновь приобрело свой естественный цвет и поправилось.
     - Да, я думаю, что еще несколько годков ты протянешь, - с  одобрением
констатировал Фоледа, когда они отдыхали под навесом на веранде, потягивая
апельсиновый сок со льдом.
     - Конечно, она выглядит лучше, - подтвердила Элла, болтая  опущенными
в бассейн ногами. Джонни и два его приятеля из соседних домов плескались у
дальнего края бассейна.
     - Ты выглядишь, как новенькая, мама.
     - Я и чувствую себя, как новенькая.
     - Вот видишь, - ухмыльнулся Фоледа. На каждые выходные  он  ухитрялся
выглядеть возмутителем спокойствия; на этот раз на нем были дивные бермуды
из  ослепительной  шотландки,  солнечные  очки  и  соломенная  шляпа.   Он
почему-то напомнил Элле фотографии Черчилля в военной форме.
     - Что значит иметь такого привлекательного мужа, как я!
     - И ему это сойдет с рук, мама? - возмутилась Элла.
     - Конечно, это же взаимное действие. Причем у меня получается лучше -
ты только посмотри на него. Хоть бы раз заболел в последние-то годы.
     - А люди всегда считают подобную работу такой нервной.  Ты  обманщик,
Па - и живешь за счет нас, налогоплательщиков.
     - Ерунда. Я тружусь не покладая рук. Отрабатываю каждый пенни.
     - А почему тебя до сих пор не хватил инфаркт, а?
     - Это вопрос внутреннего спокойствия и чистой совести, потому  что  я
честный.
     Майра рассмеялась от удовольствия:
     - Ты это серьезно, Бернар? А как насчет того скандала  с  генеральным
прокурором на прошлой неделе, когда твои  люди  установили  в  гостиничном
номере аргентинского министра подслушивание?
     -  Черт,  -  буркнул  Фоледа.  -  Я  же  сказал   "честный",   а   не
"законопослушный".
     Переносной экран-коммуникатор, лежавший на столе,  негромко  загудел.
Майра подняла его и ответила. Из гостиной звонил Рэндал, муж Эллы.
     - Бернар на веранде?
     Майра передала ему коммуникатор.
     - Ну? - спросил Фоледа.
     - Только что  поступили  свежие  новости  относительно  этой  русской
космической колонии, которой ты интересовался.
     - "Терешкова"?
     -  Да.  Я  подумал,  что,  может  быть,  ты  захочешь  немедленно  ее
посмотреть... Я могу записать ее и оставить на потом.
     - Нет, я посмотрю сейчас, - ответил Фоледа, вставая с кресла.
     - Хочешь, чтобы я прогнал запись через ручной?
     - Нет, я пойду в дом. Зачем мешать остальным?
     Ярко-красный  большой  надувной  мячик  подпрыгнул  и  закачался   на
поверхности воды, следом плюхнулся Джонни.
     - Ты куда, дедушка?
     - Вернусь через минуту.
     - Спроси у них, они знают, - сказал один  из  его  друзей,  подплывая
сзади.
     - О чем мы знаем? - поинтересовалась Элла.
     - Что было раньше, курица или яйцо?
     - Спроси у бабушки, - ответила Элла.
     Джонни вопросительно посмотрел на Майру.
     - Спроси у дедушки, - сказала та.
     - Разве вас не учили в школе, что  птицы  произошли  от  рептилий?  -
спросил Фоледа, уже стоя в дверях.
     - Учили.
     - Вот тебе и ответ: динозавры откладывали яйца, когда курицы не  было
и в помине.
     Рэндал разлегся в кресле в гостиной с окном во всю стену, на  полпути
между кухней и столовой, держа на колене ручной коммуникатор.
     - Ну, что тут у нас? - спросил Фоледа, пристраиваясь на ручке  одного
из кресел перед большим стенным экраном.
     Рэндал нажал кнопку, и на  экране  появился  вид  Красной  площади  в
Москве,  кусок  кремлевской  стены  и  собор  Василия  Блаженного.   Через
несколько  секунд   выскочила   картинка   военного   парада,   танков   и
баллистических  ракет,  а  потом   ряд   закутанных   советских   лидеров,
приветственно помахивающих руками с трибуны мавзолея Ленина.
     - Это пришло только несколько минут назад, - сказал Рэндал.
     Наложенный  на   запись   голос   комментатора   тарахтел   привычной
скороговоркой:
     - Сегодняшние новости из Москвы, нарушение всех  традиций.  Ежегодный
военный  парад,  проводившийся  каждый  год  седьмого   ноября   в   честь
октябрьской революции, которая привела коммунистическую партию к власти, в
год столетия революции не состоится.  Сегодня  ТАСС,  советское  агентство
новостей, объявило, что столетняя годовщина будет  отмечаться  в  космосе.
Вместо того,  чтобы  устраивать  традиционный  военный  парад  на  Красной
площади, - а в Москве в ноябре уже довольно холодно - советские лидеры все
вместе отправятся  на  экспериментальную  космическую  колонию  "Валентина
Терешкова", в двух тысячах миль от Земли...
     На экране дали картинку "Терешковой", висящей в космосе,  стандартные
кадры стыковки транспортника с осью станции, вид городской зоны Тургенева,
комбайн, работающий  в  одной  из  агрозон,  а  комментатор  тем  временем
продолжал:
     - ...и встретятся не  с  шеренгами  солдат  и  ракет,  а  с  учеными,
инженерами,  фермерами,  увидят  космические  фабрики.  Итак,   что   это?
Очередной знаменитый "сигнал", о которых сейчас так  много  говорят?  Наши
эксперты поделятся своими соображениями чуть попозже.  А  сейчас  -  Фрэнк
Питерсон в Москве, интервью с советским министром иностранных дел мистером
Горлиенко.
     - Ну, что ты  думаешь?  -  спросил  Рэндал.  -  По-моему,  это  самая
настоящая перемена. Да ладно, Бернар, надо же отдать им должное.  Это  как
раз та инициатива, которая нам нужна. Нам нужно сближаться.
     - Посмотрим, посмотрим, - скептически пробурчал Фоледа.
     - Черт, да тут кто угодно  решит,  что  вы  хотите  войны,  -  Рэндал
разочарованно покачал головой.
     Это была тема, о которой они часто спорили. Рэндал был психологом,  и
считал все ядерное  оружие  аморальным,  а  правительства  великих  держав
заочно назвал коллективно помешанными. Фоледа спорил с ним, утверждая, что
межконтинентальные ракеты - самое нравственное оружие, изобретенное с  тех
времен, когда короли лично вели своих солдат в  битву.  Это  оружие  снова
заставило высокопоставленных шишек всех стран почувствовать себя,  как  на
фронте, они уже не могли отсидеться за спинами других людей.
     - При подлинной демократии, - подвел черту Фоледа, - в  окопах  сидят
все.
     На экране советский министр иностранных дел давал интервью:
     - Да, это можно назвать  и  жестом.  Но  мы  видим  это,  как  символ
приверженности  Советского  Союза   ценностям   двадцать   первого   века.
Завершение постройки "Валентины Терешковой"  на  столетнем  рубеже  нашего
существования, как современного государства, послужит миру примером  того,
каких высот может достичь  коммунистическая  система.  Ваши  экономисты  и
эксперты  утверждали,  что  это  невозможно,  что  наша  система   слишком
малоэффективна, чтобы достичь мало-мальски  значительной  невоенной  цели.
Ваши экономисты и аналитики убеждали вновь растущие  государства  мира  не
идти по нашему пути. И мы  показали  вам  всем!  Теперь  пусть  кто-нибудь
попробует предсказать, на что мы способны,  а  на  что  нет.  И  мы  будем
продолжать расти в этом  направлении  -  становиться  еще  более  сильной,
процветающей страной.  Поэтому  будет  только  естественным,  что  в  нашу
столетнюю годовщину, когда эта политика становится осязаемой  реальностью,
руководители партии и государства будут находиться на борту станции.
     - Да это самый настоящий, честный, открытый жест доброй воли, - снова
заговорил Рэндал. - Кто-то же доложен был начать.
     Фоледа не отвечал, внимательно глядя на экран; он  пытался  соединить
только что услышанное со свежими данными, добытыми его людьми из различных
источников.  Значительно  возросли  поставки  топлива  и  боеприпасов   на
советские военно-морские базы. Варшавский договор объявил о предстоящих  в
ближайшие   недели   крупных   военных   учениях    с    широкомасштабными
передвижениями войск и  военной  техники  в  Восточной  Европе  и  Сибири.
Интенсивность учебных полетов советской авиации резко возросла. Только  за
последние  три  месяца  в  четырнадцати  крупных  городах  госпитали  были
оборудованы аварийными системами  энергопитания.  Председателем  советской
организации  гражданской  обороны  стал  генерал  КГБ.  Ни  одно  из  этих
сообщений само по  себе  не  значило  ничего  особенного.  Но  вместе  они
создавали  именно  ту  картину,  которая  заставляет  нервничать   военных
аналитиков.
     Однако признаков продолжения этой активности на столь высоком  уровне
в течение продолжительного времени не было. Мобилизуемые советские военные
группировки не получали зимнего обмундирования и оборудования,  количество
доставляемых  с  заводов  запасных  частей  было  явно  недостаточным  для
долговременных потребностей. То есть что бы там ни замышляли русские,  это
случится скоро, и закончится быстро. Это был жутковатый вывод, особенно  в
обстановке ожидания первого удара. А теперь появилась еще и  точная  дата,
которая ложилась точно в  середину  предполагаемого  периода  ожидания.  У
Фоледы появилось неприятное ощущение, что теперь он может точно указать  в
календаре дату Судного Дня.
     - ...ты думаешь, что кто-то хочет войны? - неожиданно он  понял,  что
Рэндал обращается к нему.
     - Так что нам теперь - односторонне разоружиться?
     - А почему бы и нет? Если разоружимся мы, разоружатся и они. И  тогда
вся проблема исчезнет. Это же так просто.
     - А если ты ошибся, и они не разоружатся? - холодно спросил Фоледа.
     Прежде чем спор успел зайти дальше, в  нижнем  углу  экрана  появился
мигающий значок, индикатор звонка. Рэндал нажал клавишу на ручном пульте.
     - Дом Фоледа. Рэндал слушает.
     - Привет, Рэндал, это Барбара Хейнс, мне нужен Бернар, - отозвался из
динамика женский голос. - Он где-то рядом?
     - Привет, Барб. Да, конечно, секунду.
     - Я поговорю с кухни, -  ответил  Фоледа,  обрадовавшись  возможности
уйти от темы.  Рэндал  перенаправил  звонок,  стер  записанное  сообщение,
которое они только что смотрели, и вернулся к программе новостей.
     Барбара звонила из  дома,  принадлежавшего  ЦРУ,  где-то  в  лесу,  в
Мэриленде.
     - Мы забрали миссис Джонс и отвезли ее на ферму. Все в  порядке.  Мне
сказать, что ты приедешь завтра?
     Это значило - Анна Доркас прилетела из Лондона, была тайком  вывезена
из аэропорта, несмотря на попытки русских  официальных  лиц  вмешаться,  и
сейчас доставлена в безопасное место.
     - Отличная работа, - ответил Фоледа. - Еще бы, я приеду туда.


     Это была комната с  большим  мраморным  камином,  и  лепным  гипсовым
потолком. Высокие окна, закрытые богатыми тяжелыми гардинами, выходили  на
розовый сад и ухоженные лужайки. Она была обставлена традиционно,  шкафчик
на тонких ножках эпохи короля Георга, небольшой письменный стол, маленькие
столики, несколько кресел и диван. В дальнем  конце  комнаты,  под  аркой,
открывающей проход в зал, стоял  рояль.  Анна  Доркас  сидела  за  длинным
столом в центре комнаты, напротив уселся Фоледа, а рядом - Барбара.  Гарри
Мич, из департамента, сидел на другом конце стола  обложившись  папками  и
бумагами,  перед  ним   лежал   компьютер-блокнот.   Джеральд   Керн,   из
министерства  обороны,  возбужденно  расхаживал  вокруг,  то   разглядывая
картины на стенах, то присматриваясь к китайскому фарфору  в  застекленном
шкафу.
     - И этого было достаточно, чтобы вы  убедились  в  своем  провале?  -
повторил вопрос Фоледа.
     - Не только это. Все так сочеталось одно с другим, -  ответила  Анна.
Она выглядела усталой, но не обижалась. Такие расспросы были необходимы  и
она ожидала этого.
     - Поведение моего начальника в посольстве. Тот факт, что они  выбрали
время, когда Энрико не было рядом. А  когда  он  сказал  мне  о  том,  что
рассказал ему Шепанов, об аресте  той  женщины,  с  которой  связался  мой
бывший муж - последствия были очевидны. Игорь, мой  бывший  муж  профессор
Дьяшкин,  немедленно  попадал  под  подозрение.  Мы   оба   с   ним   были
диссидентами, и насколько я понимаю, его тоже, наверное, могли арестовать.
В любом случае, добраться до меня - это был исключительно вопрос  времени.
Я боялась, что, когда я пойду на работу следующим утром, то  выйду  наружу
только под арестом, и меня отвезут в Россию.
     - Вы просто вышли из квартиры, - спросил Фоледа. - Ни сказав ни слова
мужу? Вы ничего не сказали ему? Вы ведь больше  его  не  увидите.  Это  не
кажется вам странным?
     - Я уже говорила. Я использовала его. Он был КГБшник с головы до пят.
Между нами никогда не было ничего личного, по крайне  мере,  что  касается
меня. В этом отношении у меня не было колебаний.
     - А как он к этому относился?
     - Насколько я знаю, он относился  к  нашему  браку,  как  к  обычному
браку.
     - Как вы опишете его позицию в ваших отношениях?
     Анна замолчала, подыскивая нужные слова.
     - Он был... ну, достаточно рассудительным, я думаю... в  чем-то  даже
щедрым. У нас были свои спады и подъемы, но в целом  все  было  нормально.
Это можно назвать дружеским сожительством, а не любовью...
     - Оно было удачным в сексуальном плане?
     Анна кивнула.
     - Да, по-моему, да.
     - Но вы только что сказали, что он был КГБшник чистой воды, - заметил
Фоледа.  -  А  до  того  вы  нарисовали   вполне   ясную   картину   ваших
идеологических убеждений, и они  очень  сильны.  Здесь  не  было  никакого
эмоционального конфликта? Это звучит парадоксом.
     - Я не совсем понимаю вас.
     - Тебя не беспокоило, что ты ложишься в кровать с  кадровым  офицером
КГБ? - пояснила Барбара.
     Анна посмотрела прямо на нее, затем на Фоледу.
     - Нет. Он был довольно-таки хорош, если вам нужно знать  это.  И  это
очень приятно. Почему бы не воспользоваться этим?
     - У него были другие женщины?
     - Если даже были, то меня это не удивило бы.
     - А такие мысли никогда не беспокоили вас?
     - Нет.
     - А вы сами?
     - С посольскими? Я не могла рисковать своей работой.
     - Но в других местах? Среди ваших нелегальных контактов в Лондоне?
     - Да, был один.
     - Вы не связывались с ним в ту ночь, когда вы решили уйти?  До  того,
как позвонили по номеру СИС?
     - Нет.
     - А почему?
     - Он был не настолько сильным. Мне нужна была помощь, а не дружба.
     Фоледа удовлетворенно кивнул.  Мич  скрупулезно  что-то  записывал  и
нажимал кнопки на своем блокноте. Анна могла легко оправдать свое решение,
изобразив себя избиваемой мужем, обвиняя его во всех проблемах. А то,  что
она рассказывала, даже не пахло выдуманной "легендой".
     За столом возникла короткая пауза. Анна налила в свой стакан воды  из
сифона, отпила глоток и зажгла сигарету.
     - Возвращаясь к профессору Дьяшкину, - сказал  через  плечо  Керн.  -
Когда вы с ним поженились, вы говорите?
     - Третьего августа 2003, - ответила Анна.
     - А развелись?
     - В 2011. Я не помню точную дату.
     - В Москве?
     - Да.
     - Это было уже после того, как у него начался роман с Ольгой...
     - С Ольгой Ошкадовой. Да.
     - Но до этого его перевели в Сохотск.
     - Куда? - наморщилась Анна. - Первый раз слышу.
     Керн сделал вид, что забыл:
     - О, правильно. Извините. Не встречались с ним после развода,  да?  -
Мич бессознательно кивнул головой, проверяя на экране предыдущие  вопросы.
Керн вернулся к столу и порылся в бумагах.
     - Но об "Валентине Терешковой", вы, конечно, слышали.
     Анна незаметно пожала плечами.
     - О космической  колонии?  Конечно.  Это  не  о  ней  были  вчерашние
новости?
     - Она не имеет для вас никакого конкретного значения?
     - Нет, не имеет. А что, должно иметь?
     - А для профессора Дьяшкина имеет? Вы когда-нибудь связывались с ним?
Он когда-нибудь упоминал об этом?
     Анна только покачала головой.
     - Если даже он был как-то с ней связан, то я не знала об этом ничего.
Он никогда не упоминал ее ни в каком конкретном смысле -  только  то,  что
каждый может узнать из газет.
     - Так вы говорите, что не знали про его переезд в Сибирь?
     - Я этого не говорила. Я знала, что он переехал в Сибирь. Я просто не
знала, куда. Это тот город, о котором вы только что сказали?
     Опрос продолжался в таком  ключе  до  обеда.  Керн  с  Анной  ушли  в
столовую, там слуги уже накрыли стол; там с ними должны  были  встретиться
два офицера ЦРУ, которые будут опрашивать Анну потом. Фоледа  заявил,  что
он прогуляется вокруг пруда на  заднем  дворе,  покормит  уток  и  подышит
свежим воздухом, а уж потом присоединится к  остальным.  Барбара  пошла  с
ним.
     - Что ты извлекла из всего этого? - спросил он ее.
     - Я все еще думаю, что она настоящая. Собственно, теперь я убеждена в
этом даже больше, чем была в Лондоне.
     - А-га. Что еще?
     - Ну что,  если  профессор  Дьяшкин  тоже  был  связан  с  Клубом  По
Пятницам, и его подругу Ольгу арестовали, то это, может быть, отвечает  на
один из серьезных вопросов: почему он хочет перебежать. Он чувствует,  что
становится жарко, и хочет иметь возможность уйти.
     - Это очевидно, не так ли? - нотки в его  голосе  говорили,  что  это
даже слишком очевидно. Увидев в руках Фоледы остатки рогаликов, которые он
собрал с блюдечек, когда подавали кофе, к  берегу  подплыла  и  замерла  в
ожидании флотилия уток.
     - Ну-ка, как насчет догадки? Давай предположим, что Ольгу перевели на
"Терешкову" по определенной причине, и она находится там в заключении.  Мы
уже  знаем,  что  с  одной  стороны  линии  "Синька"  находится   Дьяшкин.
Улавливаешь?
     Барбара кивнула.
     - То есть смело можно сказать, что на другой стороне - Ольга.
     - И я так думаю, - Фоледа разломал еще один рогалик и бросил крошки в
воду.
     - А как мы можем узнать это точно?
     - Очень просто. Спросить  у  Дьяшкина.  Он-то  должен  знать,  с  кем
разговаривает.
     - А он скажет?
     - А почему это он не скажет? Он подтвердил, что  Лью  МакКейн  и  эта
девчонка Брайс там на станции. Кроме того, ему становится жарковато, и  он
может захотеть, чтобы мы вытащили его оттуда, так что  он  вряд  ли  будет
расположен отказывать нам в просьбе, - Фоледа повернулся спиной к пруду. -
Давай свяжем все факты. Мы так и не знаем, как работает его связь по линии
"Синька", но мы знаем, что  он  каким-то  образом  передает  сообщения  на
Русалку. Теперь мы еще и достаточно уверены, что его связь там  наверху  -
Ольга, а Ольга арестована  за  антисоветскую  деятельность.  Теперь  давай
предположим, что Ольга находится в том же самом месте, что и Лью МакКейн и
Брайс... учитывая, что связь  с  Дьяшкиным  у  нас  уже  есть.  Ты  видишь
возможности?
     Барбара тряхнула головой и заморгала от столь наглого предложения.
     - Значит, мы сможем - может быть  -  использовать  его  линию,  чтобы
связаться с нашими людьми там наверху, - закончила она мысль Фоледы.
     - Тонкая идея, а? Кто знает, как мы сможем использовать такую  связь?
- Фоледа выбросил остатки хлеба в воду.
     - Похоже, утки довольны. Пошли и мы пообедаем.



                                    31

     Секретную подпольную мастерскую назвали "Склепом".  К  тому  времени,
как МакКейн, Рашаззи и Хабер  спустились  туда,  Хабер  успел  запыхаться.
Путешествие все равно было утомительным, несмотря на веревочную  лестницу,
которую Рашаззи и МакКейн привязали  в  отверстии  от  светильника.  Самое
трудное было пробираться сквозь кожух с трубами под полом камеры.  Теперь,
когда они могли исследовать систему безопасности и сигнализацию с обратной
стороны, им нужно было найти и более  легкий  путь  вниз.  Они  обнаружили
несколько возможных спусков в Склеп из Центра, что могло пригодиться, если
нужно было спуститься в Склеп  днем.  Кроме  того,  что  это  даст  больше
рабочего времени, они смогут отдохнуть и от бессонницы, которая уже начала
действовать на них.
     Сейчас в Склеп уже провели  электричество  и  свет,  Рашаззи  влез  в
распределительную коробку; Склеп обзавелся верстаками, ящиками, стеллажами
и головокружительным набором инструментов, тестеров, приборов, электронных
деталей, банки с реактивами, всякие приспособления и детальки, которые два
ученых воришки извлекали из таких тайников,  о  которых  МакКейн  даже  не
догадывался, а об их расположении он и до сих пор  не  имел  ни  малейшего
понятия. На краю стола стоял лазер. Скэнлон ухитрился  стащить  поломанную
лабораторную модель с университетской свалки в Ландау, где  он  работал  с
того времени, как прекратилось производство кроватей. Для него нужно  было
немного запасных частей - ученые сказали, что смогут сделать их сами  -  и
новый блок электронного управления. В различной степени сборки  находилось
еще несколько "новейших" устройств.
     - Сюда, Лью, - подсказал Рашаззи. - Мы хотим тебе  кое-что  показать.
Он провел МакКейна через проход у стола. Хабер пошел следом,  захватив  по
пути со стола записную книжку и какую-то  мелочь.  На  двух  ящиках  стоял
невысокий цилиндрический открытый бак, обрезок железной бочки  около  трех
футов в диаметре, внутрь была  налита  вода,  дюймов  шесть.  Отверстие  в
центре было заткнуто, и из воды торчала петля из жесткой проволоки,  ручка
от пробки. На полу между ящиками стояло корыто, куда должна  была  стекать
вода. Оборудование было очень простым, и МакКейн никак не мог  понять  его
назначения. Поэтому он просто заинтересованно ждал.
     Хабер положил поперек бака линейку,  расположив  ее  край  точно  над
центром отверстия и застыл в ожидании с карандашом и блокнотом.
     - Скажешь, когда готово,  -  скомандовал  он  Рашаззи.  Рашаззи  взял
пипетку и аккуратно стал  капать  в  воду  красной  краской  через  равные
промежутки. Потом он  взялся  за  проволочную  ручку  и  очень  осторожно,
стараясь не потревожить поверхность  воды,  вытянул  пробку.  Вода  начала
стекать в корыто.
     - Воде понадобилось двадцать четыре часа, чтобы успокоиться, - сказал
Рашаззи, наблюдая. -  Чтобы  успокоились  все  завихрения,  возникшие  при
наливании воды. Ты знаешь, что когда на Земле вода, вытекающая  из  ванны,
образует водоворот, то направление его движения не имеет ничего  общего  с
направлением вращения Земли, как думает большинство? Это случайный эффект,
появляющийся от остаточных моментов вращения воды, когда ее  наливали  или
перемешивали. Чтобы увидеть подлинный эффект  вращения  Земли,  ты  должен
удалить такие остаточные моменты.
     - Не должен, - пробормотал МакКейн,  глядя  на  понижающийся  уровень
воды и пытаясь не показать своих чувств в этот конкретный момент. Если они
будут заниматься такой академичной ерундой, то все его  усилия  уже  пошли
впустую. Что из этого может получиться хорошего?
     По мере того, как уровень воды в баке падал, капли краски  вытянулись
в нити по течению  воды  и  образовали  спираль  против  часовой  стрелки,
медленно вращавшуюся у краев и быстрее - в центре. Рашаззи  склонился  над
баком и глядел на деления линейки. Он взял секундомер, и измерял  скорость
вращения воды на возрастающем расстоянии от центра.
     - Один - один три, два - один девять, три - два четыре... -  диктовал
он Хаберу, который записывал все числа. МакКейн следил  за  процессом,  не
вмешиваясь.
     Когда бак опустел, Рашаззи выпрямился и заметил:
     - Сохранение углового момента. Что образует водовороты.
     МакКейн рассеянно хмыкнул. Принцип-то был тот же, что заставляет пару
катающихся на  коньках  кружиться  вокруг  своей  оси  быстрее,  если  они
притянут друг друга за руки.
     А Рашаззи продолжал:
     - Если частица жидкости обладает  моментом  относительно  центра,  то
скорость ее вращения должна возрастать по  мере  приближения  к  центру  и
уменьшения радиуса вращения. То же самое рождает торнадо, смерчи. Понятно,
что на Северном полюсе вода, вытекающая в трубу, будет вращаться, да?
     - Конечно.
     - А на экваторе? Ты согласен с тем, что на экваторе вода,  вытекающая
в трубу, не будет вращаться? - спросил Рашаззи. МакКейн замялся.
     -  На  экваторе  вода  будет  вращаться  не  вокруг  отверстия,  а  в
плоскости, перпендикулярной оси вращения Земли, - ответил на  свой  вопрос
Рашаззи.
     МакКейн кивнул.
     - Хорошо. Итак?
     Рашаззи покосился на Хабера.
     - Положение на поверхности вращающегося цилиндра, скажем, на  палубах
кольца "Валентины Терешковой", аналогично положению на экваторе  Земли,  -
пояснил немец. - Водоворота, вызванного вращением, быть вообще не должно.
     МакКейну понадобилось около секунды, чтобы понять, в чем дело.  Потом
он посмотрел на дно  опустевшего  бака,  снова  поднял  голову,  и  сделал
неопределенный жест:
     - Но...
     - Вот именно, - ответил Рашаззи. - В механике всей этой станции  есть
что-то странное. Так как колония вращается быстрее, чем Земля, то и эффект
здесь сильнее. Он может преобладать над остаточными моментами, о которых я
уже говорил. Мы бы заметили это давным-давно, если  бы  хоть  в  одной  из
раковин и душевых здесь было  обычное  отверстие  для  стока  воды,  а  не
автоотсос.
     МакКейн покачал головой, словно пытаясь прийти в себя. Все  это  было
совершенно неожиданно.
     - У вас есть хоть какие-нибудь предположения, что это может значить?
     - Пока нет, - признал Рашаззи. Но движение колонии может быть и более
сложным, чем мы предполагаем. Мы не хотели даже упоминать это  наверху.  Я
не знаю, что это может значить.
     - Сначала нас заинтересовала игра, в которую играли Нунган с друзьями
на площадке блока, - продолжил Хабер. - Если как следует присмотреться, то
на больших расстояниях шарик не катится прямо, а с небольшим  отклонением.
Это еще один эффект, которого не  получишь  во  вращающемся  цилиндре.  Мы
выяснили, что это происходит не из-за наклона пола, но измерить что-нибудь
более точно, не привлекая внимания, было сложно. Вот почему нам было нужно
такое место.
     - И лазер тоже, -  добавил  Рашаззи.  -  Если  мы  сможем  как-нибудь
вытащить его на землю, то с ним можно будет проверить еще несколько  штук.
Например, если мы...
     В этот момент  из  динамика,  прикрепленного  к  одной  из  подпорок,
раздался дребезжащий звук. Это значило, что кто-то прошел  через  один  из
инфракрасных лучей, которые Рашаззи установил, чтобы  прикрыть  подходы  к
Склепу. Хабер мгновенно выключил свет. Они  отошли  назад  вдоль  стены  и
притаились в ожидании. Спустя минуту в направлении прохода через  насосные
и отсеки с баками показался отблеск фонарика и раздались звуки шагов.  Они
свернули в боковое  ответвление,  которое  вело  в  Склеп.  Вспыхнули  три
фонарика и послышался тихий шум голосов. Товарищи напряглись.
     Приближающиеся вели себя, как люди знающие, куда они идут,  двигались
уверенно, а не так, словно что-то ищут. Они дошли до порога,  где  уровень
пола падал, и направили лучи вниз, осветив  трех  скрючившихся  в  темноте
людей. МакКейн, Рашаззи и Хабер отошли от стены, держа поднятые руки перед
собой.
     Из-за слепящих огней раздался приветливый голос на английском:
     - Извините, мы не хотели вас пугать, ребята.  Можно  сказать,  просто
зашли по соседству.
     Это был Питер Сэрджент, с верхнего уровня, из камеры В-12.
     Рашаззи снова включил свет, Хабер  с  размаху  сел  на  подгибающихся
ногах на ящик. МакКейн сердито посмотрел на них, а троица, погасив фонари,
спустилась в Склеп.
     - Какого хрена вы тут делаете? - не выдержал он.
     Один из спутников Сэрджента был смуглолицый,  с  короткой  бородой  и
черными глазами, постоянно и подозрительно бегавшими туда-сюда. Он походил
на индийца. МакКейн видел его на площадке для прогулок, но никогда  с  ним
не разговаривал. Второго, в зеленой форме привилегированного заключенного,
МакКейн раньше не видел. Широкоплечий, крепко скроенный, с рыжими  кудрями
над невероятными бровями, с круглым детским лицом;  решительные  и  резкие
черты лица как-то не сочетались с этим. Он  сделал  шаг  вперед,  ближе  к
свету  и  оглядел  окружающее  спокойным  бесстрастным  взглядом,  похоже,
означавшим переход Склепа в его собственность.
     - Мы подумали, что нам пора  познакомиться  с  вами  лично,  -  начал
Сэрджент. Он указал в сторону здоровяка:
     - Эбан Истамел, турок... а это Джангит Чаккатар, родом из Дели.
     Он с удовлетворением посмотрел на МакКейна.
     - Мы были очень рады узнать, что информация, полученная  от  комитета
побега, оказалась столь  полезной.  Но  Ко  еще  сказал  нам,  что  у  вас
появились сомнения, существует ли такой комитет вообще. Я уверяю вас,  что
он существует, - тут он опять сделал жест в  сторону  своих  партнеров.  -
Видите ли, это был наш подарок. Мы руководим комитетом побега.
     МакКейн долго переводил взгляд с одного на другого, но, судя  по  его
выражению, его мозг лихорадочно работал. Наконец он спросил Сэрджента:
     - Кто из вас главный?
     - Эбан, - Сэрджент указал на турка. - Он у нас председатель.
     - Очень рад с вами познакомиться, - обратился к нему МакКейн.
     Турок небрежно протянул ему руку, а МакКейн... МакКейн изо всей  силы
двинул ему в челюсть.


     Здоровый турок уселся на ящике, опершись спиной на одну  из  подпорок
потолка, прижимая свернутый платок к  распухшей  губе.  МакКейн,  Хабер  и
Сэрджент сидели вокруг нетесным кругом, Рашаззи присел на стол, а Чаккатар
смотрел на все это чуть сзади.
     - Он прав, - пробормотал Истамел своим обалдевшим компаньонам,  когда
МакКейн ударил его. - Он прав. Мы использовали их.
     В мгновения, прошедшие с момента появления Сэрджента  и  его  друзей,
МакКейн понял, что группу из В-3 подставили. То, что они  прошли  все  без
проблем, не  играло  роли.  Они  были  единственными,  кто  рисковал.  Это
предполагалось необходимым, потому что люди из комитета  жили  на  верхних
уровнях камер, а попасть на нижние  палубы  можно  было  только  из  камер
первого уровня. Но вновь прибывшие воспользовались явно не тем путем,  что
МакКейн с друзьями, через пол камеры В-3. Это значило, что у них есть свои
пути проникновения на нижние  палубы.  Более  того,  присутствие  Истамела
показывало,  что  у  них  есть  сообщение  и  с  поверхностью,  где   жили
привилегированные. И вероятнее всего, такая возможность  была  у  них  все
время - но они решили играть наверняка, предоставив  группе  В-3  испытать
метод первыми. МакКейн решил, что их появление  будет  попыткой  взять  на
себя руководство операцией, а высокомерные манеры турка никак не  рассеяли
этого подозрения. Дальше МакКейн действовал согласно неписанному  кодексу,
и  таким  образом  восстановил   равновесие,   нарушенное   первоначальным
перевесом на  стороне  комитета.  Теперь  встреча  могла  продолжаться  на
равных.
     - Вы действительно серьезно? - в  голосе  МакКейна  слышалось  легкое
недоверие. - Вся эта затея с комитетом побега. Вы думаете,  что  из  этого
места можно выбраться?
     - Шансы невелики, - признал Сэрджент. - Но даже поиск возможностей не
позволяет уму расслабляться. Зачем позволять себе превратиться в растение?
     -  Ну  и  какие  же  возможности   вы   нашли?   -   с   любопытством
поинтересовался МакКейн.
     - Не ожидаете же вы в самом деле, что  мы  будем  открыто  разглашать
детали таких вещей? - запротестовал со своего места  Чаккатар.  -  На  это
ушло очень много сил - и все возможные приемы конспирации. А про вас  трех
мы ничего не знаем.
     - Верно, - ответил Хабер. - А мы - про вас.
     Вечная проблема Замка. Положение было смешным. Судя по выражению лица
турка, он подумал о том же, что  и  МакКейн.  Кто-то  должен  был  сделать
первый ход.
     - Смотрите,  -  начал  МакКейн,  обращаясь  ко  всем  собравшимся.  -
Проблема всем ясна. Но и мы вложили много усилий, чтобы найти такое место,
и чтобы обойти сигнализацию наверху. У вас была  информация,  как  сделать
это возможным, у нас она заработала. Если мы объединим все, что мы  знаем,
вместе, то кто от этого потеряет?
     Истамел взглянул на свой платок и спрятал его в карман.
     - Проблема не в том, чтобы знать, кому можно доверять, а в  том,  что
если кого-то арестуют - чем больше он будет знать, тем  больше  он  сможет
выдать. Так что  без  серьезной  причины  мы  не  станем  делиться  важной
информацией. Я уверен, что и вы поступите так же.
     - Ну и как же мы смоем помочь друг другу в  достижении  наших  целей,
если не будем делиться информацией? - спросил Рашаззи.
     Наступила тишина.
     - Хорошо, - наконец сказал Чаккатар. - Вы говорите о целях. Наша цель
проста. Выбраться отсюда. А какова ваша цель?
     Рашаззи и Хабер поглядели на МакКейна.
     Именно МакКейн предложил доверять друг другу и он решил,  что  первый
взнос - за ним. Кроме того, он ничего не  потеряет,  если  покажет  пример
откровенности, открыв другим то, что русские так или иначе  для  себя  уже
решили.
     - Хорошо, я буду говорить, не скрывая. Я был послан сюда  с  заданием
одной  из  западных  разведок.  В  задание  входило  выяснение   истинного
назначения  некоторой  аппаратуры  на  борту  "Валентины  Терешковой".   Я
собираюсь, если это у меня  получится,  выполнить  свое  задание  и  найти
способ сообщить об этом на Землю. Другими словами, моя задача  -  провести
разведку всей колонии и детальное  исследование  отдельных  ее  частей.  И
информация, которая может мне помочь -  это  как  вы  попали  сюда,  -  он
посмотрел на турка, потом на англичанина, и, наконец, на индуса  и  развел
руки в стороны. - У нас общие нужды. Вы  ищете  путь  наружу  -  детальное
знание места действия жизненно важно для любого конкретного  плана.  Таким
образом, в настоящее время  наши  цели  совпадают.  Когда  наступит  время
расстаться, то, надеюсь, к этому моменту мы уже будем знать друг от  друга
все, что нам нужно.
     Истамел посмотрел на Сэрджента и Чаккатара взглядом, в  котором  было
одобрение МакКейна. Сэрджент пожал плечами и кивнул. Чаккатар, однако, все
еще не мог успокоиться:
     - Вы хотите, чтобы мы дали вам конкретную информацию, но все, что  вы
предлагаете взамен - это свои добрые намерения. Мне это  кажется  неважной
сделкой. Что полезное вы можете предложить нам сейчас?
     Рашаззи поймал взгляд МакКейна и незаметным вопросительным  движением
головы показал на бак у него за спиной. Он спрашивал, можно ли сказать  им
про эксперимент с водоворотом, свидетелем которого только что был МакКейн.
МакКейн столь же  незаметно  покачал  головой.  Сначала  они  должны  сами
узнать, что это значит. Вместо этого он повернулся к Истамелу.
     - Очевидно, что ваш путь сюда означает и доступ на поверхность.
     - Может быть, - ответил Истамел. Выражение на его детском, но странно
хитром лице оставалось нейтральным.
     -  Но  любой  серьезный  план  побега  не  обойдется  без  свободного
перемещения по "Терешковой". Вам нужно найти способ покинуть Замок. У  вас
есть способы решения этой проблемы?
     - Есть назначения на внешние работы.
     - Да, но они охраняются.
     - Охрану можно подкупить.
     - Конечно, - согласился МакКейн. Собственно, многое, о чем он  просил
людей из В-3, например, Гоньяреша, включало в себя именно такие сделки.  -
Но я предлагаю вам свободный способ передвижения по  любой  зоне  колонии,
без всяких хлопот от охраны и на неограниченное время. Вы заинтересованы?
     Истамел выглядел очень заинтересованным.
     - Вы можете обеспечить это? - спросил он, наклоняясь вперед.
     - Только если мы найдем путь за периметр Замка. Но, как мне  кажется,
вы уже сделали половину работы. Это как раз то, о чем я говорил -  сложить
знания вместе.
     Сэрджент вытянул вперед руку, закатил рукав и показал  свой  наручный
браслет.
     - Даже если ты выберешься из Замка, у тебя останется проблема с этим.
Ты  включишь  сигнализацию  в  тот  же  миг,  как  покажешься  в  границах
досягаемости хоть одного пропускного датчика. А они натыканы повсюду.
     - Тогда разрешите показать вам кое  что,  что  мы  открыли.  Разз?  -
обратился МакКейн.
     Он встал и подошел  к  столу,  пока  Рашаззи  стаскивал  со  стеллажа
плоскую коробку.  Остальные  столпились  вокруг.  МакКейн  снял  куртку  и
вытянул руку на столе браслетом вверх. Как и браслеты всех  остальных,  он
состоял из квадратной металлической коробочки с закругленными  уголками  и
крепившимся к ней  браслетом.  В  углублении  коробочки  виднелась  черная
прямоугольная пластинка с электронной схемой.  Рашаззи  взял  скальпель  и
надрезал линию по соединению вставочки и рамки, одновременно заливая  туда
растворитель. Затем он стал обрабатывать вторую сторону вставки.
     - С моим браслетом  уже  повозились,  -  сказал  МакКейн.  -  Вставка
держится только с помощью  растворимого  клея,  который  изобрел  Рашаззи.
Вставка в середине содержит электронику систем идентификации.  Видите  ли,
тот, кто разработал эти штуки,  был  неопытным  конструктором.  Вставка  в
середине содержит  электронную  идентификацию,  но  батарейка  и  детектор
нарушения работы браслета находятся  внутри  коробочки,  так  что  вставку
можно вынуть отдельно, не допуская срабатывания сигнализации. Кроме  того,
она всего лишь закреплена по  краям  клеем,  способ  растворения  которого
нашел Альбрехт.
     Пока МакКейн произносил эту тираду, Рашаззи проверил  качество  клея,
приподнимая кромку микросхемы  лезвием  скальпеля,  поднял  ее  за  уголок
пинцетом и показал Хаберу.
     - Черт бы меня побрал! - объявил Сэрджент.
     МакКейн протянул вперед руку, чтобы показать браслет с пустой рамкой.
     - Вы можете менять свои вставки, - объяснил он. - Предположим,  тебе,
- он посмотрел на Сэрджента, - необходимо попасть в Тургенев или еще куда,
а меня как раз назначили туда на работу. Мы  меняемся  вставками.  Гораздо
больше гибкости.
     Хабер указал на вставку, положив ее на стеклянную пластину.
     - Но что еще лучше, так это то, что размеры этой вставки в браслет  и
обычной, которые носят гражданские, совпадают. Если к нам в руки  каким-то
образом попадет карточка общего пропуска, мы сможем вставить ее  вставочку
в один из браслетов и вы сможете попасть туда, куда хотите.
     МакКейн посмотрел на Чаккатара.
     - Ну как, теперь это приемлемо?
     -  А  это  сработает?  -  спросил  Сэрджент.  -  Разве  кодировку   в
контрольных компьютерах не меняют, если карточка утеряна?
     Рашаззи покачал головой.
     -  Эти  штуки  работают  не  совсем  так.   Такая   высокая   степень
безопасности только у нас в Замке.  А  снаружи  за  отдельными  людьми  не
следят от двери до двери. Общий пропуск -  это  наподобие  ключа,  который
можно вставлять в любую замочную скважину, и он подойдет ко всем. Они  все
излучают одинаковый код.
     Истамел и его коллеги обменялись взглядами.
     - А вы думаете, что сможете достать такой пропуск?
     Хабер улыбнулся, и показал на мастерскую вокруг.
     - У нас, по-моему, легкая страсть к...  ну  скажем,  изобретательному
воровству.
     - Отлично. Я согласен, - объявил Истамел.
     МакКейн повернулся от стола и  посмотрел  ему  прямо  в  лицо.  Турок
ответил таким же прямым взглядом и покачал головой.
     - Мы договорились, мистер Эрншоу. У нас слишком много  общего,  чтобы
расходовать  нашу   энергию   на   соперничество.   Мы  работаем   вместе,
согласны?...
     Тут он поднял кулак и придвинул его  к  самому  подбородку  МакКейна.
МакКейн не мигая глядел на него.  Истамел  легко  ударил  его  в  челюсть,
недостаточно сильно, чтобы причинить боль, но  недостаточно  легко,  чтобы
это выглядело всего лишь шуткой.
     - ...как партнеры, а? - тень улыбки скользнула по лицу Истамела.
     МакКейн улыбнулся ему в ответ и они пожали друг другу руки.



                                    32

     Двое  охранников  проводили  Полу   из   комнаты   для   допросов   в
административном здании верхнего уровня до дежурного поста рядом с  дверью
на поверхность, где стояли домики. До своего домика 19 она дошла  сама.  В
этот день инженеры управления климатом снова экспериментировали с  погодой
и создали  в  Новой  Казани  странные  условия:  туман,  поднимающийся  из
резервуара, превратил солнечные окна под потолком в размытые  бесформенные
пятна. Месяц назад  они  ухитрились  создать  миниатюрный  смерч,  который
налетел на центральную городскую башню и вытянул из нее все окна. Половину
окон до сих пор не вставили.
     Пола прошла мимо  клуба  со  спортзалом  и  комнатами  для  отдыха  и
повернула направо, на дорожку, идущую между домиками  10  и  17.  Знакомые
заключенные, одетые в зеленую форму, приветственно кивали  ей,  когда  она
шла мимо.
     Разговор с Протворновым и Ускаевым шел по наезженной колее. Она опять
спросила, почему она не  может  связаться  со  своим  правительством?  Они
должны ждать сведений о ней. Она свяжется, отвечали  русские,  если  будет
сотрудничать с ними. Ей нравится  теперешняя  работа?  Да,  очень.  А  она
понимает, что в их силах в  любое  время  отправить  ее  назад  на  нижние
уровни? Это их дело.  Она  придерживалась  тактики,  которую  посоветовала
Ольга, чувствуя внутреннее спокойствие. И хотя война была еще не  кончена,
но силы с ее стороны постепенно выравнивались.
     В домике 19 она жила вместе с тремя русскими. Елена была социолог  из
Минска. Эта наука всегда встречала недоуменные взгляды начальства, так как
государство изначально рассматривало "материальные"  науки  и  технологию,
как более важные вещи в достижении  целей  промышленного  развития.  Елена
чересчур старательно составляла и передавала западным издателям статистику
о здоровье и благосостоянии народа в утопии, партия и правительство  нашли
это возмутительным и Елена оказалась в Замке, единственном месте, где  она
была в полной безопасности от посягательств врага.  Светлана  была  бывшим
агентом КГБ. После нескольких лет обучения ее внедрили в Австрию, где  она
выдавала себя за беженку из ГДР. Ей даже дали разрешение на натурализацию,
но она неожиданно почувствовала вкус к западной жизни, и это  -  вместе  с
открытым пренебрежением марксистской ортодоксальной  философией  заставило
зашевелиться ее начальников. После вызова в  Москву  очередным  местом  ее
работы стал Замок. И наконец, Агния была бывшим литературным  критиком  из
Москвы. Она преуспевала скорее в критике цензуры, чем писателей, и считала
официально признанных идолов посредственностями.  После  жизни  на  нижних
уровнях общество этих женщин стало для Полы воскресением из мертвых.
     Когда Пола вошла в свой домик, Светлана была уже там. Она  примеряла,
где бы повесить над своей кроватью очередную  картинку.  На  картинке  был
нарисован город небоскребов,  населенный  всеми  монстрами  и  чудовищами,
когда-либо рычавшими,  крушившими  и  ужасавшими  на  киноэкранах  мира  -
Годзиллы, пауки-мутанты,  гигантские  муравьи,  огромные  гориллы,  жуткие
Франкенштейны и просто бесформенные пузыри. Только сейчас все эти  монстры
сами были охвачены ужасом и паникой, убегая прочь по улицам  и  волоча  за
собой своих детенышей, другие кричали от страха, выглядывая из  окон.  Да,
это был настоящий город монстров в  миниатюре....  на  заднем  плане,  над
крышами домов, над городом,  на  фоне  неба,  высилась  огромным  силуэтом
человеческая фигура в космическом скафандре. Несмотря на  усталость  после
нескольких часов допроса, Пола не смогла сдержать улыбки.
     - Отлично, - одобрила она. - А откуда это?
     - Это Морис, француз,  который  иногда  рисовал.  Ты  его  видела,  -
пояснила Светлана.
     - Я думала,  что  его  выпустили.  Разве  русские  не  обменяли  его?
По-моему, они о чем-то договаривались с ФРГ и французами.
     - Да,  правильно.  Он  улетел  пару  дней  назад.  А  картина  -  его
прощальный подарок. Я получила ее только сегодня утром... Слушай, я думаю,
может быть здесь, над корзинкой Елены? Как она смотрится?
     - Намного вправо, пожалуй... Да, так неплохо. Давай, я подержу.  Пола
придерживала картину, пока Светлана приклеивала ее к стене клейкой лентой.
У нее были темные волосы рыжеватого оттенка,  лежавшие  длинными  прядями,
завивающимися за ушами вперед, а стройную  фигуру  не  могла  скрыть  даже
стандартная мешковатая форма. Она легко сходилась с людьми,  поэтому  было
вполне естественным, что француз, улетая, оставил ей  прощальный  подарок.
Странно, подумала Пола.  Ее  арестовали  во  время  выполнения  шпионского
задания для правительства Соединенных Штатов. Светлана была бывшим агентом
КГБ. Тем не менее они жили вместе и чувствовали себя так естественно,  как
будто родные сестры. Говорят, что все люди могут  жить  так,  если  власть
предержащие оставят их в покое. А может быть, это  вина  самих  людей,  не
обращающих внимания на то, кто же ими управляет.
     Светлана наконец приклеила картину и отошла назад.
     - Да, тут  она  смотрится  отлично.  Не  будем  перевешивать,  -  она
положила катушку ленты обратно на полку. - Я чай заварила. Тебе налить?
     - Да, это будет кстати.
     - Ну, как прошло сегодня?
     - Как обычно. Они хотят, чтобы я совершила вместе с ними  поездку  по
колонии и отправила домой видеограмму, в которой бы сказала, что здесь нет
никакого спрятанного оружия.
     Запад никогда не скрывал своих подозрений  относительно  скрытого  на
"Терешковой" оружия, так  что  Пола  не  открыла  перед  Светланой  ничего
нового.
     Светлана налила по чашкам заварку и  долила  их  кипятком.  Одну  она
протянула Поле, во вторую бросила  сахар  и  капнула  чуть-чуть  лимонного
сока. Затем уселась на одну из  двух  двухъярусных  коек  в  домике.  Пола
уселась за столом, и отпила из чашки, с наслаждением ощутив,  как  вкусная
горячая  освежающая  жидкость  смачивает  ее  пересохшее  горло.   Русская
закурила сигарету.
     - А почему ты не соглашаешься? - спросила она. - От  этого  не  будет
никакого вреда. Я хочу сказать, если там в самом деле нет никакого оружия,
то только к лучшему, если Запад об этом узнает.
     - Я не знаю, - сказала Пола, обдумав вопрос. - Мне не  нравится  быть
использованной в качестве политического рупора. Это не мое  дело,  я  ведь
ученая.
     - А что ты тогда здесь делаешь? - ехидно поинтересовалась Светлана.
     - Я это и имею в виду - я уже достаточно влипла  и  так,  -  Поле  не
понравился  собственный  ответ,  она  отпила  еще  чаю,  и  наморщив  лоб,
продолжала:
     - Это все равно не от меня будет зависеть. Если русские хотят убедить
американцев, что здесь все чисто, то им  достаточно  привезти  их  сюда  и
позволить самим все осмотреть. Почему это должно быть моей проблемой?
     Светлана вздохнула.
     - Ты сама  прекрасно  знаешь  этих  старых  упрямцев,  которые  жутко
беспокоятся о том, что о них напишут в учебниках истории.
     Она помолчала, наблюдая за дымом сигареты.
     - Мы очень дружили,  Морис  и  я,  -  неожиданно  сказала  она  тихим
голосом, желая сменить тему.
     Пола улыбнулась.
     - И неудивительно. Ты, в конце концов, очень привлекательна, а  он...
он все-таки был француз.
     - Нет, я не имею в виду это. Мы были просто друзьями. Мы очень любили
разговаривать. Он был очень силен не только в рисовании.
     - О... я думала...
     - Нет, ничего страшного. Он разбирался в науке - мне так казалось, во
всяком случае. Не знаю, как на самом деле. Он бы тебе  понравился.  Жалко,
что он улетел.
     Светлана забралась на койку с ногами и придвинулась  к  стене.  Затем
заинтересованно посмотрела на Полу:
     - Это правда, что ты шпионка? - спросила она.
     - Ладно тебе. Ты сама прекрасно знаешь.
     Светлана, похоже, не ожидала прямого ответа.
     - Я думаю, что Морис тоже мог быть шпионом. Он никогда не говорил  об
этом, но если бы тебя учили так же, как меня, у тебя бы  тоже  выработался
инстинкт на это.
     - Ты имеешь в виду, что он работал на французскую разведку?
     - Да. Ты знаешь, интересно, почему люди попадают в разведку. Со  мной
это было совершенно автоматически. Мой отец был полковником КГБ и я попала
в академию в Быково сразу же после университета. Это была  почти  семейная
традиция. И очень захватывающая  работа,  почти  как  игра.  Но  некоторые
занимаются этим по очень глубоким  и  серьезным  причинам.  Идеологические
убеждения, например. Морис был из таких. Он был  одним  из  тех  серьезных
людей, которые озабочены судьбой человечества сейчас и в будущем.
     Пола инстинктивно вспомнила Эрншоу, но не смогла отнести его  к  этой
категории. Для него это было вроде воинского долга -  работа,  которую  не
может выполнить за него никто.  Его  причины  были  скорее  в  сегодняшних
реалиях, а не в будущем.
     Светлана продолжала:
     - Морис беспокоился, что старые упрямцы доведут мир до войны. Они все
параноики - и наши, и ваши, так он говорил. Все они несут  ответственность
за безумие, к которому  катится  мир.  "Вымирающие  динозавры,  сидящие  в
болоте под зонтиком", так он говорил. И узнать правду об оружии,  которое,
как говорили, прячется здесь - это было важно для него.
     - А что здесь так его беспокоило?
     - То, что все подозрения могли быть не больше, чем плодом фантазии  и
предубеждений. А если это на самом деле так, то сколько же  еще  таких  же
решительных суждений основано на таких же беспочвенных предубеждениях?
     Пола уставилась в стену. Неожиданно она увидела всю ситуацию  и  свою
роль в ней с другой стороны. И от этого ей стало не очень уютно.
     - Это было бы безумием, - прошептала она.
     - Да. И самое безумное - что мы можем разнести друг друга на части на
основе всего лишь ошибочной информации. Главным  стремлением  Мориса  было
убедиться в том, что нужные люди получат верные факты. Видишь ли, разведка
была для него почти религией. Вот почему русские так много возили  его  по
колонии. И возможно, именно поэтому они отпустили его.
     - Что ты хочешь этим сказать?
     - Они предложили ему ту же сделку, что и тебе: показать ему все, если
он согласится рассказать об этом. И он согласился.
     - А он не говорил о том, что он увидел?
     - Нет, во всяком случае, не со мной. Но подумай сама  -  если  бы  он
увидел что-то не то, разве бы он летел  сейчас  домой?  Это  же  о  чем-то
говорит.
     Пола обвела стены взглядом,  потом  посмотрела  на  Светлану,  словно
спрашивая, а стоит ли разговаривать так о  человеке,  который  еще  не  до
конца вырвался из рук русских. Светлана рассмеялась.
     - Да какая разница, подслушивают нас или нет? Он же только подтвердит
миру то, о чем они твердили столько времени.
     Она подняла голову и громко повторила:
     - Слышите, бывшие товарищи? Я права? Или вы со нами не согласны?
     Пола в  молчании  допила  свой  чай.  Она  неожиданно  осознала,  что
превращается   в   академичного   отшельника.   Неуместного   академичного
отшельника. Мысль заставила ее почувствовать свою... безответственность? И
может быть, в первый раз задание, которое она  должна  была  выполнить  на
"Терешковой", стало для нее действительно важным.



                                    33

     Большой  новостью  второй  недели  сентября  стало  то,  что  русские
неожиданно  поддались   международному   давлению,   продолжавшемуся   уже
несколько лет. Совершенно неожиданно  советский  министр  иностранных  дел
объявил,  что  "Валентина  Терешкова"  будет  открыта  для   международной
инспекции сразу после  празднования  седьмого  ноября.  Это  была  и  дата
окончательного завершения  строительства  колонии.  Русские  указали,  что
обычно не  принято  допускать  посторонних  на  стройплощадку,  пока  идет
монтаж; они также заявили, что всегда проводили  политику  открытости,  но
настойчивый нажим со стороны Запада оскорбил бы  чье  угодно  достоинство.
Чтобы подчеркнуть стремление к примирению  и  отметить  данный  прецедент,
русские предложили западным странам отправить на станцию  свои  делегации,
чтобы отпраздновать вместе с советским руководством столетие, символизируя
общее стремление к гармоничному и процветающему будущему.
     Заголовок   на   всю   первую   полосу   "Нью-Йорк   Таймс"   гласил:
"ДРАМАТИЧЕСКАЯ УСТУПКА: НЕОЖИДАННАЯ СОВЕТСКАЯ  ИНИЦИАТИВА".  Филип  Борден
бросил на стол номер утренней "Сан-Франциско Кроникл" с заголовком "МОСКВА
ГОВОРИТ "DA"!".
     -  Сети  новостей   забиты   этим.   Мирники-лоббисты   гоняются   за
конгрессменами по всему Вашингтону, - сказал он Фоледе  через  стол.  -  Я
должен присутствовать на совете безопасности сегодня в три часа. Полстраны
умоляет сделать большой ответный жест. Некоторые  европейские  государства
уже согласны принять их  предложение.  Мы  ожидаем,  что  другие  разведки
выскажут осторожное согласие. Но ты, судя по всему, мрачен, и думаешь, что
мы не должны поддаваться.
     - Не забывай, что европейцы первыми бросились и в Мюнхен, -  напомнил
Фоледа. - Мне не нравится пассивная позиция, в которой мы оказываемся. Мне
не нравится, когда мы пляшем под их дудку. Мне не нравится этот спектакль,
когда мы рассыпаемся в благодарностях только потому,  что  они  наконец-то
поступили разумно. Как будто нам сделали одолжение. Когда они в  последний
раз устраивали большое благодарственное шоу из-за того, что мы действовали
разумно?
     Борден задумчиво посмотрел на него.
     - Значит, за этим еще что-то есть?
     Фоледа на секунду задумался, потом поднял глаза и кивнул.
     - Да, я думаю, что вся эта  шумиха  с  праздниками  -  прикрытие  для
чего-то большего. И я думаю, что это все-таки удар. У нас остается  только
восемь недель до срока, Фил.
     Борден вздохнул. Они уже  обсуждали  это  с  советом  безопасности  и
начальниками штабов, но пришли к общему согласию - страхи преувеличены.
     - Черт, я же не могу начинать все сначала. Тебе  не  кажется,  что  в
этот раз ты все-таки чересчур подозрительно к этому относишься?
     - Нам платят за то, чтобы мы относились ко всему подозрительно.  И  у
нас это хорошо получается. Потому мы и работаем вместе столько времени.
     Борден вздохнул, с сомнением глядя на него.
     - Это значит, что сегодня я буду популярнее оспы. Я хочу спросить - у
нас есть что-то новое? Все, о чем говорит эта Доркас, сходится. Перехват в
АНБ ничего не обнаружил, а некоторая информация, которую она дает, слишком
ценная для подарка. Что еще мы можем сказать о ней?
     Перехват следил за выражениями "Комитет за Свободу и  Достоинство"  и
"Черепаха", о которых упомянула Барбара во время своего разговора с  Анной
в Лондоне.  Агентство  Национальной  Безопасности  сообщило,  что  пока  в
советских  линиях  связи  эти  слова  не  встречались.  Хотя  это  и  было
отрицательное заключение, но это поддерживало историю Анны.
     - Не в этом дело. Они могут провести любую проверку. И я рад,  что  с
ней все в порядке, - ответил Фоледа.
     Было и еще одно свидетельство в пользу советской позиции. Только  что
пришел  конфиденциальное  сообщение  из  французского  Второго   бюро,   о
французском агенте  Морисе  Дескаре,  который  был  обменен  и  выпущен  с
"Валентины Терешковой". На опросе он заявил, что  во  многих  случаях  ему
приходилось  работать  в  тех   частях   колонии,   где   предположительно
располагались системы вооружения и  вспомогательное  оборудование,  но  не
увидел  и  следа  подобных  систем.  Физиологическое   и   психологическое
обследования показали,  что  он  находился  в  добром  здравии,  действует
нормально и полностью владеет собой.
     - Ладно, Берн, я попытаюсь затянуть решение еще немного, но настаиваю
на использовании Таксиста, - в конце концов решил Борден.
     - Мы все проверяли Анну Доркас - и настолько, насколько вообще  можно
быть в чем-то уверенным, мы уверены, что с ней все в порядке.  Поэтому  мы
допускаем, что Таксист чист и ты можешь проверить свою догадку о том,  что
он связан с Ошкадовой - каким-то  нераскрытым  АНБ  способом,  а  Ошкадова
находится там же, где Пономарь и Панголина.
     Пономарь и Панголина были кодовые имена МакКейна и Полы.
     - Мы не будем ходить вокруг да около и скажем Таксисту, что мы знаем,
с кем он говорит, и что нам нужен сквозной канал связи с нашими людьми там
наверху. А на заседании я постараюсь отложить решение, скажу, что мы хотим
получить независимое подтверждение.
     Фоледа откинулся на спинку  кресла  и  несколько  секунд  устало  тер
брови. Он хотел ответить,  но  остановился,  вздохнул  и  кивнул  головой,
словно желая сказать, что он доволен - дальше некуда.
     - О'кей.
     - Большего мы не сможем, - Борден выжидающе смотрел на Фоледу. -  Что
тебя так беспокоит во всем этом деле?
     Фоледа старательно выбирал слова:
     - Давай вернемся к самому началу и обдумаем все то, что  случилось  с
тех пор. И задай себе один вопрос: А  что,  если  Волшебник  все-таки  был
двойным агентом?



                                    34

     Путь, которым пользовались члены комитета побега, вел  через  потолок
камеры В-12, в которой  оказался  необыкновенно  покладистый  староста,  а
оттуда через промежуточный обслуживающий  уровень  -  на  поверхность.  Он
выходил в подвале Блока Обслуживания, здания в восточном конце  зоны,  там
находились  магазин  и  другие  нарушения  режима,  которыми  с   радостью
пользовались  привилегированные  заключенные.  За  задней   стеной   Блока
Обслуживания уровнем ниже находилась  площадка  для  прогулок  заключенных
нижнего уровня. Из Блока ход шел под землей к  домику  8,  в  котором  жил
Истамел с  тремя  другими.  Домик  находился  в  середине  жилой  зоны  на
поверхности, то есть над комплексом  Центра  на  нижних  уровнях.  Истамел
вместе с другими прорылись вниз  в  верхние  машинные  галереи  подземного
уровня, а оттуда проникли в шахту лифта, которая шла через  весь  Центр  и
ниже последнего  уровня  с  камерами.  Обслуживающий  люк  в  стене  шахты
открывался как раз на машинную палубу, где был расположен Склеп.
     Все пути побега, которые искал комитет, включали в себя проникновение
в ось станции.  Это  было  неизбежно,  поскольку  именно  там  стыковались
советские транспортные корабли, единственное средство,  на  котором  можно
было покинуть колонию. Среди планов побега, о  которых  говорил  Сэрджент,
было: спрятаться в контейнерах  с  материалами  или  аппаратурой,  которые
должны были подниматься в ось, подкупить русских,  поднимающихся  туда  по
работе, спрятаться внутри оси во время работ, и наконец, подъем на  высоту
полумили по системам труб и вентиляции внутри спицы.
     Основным недостатком этих предложений было то, что Советы предприняли
все возможные меры безопасности, чтобы  защитить  любой  мыслимый  путь  к
спице. Каждая машина, которая должна была подниматься в ось, прочесывалась
перед отправлением три раза, снаружи и внутри.  Проверки  пропусков  среди
персонала были непроходимыми. Конструкции, окружавшие входы в шахты лифтов
были  настоящими  джунглями  из  датчиков  сигнализации.  Как   обнаружили
заключенные, убегавшие с работ за пределами Замка, система безопасности  в
большинстве мест  внешнего  кольца  "Терешковой"  была  очень  слабой.  Но
проникновение в спицы было совсем другим делом и многие подопытные  свинки
комитета поплатились за это. Так как сквозь спицы вел единственный путь из
станции, а на таком расстоянии от Земли охранники были на вес  золота,  то
такая система, вероятно, имела смысл.
     Обдумав эту проблему, МакКейн, однако, решил, что путь через спицу  -
не единственный путь в ось. Однажды, когда он,  Хабер  и  Рашаззи  были  в
Склепе одни, он спросил:
     - А почему мы не можем пройти снаружи спиц?
     - Да, конечно, почему? -  пожал  плечами  Рашаззи.  Предложение  было
слишком абсурдным, чтобы говорить о нем.
     - Нет, давай подумаем,  -  настаивал  МакКейн.  -  Мы  используем  ту
слабость, которую Советы заложили в свою  систему.  Исключая  Замок,  меры
безопасности в кольце не очень строгие - да  в  большинстве  мест  их  нет
вообще. Единственное место,  которое  охраняется  серьезно  -  это  спицы.
Почему? А потому что больше некуда идти. Им никогда не приходило в голову,
что кто-то может выйти и попробовать пройти снаружи!
     Рашаззи глядел на Хабера, и судя по его выражению, он  уже  отказался
от первоначального мнения и думает  над  предложением.  Хабер  заморгал  в
ответ.  КОнечно,  нужно  было  решить  множество  проблем,  но  идея  была
достаточно сумасшедшей, чтобы сработать. МакКейн ждал.
     - Ты думаешь, это получится, Разз? - спросил Хабер.
     - Не уверен... Может быть.
     - Такая схема потребует защиты и жизнеобеспечения, - начал Хабер. - У
русских должны быть скафандры для открытого космоса на аварийных постах  в
кольце... Что ты думаешь?
     Рашаззи сомневался.
     - Ммм... Туда будет очень трудно попасть. И вряд ли они  есть  где-то
здесь в Замке.
     - А они непременно нужны? - спросил  МакКейн.  -  Может  быть,  можно
сделать самим? Это такая сумасшедшая идея?
     - Самодельные скафандры? - Хабер определенно считал, что да.
     На этот раз Рашаззи не выглядел столь уверенно.
     - Нет... Возможно, нам не потребуются настоящие скафандры. - медленно
сказал он. - Ты знаешь, в предложении Лью что-то есть. Мы можем проникнуть
в такие места, где хранится пожарное и спасательное оборудование с разными
дыхательными аппаратами. Это решит самую трудную проблему.
     Он немного задумался.
     - Второй задачей будет сохранить постоянное давление внутри тела. Это
не такая большая проблема, как думает большинство, не для наших целей,  во
всяком случае. Строго говоря, человек может находиться  в  полном  вакууме
десять секунд вообще без защиты.
     - Ну тогда скажи нам еще и как вскарабкаться  на  километр  вверх  за
десять секунд, - спросил Хабер.
     - Да, нам нужно больше, - согласился Рашаззи.
     - Но только чтобы обойти охраняемую зону у основания спицы, - добавил
МакКейн. - Час или около того, не больше. А потом мы снова будем внутри.
     Рашаззи кивнул.
     - Если дышать чистым кислородом, то это потребует давления около двух
фунтов на дюйм, - сказал он  Хаберу.  -  Это  не  такой  большой  перепад.
Возможно надеть маку на лицо и глаза, чтобы они не  вылетели.  Может  быть
небольшая утечка, но пока хватит кислорода, это не страшно.
     - А глаза и уши? - спросил МакКейн. - С ними будет все в порядке?
     - Это  не  такая  уж  большая  проблема.  В  космических  кораблях  и
тренажерах люди все время работают под низким давлением. Самое  главное  -
смотреть, чтобы газы в теле не расширялись и не выделялись из жидкостей  в
виде пузырьков. Достаточно не есть вредного перед  выходом  и  около  часа
дышать чистым кислородом, чтобы выгнать азот из  крови.  А  в  глазах  нет
газа, и расширяться там нечему. Что касается ушей, то  они  устроены  так,
что хуже чувствуют себя при повышенном а не пониженном давлении.
     По мере того, как Хабер слушал, его  отношение  к  этой  затее  стало
смягчаться. Он закивал головой:
     - Нужно будет предохранить жидкости от  испарения  через  кожу.  Если
обернуть тело каким-нибудь эластичным материалом, чтобы сохранить давление
на кожу, то этого может хватить, лишь бы не стесняло движений и можно было
дышать. Идеально подошел бы материал, который растягивается, но только  до
определенной точки.
     - Какой-нибудь эластик со вшитыми нитями, - кивнул Рашаззи. - Где  мы
сможем достать это?
     - Если выбраться наружу, это поможет ответить на  многие  вопросы,  -
глубокомысленно заметил Хабер.
     МакКейн сунул руки в карманы и сел на стол.  Он  взглянул  на  лазер,
потом повернулся к партнерам:
     - О'кей, предположим, это сработало и мы попали в ось. Следующее, что
нам нужно знать -  это  как  Сэрджент  собирается  проникнуть  в  один  из
транспортных кораблей.
     Неожиданно до него дошло, что последнее  замечание  Хабера  не  имело
ничего общего с побегом,  и  имело  совершенно  другую  цель,  оно  что-то
значило для ученых, но он ничего не понял.
     - Что-то не так? - спросил он. - Я что-то пропустил?
     - Мы все равно собирались ему сказать, - заметил Хабер Рашаззи.
     - Вы говорите загадками, - не выдержал МакКейн. - Сказать что?
     - Мы обнаружили еще одну  странную  вещь,  -  начал  Рашаззи.  -  Иди
посмотри.
     Они отвели МакКейна в конец комнаты. С потолка свисал длинный шнур  с
металлическим  шариком  на  конце.  К  шарику  было   приделана   стрелка,
указывавшая вниз, почти царапавшая лежащий на полу большой лист картона  с
круговой шкалой, размеченной в градусах. Рашаззи протянул руку и  раскачал
маятник.
     - Зная длину и период маятника, по простой формуле  можно  рассчитать
местное ускорение силы тяжести. Что в свою  очередь,  определяет  силу,  с
которой тело давит на пол - другими  словами,  сколько  ты  весишь,  -  он
взглянул на МакКейна. - Ты помнишь, что в первые дни  ты  чувствовал  себя
придавленным?  Но  через  пару  дней  это  прошло?  Большинство   из   нас
чувствовали то же. И ты думал, что это от усталости, да? Так вот,  это  не
так. Ротационная сила тяжести на "Валентине Терешковой" приблизительно  на
десять процентов больше, чем нормальная земная сила тяжести.
     - Странно.
     - Очень странно, - согласился Рашаззи.  -  Казалось  бы,  космическая
колония должна рассчитываться на  меньшую  силу  тяжести,  чем  на  Земле.
Уменьшаются нагрузки на конструкцию, ее можно сделать  легче,  надежнее  и
так далее. Но почему конструкторы пошли в другую сторону?
     - Не знаю. А вы?
     - Тоже. Но это еще не все,  -  Рашаззи  указал  на  маятник,  который
раскачивался над шкалой, быстро проходя над центром и чуть замедляясь пред
остановкой в паре дюймов от края шкалы, чтобы качнуться обратно.
     - Это называется маятником Фуко. То есть  он  может  раскачиваться  в
любом направлении.
     - В отличие от маятника в дедушкиных часах,  который  может  качаться
только в одной плоскости, параллельно стене комнаты, - пояснил Хабер.
     МакКейн кивнул. Рашаззи продолжил:
     -  Как  и  гироскоп,  маятник  пытается  сохранить  момент  движения,
раскачиваясь в том же направлении в  пространстве.  Представь  себе  такой
маятник на Северном полюсе. Заметим какое-нибудь направление - скажем,  на
созвездие Овна. Потянем маятник в этом направлении и  отпустим.  А  теперь
представь, что он продолжает раскачиваться в той же плоскости, от Овна - к
Овну и так целый день. Земля под  ним  сделает  полный  оборот  на  триста
шестьдесят градусов. Или, если ты стоишь на земле, рядом с  маятником,  то
Земля для тебя будет неподвижной, а вот плоскость маятника будет вращаться
по кругу, как и созвездие  Овна  вращается  вокруг  небесной  оси,  -  тут
Рашаззи ткнул на пол, - и ты сможешь измерить  его  скорость  вращения  по
такой вот шкале.
     МакКейн вспомнил, что уже видел такое, когда был маленьким, в научном
музее.
     - О'кей. А что дальше?
     - Теперь давай повторим эту процедуру на  экваторе.  Овен  больше  не
вращается по кругу над головой, а встает и заходит. Мы раскачаем  маятник,
как только Овен взойдет на востоке. Шесть  часов  спустя  Овен  будет  над
головой, а вот будет ли маятник двигаться вперед-назад к  Овну?  Вряд  ли,
потому что ему пришлось бы подпрыгивать вверх-вниз,  что  было  бы  чудом.
Нет, вместо  этого  он  будет  качаться  по  направлению  восток-запад  по
отношению к  Земле.  Другими  словами,  наблюдатель  не  заметит  никакого
вращения  плоскости  маятника.  Между  полюсом  и  экватором  эти  эффекты
сочетаются,  так  что  плоскость  вращается  не  на  полный  круг,  а   на
определенный угол, в зависимости от широты.
     МакКейн пробыл на  Терешковой  достаточно  долго,  чтобы  знать,  что
кольцо считается экватором.
     - Значит, здесь  маятник  должен  качаться  в  одном  направлении,  -
заключил он.
     Рашаззи кивнул.
     - Почти. Но не совсем. Плоскость маятника вращается. Мы измерили  ее,
период колебаний плоскости получился восемьдесят восемь секунд.
     - Как и вращается колония.
     - Вот только учитывая официальные размеры станции, о которых объявили
русские, и силу тяжести на десять процентов больше земной, период вращения
колонии должен быть около минуты, - сказал Хабер.
     Рашаззи  загадочно  смотрел  на  МакКейна,  словно  ожидая,  что  тот
объяснит это.
     - Единственный ответ, объясняющий более медленный период  вращения  -
это то,  что  диаметр  кольца  "Терешковой"  значительно  больше,  чем  мы
предполагали, - Рашаззи развел руками. - Но  это  невозможно,  конечно.  С
того  момента,  как  русские  начали  ее   постройку,   ее   столько   раз
рассматривали через наземные и космические  телескопы,  что  нет  никакого
сомнения - она именно такого размера, как они и утверждают.
     МакКейн только посмотрел на них в изумлении.
     - И что отсюда может вытекать? Вообще?
     Хабер покачал головой.
     - Что-то очень странное  в  геометрии  всей  этой  станции,  -  начал
Рашаззи. - Дело даже не в проектах побега Эбана. Даже если бы их не  было,
нам все равно нужно выйти  наружу.  Один  взгляд  на  нее  снаружи  скажет
многое. Вот чем привлекательна твоя идея.  Но  именно  сейчас  я  не  могу
объяснить тебе, что значат все эти странности.
     - Будем говорить об этом комитету побега? - спросил Хабер.
     МакКейн покачал головой.
     - Нет, пока сами не узнаем, что за этим кроется. Сейчас они не должны
абсолютно ничего об этом знать. Если кто-то из них проболтается, то это не
должно попасть не в те  уши.  В  настоящее  время  -  пусть  все  остается
по-прежнему.



                                    35

     Среди удобств, которые предоставлялись привилегированным заключенным,
была и библиотека, больше и шире, чем  библиотека  в  подземном  комплексе
Центр, с большим справочным отделом. Но справочники очень много  весят,  и
при  дорогостоящей  доставке  с  Земли  больше  внимания  уделяется  более
полезной нагрузке. Поэтому  основная  часть  статистических  и  справочных
материалов  в  библиотеке  Замка  содержалась  в   электронной   форме   и
периодически обновлялась с Земли.  Это,  собственно,  была  часть  главной
публичной библиотеки, расположенной в Тургеневе.
     Так как коммунисты должны обладать постоянным стремлением ставить все
новые и новые трудовые рекорды, то в статистические  материалы  включались
огромные  таблицы  промышленного  производства,   объемов   строительства,
урожайности, пятилетние планы производства  абсолютно  всего,  начиная  от
молний на форме стюардесс Аэрофлота и заканчивая миллионами тонн  нефти  с
платформ в Каспийском море.  В  реальной  жизни  очень  немногие  хотя  бы
отдаленно интересовались такими данными, и среди них не  было  ни  одного,
кто  верил  в  эти  цифры.  Не  взирая  на  всю  техническую  сложность  и
организаторские старания, благодаря которым эти таблицы  перекачивались  с
Земли на "Валентину Терешкову", несмотря на новейшую  технику,  с  помощью
которой их можно было мгновенно вызвать на экран, увы - их никто не читал,
а тем более не проверял. Так что любой желающий, имея доступ к необходимой
аппаратуре на Земле, мог шифровать  в  этих  цифрах  любые  сообщения  без
особого риска быть разоблаченным. Именно таким методом "Иван" вел связь  с
"Терешковой" - это была вторая часть  линии  "Синька",  которую  никак  не
могло обнаружить АНБ.
     После поломки специальной микросхемы,  которую  Иван  передал  Ольге,
передачи с "Терешковой"  прекратились.  Кодированные  сообщения  с  Земли,
зашифрованные в пополняемых статистических таблицах, продолжали поступать,
но она не могла отвечать, пока у нее не было микросхемы, запрограммировать
которую она и попросила Полу. Три дня спустя после того, как  Пола  отдала
ей готовую схему, Ольга уже ждала в  ее  домике,  когда  Пола  вернется  с
работы в отделе  окружающей  среды.  Они  немного  поболтали  с  Еленой  и
Светланой о местных новостях, а затем Ольга предложила Поле прогуляться по
холму над резервуаром.
     - Я была сегодня в библиотеке, - сказала Ольга, когда  они  оказались
одни. - Пришел ответ от Ивана. Он  получил  наше  сообщение.  Связь  снова
работает!
     Пола обрадовалась.
     - Значит никаких помех больше нет. Ты снова можешь  заниматься  своим
делом. Я рада, что смогла вам помочь.
     - Иван, наверное, теперь успокоится. Он должен был жутко волноваться.
     Они поболтали немного. Пола задумалась, вспомнив  о  тех  вещах,  над
которыми она размышляла несколько последних дней.
     - А что он за человек - Иван? - спросила она. - Ты его хорошо знаешь?
     Ольга удивилась, однако, пожав плечами, ответила:
     - Ну, я говорила тебе, в свое время мы были любовниками. Он... ну, он
очень разносторонний, ты бы сказала - культурный...
     - Нет, я имею в виду - политически. Ты говорила, что там на Земле  он
входит в организацию диссидентов. Это  значит,  что  он  против  советской
системы? Он... насколько он лоялен?
     Ольга нахмурилась.
     - Это зависит от многого. Конечно, он не совсем доволен  существующим
режимом... но он убежденный националист. Обожает все русское.
     - А как насчет международной ситуации - вся эта напряженность?
     - Он этим озабочен, - ответила Ольга. Она замедлила шаг и внимательно
посмотрела на Полу. -  Он  этим  глубоко  озабочен.  Главная  причина,  по
которой он присоединился к  движению  диссидентов  -  это  помочь  лучшему
взаимопониманию в мире. Но почему ты спрашиваешь?
     Пола пыталась правильно сформулировать вопрос.
     - А как далеко он может зайти в такой помощи, как ты думаешь?
     - Извини, но ты должна объяснить, что ты имеешь в виду.
     - Ну посмотри, у нас есть этот канал связи с Сибирью. Он работает  на
станции связи, у него доступ ко всем видам оборудования. Исходя  из  того,
что он может  принимать  наши  сигналы  и  вставлять  свои  собственные  в
передающий луч, я думаю, что он занимает какую-то старшую должность.
     Ольга медленно кивнула, все еще не понимая.
     - Да.
     - Не думаешь ли ты, что он захочет протянуть эту линию связи  дальше,
если у  нас  будет  важная  причина  его  попросить?  Дальше,  за  пределы
Советского Союза, скажем?
     Ольга совсем остановилась и повернулась к Поле:
     - Что за странные вопросы ты задаешь. Протянуть связь куда за пределы
Советского Союза?
     Пола поколебалась, затем глубоко вздохнула:
     - Как ты думаешь, он сможет передать  сообщение  от  нас,  отсюда,  в
западные системы военной коммуникации? - прежде чем Ольга успела ответить,
Пола поспешила объяснить, - Ты знала Мориса, француза, которого  обменяли.
Светлана говорила мне, что он видел собственными глазами - по крайней мере
часть того оружия, которое якобы прячут здесь, не существует. Конечно,  он
расскажет все это своим людям, но это будет только слово одного  человека.
Поверят ли ему? Эта информация  сейчас  может  быть  жизненно  важной  для
принятия решений. Через Ивана мы сможем подтвердить ее, или даже  выяснить
больше... Я не знаю...
     Неожиданно она почувствовала тщетность ее устремления. Пола  покачала
головой и вздохнула.
     - Ох,  забудь  об  этом,  Ольга.  Это  была  идиотская  мысль.  Зачем
серьезному ученому рисковать своей шеей, передавая сообщения на Запад? Мне
просто...
     - Минутку. Мне это не кажется идиотской  идеей,  -  Ольга  пристально
смотрела на нее. - Иван уже рискует своей шеей - я говорю тебе,  он  очень
озабочен напряженностью в мире. И давай посмотрим на это с другой стороны:
все, о чем мы его попросим - это передать на Запад подтверждение сообщений
источника, которому они могут доверять, собственного агента, подтверждение
того, о чем Советы и  так  говорят  публично.  Вряд  ли  его  можно  будет
обвинить в передаче секретов  или  в  чем-то  непатриотическом.  Я  бы  не
списывала эту мысль со счетов. Попробовать стоит.
     Пола неуверенно наморщила  лоб.  Они  шли  вперед,  Ольга  продолжала
бросать на нее  вопросительные  взгляды,  но  Пола  молчала.  Наконец  она
спросила:
     - Ты еще не узнала никаких новостей о Лью Эрншоу? Если бы я смогла  с
ним поговорить, это бы здорово помогло.
     - Я пытаюсь. Как только я что-нибудь услышу,  я  сразу  же  дам  тебе
знать.
     - Я знаю.
     - Я могу вставить в мое  следующее  послание  Ивану  пробный  шар,  -
предложила Ольга.
     - Не торопи меня. Мне нужно еще об этом подумать.
     - Как знаешь.
     Про себя Пола уже не сомневалась, что в конце концов решать  придется
ей. Она до сих пор даже не знает, находится ли Эрншоу хотя  бы  в  радиусе
ближайших двух тысяч миль.


     Менее чем в сотне футов под поверхностью холма, в  совершенно  другом
окружении,  МакКейн,  Скэнлон,  Истамел  и  Сэрджент  сидели,  как  кружок
заговорщиков  в  какой-нибудь  разбойничьей  пещере.  Круг  желтого  цвета
выхватывал из темноты  импровизированный  стол  из  сдвинутых  алюминиевых
бочек и панели стен. МакКейн развернул сверток, который  оставил  для  них
Рашаззи, и вынул  оттуда  два  кусочка  почерневшего  изогнутого  пластика
размером с кредитную карточку, которые носили явные  следы  огня.  Истамел
взял одну из них и принялся разглядывать.
     За основу Рашаззи взял спаянные вместе кусочки  пластмассовой  бритвы
голубого цвета, которую он нашел на складе.  Защелку,  с  помощью  которой
пропуск крепился к одежде, он сделал из защелки авторучки,  согнув  ее  по
форме настоящей, которую Сэрджент как-то ухитрился оттиснуть в куске мыла.
Для пластмассовой вставочки с  микросхемой  он  взял  кусочек  пластмассы,
срезанный с подставки черного шахматного  короля.  Потом  он  бросил  свою
работу  на  кучу  тряпок,  пропитанных  спиртом  и  поджег.  Ко  всеобщему
согласию, результат выглядел, как  сгоревший  стандартный  общий  пропуск.
Истамел удовлетворенно хмыкнул и положил хрупкую вещицу на место.
     - Хороша, - он взял вторую, и добавил: - Я не вижу  препятствий.  Эти
подойдут.
     - Рад слышать, - сказал МакКейн, наклоняясь вперед. - Может быть,  ты
скажешь нам, что вы задумали и зачем они тебе?
     Турок оперся руками о край стола и обвел группу взглядом.
     - Я знаю об одной ситуации, которая прекрасно  для  нас  подойдет.  Я
доктор по профессии, физиолог. Я специализируюсь в регулирующих механизмах
кровеносной системы. В Замке у меня  привилегированное  положение,  потому
что я согласился работать в лаборатории космического пространства, на оси.
Они разрабатывают различные виды скафандров, исследуют условия  и  эффекты
работы в открытом космосе, и тому подобное.
     Он пожал плечами и оттопырил нижнюю губу,  словно  понимая,  что  ему
необходимо как-то объяснить это.
     - Это позволяет мне продолжать мою  работу  и  не  терять  навыков  и
знаний. В определенной степени это помогает им и отвечает моим  интересам,
а раз так, то почему нет? Все мы в глубине души торговцы, не так ли?
     МакКейн коротко кивнул:
     - Конечно, мы тебя поняли. И?
     - В лаборатории работают русские гражданские. Доктора  и  техники  со
всей колонии. Большинство из них  пользуются  общими  пропусками,  которых
достаточно для передвижения по  всей  колонии,  за  исключением  некоторых
специальных зон в  Ландау  и  в  Административном  Центре,  где  требуются
различные специальные пропуска.
     МакКейн и Скэнлон  обменялись  заинтересованными  взглядами.  Истамел
продолжал:
     - Я обратил внимание,  что  когда  они  переодеваются  в  халаты  или
рабочие комбинезоны, они часто оставляют пропуска на своей обычной одежде,
которую вешают в шкафчике у входа в лабораторию. Теперь  самая  интересная
часть. Через нижнюю часть шкафа проходит силовой кабель для компрессора  и
сварочного оборудования. Место  под  вешалкой  всегда  забито  тряпками  и
коробками с черт знает чем. Теперь вы видите, что я имею в  виду:  если  в
этих  кабелях  случится  короткое  замыкание  и  они  нагреются  так,  что
загорится одна из этих коробок...
     - Ты хочешь сказать, что оставишь там этот пакет и сделаешь так,  что
по крайней мере две куртки сгорят? - сказал Скэнлон, кивая головой.
     - Точно, - вмешался Сэрджент.
     - А где гарантия, что кабель воспламенит сверток?  -  поинтересовался
МакКейн.
     - Такой гарантии не нужно, - ответил Истамел. - Мы положим в  сверток
зажигательное устройство, его Рашаззи и Хабер  смогут  сделать.  Потом  мы
устроим замыкание  в  электросистеме  и  накроем  кабеля  в  шкафу  чем-то
горящим, чтобы все это выглядело, как случайный пожар. Сначала мы поменяем
вот это, - он указал на обгоревшие  подделки,  лежавшие  на  столе,  -  на
пропуска, а потом положим туда  зажигательную  бомбу.  Когда  она  вот-вот
загорится, мы устроим замыкание в  электросистеме.  Потом,  когда  русские
обнаружат это, они  официально  спишут  две  карточки,  как  сгоревшие,  и
выдадут их хозяевам другие. А у нас будут настоящие работающие пропуска.
     МакКейн подумал, но ошибок в плане не нашел.
     - Вы справитесь с этим сами? - спросил он.
     - Что касается материалов, то это все,  что  лежит  в  шкафу.  А  вот
электричество - в этом я не силен.
     - Ну, если меня можно будет туда доставить,  то  этим  я  займусь,  -
сказал Скэнлон. - ИРА дает хорошую тренировку в подобных вещах.
     - Но тебе туда не попасть, - ответил МакКейн.
     - Не уверен, не уверен, - задумчиво  пробормотал  Истамел.  -  У  нас
работают и обычные  заключенные,  они  доставляют  материалы,  выносят  из
лаборатории мусор и так далее. Если мы сможем доставить вас так...
     - Не в обычаях Лученко делать одолжение, когда его об этом просят,  а
мой браслет не запрограммирован на допуск в ось, - ответил Скэнлон.
     Они немного поспорили о разных способах, как доставить его  туда,  но
ничего так и не решили. Затем Сэрджент вернулся к самому началу:
     - Как насчет  той  схемы  с  обменом  вставками,  о  которой  говорил
Рашаззи? Может быть, мы найдем кого-то, назначенного на работу  в  оси,  и
обменяем его вставочку в браслете на  день  отдыха?  Может  быть,  так  мы
сможем доставить Кева в ось - со вставкой, запрограммированной для оси,  в
его собственном браслете.
     - А охрана не заметит, что лица разные? - спросил Истамел.
     - Возможно, но маловероятно, - ответил Сэрджент. - Они там  не  самые
усердные люди и уж точно не самые сообразительные. Хотя риск есть.
     МакКейн вопросительно посмотрел на Скэнлона.
     - Что ты думаешь, Кев?
     - Ой, да почему нет? Я выделывал  штуки  и  рискованнее.  Конечно,  я
пойду.
     - Ну, тогда все устроено, - заключил МакКейн. - Только давайте делать
это, как можно скорее. Чем быстрее у нас будут пропуска,  тем  быстрее  мы
сможем двигаться. Я много чего хочу узнать об этой станции.
     Тут он повернулся к Истамелу:
     - Возвращаясь назад, вы говорили, что вы доктор-физиолог?
     - Да.
     - И вы помогаете разрабатывать космические скафандры?
     - Да, в лаборатории космического пространства.
     - Это очень интересно. Давай-ка я расскажу вам еще об одной вещи, над
которой мы думаем. Может быть, вы сможете нам помочь...



                                    36

     Пола окончательно пришла у выводу, что русские просто не  могут  быть
счастливы, иначе как не страдая. Если исходить из прочитанных  ею  поэтов,
драматургов, писателей и историков, они выражали исключительно трагические
чувства и прославляли самопожертвование, как часть национального духа. Еще
одной неотъемлемой частью национального духа,  был,  очевидно,  врожденный
талант  к  сельскохозяйственным  катастрофам.  Крестьянские   бунты   были
привычной  частью  жизни  до  революции,   а   сталинская   принудительная
коллективизация привела к голоду в таких масштабах, о которых  можно  было
только  догадываться.  Потом  шеф-поваром   биологии   с   государственной
поддержкой стал Лысенко, послевоенные неурожаи один за другим  покрывались
экспортом с злобствующего  Запада;  а  здесь,  на  станции,  три  четверти
сельскохозяйственных экспериментов в секторе Украина - между Тургеневым  и
Ландау - упорно проваливались.
     Причина, которую  Советы  сейчас  признавали  открыто,  стала  вполне
понятна  Поле,  когда  она  заканчивала   тестовый   прогон   моделирующей
программы, чтобы проверить внесенные  поправки.  Идея  превращения  лунной
пыли в живую питательную почву  путем  внесения  в  нее  нескольких  видов
бактерий и большого количества  удобрений  могла  быть  привлекательной  в
глазах бюрократов, сходящих с ума  на  цифрах;  только  она  не  работала.
Процесс не  подчинялся  грубой  силе.  Западные  и  азиатские  космические
программы выбрали подход, основанный на  саморазвивающихся  системах,  где
все экологические проблемы решались  системой  самостоятельно  с  течением
времени. Это был гораздо более медленный метод, объясняющий,  быть  может,
почему  несоветские  программы  еще  не  дошли  до  стадии   строительства
крупномасштабных  космических  колоний.  Но  у  них   были   положительные
результаты. А русские, под хор голосов "мы-же-вас-предупреждали",  признав
провал этой программы, срочно перевозили на "Терешкову" тысячи тонн земной
почвы, обогащали  сельскохозяйственные  зоны  и  засаживали  их  огромными
количествами перевезенных саженцев и овощей, чтобы у советских лидеров  на
седьмое ноября было достаточно оснований для речей о прогрессе.
     Доктор Брусиков, руководитель отдела, в котором работала Пола,  вошел
из коридора. В своих разговорах с ней он всегда  ограничивался  делом,  не
позволяя себе отклоняться на личные или политические темы.
     - Хотел застать вас, пока вы еще не ушли. Ну, как продвигается?
     -  Работает,  и  похоже,  нормально.  Пришлось   добавить   несколько
стандартных значений.
     - Великолепно, - Брусиков  потер  руки  и  придвинулся  к  экрану.  -
Значит, я немного поиграю с ней вечером. Завтра вы тоже приходите?  У  вас
ведь не выходной?
     - Нет.
     В этот момент браслет на руке Полы два раза прогудел. Это был  сигнал
компьютера, управляющего системой безопасности и  наблюдения;  ее  рабочее
время истекло и теперь она может покинуть рабочее место.
     - Вот и ваш сигнал,  -  поднял  голову  Брусиков.  -  Ну  хорошо,  мы
договорим завтра. До свиданья.
     - До свиданья.
     Пола вышла в коридор и повернула к лифту. Из другой  двери  появилось
еще двое, направлявшихся в том же направлении. Один был  одет  в  знакомую
зеленую форму привилегированного арестанта из Замка.
     Соседа из Замка звали Йосип. Он был статистиком из Югославии  и  тоже
работал над экологическими моделями.
     - Я вижу, они вовсю отправляют сюда тонны земли.  Вы  когда-нибудь  о
таком слышали? Все, чтобы только не разочаровать своих знаменитых лидеров.
Опять потемкинские деревни.
     Гражданского  звали  Геннадий.  Он  был  русским,  моложе  Йосипа,  с
красивым тонко очерченным лицом, светловолосый, а голубые глаза  светились
любовью к партии и  правительству.  Если  бы  дело  было  чуть  раньше,  а
идеологическая система несколько другой - впрочем,  особой  разницы  между
ними не было, все фанатичные идеологии взаимозаменяемы - то юноша стал  бы
идеальным арийцем с нордическим характером. Он ненавидел все  западное,  и
американское в частности. Пола старалась избегать его.
     - Что, вы не скажете мне, насколько мы некомпетентны?  -  спросил  ее
Геннадий, когда они  ждали  лифта.  Пола  вздохнула  и  продолжала  упрямо
смотреть в закрытые створки.
     - Ладно, Геннадий, отвяжись,  -  заметил  Йосип.  -  Мы  все  сегодня
устали. Ваше большое русское начальство испортило все дело. От этого факта
не уйти, так что почему бы тебе не заткнуться?
     Геннадий не обратил внимания:
     - Видишь ли, нам ведь не почва важна, важны бактерии и прочее, что  в
ней находится. В конце концов мы только простые смертные. Нам не  помогают
сверхъестественные существа.
     В его голосе блеснул сарказм. Издеваться над религией - это было одно
из его любимых занятий.
     - Какое это имеет отношение? - не понял Йосип.
     - Разве ты не  знаешь?  Почему,  ты  думаешь,  Господь  приказал  Ною
построить ковчег? Ведь не потому, чтобы спасти всех этих тварей  по  паре,
нет, Йосип? Честное слово! Эти животные были просто переносчиками  любимых
созданий господа: блох, глистов,  лобковых  вшей,  вируса  полиомиелита  и
бактерии дизентерии. А также малярии, холеры, желтой лихорадки, и бубонной
чумы, которыми бесконечно мудрый, все  прощающий  и  все  понимающий  Отче
подарил детей  Его.  И  кара  Господня  неотвратимее  всего  над  бедными,
голодными и беззащитными. А как бы мы назвали человека,  который  так  вот
наградил своих детей?
     Они вошли в лифт и Геннадий продолжил:
     - Я не пойму, в чем дело, Йосип! Если страждущие мира сего  нуждаются
в помощи, они  бегут  к  ближнему  своему:  к  инженеру,  ученому,  врачу,
строителю, колхознику. А когда после тысячи лет ужасных  бедствий  болезнь
наконец-то вырвана с корнем, что они делают? Они благодарят Бога!  Каково?
Какое отношение к этому мог иметь  Бог?  И  зачем  он  вообще  наслал  эту
болячку? - тут Геннадий обратился к Поле. - Я не понимаю,  вы  же  ученый.
Как можно уважать правительство, которое не делает ничего, чтобы  положить
конец этим абсурдным россказням? Разве хорошо  заставлять  детей  молиться
этому абсурдному богу каждое утро в школе?
     - Это давным-давно прошло, - не выдержала  Пола,  когда  двери  лифта
открылись. - И Бог действительно милостив, иначе бы не допустил того, чему
каждое утро молятся в ваших школах.
     Впрочем, ответ ее не удовлетворил.
     Они вышли в фойе на первом этаже здания,  где  собирались  из  разных
частей  комплекса  заключенные,  чтобы  ехать  обратно  в  Замок.   К   ее
облегчению, Геннадий не стал приставать дальше, а ушел через главный вход.
Пола отошла в сторону, и пока у главного входа не остановился автобус,  ни
с кем не  разговаривала.  Минуту  спустя  автобус  выбрался  из  лабиринта
центральной части  Тургенева  и  выехал  на  дорогу,  бегущую  над  линией
монорельса в направлении Новой Казани.
     Больше всего Полу раздражало то, что все,  о  чем  говорил  Геннадий,
почти точно совпадало с ее отношением к религии. Сколько раз она указывала
на ту же ересь фанатикам-фундаменталистам дома в Штатах.  Вот  почему  она
чувствовала себя безоружной перед аргументами  Геннадия:  она  никогда  не
слушала себя со стороны и не могла найти, что ответить.
     И еще ее раздражало другое  -  он  считал  ее  такой  же,  какой  она
привыкла видеть людей вроде него. Она подумала об Ольге,  о  том,  как  их
общее восприятие науки объединило их в своего рода глобальное  сообщество,
стоящее выше искусственного  разделения  на  нации  и  народы,  бездумного
разделения, основанного не на реальности и правде,  а  на  предубеждениях,
мифах, жадности и безрассудстве. С обоих сторон планеты разум был подчинен
равно иррациональным, но тем не менее так уверенным в себе системам. В  их
руки  нельзя  доверить  будущее.  Сейчас,  думала  она,  ей  понятно,  как
чувствовал себя Морис.
     Когда Пола вернулась в Замок, она отправилась на ужин - фасолевый суп
с хлебом, картошка, тушеная  капуста  и  кусочек  желатинообразного  мяса,
повар утверждал, что это отбивная - в  столовую  Блока  Обслуживания.  Там
было много людей, возвращавшихся со смены, но она увидела свою соседку  по
домику 19 Елену за столиком в одиночестве и поспешила к ней.
     Несмотря на  малопривлекательную  диету,  Елена  ухитрилась  остаться
пухленькой. Она носила челку из прямых коричневых волос, у нее был двойной
подбородочек, румяные щечки и  довольно-таки  широкие  бедра.  Она  всегда
казалась  Поле  женой  какого-нибудь  фермера,  но  на  самом  деле   была
социологом, и по этой причине - в опале у  начальников,  решавших,  о  чем
народу думать и чему его  учить.  С  типично  коммунистической  вывернутой
логикой, в обществе, которое объявило классовую борьбу наукой, ее  научное
изучение не поощрялось, а  когда  результаты  исследований  расходились  с
официальной доктриной, то и просто  запрещалось.  Западные  коллеги  Елены
обычно получают на телевидении лучшее время.
     За едой они немного поболтали, неожиданно Пола призналась ей:
     - Я вообще не считала социологию наукой. Сейчас  я,  правда,  так  не
думаю.
     - Да? - Елена продолжала невозмутимо жевать.
     -  Наука  означает  возможность  точно  предсказать,  какая   причина
приведет к какому следствию. Физика, например - но физика описывает  очень
простые процессы, частицы, силы, с которыми они  взаимодействуют.  Однако,
чтобы изучить это, понадобились столетия, и ученые сбивались  с  пути  при
первой же возможности. Но  знаешь,  Елена,  даже  экологические  путаницы,
которые распутываю вот уже два месяца, относительно просты по сравнению  с
социальной системой одной нации, не говоря уже обо  всем  мире.  Никто  не
знает, к чему приведет то или иное изменение,  что  бы  там  ни  говорили,
чтобы выбить финансовую поддержку. Она все еще на стадии шаманизма:  дождь
пойдет, если плясать достаточно долго.
     Елена улыбнулась. Пола призналась себе,  что  она  иногда  пользуется
покладистым  характером  Елены,   чтобы   разрядить   свое   эмоциональное
напряжение, когда она чем-нибудь возбуждена.
     - Я думаю, ты права, - ответила Елена. - Социология никогда  не  была
экспериментальной наукой. Трудно добиться результата, если посадить  людей
в лабораторные клетки... Но, кстати, в этом есть и вина американцев
     Пола сообразила, что та не отпустит наживку так просто.
     - Что ты хочешь этим сказать?
     - Если вы в самом деле верите во  всю  вашу  свободу  и  право  людей
управлять собой, почему вы не позволили Соединенным Штатам превратиться  в
огромную социологическую лабораторию? Вы могли бы позволить  каждой  части
страны  попробовать  любую  систему,  которая  им  нравится:  либеральную,
авторитарную, секулярную, клерикальную, какую угодно - и узнать на  опыте,
что сработало, а что - нет. Тогда вы увидели  бы,  каким  экспертам  можно
верить, а каким - нет. А вы вместо этого устраиваете  большие  федеральные
программы, стоящие целое состояние, и я не убеждена, что от них будет толк
- и проводите  их  прямо  из  стадии  непроверенных  заявлений  до  уровня
национального закона, без всякой  экспериментальной  проверки.  По  иронии
судьбы именно это вы ставите в вину нам.
     - Туше, - улыбнулась Пола. - Я сама напросилась.
     - Это уже происходит, так или иначе, - продолжала Елена.
     - Ты так думаешь?
     -  Это  уже  началось  -  посмотри  на  Китай.  У  них  есть   строго
марксистские города, а в двадцати милях  от  такого  может  стоять  город,
ведущий политику невмешательства.  Одной  областью  управляют  религиозные
традиционалисты, отрицающие технологию, а в  другой  вообще  нет  законов,
касающихся личной морали, а в третьей разрешено носить  оружие.  И  каждый
может мигрировать туда, где для него лучше всего, а  если  он  ошибся,  то
может попробовать еще где-нибудь.
     - Это же хаос.
     - Во многом - да, но они ищут пути,  чтобы  не  рассыпаться  во  всех
направлениях. Вот почему они возглавят переселение  в  космос,  когда  оно
начнется. То, что они делают сейчас - это репетиция того, что  начнется  в
будущем в неизмеримо больших масштабах. У нас еще нет  такой  гибкости,  у
нас это будет взрыв, а не миграция.
     - Если будет.
     Елена с интересом посмотрела на нее.
     - Конечно, будет. А почему нет?
     Пола выпрямилась на стуле и осмотрелась вокруг.
     - О... К тому идет... Разве у лидеров  с  обоих  сторон  хватит  ума,
чтобы справиться с этим? Возьми хотя бы все споры об этой  станции.  Можно
подумать, что проще раз и навсегда установить - это не станция,  а  боевая
платформа. Но это совсем не так просто. Теперь они утверждают...
     - Конечно, это не боевая платформа, - перебила Елена. В ее голосе  не
было и тени сомнения.
     - Извини, но это просто плод вашего западного воображения -  паранойя
в самом худшем смысле.
     - Почему ты так уверена?
     - Здравый смысл, - Елена кивнула голову, указывая в сторону мужчины с
рыжеватой бородкой, в очках,  оживленно  что-то  говорившему  за  соседним
столиком. - Ты знаешь, кто это? Профессор Вадим Полянский, один из ведущих
ученых Советского Союза по низкотемпературному ядерному  синтезу.  Женщина
напротив - специалист по генетическим заболеваниям.  Там  в  центре  сидит
тощий такой, это  один  из  инженеров,  построивших  крупнейший  в  Сибири
алюминиевый завод. Конечно, это глупость, что такие люди  оказались  здесь
по политическим взглядам, но сейчас важно то, что они являются  достоянием
государства. И если хочешь знать мое мнение, то  именно  поэтому  всю  эту
станцию так устроили. Это последнее место, где  бы  их  собрали,  если  бы
станция была боевой платформой. Она была бы мишенью  номер  один.  Они  бы
были куда в большей безопасности где нибудь в Сибири под землей.
     Елена отодвинула тарелку и  подняла  глаза;  однако  Пола  глядела  в
пространство и не ответила ей. Конечно. Это было  так  очевидно.  Но  ведь
западные разведки не знают, какой величины звезды сосланы сюда - не говоря
уже  о  гражданском  населении,  которое  ехало  добровольно.  Русские  не
публикуют списки имен для всех интересующихся. Об этих людях должны  знать
разведчики, доставляющие информацию тем, кто принимает решения на Западе.
     Сначала Пола решила просто отправиться к  Протворнову,  сказать  ему,
что она хотела бы связаться с западными властями и объяснить, почему. Ведь
это же будет в интересах всех. Как сказала Ольга, когда  они  говорили  об
Иване, это только подтвердит то, о чем сами Советы утверждают публично. Но
когда она подумала об  этом  еще  немного,  ее  энтузиазм  угас.  Если  ее
сообщение пройдет  через  советские  официальные  каналы  связи,  кто  ему
поверит? Да, как и все агенты, она помнила способ кодировки,  указывающий,
отправлено ли сообщение свободно или под принуждением.  Но  агентов  можно
перевербовать, лучшие люди могут быть введены в заблуждение.  Кроме  того,
при одной  мысли,  как  посмотрит  на  нее  Эрншоу  после  того,  как  она
сотрудничала с русскими, ей стало жарко и она,  не  раздумывая,  выбросила
эту идею из головы. Но все еще оставался Иван.
     - Ты уже уходишь? - удивленно спросила Елена,  когда  Пола  поднялась
из-за стола.
     - Да. Извини, мне нужно идти.
     - Почему? Что-то случилось?
     - Мне нужно срочно найти Ольгу.



                                    37

     Вода, нагнетаемая подземными машинами,  стекала  с  вершины  холма  в
резервуару пляжа. За пляжем ручей огибал лужайку, на  которой  заключенные
отдыхали и развлекались. Ольга была там, она вместе с другими наблюдала за
несколькими кувыркающимися гимнастами. Было похоже, что  она  тоже  искала
Полу. Двое русских охранников скучали поодаль.
     - Слушай, я решила, - заговорила  Пола  без  предисловий.  -  Я  хочу
связаться с Западом через Ивана.
     Ольга открыла рот, но не успела ничего ответить.
     - Я только что говорила с Еленой. Они должны знать о станции многое -
больше, чем скажет им Морис. Когда ты отправляешь следующее сообщение?
     - Я тебя как раз поэтому и искала, - ответила Ольга. - У нас она  уже
есть!
     - Кто есть? Я не понимаю... О чем ты?
     - У нас есть канал связи с вашими людьми на Западе, через Ивана.
     - Но это невозможно! Как он сумел?
     Ольга придвинулась ближе к Поле.
     - А если я тебе скажу, что пришло сообщение? Сообщение  от  Воротилы,
для Пьедестал/Фокс. Это тебе о чем-нибудь говорит? - она прижалась к  Поле
и сунула листок бумаги в карман ее куртки.
     - Вот.
     Пола ошеломленно замерла на  месте.  Один  из  гимнастов  перед  ними
промахнулся и упал, вызвав ехидные замечания зрителей:
     - Может, тебе достать немного земли, которую нам отправляют снизу? На
ней вырастет мягкая трава, чтобы лучше падать.
     - Вот если бы это был чернозем с Украины, - добавил кто-то.  -  Чтобы
лучше кушать.
     - Идиотская затея, - буркнул кто-то.
     - Кому-то из членов партии приказали отправить Россию в космос, а  он
выполнил приказ дословно, - ответил первый. Кругом рассмеялись.
     "Воротила" был позывным Фоледы, руководителя миссии, которая  привела
Полу и Эрншоу на "Терешкову". "Пьедестал" было кодовое название миссии,  а
"Фокс" было частью кодовой системы подтверждения подлинности сообщения,  и
теперь она могла при отправке своего поступить так же.
     - Но как... - пролепетала Пола.
     Ольга взяла ее за плечо и повела прочь от  толпы,  по  направлению  к
холму.
     - Когда мы восстановили связь, я узнала об Иване много нового. Как  и
ожидалось, после моего ареста он находится под наблюдением КГБ.  Но  когда
речь идет о людях его калибра, то  они  не  трогают  их,  пока  не  найдут
твердых доказательств. Он почувствовал,  откуда  дует  ветер,  и  пытается
подстраховаться. Он связался с Западом, и собирается туда перебежать.
     - Связался? - Пола с трудом взяла себя в руки. - Ну  конечно.  В  его
положении это будет не трудным, так ведь?
     - Вот именно. И он сказал вашим людям о своем  положении  на  станции
связи. Я думаю,  что  они  нажали  на  него  с  требованием  связаться  со
станцией, как ты и хотела.
     Пола нахмурилась.
     - Но как они догадались об его частной линии связи с тобой?
     - Я не уверена, что они знали об этом,  -  ответила  Ольга.  -  Может
быть, это была просто догадка.
     Они сели на пару камней, лежавших на  траве.  Камни  были  несомненно
лунного происхождения, и  пару  лет  назад  такой  материал  мог  бы  быть
бесценным. Сейчас их использовали, чтобы оживить ландшафт  -  или  бригада
строителей просто выбросила камни на этом месте.
     - Я думаю, ты хочешь ответить, - сказала Ольга.
     Сейчас  для  отправки  сообщения  Ивану  Ольга   использовала   любой
компьютер  БВ-15,  чтобы  загрузить  текст  в  одну   из   схем,   которые
запрограммировала для нее Пола - после того, как оригинал Ивана  вышел  из
строя, они больше не надеялись на единственный экземпляр - и передавала ее
своему  таинственному  помощнику  из  Центра  Связи,  чтобы  тот   заменил
стандартную схему  из  системы  кодирования  на  эту.  Хотя  такой  способ
требовал менять схемы каждый раз, когда необходимо  отправлять  сообщение,
но они рассудили,  что  так  будет  безопаснее,  чем  оставить  там  схему
постоянно и программировать ее с удаленного  терминала  -  при  первой  же
проверке нестандартная схема будет обнаружена.
     - Я могу взять запасную схему, - сказала Пола. - Но  мне  понадобится
твоя помощь, чтобы подменить ее.
     Ольга кивнула.
     - Трудностей не будет.
     Очевидно, для сообщника Ольги было все равно,  чье  сообщение  зашито
внутри микросхемы.
     Весь  следующий  день  в  лаборатории  графики  Пола  сочиняла   свое
сообщение. Начиналось  оно:  ВОРОТИЛА/ГИПЕР  ОТ  ПАНГОЛИНА/ТРОТ  09/22/17.
Дальше шел текст: СООБЩЕНИЕ  ПРИНЯТО.  ПЬЕДЕСТАЛ  РЕЗУЛЬТАТ  ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ
ПРОВАЛ  АРЕСТ  ПРИ  ПОЛУЧЕНИИ  АПЕЛЬСИН.  СЕЙЧАС  НАХОЖУСЬ  РУСАЛКА/ЗАМОК.
УСЛОВИЯ НОРМАЛЬНЫЕ ОТКАЗАНО  СВЯЗИ  ЗЕМЛЕЙ.  ПОНОМАРЬ  НИЧЕГО  НОВОГО  НЕТ
ПРЕДПОЛАГАЮ НАХОДИТСЯ ЗДЕСЬ. АПЕЛЬСИН СЧИТАЮ ПОТЕРЯННЫМ. СЧИТАЮ НЕОБХОДИМО
ИСПОЛЬЗОВАТЬ ДЛЯ ОЦЕНКИ ДРУГИЕ ЦЕННЫЕ ИСТОЧНИКИ Н.П.  СПИСОК  ЗНАЧИТЕЛЬНЫХ
ЗАКЛЮЧЕННЫХ. МОГУ ПЕРЕДАТЬ. ПОДТВЕРДИТЕ НЕОБХОДИМОСТЬ. КОНЕЦ КОНЕЦ.
     Пономарь и Панголина - это были  кодовые  обозначения,  ее  и  Эрншоу
соответственно. Пола соединила для надежности три копии вместе в один блок
данных и пометила их для передачи.
     Система подтверждения подлинности сообщений была основана  на  списке
уникальных ключевых слов, которые были известны только конкретному  агенту
и больше никому. В отделах Фоледы хранились полные перечни  всех  списков.
Каждое слово в списке разбивалось на две части, так что первая часть могла
сочетаться с множеством вторых, образуя осмысленные слова. Например, слово
"парт" могло сочетаться со словами "собрание", "бюро", "изан", или "итура"
и многими другими. Но только одно из них было верным для  каждого  агента.
Было ли сообщение от агента или  от  центра,  лишь  правильное  завершение
кодового слова означало, что  сообщение  подлинное  и  отправлено  не  под
давлением.
     В данном случае, в ответе, который отправила Пола,  "Трот"  после  ее
кодового имени был ее  окончанием  кодового  слова  "Фокс",  отправленного
Фоледой. В  свою  очередь  она  тоже  отправила  первую  часть  очередного
составного кодового слова, "Гипер". Если в  следующем  сообщении,  которое
она получит,  будет  стоять  окончание  "Бола",  то  это  сообщение  будет
настоящим ответом от Фоледы, а не фальшивкой, сработанной кем-то другим.


     В выходной МакКейна санитары опять забрали в медпункт Хабера. Это был
уже второй приступ за неделю. Через час  после  обеда  он  лег  на  койку,
жалуясь на тошноту и боль в желудке, а потом его стало лихорадить.
     - Варвары, вот кто они такие, держать старого человека в таком месте!
-  заявил  Оскар Смовак  сидевшим за  одним из  столов на  площадке  перед
блоком В.
     - Какой от него может быть  теперь  вред?  Его  давно  пора  отослать
домой.
     -  Никто  не  видел,  что  он  ел  за  обедом?  -  спросил   Лученко,
сопровождаемый сопящим за спиной Конгом.
     - Какая разница? - огрызнулся Смовак. - С такой стряпней еще счастье,
что мы все не угодили в лазарет.
     Лученко хмыкнул и ушел обратно  в  камеру  вместе  со  своей  дубовой
тенью.
     - Твой ход, - напомнил Воргас.
     - Да? - Смовак вернулся к шахматной доске.
     - У Чарли Чана есть новый анекдот про местную пищу.
     - Спасибо, я лучше так посижу.
     В конце стола, рядом со Смоваком, Ко листал какую-то  книгу.  МакКейн
сидел в двух футах от них, наклонившись вперед и опершись руками  о  стол,
он наблюдал, как  четыре  азиата  на  полу  катают  стеклянные  шарики  по
расчерченной мелом таблице. Эту новую игру придумал для них  Рашаззи.  Как
обычно, они спорили  и  ругались,  постоянно  передавали  из  рук  в  руки
листочки бумаги, на которых записывали ставки. В таблице, которую  рисовал
Рашаззи, были пометки, которые он сделал специально, чтобы точнее измерить
траектории движения шариков. Но в этот раз его здесь не  было.  Он  провел
серию обменов электронными вставками в браслеты, и сейчас почти все  время
находился в Склепе, где ему никто не мешал.
     - Так ты действительно ни разу не слышал о Сэме Кэтоне, а?
     МакКейн сообразил, что Смовак сделал ход и теперь обращается к  нему.
Он покачал головой:
     - Нет. Никогда не слышал.
     - Я думал, что о нем слышал любой американец. Я  ведь  проверял  тебя
тогда, знаешь ли.
     - Я знаю.
     - Никогда не вредно быть чересчур осторожным, - Смовак  посмотрел  на
Ко. - А ты когда-нибудь был в Америке?
     - Конечно, был, - заметил Воргас, не отрывая взгляда от доски. -  Где
он только не был?
     Вы однажды говорили, что жили в Калифорнии, мистер Эрншоу, -  заметил
Ко, поднимая взгляд на МакКейна. - Я немного знаю ее. Где именно вы жили?
     - Родился я в Айове. Но одно время  рос  в  Бейкерсфилд.  Я  пошел  в
колледж в Лос-Анджелесе.
     - Ах, да. Бейкерсфилд. У меня двоюродный брат жил недалеко оттуда. Во
Фресно.  Он  адвокат,  кроме  того,  он  реставрирует  старинные  часы   и
музыкальные шкатулки.
     - Я должен был бы догадаться, - недоверчиво затряс головой Смовак.  -
Ты знаешь, что у него есть двоюродный брат даже в Москве? У него лицензия,
он там держит японский  ресторан.  Представляешь  -  японский  ресторан  в
Москве! Нет такого места на планете, куда бы не добралось семейство Ко.
     Ко заложил страницу листком и отложил книгу.
     - И это к лучшему. Только иммиграция  с  Востока  спасла  Соединенные
Штаты. Пятьдесят  лет  назад  все  были  перепуганы  жуткими  историями  о
демографическом взрыве. Но даже  тогда  факты  говорили  обратное.  Вполне
естественно и нормально, когда нация  промышленно  развивается,  жизненные
стандарты растут, то и население должно расти в геометрической  прогрессии
- так было в Европе в восемнадцатом веке, в Америке в девятнадцатом, и  до
определенной степени сейчас в Азии. Но рост останавливается  с  изменением
образа жизни... Мудрец видит вдалеке иссохшие горы и готовится  к  засухе,
хотя у его ног бурлит разлившаяся река. Никто не обратил внимания  на  то,
что население может и убывать в  геометрической  прогрессии.  В  то  самое
время, когда паника достигла  апогея,  рождаемость  на  Западе  не  только
падала, но и перешла уровень воспроизводства. Сейчас они стоят перед лицом
катастрофического  сокращения  населения.  Это  почти  разрушило  Западную
Германию. Так что боюсь, джентльмены, что в скором  будущем  вам  придется
довольствоваться ролью национального меньшинства. К счастью, я вижу  вновь
возникающую цивилизацию такой, что беспокоиться по этому поводу не стоит.
     С улицы Горького заглянули Мунгабо и Скэнлон, поймавшие только  финал
разговора.  Скэнлон  достал  из  кармана  коробочку  с  картами  и   начал
раскладывать на столе гран-пасьянс.
     - А что за цивилизацию ты видишь, Ко? - поинтересовался он. - Это тот
самый парень, который сменит Западного Человека?
     - Может быть.
     - А имя ты ему уже придумал? - съехидничал Мунгабо.
     - Следующим придет Нелинейный  Человек  -  Межпланетный  Человек.  Он
появится на внепланетных мирах, которые  скоро  возникнут.  Он  возьмет  с
собой классическую красоту, западную науку, китайский прагматизм, японское
упорство, и может быть, русский реализм. Он подберет эти камушки из пыли и
положит их в стены  своих  зданий.  Его  дети  воспримут  как  само  собой
разумеющееся концепцию эволюции, как последовательности  разрывов,  и  как
должное - то, что считается невозможным сегодня и станет привычным завтра.
Они заселят вселенную, которая по своей  природе,  недосягаемая  даже  для
самых мощных телескопов, станет символизировать  для  них  реальность,  не
накладывающую на цивилизацию никаких ограничений, ни в том, как она  будет
расти, ни в том, сколького она достигнет, ни в том, чем она станет,  -  Ко
обвел собравшихся за столом взглядом. - Ограниченных  ресурсов  нет,  есть
ограниченное мышление.
     Он опять открыл свою книгу и стал читать дальше.
     Скэнлон продолжал передвигать и перекладывать  карты.  Смовак  поднял
слона и громко стукнул им по доске:
     - Шах!
     Воргас  обхватил  подбородок  руками  и  принялся  изучать  возникшую
позицию.
     МакКейн  наклонился  вперед  и  перенес  красную  пятерку  на  черную
шестерку.
     - Что нового на оси? - спросил он у Скэнлона обыденным тоном.
     Скэнлон собрал колоду и раздал джин рамми на двоих. МакКейн посмотрел
в свои карты.
     - Нуу... Я слышал, что там сегодня пришлось поволноваться, -  ответил
Скэнлон. - Пожар, да-да. В лаборатории космического пространства. Судя  по
всему, проводка отказала.
     - Плохо, плохо, - пробормотал МакКейн. - Кто-нибудь пострадал?
     - Да нет, ничего серьезного... Но мне сказали, что шкаф  со  шмотками
сгорел дотла.
     МакКейн вопросительно посмотрел на него поверх карт, и  Скэнлон  едва
заметно кивнул в ответ. Они сыграли партию, потом Скэнлон сложил  карты  в
коробочку, сунул ее в карман куртки и  собрался  вставать.  Потом,  словно
передумав, вынул их обратно и протянул МакКейну:
     - Если ты в камеру, то передай их, пожалуйста, Чарли Чану? А  то  мне
надо тут на площадке с одним увидеться.
     - Конечно, - ответил МакКейн, бросая коробочку  в  свой  карман.  Это
была не та коробочка, и внутри были вовсе не карты. Внутри лежал сверточек
с двумя работающими гражданскими электронными пропусками.


     День спустя Хабер волшебным образом излечился и  вернулся  в  камеру.
Вместе с собой он принес недостающие детальки, из которых - и тех, которые
он позаимствовал из фармацевтической лаборатории во время двух  предыдущих
посещений госпиталя, они с Рашаззи  собрали  в  Склепе  точные  весы.  Они
взвешивали на них всевозможные предметы на разной высоте  в  шахте  лифта,
которая соединяла палубу Склепа, поверхность и домик 8 с камерой  В-12,  и
от которой пошло название этой дороги - "путь на лифте".
     - На верхних уровнях, которые ближе к  оси,  предметы  должны  весить
меньше, - объяснил Рашаззи МакКейну, когда они сравнивали результаты. -  И
они действительно теряют в весе. Но гораздо меньше, чем  им  положено.  На
этом уровне кольца предмет потеряет два и один  процента  веса,  если  его
передвинуть на двадцать метров ближе к оси. Но измеренный  нами  результат
вполовину меньше этого.
     Хабер снял очки и принялся протирать их носовым платком.
     - Самое странное, что результаты соответствуют нашему предположению о
гораздо больших размерах колонии, чем официально заявлялось.
     МакКейн думал  об  этом  с  того  дня,  когда  ученые  объяснили  ему
результаты  опытов  с  маятником.  Он  подумал,  а  не  скрывается  ли   в
дополнительном объеме оружие. Но Хабер разрушил это предположение:
     - Если верить этим цифрам, то диаметр кольца должен быть в  два  раза
больше, чем опубликованные цифры, около четырех с половиной километров.  Я
ума  не  приложу,  что  с  этим  делать.  Такое  расхождение  давным-давно
обнаружилось бы.
     Никто не мог дать удовлетворительного ответа. К тому  времени,  когда
Питер Сэрджент и Эбан Истамел принесли свежие новости от комитета  побега,
этот вопрос решили  пока  держать  в  секрете.  А  новости  были  хорошие:
двигаясь дальше вниз по шахте лифта, они нашли выход в  туннель,  который,
скорее всего, был частью автоматической системы перевозки грузов по  всему
кольцу. Если так, это был выход не только из Замка, но  и  билет  в  любую
точку колонии.
     Наконец-то у МакКейна и его группы появилась  возможность  двигаться.
Может быть, теперь они смогут пролить свет на накопившиеся вопросы.



                                    38

     Глубоко в Пентагоне, среди лабиринтов коридоров и кабинетов, из лифта
вышли Бернар Фоледа и Джеральд Керн.  Они  повернули  к  кабинету  Фоледы.
Фоледа раздраженно шагал впереди, следом спешил озабоченный Керн.
     - Земля! - фыркнул Фоледа. - Кому в голову могло прийти перевозить на
орбиту тысячи  тонн  земли?  Даже  их  чокнутая  экономика  не  может  это
оправдать. За кого они нас принимают? Это же воняет, воняет, Джерри.
     Так думал не только он. Поэтому США,  также  и  от  имени  нескольких
заинтересованных западных государств, потребовало, чтобы корабли  ВКС  США
пронаблюдали за работами на околоземной орбите и транспортировкой грузов с
советских околоземных челноков на грузовые корабли  большого  радиуса.  Ко
всеобщему удивлению, Советы согласились.
     -  Ну,  не  забывай,  что  их  понятия  об  эффективности   несколько
отличаются от наших, -  заметил  Керн.  -  Для  них  эффективность  -  это
направление всех ресурсов, которые есть в наличии, на ту  задачу,  которую
партия считает наиболее важной в данный момент. И Русалка строилась прежде
всего так. Дело не в выгодном бизнесе: они просто не в  состоянии  понять,
как может быть эффективным выгодное управление  фабрикой  по  производству
корма для собак, когда сам корм для собак не важен. Так что для них в этом
может быть какой-то смысл.
     - Да, но почему Русалка - для них задача высшей важности?  -  буркнул
Фоледа. - Они что-то затевают.
     Барбара поднялась со стула в приемной Фоледы.  Роза  перебирала  кипу
записочек и бумаг.
     - Все как с цепи сорвались... За последние полчаса  три  раза  звонил
Борден. Потом руководитель канцелярии президента.  Директор  ЦРУ...  Уэлли
отсюда, из министерства...
     -  Продержись  в  окопе  еще  немного,  Роза,  -  бросил  Фоледа,  не
останавливаясь. - У нас действительно срочное дело.
     - О'кей, но я предупреждаю - патроны у меня на исходе, - тут у нее  с
экрана на столе загудел сигнал вызова.  Остальные  поспешили  закрыться  в
кабинете.
     Барбара захлопнула внутреннюю дверь кабинета.
     - Ну, что у нас там? - спросил  Фоледа.  Несколько  минут  назад  она
связалась с ним через ручной  коммуникатор  и  сказала,  что  у  нее  есть
новости с Русалки относительно Пьедестала.
     Барбара открыла папку и протянула ему  лист  распечатки.  Он  сел  за
стол, Керн подошел сзади, заглядывая через плечо.
     - Поступило из АНБ несколько минут назад, - добавила Барбара.  -  Они
говорят, что  приняли  это  сегодня  в  десять  тридцать  девять.  Кодовое
подтверждение сходится для Панголины.
     - Боже, получилось! - выдохнул Фоледа, пробежав глазами бумагу. - Это
от Брайс. Наш сигнал прошел. Она все еще там... А об Лью новостей нет, да?
     Керн кивнул.
     - Она волшебник по части связи. Это дает о себе знать.
     - Твоя догадка, наверное, правильна, -  заметила  Барбара  Фоледе.  -
Дьяшкин, скорее всего, говорит с Ошкадовой.
     - Он выполнил наше требование, - ответил Керн. - Он для нас теперь  в
лепешку будет разбиваться. Похоже, что он чист.
     Он  вопросительно  покосился  на   Фоледу,   но   тот   уставился   в
противоположную стену, и, похоже, не слушал.
     Керн только хотел добавить, что-то еще, но тут  из  экрана  на  столе
Фоледы раздался сигнал срочного вызова. Барбара наклонилась к экрану:
     - Да, Роза?
     - У меня кончились патроны. Готовьтесь к рукопашной, идет Борден.
     Через мгновение дверь  распахнулась  настежь  и  в  кабинет  ворвался
напряженный Борден.
     - Какого черта, Берн? Я тебе звоню, а мне отвечают, что тебя нет?
     - Извини, Фил, меня действительно не было. Мы только что вернулись, -
Фоледа протянул ему расшифровку сообщения  с  "Терешковой".  -  Ты  только
посмотри на это, только что пришло. У нас есть связь с Брайс.  И  кажется,
что Лью тоже может быть где-то там.
     Борден взял бумагу и внимательно прочитал.
     - Черт, глазам своим не верю... частная линия связи с  нашими  людьми
на советской космической станции. Честно говоря, Берн, когда ты  предложил
мне это в первый раз, я подумал,  что  ты  двинулся.  Что  это  за  список
значительных заключенных?
     - Я еще не знаю. Я же сказал,  я  сам  увидел  это  несколько  секунд
назад.
     Этот  маневр  несколько  успокоил  Бордена   и   его   первоначальное
возбуждение угасло. Он положил папку на стол и тяжело вздохнул:
     - Надеюсь, из этого у тебя получится что-то  хорошее.  Потому  что  в
этот раз из нас сделали кучку идиотов.
     - Кто сделал?
     - Москва, конечно. Как ты думаешь, почему там такая суматоха.  Только
не говори мне, что ты еще не слышал.
     - Я только что приехал, - повторил Фоледа. - Я все утро докладывал на
конференции у Стэна.
     Борден неопределенно помахал рукой над головой.
     - Мы отправили три перехватчика ВКС  наблюдать  за  этими  советскими
перегрузочными операциями на орбите. Они  использовали  рентген-детекторы,
магнитометры, визуальное наблюдение и черт знает что еще.  Вот  пришли  их
сообщения, и они все одинаковы.
     - И что они нашли? - поинтересовался Керн.
     Борден развел руками:
     - А вы как думаете? Землю. Тонны земли. Ничего больше. Президент зол,
как черт, нас выставили  на  посмешище,  а  кое-кто  из  азиатов  начинает
подумывать, а не сходили ли мы с ума - все это время. Сегодня  у  меня  не
самый лучший день, Берн.
     Фоледа  выглядел  ошеломленным.  Это  он  предсказывал,  что  русские
никогда не позволят инспектировать грузы на советских  транспортах.  Здесь
уже не было риска, что это были ловушки - загруженные на орбите транспорты
можно было беспрепятственно проследить  до  самой  "Терешковой".  Если  бы
что-то подменяли, то это не ускользнуло бы от наблюдателей.
     - Это значит, что  мы  приняли  решение  насчет  ноября?  -  спросила
Барбара. Борден кивнул:
     - Да. Мы принимаем приглашение. Это еще не объявили  публично,  но  я
узнал из Белого Дома,  час  назад.  Едут  вице-президент  и  госсекретарь.
Президент считает, что другого выхода у нас нет, если мы не  хотим,  чтобы
полмира смотрело на нас, как на параноиков. Он не хотел  форсировать  этот
вопрос с инспекцией и  считает,  что  подтолкнули  его  именно  мы.  Проще
говоря, он хочет сказать нам "мать вашу так".
     Фоледа мрачно уставился в стол. Это было именно то, чего он и боялся.
В нахлынувшей волне эйфории, в надежде на неожиданное  облегчение  мировой
напряженности  большинство  ведущих  европейских  и  азиатских  стран  уже
объявили, что они отправят  своих  представителей.  Делегации  прибудут  с
земной орбиты на "Валентину Терешкову" на нейтральном корабле со смешанным
экипажем Объединенных Наций. Президент - и он  знал  это  -  выразил  свое
недовольство тем, что США не смогли перехватить эту  важную  инициативу  и
вину за это в основном, и необоснованно, возлагал на РУМО.
     - Значит, все остальное  уже  не  играет  никакой  роли,  -  заключил
Фоледа.
     Борден покачал головой:
     - После этого, да. Они думают, что мы  гадаем  на  кофейной  гуще.  И
честно говоря, я наполовину склоняюсь к мысли, что они правы.
     - Мы влетели прямо в ловушку, - начал Фоледа. - Я был дурак. Конечно,
в этих челноках не могло быть ничего, кроме грязи.  Что  им  там  ни  было
нужно,  они  уже  доставили  месяцы  назад.  А   эта   земля,   это   была
преднамеренная провокация, и мы попались. Конечно, теперь  доверие  к  нам
подорвано.
     - Так ты все еще думаешь, что  это  какая-то  маскировка?  -  спросил
Борден.
     - Я не думаю. Я уверен в этом. Они хотят, чтобы  мы  были  достаточно
опозорены, чтобы заглаживать неловкость, отправляя наших людей к ним туда,
вместе со всеми.
     - Но зачем?
     - Заложники, - Фоледа поднял голову. Зачем  же  еще?  Русалка  -  это
боевая платформа. И им не придется даже похищать их - мы сами их отправим.
Эти Оччень Важные Персоны - ее защита. Они  будут  гарантией,  что  мы  не
нанесем по ней превентивный удар, они будут страховкой от нашего оружия  и
возможным оружием против нас. Колебания и разногласия  в  нашем  лагере  в
критический момент могут оказаться решающими.
     Борден кивнул. Он уже слышал это раньше.
     - Ты не упустил один момент? - вмешался Керн. - Все  советские  Очень
Важные Персоны тоже будут там - и почти все. Вся их верхушка, куда больше,
чем посылаем мы. Это тоже надо учитывать.
     - А предположим,  что  их  там  не  будет?  -  огрызнулся  Фоледа.  -
Предположим, что все это фальшивка и они не отправят туда никого -  просто
пустые корабли, за которыми мы пронаблюдаем в наши телескопы. Ты  думаешь,
что мы будем настаивать на проверке - после последнего фиаско?  Да  ни  за
что. Видишь - они и с этой стороны прикрыты.
     Керн задумался.
     - Ну... им ведь нужно быть там.
     Он нахмурился, словно не был уверен в сказанном.
     - Я хочу сказать, что они должны быть, когда прибудут остальные,  так
ведь? А после этого станция будет объявлена открытой и...
     Фоледа внимательно посмотрел на него, потом откинулся в кресло.
     - Нет. Потом они не станут делать ничего подобного.  К  тому  времени
это не будет играть никакой роли. Что бы они ни задумывали,  это  случится
седьмого ноября. Месяц. У нас остался только месяц.
     В его голосе было больше уверенности, чем когда-либо. И в этот раз  с
ним никто не спорил.



                                    39

     Агния покинула домик 19 в начале октября. Она приняла предложение  на
место учителя в Тургеневе на условиях хорошего поведения, была освобождена
с трехмесячным испытательным сроком и  переехала  на  обычную  квартиру  в
городе.
     - Вот так поступят и с тобой, - кивнула Светлана, когда они  с  Полой
провожали Агнию. Она помахала им и еще нескольким друзьям, перед тем,  как
исчезнуть в Административном Здании. Второй из двух охранников, помогавших
ей вынести вещи, закрыл за ней дверь.
     - Она будет работать в начальной  школе.  Она  всегда  любила  детей.
Теперь она сотрудничает с ними и делает то, чего от нее хотят - и она  еще
благодарна им за это. А с тобой это будут компьютеры.
     - Сомневаюсь, что до этого дойдет.
     - Посмотрим.
     - А для этого устроено все это место, -  добавила  Елена,  когда  они
возвращались к домику. - Когда-то диссидентов расстреливали, но  это  было
очень  расточительно.  Потом  они  пробовали  промывание  мозгов,  но  это
уничтожало творческие способности, которые они хотели использовать. Теперь
они перевоспитывают людей, не теряя их.
     Замена на место Агнии прибыла в тот же вечер. Охранники  показали  ей
домик, один внес  сумки  с  ее  вещами  внутрь,  а  второй  ждал  снаружи.
Новенькая шагнула внутрь, огляделась, кивнув Светлане и Елене.  Потом  она
посмотрела на замершую с широко раскрытыми  глазами  Полу.  Они  несколько
секунд смотрели друг на друга, а потом сердечно обнялись. Это  была  Таня,
учительница, с которой Пола лежала в госпитале перед тем, как ее  перевели
наверх.
     - Так это правда, и тебя в самом деле перевели наверх! -  воскликнула
Таня. - Мы с Анастасией часто вспоминали о тебе. Ты помнишь Анастасию?
     - Конечно. Как она?
     - Помаленьку. Но ты! По сравнению  с  тем,  что  было,  ты  выглядишь
просто чудесно. Здесь, наверное, и в самом деле все по-другому.
     - Да, для тебя это будет перемена. Но я невежлива - вот еще две леди,
что живут здесь.
     Пола представила Елену и Светлану. Они показали Тане  койку,  которую
занимала Агния. Светлана угостила ее сигаретой, но Таня отказалась и стала
распаковывать вещи. Пола помогала ей, пока Елена заваривала чай.
     - Это правда, что у вас здесь есть пляж? - спросила Таня.
     - Да, что-то вроде. И еще кое-что. Я тебе покажу, пока  не  стемнело.
Но как ты сюда попала.
     Таня вздохнула.
     - Как обычно, я думаю. На "Терешкову" прибывает много новых людей,  в
только что застроенные кварталы  в  Тургеневе  и  Ландау.  Много  семей  с
детьми. Сейчас здесь очень не хватает учителей. Мне  предложили  перевести
меня сюда, если я соглашусь помогать в одной из школ... И вот я здесь.
     - Так ты учитель?
     - Да.
     - Интересно: Агния, вместо которой  тебя  поселили,  тоже  поехала  в
Тургенев работать учительницей. Ее освободили.
     - Подземный Замок тоже наполняется, - ответила Таня.  -  Каждый  день
новые лица.
     - Интересно, что происходит? - протянула Светлана.
     - Они хотят, чтобы к седьмому  ноября  здесь  все  кишело  людьми,  -
сказала Таня. - И в этом году  будут  исключительно  бронзовые  от  загара
юноши и гимнастические выступления. Никаких солдат и танков.  Потемкинские
деревни, подумала Пола. Но в то же время новость заставила  ее  задуматься
еще над одним. Вряд ли приезжающие сюда были теми людьми, которые нужны на
боевой платформе.
     Таня окончательно устроилась, они еще поболтали за чаем, а потом Пола
с Таней поднялись, чтобы совершить тур по поверхности. Но  не  успели  они
выйти из домика, как появилась Ольга.
     - Ольга, познакомься с Таней, это была моя подруга, когда я еще  была
под землей. Ее только что перевели  сюда  на  место  Агнии.  Замечательно,
правда? Таня, это Ольга.  Если  ты  хочешь  знать,  как  здесь  что-нибудь
сделать, то спроси у нее - она знает.
     - Очень приятно, - ответила Таня, протянув руку.
     Ольга легко пожала ее и рассеянно улыбнулась:
     - Пола, извини, но я хочу, чтобы ты поговорила с одним  человеком.  У
него есть кое-какие новости, для тебя это будет интересно.
     - Именно сейчас? Я как раз хотела показать Тане окрестности...
     - Это срочно, - голос Ольги был серьезен.
     - Конечно, иди, - засуетилась Таня. - До утра ведь  здесь  ничего  не
убежит. И потом, я так устала. Очень жаль, что вы так  спешите,  Ольга.  Я
надеюсь, мы с вами еще увидимся. Спокойной ночи, - с  этими  словами  Таня
повернулась и зашла обратно в домик.
     Ольга привела Полу в домик 8, рядом с девятнадцатым, в следующем ряду
по направлению к Административному зданию. Она постучала в дверь,  которую
немедленно открыл большой коренастый  мужчина  со  свежим  гладким  лицом,
широко поставленными глазами и рыжими кудрями  вокруг  высокого  лба.  Его
лицо было знакомо Поле, но у нее никогда не было повода говорить с ним. Он
явно ждал их и вышел им  навстречу.  Втроем  они  медленно  направились  к
резервуару.
     - Пола, это Эбан, -  представила  Ольга.  -  Ты,  наверное,  уже  его
видела. Я думаю, что Эбан сможет помочь тебе - насчет другого  американца,
о котором ты спрашиваешь.
     - Льюис Эрншоу? Вы знаете, где он?
     - Хммм, я, возможно, слышал о нем, - неопределенно  ответил  Эбан.  -
Опишите мне его.
     - О, он около шести футов, кажется. Сто восемьдесят фунтов, стройный,
крепко сложенный. Черные волнистые волосы. Стрижка  короткая,  на  пробор.
Коричневые глаза, очень настороженные. Гладко выбрит.
     - А почему он здесь?
     - Он приехал  сюда  вместе  со  мной  на  Первое  Мая,  журналист  из
Калифорнии, Агентство Пасифик Ньюс Сервис. Нас арестовали по  обвинению  в
шпионаже.
     - А на самом деле зачем он приехал?
     - Я уже ответила на этот вопрос.
     Эбан поморщился и вопросительно посмотрел на Ольгу.
     - Она надежна, - ответила та. - Я работаю с ней уже долгое время.  Ты
когда-нибудь жалел о моих советах?
     - Нет, мне не нравится показывать ей Склеп и путь к нему,  -  ответил
Эбан, словно Полы не было рядом. - Сейчас это не нужно. Почему не  поднять
его сюда?
     - Ты же знаешь, есть причины, - ответила Ольга.
     - Хммм... - Эбан на мгновение задумался, потом кивнул.  -  Ладно.  Но
мне понадобится договориться. Приходите ко мне в то же время завтра.  Если
на окне будет стоять горшочек с желтым первоцветом, можно  смело  стучать.
Если нет - и не думайте, за домиком наблюдают.


     На следующий день Ольга нанесла визит в библиотеку  и  принесла  Поле
ответ от  "Воротила/Бола",  адресованный  "Панголина/Жар".  Воротила  было
кодовое имя Фоледы, а Бола - окончание кодового слова "Гипербола",  первую
часть которого Пола отправила в своем  послании.  В  ответе  сообщалось  о
приеме  сообщения  Полы,  задавалось  несколько  конкретных  вопросов,   и
выражалась заинтересованность в списке значительных заключенных, о котором
упоминала Пола. Она решила отложить ответ до тех пор, пока  не  произойдет
обещанная встреча с Эрншоу - которая, если повезет, случится очень скоро.
     В этот вечер, когда Ольга с Полой проходили мимо домика 8, на окне  у
двери стояли цветы. Пола не стала спрашивать, откуда Эбан знал,  находится
домик под наблюдением или нет. Такое могло случиться в любой части Замка и
без особых причин. Ольга несла под мышкой  книгу.  Они  подошли  к  двери,
постучали и Эбан впустил их. Внутри был еще один  человек,  мужчина  около
сорока, с прямыми песочного цвета волосами и лохматыми усами. На нем  была
серая форма заключенного с нижних уровней, и прежде всего Пола  удивилась,
как он попал в домик почти в самом центре наземного комплекса, и никто его
не заметил. Но не успела она открыть рот, как Эбан коснулся  губ  кончиком
пальца - в знак молчания.
     - Я принесла твою книгу, Эбан, - начал Ольга. - В основном ничего, но
с последней частью я не согласна. Тебе действительно это понравилось?
     - Да, но сейчас я не в настроении спорить об этом. Кстати, не  хочешь
ли послушать ту пленку, о которой я тебе говорил?
     - Эту американскую?
     - Они называют это медленный блюз. Интересно, почему  мы  никогда  не
придумали такого? - Эбан включил магнитофон на полке  в  углу  и  гнусавая
музыка на полную громкость заполнила комнату. Усатый молча  протянул  Поле
фонарь, затем он и Эбан двинулись в  маленькую  душевую  в  конце  домика,
жестом указав Поле идти за ними. Ольга пошла следом.
     В душевой усатый встал на  колени  и  провел  пальцами  по  плинтусу.
Раздался тихий щелчок задвижки и целый квадрат кафельных плиток  рядом  со
стоком откинулся вверх. Внизу  часть  трубы  стока  была  заменена  гибким
шлангом, чтобы люк  мог  свободно  открываться.  Внизу  была  вертикальная
шахта, облицованная металлическими листами  и  пластиковыми  панелями.  Ее
освещала маленькая лампочка, ввернутая в  одном  из  углов  шахты.  Усатый
спустил ноги в шахту, спустился вниз и исчез. Эбан кивнул Поле  спускаться
следом. Она села на корточки перед  отверстием.  Внизу  в  свете  лампочки
виднелся силуэт усатого. Пола повернулась, уперлась руками в края шахты, а
снизу ее поймали  за  ногу  и  поставили  ее  на  металлический  поручень,
ввинченный в стену.  Пола  нащупала  второй  ногой  следующий  поручень  и
осторожно начала спускаться вниз. Над ее головой люк закрыл  шахту,  снова
щелкнул замок. Они спустились вниз не больше, чем  на  десять  футов  ниже
уровня окружающей земли, когда Пола почувствовала, что ее ноге  больше  не
на что опираться. Рука опять поймала ее  ногу  и  осторожно  поставила  на
твердую землю. Она выбралась из отверстия шахты, которое оказалось проемом
в потолке и оказалась на каком-то стальном кожухе, с трудом  различимом  в
слабом свете второй лампочки,  горевшей  в  конце  шахты.  В  пространстве
вокруг - она чувствовала его - гудели какие-то машины, она слышала  теплый
сквозняк, воздух пах маслом. Затем погас даже свет из шахты и ее  окружила
полная темнота. Через секунду вспыхнул  фонарик,  осветивший  отверстие  в
потолке.
     - Подсветите вашим, - прошептал  усач.  Пола  светила  ему,  пока  он
закрывал отверстие панелью, затем он повернулся к ней.
     Пола направила луч ему в лицо.
     - Не пойдем же мы так на встречу.
     Тот виновато улыбнулся.
     - Конечно, ужасно так знакомиться с дамой, -  он  звучал  несомненным
англичанином. - Здравствуйте. Мое имя Сэрджент - Питер Сэрджент. Я  отведу
вас к Льюису Эрншоу.
     - Пола Шелмер. Долго здесь этот туннель?
     - Скоро узнаете.
     Они спустились на пол, и  Сэрджент  повел  ее  сквозь  хаотичный  мир
машин, труб, вентиляции, силовых балок и кабелей, на мгновение возникавших
в пляшущем свете фонарика и тем более нереальных по сравнению с тем миром,
который они  только  что  покинули.  Мостик  из  балок  лежал  над  черной
пустотой, упираясь в стальную  стену,  усиленную  шпангоутами  и  уходящую
вверх и вниз за пределы палубы. Высота никогда не была сильным местом Полы
и она перешла по мосту с дрожащими ногами и  пересохшим  горлом.  У  стены
Сэрджент, широко  расставив  ноги,  вынул  из  стены  вырезанную  часть  и
подтянул Полу поближе, чтобы она могла заглянуть.
     Она почувствовала, что ее сердце  проваливается  куда-то  к  желудку.
Пола смотрела в шахту, уходящую вниз и теряющуюся в темноте, за  пределами
досягаемости  фонарика  Сэрджента.  Она  словно  заглянула   в   бездонную
пропасть.
     - Туда? - всхлипнула Пола.
     - Это один из основных лифтов Центра, - весело ответил Сэрджент. - Но
дело в том, что мы наверху, а нам нужно попасть в место, которое находится
внизу. Та часть, где ходит кабина, находится посередине, так что  придется
пролезать под ней.
     - Чудесно.
     - Ничего страшного. Сначала мы перейдем на другую сторону шахты,  вот
по этому карнизу. А там между рельсами, на которые опирается кабина,  есть
пространство, в котором мы будем  спускаться.  Я  пойду  первым.  Если  вы
боитесь пересекать шахту, я могу принести  веревку  и  подстраховать  вас,
если вы поскользнетесь.
     - Нет, я пойду так. Но что произойдет, если кабина поднимется сюда, а
мы еще не успеем перейти?
     - Нет, так высоко она не поднимается. Но будет довольно сильный поток
воздуха, так что будьте готовы к этому.
     Сэрджент пошел вперед, Пола освещала ему дорогу своим  фонариком.  Он
двигался уверенно и не  спеша,  находя  точки  опоры  и  передвигаясь  без
усилий, по-кошачьи. Он очень  быстро  дошел  до  противоположной  стены  и
устроился между двумя вертикальными  рельсами.  Через  мгновение  луч  его
фонарика осветил карниз прямо под Полой.  Она  уже  пожалела  о  том,  что
отказалась  от  страховочной  веревки,  но  укол  гордости   заставил   ее
промолчать и не звать его на помощь. Она опустилась из отверстия на карниз
и боком двинулась вперед, нащупывая рукой опору и продвигаясь шаг за шагом
к первому углу.
     - Отлично, - окликнул ее Сэрджент через шахту. -  Над  вашей  головой
выступ, можете держаться за него. Дальше будет чуть посложнее, потому  что
ухватиться не за что. Двигайтесь медленно, прижмитесь  к  стене,  ладонями
держите равновесие.
     Пола посмотрела по сторонам, а потом через плечо вниз.  Металлический
карниз шириной три дюйма шел вдоль стены, а ухватиться  было  не  за  что,
кроме гладкой металлической поверхности. Она сглотнула и судорожно втянула
воздух. Затем прижавшись к стене грудью,  лицом,  сделала  первый  шаг  из
угла, руки широко разведены в стороны, нащупывая  пальцами  поверхность  в
поисках шва или трещины.  Дыхание  Полы  сбилось.  Сэрджент  здесь  словно
пешком прошел. Он, наверное, из тех, кто отдыхает, взбираясь  на  каменные
стены в Йосемитском парке, с яростью подумала она.
     Это должно было случиться. Как только она  достигла  середины  стены,
кабеля над рельсами пришли в движение с толчком,  от  которого  она  сразу
чуть не упала в шахту, и неожиданно вся шахта наполнилась  шумом  моторов.
Пола закрыла глаза и прижалась к стене, чувствуя, как та вибрирует. Воздух
волной поднимался у нее за спиной, и она инстинктивно вцепилась в холодную
поверхность.  Вибрация  усиливалась,   и   ужас,   подталкиваемый   только
инстинктом самосохранения, заставил ее открыть глаза  и  посмотреть  вниз.
Крыша кабины двигалась вверх, на нее, она была уже освещена  фонариком.  И
она не останавливалась. Пола уже видела, как ее разма...
     Все стихло. Она снова  глянула  вниз  и  увидела  кабину,  неподвижно
застывшую в нескольких футах внизу. И тут у  нее  сорвалась  рука,  ладонь
стала скользкой от пота. Чья-то рука ухватила  ее  за  плечо  и  удержала,
когда Пола закачалась. Сэрджент вернулся из ниши и,  перекрыв  расстояние,
отделявшее ее  от  последнего  угла,  одной  рукой  удерживал  ее,  другой
ухватившись за надежную опору. Он притянул  ее  к  себе  раньше,  чем  она
запаниковала и секунду спустя Пола уже  стояла  рядом  с  ним  на  силовой
балке, в полной безопасности в нише между рельсами.
     - Все в порядке, - спросил он.
     Пола кивнула, отрывисто дыша.
     - Я не развлекалась так со времени моего экзамена по физподготовке.
     Чтобы спуститься вниз, им  потребовалась  веревка,  которую  Сэрджент
извлек из тайника за балкой и размотал, опустив конец вниз, в темноту.  Он
показал ей, как обмотать веревку вокруг спины и бедра, чтобы  регулировать
скорость спуска трением и пошел  вперед.  Вскоре  Пола  почувствовала  два
резких рывка  веревки,  что  значило  -  путь  свободен.  После  ощущений,
пережитых вверху шахты, спуск показался скучным.
     Они выбрались из шахты лифта через люк обслуживания, который Сэрджент
закрыл за ними, и оказались в узком проходе  со  стальным  полом,  ведущем
между рядами баков  и  насосов.  Пройдя  немного,  Сэрджент  поднял  руку,
остановив Полу.
     - Мы установили собственную сигнализацию, от  непрошенных  гостей,  -
пояснил он. Здесь инфракрасный луч. Осторожно перешагните через него.  Это
спасает их от инфаркта, когда в Склеп кто-нибудь спускается.
     - А что такое этот Склеп? Ольга говорила о нем с Эбаном.
     - Увидите.
     Они свернули в сторону, прошли мимо ряда отсеков с трансформаторами и
энергетическим оборудованием. Впереди, в  пространстве  под  промежуточной
палубой  сверкнул  свет.  Окружающие  конструкции  так  скрывали   размеры
помещения, что только подойдя вплотную, Пола оценила их. Они ступили вниз,
и  перед  Полой  возникла  импровизированная  мастерская-лаборатория:  два
больших верстака, стеллаж для инструментов, стол,  покрытый  чертежами,  и
всевозможные детали, узлы, устройства в различной степени собранности. Три
фигуры застыли в  ожидании,  предупрежденные  светом  их  фонарика.  Самый
молодой из них был смуглокожий, с черными  живыми  глазами.  Рядом  с  ним
стоял второй, стройный, лысоватый,  со  впалыми  щеками  и  пронизывающими
глазами, и Пола тут же подумала о зверьке ласке. А третий шагнул вперед  и
несколько секунд изучал ее с ног до головы, пряча в  уголках  рта  улыбку.
Затем он схватил ее за плечи и пристально посмотрел в лицо.
     - Привет, - сказал Эрншоу.
     - Привет, -  она  ответила  ему  таким  же  взглядом,  затем  в  знак
признательности сжала его руки:
     - Значит, ты здесь. А русские мне даже не сказали.
     - Они это могут, - Эрншоу посмотрел на ее зеленую куртку. - Это  что?
Приви? Ты делаешь успехи. А я-то думал, что тебе приходится нелегко.
     - Так оно и было, но потом все изменилось. Это долгая история. У меня
тоже есть новости, - Пола повела рукой вокруг. - Похоже, ты тоже  все  это
время не сидел сложа руки. Что это все такое?
     - Еще одна долгая история. Но одна из частей - мы собираем  лазер.  И
нам нужна помощь с электроникой.
     - И только поэтому вы притащили меня сюда?
     - Конечно. А ты что думала?
     - Лью, ты не меняешься. Ты отвратителен.
     - В бизнесе - это лучшая форма взаимоотношений, - ответил Эрншоу.  Он
указал головой на двух других мужчин, ожидавших у него за спиной.
     - Это Пола, мой партнер, о котором я вам говорил. Пола,  познакомься,
Разз, Кев, еще двое из нашей команды.



                                    40

     МакКейн нахмурился, не скрывая недоверия:
     - Воротила? - повторил он. - Ты связалась с Воротилой? Да  как  ты  с
ним могла связаться?
     Они сидели на ящиках в углу мастерской, тихо  переговариваясь,  чтобы
остальные, занятые своей работой, не  могли  их  услышать.  Ведь  это  уже
касалось только их.
     - Это долгая история, - ответила Пола. Она  никак  не  могла  убедить
его. - Принцип  работы  такой:  я  познакомилась  с  русской  женщиной  из
привилегированных, по имени Ольга. Она тоже ученая, ядерщик, но она еще  и
диссидент, борец за права человека. Вот почему она здесь.
     МакКейн кивнул. Пола продолжала:
     - Дело в том, что ее коллега - то есть один из  диссидентов  -  и  ее
давний и близкий друг занимает высокое положение на наземной станции связи
в Сибири, через которую идет основной канал связи с  "Терешковой".  Короче
говоря, они нашли способ обмениваться сообщениями друг с другом, пряча  их
в потоке сообщений так, что стандартная система передачи их не замечала.
     - Хорошо, этому я могу поверить, - согласился МакКейн. - Но как ты  с
ними связалась?
     - У них сгорела микросхема, которая была необходима для  связи  и  им
нужно было найти кого-нибудь, кто смог бы  запрограммировать  ее.  К  тому
времени мы с Ольгой уже знали друг друга. И она решила рискнуть.
     МакКейн ехидно посмотрел на нее:
     - Она решила? Что ты вообще знаешь об этой Ошкадовой?
     - Слушай, она ученая. У нас много общего. Я бы до сих  пор  гнила  бы
здесь, если бы не она. Она вытащила меня наверх.
     - Ей нужно было запрограммировать микросхему.
     - Конечно. Так уж мир устроен. Но она все равно подставляла свою шею.
     - О'кей, о'кей, - МакКейн поднял руку. - Короче, ты добралась до этой
их частной линии связи. А как ты убедила этого парня в Сибири... как его?
     - Иван.
     - Как ты убедила Ивана передать сообщение нашим? Назови мне хоть одну
причину, по которой советское официальное лицо - все равно, диссидент, нет
- согласилось бы подставляться под пули, передавая...
     - Я его не уговаривала ничего передавать, - перебила Пола. - Я думала
об этом, но Воротила опередил меня. Он первый передал мне сообщение  через
Ивана.
     МакКейн выпрямился и уже с открытым недоверием уставился на Полу.  Он
на мгновение закрыл глаза, потряс головой, потом потер пальцами лоб.
     - Ты хочешь сказать, что Воротила всего лишь оказался  в  контакте  с
Иваном, а Иван без всяких причин рассказал ему об секретной линии связи  с
"Терешковой"?  Тебе  в  кофе  ничего   не   намешали?...   Кодовые   имена
расшифровываются очень легко и ты это знаешь. И тут, прямо  здесь,  кто-то
подсовывает тебе сообщение якобы от Воротилы и ты заглатываешь всю...
     - В сообщении был  правильный  инициализатор  кода  подтверждения.  Я
включила в  сообщение  одно  из  своих  кодовых  слов  и  ответ  пришел  с
правильным окончанием.  Что  тебе  еще  надо?  Если  не  доверять  кодовой
системе, то какой смысл вообще ее заводить?
     МакКейн был в замешательстве.
     - Это невозможно, - в конце концов заявил он. - Или у них есть список
твоих кодов подтверждения. Ты хорошо помнишь свои допросы?
     - Да тебе не нужно искать никаких объяснений, -  настаивала  Пола.  -
Иван сам связался с нашими, с просьбой об убежище. Ну подумай: он и  Ольга
вместе занимались нелегальной работой. Ее как-то раскрыли, ее  взяло  КГБ,
ее доставили сюда. Очевидно же, что Иван будет следующим. И ему это так же
ясно, как и нам. Если ему пришло в голову ретироваться, то это не такая уж
бредовая идея. А теперь поставь себя на место Воротилы. Чтобы его  просьба
звучала убедительнее, Иван сказал бы, и кто он такой, и что  за  должность
занимает, и как  он  будет  им  полезен,  если  перебежит.  Он  не  в  том
положении, чтобы отказывать им  в  просьбе,  правильно?  Если  бы  ты  был
Воротилой, о чем бы ты подумал в первую очередь?  Что  было  терять  тебе,
если первой полетела  бы  голова  Ивана?  Ты  бы  не  попытался?  Воротила
попытался.
     МакКейн протяжно вздохнул и потер подбородок. Он не нашел ошибки в ее
рассуждениях. Ему просто не нравилась вся эта ситуация. В ней  было  много
совпадений, а он всегда относился к  совпадениям  с  недоверием.  В  конце
концов он решил пока оставить эту тему и поднялся с ящика.
     -  Разз  скажет  тебе,  что  ему  нужно  с  лазером,  -  сказал   он,
поворачиваясь к работавшим в мастерской. - Можешь посмотреть, чем  мы  тут
занимаемся.
     Рашаззи и Сэрджент сделали из гипса  голову  и  использовали  ее  для
примерки всевозможных резиновых заголовников,  которые  они  склеивали  из
обрезков трубок, применявшихся в электрокарах по всей станции - Сэрджент и
Мунгабо обнаружили их во время вылазки  под  Ландау,  на  перерабатывающем
заводике. К лицу они крепили маску от ворованного  кислородного  комплекта
для пожарников, упрочняя ее,  чтобы  она  смогла  выдержать  четыре  фунта
внутреннего  давления.   Испытывали   маску,   накачивая   внутрь   воздух
самодельным насосом. Кажется, сейчас у  них  все  получилось,  и  Сэрджент
натягивал маску, чтобы испытать ее на живом человеке, то есть на себе.
     - А что вы будете делать с остальным телом? -  спросила  Пола,  когда
МакКейн объяснил ей, что они  делают.  -  Вам  нужно  как-то  поддерживать
давление.
     Рашаззи указал на стоящую в  углу  жестянку  из-под  масла,  покрытую
листом жести и испускавшую не очень приятный запах.
     - Мы обнаружили, что если пластифицировать  хирургические  эластичные
бинты в этой смеси, то получится  то,  что  надо.  Можно  было  бы  просто
обмотаться такими бинтами, как мумия, но мы хотим соединить вместе полосы,
чтобы сделать целый костюм. Влезать в него будет гораздо быстрее.
     Пола с сомнением посмотрела на  насос,  который  Рашаззи  соединял  с
маской, закрывшей лицо Сэрджента.
     - Чтобы сделать большую  вакуумную  камеру,  вам  понадобится  что-то
посерьезнее.
     Вакуумная камера потребуется им для испытания законченных скафандров.
В своем уме никто не решится выходить в открытый космос, полагаясь  только
на счастье.
     - А мы устроим естественную, - ответил Рашаззи.  У  Полы  уже  начало
складываться впечатление, что с его энтузиазмом и энергией  возможно  все,
что угодно.
     - Мы найдем помещение рядом с внешней стеной станции, сделаем  в  нем
отверстие и вставим туда клапан.  Затем  мы  загерметизируем  помещение  и
будем постепенно открывать клапан - вот и получится испытательная  камера.
Когда мы убедимся, что костюмы работают, мы сделаем  люк  в  стене  и  это
будет наш шлюз.
     - А как далеко от внешней поверхности находится экран от  космических
излучений?
     Это тоже было очень важно. Экран был не соединен со станцией,  и  так
как он не вращался вместе с ней, то их относительная скорость будет что-то
около ста пятидесяти миль в час. МакКейн неожиданно понял, что об этом они
в своих спорах забыли.
     - В пределах фута, - согласился Рашаззи.  -  Но  наверняка  мы  будем
знать, только прорезав люк и выглянув наружу.
     Значит, кому-то придется  пробиваться  по  внешней  стене  станции  в
темноте,  и  не  сорваться,  а   внутренняя   поверхность   экрана   будет
проноситься, может быть, в дюймах от него. Пола вздрогнула, только подумав
об этом. Нет, с нее героизма уже хватит.
     За столом у верстака Скэнлон уточнял карты, которые группа составляла
по  информации,  собиравшейся   в   разведывательных   экспедициях   через
транспортную систему, обнаруженную комитетом побега.
     - Че, нам везет, - сказал Скэнлон, глянув на нее. - Щас там внизу все
время ездят, так что у нас нет проблем, если хочется куда-то смотаться.
     - А почему? - спросила Пола у  него.  МакКейн  отошел  в  сторонку  и
уставившись в стенку, глубоко задумался.
     - Земля матушки России, которую спускают из спиц и развозят вокруг.
     - Так это правда, они в самом деле отправляют сюда почву с Земли?
     - Такая же, как и то, что мы с вами беседуем, леди, - Скэнлон  указал
на контейнер за жестянкой с пластификатором.  -  Там  есть  немного,  если
интересуетесь. Мы уже устали вылезать оттуда с ног до головы в этой грязи.
     - А зачем вы принесли ее сюда? - спросила Пола, подходя к контейнеру.
     - А, это Разз. Контейнер там был без охраны - бедняга не устоял перед
искушением.
     Она  посмотрела  на  черную  землю,   затем,   подчиняясь   импульсу,
зачерпнула немного, пропустила сквозь пальцы. Земля была сухая,  возможно,
обезвоженная перед транспортировкой. На месте ее, конечно, восстановят.
     - Она вам нужна? Мне можно взять немного?
     - А кому это вообще может пригодиться?
     - У меня есть друзья наверху, которые  могут  обрадоваться  настоящей
русской земле, может быть, посадить цветок.
     - Она тебе для чего-нибудь нужна? - обратился Скэнлон к Рашаззи.
     - Нет, не очень. Если понадобится, то мы еще достанем.
     - Ну тогда у нас самообслуживание, леди. Там  на  стеллаже  несколько
пустых жестянок.
     Пола нашла на полке банку с крышкой и насыпала  туда  немного  земли.
МакКейн подошел к ней, когда она закручивала крышку.  Кажется,  он  что-то
решил и теперь снова поманил ее в сторону.
     - Я могу проверить твой канал связи только одним способом. Ты  можешь
отправить  ответ  на  последнее  сообщение  Воротилы  от  меня,   с   моим
инициализатором кода подтверждения. Если мы  получим  ответ  с  правильным
окончанием, то я согласен - связь настоящая.
     Пола ожидала, что он так и сделает, но Эрншоу, как  всегда,  проверил
все возможные альтернативы и возражения. Она кивнула:
     - Напиши, что ты хочешь отправить, и я возьму это с собой.
     - Опиши точно, что ты будешь делать потом?
     - Микросхема запрограммирована, но мне  необходимо  загрузить  в  нее
текст сообщения.  Я  делаю  это  на  обычном  компьютере  -  у  меня  есть
возможность работать на них.
     - В Замке?
     - Нет, днем я работаю в лаборатории в Тургеневе. Ольга это  устроила.
Именно так я вырвалась с кухни.
     - Что за работа?
     - Эко-моделирование.
     - Продолжай.
     - Затем Ольга забирает схему и передает ее своему помощнику,  который
подменяет ей схему в цепях кодирования передачи.
     - А как ты получишь ответ?
     -  Он  закодирован  в  поправках  к  статистическим  данным,  которые
передаются в нашу библиотеку.  Ольга  расшифровывает  их  и  приносит  мне
копию.
     - Значит, у русских есть доступ к  нешифрованным  передачам  с  обоих
сторон?
     - А как иначе? Тут действуют  две  различные  системы  связи:  отсюда
вниз, в Сибирь, и из Сибири в наши сети связи. Из одной  в  другую  должно
быть какое-то преобразование.
     МакКейн кивнул без всякого энтузиазма:
     - Ладно. Давай-ка присядем. Я тебя долго не задержу.
     Он отошел к столу, где работал Скэнлон,  и  вернулся  с  блокнотом  и
карандашом. Они снова уселись на ящиках, МакКейн протянул ей карандаш.
     - Какой был последний инициализатор Воротилы?
     - "Жар". - Мое окончание "Кий".
     Только МакКейн мог знать его. Для Полы это окончание было "Птица".
     - Твой инициализатор? - спросила Пола.
     МакКейн на секунду задумался.
     - "Транс".
     Пола тоже могла выбрать это же слово, оно было и в ее списке. Но в ее
случае правильный ответ от Фоледы нес бы окончание "Локация", а каков  был
правильный ответ для МакКейн, она не имела ни малейшего понятия.
     Пола записала: ВОРОТИЛА/ТРАНС ОТ ПОНОМАРЬ/КИЙ. Она ждала продолжения.
МакКейн несколько секунд что-то беззвучно насвистывал сквозь зубы, а потом
продиктовал прямое и невинное  сообщение  о  том,  что  он  содержится  на
"Терешковой", в хорошем состоянии, с ним хорошо обращаются, но отказали  в
праве на связь.
     Пола вопросительно посмотрела на него.
     - И это все?
     - Все.
     - И ты не скажешь больше ничего?
     - А что ты хочешь еще, чтоб я сказал?
     - Ну, ты можешь ответить на некоторые вопросы  Воротилы  из  прошлого
сообщения. Мы можем сообщить имена важных персон, которые здесь находятся,
он похоже, этим заинтересовался. Или сообщить, что  на  станцию  прибывает
много гражданских  лиц,  с  детьми.  Или  про  эти  тонны  почвы,  которую
доставляют с Земли. Разве это не будет ценным разведывательным материалом?
     МакКейн покачал головой.
     - Нет - пока я не буду знать точно, с кем я разговариваю.
     Пола разочарованно вздохнула. Она уже не сомневалась в том,  что  эта
связь настоящая.
     - Ты разговариваешь с Воротилой. Поверь мне, я-то знаю.
     - Поживем-увидим, а?
     - Боже, ну почему все вы, разведчики, так подозрительны ко всем?
     - Не все. Но те, кто не подозрителен, долго не живут.  Так  что  твое
впечатление формируют оставшиеся. Статистики называют  это  статистическим
искажением, мы - выживанием. По-моему, это как  раз  тот  вопрос,  которым
занимается твое эко-моделирование?


     На следующий день в Тургеневе Пола ввела  в  микросхему  составленное
Эрншоу сообщение. Она хотела отправить вместе  с  ним  свое  сообщение  со
своим собственным кодом, чтобы сообщить дополнительную информацию, которую
она хотела, но, подумав, решила этого  не  делать.  Это  было  равносильно
прямому нарушению приказа, во-первых,  старшим  на  задании  был  все-таки
Эрншоу, а во-вторых, Воротила ответит уже через несколько  дней,  и  тогда
Эрншоу будет убежден.
     И в самом деле, через  пару  дней  Ольга  принесла  Поле  расшифровку
сообщения от Воротилы для "Пономарь/Вааль". На этот раз Поле  не  пришлось
проходить через шахту, Эрншоу поднялся сам и встретился с ней  в  машинной
галерее под шахтой  из  домика  Эбана  Истамела.  Эрншоу  подтвердил,  что
"Вааль" - правильное окончание для инициализатора "Транс" из  его  личного
кодового листа. У него больше не могло быть никаких сомнений  относительно
того, что канал соединял его именно с Фоледой в Вашингтоне. К  дальнейшему
разочарованию и огорчению Полы, он все  еще  не  соглашался  отправить  ту
информацию, что она хотела. Но он отправил ответ, в  котором  намекнул  на
то, что  обладает  практически  неограниченной  свободой  передвижения  по
внешнему кольцу колонии.
     По тону ответа, пришедшего от Фоледы на этот раз, было  ясно,  что  у
него  неприятности  и  дома  ему  не  доверяют.  Нетипично  отбросив   все
предосторожности, он указывал конкретные места на станции, где,  возможно,
располагались системы  вооружения,  описывал  характер  и  возможные  типы
вооружения  и  требовал  от  Пономаря  проверить  эти  места  и   сообщить
результаты как можно скорее. Сообщение  заканчивалось  следующим  образом:
ПОВТОРЯЮ: ЗАДАНИЕ ВАЖНЕЕ ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ СООБРАЖЕНИЙ. ПРИЕМЛЕМА ВОЗМОЖНОСТЬ
СОТРУДНИЧЕСТВА. ИССЛЕДОВАТЬ ВСЕМИ  ДОСТУПНЫМИ  СРЕДСТВАМИ.  Это  означало:
Если потребуется, суй голову в петлю. Но мне это нужно.



                                    41

     Два  основных  качества,  которые  во  многом   определяли   огромный
потенциал "Терешковой", были ее удаленность от  Земли  и  большой  размер.
Принцип  работы  ее  оружия,  приводимого  в  движение   энергией   мощных
импульсных реакторов на оси, в кольце  или  в  отделяемых  модулях,  будет
основан  на  преобразовании  ядерной  энергии  в  концентрированные  лучи,
движущиеся со скоростью света и несущие к целям энергию, равную  десяткам,
а то и сотням тонн взрывчатки в секунду. Ядерные реакции рождают энергию в
миллионы раз больше, чем энергия из обычных источников, процесс  получения
которой затрагивает только  внешние  атомные  оболочки;  и  такое  ядерное
оборудование, конечно, будет необычайно компактным и  легко  укрываемым  в
самых невероятных местах.
     Это  доставляло  массу  неприятностей  западным  аналитикам,   работа
которых заключалась в том, чтобы найти верный способ атаки платформы, если
в этом будет необходимость - у военных существуют планы действий для самых
маловероятных ситуаций. Действительно, даже одной ядерной боеголовки могло
хватить, чтобы уничтожить станцию, но ракеты всех видов исключались. Когда
цель  находится  на  таком  расстоянии  -   в   десять   раз   выше,   чем
геостационарная орбита, внезапная ракетная атака  исключена.  Пока  ракеты
будут взбираться по траекториям из околоземного пространства, пройдет  так
много времени, что вряд ли хоть одна из них  уцелеет.  Конечно,  у  Запада
было и лучевое  оружие,  развернутое  на  околоземных  орбитах.  Но  здесь
вступал  в  действие  огромный  размер  "Терешковой".   Западные   образцы
вооружения рассчитывались на атаку малогабаритных  или  точечных  целей  -
спутников или ракет - на относительно небольших расстояниях  и  сами  были
невелики по размерам. Именно поэтому они не могли уничтожить спрятанное на
"Терешковой" оружие в неожиданной атаке. С другой стороны,  ответный  удар
"Терешковой"  был  бы  смертельным  для  мишеней,  практически  неподвижно
висящих в  пространстве.  Конечно,  верным  ответом  было  бы  и  создание
(вовремя!) сравнимой по размерам и мощи станции, но сейчас поезд уже ушел.
Среди политиков еще продолжались споры по этому поводу.
     Значительным фактором была и возможность  установки  на  "Терешковой"
самых разнообразных вооружений. Сущностью  направленного  лучевого  оружия
является действие на цель в широком диапазоне электромагнитных излучений и
энергий  элементарных  частиц.  Эти  излучения  генерировались  комплексом
устройств, по-разному "настроенных"  так,  чтобы  воспользоваться  слабыми
местами данной  цели.  Например,  при  грубо  сфокусированных  интенсивных
микроволновых импульсах энергия будет концентрироваться, как в волноводах,
в  любых  структурных  пустотах  цели,  приводя  к  возникновению  сильных
внутренних токов - как будто в цель ударила молния. Эффективной защитой от
такой микроволновой атаки было бы экранирование цели металлической сеткой.
Но  это  сделало  бы  цель  более  уязвимой  от  рассеянного   импульсного
рентгеновского  излучения,  которое  индуцирует   внутри   такого   экрана
гибельное   для   электронного   оборудования   сильное   электромагнитное
излучение. При бомбардировке тяжелыми ионами энергия обрушивается на любые
твердые тела быстрее, чем они могут ее рассеять в  пространство  -  и  они
взрываются. Мюоны образуют молнии с массой в двести раз больше, чем  такой
же пучок  электронов.  Нейтроны  приводят  к  преждевременному  распаду  в
боеголовках, приводя их в бесполезное состояние.
     Симфония для большого оркестра.
     Среди подозреваемых на "Терешковой" видов оружия,  о  которых  Фоледа
сообщил  МакКейну,  был  и  перестраиваемый  мощный  лазер  на   свободных
электронах. Это значило, что  электроны,  несущие  энергию  внутри  такого
луча, могут колебаться с любой частотой - с  такой,  с  которой  их  будет
раскачивать переменное магнитное поле. Этим  такие  лазеры  отличаются  от
лазеров, использующих возбуждение в твердой среде, жидкости или газе,  где
частота зафиксирована и зависит от используемой среды. А этот  лазер,  как
утверждалось, может работать в диапазоне  от  инфракрасного  излучения  до
ультрафиолетового,  перекрывая  по  пути  весь  видимый  спектр.  Он  была
направлена  как  раз  на  систему  зеркал,  расположенных  вокруг  оси.  В
соответствии с  полученной  информацией,  он  был  установлен  под  тесной
группой зданий,  хранилищ  и  механизмов,  известной,  как  Агрокультурная
станция 3, у основания малой спицы между Тургеневым и Новой Казанью.


     МакКейн  не  мог  уверенно  сказать,  на  что  будет  походить   этот
перестраиваемый мощный лазер на свободных электронах. Он даже  понятия  не
имел, как он мог выглядеть. Но если он сможет точно описать  то,  что  там
находится, то дальнейшая интерпретация  увиденного  будет  за  экспертами.
Кроме того, если такой лазер существует, то он будет  надежно  охраняться;
даже если проникнуть внутрь не удастся,  само  существование  препятствий,
достаточно серьезных, чтобы их преодолеть, скажет об этом месте достаточно
много. А если препятствия окажутся еще более серьезными, и им  не  удастся
вовремя унести ноги? Что ж, как многозначительно напомнил ему в  сообщении
Фоледа, такая у него работа.
     Он почувствовал, как вагонетка останавливается в темноте.  Затем  она
прогрохотала  по  нескольким  разветвлениям,  остановилась  на   несколько
секунд, потом проехала еще чуть дальше и остановилась. Впереди блеснул луч
фонарика Скэнлона, осветив еще одну вагонетку,  стоящую  в  туннеле  перед
ними и узкий проход для обслуживания за поручнем.  Это  значило,  что  они
стояли в очереди на разгрузку, часто собиравшейся у  разгрузочной  станции
под Агрокультурной станцией 3. Они уже  выехали  из  основного  туннеля  и
потолок здесь был выше.
     - Дальше ехать - смысла нет, - сказал из темноты голос Скэнлона.
     - Точно. Пошли.
     МакКейн поднялся из  углубления  в  фасоли,  которой  была  загружена
вагонетка, и светил фонариком Скэнлону, пока тот слезал  в  проход,  затем
соскочил сам. По опыту они  уже  знали,  что  разгрузочные  станции  лучше
переходить пешком, даже когда им нужно было  ехать  по  кольцу  дальше.  В
одной из подобных экспедиций, когда МакКейн  вместе  с  Мунгабо  ехали  на
вагонетке  с  сахарной  свеклой,  вагонетка  свернула   на   разгрузку   и
опрокинулась вверх ногами, вывернув их в приемник вместе с  грузом  свеклы
так, что они чуть-чуть не  задохнулись.  Здесь  МакКейн  чувствовал  себя,
словно чужак в странном подземном  мире  труб,  балок,  кожухов  и  стали,
обитателями  которого  должны  быть  не  существа  из  плоти  и  крови,  а
вездесущие неутомимые машины.
     Они свернули в сторону, в коридор, плавно поднимающийся кверху, зашли
за угол и попали в большое помещение с  двигателями  и  лебедками.  Кабеля
тянулись вверх и исчезали над головой. Луч фонарика  выхватил  из  темноты
еще несколько коридоров, идущих в разных направлениях; стены сходились под
странными углами. Здесь, как и во всех конструкциях, окружающих  основание
спиц, ни одна поверхность не соединялась с другой под прямым  углом.  Даже
Рашаззи, со всеми своими измерениями, признавался, что проходя через  зоны
спиц, часто сбивался и выходил оттуда совсем не  в  том  направлении,  что
думал.  Остальные,  выбираясь  на  дальние  экспедиции  по   "Терешковой",
жаловались на те же трудности.
     Здесь они остановились, чтобы переодеться из комбинезонов, в  которых
они ехали на вагонетке, в обычные светло-голубые рабочие  халаты  и  белые
кепки, которые носили техники в агрозонах. Халаты на своей работе для  них
украл Ко. В этот раз в комбинезонах не было особой надобности,  но  раньше
им приходилось ездить и на  вагонетках,  полных  земли,  которую  все  еще
спускали по спицам, из транспортеров, разгружавшихся  на  оси.  Когда  они
выбрались наружу, они походили на профессиональных борцов в грязи.
     К  халатам  были  прикреплены  два  стандартных   пропуска,   которые
открывали им путь по станции. Таких пропусков было только два,  а  времени
было мало, поэтому сейчас Истамел думал над тем, как достать еще.
     МакКейн развернул листок бумаги с инструкциями  Фоледы  и  схемой  по
результатам предыдущих вылазок.
     - На восточной стороне переборка. Лестница на галерею под кабелями.
     Скэнлон поднял фонарик кверху и поводил им в стороны.
     - Ну вот, это можно назвать переборкой, а вот и  лестница.  Вроде  на
востоке, хотя уверенным быть трудно.
     - Да нет, вроде правильно. Ты готов?
     - Если быть точным, разве не я ожидаю кое-кого  вот  уже  целых  пять
минут? Двинулись.
     Группа МакКейна обнаружила, что в этом направлении расположен один из
заводов по переработке отходов и очистке воды, что, конечно, совпадало  со
схемами, официально выпущенными русскими. За этим заводом  на  официальных
планах находилось большое  пространство,  в  котором  размещалось  туманно
обозначенное  "Хранилище  материальных  ценностей".  Интересно,  что   это
хранилище располагалось радиально по  отношению  к  оси,  направленное  на
систему  зеркал,  окружающую  ось.  В  соответствии  с  собранной  Фоледой
информацией, именно здесь располагалась лазерная установка.
     Они попали в высокий коридор, освещенный  дежурными  лампами.  Раньше
здесь были Сэрджент с товарищем из комитета  побега,  и  они  видели,  что
здесь работали техники. Можно было прокрасться осторожно и не обнаруживать
себя, или просто идти в наглую, надеясь на  то,  что  на  них  не  обратят
внимания. Но  учитывая  тот  факт,  что  возле  секретного  объекта  будет
особенно серьезная охрана, от  тайного  проникновения  могло  быть  больше
вреда, чем пользы. Поэтому решено было идти открыто.
     Они  прошли  мимо  механизмов,   напоминающих   нефтеперегонный   или
химический  завод,  с  большими  куполами  баков,  опутанных  клапанами  и
задвижками,   насосами,   компрессорами,   трубы   изгибались   во    всех
направлениях, проходя по пути через теплообменники. Над головой у них,  на
решетчатой платформе, открыв люк, двое возились с каким-то  оборудованием.
Один из них помахал им рукой, когда МакКейн и Скэнлон проходили под  ними.
Скэнлон махнул в ответ.
     На Земле  атмосфера,  почва  и  океаны  представляют  собой  огромные
резервуары, в которых распад мертвой материи и шлаков, выделение  газов  в
воздух, удаление  излишков  влаги  из  воздуха  в  виде  дождя  происходят
относительно медленно. Но даже медленные и не очень эффективные процессы в
планетарном масштабе к концу дня дают  достаточный  результат.  По  объему
"Валентина Терешкова"  не  могла  с  этим  даже  сравниться,  поэтому  для
осушения  атмосферы  там  требовались   автоматические   конденсаторы,   а
извлеченная вода поступала на промышленные нужды,  для  орошения  или  для
питья. Львиную долю испарений  составляли  испарения  растений  и  дыхание
животных, поэтому  осушительные  станции  были  установлены  в  агрозонах.
Крупномасштабная конденсация воды приводит к выделению большого количества
энергии, поэтому конденсаторы работали вместе с теплообменниками,  которые
уносили избыточное тепло и излучали его в космическое пространство. Отходы
разлагались в процессе влажного окисления, диоксид углерода возвращался  в
атмосферу, а твердые питательные вещества отфильтровывались и  добавлялись
в удобрения и животный корм. Русские очень  гордились  достижениями  своих
ученых, разработавших полный перерабатывающий цикл, благодаря которому  со
станции не нужно было вывозить никаких отбросов, и, следовательно, ввозить
дорогостоящие пополнения с Земли. Но с тех пор, конечно,  произошло  много
изменений. МакКейн даже не мог себе представить, что они рассказывают миру
сейчас.
     В конце перерабатывающего завода они уперлись  в  капитальную  стену,
которая поднималась вверх за пределы этого уровня, и, похоже, была  частью
основных конструкций. С одной стороны она уходила в сплетение  платформ  и
труб, шла прямо перед ними, а потом меняла курс  и  под  углом  скрывалась
среди опорных конструкций. МакКейн остановился, обменявшись  со  Скэнлоном
быстрыми взглядами. Стена проходила как раз там, где, судя по  официальным
схемам, должно было быть хранилище материальных ценностей.
     Но удивление МакКейна возрастало по  мере  того,  как  он  осматривал
стену.  Здесь  не  было  ничего  похожего  на   охранный   пост,   никаких
наблюдательных  систем,  он  не  мог  обнаружить  даже  намека  на  что-то
подобное. Они подошли к вентилю  на  трубе,  проходившей  сверху  вниз,  и
притворились, что осматривают его.  Пока  МакКейн  изучал  стену,  Скэнлон
записывал детали их маршрута, чтобы вернувшись, уточнить планы станции.
     Насколько  видел  МакКейн,  перед  ними   была   просто   стена.   Ее
единственной деталью была обычная маленькая незаметная дверь с номером 15.
Камуфляж, решил МакКейн. Настоящий ход к установке должен  быть  с  другой
стороны. Он покосился на Скэнлона и жестом показал на дверь.
     - Насколько я помню, твой босс приказал тебе совать  в  капканы  твою
дурную голову, не мою, - ответил Скэнлон.
     - Давай, ирландская задница.
     Они  подошли  к  двери.  Та  выглядела  совершенно  обычно,   никаких
подозрительных следов. Скэнлон сделал шаг вперед и  осторожно  потянул  за
ручку. Дверь открылась. Изнутри донеслись голоса  и  Скэнлон  с  МакКейном
инстинктивно отпрянули. Но голоса доносились  издали.  МакКейн  успокоенно
вздохнул и выглянул в дверь. То же сделал и Скэнлон. Они несколько  секунд
смотрели внутрь, потом растерянно посмотрели друг на друга. МакКейн шагнул
внутрь, Скэнлон следом. Они осмотрелись вокруг и обнаружили, что  стоят...
на складе материальных ценностей.
     Он  был  действительно  огромным  и  напомнил  МакКейну  об   больших
американских складах, по которым  можно  было  гулять  часами.  Они  вошли
внутрь через боковой вход. На стеллажах, разделенных  широкими  проходами,
лежали штабеля  стандартных  строительных  модулей,  использовавшихся  для
строительства помещений, общественных зданий,  заводов  и  лабораторий  по
всей станции: панели стен, плинтусы, панели крыш и потолка,  окна,  двери,
лестницы, перегородки. Здесь были  секция  труб,  электросекция,  кухонное
оборудование...
     - Мама родная, Разз был бы здесь в своей стихии, - прошептал Скэнлон.
     Мимо них проехал подъемник со штабелем металлических  листов.  Голос,
который они слышали, принадлежал человеку  с  накладной  в  руке,  который
стоял ярдах в десяти от них и перечислял список двум другим:
     - Десять тех, десять этих и двадцать фланцев два и  семь...  Нет,  не
этих. Да, правильно...
     Никто из них не обратил внимания на двух вновь прибывших.
     МакКейн со Скэнлоном медленно двинулись вдоль стеллажей.  Здесь  были
керамические кирпичи, плитки, блоки и опоры, металлические листы,  прутья,
полосы, кучи песка, стружек и гравия, бухты проволоки, бочки с краской. Ни
одного намека на мощный перестраиваемый лазер на свободных электронах.
     - Вы двое, что-то ищете? - спросил голос за спиной.
     Они  обернулись  и  увидели  широкоплечего   бородатого   мужчину   в
коричневом рабочем халате, стоящего на перекрестке двух проходов.
     - Э, мы просто смотрим, - ответил Скэнлон.
     - Из какой вы бригады?
     МакКейн вспомнил, что говорила  ему  Пола  относительно  гражданского
пополнения и решил блефовать.
     - Мы еще не в бригаде. Мы только что прилетели. Просто осматриваемся.
Тут все так необычно.
     - Ясно. Что ж, добро пожаловать. Посмотрите, если желаете.
     Мужчина повернулся и собрался было идти дальше, но МакКейн  остановил
его вопросом:
     - Минуточку?
     - Да?
     МакКейн указал на дальнюю стену склада,  противоположную  той,  через
которую они вошли.
     - А что находится там, за стеной? - Если верить  официальным  планам,
там находился зернообрабатывающий комплекс.
     - Там зернообрабатывающий комплекс, - ответил бородач.
     - Спасибо.
     Мужчина ушел дальше, а они продолжали пробираться вдоль склада, дошли
до конца, где асимметрично сходились  две  стены,  и  вышли  через  другую
дверь. Перейдя через коридор за дверью,  они  попали  в  большой  комплекс
зернохранилищ, соединенных вверху транспортерами.
     - А куда это мы попали? - спросил МакКейн у  одной  из  двух  женщин,
склонившихся неподалеку над панелью управления.
     - Это зернообрабатывающий комплекс номер три, - ответила та.
     - А наверху?
     - Гидропонные рециркуляторы и мельница.
     - А внизу?
     Женщина рассмеялась.
     - Вниз долго  идти.  Там  ничего  нет,  кроме  Луны,  Земли  или  еще
чего-нибудь  -  смотря  в  какую  сторону  повернуто   кольцо.   Вы   что,
заблудились?
     - Да, наверное... Мы новенькие. Спасибо вам.
     - По-моему, нам пора искать дорогу назад, - вмешался Скэнлон. - Здесь
больше нет ничего интересного.
     - Нет... - разочарованно согласился МакКейн. - Да, Кев, я думаю,  что
ты прав.



                                    42

     Сообщения накапливались, и постепенно все  до  одной  проверки  мест,
указанных Фоледой, давали тот же самый результат. Гоньяреш  не  увидел  на
оси ничего, напоминающего стартовые установки  для  автономных  модулей  с
ядерными  рентгеновскими  лазерами,  которые  описал  МакКейн,  Рашаззи  и
Сэрджент забрались туда, где под Ландау должен был быть алюминиевый  завод
и не нашли там и следа ядерного микроволнового  излучателя,  вместо  этого
они обнаружили плавильные печи для алюминия. МакКейн лично  удостоверился,
что глубоко под Новой Казанью нет туннелей  ускорителя  частиц,  и  другие
подтвердили это в двух других местах. Конечно, было неизбежно, что в таком
объеме, как "Терешкова", найдется еще много мест, до которых они так и  не
добрались и  полностью  поиск  был  бы  закончен  только  через  несколько
месяцев. Но  факт  оставался  фактом:  все  без  исключения  предположения
западной разведки пока оказались ложными.
     - Это ничего не говорит тебе об остальных подозрениях и  страхах,  от
которых вы страдали все эти годы? Я не имею в виду только вас  -  подобный
менталитет существует с обоих сторон. Но вся проблема  в  том,  что  миром
всегда управляли такие люди, которые им управляли. Раньше это было не  так
страшно, потому что они  всегда  могли  устроить  драчку  в  каком  нибудь
пустынном месте, и это оставалось их личным делом  и  делом  тех  идиотов,
которые шли за ними. Но ведь и это изменилось, когда мы,  -  говоря  "мы",
Пола имела в виду ученых вообще, - дали им знания, которые  подняли  их  в
воздух, и они принялись бомбить города. А сейчас все зашло  еще  дальше  и
это уже касается всех нас. Ты хотел сыграть  в  ученого  и  проверить  все
гипотезы. О'кей, ты их проверил. А теперь мы должны сказать людям, которые
принимают решения, сказать, что  мы  обнаружили.  У  нас  нет  выбора,  ни
морального, ни любого другого.
     Она отбросила прядь волос со лба, и  повернулась  к  Эрншоу,  который
бесстрастно стоял у другой стены Склепа, сложив на груди руки. Сейчас  они
были одни. Пола уже устала, ее голос звенел от волнения и раздражения.
     Эрншоу глубоко вздохнул и покачал головой.
     - Мне все это не нравится. Нет.
     Пола с изумлением посмотрела на него:
     - Да Господи, почему? Ты не сказал мне ни одной причины...
     - Я старше тебя по званию. Это значит, что мне не нужны причины.
     -  Эта  бездоказательная  вера...  Нет,  даже  не  это.  Перед  лицом
доказательств.
     - Назовем это осторожностью и неуверенностью.
     - Какая тут может быть неуверенность?  Ты  же  не  будешь  спорить  с
фактами? Почему вы всегда отрицаете очевидные факты, если они не совпадают
с вашими предубеждениями? Реальности  наплевать  на  любые  предубеждения.
Единственный путь научиться чему-то -  это  строить  свою  уверенность  на
фактах. А ты поступаешь наоборот,  судишь  по  своим  предубеждениям,  что
можно принять,  как  факт,  а  что  -  нет?  Это  называется  суеверием  и
предрассудками.
     - Это называется внутренним голосом.
     - Какая разница?
     Эрншоу  вздохнул  и  отвернулся.  Его  голос  колебался,  словно   он
сдерживал свое терпение только усилием воли.
     - А почему в своем весьма научном анализе ты забыла  о  вероятностях?
Здесь слишком много совпадений, и очень подозрительных...
     - Подозрительных, подозрительных. Ты опять за свое. Есть хоть что-то,
что не кажется тебе подозрительным?
     - И потом, мне не нравится передавать все открыто через русских.
     - У тебя сдвиг на русских. Только потому, что это место не похоже  на
русскую тюрьму в  твоем  представлении,  ты  считаешь,  что  это  какое-то
прикрытие. Тебе даже в голову не приходит, что ты мог ошибаться - что  все
твои идеи об их тюрьмах и обо всем остальном  устарели?  Может  быть,  они
действительно изменились, а такие, как ты, еще этого не сообразили?
     - Хорошая мысль, - согласился Эрншоу. - Но ведь и она может оказаться
неверной. Почему ты в этом так уверена?
     - Внутренний голос, - ледяным тоном ответила Пола и отвернулась.
     - По-моему, сейчас ты ошибаешься. Похоже, внутренний голос у  тебя  -
не самое сильное место. Что ты вообще знаешь об  Ольге,  кроме  того,  что
после допроса тебя немного подержали наедине, а она  прикинулась  подругой
как раз  в  тот  момент,  когда  тебе  просто  необходимо  было  с  кем-то
поговорить? Ты над этим не задумывалась?
     - Да все было вовсе не так. Это я позвала ее - там, в  госпитале.  До
этого я видела ее всего несколько секунд, мельком, случайно.
     - Случайно. А она чисто случайно шла по госпиталю.
     - О Господи Иисусе, ты опять начинаешь?
     - А теперь  слушай,  -  голос  МакКейна  зазвенел.  -  Я  никогда  не
сомневался в том, что ты умеешь делать то, что  умеешь.  И  ты  теперь  не
рассказывай, что делать мне. Это моя работа. Ясно?
     Пола уставилась на него:
     - Ясно. Но разве основная часть твоей работы - не сообщить нашим, что
ты нашел? Сюда прибывает много гражданских лиц, много детей, кучи земли  и
никакого оружия. Тебе не приходит в голову, что сообщить об этом - как раз
твоя работа?
     Эрншоу долго удерживал ее взгляд. Когда он снова заговорил, его голос
был нормальным:
     - А тебе не приходит в голову, что  кто-то  где-то  хочет,  чтобы  мы
думали именно так?


     МакКейну полагалось быть  на  работах  по  развозке  и  разбрасыванию
земли, но он воспользовался трюком Рашаззи со вставочками  в  браслетах  и
купил себе у двух азиатов и японца из блока А, русского и араба из блока Е
и финна из блока F достаточно свободного времени, чтобы  быть  практически
свободным от трудовой повинности. Кроме того, пришлось смазать и  Лученко,
чтобы он закрывал на это  глаза.  Остаток  дня  МакКейн  бродил  по  улице
Горького и по прогулочной площадке, вспоминая все  свои  впечатления,  все
странности, бросившиеся ему в глаза в Замке, пытаясь сложить  их  в  узор,
отличный от того, что уже сложился в его голове.
     В том, что говорила Пола, была одна правильная вещь: это место совсем
не похоже на ту русскую тюремную систему, о которой он слышал, и уж  вовсе
не в обычаях тоталитарных бюрократов. Слишком уж она свободная  и  легкая,
слишком   неограниченная:    заключенные    разных    национальностей    и
происхождений, осужденные по различным причинам,  свободно  смешивались  и
передвигались  внутри  Замка  с  минимальным   надзором.   Слишком   много
терпимости проявлялось к таким вещам,  как  алкоголь,  поедавшие  изоляцию
мышки Рашаззи, воровство и укрывательство. И эта система Биржи, на которой
процветает подкуп и коррупция - если бы за это взялись  серьезно,  то  уже
давно вывели бы. А совершенно нерусская система поощрения инициативы, а не
принуждения страхом... Пола думала, что это только знаки того, что русские
наконец-то зашагали в ногу со временем. У МакКейна  такой  уверенности  не
было.
     Естественно,  что  и  другие  должны  это  заметить.  Многие  из  его
сокамерников  считали,  что  это   объясняется   просто   бессмысленностью
поддержания земного уровня охраны в космической колонии; другим  казалось,
что это делается в целях  перевоспитания  и  образования,  а  сам  МакКейн
пришел к выводу, что русские  специально  насаждали  такие  мнения,  чтобы
скрыть  истинное  назначение  Замка,  который  он  назвал  "информационной
шахтой". И все это было устроено для того, чтобы поощрить  людей  свободно
смешиваться друг с другом, и, следовательно, говорить. Да и вокруг хватало
людей,  которым  было  о  чем  рассказать  -  и  русские   были   в   этом
заинтересованы.  Да,  конечно,   русские   устраивали   допросы,   обыски,
наказывали за нарушения, но со временем все это  стало  казаться  МакКейну
все более и более ненастоящим - ширмой, которая обманывает критический ум,
оправдывая его ожидания.
     Да, это очень умно, думал  МакКейн.  Все  устроено  с  двойным  дном.
Существуют очевидные причины данного порядка вещей, большинство додумалось
до них самостоятельно и гордятся этим, как они и должны. А  на  самом  дне
лежит истинная причина, до которой докапываются только некоторые, как  он.
И пользуясь этим преимуществом, он повернул русскую  тактику  против  них,
используя ту самую свободу, которую они ввели в систему,  и  устроил  свою
мини-шпионскую операцию. И перехитрил этих русских.
     Теперь МакКейн начал подозревать, что  все  это  время  тут  было  не
двойное, а тройное дно. И великого хитреца преспокойно провели за нос - по
сценарию.
     Те же факты, которые привели его к выводу  об  информационной  шахте,
прекрасно совпадали с предположением, что он все время именно так и должен
был  думать.  И  что  все,  что  он  предпринимал,   как   ему   казалось,
самостоятельно, было частью этого плана. Другими словами, он делал  именно
то, что хотели Советы. Теперь становилось понятным, и  почему  заключенные
внутри Замка могли найти все необходимое  для  побега,  и  почему  систему
безопасности можно было легко обойти,  и  почему  Пола  случайно  получила
доступ к связи с западной  разведкой,  все  становилось  понятным:  оружие
действительно существовало. Информация, которой снабжал  их  Фоледа,  была
неверной - результатом  организованной  в  течение  нескольких  лет  серии
утечек. Все было устроено специально, чтобы снабжать Запад  дезинформацией
из самого надежного источника - от  своих  собственных  людей  внутри,  от
агентов, которым доверяют. А настоящее оружие расположено в таких  местах,
куда МакКейн и его люди никогда не доберутся.
     МакКейн неожиданно остановился, уставившись в стену  площадки,  когда
перед ним открылись все последствия, вытекавшие из такого заключения. Если
Волшебник был двойным агентом и частью этого же плана, то файла "Апельсин"
никогда не существовало. Вся эта история была сфабрикована для того, чтобы
заставить американцев сделать как раз  то,  что  они  и  сделали:  послать
кого-то за этим файлом. Это объясняло их  с  Полой  арест.  Они  нигде  не
ошиблись. Просто Советы устроили это с самого начала, именно затем,  чтобы
арестовать американских  агентов,  которые  будут  посланы.  Вот  так  они
получили тот самый "внутренний источник",  которому  доверяет  Запад.  Это
была вовсе не информационная шахта, это была фабрика дезинформации.


     Он нашел Рашаззи.
     - Разз, тебе никогда не приходило  в  голову,  что  все,  что  мы  ни
делали, было кем-то задумано?
     За эти месяцы МакКейн заметил одну вещь - Рашаззи никогда  ничему  не
удивлялся.
     - Я слушаю, - ответил Рашаззи.
     МакКейн  кратко  изложил  ему  свои  последние  соображения.  Молодой
израильтянин внимательно слушал, не  перебивая,  время  от  времени  кивая
головой и поддакивая.
     - И только из-за вас двоих? - спросил он с сомнением,  когда  МакКейн
закончил.
     - Они устроили такую сложную операцию только из-за вас двоих?
     МакКейн потряс головой.
     - Я не говорил этого.  Я  думаю,  что  они  уже  давно  хватали  всех
подходящих кандидатов и сажали их в Замок  под  тем  или  иным  предлогом.
Питер Сэрджент, например, я уверен, что он из английской разведки. Даже ты
мог быть в этом списке. Прежде чем сделать  окончательный  выбор,  русские
многие месяцы приглядывались.
     - А это оружие, которое мы ищем - ты думаешь, что оно здесь, но в тех
местах, куда мы не заглядывали.
     - В тех местах, куда нас не подталкивали.  Нашим  подсовывали  ложную
информацию, чтобы мы искали не там.
     - А где нам искать теперь?
     - В тех местах, откуда нас уводили.
     - Например?
     - Например, под Замком. Для начала.
     Рашаззи нахмурился, пытаясь понять, к чему клонит МакКейн.
     - Объясни, - наконец не выдержал он.
     - Вспомни, девять недель назад, когда ты и я  нашли  путь,  под  В-3.
Уровнем ниже, на машинной палубе, панели пола были приварены, но мы  могли
их вырезать той штукой, что ты придумал. И как раз на тот случай, чтобы мы
не выкинули ничего подобного, там был еще и  простой  путь  вниз  -  через
плафон в  потолке,  и  мы  им  воспользовались.  В  начале  мы  собирались
спуститься вниз. Но пол насосного отсека у нас под ногами был приварен,  и
не точечной, а дуговой сваркой. Так? И вот почему в этот момент мы  начали
двигаться по сторонам. Это не говорит  тебе  о  том,  что  нас  специально
уводили в этом направлении? А как ты думаешь, что мы найдем, если вернемся
и попытаемся спускаться дальше, прямо вниз?
     - Но... ты хочешь сказать, что все это время  мы  должны  были  найти
именно этот путь из В-3? Это же значит, что русские все знают  и  о  нашем
Склепе?
     - Или что-то вроде этого, - МакКейн кивнул. - Конечно. Именно так я и
думаю. Для их плана это было весьма существенно. Без многого оборудования,
которое, как нам казалось, мы достали секретно, мы бы не смогли  выбраться
наружу. И это объясняет, почему они посадили вместе с нами ученых, как  ты
и Альбрехт. Чтобы это  выглядело  естественно,  нужно  приложить  реальные
усилия.
     Рашаззи обхватил ладонью подбородок, пытаясь привыкнуть к неожиданным
выводам. Он потрясенно покачал головой. МакКейн выжидающе смотрел на него.
     - Так что ты думаешь, мы сможем пробиться через пол насосного  отсека
вниз?
     - А позволят нам это сделать? Исходя из того, что ты  говорил,  разве
там все - Склеп, все остальное - не находится под наблюдением? Да, я знаю,
мы много раз проверяли там все и ничего не нашли, но все-таки...
     - Я думаю, что там ничего и нет. Если бы там были клопы и  мы  бы  их
нашли, то все их усилия пошли бы прахом. Так что вряд ли русские стали  бы
так рисковать.
     - Ты хочешь сказать, что они надеются на стукачей, информаторов?
     - Именно.
     Рашаззи покосился на МакКейна.
     - Есть догадки?
     - Любой из комитета побега, например.  Я  никогда  не  доверял  этому
индийцу, Чаккатару. Потом наши... Кто знает?
     - С Альбрехтом все в порядке, - возразил Рашаззи.
     - И я так думаю. О'кей, так как насчет пола? Будем считать,  что  кто
бы там не находился, они вряд ли будут ожидать гостей с этой стороны.
     Рашаззи долго не отвечал.
     -  С  низкооборотной  дрелью  и  обильной  смазкой  мы  сможем   тихо
просверлить  там  отверстие,  не  привлекая  особого  внимания.  Затем   в
отверстие можно провести волоконный световод и посмотреть, что там вокруг.
У нас сейчас хороший выбор инструментов. Единственное  ограничение,  когда
мы будем  резать  отверстие  размером  с  человека  -  это  время.  Нельзя
поднимать много шума. Но это будет зависеть от того, что мы там найдем.
     - Тогда давай приступим сейчас же.
     Рашаззи кивнул.
     - С этим - как с геометрическими аномалиями, держим при себе?
     - Абсолютно, - одобрительно кивнул МакКейн. - И еще одно.  Ясно,  что
мы не можем доверять любому методу связи, который идет через русских.  Это
значит, нам нужен лазер. Как он продвигается? Пола закончила с питанием?
     - Да, почти.
     - Вы с Альбрехтом можете сделать остальное?
     - Думаю, да.
     - Отлично. Я хочу, чтобы он работал как можно скорее.



                                    43

     Было позднее утро. На поверхности, в домике 8, Эбан Истамел  соединил
выход с кассетника к проводу, свисавшему с вентиляционной  решетки,  чтобы
до чужих ушей не дошли нежелательные разговоры: там был скрытый  микрофон.
Двое других обитателей хижины были на работах в Тургеневе и  на  одной  из
агрокультурных станций, а третий ушел в библиотеку в  Блоке  Обслуживания.
Пола устало смотрела через стол, на микросхему, которую держала на  ладони
Ольга.
     Голос Ольги был просящим, но твердым.
     - У нас мало времени, Пола. Автобус скоро уходит, и я должна  быть  в
Тургеневе до самого конца дня. Судя по тому, что ты  рассказала,  ситуация
должна быть серьезной. Никто не будет винить тебя,  если  ты  возьмешь  на
себя инициативу. Я сама загрузила сообщение, которое ты составляла сегодня
утром. Оно уже здесь, готовое к отправке.
     Она указала на листок бумаги  под  локтем  Полы.  Сообщение,  которое
записала Ольга, начиналось как обычно: ВОРОТИЛА/ ОТ ПАНГОЛИНА/ , но  после
обоих дробей были пробелы. В тексте перечислялись установки  рентгеновских
модулей  на  оси,  лазер  на  Агрокультурной  станции   3,   микроволновый
излучатель в Ландау и другие установки, которые Фоледа перечислял в  своем
сообщении для Пономаря. Рядом с каждым пунктом стояло описание  того,  что
там  находилось  на   самом   деле   и   краткое   заключение:   РЕЗУЛЬТАТ
ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ. РЕЗУЛЬТАТ ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ... РЕЗУЛЬТАТ ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ.
     - Все, что теперь нужно - это твой код окончания  к  "Луна"  и  новый
инициализатор, - настаивала Ольга.
     "Луна" был инициализатор Фоледы для прошлого сообщения.
     Пола поднялась и подошла к окну. Польский историк из домика  напротив
опять возился в палисадничке со своими  помидорами.  Пола  обхватила  себя
руками, как будто было холодно. Эта сцена  уже  повторялась  вчера,  перед
тем, как Ольга уехала в Тургенев. И хотя Пола была все так  же  уверена  в
той позиции, которую она занимала в споре с Эрншоу, ее злость улетучилась.
Теперь она чувствовала себя просто уставшей.
     - Если информация  подлинная,  то  какой  вред  будет  в  том,  чтобы
успокоить наконец подозрения Запада? - спросил Истамел  из  душа,  где  он
скрючился на полу, внимательно  прислушиваясь.  -  Ведь  они  всегда  всем
рассказывали о том, какие русские неизлечимо  подозрительные.  Не  поймите
меня превратно, у меня нет  причины  испытывать  к  русским  особо  теплые
чувства. Но  я  всегда  говорил,  что  американская  пропаганда  раздувает
некоторые вещи ничуть не меньше. В этом они ничуть не лучше остальных.  Но
у них просто такая работа, и на какой стороне они - разницы не играет.
     Ольга сказала Истамелу только то, что они могут тайно  связываться  с
одной из американских разведслужб, не объясняя, как. Пола  чувствовала  бы
себя  спокойнее,  если  бы  она  вообще  ничего  не  говорила,  но   Ольга
рассматривала все это  дело  достаточно  серьезно,  чтобы  спрашивать  его
советов. Поле было не совсем понятно,  что  заставляло  Ольгу  так  ценить
советы турка - но в Замке не задают ненужных вопросов. Кроме того, у Ольги
должны были быть причины считать его надежным,  ведь  речь  шла  и  об  ее
собственном канале связи.
     - Послушай, мне кажется, ты не вполне понимаешь, - снова начала Пола.
- Мое личное мнение и мои возможности в этом задании - это разные вещи.  Я
не занимаюсь разведывательной  работой.  Я  ученый.  Я  занималась  только
техническим обеспечением.
     - Но все равно, ты  же  на  разведывательном  задании,  -  настаивала
Ольга. - Разве не твой долг сообщить домой обо всем, что ты знаешь?
     Пола глубоко вздохнула.
     - Мне не хочется решать что-то самой. Почему мы не можем поднять сюда
Эрншоу? Может быть, если бы вы вдвоем поговорили  бы  с  ним,  он  бы  все
понял. Может быть, попробуем?
     - Склеп отрезан, - напомнил Истамел. - Мы не можем привести его сюда.
     - Там до сих пор ремонт в шахте?
     - Это еще хуже, чем было утром. Они разобрали полстены, всюду кабеля.
Это может затянуться на несколько дней.
     - А есть ли у тебя дни? - продолжила Ольга.  -  Вспомни,  каким  было
последнее послание Воротилы. Мы не знаем, что может  там  происходить,  но
там может быть и критическая ситуация, а ее решение зависит от  того,  что
мы знаем. Никто не скажет тебе и слова, если ты своими действиями поможешь
предотвратить войну.
     - Да, это может предотвратить войну, - повторил Истамел, мрачно кивая
с таким видом, как будто эта мысль только  что  пришла  ему  в  голову.  -
Война, которая затронет любого жителя планеты, где бы они не находились, и
на чьей стороне, и даже если они вообще ни на чьей стороне. Возможно,  это
именно та  ситуация,  когда  нельзя  позволить  себе  удовольствие  думать
по-американски. Вы должны думать просто, как часть  всего  человечества  -
общества без границ, общества, для которого важно лишь одно - истина.
     - Думать, как ученый! - подхватила Ольга.
     Последовало долгое молчание. Пола продолжала  смотреть  в  окно.  Вид
снаружи не изменился, и не изменится. Не изменится и  вопрос,  на  который
она должна ответить. Это решение должно быть принято, и от этого не  уйти.
Она повернулась. Ольга и Истамел молча ждали, она у  стола,  он  в  дверях
душа. Пола помолчала еще секунду, но капитуляция уже была  написана  в  ее
глазах. Она подошла к столу, посмотрела на Ольгу и кивнула.
     - Окончание к "Луна" - "Парк".
     Ольга нагнулась над столом  и  вписала  это  слово  в  первый  пробел
сообщения. Потом подняла голову:
     - А новый инициализатор?
     Наступило  молчание.  Ольга  и  Эбан  замерли  на  несколько  секунд,
показавшихся Поле часами. За  окном  раздался  женский  голос,  она  звала
кого-то.
     - "Теле", - ответила Пола.


     Они вырезали в  стальной  панели  отверстие  по  маленьким  дырочкам,
которые насверлил Рашаззи, в квадрате между ребрами жесткости.  Под  полом
было небольшое пространство, один-два фута глубиной. МакКейн сидел у  края
выреза и наблюдал, как  Рашаззи  проталкивает  в  отверстие,  которое  они
просверлили в потолке нижнего уровня, волоконный световод на держателе  из
жесткой проволоки. Рашаззи посмотрел в окуляр,  присоединенный  к  другому
концу кабеля, а через несколько секунд стал поворачивать объектив  кругом,
чтобы получить круговой обзор.
     - Что-нибудь видишь?
     - Ничего. Там темно, - Рашаззи уступил место МакКейну. Тот  скрючился
и приник к окуляру. Полная темнота. МакКейн вытащил световод,  поднял  его
над головой и снова заглянул в окуляр. В поле зрения поплыли размытые,  но
вполне различимые формы, свет и тени от лампы, которую Рашаззи повесил над
головой. Световод работал.
     - Мы можем просверлить  вторую  дыру  и  спустить  туда  лампочку,  -
предложил Рашаззи.
     - Мы можем так возиться целую неделю.
     - Ты хочешь спуститься туда?
     - Там, похоже, как вымерло, Разз. Черт, мы и так  уже  далеко  зашли.
Конечно, спускаемся.
     Рашаззи измерил толщину панели и выбрал такое полотно, которая по его
мнению, будет меньше всего шуметь. Он  вставил  ее  в  станок  и  принялся
резать от отверстия,  двумя  руками,  медленными  плавными  движениями.  В
Склепе они экспериментировали с электрофрезой, но она очень шумела.  Через
несколько минут МакКейн сменил его.
     - Я кое о чем думаю, - окликнул его Рашаззи, немного понаблюдав,  как
он пилит.
     - Удивил. Ты всегда о чем-то думаешь.
     - О лазере.
     - А что с ним?
     Рашаззи нагнулся и подсветил МакКейну лампой.
     - Ты не доверяешь тому каналу связи, который есть  у  них  наверху...
потому что он проходит через русских посредников.
     - Правильно.
     - Только потому, что они русские? Тот факт, что  они  диссиденты,  не
имеет никакого значения?
     - Я не знаю этого. Мне об этом сказали - из вторых рук,  из  третьих,
из черт знает каких. Ты веришь всему, что говорят на станции?
     - Ты думаешь, КГБ может перехватывать передачи?
     - Скажем так, если я об этом узнаю, то особо не удивлюсь.
     Рашаззи потер кончик носа пальцем, словно думая, как  вернее  сказать
то, что у него на уме. Наконец он начал:
     - Но с лазером у тебя выйдет не лучше, даже  если  ты  будешь  связан
непосредственно с американской сетью  связи.  Тебе  придется  использовать
существующие каналы, чтобы предупредить их,  за  какой  частотой  следить,
каким ты будешь передавать кодом и так  далее.  Если  и  КГБ  получит  эту
информацию, они ведь смогут перехватывать все, что ты будешь передавать по
лазеру, так же легко. Ты ничего не выиграешь.
     МакКейн уселся и передал ножовку Рашаззи.
     - Верно, - согласился он.
     - Но ты и сам об этом уже думал.
     - Да, думал.
     Рашаззи нахмурился.
     - Тогда какой в нем толк?
     - Камуфляж, - ответил МакКейн. - Если у нас есть информаторы, то я не
хочу, чтобы они узнали, что мы  отказались  от  лазера.  Это  выдаст  наши
подозрения. Кроме того, тут  замешан  и  мой  партнер  сверху,  а  мне  не
нравятся люди вокруг нее. От них несет фальшивкой. Я не хочу, чтобы у  нее
создалось впечатление, что здесь что-то изменилось. Мы  будем  работать  с
лазером, как и запланировано.
     Рашаззи кивнул, словно говоря, что в  этом  есть  смысл,  и  принялся
резать дальше.
     Когда панель была целиком вырезана, они подняли ее наверх и  отложили
в сторону. Но в лучи их фонариков внизу не  попало  ничего  значительного.
Это было большое открытое пространство. МакКейн  опустил  вниз  веревку  с
грузиком, которая опустилась футов на десять. Он спустил в отверстие ноги,
и перехватывая веревку руками, спустился вниз. Рашаззи соскочил следом.
     Это было не машинное отделение. Они были в большой длинной  и  пустой
комнате, без всякой мебели,  с  голыми  стенами.  Но  странно,  когда  они
осветили ее, в ней появилось что-то знакомое. Они были  рядом  с  торцевой
стеной комнаты и в стене была дверь. Рашаззи направил луч вдоль комнаты  и
осветил очертания второй двери в другом торце. И тут МакКейн понял, почему
она выглядела знакомой: это была обыкновенная  камера  из  Замка,  той  же
формы и размера, только без коек, не разделенная на секции.  Рашаззи  тоже
заметил это. Он, колеблясь, подошел к двери, но  сигнала  от  браслета  не
последовало. Он попробовал включить свет, но безрезультатно. Тогда Рашаззи
толкнул дверь. Она открылась и они вышли наружу.
     Теперь  они  смотрели  с  длинного  решетчатого  балкона  в   широкое
пространство впереди. Слева была такая же дверь, как та,  из  которой  они
вышли, справа тоже. Двигаясь вдоль балкона, они увидели  целый  ряд  таких
дверей.
     - Мы не найдем здесь никакого оружия, Разз, - прошептал МакКейн.
     - Я знаю.
     - Ты понял, что это?
     - Да. Но почему он здесь?
     - Не знаю. Они что, собираются превратить всю станцию в тюрьму?
     Да, они  находились  в  стандартном  камерном  блоке  из  Замка.  Они
спустились в  него  через  потолок  одной  из  камер  верхнего  уровня,  и
сориентировавшись, где находится  лестница,  спустились  вниз.  На  другой
стороне блока те же два уровня камер, пустые  и  молчащие.  Они  прошли  к
концу площадки блока,  но  вместо  решетки  обнаружили  сплошную  стену  с
обычными двойными  дверями.  МакКейн  попытался  открыть  одну  половинку,
приоткрыл ее на дюйм и тут же схватил Рашаззи за плечо, чтобы тот сохранял
молчание. Снаружи был свет, послышались голоса. Они приблизились к  щелке,
чтобы посмотреть наружу.
     Снаружи был широкий проезд, наподобие улицы Горького. План был тот же
самый, и дальше на углу были еще одни двери, как раз там, где  должен  был
располагаться следующий блок. Они,  похоже,  вышли  на  следующий  уровень
Замка, о котором даже не подозревали, уровень ниже основного комплекса,  и
не во всем похожий на исправительное заведение.  Это  больше  походило  на
обычный жилой комплекс. Большие двойные двери, которые  они  видели,  были
широко открыты, а внутри - на площадке блока бригада разгружала  мебель  с
грузовичка. Что бы здесь ни было, но это место определенно готовилось  для
заселения. Неожиданно МакКейн вспомнил кровати, которые  он  со  Скэнлоном
делали, когда работали в слесарной мастерской в Центре.
     - И что ты об этом думаешь? - шепнул Рашаззи.
     МакКейн еще раз заглянул в щелку и покачал головой.
     - Я не знаю, что думать. Но похоже, что они ждут гостей. Это  значит,
что следующий блок будет наш. Нам придется заделывать отверстие в потолке.
     - Нет проблем. Я его так сделаю, что  обнаружат,  только  если  будут
специально искать.
     - А пока мы здесь, я хочу снять план, - прошептал МакКейн. - И  когда
мы будем резать еще один проход вниз, не  здесь,  а  где-нибудь  в  другом
месте, я хочу быть уверенным, что мы не попадем кому-то в потолок.
     - Один из обслуживающих туннелей, может быть... или сквозь склад?
     - Да.
     МакКейн закрыл дверь и повернулся к Рашаззи.
     - Это будет просто,  -  согласился  Рашаззи.  -  Но  зачем?  Чего  ты
добьешься, проникнув сюда?
     - Похоже, что здесь будут помещать гражданских. Другими словами,  это
место будет соединяться со всей остальной колонией.
     - Ну да. Грузовик как-то сюда попал.
     МакКейн кивнул.
     - Вот именно. И если мы должны  были  выйти  наружу,  чтобы  собирать
ложную информацию об этих системах оружия, то  русские  знают  и  о  нашем
выходе из Замка по системе перевозки.
     Он показал большим пальцем через плечо на дверь.
     -  Так  вот,  может  быть,  это  будет  выход,  о  котором   они   не
догадываются.



                                    44

     Заместитель директора РУМО очень редко принимал участие в  заседаниях
национального совета безопасности,  обычно  проходивших  в  Вашингтоне,  в
старом здании управления. Как, впрочем, и директор РУМО, потому что обычно
все вопросы разведки освещал директор ЦРУ, который и представлял новости и
рекомендации всех отделов. Но на это заседание Бордена  все-таки  вызвали,
потому что вопрос связи с "Терешковой" был слишком важным. А Борден привез
с собой Фоледу, чтобы тот сам высказал  свои  сомнения.  Про  себя  Фоледа
подумал, что уход Бордена в сторону ничем не обоснован, учитывая  то,  как
Фоледа поддерживал его раньше - но таковы уж  эти  политики.  А  со  своей
стороны он решил, что ситуация позволяет ему  высказать  свое  мнение,  не
делая скидок на чью-то чувствительность.
     Президент Уоррен Остин указал на рапорт с подколотыми сообщениями  по
линии Пьедестал-Подсолнух, лежащий перед ним  на  столе.  Это  было  новое
кодовое обозначение цепочки связи от Фоледы, через Таксиста  до  советской
космической станции.
     - И что, сюда входят все наши данные о системах оружия, которые  были
получены? От Волшебника и остальных?
     - Основные, те, которые мы указали, - ответил Борден. - И по всем  из
них наши люди получили отрицательный результат. То, что они обнаружили, во
всех случаях точно соответствует опубликованной советской информации.
     - Мда, если это попадет в  печать,  мы  опять  будем  выглядеть,  как
идиоты, - проворчал президент. Борден заерзал в кресле. Да,  сегодня  РУМО
снова не будет фаворитом президента.
     На  дальнем  конце  стола   поднял   голову   председатель   комитета
начальников штабов, генерал Томас Снелл.
     - Один вопрос. Наверное мы знаем только одно  -  что  эта  информация
поступает в нашу сеть от Таксиста из Сибири. А  насколько  мы  можем  быть
уверены в  том,  что  он  действительно  получает  ее  оттуда,  откуда  он
утверждает? Не  может  ли  быть  так,  что  русские  управляют  всей  этой
операцией?
     - По кодам подтверждения мы знаем, что информация  исходит  от  наших
агентов.
     - Да, но и раньше бывало, что агентов перевербовывали.
     - Действительно, - согласился Фрэнк Коллинз, директор ЦРУ. - Но кроме
этого,  АНБ  перехватывает  передачи   по   линии   Синька-Типи,   которые
соответствуют  каждому  из  сообщений  Подсолнух.  Так  что  у  нас   есть
подтверждение, что передачи идут с Русалки.
     Собственно говоря,  им  больше  не  было  необходимости  в  передачах
Таксиста из Сибири, поскольку АНБ могло перехватывать  сигналы,  идущие  к
нему с Русалки, еще до того, как он переправит их на Запад.  Но  открывать
это Таксисту не стоило.
     Президент, а за ним и все остальные посмотрели на Фоледу с выражением
ну-давай-послушаем-что-ты-там-скажешь? Борден просто опустил глаза.
     Фоледа ответил президенту прямым взглядом.
     - Я не доверяю  передачам  Подсолнух.  Наш  агент,  ведущий  операцию
Пьедестал, носит кодовое имя  Пономарь.  Пономарь  -  опытный  оперативный
работник, которого я лично знаю многие годы, его суждениям  я  доверяю,  и
его надежность я не ставлю под сомнение. Но  все  сообщения  от  Пономаря,
которые мы получили, нейтральны и  не  относятся  ни  к  каким  конкретным
объектам.  Сообщения,  касающиеся   оружия,   исходят   от   Панголины   -
технического помощника, работающего на наш отдел  постольку  поскольку.  Я
предлагаю считать все материалы Подсолнух,  не  заверенные  Пономарем,  не
заслуживающим доверия.
     Это было из ряда вон выходящим. Борден тяжело вздохнул.
     Министр обороны Роберт Уль поднял руку.
     - Мы должны принять во внимание... они там находятся в тюрьме.  Я  не
знаю, что там за  условия,  но  не  кажется  ли  разумным  допустить,  что
Пономарь не всегда может  выходить  на  связь  лично.  У  них  может  быть
достаточно проблем, даже чтобы связаться друг с другом. И вполне возможно,
Панголина делает все, что только возможно в этих обстоятельствах.
     Коллинз пожал плечами.
     - В это можно поверить.
     Сидящий рядом с ним госсекретарь Майерс кивнул в знак согласия.
     - Предложение отклонено, - решил президент. Он  потянулся  к  лежащей
перед ним папке.
     - Я еще не кончил, господин президент, - снова заговорил Фоледа.
     - Заткнись, Берн, -  зашипел  Борден.  -  Это  заседание  СНБ,  здесь
существует определенный протокол...
     - Можешь мне этого не объяснять, - шепнул Фоледа в ответ.  -  Я  ведь
здесь именно поэтому.
     - Да, продолжайте, мистер Фоледа, - вмешался президент.
     - Из многочисленных источников мы продолжаем  получать  сообщения  об
угрожающем развитии событий в  странах  советского  блока.  В  море  вышло
беспрецедентное количество боевых кораблей.  На  всех  диапазонах  военные
линии связи перегружены, - Фоледа указал на папку. -  Вчера  пришло  новое
сообщение - месяц назад советские консервные заводы перешли на трехсменный
график. Все это можно  истолковать,  как  враждебные  намерения.  В  такой
обстановке  мы  не  можем  отбрасывать  сомнений  относительно  надежности
материалов Подсолнух. Я повторяю мое предыдущее предложение. Кроме того, я
рекомендую,  чтобы  мы  объявили  в  вооруженных  силах  состояние  боевой
готовности до тех пор, пока Русалка не  будет  открыта  для  международной
инспекции и проверена.
     Госсекретарь закачался в своем кресле, непрерывно  перебирая  лежащие
перед ним бумаги.
     Послушайте, мы понимаем, что подозрительность - это ваша  задача,  но
на этот раз, мне кажется, это заходит слишком далеко. В течение многих лет
мы ждали такого прорыва, чтобы ослабить напряженность. И я готов  спорить,
что такой момент наступает. Я думаю, что мы не должны упускать его.
     Интересно, что его слова были обращены к Бордену, а не к Фоледе.
     Генерал Снелл с сомнением потирал подбородок.
     - Не знаю, не знаю... Может быть, в этом что-то есть...
     - Мы уже говорили об этом, - министр обороны кивнул в сторону Фоледы.
- Да, я согласен с мистером Фоледой: в нормальных условиях все, о  чем  он
еще раз напомнил нам, могло бы стать основой для беспокойства - серьезного
беспокойства. Но  существует  один  факт,  который  перевешивает  все  эти
соображения:  практически  все  советское  руководство  -  вся   советская
верхушка,  включая  генерального  секретаря  партии,  председателя  Совета
Министров, председателя КГБ и военных руководителей, или уже  на  станции,
или будут там в течение ближайших дней.  Мы  должны  спросить  себя,  кто,
находясь в здравом уме, будет сосредоточивать  мозг  всего  государства  в
канун предполагаемого конфликта? Да еще  на  боевой  космической  станции,
которая  станет  мишенью  номер  один?  Конечно  же,   нет.   Это   просто
бессмысленно. Может быть, более верным объяснением будет то, что раз уж  у
русских в этом году не будет военного парада, они решили устроить маневры.
     Шла первая неделя ноября, и русское  телевидение  уже  передавало  на
весь мир  прямые  репортажи  о  первых  группах  советских  руководителей,
прибывающих на "Терешкову". Другие корабли были уже в пути,  а  остальные,
включая и космический корабль ООН с западными  делегациями,  отправятся  с
околоземной орбиты через несколько дней. Как заметил министр обороны,  все
они будут очень уязвимы в случае конфликта.
     Те факторы, которые превратили "Терешкову" в  практически  неуязвимую
платформу,  вовсе  не  делали  ее  надежным  убежищем  для  людей.   Чтобы
достаточно эффективно обезвредить ее оружие, орбитальные лазеры и  лучевое
оружие Запада должно было сбить его одновременно, с первого выстрела. Если
все предположения насчет "Терешковой" были реальностью,  то  мгновенный  и
разрушительный ответ не заставил бы себя ждать, и второй удар нанести было
бы невозможно. И  даже  такой  первый  удар  для  Запада  был  невозможен:
западное оружие было предназначено для точных точечных ударов, и  не  зная
точных  мест  расположения  оружия,  у  него  не  было  шансов   протянуть
достаточно  долго,  чтобы  обнаружить  несколько   компактных   и   хорошо
защищенных точек в конструкции размером в несколько миль.
     Но  для  людей,  которые  будут  находиться  на  борту  "Терешковой",
результат будет другим. Одновременный залп всего западного лучевого оружия
сможет пробить достаточно большую площадь относительно  тонкой  обшивки  и
весь воздух  вырвется  наружу  в  течение  нескольких  секунд.  Даже  если
операторы  систем  вооружения  уцелеют,   сидя   в   укрепленных   пунктах
управления, то шансы уцелеть для тех, кто будет находиться в других частях
станции, будут призрачными. Вот поэтому единодушно было  принято  решение,
оставившее Фоледу в одиночестве. Если бы в том, что он  говорил,  была  бы
хоть доля правды, то Советы ни за что бы не действовали так.
     На большом экране  в  конце  комнаты  советский  председатель  Совета
Министров, с венком цветом на шее, обращался  к  народу,  собравшемуся  на
главной  площади  Тургенева,  минуту  спустя  после   того,   как   он   с
сопровождающими спустились из стыковочных отсеков на оси вниз,  в  кольцо.
Это был фрагмент записи последней советской  программы  новостей,  которую
собравшиеся смотрели перед этим и не стали  выключать.  За  спинами  людей
видны были кусочки завораживающей архитектуры, Изумрудного  города  внутри
"Терешковой", а над головами - странное изогнутое небо и вытянутые солнца.
     Фоледа откинулся на спинку и показал рукой на экран.
     - А вы просто представьте себе, - начал он, - что то, что мы  видели,
вообще не происходит. Есть разница?
     Президент потряс головой, потирая переносицу.
     - Что вы хотите сказать - не происходит? Я не вполне понимаю,  мистер
Фоледа.
     - Конечно, это происходит, - проворчал госсекретарь. - Я уже  начинаю
удивляться, ведь это действительно происходит.
     - Мы знаем,  что  передачи  идут  из  советской  службы  новостей,  -
продолжал Фоледа. Но  откуда  мы  знаем,  что  эти  события,  которые  нам
показывают, происходят именно сейчас - и именно внутри Русалки?
     - НАСА перехватывает телепередачу с Русалки независимо  от  советской
телесети, - ответил Коллинз. - Так  что  относительно  источника  сомнений
нет, если это то, что ты имел в виду.
     - Посмотрите на экран, - добавил госсекретарь. - Вы  же  видите,  где
это происходит.
     - Это только доказывает, что  сигнал  идет  с  Русалки,  -  настаивал
Фоледа. - И я сомневался вовсе не в этом.  Я  хочу  сказать  -  откуда  мы
знаем, что то, что нам показывают, действительно  происходит  там  наверху
сейчас?
     Он оглядел собравшихся. Кажется,  понимали  его  не  все.  Он  набрал
полную грудь воздуха.
     - Откуда мы знаем, что это не запись, сделанная месяц назад - что они
передают не запись, вроде той, что мы смотрим сейчас?
     -  Но  ведь  туда  прибывают  корабли...  -  начал  госсекретарь,  но
сообразил, что это не говорит о  многом.  Остальные  тоже  поняли  это,  и
Фоледа не стал говорить об очевидном.
     - Но это смешно, - возразил министр обороны, выпрямившись в кресле.
     Коллинз посмотрел на Фоледу, поморщился, и опять отвел взгляд. Борден
сидел в полоборота к нему, глядя на него  так,  словно  у  Фоледы  выросла
вторая голова. А президент -  президент  искал  взглядом,  кто  же  сможет
ответить. Кажется, все считали  идею  сумасшедшей,  но  никто  не  решался
сказать этого первым.
     - Ну? - вызывающе спросил Фоледа. - Да, согласен, я подозрителен,  но
это моя работа. За это мне платят деньги. Моя работа - подозревать худшее.
Я так и делаю. Теперь скажите мне, что я неправ.
     Госсекретарь развел руками. - Есть  вещи,  которые  не  всегда  можно
доказать. Что-то приходится принимать на веру и надеяться,  что  это  так.
Возможно, что в этой комнате находится шпион КГБ. Мы не знаем,  правда  ли
это. Нам остается  только  надеяться,  что  это  не  так.  Если  мы  будем
дожидаться, пока все не будет доказано,  мы  ничего  не  сделаем.  Что  за
генерал сказал - если будешь ждать всю необходимую информацию, ты  обречен
на опоздание?
     - Не знаю,  не  знаю,  Джо,  -  генерал  Снелл  откинулся  в  кресле,
задумчиво теребя подбородок. - Может быть, мы сможем  убедиться,  что  эти
русские действительно находятся там, где они утверждают.
     - Как? - спросил президент.
     - У нас там наверху сейчас есть агенты. И мы можем с ними  связаться.
Нам не нужно надеяться на то, что говорят советские новости. Мы ведь можем
спросить наших людей, видят ли они своими глазами  то,  что  мы  видим  по
телевизору. Если они скажут -  да,  то  для  меня  это  будет  достаточным
подтверждением.
     Головы опять повернулись к Фоледе. Фоледа заморгал. Про себя  он  уже
настолько  не  доверял  линии  связи   Подсолнух,   что   возможность   ее
использования для этого не пришла ему в голову. Необученный агент, который
не  смог  найти  оружие  там,  наверху  -  это   одно   дело.   Негативное
свидетельство всегда можно оспорить. Но подтверждение того, что  он  видит
собственными глазами - это положительное свидетельство, а  это  -  большая
разница.
     - Что вы скажете, мистер Фоледа? - настаивал президент. - Вы выражали
открытый скептицизм относительно линии Подсолнух. Но если мы воспользуемся
предложением генерала Снелла и получим подтверждение от наших  собственных
агентов там наверху, это вас удовлетворит?
     Брови Фоледы сомкнулись. Он не доверял Советам ни на грош, и  ему  не
нравилось, с какой охотой Запад - и США в частности - пляшут под советскую
дудку. Но это уже были чистой воды предрассудки, которые сейчас необходимо
было отбросить. Он поднял голову и кивнул.
     - Да, господин  президент.  Я  думаю,  это  изменит  всю  картину,  -
неохотно согласился он.



                                    45

     На большом экране, висевшем на  стене  в  графической  лаборатории  в
Тургеневе, все еще выводился цикл обмена газов между  бактериями  почвы  и
атмосферой. Но Пола с  Ольгой  были  заняты  другим,  маленьким  дисплеем,
который стоял на столе перед ними. По местному  каналу  показывали  толпу,
собравшуюся на площади у здания. Второй транспортный корабль с  советскими
и партийными официальными лицами причалил  к  оси  за  двадцать  минут  до
этого,  и  их  выход  из  лифта  спицы  ожидался  в  любое  время.   Среди
привилегированных заключенных Замка тоже царило волнение. Ходили  слухи  о
крупных амнистиях по случаю праздника 7 Ноября, и во всех домиках  гадали,
кого же выберут.
     - Но почему? - снова спросила Ольга. Она покачала головой,  отошла  к
стеллажу у стены и опять стала рассматривать последний запрос от Воротилы.
     - Они же могут  принимать  это  по  телеканалу,  они  же  видят,  что
прибывают очень важные люди. Почему они просят от  тебя  подтверждения?  И
какая разница, подтвердишь ты или нет?
     - Странно... - согласилась Пола отсутствующим тоном, глядя в экран  и
не видя его. Некоторое время назад они обнаружили, что  как  часть  Отдела
Окружающей Среды, обычной гражданской зоны, лаборатория не прослушивается,
и здесь можно свободно разговаривать.
     Ольга вернулась, став за спинкой стула.
     - А почему американцы могут в этом сомневаться? Они что, думают,  что
им показывают запись или что-то вроде  этого?  Может  быть,  они  все  еще
считают станцию боевой платформой?
     Она забарабанила пальцами по губам.
     -  Может  быть,  они  боятся,  что  русские  собираются  похитить  их
делегацию, которая летит сюда? Ты же их лучше знаешь. Им  может  прийти  в
голову что-то подобное?
     Пола не отвечала. Ольга, не дождавшись ответа, посмотрела на нее:
     - О чем ты думаешь?
     Пола медленно развернулась на  стуле,  оперлась  локтем  на  ручку  и
опустила глаза, глядя на свои руки.
     - Я думаю, дело обстоит еще хуже.
     - Хуже? - Ольга нахмурилась.
     - Гораздо.
     - Что ты хочешь сказать?
     Пола встала со стула, помолчала, выбирая слова, а  затем  уселась  на
край стола спиной к экрану.
     - Мы не знаем,  что  происходило  на  Земле  между  нашими  сторонами
последние несколько месяцев. Но мы знаем, что во главе наших  стран  стоят
люди, поступки которых могут быть иррациональными.
     - Согласна. И?
     - И если бы ты была американкой, что для тебя означал  бы  тот  факт,
что практически все советское руководство прилетело на "Терешкову",  чтобы
отпраздновать седьмое ноября?
     - Ну... что они наконец-то нашли время выбраться наружу и  отдохнуть,
наверное. А поскольку потенциальная мишень - последнее место, куда бы  они
отправились, то  я  была  бы  рада,  что  они  не  собираются...  -  Ольга
остановилась и вопросительно посмотрела на Полу, поняв, к чему та клонит.
     - Да. А что значил бы факт,  что  они  туда  вовсе  не  полетели,  но
усиленно хотят, чтобы ты думала именно так?
     - Нет! - в голосе Ольги было недоверие.
     - Я думаю, да, - спокойно кивнула Пола. Она встретила взгляд Ольги. -
Я думаю, что американцы ожидают от вас первого удара.
     Ольга затрясла головой. А Пола продолжала:
     - И что еще хуже, Запад может решить нанести превентивный удар.
     - О Господи...
     - Ольга облизала губы, посмотрела в  одну  сторону,  в  другую.  Она,
кажется, с трудом могла найти  выражение  для  происходящего.  Пола  молча
ожидала. Наконец Ольга указала на сообщение, а затем  на  терминал  БВ-15,
стоящий в углу.
     - Мы должны что-то сделать... - ее голос сбился.  Она  опять  махнула
рукой.
     - Связь. Мы должны отправить им ответ.
     - Да, я знаю, - Пола выпрямилась, взяла лист с сообщением и  села  за
терминал. Ее движения были точными и решительными, словно она давала Ольге
время освоиться с решением, с которым она уже смирилась, как с неизбежным.
Пола вынула из ящика отвертку и сняла с компьютера крышку. Затем полезла в
карман, вынула небольшую коробочку с микросхемой, и вставила микросхему  в
предназначенное для нее гнездо. Затем она поставила крышку на место,  села
и включила экран. Ольга придвинула свой стул поближе.
     Затем по лицу Полы пробежала тень.  Она  неуверенно  отодвинулась  от
клавиатуры и еще раз обернулась,  чтобы  посмотреть  на  маленький  экран,
показывающий площадь у  здания.  Толпа  стала  еще  гуще,  вокруг  дверей,
ведущих к лифту, возбужденно сновало начальство. Пола перевела  взгляд  на
терминал с немым выражением на лице.
     - Я не могу.
     - В чем дело? - спросила Ольга тревожным тоном.
     - Это сообщение. Я не могу отправить его. Я не могу подтвердить,  что
руководство приезжает сюда.
     - Но почему?
     - Потому что я не знаю, что это так, - Пола обернулась  и  посмотрела
на Ольгу. Я что, тоже параноик? Но разве ты не видишь? Все, что вижу  я  -
всего лишь картинка по ТВ, как и там внизу, в Америке.  Для  меня  она  не
более реальна, чем для них.
     Ольга закачала головой:
     - Но это же.... смешно? Ты же здесь. А они  нет,  -  она  лихорадочно
махнула в сторону экрана. - Это все происходит снаружи здания,  в  котором
мы находимся.
     Просто выйти и посмотреть они не могли - если они попытаются покинуть
свою рабочую зону,  их  браслеты  поднимут  тревогу  и  все  это  кончится
одиночным карцером.
     Пола была непоколебима.
     - Мне жаль, если я выгляжу глупо, но  я  думаю,  что  это  важно.  Ты
всегда напоминала мне, что мы ученые. Так вот,  это  будет  подтверждением
данных, которые мы не наблюдали лично. Ученый так не сделает.
     Ольга изумленно глядела на Полу.
     - Но... мы говорим о предотвращении  возможной  войны!  -  попыталась
настаивать она. Ее голос был умоляющим, лицо напряжено.
     - Глобальной  войны!   Сколько  раз   мы  говорили,   что  это  может
означать... Ты не можешь остановиться из-за чего-то подобного.
     Она вскочила со стула, прижав руки к лицу, глаза перебегали  с  одной
стены на другую, словно надеясь найти ответ.
     - Я покажу тебе, сейчас... подожди. Мне нужно найти Геннадия.
     Пола с удивлением проводила ее глазами. Ольга бросилась к двери и  по
коридору застучали удаляющиеся шаги. Затем Пола услышала ее голос:
     - О, доктор Брусиков, вы уже уходите?
     Ей ответил удивленный голос Брусикова:
     - Да, я собирался посмотреть на прибытие министра иностранных  дел  с
делегацией, а потом пойду обедать. А что случилось?
     - Ох, как хорошо. Значит, вы будете проходить через площадь?
     - Да.
     Теперь голоса звучали у самой двери.
     - Я могу попросить вас об одолжении? - Ольга чуть не силком втолкнула
Брусикова в дверь. Тот автоматически кивнул, увидев  Полу.  Ольга  окинула
лабораторию взглядом, и схватила ярко-голубой картонный цилиндр - тубу,  в
которой переносили свернутые в трубку чертежи.
     - Я обещала это срочно передать, но  мы  разминулись.  Он  сейчас  на
площади, но мы не можем выйти. Вы не смогли бы...
     - Аа, понятно, - кивнул Брусиков. - Хорошо. Но как я его узнаю?
     Ольга повернулась к экрану и указала на человека в желтом  пиджаке  и
зеленой шляпе, стоящего  на  краю  толпы,  недалеко  от  Административного
здания.
     - Вот он. Его легко узнать. Это Завдат.
     Сзади них Пола медленно поднялась со стула. Брусиков уже  повернулся,
чтобы уйти, когда она окликнула его:
     - Нет, это не тот.
     Брусиков вопросительно поднял глаза. Пола, не отрывая глаз от  Ольги,
сняла с полки тубу красного цвета:
     - Я положила их в эту.
     Ольга не дрогнула.
     - О да, правильно. Я, наверное, перепутала их.
     Она приняла у Полы красный цилиндр, и протянула его Брусикову  вместо
голубого. Тот кивнул и вышел, закрыв дверь.
     В комнате воцарилось напряженное  молчание.  Две  женщины  пристально
смотрели на экран. Пола выглядела огорченной, Ольга покраснела  и  поджала
губы. Через минуту из входа появился доктор Брусиков с  красным  цилиндром
под мышкой. Он остановился, несколько секунд глядел по сторонам,  а  затем
подошел к человеку в желтом пиджаке и зеленой шляпе, что-то сказал  ему  и
протянул тубу. Тот покачал головой, пожал плечами и махнул рукой. Брусиков
снова протянул ему тубу и показал жестом на окна Административного здания.
Мужчина  снова  покачал  головой.  Наконец  Брусиков  с   расстроенным   и
удивленным видом оставил его в покое и стал пробираться через толпу.
     Пола отвернулась от экрана и посмотрела на Ольгу.
     - Прости меня, - прошептала она.
     Ольга покачала головой. Она снова была в своем обычном настроении.
     - Нет, ты поступила правильно. Мы обе не знали наверное. Это я должна
извиниться.
     - На какое-то мгновение я не верила тебе.
     - В такое время удивительно, что вообще кто-то кому-то верит.
     На  экране  появились  двери  на  балкон  верхнего  этажа,  и  оттуда
навстречу приветствиям и аплодисментам появилась группа улыбающихся людей.
Пола села за терминал и смахнула со лба непослушную прядь.
     - Давай займемся делом.


     Рашаззи,  одевшись  в  обычную  гражданскую  одежду   из   гардероба,
накопившегося в  Склепе,  снова  вытащил  лазер  наружу,  чтобы  повторить
кое-какие  эксперименты,  которые   они   с   Хабером   проводили   внутри
конструкции, и результаты которых выглядели очень странно. Он выбрался  на
поверхность через вентиляционную шахту  возле  здания  у  дальней  стороны
резервуара и провел больше часа, раз за разом направляя импульсы  луча  на
здания  в  центре  Новой  Казани  и  замеряя  результаты  на   электронном
интерферометре, который сделала Пола.  Спустившись  обратно,  он  объяснил
результаты МакКейну. Хабер был тут же, рядом.
     -  Поскольку  мы  находимся  на  внутренней   поверхности   цилиндра,
вертикали зданий должны сходиться к центру, как спицы в колесе. И так  как
мы знаем  размеры  "Терешковой",  то  легко  высчитать,  какой  будет  это
схождение: вертикали, разнесенные на расстояние двухсот метров, на  высоте
пятнадцать метров должны сблизиться на три метра.
     МакКейн кивнул. Пока ему было понятно.
     Но они не сходятся,  -  продолжал  Рашаззи.  -  Результат  получается
где-то один и три десятых метра. А куда делась разница?
     МакКейн мог только покачать головой.
     - Это сходится с нашей идеей, что  станция  значительно  больше,  чем
предполагалось, не так ли?
     - Да, - согласился Хабер. -  Но  не  только.  Учитывая  конвергенцию,
измеренную Рашаззи, диаметр колонии совпадает с теми результатами, которые
мы  получили  из  экспериментов  с  весами:  около  четырех  с   половиной
километров, вместо чуть меньше двух.
     МакКейн скорчил рожу:
     - Я ненавижу совпадения.
     - Ну, я не думаю, что это  все  еще  можно  называть  совпадением,  -
продолжал Хабер.
     - Наверное, нет. Но никакого объяснения у нас все равно нет, а?
     Рашаззи странно, без тени улыбки посмотрел на МакКейна. Затем он взял
со стола листок бумаги, над которым он с Хабером  возились,  когда  пришел
МакКейн.
     - О нет, - очень интересным тоном ответил он. - Как раз сейчас,  Лью,
я думаю, что у нас есть объяснение.


     Брусиков  вернулся  с  обеда,   принес   красную   тубу   обратно   и
поинтересовался, какого черта Ольге вздумалось валять дурака.  Пола  долго
извинялась и объяснила,  что  Ольга,  наверное,  спутала  мужчину.  Желтый
пиджак и зеленая шляпа - не самая распространенная одежда на "Терешковой",
а на лицо Ольга внимания не обратила, заметила она, вложив  в  свои  слова
столько шарма, сколько могла. Это был  просто  не  тот  человек.  Брусиков
ушел, сердито  ворча  что-то  насчет  розыгрышей  и  идиотских  шуток,  но
вопросов больше задавать не стал.
     Пола осталась одна, глядя  на  работу,  которую  она  выполняла,  без
малейшего интереса. Как может кто угодно размышлять о скоплениях микробов,
когда скоро может случиться всемирный крематорий?
     Она снова задумалась о сообщении, которое она составила для Фоледы, и
каким невесомым оно казалось по сравнению с тем, что стояло на весах.  Она
все больше убеждала себя в  том,  что  предназначение  "Терешковой"  стало
значительным фактором в отношениях между Вашингтоном и Москвой. И вот  она
находится здесь, не только  в  центре  событий,  но  и  по  ряду  странных
поворотов судьбы - в уникальном положении, жизненно  важном  для  принятия
мировых решений. Она вспомнила вычитанное где-то  высказывание  Наполеона.
Счастливчики, говорил он, это те люди, которые оказались в нужное время  в
нужном месте и сделали нужное дело. Другими  словами,  они  шли  к  своему
случаю. Здесь случай свалился ей на голову.
     Она все еще чувствовала  отчаяние,  когда  вернулась  Ольга.  Русская
вошла без стука, закрыв за собой дверь.
     - Сообщение ушло? Все в порядке?
     Ольга кивнула и оперлась об дверь, прикрыв на мгновение глаза, словно
освобождаясь от излишнего напряжения.
     - Да, с пометкой "Срочно". Иван отправит его немедленно.
     Она подошла к второму  стулу  рядом  с  пультом  и  уселась,  обратив
внимание на красный цилиндр.
     - Брусиков заходил?
     - Да. Он был не очень удивлен.
     - Что ты ему сказала?
     - Что ты ошиблась. Спутала из-за пиджака  и  шляпы.  Все-таки  редкая
одежда.
     Ольга кивнула и долго в молчании смотрела на  консоль.  Пола  так  же
молча наблюдала за ней. Наконец Ольга развернулась на стуле и оказалась  с
Полой лицом к лицу. Они  долго  смотрели  друг  на  друга,  наконец  Ольга
заговорила:
     - Мне почему-то кажется, что этого недостаточно.
     Пола кивнула в знак того, что Ольге не нужно объяснять.
     - Я думала о том же. И сейчас я не  уверена,  что  они  поверят  даже
этому сообщению.
     - Но почему?
     - Кто я такая? Всего лишь половина группы, отвечающая за  техническую
поддержку.
     Судя по выражению лица, Ольга ожидала этого, но позволила Поле  самой
высказать это, чтобы убедиться, что они одинаково  смотрят  на  вещи.  Она
хотела что-то добавить, но заметно колебалась.
     - Да? - спросила ее Пола.
     Ольга подняла голову:
     - Есть еще один способ.
     - Какой?
     - Попросить русских соединить тебя с Америкой по их основным каналам.
Это может быть военная связь. не обязательно вещательное  ТВ.  Пусть  тебя
покажут здесь, на "Терешковой", рядом с советскими  лидерами.  Пусть  твои
люди сами посмотрят на тебя, поговорят с тобой, пусть они спрашивают тебя,
пусть они увидят, как ты отвечаешь. Тогда они будут знать,  что  советские
лидеры здесь, и что они находятся здесь сейчас.
     Пола была так удивлена этим предложением, что на  мгновение  застыла,
недоверчиво глядя на Ольгу.
     - Скажи, что тебе нужно срочно  поговорить  с  Протворновым.  Что  ты
хочешь сказать ему все, - настаивала Ольга. - Он может связаться с нужными
людьми и устроить это.
     - Но... все? Нам придется раскрыть канал  связи.  Ты  потеряешь  свою
связь с Иваном. Иван будет раскрыт.
     - Знаю. Я уже думала обо всем. Какое это теперь имеет значение?  Если
начнется война, это так или иначе будет потеряно.
     Пола сглотнула.
     - Ты... ты хочешь, чтобы я приняла какое-то решение?
     - Да? А у тебя есть альтернатива?
     Правильно сказано, подумала  Пола.  Единственной  альтернативой  было
прожить остаток своей жизни, независимо от того,  чем  все  закончится,  с
сознанием того, что  она  даже  не  попыталась.  Если  посмотреть  с  этой
стороны, то выбора у нее не было.



                                    46

     Генерал-майор Протворнов ошеломленно  смотрел  на  них  из-за  своего
огромного стола в штаб-квартире внутренней  безопасности  в  Тургеневе.  В
первые секунды его суровое грубое лицо вообще выглядело так, как будто  он
получил удар. Потом он заморгал и поднял руку к глазам.
     - Связь?
     Он выговорил это слово медленным хриплым голосом,  почти  по  слогам,
словно шаг за шагом преодолевая свое неверие.
     - Связь с американской разведкой из Замка? Но как?
     Его глаза поблекли,  как  будто  он  уже  видел  себя  разжалованным,
осужденным и стоящим у стенки.
     Ускаев - тот самый  светловолосый  сероглазый  майор,  которого  Пола
последний раз видела с Протворновым в госпитале, подтянул поближе блокнот.
     - Опишите способ вашей связи. Как вы это делали?
     Ольга, сидевшая рядом с Полой, вздохнула.
     - В  нашем  распоряжении  находится  микросхема,  запрограммированная
таким образом, чтобы вставлять закодированный текст в заполнители,  группы
случайных чисел в основном канале связи с Землей, - ответила  она  усталым
голосом. - Этой  схемой  подменяют  стандартную  микросхему  в  кодирующем
процессоре исходящих сообщений.
     - Как вы проникали в Центр Связи?
     - Я не проникала. У меня был помощник.
     - Имя?
     Ольга  заколебалась,  но  встретилась  с  жестким  взглядом  Ускаева.
Конечно, снявши голову, по волосам не плачут.
     - Андрей Оговой, инженер из Центра Связи.
     Ускаев быстро что-то записал.
     - Продолжайте, - сказал Протворнов.
     Ольга принялась рассказывать о своем канале связи с наземной станцией
в Сохотске, о технике маскировки зашифрованных  ответов  в  статистических
данных. Этот канал  шел  дальше,  в  американскую  военно-разведывательную
сеть, но она не знала - а она действительно не знала - как связь  работает
дальше.
     - Вы говорите, что этот человек в Сохотске вел связь лично с вами еще
до того, как начались все контакты с американцами? -  спросил  Протворнов,
когда она закончила.
     - Да.
     - И этот человек наладил связь с американцами, а потом  передавал  им
ваши сообщения. Кто же этот человек, обладающий  такими  экстраординарными
способностями?
     - Имя? - спросил Ускаев, подняв ручку.
     Пола неподвижно смотрела вперед, она услышала глубокий вздох Ольги.
     - Профессор Игорь Дьяшкин. Директор наземного Центра связи в Замке.
     Пола не смогла удержаться  и  широко  раскрыла  глаза.  Протворнов  и
Ускаев обменялись взглядами, ничего хорошего не предвещавшими.
     Протворнов упер глаза в стол, всем своим видом говоря, что теперь его
не удивит даже падение неба на Землю.
     - Итак, у вас был канал  связи  с  профессором.  А  как  вы  наладили
контакт с американцами?
     - Мы не налаживали, - ответила Ольга. - Они сами  связались  с  нами.
Протворнов недоверчиво вскинул глаза.
     Этого следовало ожидать. Пола собралась с духом.
     - Я не журналист Пасифик Ньюс Сервис. Мой товарищ и я прибыли сюда по
заданию американской военной разведки. И наши сами связались с нами. К нам
пришло сообщение от них.
     Она покосилась на Ускаева, и кивнула, не дожидаясь вопроса
     - Брайс, Пола М., младший лейтенант ВВС США, личный номер АО20188813,
временно приписана к Разведывательному Управлению Министерства Обороны.
     - А ваш коллега? - поинтересовался Протворнов.
     - Я знаю его только как Льюиса Эрншоу. Он работник РУМО. Это все, что
мне известно.
     Протворнов кивнул, закончив с этими формальностями, и потер руки.
     - Итак, вы говорите, что РУМО связалось с вами здесь, используя связь
через профессора Дьяшкина. Но как они могли узнать об его связи?
     - Я не знаю.
     - Вы же не думаете, что мы в это поверим, - усмехнулся Протворнов.
     - Она говорит правду, - вмешалась Ольга.  -  Мы  обе  ученые.  Мы  не
знаем, что за интриги разыгрываете вы. Но все это неважно по  сравнению  с
тем делом, из-за которого мы пришли сюда и признались вам обо всем.
     Она сделала паузу, ожидая, пока ее слова дойдут  до  них.  Протворнов
кивнул и Ольга продолжила:
     - Судя по тем сообщениям, которые мы получаем, Запад подозревает, что
Советский Союз хочет нанести  первый  удар.  Мы  считаем,  что  существует
большая вероятность того, что  Запад  нанесет  превентивный  удар  первым.
Предотвратить  такую  катастрофу  -  это  задача  чрезвычайной   важности,
перевешивающая все остальные соображения. Поэтому мы  так  откровенны.  Мы
думаем, что это можно предотвратить, но нам необходима ваша помощь.
     Протворнов остолбенел.
     - Мы... первый удар? Превентивная атака? Но это же смешно.  Все  наше
руководство здесь, практически в  отпуске.  Завтра  "Валентина  Терешкова"
будет объявлена открытой для иностранных  наблюдателей.  Корабль,  везущий
сюда первых представителей всех стран, и Штатов тоже, в эту  самую  минуту
летит сюда. Будут торжества, спортивный праздник,  амнистия...  Почему  мы
должны нанести удар именно в  этот  момент?  Они  что  там  внизу,  с  ума
посходили?
     Ольга закивала головой.
     - Я знаю, я знаю, это звучит сумасшедше. Но по иронии  судьбы  именно
то, о чем вы говорили, и родило озабоченность. Это недоразумение, и оно не
должно привести к неприятностям. Но эта проблема порождена дезинформацией,
и ее можно исправить, предоставив правильную  информацию.  Вот  почему  мы
хотим, чтобы вы нам помогли.
     Ускаев отложил ручку и с огорошенным видом слушал. Протворнов облизал
губы, и коротко кивнул, не меняя выражения.
     - Объясните, что вы хотите от нас.
     Ольга рассказала ему об разведывательных вылазках заключенных  из-под
Замка, чтобы проверить предполагаемые  места  расположения  оружия.  Кадык
Протворнова судорожно дергался, пока одно откровение следовало за  другим,
но он не перебивал.
     - Но по тону ответа  американцы  явно  не  удовлетворены  негативными
результатами, - закончила Ольга. - Они, очевидно, думают, что эти данные -
специально подброшенная дезинформация, чтобы сбить их с толку.
     Она  рассказала  и  о  последнем  сообщении  американцев  с  просьбой
подтвердить действительное  местонахождение  советских  лидеров  на  борту
"Терешковой", добавив, что это  говорит  о  том,  что  американцы  считают
советские телепередачи записанными несколько месяцев назад. И  если  Запад
считает так, то единственное решение, к которому они  придут  -  Советский
Союз собирается нанести удар.
     - Единственный способ уменьшить риск этого - это убедить  их  в  том,
что они ошибаются. Пола  согласна  говорить  со  своими  людьми  в  прямом
соединении с американской коммуникационной сетью. Если  ее  увидят  здесь,
вместе с прибывшими лидерами, ведущей прямой диалог с Вашингтоном, то  все
сомнения будут рассеяны. Вы можете сделать это?
     Густые брови Протворнова сошлись вместе.
     - Вы просите об таком - и в столь  короткое  время...  Это  потребует
согласования  на  высочайшем  уровне.   И  сейчас  все  наши  руководители
заняты...
     - Это дело государственной важности, - настаивала Ольга. -  Мы  знаем
существующий порядок. Но мы пожертвовали всем. А вы?
     Генерал почти минуту, не мигая, смотрел в  стол.  Наконец  он  широко
оперся руками о край стола и поднялся.
     - Ждите здесь, - приказал он, выходя.
     Ускаев принялся просматривать свои записи и вводить  их  в  терминал,
стоящий у стола. Пола и Ольга ожидали в молчании. В дверь постучали, вошла
женщина в форме, положила какие-то бумаги в ящик у двери, взяла из другого
ящика еще стопку и вышла. Пола думала обо всех усилиях, изобретательности,
о лишениях и усилиях,  которые  пришлось  приложить,  чтобы  протянуть  из
"частного" канала Ольги  с  "Иваном"  -  профессором  Дьяшкиным,  связь  к
Фоледе, о секретной мастерской под Замком,  об  разведывательной  операции
Эрншоу. Теперь у нее была минута  спокойно  подумать,  и  она  ужаснулась:
сколько же будет потеряно из-за того, что они с Ольгой выдали сегодня.  Но
если  они  окажутся  правы,  то  иначе  все  это  было  бы  потеряно.  Она
постаралась не думать о том, что будет, если  они  ошибаются...  Нет,  это
невозможно. Они не могут ошибаться. Она была убеждена  той  убежденностью,
которая приходит со знанием - если они ошиблись, то они потеряют все.
     Протворнов вернулся двадцать минут спустя,  с  капитаном  и  четырьмя
вооруженными охранниками. Все, включая  и  Ускаева,  спустились  на  лифте
вниз, и прошли по бесконечному ряду подземных коридоров в Административный
корпус. Тут они спустились еще ниже, охрана привела  их  сквозь  еще  один
коридор к дверям. За ними  оказался  конференц-зал,  где  их  ждали  двое.
Первый был чуть старше тридцати, невысокий, с густыми черными  волосами  и
широкими бровями. Протворнов представил его, как товарища Кириллихова,  из
ЦК партии. Второй был постарше, лысеющий, одутловатый и бледный. Его звали
Сепелян, он был из  советского  министерства  обороны.  Им  принесли  чай.
Протворнов объяснил, что в Тургеневе поддерживается постоянный канал связи
с Москвой, и сейчас там собираются нужные люди.
     Шаг за шагом, уже более подробно, две женщины  снова  повторили  свою
историю. Кириллихов казался очень удивленным сомнениями Запада в том,  что
советское руководство действительно приезжает  на  "Терешкову"  -  он  сам
прилетел с Земли меньше двенадцати часов назад. Протворнов мрачно  слушал,
как  Ольга  еще  раз  рассказала  о  переговорах  заключенных  в  Замке  с
американской  военной  разведкой  в  Вашингтоне,  а  Пола  -  о  том,  как
заключенные  копаются  под  всей  колонией,  как  кролики  в  норах.   Она
перечислила все расположения, которые они проверили,  и  кратко  повторила
все то, что отправила в Вашингтон.
     - Вряд ли это можно назвать  шпионажем,  -  вмешалась  Ольга.  -  Она
просто подтвердила то, о  чем  само  советское  правительство  твердило  в
течение нескольких лет.
     - Да, мы примем это во внимание, - согласился Кириллихов,  кивая.  Он
перевел взгляд на Полу.
     - Вы  говорили,  что  у  вас  есть  причины  считать,  что  Вашингтон
сомневается в ваших сообщениях?
     - Судя по тону ответов, да. Вероятно, из-за моего положения.
     -  Как  специалиста  поддержки,  а  не  профессионального  агента,  -
добавила Ольга.
     - Ага.
     Сепелян долго собирался с мыслями, внимательно изучая свои ногти.
     - А почему они больше поверят вам, если мы соединим вас с Землей? Вас
могли перевербовать, подвергнуть промыванию мозгов. Они ведь  думают,  что
мы все еще занимаемся такими вещами, а? Или кто-то за камерой навел на вас
пистолет. После того, что вы рассказали нам, как их будет убедить?
     Наступило недолгое молчание. Протворнов пожал плечами.
     - А что мы можем еще?
     - Да, по крайней мере, это  хоть  что-то,  -  согласился  Кириллихов.
Сепелян подвинулся к столу.
     - Я думаю об этом втором агенте,  который  прилетел  вместе  с  вами,
этом...
     - Льюис Эрншоу, - подсказал Ускаев.
     - Да, этом мистере Эрншоу. Вы  говорите,  что  он  профессионал,  да?
Опытный. Ему доверяют. Если бы мы уговорили его тоже появиться на экране и
подтвердить ваш рассказ, может быть это сработало бы? Те, кто  его  знают,
его босс, может быть... Они поверят своему собственному человеку?
     - Я много раз  допрашивал  его,  -  возразил  Протворнов.  -  Да,  он
профессионал. Его невозможно запугать или переубедить. Вы ничего  от  него
не добьетесь, ничего. Если бы он был моим человеком, я бы поверил бы  ему.
Не сомневаюсь, я бы ему поверил.
     - И что, его не  возьмешь  даже  промыванием  мозгов?  -  недоверчиво
поинтересовался Кириллихов. Протворнов уверенно кивнул:
     - Его? Никогда.
     - А если на него тоже навести пистолет?
     - Он скажет вам спустить курок и пошлет подальше. Нет, он  не  пойдет
на компромисс.
     Русским понравилась эта идея с Эрншоу, но  они  заметили,  что  Пола,
откинувшись на спинку стула, качает головой.
     - Что-то не так? - поинтересовался Протворнов.
     Пола безнадежно вздохнула.
     - Я просто не могу себе представить, что он согласится на  это...  Вы
должны понять его: упрямый, упорный, с неизменными взглядами. Он  даже  не
представляет, что его образу мыслей может быть какая-то альтернатива.
     Она развела руками.
     - Он ненавидит все, что касается советской  системы.  Генерал  сказал
правильно - он не пойдет на компромисс. Для него  это  дело  принципа,  он
никогда не согласится на телепередачу, секретную или открытую, никогда  не
будет добровольно сотрудничать с русскими. Он такой. Вам лучше и не думать
об этом.
     Протворнов скривился.
     - По здравом рассуждении, я вынужден признать,  что  она  права.  Это
действительно не в его духе.
     - Это была просто мысль, - ответил Сепелян.
     - Жаль, - пробормотал Кириллихов.
     Наступило молчание. Тут Ольга, которая молча о чем-то думала, подняла
голову:
     - Я не знаю... может быть, у нас есть один способ убедить его сделать
это.
     Она покосилась на Полу.
     - Или у тебя.
     - Но как?
     - Их лазер, - сказала Ольга. - Разве они не об нем  думали  с  самого
начала? Ты говорила, что он уже работает. Пусть он не согласится на прямую
телетрансляцию со станции, но ведь он может сделать это и сам, через  свою
собственную линию связи. Может быть, его можно убедить сделать это?
     Протворнов был до смерти перепуган.
     - Лазер? Какой еще лазер? Что вы несете?
     Тогда они рассказали ему и о  лазере  Эрншоу,  который  он  собирался
использовать для связи с  Землей.  Протворнов  окаменел.  Двое  из  Москвы
смотрели на  него,  как  представители  центральной  конторы  банка  -  на
управляющего филиалом, который раздает на улице банкноты.
     Если Эрншоу будет считать, что действует самостоятельно, то возможно,
его можно будет убедить отправить с "Терешковой" свое подтверждение  тому,
что он видел собственными глазами, продолжала Ольга. Все, что нужно  будет
от Протворнова - это чтобы его охрана не мешала.
     Пола подумала, что это стоит попробовать, но она указала и на все еще
остающуюся проблему. Связь может работать только тогда, когда  человек  на
другом конце слушает. Чтобы сигнал лазера дошел по  назначению,  на  Земле
должны были ожидать его, знать частоту сигнала и используемый код. И кроме
того, учитывая, какая ничтожная часть сигнала может достигнуть Земли,  для
его приема может потребоваться более сложное оборудование, чем обычно.
     Ольга тоже понимала это.
     - Но я ведь знаю и то, что ты помогла им с электроникой.  Ты  сможешь
назвать рабочую частоту сигнала и что там нужно еще, чтобы на Земле знали,
как настроить приемник?
     - Да - и это не очень сложно. А что ты предлагаешь?
     - Мы используем существующий канал через Сохотск,  чтобы  переправить
ту информацию американцам, - ответила Ольга. - Мы сейчас в  Тургеневе.  Мы
можем отправить ее немедленно. Ты скажешь Эрншоу, что это твоя  идея,  что
ты сделала это самостоятельно, надеясь, что  он  согласится.  А  мы  будем
надеяться, что за это время американцы найдут способ приема его  сигналов.
Это займет... может быть, день?
     - Нет, значительно  меньше,  если  использовать  экстренные  меры,  -
согласилась Пола. - Но это  если  говорить  о  прохождении  сигнала  через
коммуникационную сеть. А я даже не знаю, как  они  смогут  принять  сигнал
лазера.
     - В этом мы  можем  только  надеяться  на  них.  Но  как  только  они
приготовятся к приему, то все, что останется  Эрншоу  -  это  забраться  в
такое место, где  он  сможет  сам  убедиться  в  том,  что  происходит,  и
направить лазер на крышу. С охраной не будет никаких проблем -  только  не
стоит ему об этом говорить.
     - А он будет знать о том, что сигнал прошел? - спросил Сепелян. - Это
устройство может принимать сигналы?
     - Да, - ответила Пола. - Ответный сигнал пройдет обратно, по тому  же
пути, но в обратном направлении.
     - Вместе с солнечным светом? А сигнал не потеряется на его фоне?
     - Нет, мы подобрали рабочую частоту, совпадающую  с  одной  из  полос
поглощения в солнечном спектре. И не забывайте, что на  Земле  они  смогут
использовать гораздо более мощный лазер.
     Сепелян согласно кивнул ей,  словно  говоря:  все  в  порядке,  я  не
возражаю. Все посмотрели друг на друга. Да, все нужное уже было сказано.
     - Ну что ж, - подытожил Протворнов, - мы решили попробовать эту идею.
Я предлагаю немедленно отправить лейтенанта Брайс обратно в  Замок,  чтобы
она немедленно связалась с мистером Эрншоу  и  объяснила  ему  сложившуюся
ситуацию. Товарищ Ошкадова сейчас пойдет в Центр Связи  и  отправит  через
канал в Сохотске сообщение для американцев. Лейтенант  Брайс,  прежде  чем
уходить, запишите для нее все детали.
     - Хорошо, - согласилась Ольга.
     Протворнов вопрошающе  посмотрел  на  Кириллихова  с  Сепеляном.  Они
удовлетворенно кивнули в ответ.
     - Тогда я пойду, проверю, что делается в Москве, - сказал Кириллихов,
поднимаясь  с  кресла.  Он  неожиданно  подарил  Протворнову  уничтожающий
взгляд.
     - А когда я вернусь, мы побеседуем с вами о Замке и об  эффективности
его охраны. Любопытства ради, вы никогда не  бывали  на  соляных  копях  в
Сибири, генерал?



                                    47

     Любознательным посетителям, ждавшим лифта, чтобы  опуститься  из  оси
станции, всегда рассказывали, что за огромной  переборкой  у  стыковочного
отсека находились резервуары для воды и жидких химикатов, как и  значилось
на официальных планах. Правда, там не было  никаких  топливных  баков.  Те
декоративные сельскохозяйственные и промышленные работы, которые велись на
станции, чтобы отвести глаза, никогда не требовали такого объема сырья.  И
никаких лабораторий за ядерным реактором, находившимся  на  оси,  тоже  не
было. Фальшивая переборка со всеми трубопроводами  и  остальные  декорации
сейчас были разобраны. Основная мощность реакторов на самом  деле  шла  на
питание    огромных    батарей    конденсаторов,    предназначенных    для
электромагнитных   пушек.   Такие   устройства   могли   выбросить    свои
цилиндрические снаряды  с  ускорением  в  сотни  g,  в  считанные  секунды
отбросив их на многие мили от станции. В каждом цилиндре внутри специально
сформированной эллиптической выемки находилась ядерная бомба,  при  взрыве
основная часть энергии  преобразуется  в  пятьдесят  независимо  наводимых
мощных рентгеновских пучков.
     Фельдмаршал  Владислав  Куренко,  главнокомандующий  "Наковальней"  -
обозначение боевой космической системы, которая скрывалась за  декорациями
"Терешковой"  -  оперся  о  поручень,  пока  генерал,  командующий  Боевой
Станцией  2  отдавал  ему  рапорт.  Одной  из  тех   вещей,   которых   не
предусмотрели  планировщики,  были  некоторые  трудности  с   поддержанием
чувства собственного достоинства в условиях пониженного веса.
     -  Все  гидравлические  и  механические  системы  работают  нормально
Компьютеры системы наведения ведут назначенные цели в  течение  двенадцати
часов,  все  системы  в  норме.  Бортовые  компьютеры   модулей   работают
нормально. Энергетические системы и стартовые установки в норме.
     - Отлично, - сказал Куренко. - Так каковы же наши шансы на то,  чтобы
выбить все американские спутники одним залпом?
     Генерал еле заметно улыбнулся.
     - Сто процентов.
     - А настроение экипажа?
     - Только того и ждут.
     Куренко кивнул.
     - Отлично. Продолжайте.
     Он проводил глазами генерала,  поплывшего  обратно,  в  бронированный
командный пункт, откуда будут управляться батареи на оси. Через  массивную
открытую дверь он видел техников и  операторов,  склонившихся  над  рядами
пультов. А ведь это  была  только  внутренняя  защита.  Пространство  меду
внешней обшивкой и внутренними стенами было  заполнено  вспененной  лунной
породой, в основных точках защити толщиной больше нескольких футов.
     Теперь последняя инспекция на оси была завершена. Куренко обернулся к
своему старшему адъютанту генерал-лейтенанту Чуреневу, который  с  группой
офицеров ждал сзади.
     - Здесь, похоже, все в порядке. Пошли вниз.
     Помогая себе руками, они  проплыли  сквозь  отсек  и  вошли  в  лифт,
который ждал их в одной из шахт спицы над Тургеневым.  Двери  закрылись  и
мгновения спустя они уже опускались вниз. Внешняя обшивка спиц  тоже  была
бронированной, но поскольку она была более уязвима, чем защищенные  боевые
станции на оси и в кольце, то во время  боевых  действий  спицы  не  будут
использоваться. Как только начнется ответный огонь, солдаты на  оси  будут
отрезаны от станции.
     В Тургеневе они вышли  из  лифта  в  фойе  скелета,  некогда  бывшего
Административным зданием, пересекли пыльный  опустевший  зал  и  вышли  на
террасу, окружавшую главную площадь. Там ждали два штабных автокара. Везде
была темнота, которую рассекали только лучи дежурных  ламп,  установленных
на земле военными. Ряды окон в крыше станции были  закрыты,  чтобы  лазеры
противника не могли проникнуть  внутрь.  Выйдя,  Куренко  остановился.  Он
смотрел на черные опустевшие  очертания  заброшенного  города-призрака.  В
свете одной из ламп на дальней стороне  виднелся  силуэт  того,  что  было
штаб-квартирой внутренней безопасности, теперь ободранное на  скорую  руку
взводом военных строителей для какой-то импровизированной конструкции. Ряд
автокаров стоял в тени.
     - Трудно представить, что здесь было раньше,  -  заметил  Чуренев.  -
Свет, краски, много людей, детишки...
     Куренко задумчиво кивнул.
     - Но день наконец настал, Олег. Сто  лет  к  нам  относились,  как  к
прокаженным. Капиталисты отправили Ленина назад из Швейцарии, надеясь, что
он своей революцией разрушит Россию. А когда они провалились, то отправили
против нас Гитлера и нацистов, но мы  разбили  и  этих.  Они  окружил  нас
кольцом пушек, баз, ракетными шахтами, как заразную болезнь, которую  надо
сдержать. Они оплели нас паутиной лжи, они ждали... они  думали,  что  нас
можно взять измором. Они забыли судьбу татар, Наполеона, Гитлера.  Сколько
раз Россия поднималась,  чтобы  похоронить  тех,  кто  наивно  думал,  что
уничтожил ее? Так будет и на этот  раз.  Они  говорят,  что  мы  на  грани
распада... Но скоро они узнают.
     Он повернулся.
     - Я не прав?
     Чуренев вздохнул.
     - Все равно здесь стало тоскливо...
     Они  спустились  на  площадь,  расселись  в  машины  и  двинулись  из
Тургенева. Четверть мили они  ехали  мимо  голых  стальных  террас  и  куч
гниющих овощей,  которые  когда-то  были  агрокультурной  зоной.  Впрочем,
только те посадки, что были рядом  с  дорогой,  той  дорогой,  по  которой
возили иностранных посетителей,  были  настоящими.  Поля  пшеницы,  проса,
овощей, риса на верхних  террасах,  поля,  которыми  с  таким  энтузиазмом
любовались гости и туристы - за исключением одной  образцовой  секции,  до
которой им приходилось  терпеливо  взбираться,  чтобы  посмотреть  на  эти
чудеса поближе - за исключением этой секции, все остальные  были  засажены
пластмассовыми подделками.
     Машины остановились у Агрокультурной  станции  3,  возле  завода  для
очистки отходов, построенного из фальшивых баков,  труб  и  реакторов.  Их
мощность составляла лишь малые доли того, о чем говорилось  в  печати,  по
очень простой причине: им было практически нечего очищать. Фельдмаршал  со
своими адъютантами вошли через люк в бронированной стене и оказались в том
самом месте, которое  на  всех  планах  было  обозначено,  как  "Хранилище
Материальных Ценностей". Командир Боевой Станции 4, лазерной установки  на
свободных электронах, уже ждал их вместе со старшими офицерами.
     Они вместе прошли через кольцевые туннели  сверхпроводящих  магнитов,
туннель линейного ускорителя  частиц  и  вернулись  на  пульт  управления.
Потенциал ускорителя и частоты полей были настроены таким  образом,  чтобы
вывести из строя систему западных связных и навигационных  спутников.  Все
системы были в норме, никаких неполадок не было. Все аварийные генераторы,
локальные  системы  жизнеобеспечения  и  аварийный  лифт  в  бронированную
кольцевую транспортную систему работали нормально.  Люди  были  в  хорошей
форме.
     - Отлично, генерал, - одобрил Куренко. - Высший класс.  Так  что,  до
встречи в Вашингтоне?
     - Так точно - чтобы вместе сжечь Пентагон.
     Кругом засмеялись.
     Куренко обратился к Чуреневу со свитой.
     -  Отлично,  товарищи.  Инспекция   закончена.   Выражаю   вам   свою
благодарность, а теперь - давайте возвращаться в штаб.
     Они погрузились в машины и проехали оставшуюся часть  пути  до  Новой
Казани, въехав по рампе  к  главному  входу  рядом  с  опустевшим  водяным
резервуаром. По пути вниз Куренко зашел к связистам и отправил донесение в
Москву. Оно гласило:
     НАКОВАЛЬНЯ  В  ПОЛНОЙ  БОЕВОЙ  ГОТОВНОСТИ.  СОСТОЯНИЕ  ОТЛИЧНОЕ.  ВСЕ
СИСТЕМЫ В НОРМЕ. ОТСЧЕТ СОГЛАСНО ПЛАНУ.
     Потом он спустился в бронированный  командный  пункт,  откуда  он  со
своими помощниками будет руководить всеми  боевыми  станциями.  Это  место
никогда не входило в туры по станции. А на официальных планах и схемах оно
было обозначено, как исправительное заведение. Называлось оно Замок.



                                    48

     Когда Пола вышла из главного входа Административного здания, все речи
уже закончились, но на площади было  еще  полно  народу.  Ее  сопровождали
майор Ускаев, капитан и два охранника. Женщина в зеленой тюремной униформе
под вооруженной охраной выделялась на фоне  яркой  праздничной  атмосферы,
царившей вокруг, и прохожие,  оборачиваясь,  с  любопытством  смотрели  им
вслед, когда  они  пересекали  площадку  перед  дверьми  и  спускались  на
площадь, где их ждала машина службы безопасности.
     Машина тронулась по извилистым улицам к выезду  из  города.  Глядя  в
окно, Пола видела, что переходы  и  мостики  над  головой  кишели  людьми.
Многие из них  вели  себя,  как  туристы,  вытягивая  шеи,  чтобы  получше
разглядеть достопримечательность или позируя перед камерой  -  несомненно,
это вновь прибывшие на станцию  рассматривают  свой  новый  дом,  подумала
Пола. Выезжая из города, они проехали мимо  большой  лужайки,  на  которой
группы детей в белых и красных  трико  заканчивали  свои  репетиции  перед
праздником. Через мгновения  перед  ними  изогнулась  вверх  яркая  долина
станции, с желтыми и зелеными пятнами полей на террасах,  а  затем  машина
въехала в туннель, который вел с городского уровня в долину.
     Агрозоны  снова  выглядели  прилично  -  после  героических   усилий,
вложенных  в  это,  чтобы  сохранить  лицо  станции,  а  также  советского
руководства. Террасы с  посевами  зерна,  фруктов  и  овощей,  пастбища  с
приличного вида коровами  проносились  мимо  на  всем  пути  под  выгнутым
голубым небом, от Агрокультурной станции 3  до  Новой  Казани.  Здесь  они
проехали через развилку к резервуару, где  даже  плавали  две  лодочки,  и
поднялись по рампе к воротам в  Замок.  Пройдя  через  контрольный  пункт,
машина остановилась во внутреннем дворе, где они  вышли  и  направились  в
Административное здание Замка.
     Несколько минут спустя Пола, уже  одна,  вышла  наружу  через  задние
двери на наземный уровень Замка. В разговоре с Ольгой и  Протворновым  они
пришли к выводу, что добиться успеха с Эрншоу можно,  только  притворяясь,
что все в порядке, чтобы он не  догадывался  о  том,  что  здесь  замешаны
русские. Да, дни тщательно законспирированных операций, проводимых из В-3,
закончились. Но прежде, чем  окончательно  прервать  их,  власти  позволят
выполнить еще одну, последнюю операцию.
     Когда Пола вошла в домик 8, Истамел читал, сидя за столом. По ее лицу
он сразу догадался,  что  произошло  что-то  срочное,  встал  и  шагнул  к
кассетнику. Некоторое время назад обитатели домика 8  и  их  гости  начали
записывать различные разговоры, обычно  настолько  нудные,  насколько  это
возможно - как раз для такого случая, как этот. Истамел взял  кассету,  на
которой он с  Полой  вели  бесконечную  беседу  о  средневековой  турецкой
поэзии,  и  подключил  выход  магнитофона  к  проводу  от  подслушивающего
микрофона. Теперь, если их подслушивают, то запись  будет  соответствовать
тому, что в домик вошла Пола.
     На пути из Тургенева Пола решила, что не стоит пока говорить Истамелу
о том, что случилось. Все заключалось в том, чтобы сказать Эрншоу -  Ольга
отправила на Запад сообщение о лазерном сигнале, и убедить  его,  что  все
идет совершенно нормально. Истамел сыграет свою роль лучше, ели и он  тоже
будет знать только это - а он узнает об этом, когда она расскажет Эрншоу.
     - Мне немедленно нужно в Склеп. Ты не знаешь, Лью там?
     - Должен быть там. Когда я уходил, он сидел там с Рашаззи и  Хабером.
Они были чем-то заняты. А где Ольга? Я думал, что вы вернетесь вместе.
     - Да там кое-что случилось. Сейчас долго объяснять. Пошли  вниз,  там
все узнаешь, вместе с остальными.
     Истамел кивнул и больше не задавал  вопросов.  Они  прошли  в  душ  и
открыли люк в полу. Истамел спустился первым, Пола вслед за ним,  закрывая
над головой люк. Они  спустились  сквозь  потолок  машинной  галерей,  где
лестница заканчивалась, и дошли до мостика к стене шахты лифта.  Пола  уже
много раз проходила этим  путем,  и  переход  через  шахту  к  нише  между
рельсами на другой стороне больше не пугал ее. После  первого  перехода  с
Сэрджентом она еще два раза пользовалась веревкой,  которая  была  сложена
рядом, чтобы пользоваться  ею  при  надобности,  но  сейчас  она  свободно
обходилась без нее. Истамел все еще пользовался этой веревкой, что  каждый
раз давало ей повод гордиться собой. Они спустились вниз, вышли  из  шахты
через люк обслуживания, и направились к Склепу,  между  рядами  баков,  по
дороге стараясь  не  нарушить  систему  сигнализации  Рашаззи.  Когда  они
приблизились к Склепу, они услышали возбужденные спорящие голоса. Это само
по себе было необычным. Пола  решительно  сжала  губы  и  приготовилась  к
наступающему столкновению.
     Эрншоу действительно был вместе с Рашаззи и Хабером,  как  и  говорил
Истамел. Кроме того,  появился  Ко.  Они  стояли  вокруг  большого  стола,
покрытого листочками,  возбужденно  жестикулировали  и  рисовали  какие-то
схемки, не обращая внимания на спускающихся к ним Полу и Истамела,  словно
не слыша их  приближения.  Затем  Эрншоу  повернул  к  ним  голову  и  все
остальные замолчали.
     Сейчас было не время для соблюдения вежливостей. Пола шагнула ближе и
коротким жестом обвела всю мастерскую.
     - Это может подождать. Я только что приехала из Тургенева. Ольга там,
она отправляет сообщение. Это  очень  важное  сообщение.  Случилось  много
такого, о чем вы здесь внизу не знаете.
     Хабер протянул руку  к  листу  бумаги,  над  которым  они  спорили  и
собрался что-то сказать, но Пола оборвала его движением руки:
     - Сегодня утром мы получили сообщение от Воротилы,  в  котором  между
строк сказано - Запад уверен в том, что Советы собираются  нанести  первый
удар. Они не шутят, это серьезно! Это начинается!
     Истамел недоверчиво глядел на нее.
     - Но ты ничего об этом даже не говорила...
     - Наверху времени не было. Я говорю это сейчас.
     - Но что там написано? Почему  они  думают,  что  русские  собираются
ударить именно сейчас, когда вся их верхушка здесь? Это же...
     - В этом все дело, - оборвала его Пола. - Они не верят,  что  русские
лидеры здесь. Они подозревают, что телепередачи -  это  записи,  сделанные
заранее, другими словами,  все  это  состряпано  для  отвода  глаз,  чтобы
прикрыть удар. Так или иначе,  мы  с  Ольгой  отправили  им  сообщение,  в
котором подтверждаем, что русские руководители  здесь.  Это  все,  что  мы
могли тогда сделать. И мы думаем, что этого будет недостаточно. Мы  хотим,
чтобы ты....
     - Заткнись.
     Голос Эрншоу был негромким, но прозвучал, как неожиданный удар бичом.
Пола заткнулась. Он удовлетворенно кивнул.
     - А теперь повтори это еще раз, специально для меня.
     Пола была слишком растеряна, чтобы говорить, поэтому Эрншоу  повторил
за нее:
     - У нашей стороны есть причины считать, что раз русских руководителей
на самом деле нет на "Терешковой", то Советы готовят  неожиданный  удар  -
так? Но ты знаешь, что это ошибка, потому  что  русские  лидеры  здесь.  И
именно это ты сказала Воротиле.
     Пола кивнула, удивленно  глядя  на  него.  Он  сделал  паузу  и  Пола
собралась с мыслями настолько, чтобы продолжать.
     - Мы сделали все, что могли,  но  в  сообщении  был  только  мой  код
подтверждения. Я не уверена, что он имеет в  Вашингтоне  достаточный  вес.
Чтобы действительно убедить их...
     Она говорила все тише и наконец замолкла, увидев, что Эрншоу  и  двое
ученых не  слушают  ее,  обмениваясь  зловещими  взглядами.  Ко  незаметно
растворился в темноте, но смятение Полы было так велико, что она этого  не
заметила.
     - Все сходится, - пробормотал Эрншоу. - Они спрятали их  всех  где-то
под землей,  подальше  от  беды.  Господи,  они  действительно  собираются
ударить. Отсчет уже начат!
     - Эта штука - супербоевая станция,  -  шепнул  Рашаззи.  -  Они  ждут
только прибытия корабля ООН.
     - До этого осталось шестнадцать часов, - закончил Хабер бесстрастно.
     Пола наконец сообразила, что где-то в ходе разговора  она  совершенно
потеряла его нить. Она непонимающе смотрела то на одного, то на другого.
     - Я... не понимаю, о чем вы. Что происходит?
     Эрншоу  выдохнул  и  отвернулся,  словно   желая   переварить   новую
информацию. Рашаззи отсутствующим взглядом смотрел на верстак,  с  головой
погрузившись в свои мысли. Хабер до сих пор выглядел как громом ударенный.
Пола поискала глазами Ко и только сейчас заметила, что  он  исчез.  Эрншоу
увидел на лице Полы вопрос и шагнул вперед, не давая ей заговорить.
     - Может быть, тебе стоит узнать кое-о-чем,  прежде  чем  ты  еще  раз
откроешь рот.
     На   мгновение   Пола   почувствовала    напряжение    его    голоса,
предупредительную нотку, чтобы отвлечь ее внимание.
     Эрншоу неожиданно  и  быстро  повернулся  и  его  кулак,  молниеносно
выброшенный вперед тем же движением, нанес сокрушительный удар в солнечное
сплетение Истамела. Турок  издал  сдавленный  булькающий  звук,  его  ноги
подогнулись и он осел на колени.  В  то  же  мгновение  сзади  из  темноты
материализовался Ко, его  правая  рука  скользнула  вокруг  шеи  Истамела,
схватив его за ворот пиджака под ухом,  а  левая  рука  с  другой  стороны
ухватила его справа. Ко уперся коленом в спину турка,  и,  как  ножницами,
сдавил ему шею так, что  мускулы,  прикрывающие  сонную  артерию  на  шее,
отодвинулись в  сторону,  и  прижав  артерию  своим  твердым  предплечьем.
Лишение мозга  кровоснабжения  приводит  к  полной  потере  сознания  куда
быстрее,  чем  удушение.  Рашаззи  повернулся  от   верстака   с   тяжелым
металлическим прутом в руке, готовый  помочь,  если  понадобится.  Истамел
попытался сопротивляться, но удар  Эрншоу  парализовал  его  дыхание.  Его
усилия освободиться становились все слабее, глаза  закатились  и  он  осел
вниз. Ко еще несколько секунд  сжимал  его  шею,  с  сожалением  покачивая
головой.
     - Что-то подобное неминуемо должно было случиться. Это  было  ясно  с
тех пор, как вы встретились, - обратился он к Эрншоу, освободив тело,  дав
ему упасть.
     Эрншоу наклонился и  расстегнул  пиджак  Истамела.  Потом  расстегнул
рубашку и вытащил из-под нее советский коммуникатор на  ремешке.  Быстрый,
но тщательный обыск обнаружил автоматический крупнокалиберный  пистолет  в
кобуре под мышкой, запасные обоймы  и  общий  гражданский  пропуск.  Хабер
достал веревку и помог Эрншоу посадить тело турка спиной к одной из опор и
привязать его. Рашаззи заткнул ему рот.
     Пола смогла только  потрясти  головой  в  беспомощном  потрясении  от
происходящего. Эрншоу выпрямился и снова посмотрел на нее.
     - Хороших друзей ты себе выбираешь.
     - Что это? Кто-нибудь, скажите мне, что происходит? Откуда вы узнали,
что он агент? - пролепетала Пола.
     Рашаззи, Хабер и Ко вернулись к столу.
     - Он сказал, что был на оси, - ответил Эрншоу.
     Пола все еще не могла понять происшедшее.
     - Ну и что?
     - Нет никакой оси.
     Пола неуверенно  переводила  взгляд  с  одного  на  другого,  наконец
остановила его на Эрншоу. Он смотрел на нее со странным вызовом.
     - А если я скажу тебе, что место, в котором мы  находимся,  вовсе  не
"Валентина Терешкова"? И мы вообще не в космосе?
     Это звучало так странно, что в первый момент Пола не обратила на  это
внимания и механически ответила:
     - Это смешно. Конечно, мы в космосе. Сходи в любую агрозону и выгляни
в окно. А мы прилетели отсюда с Земли. И все прилетели отсюда с Земли.
     - Правда? - иронический голос Рашаззи заставил ее выйти из ступора  и
оторвать, наконец, взгляд от Эрншоу. Только сейчас на  ее  лице  появились
первые признаки того, что она начинает соображать. Рашаззи продолжал:
     - Ты прилетела на станцию  на  транспортере  с  Земли  шесть  месяцев
назад, но это большая разница. С тех пор случилось многое.
     - Любопытства ради... - вмешался Эрншоу.  -  Ты  не  заболела  вскоре
после ареста?
     Выражение на ее лице было выразительным ответом.
     - И я тоже. А когда ты пришла в себя, доктор не рассказывал тебе, что
ты пару дней была без сознания? Они испытали то же самое, - он  кивнул  на
остальных. - Разве это не странно? А как ты думаешь, что  могло  случиться
за эту пару дней?
     - Но это... абсурдно, - возразила Пола. В ее голосе, однако, не  было
прошлой уверенности. Вместо этого в  нем  звучал  вопрос:  как  это  могло
случиться?
     Рашаззи шагнул к столу и взял карандаш.  Пола,  а  за  ней  остальные
подошли следом. На чистом листе бумаги Рашаззи нарисовал широкое  вогнутое
кольцо, наподобие гоночной трассы.
     - Предположим, что это огромная платформа, несколько миль в  радиусе,
с миниатюрными городами, агрозонами, со  своим  ландшафтом,  помещенная  в
огромный кольцевой туннель где-нибудь глубоко под землей. Теперь  поставим
эту  платформу  на  систему  сверхпроводящих  магнитов,  подвесим  ее   на
магнитном поле и будем вращать с такой скоростью, что векторы силы тяжести
и центробежной силы  дадут  результирующую,  перпендикулярную  поверхности
платформы. Если ты хочешь знать  конкретные  цифры,  то  исходя  из  наших
экспериментов, угол наклона платформы  около  двадцати  пяти  градусов,  а
период вращения девяносто секунд, откуда мы получаем  радиус  чуть  меньше
километра, или шесть десятых мили.
     Пола потрясла головой, словно пытаясь проснуться.
     - Но это не... Я имею в виду,  если  складывать  так  векторы...  Все
должно весить больше.
     - С теми цифрами, которые я только что приводил, на десять процентов,
- согласился Рашаззи. - Что, пожалуй,  максимум,  к  которому  люди  могут
привыкнуть достаточно быстро, и поэтому больший угол  наклона  невозможен.
Но и ускорение силы тяжести,  измеренное  в  Замке,  на  десять  процентов
больше, чем земное. Странный метод  конструирования  космической  станции,
правда?
     - И по странному совпадению,  весы,  на  которых  тебя  взвешивали  в
госпитале, откалиброваны так, чтобы показывать на десять процентов больше,
- добавил Хабер. - Очень интересно, не правда ли?
     - Ты помнишь ощущение тяжести во всем  теле,  когда  ты  очнулась?  -
спросил Эрншоу. - Мы тоже. Это прошло через несколько дней.
     Пола посмотрела на рисунок Рашаззи с изменившимся выражением,  словно
она уже хотела, чтобы ее  убедили.  Но  сейчас  в  ней  проснулся  ученый,
выискивающий ошибки.
     - А зачем вообще ее вращать? Если она находится на Земле и  уже  есть
сила тяжести, зачем это нужно?
     - Из-за того,  что  кривизна  должна  быть  встроена  в  конструкцию.
Статичная платформа должна быть плоской, как поднос. Внутри нее никогда не
возникнет ощущение, что ты крутишься в кольце, как белка в колесе. Но если
ее накренить, то возникает нужный вертикальный изгиб и  поверхность  перед
тобой действительно по мере удаления загибается вверх.
     Пола с сомнением глядела на рисунок Рашаззи,  потом  взяла  еще  один
листок и провела карандашом две кривых линии, идущие по бокам наблюдателя,
по мере удаления сходящиеся вместе и загибающиеся  вбок.  Это  был  вид  с
поверхности этого гоночного трека  Рашаззи.  Она  добавила  еще  несколько
радиальных линий от  внешнего  края  кольца  к  внутреннему  и  нарисовала
несколько человеческих фигурок на  разных  расстояниях.  Затем  критически
взглянула на  результат  своих  усилий  и  протянула  его  другим.  Другие
молчали. Наконец она не выдержала:
     - Нет, я все равно в это не верю. Как бы вы не маскировали ее она все
равно будет выглядеть, как наклонная гоночная кольцевая  трасса.  По  мере
удаления люди должны будут казаться наклоняющимися в  сторону.  Это  будет
выглядеть приблизительно так. А должно - вот так.
     И  она  нарисовала  второй  рисунок,  с  теми   же   двумя   линиями,
сходившимися в перспективе, но на этот раз поднимающимися прямо вверх,  не
уклоняясь в стороны. Это изображало вид из беличьего колеса изнутри.  Пола
снова добавила несколько человечков.
     - Видите, они совсем не похожи. Люди должны оставаться на вертикали и
уменьшаться в росте, - Пола показала на первый рисунок. -  Если  перекрыть
все возможности глядеть на большое расстояние, то это может пройти.  Но  я
только что приехала из Тургенева в Новую Казань, да и все вы были снаружи.
Видно всю дорогу от Новой Казани до Агрокультурной станции 3. И так везде.
Луч зрения на больших расстояниях не блокируется так, как это было  бы  на
кольцевом треке. Так как же это может быть так, как вы думаете?
     Рашаззи взял у нее карандаш.
     - Нас это тоже очень  долго  сбивало  с  толку,  поэтому  сначала  мы
отбросили объяснение про кольцевой трек. Но вот как это можно сделать.
     Он повторил первый рисунок Полы, но на этот раз  пересек  две  кривые
двумя  параллельными  линиями,  образовавшими  прямую  полосу,  как  кусок
резиновой ленты, положенный на изогнутый край тарелки.  Затем  он  добавил
несколько вертикальных линий, соединил их горизонталями,  чтобы  завершить
иллюзию, и протянул рисунок Поле.
     - Нужно  построить  стены.  Колония,  внутри  которой  мы  находимся,
изнутри точная копия настоящей "Терешковой", той, на которую ты  прилетела
в мае. Но у этой копии - одно отличие. Она построена из нескольких  прямых
сегментов со стенами, которые не изгибаются в сторону по  горизонтали,  и,
как я уже объяснял, с полом и потолком, изгибающимся по вертикали, так что
сила тяжести перпендикулярна  полу,  как  и  в  настоящей  станции.  Шесть
больших сегментов идут между основаниями спиц. А соединены они основаниями
спиц  -  еще  шесть  сегментов,  только  поменьше,  три   города   и   три
агрокультурных станции.
     Рашаззи порылся в бумагах, над которыми они спорили, когда  появилась
Пола с Истамелом, и протянул ей план, о котором он говорил.
     - Но это значит, что вам придется сворачивать в сторону,  проходя  из
сегмента в сегмент, - прокомментировала Пола. - Это будет...
     Она замолчала, неожиданно поняв, в чем дело.
     - У архитектора, который строил  эти  города,  не  было  пунктика,  -
напомнил Эрншоу, словно прочитав ее мысли. - Они сделали  так  специально,
чтобы ты теряла направление.
     - По крайней мере, достаточно запутывалась, чтобы не сообразить,  что
ты уклонилась от  своего  направления  на  тридцать  градусов,  -  добавил
Рашаззи.
     И это объясняло, почему в городах и агростанциях были  такие  высокие
здания: чтобы закрыть дальний вид.  С  относительно  небольших  расстояний
обзор закрывали здания, а если отойти  дальше,  то  прогиб  потолка  мешал
увидеть что-либо поверх зданий, в следующей прямой секции.
     - Те кусочки неба, которые ты видела кое-где за зонами перехода,  без
сомнения, оптические изображения, проецируемые на  экраны,  встроенные  на
верхних уровнях, - сказал Хабер. -  Даже  с  близкого  расстояния  разницу
отличить невозможно. Звезды над головой и спицы,  поднимающиеся  к  оси  -
тоже картинки.
     - И значит, никакой оси  нет,  и  поэтому  он  не  мог  там  быть,  -
продолжал Эрншоу, показывая на безжизненное тело Истамела. - И вот  почему
вокруг спиц так строги меры безопасности.
     Пола снова посмотрела на бумаги, лежащие  на  столе.  Ей  требовалось
какое-то время, чтобы целиком все осознать.
     -  Внушение  довершило  все  остальное.   Конечно,   есть   некоторые
искажения, но неравномерная поверхность земли сглаживает их. Сила  тяжести
в длинных секторах несколько изменяется  от  начала  к  середине,  а  угол
наклона с внешней стороны  немного  возрастает.  Но  над  этим  доминирует
другое - сознание того, что ты знаешь - ты прибыл сюда  через  космическое
пространство,  и  эта  убежденность  формирует  твое  восприятие.  Как  ты
отреагировала в начале? А  если  ты  еще  окружена  людьми,  которые  лишь
усиливают эту убежденность? Зачем тогда вообще сомневаться в этом?
     - А почему ты засомневался? - спросила Пола.
     - Я? Я не сомневался. Спроси у  них.  Они  были  учеными...  пока  ты
спасала мир.
     Пола долго на это напрашивалась, поэтому не  стала  возражать.  В  ее
голове возникало столько вопросов, что она не знала, с чего начать.
     - А все люди там снаружи? Их ведь не подвергали подобному лечению? Не
в таком же масштабе.
     - Русские офицеры и тому подобное, без сомнения, играют свои роли,  -
объяснил Эрншоу. - И вероятно, большинство заключенных - тоже. Но  есть  и
настоящие, вроде нас, вероятно, чтобы при контактах не возникало  ощущение
подделки.
     - Я имею в виду всех обитателей колонии.
     - Не знаю. Им могли сказать, что они принимают участие в эксперименте
по моделированию, и  потребовали  соблюдать  молчание  -  чтобы  сохранить
реализм. С другой стороны, я говорил с многими,  которые  не  могут  точно
вспомнить, как они сюда попали. То есть они думают, что могут, пока у  них
не  спросишь.  И  тогда  обнаруживается,  что  все   это   расплывчато   и
неопределенно.
     - Наркотики, - сказал Хабер. - Можно, наверное, перевезти сюда людей,
имитировав двухдневный полет, под действием веществ, влияющих на  ощущения
или ориентацию, которые ослабят память и повысят внушаемость.
     - А невесомость?
     - А они не вспомнят. Они будут вспоминать, что невесомость была,  как
им и внушили.
     Пола прикрыла глаза, кивая головой в знак того, что она  окончательно
убеждена.
     - Но почему? - спросила она неожиданно усталым голосом. -  Что  может
оправдать такие усилия, цену, уплаченную за... все это?
     - Мир, - ответил Эрншоу. - Они уже давно видели, к чему  клонится  их
игра, а это  -  их  последний  козырь.  Они  построили  в  космосе  боевую
платформу, слегка замаскированную под колонию - достаточно, чтобы обмануть
туристов. В то же время они создали эту копию, со всеми  подробностями.  А
затем была придумана схема - доставить в копию людей, которым Запад  будет
доверять, и позволить им найти якобы секретные каналы связи. Они  устроили
этот трюк с ноябрьскими праздниками и руководством,  чтобы  сбить  всех  с
толку. Конечно, когда мы прилетели туда шесть месяцев  назад,  на  станции
были люди, но с тех пор их оттуда сняли.
     Теперь много становилось понятно.
     - Земля, - медленно  прошептала  Пола.  -  Вот  из-за  чего  все  это
устраивалось. Им нужно было не везти сюда... туда наверх землю, а спускать
людей оттуда вниз.
     Эрншоу кивнул.
     - Вот именно. И куда перед ударом могли отправить русские всех  своих
лидеров с семьями, генералов, партийных шишек, и еще  многих  других,  кот
мог быть слишком  полезен,  чтобы  рисковать  ими  в  случае,  если  потом
придется долго отстраиваться заново? Здесь внизу,  где  бы  эта  штука  ни
находилась,  свой  автономный  мир,  со  своей  промышленностью,  сельским
хозяйством, жизнеобеспечением и  населением,  способный  жить  независимой
жизнью многие годы - в том случае, их прогнозы не оправдаются и условия на
поверхности  будут   слишком   тяжелыми.   Мы   находимся   в   гигантском
бомбоубежище.
     Пола замолчала, когда  ей  в  полной  мере  стало  ясно,  как  же  ее
обманули, и с какой готовностью она приняла этот обман. Это, должно  быть,
отразилось и на ее лице, потому  что  подняв  глаза,  она  увидела  взгляд
Эрншоу.
     - Слишком не беспокойся, -  продолжал  он.  -  Ты  не  одна  на  этом
попалась. Они были очень  аккуратны.  Они  даже  сняли  обшивку  камер,  в
которых мы сидели после того, как нас арестовали на настоящей "Терешковой"
и  перевезли  их  сюда  вместе  с  нами.  Я  помню,  что  в   потолке   на
вентиляционной решетке была та же самая  царапина.  И  не  огорчайся,  что
связалась с шпиком.
     Тут он кивнул в сторону Истамела.
     - У меня тоже была моя Ольга и я клюнул на нее.
     Пола неуверенно посмотрела на него.
     - Скэнлон, - сказал Рашаззи. В первый раз Пола услышала ноту отчаяния
в голосе израильтянина.
     - Он ведь знал все, с самого начала. Они играли с нами в  кошки-мышки
с самого начала.
     Пола в ужасе посмотрела вокруг. Она посмотрела на верстаки, на то,  в
создание чего было вложено столько усилий:  космические  скафандры,  чтобы
пробиться в  несуществующую  ось,  лазер,  чтобы  подавать  сигналы  через
несуществующий космос, детекторы, тестеры, инфракрасные  и  радиочастотные
датчики, пропуска и тому подобные атрибуты, изобретавшиеся для того, чтобы
обмануть систему безопасности, которая и не должна была их сдерживать. Она
закачала головой из стороны в сторону,  не  желая  смириться  с  подлинной
величиной катастрофы.
     И тут у них за спиной, в тени,  раздался  новый  голос  с  ирландским
акцентом.
     - Так вы все-таки догадались.
     Они обернулись и увидели выходящего на свет Скэнлона. Эрншоу рванулся
было вперед, но замер, увидев в его руке пистолет. Другие не  двигались  с
места. Скэнлон стал достаточно далеко  от  них,  чтобы  достать  его  было
невозможно.
     - Надо отдать вам должное, Лью никогда не говорил мне о том,  что  вы
выясняете, где же вы находитесь на самом деле.
     Он обвел взглядом понурые лица.
     - Мои поздравления, джентльмены. Как  сказала  горничная  священнику:
"Чем больше вы показываете, тем это интереснее". Я не прав?



                                    49

     - И что теперь? - спросил Скэнлон. - Это была очень интересная беседа
и я впечатлен вашей гениальностью, но что вы  собираетесь  делать  дальше?
Здесь не было высказано никаких предположений, если я не ошибаюсь.
     МакКейн не собирался отвечать ему. Он стоял, неподвижно уперев в него
взгляд. Да, это была правда. Пути наружу не было и русские  контролировали
все коммуникации - как и все остальное.  У  Скэнлона,  без  сомнения,  был
такой же коммуникатор, как и у Истамела,  и  он,  конечно,  вызвал  охрану
перед тем, как появиться. Сейчас он только ждал их прибытия. Пола так и не
сказала ему, но он уже догадался, что она  пришла  сюда  после  того,  как
отправила сообщение Фоледе, чтобы уговорить  его  лично  подтвердить  его.
Скэнлон просто ждал, преуспеет ли она в этом.  Теперь  вся  эта  печальная
история заканчивалась.  Оставалось  только  дождаться,  пока  из-за  кулис
выйдут режиссеры, постановщики и продюсеры.
     Да, да, все становилось совершенно ясно. МакКейн готов был убить себя
за то, что он не увидел этого раньше. Конечно же, русские  не  успокоились
бы, пока не убедились, что у него за плечом стоит нужный человек,  который
направлял бы и подталкивал его в нужном направлении, чтобы он сыграл  свою
роль в соответствии со сценарием. Скэнлон с  самого  начала  расположил  к
себе МакКейна, устроив ему -  как  он  сказал  -  новости  о  Поле,  через
библиотеку и невидимого русского офицера, которого,  наверное,  вообще  не
существовало. Это Скэнлон предупредил  его  насчет  драки  с  Майскевиком,
уложив которого, МакКейн приобрел в глазах всей камеры именно  тот  имидж,
который требовался для  его  роли.  Скэнлон  направил  группу  МакКейна  к
комитету  побега,  а  комитет  побега  направил  их  прямо   к   кольцевой
транспортной системе, за которой русские,  конечно  же,  следили.  МакКейн
сгорал от злости и к самому себе и к двуличному Скэнлону. Он уже покосился
на пистолет в руке Скэнлона, прикидывая расстояние  и  взвешивая  шансы  -
если игра проиграна, то он хоть утащит ирландца за собой.
     А Скэнлон тем временем сделал кое-что  очень  странное.  Он  поставил
пистолет  на  предохранитель,  повернул  его  рукояткой  вперед  и  бросил
МакКейну. Тот инстинктивно поймал  его,  слишком  потрясенный,  даже  чтоб
моргнуть.
     - Не  хочу  рисковать,  что-то  вы,  ребята,  очень  импульсивные,  -
объяснил Скэнлон. - Во всяком случае, если судить по этой спящей красавице
у вас за спиной.
     Остальные все еще были слишком  уж  потрясены,  чтобы  двинуться  или
ответить. Скэнлон  посмотрел  на  них,  как  профессор  смотрит  на  тупую
аудиторию.
     - Ну? Что, человек не может передумать?
     Рашаззи начал заикаться.
     - Пере-пере... Что? Ты что, хочешь сказать - ты с нами?
     - А как по-вашему, что я еще говорю?
     - Но почему? - Хабер потряс головой, не менее изумленный.
     - Я обнаружил, что мои взгляды на вещи и на людей с течением  времени
изменяются, - начал Скэнлон. - И быть среди вас - это тоже имело значение.
Правда, сейчас не время устраивать беседы. Для вас сейчас важно  другое  -
вы привязаны ко мне. И вам лучше всего верить мне, нравится  вам  это  или
нет, потому что я - ваш последний шанс выбраться из этой  дыры.  И  только
так вы будете всем рассказывать об этом потом.
     Хабер был озадачен.
     -  Выбраться  из  этой  дыры?  Рассказывать  всем?  Кому   мы   будем
рассказывать? Русские знают обо всем.
     - Ну, не совсем так. Разве я не сказал, что мои  взгляды  на  вещи  в
последнее время несколько изменились? Есть кое-что, о чем  они  не  знают.
Например, они не знают, что вы догадались о том, что мы  не  в  космосе  -
разве я сам не узнал об этом только что? И они не знают, что вы докопались
до гражданских уровней под  Замком.  Они  только  что  открылись.  Русские
думают, что вы нашли транспортную систему и катаетесь вокруг,  но  они  не
думали, что вы заберетесь так глубоко.
     - А кто другие информаторы?  -  спросил  МакКейн,  наконец-то  обретя
способность говорить. - Они ведь не надеются только на одного.
     - А вы его уже взяли, - ответил Скэнлон, указывая на Истамела.  -  Но
он так и  не  узнал,  что  вы  добрались  до  нижних  уровней.  Вы  хорошо
поработали, скрывая это. Ты ведь должен был включить в свою группу  больше
подсадных, но у тебя на них хороший нюх.
     - Чаккатар?
     - И весь комитет побега, кроме Сэрджента. Он настоящий.
     - Мне они никогда особенно не нравились, -  согласился  МакКейн.  Да,
теперь ему казалось, что схему сигнализации они получили слишком легко.
     - А как насчет нашей камеры? Гоньяреш говорил,  что  он  работает  на
оси, поэтому с ним понятно. А как насчет  Мунгабо?  Он  ведь  уже  был  на
нижних уровнях.
     Пока МакКейн говорил, Рашаззи отошел проверить, что с Истамелом.  Его
дыхание уже стало ровным, поэтому Рашаззи налил  немного  пахнущей  эфиром
жидкости в тряпочку и приложил ее к носу турка.
     - Это какое-то время подержит его отключенным. Когда  очнется,  будет
немного болеть голова.
     - Мунгабо в порядке, - ответил Скэнлон.  -  Я  единственный  агент  в
передней секции. Нолан, Андреев, Боровский, Ирзан и Чарли Чан чистые.  Все
остальные - фальшивые.
     МакКейн был по настоящему удивлен.
     - И Смовак? Воргас?
     - Да, оба из чешской политической разведки. Лученко - полковник  КГБ,
остальные азиаты - из ГРУ.
     - Так Ползучий Иисус не замешан - верный ученик, а?
     - Сказанул. Да какой же ненормальный будет  на  него  надеяться?  Его
посадили туда специально, чтобы провоцировать тебя. И  это  сработало,  да
еще как.
     - А что с Майскевиком? - этот вопрос часто занимал  МакКейна.  -  Это
было по-настоящему, или он поддался?
     - Нет, ты въехал ему на самом деле, - улыбнулся Скэнлон. -  Это  было
достаточно реально. Часть проверки, как ты говоришь. Им нужен был человек,
у которого в крови драка, чтобы быть уверенными в том, что он даст системе
сдачи, как только выпадет случай. И они устроили все так, что единственный
случай, который ему выпадет - это устроить шпионскую операцию.  Они  могли
использовать больше дюжины людей, по всему Замку. Но не все  смогли  найти
связь со своими, откуда там они прилетели,  а  остальные  не  подходили  в
другом, - тут он покосился на Полу.
     - Вот почему русские ждали, пока на  Земле  не  наладится  контакт  с
Вашингтоном - это они контролировать не могли. Если бы это не  получилось,
они бы сосредоточились на других кандидатах
     - А где это место? - спросил Рашаззи. - Где мы находимся?
     - Под горами, рядом с городом под названием Сохотск, в Сибири.  Здесь
расположена  наземная  станция  связи  с  настоящей  "Терешковой".   Между
настоящей "Терешковой" и станцией  был  обмен  всеми  вашими  сообщениями,
чтобы ваши люди смогли его засечь. Русское кодовое обозначение этого места
"Потемкин". Как вам это? Наверное, в Кремле  появился  кто-то  с  чувством
юмора. Ну, а теперь...
     - Но почему? - опять не выдержал МакКейн. Он уже оправился от шока  и
его мозги снова заработали. - Почему  ты  это  делаешь?  На  такую  работу
первого попавшегося не  возьмут.  Ты,  наверное,  был  очень  крутой.  Что
случилось?
     Скэнлон почесал в затылке и вздохнул.
     - Ну, видишь, действительно я в свое время был связан с ИРА. Но я  об
этом думал и говорил себе:  Слушай,  а  хотел  бы  ты  видеть  этих  людей
управляющими Ирландией, если они победят и Бритты уйдут? Нет. И потом, это
такие люди, если им перешел дорогу, то долго не протянешь. И я решил  уйти
на Восток. Но здесь я обнаружил, что задаю себе те же самые вопросы, как о
Прово и Ирландии. Это что, действительно  те  люди,  которых  я  хотел  бы
видеть у руля? И ответ получается тот же.
     Тут Скэнлон вытянул руку, обрывая разговор:
     - Мы что, собираемся так весь день, как бабы, протрепаться, или будем
дело делать? В Тургеневе Полу ждет Ольга  с  генералом,  на  ее  дебют  по
Ти-Ви, а я попытаю счастья с вами насчет выбраться наружу.
     - Это что еще за Ти-Ви? - поинтересовался  МакКейн,  бросив  на  Полу
удивленный взгляд.
     Она избегала его глаз, чувствуя себя овцой - или  бараном  -  который
послушно идет за пастухом.
     - Ольга и Протворнов  просили  меня  связаться  по  телетрансляции  с
Вашингтоном, чтобы  подтвердить  сообщение,  которое  мы  отправили.  И  я
согласилась. Они еще хотели, чтобы я попыталась уговорить тебя сделать  то
же самое - потому что тебе больше верят.
     - Попыталась, черт возьми! Ты что, действительно...
     - Нет, я так и сказала им... на самом деле. У Ольги  появилась  идея,
что  может  быть,  ты  подтвердишь  сообщение,  думая,  что  ты  работаешь
независимо от русских - через лазер. И я пришла сюда, чтобы уговорить тебя
на это.
     Пола  коротко  вздохнула  и  беспомощно  развела  руками.  Этот  жест
говорил: Да, это было так, сейчас этого уже не поменять, думай что хочешь.
     МакКейн секунду смотрел на нее, потом кивнул. Теперь это уже не имело
значения.
     - Да, это будет козырем. По крайней мере мы не... - он остановился. -
Ольга предложила это?
     - Да.
     - Но она знает, что это  место  не  в  космосе.  Лазер  не  пробьется
наружу. Какого черта она вылезла с этой идиотской идеей?
     Пола кусала губы.
     - Я сама об этом думаю. Но это тоже должно быть частью  замысла.  Они
смогут  перехватить  сигнал  на  крыше,  передать  его  на  "Терешкову"  и
повторить на другом лазере, внутри. А с ответом с  Земли  поступить  точно
так же. Именно так они собирались использовать тебя. И я попалась  на  эту
удочку.
     МакКейн покачал головой.
     - Да нет. Это было бы слишком...
     - Она права, - вмешался Скэнлон. - Именно  так  все  и  было.  Ты  не
помнишь, тогда, в июне, именно я подтолкнул тебя к идее о лазере. И именно
я нашел поломанный лазер, который теперь лежит на верстаке - но он был  не
так уж и сломан. И именно я должен сейчас отправиться с тобой в  Тургенев,
чтобы убедиться в том, что он направлен в нужное место на потолке, там где
зафиксирован детектор для приема твоего сигнала.
     МакКейн глядел на него, не веря своим ушам.
     - Еще тогда? Это было запланировано еще  тогда?  Все  это  время  они
знали, что мы будем строить лазер?... Господи Иисусе!
     - А мы-то думали, что  мы  такие  хитрые,  -  с  отчаянием  прошептал
Рашаззи.
     Пола уселась на один из стульев.
     - Боже мой, и все  это  зашло  так  далеко...  -  она  посмотрела  на
МакКейна. - Ты бы сделал это? Если бы я рассказала тебе всю эту историю  и
ты поехал бы  в  Тургенев,  чтобы  увидеть  этих  шишек  самому  -  ты  бы
подтвердил это в Вашингтон по лазеру?
     МакКейн обернулся к ней, чтобы  ответить,  но  подумав,  кивнул.  Его
глаза странно остекленели.
     - Да, - наконец сказал он. - Честно говоря, я думаю, да.
     - И может быть, мы не станем их разочаровывать, - сказал Скэнлон. Все
заинтересованно обернулись к нему. Он  кивнул,  удовлетворенный  тем,  что
привлек все их внимание.
     - Ладно, сейчас с разговорами уже покончено? -  спросил  он.  Ответом
было молчание.
     - Ну и отлично. Говорят, лучший способ поймать вора -  это  попросить
об этом другого вора. И может быть, я вот думаю, лучший способ  справиться
с обманщиками - это обмануть их. Потом, это куда  поэтичнее  -  когда  они
сами  своим  вероломством  будут  обмануты,  и  куда  привлекательней  для
ирландца. Прежде всего нам нужно найти  Сэрджента  и  Мунгабо.  И  давайте
спустим сюда Чарли Чана и Боровского  -  с  ними  все  в  порядке,  а  нам
понадобится вся помощь, которую мы только сможем найти. А теперь - вот что
я хочу предложить...



                                    50

     Инфракрасная   орбитальная   обсерватория   ИКОО   была    постоянной
пилотируемой   платформой   для   астрономических   наблюдений,    которой
пользовались совместно Лаборатория Реактивного  Движения  в  Калифорнии  и
Восточно-Азиатский Совет Научных Исследований. Она  была  разработана  для
точных исследований  Вселенной  в  инфракрасном  диапазоне  волн,  который
земная  атмосфера  почти  полностью  блокирует,  а  зеркало  ее  основного
телескопа диаметром  200  сантиметров  охлаждалось  жидким  гелием,  чтобы
тепловое излучение от деталей конструкции  не  мешало  сверхчувствительным
детекторам. Она заработала всего пять лет  назад  и  с  тех  пор  смотрела
сквозь пылевые облака, сопровождающие рождение и  смерть  звезд,  позволяя
по-новому понять их эволюцию, она позволила нанести  на  карты  внутренние
области Млечного Пути и точно указать положение сверхмассивной черной дыры
в его центре, она помогала изучать энергодинамику удаленных  галактик.  Ее
приборы  были  достаточно  чувствительны,  чтобы  обнаружить  пылинку   на
расстоянии трех миль только по ее  тепловому  излучению.  Кроме  того,  ее
почти точно полярная  орбита  была  ориентирована  так,  что  в  следующие
несколько  дней  все  эти   приборы   и   инструменты   смогут   постоянно
тренироваться на "Терешковой".
     - Мы держим открытую линию с Токио, - сказал с одного из  экранов  во
внутреннем  кабинете   Фоледы   Кей   Олсон,   специальный   помощник   из
госдепартамента. - Японский премьер  сейчас  разговаривает  с  профессором
Кобасукой. Ребята  из  ЛРД  предупредили  экипаж  ИКОО,  чтобы  они  ждали
специальной директивы. Президент просил держать его в курсе дел. Мы  будем
сообщать вам по мере развития событий.
     Кобасука был председателем комитета, который  выбирал  программы  для
ИКОО, изучая предложения от ученых со всего мира.
     -  Отлично,  -  заметил  Фоледа,  поворачиваясь  к  Барбаре,  которая
дожидалась ответа от другого  дисплея,  ее  собеседник  сейчас  смотрел  в
сторону. - Как у тебя?
     - Сектор Си-3-Ай  сейчас  выходит  на  связь  между  МИЛКОМ  и  сетью
слежения  НАСА  в  аварийном  канале.  Сейчас  они  ее   испытывают.   ЛРД
подтвердила, что лазер ИКОО может быть настроен на  частоту,  указанную  в
сообщении Панголины.
     - Что-нибудь новое по Подсолнуху от Пономаря?
     - Нет.
     Фоледа фыркнул.
     - Ладно, держи связь и немедленно дай мне знать,  если  будет  что-то
новое.
     - Есть.
     Фоледа вернулся в соседнюю комнату для опросов, где  Филип  Борден  и
Анна Доркас сидели за столом вместе с грузным  бородачом.  Фоледа  стал  у
двери, не перебивая.
     - Так вы уверены? - спрашивал Борден. - В то утро вы пришли на работу
и были без всяких объяснений переведены на работу, не требующую секретного
допуска, и в тот же день с вами говорил полковник Фелякин? Что он  говорил
вам, дословно? Вспомните, пожалуйста, это очень важно.
     - Он сказал мне изменить свои планы на завтрашний  день,  потому  что
какие-то люди из Москвы  хотят  разобраться  в  какой-то  административной
путанице. Он сказал, что это касается  продолжительности  нашей  работы  в
Англии и просил меня прийти на другой день в десять утра вместе с Энрико и
взять с собою паспорта.
     Борден кивнул.
     - И в тот же вечер Энрико пришел домой пьяный?
     - Разве я говорила, что он был пьяный? Он просто выпил в тот вечер.
     - С начальником линии КР полковником Шепановым?
     - Да.
     - И что говорил Энрико?
     Анна отпила глоток воды.
     - Он был необычно грустный и чем-то озабоченный, не такой,  каким  он
обычно бывал, когда он и Шепанов встречались...
     - Продолжайте.
     - Он сказал, что у Шепанова личные проблемы и он иногда слишком много
болтает. Потом он неожиданно спросил у меня об ученой из  Новосибирска,  с
которой мой бывший муж сошелся семь лет назад. Шепанов  проговорился,  что
она арестована за диссидентскую деятельность.
     - Он не сказал, когда ее арестовали? - перебил бородатый. У него  был
сильный восточноевропейский акцент.
     - Три месяца до этого. Апрель-май, наверное.
     Бородатый кивнул.
     - И вы решили, что раз ваш бывший муж под подозрением, то  исходя  из
обычных процедур в таких случаях, под подозрение попадут все  его  близкие
друзья и родственники, включая и вас.
     Анна кивнула.
     - Да, именно так.
     - А какова была ваша реакция? - снова спросил Борден.
     - Естественно, я перепугалась, из-за той работы, которую я делаю  для
англичан. Исходя из всего остального, случившегося в тот день,  я  решила,
что я уже раскрыта и Энрико тоже попадает под подозрение, а люди из Москвы
приехали, чтобы увезти нас назад.
     - И поэтому вы сбежали и попросили убежища.
     - Да.
     - Оставив вашего мужа? - поинтересовался бородатый, подняв брови.
     - В наших отношениях не было любви. Он был настоящий  КГБист.  А  его
работа за границей могла помочь и в моей деятельности.
     - Вам никогда не приходило в голову, что  такое  совпадение  чересчур
удобно для вас? - в первый раз заговорил все еще стоящий у дверей Фоледа.
     Анна выглядела стесненной.
     - Тогда нет... хотя раз уж вы спросили - иногда  я  задумывалась  над
этим...
     Борден вопросительно посмотрел через стол на бородача. Он слышал  это
уже много раз, а сейчас просто хотел, чтобы тот услышал  это  собственными
ушами. Владимир Задин, бывший руководитель академии КГБ в Быково, на сорок
миль к северу от Москвы, бегство которого на Запад стало  пять  лет  назад
небольшой сенсацией, откинулся на спинку кресла и задумался над  тем,  что
было сказано. Потом он поднял глаза на Бордена и заговорил.
     - Вся эта история в лондонской резидентуре - это не похоже на них.  В
подобной ситуации ей бы даже не разрешили выйти из здания. Она  бы  узнала
обо всем, только когда КГБисты из Москвы зашли в ее комнату,  а  потом  ее
держали  бы  в  посольстве  до  следующего  самолета  в   Москву.   Полная
неожиданность. Никаких подозрений. Паспорта? Ба! - Задин махнул  рукой.  -
Если они действительно были у вас дома, то за ними бы кого-нибудь послали.
     - Значит, все это подстроено? - спросил Борден.
     - Я уверен в этом. Все было устроено так, чтобы она  смогла  передать
на Запад историю, которая убедила бы вас в том, что у профессора  Дьяшкина
есть достаточно весомый повод перебежать. Он с самого  начала  принимал  в
этом участие. Его диссидентская активность - лишь прикрытие.
     Анна потрясенно смотрела на него.
     - Но это же было семь лет назад.
     Задин скривился и безразлично покачал головой.
     -  Семь  лет,  десять  лет  -  какая  разница?   Некоторые   операции
планируются за двадцать лет вперед. Иногда даже за тридцать. Ее  муж  тоже
был с самого начала частью операции. Они позволили ему жениться так, чтобы
она попала на своей работе за границей в компрометирующую ситуацию и могла
легко сбежать. Ей позволили думать, что она его использует - на самом деле
использовали ее. Я видел похожие схемы.
     Анна застыла, глядя в стол. Борден  посмотрел  на  Фоледу  и  глубоко
вздохнул.
     - Ты был прав, Фил, все это время ты был  прав...  Я  знаю,  наверно,
несколько поздно сейчас говорить это, но...
     Фоледа махнул рукой, словно говоря: да ладно, скажешь в  другой  раз.
Борден кивнул.
     - Так какова ситуация на фронтах? - сменил он тему, кивнув в  сторону
двери.
     - С технической стороны неплохо. Сейчас мы говорим с японцами  и  уже
получили аварийный канал связи через  НАСА.  Президента  держат  в  курсе,
министр обороны и председатель начальников штабов дожидаются.
     Борден поднялся.
     - Тогда давай спустимся и посмотрим, что происходит, - он  повернулся
к Анне и Задину. - Вы очень помогли нам. Большое спасибо.  Мы  бы  хотели,
чтобы вы пока не уходили.
     Когда они проходили мимо большого кабинета Фоледы, ФОледа остановился
и сунул голову в дверь.
     - Пусть охрана  отправит  кого-нибудь,  чтобы  позаботились  о  наших
гостях, пока они здесь, - сказал он Барбаре. - Мы идем вниз в Центр Связи.
Что-нибудь новое?
     - Японцы хотят знать, согласны ли мы оплатить  стоимость  потерянного
времени работы ИКОО, если они перенацелят ее на Русалку.
     - Черт, - сказал Фоледа через плечо, он уже  было  поспешил  догонять
Бордена. - Скажи, что лично я выпишу им чек.



                                    51

     Когда микроавтобус службы безопасности вез  Полу  назад  в  Тургенев,
вместе с майором Ускаевым и охраной, ее  настроение  резко  отличалось  от
того пыла, с каким она ехала сюда всего несколько часов назад. Удивительно
было осознавать, что эта долинка со зданиями и деревьями у дороги, русские
тележурналисты, снимающие декорации, построенные к завтрашнему  празднику,
ось станции и звездное небо над головой в окнах над агрозонами -  все  это
лишь часть огромного иллюзиона, построенного под  землей  в  Сибири.  Пола
сидела тихо и задумчиво.
     Сейчас, с самого начала вспоминая все, что случилось в  течение  этих
шести месяцев, она видела, как систематично и безжалостно ее обманывали. И
этот  обман  стал   возможен   только   благодаря   ее   интеллектуальному
самодовольству и убежденности в собственной непогрешимости, в  которой  ей
даже не приходило в голову сомневаться. По странной иронии судьбы,  именно
она, ученая, принимала все, что ей подсовывали,  как  должное,  а  Эрншоу,
непоколебимый и лояльный, ставил под сомнение любой вывод. Конечно, именно
так все и рассчитали русские. Именно на это они рассчитывали.
     Файл  "Апельсин"  никогда  не  существовал.  Вся  эта  история   была
подброшена  западной  разведке  в  качестве  соблазнительнейшей  приманки,
которая и сработала, гарантировав, что они непременно отправят кого-нибудь
за ним. А изображая его в виде компьютерного файла, но спрятанного  внутри
компьютера системы технического обслуживания  с  низкой  степенью  защиты,
русские были уверены - на станцию будет отправлен специалист по  советской
компьютерной технике, которому  потом  можно  запудрить  мозги,  чтобы  он
устроил канал связи.
     Больше всего ужалило Полу понимание  того,  что  весь  долгий  период
изоляции и допросов был лишь великолепно продуманным русскими  испытанием,
чтобы найти нужное  им  сочетание  суетности,  упрямства,  преувеличенного
самомнения и политической наивности. И именно  ей  досталась  сомнительная
честь быть избранной из всех возможных  кандидатов,  которые  попадали  на
"Терешкову" в течение последнего года. Она вспомнила, как  поучала  Эрншоу
цитатами: "Вся проблема в том, что дураки и фанатики всегда так уверены  в
себе, а мудрецы полны сомнений". Эрншоу спросил у нее: "Как только  он  не
добавил в конце "Я думаю" ? "  Чтобы  понять,  что  он  имел  в  виду,  ей
понадобилось чересчур много времени.
     Задним числом многое становилось до боли  понятным.  Ее  сокамерницы,
женщины, которые выглядели столь очевидными стукачками, они и должны  были
выглядеть стукачками - чтобы она возгордилась тем, что так легко вычисляет
их, чтобы она с пренебрежением отнеслась к  тем,  кого  она  легкомысленно
посчитала глупцами. Они убедили ее  в  фальшивой  безопасности  от  такого
обмана, приучив к мысли, что ее невозможно обмануть. Да если быть до конца
честной, они просто усилили ту предубежденность, которую они нашли в  ней.
Как-то в гостях она познакомилась с профессиональным  фокусником,  который
рассказывал,  как  легко  обмануть  паранормальными  феноменами  некоторых
ученых. "Все это основано на самоуверенности. Они не допускают даже мысли,
что их может обмануть "какой-то там  трюкач".  Подсознательно  они  думают
так: Если я не могу обнаружить этот трюк, значит, это не  трюк.  И  у  них
остается единственный выбор - принять то, что им  кажется  настоящим,  как
настоящее."
     Все эти кухни, окружение, в которое она попала,  деградация,  которую
она ощущала - все это было рассчитано, чтобы  разбудить  в  ней  отчаянную
готовность броситься за первым же обещанием вернуть ее в привычный мир,  в
общество привычных людей. Они,  вероятно,  отравили  ее  пищу,  чтобы  она
заболела, и отправили ее в госпиталь, где она уже  была  готова  броситься
вслед  за  Ольгой,  особенно  после   их   первой   "случайной"   встречи,
подстроенной в коридоре рядом с кабинетом  Протворнова.  Конечно  же,  они
были уверены в том, что Пола первая бросится к Ольге,  тем  самым  избежав
всех подозрений, которые появились бы иначе, если бы Ольга сама  пришла  к
ней.  Работа  в  Отделе  Окружающей   Среды,   связь   с   "Иваном",   для
восстановления  которой  был  нужен  технический   специалист,   все   эти
манипуляции заставили ее думать, что установить связь с Западом - это была
ее собственная идея. А затем, играя на ее личных слабостях, о которых  они
могли узнать еще  в  самом  начале,  когда  ее  допрашивали,  одурманенную
наркотиком - она вспоминала это, словно в  тумане  -  появились  Геннадий,
Елена, Светлана и другие исполнители ролей, написанных так, чтобы отразить
и усилить ее предубеждения и ложное восприятие, чтобы еще  больше  поднять
ее самомнение.
     Труднее всего было смириться с предательством Ольги. Пола  не  только
доверяла ей, но  уважала  и  высоко  ценила  ее,  как  разделяющую  те  же
этические убеждения, основанные на истине, чести, целостности. Именно  это
делало  их  выше  остального  иррационального  мира.  Целостность,  честь,
истина! Ольга проглотит эту же приманку. Как и говорил Скэнлон,  уже  сама
мысль о том, чтобы обмануть их при помощи их собственного обмана, обладала
приятной, поэтичной притягательностью.
     Они  прибыли  в  Правительственный  Центр  в  Тургеневе  и  сразу  же
поднялись в комнату, полную карт, экранов и  оборудования  связи,  где  их
ждали Ольга и Протворнов. Вокруг крутилось еще несколько офицеров и кто-то
еще  из  начальства,  они  притворялись  занятыми  работой  и   совершенно
незаинтересованными. Ольга подавала свою роль с тошнотворной точностью.
     - Слава Богу, ты вернулась, Пола. Тебя  так  долго  не  было,  я  уже
начала беспокоиться. Ты говорила с Эрншоу? Что он сказал? Он сделает это?
     Пола посмотрела в глаза Ольге и кивнула.
     - Да, я все-таки уговорила его.  Он  сделает  это.  Он  со  Скэнлоном
собираются  забраться  на  крышу  воздухоочистительного  завода  рядом  со
зданием  Внутренней  Безопасности,  откуда  им  будет  видно   центральную
площадь, и включат лазер.
     Несмотря ни на что, при упоминании о том, что Скэнлон будет вместе  с
Эрншоу, Протворнов не смог подавить торжествующего блеска глаз.  Эта  была
последняя из проблем, которая оставалась  у  русских.  Было  очень  важно,
чтобы Скэнлон был с ним, потому что он знает,  куда  необходимо  направить
лазер.
     - Как они туда доберутся? - спросил он.
     - С терминала транспортной системы под Тургеневым, - ответила Пола. -
Оттуда они поднимутся на поверхность через один из магазинов  на  северной
стороне площади, переодетые  в  гражданское,  лазер  и  спектрометр  будут
разобраны и завернуты в праздничные флаги. На площади будет много людей, и
они рассчитывают незаметно проскользнуть в гараж  под  заводом,  забраться
оттуда на крышу и по пути подключиться к силовому кабелю, чтобы  запустить
лазер.
     - А когда они отправятся?
     -  Через  три  часа,  когда  люди  будут   собираться   для   встречи
генерального секретаря.
     Последний корабль с  высшими  советскими  руководителями,  включая  и
генерального  секретаря  с   председателем   Верховного   Совета,   сливки
правительственного аппарата, прибудут как раз вовремя, чтобы их  пассажиры
успели отдохнуть и прийти в себя, перед тем, как  встретить  корабль  ООН,
который привезет делегации  со  всего  остального  мира  двенадцать  часов
спустя.
     Протворнов посмотрел на майора Ускаева.
     - Вы поняли? Отправляйтесь в Управление  Безопасности  и  проследите,
чтобы у них были все данные. Ни при каких обстоятельствах не  вмешиваться.
Проверьте, чтобы у Скэнлона и Эрншоу был беспрепятственный путь наверх,  и
уберите всех наблюдателей, всех, кто может вмешаться.
     - Так точно, - козырнул Ускаев.
     - А для вас мы приготовили кое-что особенное, - улыбнулся  Протворнов
Поле. Он обнял ее за плечи, почти  как  любящий  отец,  и  подвел  к  двум
гражданским, которые ждали в стороне.
     - Это инженеры, которые объяснят  вам,  что  нужно  делать.  Вы  ведь
приехали сюда в качестве тележурналистки, не так ли? Вот мы  и  собираемся
из вас ее сделать. Это символично, не находите? И наверное, забавно.
     Его глаза блеснули и тяжелое лицо расплылось в улыбке.
     - Но, конечно, не широковещательное телевидение - как мы  и  обещали,
всего лишь  прямая  связь  с  вашими  людьми.  Сейчас  наше  посольство  в
Вашингтоне обо всем договаривается.
     Он представил ее инженерам:
     - Эта леди - американка. Сегодня она может спасти весь мир.
     Те дежурно улыбнулись и сказали привычное "Очень приятно".  У  Ольги,
стоявшей рядом, хватило наглости повернуться и поцеловать ее  в  щеку.  По
крайней мере, экстатичный блеск в ее глазах был настоящим.
     - И мне тоже очень-очень приятно, - ответила Пола. И  это  тоже  было
правдой.


     А в это время на уровне, находившемся глубоко  под  Замком,  МакКейн,
Скэнлон, Ко и Рашаззи, сопровождаемые Мунгабо, Чарли  Чаном  и  Боровским,
уже закончили все приготовления и  были  почти  готовы  пробиваться  через
внешнюю стену платформы...



                                    52

     Бак  был  сделан  из  толстых,  крепко   склепанных   вместе   листов
нержавеющей стали. До того, как они осушили его, в  нем  находилась  вода.
Это был один из нескольких выстроившихся в ряд похожих баков на  служебной
палубе под только что открытыми гражданскими уровнями, которые  они  нашли
под Замком. Они вырезали ацетиленовой горелкой, украденной на  техническом
складе, верхнюю пятифутовую секцию,  подняли  ее  и  отложили  в  сторону.
Теперь  в  примыкающей  к  внутренней  стене  станции  стенке  бака   было
отверстие,  как  раз  напротив  открытого  люка.  Попасть  на  эту  палубу
оказалось значительно проще, чем они думали - вся палуба  была  пустынной,
несомненно, из-за праздника, шедшего на поверхности.
     Рашаззи считал - и Скэнлон подтвердил его догадку - что хотя они и не
находятся в космосе, тем не менее конструкция вращается в вакууме,  внутри
безвоздушного тороидального туннеля. Кроме того, что это снижало мощность,
требуемую для вращения, это еще и устраняло шум  воздуха  об  конструкцию,
несколько странный, когда ты уверен, что находишься в открытом космосе.  К
тому же так платформа была еще  и  изолирована  от  внешней  среды,  чтобы
избежать подозрительного теплового рисунка на поверхности  земли,  который
без сомнения,  был  бы  замечен  западными  разведывательными  спутниками.
Беглецам так или иначе были нужны скафандры и шлюз. Они  не  смогли  найти
достаточно  маленькую  и  прочную  камеру,  примыкающую  к  внешней  стене
станции. Помещение, в котором стояли водяные баки и насосное оборудование,
больше всего подходило для этой цели, но его объем все равно  был  слишком
большим, чтобы эвакуировать его иначе, чем взрывным способом. И даже  если
бы они решились на это, все равно у Рашаззи оставались сомнения, смогут ли
его стены выдержать нагрузку, которая ляжет на них с другой  стороны,  где
поддерживается нормальное давление.
     Поэтому им пришлось делать импровизированный шлюз.  Эта  часть  танка
была приварена к стене платформы и силовым ребрам. Соединение  было  густо
присыпано мелом и загерметизировано лентами резинового герметика, а сверху
были приложены металлические пластины,  крепко  смазанные  герметизирующим
составом "Разз и Компания". Когда из бака выйдет воздух, герметизацию  еще
прижмет сверху давление воздуха, кроме того,  она  вовсе  не  должна  быть
идеальной - небольшая утечка из огромного объема  не  будет  иметь  особых
последствий.
     Мунгабо, вместе с Чарли  Чаном  и  Боровским,  уже  оправившимися  от
первоначального потрясения, когда они узнали о том, что творилось почти  у
них под ногами, закончили вырезать секцию  во  внутренней  стене.  Скэнлон
подтвердил, что стена двойная, и  что  даже  внутренняя  стена  достаточно
прочна, чтобы самой выдержать давление воздуха. Воздух  будет  откачан  из
танка простым методом - сверлением  отверстий  через  внешнюю  оболочку  в
окружающий вакуум, а затем, когда давление  упадет  достаточно  низко,  во
внешней стене будет вырезано большое отверстие. Прочный стальной люк с той
стороны бака, которая была обращена внутрь станции, не  пропустит  утечка,
поскольку то же давление воздуха в станции плотно прижмет его к баку.
     МакКейн, Рашаззи, Скэнлон и Ко, уже одетые в скафандры, последний час
сидели на полу, отдыхая и дыша чистым кислородом, чтобы выгнать весь  азот
из тканей организма. Их маски были соединены четырьмя трубками  с  большим
баллоном,  лежащим  на  полу.  Скафандр  показался  МакКейну   тяжелым   и
стесняющим движения, как резиновый костюм аквалангиста. Кроме того, в  тех
местах, где Рашаззи смазал  его  герметиком,  до  сих  пор  толстым  слоем
сочащимся на сгибах, он прилипал абсолютно ко всему. Мунгабо  выбрался  из
люка и передавал внутрь бака Чарли Чану нужное  им  оборудование,  которое
Боровский проверял по списку. Им понадобятся: два аккумуляторных фонаря  и
каждому по простому фонарику, потому  что  не  было  причин  считать,  что
снаружи будет гореть свет - Скэнлон считал,  что  света  там  нет;  четыре
мощных ручных электродрели и катушка с несколькими сотнями  футов  кабеля,
соединявшегося сквозь  герметичный  сальник  в  баке  с  распределительной
коробкой, два мешочка со стальными болтами -  с  отверстиями  в  головках,
крюки, карабины, разнообразные веревки и стропы, которые они собрали за те
два месяца, что им пришла в голову идея выхода в космос, чтобы  попасть  в
спицу, стофутовая нейлоновая веревочная  лестница,  которую  они  сделали,
завязывая петли на одной веревке  и  привязывая  их  ко  второй,  запасные
кислородные баллоны, две сумки с  одеждой,  в  которую  они  переоденутся,
когда выберутся наружу и сумка со всевозможным инструментом.
     Боровский проверил последний предмет в списке и Мунгабо протянул  его
внутрь. Затем Чан выбрался наружу. МакКейн и Скэнлон, Рашаззи и Ко еще раз
проверили  друг  у  друга  маски.  Остальные  трое  помогли  им  закрепить
опутавшие их веревки, на  которых,  как  на  портупеях,  они  будут  нести
оборудование, и переключили их кислородные шланги к маленьким  баллонам  с
кислородом.
     - У вас все будет отлично, ребята, - сказал Мунгабо  во  весь  голос,
чтобы они услышали его сквозь скафандры. - И не забудьте прислать  нам  по
открытке, ладно?
     МакКейн кивнул и очертил руками женскую фигуру. Мунгабо рассмеялся  и
хлопнул его по плечу.
     Чарли Чан помог им забраться. Когда они пролезали  в  люк,  Боровский
еще раз проверил у каждого кислородные клапаны и шланги.
     - Удачи вам. Жаль, что вы не сказали нам раньше. Мы  бы  помогли  вам
куда больше.
     МакКейн развел руками. Боровский кивнул в ответ.
     -  Да,  конечно,  здесь  нельзя  было  точно  знать,  на  кого  можно
положиться. Но все равно жаль.
     Чарли Чан был необычно грустен.
     - Я надеюсь, что если вы  выберетесь,  то  вам  удастся  хоть-что  то
сделать. Жаль, я не могу рассказать вам анекдот на прощанье.
     Четверо втиснулись в бак, сторонясь по углам и стараясь не  прилипать
друг к другу. Рашаззи кивнул, и  снаружи  закрыли  люк.  Бак  был  освещен
переноской, которую повесили, когда прорезали внутреннюю  стенку.  МакКейн
сосредоточился на дыхании. Дышалось легко и без проблем, он не  чувствовал
ни головокружения, ни суженного поля зрения. Он повторил в голове  таблицу
умножения и пришел к выводу, что  его  мыслительные  способности  пока  не
страдают. Когда Рашаззи вопросительно  посмотрел  на  него,  он  кивнул  и
поднял вверх большой палец. Скэнлон и Ко сделали так же. Скэнлон оттащил в
сторону газовый баллон для горелки, чтобы было  больше  места,  а  Рашаззи
стал сверлить в открытой перед ними внешней стене отверстие.
     Он внимательно смотрел на манометр, и когда давление стало падать, из
соединений стенок бака со стеной станции забили струйки мела,  втягиваемые
внутрь потоком воздуха. Ко с одной стороны,  Скэнлон  с  другой  сигналили
трем, оставшимся снаружи, места самых сильных утечек, постукивая по краям.
Через некоторое время утечки  уменьшились,  но  приток  воздуха  в  камеру
уравновесил давление. Рашаззи принялся  сверлить  еще  серию  отверстий  и
давление стало падать дальше.  Они  еще  раз  проверили  свои  дыхательные
приборы и маски, ожидая новых утечек. У них  было  очень  мало  времени  и
поэтому все получилось гораздо более рискованным, чем было бы, если бы они
успели сделать шлюз, как хотели сначала.  А  этот  импровизированный  шлюз
работал только в одну сторону. Если до  этого  момента  случится  какая-то
авария, они  прервут  выход,  закроют  просверленные  отверстия  стальными
пластинами и загерметизируют резиной, а потом поднимут давление в  камере,
открыв большой кислородный баллон. Но как  только  они  прорежут  в  стене
отверстие и полностью вакуумируют бак,  то  давление  на  люк  из  станции
превысит три тонны. После этого пути назад уже не будет.
     Странная тишина оглушила МакКейна, когда давление упало совсем  низко
и привычный мир всех звуков, которые он воспринимал почти  бессознательно,
исчез. Теперь он чувствовал себя полностью изолированным от света, воздуха
и жизни в Замке, и уже частью того, что существовало там, снаружи. Рашаззи
на секунду погасил лампу и на них обрушилась темнота,  сделав  тишину  еще
тяжелей. Как они и думали, через отверстия не просачивался  свет.  Рашаззи
снова  включил  свет  и  продолжал  сверлить.  Никто  не  ощущал   никаких
болезненных эффектов, и когда давление упало настолько, что  поток  наружу
был уже совсем мал, МакКейн взялся за вторую дрель, чтобы  ускорить  дело.
На стыке наконец появились последние утечки,  сейчас  они  выглядели,  как
реактивные выхлопы в слабых облачках пара -  пары  воздуха  охлаждались  в
быстро расширяющемся воздухе и  превращались  в  лед.  Рашаззи  указал  на
манометр и показал большой и указательный пальцы,  сложенные  в  кольцо  -
давление упало до нуля. Остальные кивнули в ответ, в знак того, что с ними
все в порядке. Рашаззи зажег горелку и принялся вырезать в стене небольшой
прямоугольник.
     Когда секция вывалилась, Ко принял ее, а  Скэнлон  направил  один  из
фонарей наружу, осветив огромное темное пространство и  невероятную  серую
стену, двигавшуюся  напротив  них,  как  посчитали  Рашаззи  и  Хабер,  со
скоростью более ста пятидесяти миль в час. Рашаззи  продолжал  резать,  но
из-за тесноты в баке он смог вырезать только половину  отверстия,  которое
им было нужно. Тогда он протянул горелку МакКейну, чтобы тот  закончил  со
своей стороны. МакКейн закончил работу, но вырезанный кусок не поддавался.
Он выглянул наружу  и  увидел,  что  кусок,  который  он  пытался  вынуть,
прикреплен к балке, по диагонали проходящей снаружи в углу выреза. МакКейн
сделал еще один разрез, по диагонали и лист  выпал.  В  отверстии  остался
треугольный кусок, но по размерам оно вполне подходило  для  них.  Скэнлон
высунулся наружу и посветил в стороны, вверх и вниз. МакКейн тоже  высунул
голову   и   обнаружил,   что   смотрит   вдоль   огромного,   чудовищного
металлического обрыва. Стена была усилена квадратной решеткой из  стальных
балок на расстоянии около десяти футов  друг  от  друга,  и  диагональными
растяжками, идущими между клепаными узлами, одна из которых задевала  угол
отверстия там, где МакКейн резал сначала - вот почему оно не  поддавалось.
Рашаззи прикинул, что эта стена, прежде чем перейти в потолок, поднимается
вверх на расстояние около двухсот пятидесяти футов.
     Они были на сорок футов выше основания колонии,  огромной  платформы,
которая, как помнил МакКейн из схемы, нарисованной  Рашаззи,  имела  форму
гоночного трека, наклоненного, как края тарелки. Но стена, из которой  они
выглядывали, была прямой, отсекая дугу на окружности платформы - ведь  это
была одна из больших секций, соединявшая между собой  зоны  спиц.  Значит,
поверхность внизу была частью круга, а  окружающий  их  туннель  образовал
стены и потолок. Влево поверхность под ними постепенно  сужалась  к  стене
станции, прямо под ними до  стены  было  футов  сто,  а  направо  она  все
расширялась, докуда  доставал  свет  лампы.  В  соответствии  с  чертежами
Рашаззи в самом широком месте она должна была быть более двухсот футов.
     МакКейну пришлось напомнить себе, что платформа наклонена  под  углом
двадцать пять градусов и они смотрят на ее верхний  край,  а  стена  перед
ними на самом деле на столько же отклонена от  вертикали  по  отношению  к
земной  поверхности.  Но  сочетание  силы  тяжести  и  центробежной   силы
создавали в местной "системе координат" колонии местную вертикаль,  и  все
его органы чувств подчинялись ей - как и все эти шесть месяцев там, по  ту
сторону стены.
     Первым идти должен  был  Скэнлон.  Он  прицепил  одну  из  веревок  к
карабину на своей упряжи, а МакКейн обмотал ее вокруг спины и плеч,  чтобы
страховать Скэнлона, если он упадет. Скэнлон повесил мешочек с болтами  на
одно бедро, дрель на другое, повернулся на спину и выглянул наружу,  чтобы
рассмотреть путь наверх. Затем он выбрал один из крюков, прикрепил к  нему
веревку и стал выбираться в сторону из отверстия. В поле  зрения  остались
только его нога и пальцы,  ухватившиеся  за  край  отверстия.  Затем  нога
исчезла, потом пальцы - и он ушел. Ко стал  у  отверстия,  чтобы  подавать
кабель для дрели, а Рашаззи  высунулся  наружу,  чтобы  освещать  Скэнлону
путь.
     Веревка постоянно скользила сквозь  руки  и  по  спине  МакКейна.  По
рывкам он чувствовал, как продвигается Скэнлон: вот он на месте, готовится
подняться выше, вот он ползет вверх, чтобы закрепиться на следующей точке,
вот он осматривается, чтобы взбираться дальше. Когда  ушло  двадцать  пять
футов веревки, наступила очередная остановка. Потом веревка  натянулась  и
после  короткой  паузы  три  раза  дернулась.  Скэнлон  сигналил,  что  он
закрепился и пусть МакКейн поднимается к нему. Они договорились  двигаться
вдвоем короткими подъемами, если обнаружат,  что  снаружи  темно  -  чтобы
освещать друг другу дорогу. МакКейн взял еще один  моток  веревки,  второй
мешочек, а Рашаззи потеснился у отверстия, чтобы пропустить  его.  МакКейн
дважды  дернул  за  веревку  и  Скэнлон  выбрал  слабину.  Тогда   МакКейн
повернулся, ухватился за края отверстия и спиной вперед выбрался наружу.
     Лампа Скэнлона давала достаточно света, чтобы он увидел первую петлю,
которую  Скэнлон  подвесил,  чтобы  было  удобнее  взбираться,   на   узел
пересечения двух диагональных растяжек. МакКейн наклонился в сторону,  как
и Скэнлон, оставив одну  ногу  на  краю  отверстия,  а  вторую  вытянул  и
просунул в петлю. Затем  он  ухватился  за  узел  и  медленно  подвинулся,
перенося весь вес на петлю. Через мгновение в  отверстии  вновь  показался
Рашаззи с лампой. Скэнлон просверлил дыру в следующем узле и вставил  туда
болт с привязанной к нему петлей. Кроме того,  он  прикрепил  к  глазку  в
головке болта карабин, сквозь который  пропустил  страховочную  веревку  и
кабель для дрели. Такие предохранители Скэнлон ставил  через  определенные
интервалы, чтобы не упасть - если такое случится, то он пролетит до своего
последнего страховочного узла и еще столько же вниз,  прежде  чем  МакКейн
поймет, что он падает, и остановит веревку. Не делай он так, ему  пришлось
бы падать в два раза больше, чем он успел подняться над МакКейном.
     МакКейн вынул веревку из карабина - теперь Скэнлон поймает его,  если
он упадет - и потянулся,  чтобы  ухватиться  за  вторую  петлю,  свисающую
сверху, выпрямился и его лицо  оказалось  на  одном  уровне  со  следующим
горизонтальной балкой. Сразу под ней был вставлен еще  один  болт,  сквозь
который была  продета  еще  одна  петля  с  карабином,  а  сверху  свисала
очередная веревка. Скэнлон должен был встать в петле,  за  которую  сейчас
цеплялся МакКейн, и зацепить страховку за пояс, пока он перегибался  через
выступающее ребро, чтобы закрепить там петлю. МакКейн подтянулся как  мог,
высоко, обнаружил там еще одну петлю, и поднялся на балку, встав  на  нее.
Отсюда  он  мог  дотянуться  до   следующего   пересечения.   Дальше   эта
последовательность движений  повторялась,  через  один  такой  переход  он
увидел свет фонаря Скэнлона, а еще через один они были уже рядом.
     Скэнлон стоял на горизонтальной балке, его страховка проходила  через
два болта. Он передал дрель МакКейну, теперь вперед приходилось идти ему и
он продел свою страховку сквозь карабины, как Скэнлон - теперь  его  будут
страховать не сверху а снизу. Это заставило  его  почувствовать  опасность
значительно больше и уже в пяти футах  над  Скэнлоном  он  обнаружил,  что
тяжело дышит и потеет. МакКейн начинал чувствовать и физическую усталость.
Беспрерывные однообразные движения  превратились  в  настоящую  пытку  для
ноющих мышц, но он сгибался и подтягивался, сражаясь с громоздким костюмом
за каждый дюйм вверх. Усталость отупляла мозг и мешала сосредоточиться. Он
вставил в отверстие следующий болт и прикрепил  к  нему  петлю,  но  когда
уцепился за нее, то слишком поздно сообразил, что  не  проверил  ее  перед
тем. Эта мысль еще не успела окончательно  сформироваться  в  его  голове,
когда стена и окружающий мир размазались  перед  глазами  в  одну  полосу.
Затем было жуткое ощущение падения, резкий рывок, чуть не разрезавший  его
пополам и почти одновременно с этим - очень сильный удар в плечо  и  и  по
голове. В глазах засверкало... и когда он пришел в себя, то обнаружил, что
болтается на своей страховке у стены. В ушах звенело.
     Он пошевелился и  перепуганно  поднял  голову.  Его  лампа,  все  еще
горевшая, висела на веревке двумя футами ниже. Он подтянул ее  и  посветил
вверх. От него веревка поднималась  вверх  на  пять  футов  до  последнего
страховочного карабина, а оттуда шла вниз  к  Скэнлону.  Значит,  он  упал
всего на десять футов. Он спокойно повисел  еще  несколько  секунд,  чтобы
успокоить  дыхание,  затем  подтянулся  к  ближайшей  петле   и   принялся
карабкаться обратно. Заменил выскочивший болт, тщательно его на  этот  раз
проверив, и полез дальше. Когда он  начал  сверлить  следующее  отверстие,
дрель сгорела.
     Они ожидали этого. Дрели  были  разработаны  для  работы  в  воздухе,
который должен был  охлаждать  их,  а  не  в  вакууме,  и  поэтому  быстро
перегревались в вакууме. Вот почему они взяли с собой несколько  запасных,
и вот почему МакКейн взял с тобой еще одну веревку. Он  привязал  дрель  и
опустил  ее  Скэнлону,  который  передал  ее  Рашаззи,  выглядывавшему  из
отверстия. Одна дрель не выдержала и пятидесяти  футов,  подумал  МакКейн,
дожидаясь рывка веревки, означающего, что запасная дрель готова. Им  нужно
было подняться еще на двести футов, а осталось только три дрели. Положение
было невеселым.
     Со следующей дрелью было еще хуже.  МакКейн  продолжал  взбираться  с
новой дрелью, поднялся на длину своей страховки и закрепился, как Скэнлон,
ожидая, когда тот поднимется. Скэнлон поднялся к нему, взял дрель и  пошел
на очередной переход  вверх,  когда  на  полпути  сгорела  и  вторая.  Они
собирались подняться на сто футов - такой длины была веревочная лестница -
а уж потом поднять из отверстия Ко и Рашаззи, но ситуация была  достаточно
серьезной, чтобы поменять планы и серия лихорадочных рывков снизу  сказала
им, что Рашаззи хочет подняться наверх сейчас же.
     Основное правило альпинистов - движется только один человек.  Скэнлон
не мог подниматься выше и закрепился там, куда забрался, а  потом  спустил
вниз вспомогательную  веревку,  на  этот  раз,  чтобы  поднять  веревочную
лестницу. Он привязал ее там, где стоял, МакКейн помог развернуть ее  и  к
нему забрался Ко, таща на себе одну из двух  оставшихся  дрелей,  сумки  и
несколько запасных цилиндров с газом. Наконец появился и Рашаззи,  так  же
нагруженный. Он остановился, добравшись до МакКейна, и стоя  на  лестнице,
поманил его рукой. Рашаззи указывал на штуцер баллона, который он тащил  с
собой,  а  затем  подержал  баллон,  направляя  штуцер  на  вентиляционные
отверстия дрели. МакКейн понял.  Рашаззи  хотел  сказать,  что  необходимо
использовать охлаждающий эффект сжатого газа,  расширяющегося  в  вакууме.
Рашаззи ткнул пальцем в стену, а затем поднял его  вверх.  Охлаждай  дрель
после каждого отверстия. МакКейн кивнул  головой  в  знак  того,  что  все
понял. Рашаззи полез выше и исчез над следующей горизонтальной балкой.
     Какое-то время МакКейн стоял  на  месте.  Когда  он  наконец  получил
сигнал подниматься, он быстро вскарабкался к Скэнлону, который был  совсем
невысоко над ним, а затем пополз выше, куда успели забраться Рашаззи и Ко,
пока они отдыхали, всего на сто футов ниже вершины. Они все  еще  работали
третьей дрелью. Отсюда Скэнлон снова пошел вперед,  а  МакКейн  -  следом.
Осталось только пятьдесят футов.
     Снова  впереди,  МакКейн  снова  закрепился  и  обмотал  вокруг  себя
веревку,  чтобы  страховать  Скэнлона,  пока  он  взбирается  к  нему.  Он
обнаружил  со  странным  чувством  отчужденности,  что  все  его  движения
неторопливы, словно в замедленном  воспроизведении,  каждое  движение  все
медленнее, и нужно приложить все больше усилий, чтобы закончить его...  Он
висел у стены, вглядываясь в пропасть под ним и медленно начинал понимать,
что все закончится великолепно. Просто  замечательно!  Чувство  неудобства
сменилось  уверенностью  и  облегчением.  Все  их  заботы  показались  ему
банальными и смешными. Он захихикал в маску при мысли об этом. Весь мир  -
просто великолепно! Война? Не  будет  никакой  войны.  Он  сообразил,  что
кто-то дергает за веревку, чтобы стащить его вниз. Они дергают за веревку,
чтобы стащить его вниз. Не очень дружелюбно с их стороны... Почему в такой
день они ведут себя так некрасиво? Он отпустил веревку. Все равно Скэнлону
не нужна страховка - он не собирается падать. Он висел на своей  страховке
и смеялся в темноту, потом запел: "Дома, дома на Лагранже...". Мир  вокруг
просто великолепен... Потом МакКейн не помнил ничего, кроме  яркого  света
фонаря, бьющего прямо в маску, ослепляя его. Скэнлон пришел, хихикнул  он,
помахав рукой.
     Скэнлон обхватил висящее на страховке тело  МакКейна  и  вытащил  еще
один кусок веревки, чтобы привязать его к стене.  Затем  он  опустил  вниз
веревку, чтобы поднять лестницу, отчаянно  сигналя  остальным,  чтобы  они
двигались быстрее.



                                    53

     Полу привели в комнату с окнами, выходящими  на  центральную  площадь
Тургенева, где к линии Вашингтон-Москва был  подключен  обычный  видеофон.
Ольга, Протворнов и еще несколько других  столпились  по  сторонам,  чтобы
наблюдать за происходящим. Связавшись с русским посольством в  Вашингтоне,
техник объявил, что  связь  есть,  и  через  несколько  секунд  на  экране
появилось лицо Фоледы.
     - Микро, - сказал он, едва увидев Полу.
     - Фон, - ответила она.
     Короткая пауза.  Время  прохождения  сигнала  до  "Терешковой"  около
секунды, напомнили Поле  инженеры.  Кроме  того,  дополнительная  задержка
связана с  тем,  что  за  передачей  наблюдают  советские  цензоры,  чтобы
выловить любой нежелательный прокол - американцы делают  то  же  самое  во
время большинства "прямых" трансляций. И конечно, это  маскировало  еще  и
дополнительную задержку, связанную с тем, что сигнал  прежде  всего  нужно
было отправить вверх, на космическую станцию.
     Фоледа кивнул.
     - Рад видеть, что с тобой все в порядке. Прошло много времени и здесь
все озабочены.  Мы  предпринимали  большие  усилия,  чтобы  вытащить  тебя
оттуда.
     - Догадываюсь, - кивнула Пола.
     Опять короткая задержка.
     - У тебя есть какие-нибудь новости о Пономаре?  -  свою  роль  Фоледа
разыгрывал четко, хотя и не знал настоящего сценария.
     - Он здесь, и они знают, что  я  знаю,  что  он  здесь.  Надеюсь,  вы
получили мое предыдущее сообщение с кодовым инициализатором "Теле"? -  это
было сообщение, подтверждающее прибытие на "Терешкову" советских лидеров.
     Тень неподдельного удивления мелькнула на лице Фоледы.
     - Они знают об этом?
     - Я им сказала.
     Фоледа сделал глубокий вдох, с явным усилием сдерживая свои эмоции.
     -  Вам  было   необходимо   подтверждение,   что   советские   лидеры
действительно здесь. По тону вашего запроса я поняла, что  если  выяснится
обратное,  то  вы  будете  считать,  что  Советы  готовятся  к  атаке.  Вы
подозревали, что прямая трансляция, которую вы видели, могла быть записью.
Такому ошибочному мнению нельзя верить. Я знаю, что  их  лидеры  находятся
здесь, потому что я нахожусь здесь  и  я  лично  видела  их.  Я  отправила
сообщение "Теле",  чтобы  подтвердить  это.  Но  я  подозревала,  что  мое
сообщение не будет иметь достаточного веса. Мои помощники  здесь,  которые
помогли мне найти канал связи с вами, убедили меня  в  том,  что  ситуация
достаточно серьезна, чтобы я открылась  русским  и  убедила  их  позволить
поговорить с вами непосредственно и сделать все, что в моих  силах,  чтобы
доказать вам, что здесь нет никаких недоразумений.
     Повинуясь жестам одного из русских, Пола подошла  к  окну.  Техник  с
камерой шел следом.
     - Это центральная площадь Тургенева,  на  "Валентине  Терешковой",  -
начала Пола. - Я нахожусь в здании рядом  с  центральной  площадью.  Люди,
которых вы видите, ждут прибытия советского генерального секретаря  партии
и его сопровождающих. Если вы  принимаете  советские  программы  новостей,
сравните то, что они  показывают  вам.  Я  предлагаю  спуститься  вниз  на
площадь и наблюдать за происходящим оттуда. У меня есть разрешение русских
поговорить с лицами,  сопровождающими  генерального  секретаря,  если  вам
понадобится. Здесь все необычайно озабочены.
     - Если они так озабочены, то почему они не позволили Пономарю  прийти
сюда вместе с тобой? - спросил Фоледа.
     - Я пыталась убедить его в этом, но  он  отказался.  Он  не  согласен
сотрудничать с русскими ни в какой форме.
     Лицо Фоледы неподвижно смотрело  с  оставленного  всеми  видеофона  у
стены в комнате. Пола ничего не сказала о сообщении, в котором указывались
частоты для лазера, и он тоже. Это все еще должно было считаться секретом.
Фоледа, похоже, принял решение.
     - Подожди, - начал он. - Я должен привести сюда других людей.
     Он повернулся и исчез с экрана.
     Одобрительный шепот пополз по  комнате.  Подошел  Ускаев  и  подозвал
Протворнова к окну. Он указал ему на дальнюю сторону  площади,  где  через
толпу пробирались две фигуры. Один был одет в долгополое коричневое пальто
и черную шляпу, второй в рабочем комбинезоне, в мягкой коричневой фуражке.
Оба несли длинные свертки. Они выглядели  обыкновенно,  но  тем  не  менее
упорно продвигались к  дверям  гаража  под  воздухоочистительным  заводом.
Протворнов указал на них Поле.
     - Это Эрншоу и Скэнлон?
     Она пригляделась и кивнула.
     - Да, это они.
     - Путь свободен? - строго спросил Протворнов Ускаева.
     - Так точно. Все сотрудники  с  этой  части  площади  убраны.  Здание
очищено, но под наблюдением.
     - Великолепно, - кивнув, Протворнов взял со стола бинокль и поднял  к
глазам.
     - Боже мой, какие театралы! - воскликнул он. - Один нацепил бороду, а
второй даже бороду и очки!
     - Они думают, что они все продумали, - сказала Ольга, став рядом.
     Пола видела, как две фигурки выбрались наконец  из  толпы,  несколько
секунд оглядывались, а потом проскользнули  в  двери  гаража.  В  какой-то
момент никто не глядел на нее и она позволила себе улыбнуться.
     - Да, они все продумали, - согласилась она.
     Тут на  экране  опять  появился  Фоледа  и  заявил,  что  передача  с
"Терешковой"   будет   передана   по   кабелю   и   другим    американским
правительственным лицам. Он потребовал, чтобы  Пола  вышла  с  камерой  на
улицу, как она и предлагала. Действительно, она тут  же  спустилась  вниз,
сопровождаемая   несколькими   офицерами,   оператором   с    камерой    и
звукооператором. Протворнов, Ольга и  все  остальные  поднялись  назад,  в
центр управления, в который привели Полу, когда она вернулась из Замка.  К
кабелю на американской стороне подключилось еще несколько видеофонов. Пока
русские узнали на них начальника Фоледы, Филипа Бордена, директора  ЦРУ  и
его  заместителя,  двух  старших  помощников  министра  обороны,   личного
помощника президента и несколько человек из комитета  начальников  штабов.
Протворнов триумфально  лучился,  Ольга  была  спокойнее,  но  тоже  очень
довольна собой.
     На   экране,   изображавшем   Полу,   толпа   взорвалась    громовыми
аплодисментами, когда на заднем фоне  открылись  двери  на  террасу  перед
площадью. Встречающее начальство посторонилось в стороны, чтобы освободить
путь  для  знакомой  крупной  фигуры  генерального   секретаря   Владимира
Петрохова. Сзади шли министры и выдающиеся члены партии.
     - Опишите, что сейчас происходит,  -  попросил  Фоледа  с  одного  из
экранов.
     - Петрохов и сопровождающие его лица сейчас выходят  передо  мной  из
дверей здания на площадку, - ответила Пола на втором.
     В  этот  момент  один  из  инженеров  за  пультом  в  конце   комнаты
выпрямился.
     -  Лазерный  контакт!  Мы  принимаем  лазерное  излучение  с   крыши.
Подтверждение из Сохотска. Сейчас они передают его на "Терешкову".
     - Содержание? - повернулся Протворнов.
     - Просто вызов. Закодировано "Воротила/Раз от Пономаря".
     В комнате наступило полное молчание. Пока  оператор  говорил,  сигнал
повторялся  на   портативном   лазере,   установленном   военными   внутри
"Наковальни" в двух тысячах миль отсюда, и передавался обратно  на  Землю.
Теперь все зависело то того6 организовали ли американцы какой-либо  способ
его приема. Напряжение росло по  мере  того,  как  диалог  между  Полой  и
Фоледой продолжался.  Неожиданно  на  экране  рядом  с  Фоледой  появилась
какая-то женщина, тронула его за плечо и прошептала несколько слов на ухо.
Он тут же извинился и быстро ушел. Напряжение русских в центре  управления
возросло  до  предела.  Вскоре  был  вызван  и  Борден.  Тянулись   минуты
мучительного ожидания. Вдруг инженер, который говорил до  этого,  радостно
вскрикнул:
     - Есть ответ! Американцы отвечают, через "Наковальню"!
     - Источник? - спросил второй генерал, вошедший вместе с Протворновым.
     Другой инженер присмотрелся к дисплею.
     - По предварительным данным, они используют обсерваторию ИКОО.
     - Как мы и предполагали, - удовлетворенно заметил генерал.
     - Содержание? - снова потребовал Протворнов.
     - Текст от Воротилы: "Пономарь/Горо от Воротила/Бой". Сигнал  принят.
Слышимость отличная. Жду. Конец связи".
     - Мы сделали это! - выдохнул Протворнов.
     Первый инженер опять заговорил:
     -  Перехват  ответа  от  Пономаря:  "Считаю  необходимым  подтвердить
прибытие советской  верхушки  на  "Терешкову".  Добровольную  связь  через
советское ТВ считаю  ненужным.  Занимаю  позицию,  позволяющую  визуальное
наблюдение за  центром  Тургенева.  Подтверждаю  личности  прибывающих,  а
именно: Петрохов, Кованский, Семирукий, Власов...
     Все вокруг  возбужденно  закричали,  захлопали,  Протворнов  испустил
глубокий добродушный смех  и  так  хлопнул  Ольгу  по  спине,  что  у  той
перехватило дыхание. Старшие офицеры столпились вокруг  него,  жали  руки,
поздравляли. У окна майор Ускаев, улыбаясь, наблюдал на одном  из  экранов
вид на крышу завода через мощный телеобъектив, установленный на  одном  из
наблюдательных пунктов КГБ. Человек без шляпы, кто это, видно не  было,  в
тяжелых очках, с светлой бородой и светлыми крашеными  волосами,  это  мог
быть и МакКейн и Скэнлон, перегнувшись, смотрел с  крыши  вниз.  Потом  он
отвернулся, очевидно, чтобы сказать  что-то  другому,  который  возился  с
лазером и исчез из виду.
     - Ну как здесь идут дела? - спросил Протворнов, подойдя к нему.
     - Они словно марионетки, - ответил Ускаев. - Они так  старались.  Мне
их почти жаль.


     За парапетом крыши воздухоочистительного завода Сэрджент  на  секунду
оттянул бороду, чтобы почесать  подбородок.  В  нескольких  футах,  удобно
устроившись в нише между кожухом вентилятора и какими-то трубами, Альбрехт
Хабер что-то выстукивал на клавиатуре, присоединенной к лазеру.
     - Черт, чешется от этой гадости, - пожаловался  Сэрджент.  -  Где  их
Разз надергал - у кобылы под хвостом, что-ли?
     - Кто знает? - загадочно ответил Хабер. - Это последнее имя. Что  там
у тебя еще?
     Сэрджент заглянул в записную книжку, сверяясь со списком информации.
     - Так, это будет долгое. Готов? Поехали:  "Предварительно  переданные
данные  подтверждаю....  -  Сэрджент   начал   перечислять   список   мест
расположения оружия, который Пола отправила перед этим, но более  вдаваясь
в детали, объясняя, как они пробирались внутрь и как обнаруживали, что это
оружие не существует.
     - И будем надеяться, что люди генерала Протворнова на какое-то  время
оставят нас в покое, - сказал Хабер, снова склонившись к клавиатуре.
     - Я думаю, да, - легко ответил Сэрджент.  Он  потянулся  и  посмотрел
вверх. - Пока нам будет что сказать, мы будем отвлекать их оппонентов.  То
есть они будут просто счастливы позволить нам остаться здесь хоть на целый
день, если мы захотим - конечно, пока не наступит отсчет "Ноль"... Передай
ка мне кофе и один из тех бутербродов, дружище?



                                    54

     Многие пилоты разбивались насмерть, распевая и хохоча во  все  горло,
прежде чем потерять сознание. Гипоксию, или кислородное  голодание  делает
особенно опасным именно незаметное наступление и бредовое чувство  эйфории
незадолго до того,  как  наступает  потеря  сознания.  Это  делает  жертву
совершенно неготовой к тому, чтобы правильно оценить ситуацию.
     Когда МакКейн очнулся, он, правда, ощущал себя как угодно, но  только
не в эйфории. Его голова раскалывалась на части,  будто  по  ней  треснули
топором, все кругом кружилось, горло и губы горели. Он лежал на спине, его
поддерживали, но он ничего не видел и чувствовал только давление на  лицо.
Он попытался пошевелить рукой, чтобы убрать его,  но  у  него  не  хватило
силы. Ему нажали на грудь и заставили его выдохнуть, затем  отпустили.  Он
снова вздохнул.
     Где это он? Он что,  попал  в  аварию?  Кусочки  сознания  постепенно
соединялись вместе и начинали нестройно работать. Он лежал на  спине,  что
означало, что они поднялись на стену. Остальные, наверное, тащили  его  на
себе. Он не помнил совсем ничего. Неожиданно его окружил  яркий  свет.  Он
попытался отвернуть голову, но кто-то давил на его  лицо  и  это  удержало
его. Кто-то светил прямо  ему  в  лицо  и  прижимал  маску.  Он  попытался
сопротивляться, но у него совсем  не  было  сил.  Через  несколько  секунд
давление уменьшилось и он расслабился.
     Он понял - ему повысили в маске давление кислорода и теперь  держали,
чтобы ее совсем не сорвало. Все стало теплым  и  приятным.  Он  попробовал
устроиться поудобнее, чтобы задремать. Кто-то несколько раз ударил его  по
уху. А теперь кто-то тыкал ему в руку чем-то  острым,  щипцами,  наверное.
БОЖЕ КАК БОЛЬНО! Он отдернул руку... но эта попытка снова  привела  его  в
чувство. Он понял, что его переводят в сидячее положение и  открыл  глаза,
но  увидел  лишь  бесформенные  очертания   и   свет.   Опять   подступило
головокружение, он еле сдержался,  чтобы  не  стошнило  в  маску.  Тошнота
понемногу прошла.
     Теперь они стучали его по плечу. Он открыл глаза и  увидел,  что  они
стоят на той  же  самой  стене,  на  металлических  панелях,  лежащих  под
решеткой силовой арматуры.  Только  стена  теперь  была  наклонной,  а  не
вертикальной. Вправо она изгибалась и уходила вниз,  но  влево  постепенно
выравнивалась, как вершина холма. Впереди весь холм  целиком  изгибался  и
уходил вверх и в сторону.  Кто-то  провел  лучом  лампы,  осветив  фигуру,
стоящую перед ним - МакКейн не сообразил, кто это - и  крышу,  пролетающую
совсем рядом над головами. Фигура отчаянно жестикулировала, приказывая ему
вставать, и в то же время двое, поддерживавших его, потянули его за  руки.
Первые несколько ярдов его просто  волокли,  ноги  болтались,  задевая  за
металлические балки. Затем его ноги снова заработали, сначала слабо, потом
все лучше и  лучше,  по  мере  того,  как  кровь  разносила  кислород  его
изголодавшимся мускулам.
     Они продолжали подниматься, забирая налево по мере  того,  как  крыша
выравнивалась. В центре они обнаружили металлическую дорожку с поручнями и
теперь им не приходилось через каждые несколько  шагов  переступать  через
громоздкие балки. Крыша туннеля, удаляясь,  изгибалась  вверх  параллельно
конструкции платформы. Но им не нужно было больше карабкаться вверх -  как
только они поднялись, перед ними оказалась плоская крыша. Все-таки МакКейн
был настолько слаб, что не мог идти  самостоятельно.  Его  поддерживали  с
двух сторон и не давая отдохнуть, гнали вперед.
     Наконец они достигли конца длинной секции, это означало,  что  теперь
они находятся  над  Новой  Казанью.  Здесь,  в  отличие  от  внутренностей
колонии,  поворот  на  тридцать  градусов  к  следующей  секции  ничем  не
маскировался, хотя впереди путь все так же казался уходящим вверх. Дорожка
привела их к круглой, похожей на орудийную башню конструкции, которая была
как раз там, где находились лифты в спицу,  в  центре  Новой  Казани.  Они
стали обходить ее слева и поверхность под ними снова стала  уходить  вниз,
но уже в другую сторону: они перевалили через центр крыши и приближались к
внутреннему краю  платформы.  Впереди  показался  горизонтальный  мост  из
башни, поднимающийся все выше по мере того, как поверхность крыши под  ним
опускалась ниже. МакКейна посадили у  стены  башенки  и  посветили  вокруг
фонарями.
     Глубину пропасти, открывавшейся перед ними, трудно было оценить из-за
непривычных масштабов и слабых лампочек в фонарях. Изгиб поверхности крыши
перед ними закрывал им дно туннеля. Но перед ними  пропасть  заканчивалась
огромной стеной, двигавшейся вместе с крышей  туннеля.  В  стене  виднелся
уступ, под которым исчезал мост, идущий с платформы. По  Скэнлону,  другой
конец моста покоился на тележке, бегущей  по  рельсам.  Рельсы  образовали
кольцо в невращающемся центре кольца
     В отличие от настоящей "Терешковой", у Потемкина - копии  под  землей
Сибири, не было оси. Основной причиной этого была  невозможность  создания
пещеры в милю диаметром с крышей, не поддерживаемой никакими опорами  -  а
это было бы необходимо, поскольку помешали бы вращающиеся спицы, идущие от
кольца к оси; другой причиной было то, что такая ось ничего  не  прибавила
бы к иллюзии, даже наоборот: в ней должна была наблюдаться пониженная сила
тяжести, что было невозможно на Земле. Лифты, отправляющиеся из Тургенева,
и из любого города  станции,  останавливались  в  такой  же  башне,  возле
которой сидел МакКейн, а затем начинали  двигаться  горизонтально,  внутри
моста, которых было шесть, как и  спиц.  Чтобы  попасть  на  terra  firma,
беглецам необходимо было перейти этот мост. Но сейчас это  казалось  очень
простым: во первых, охрана была внутри, а они снаружи,  а  во-вторых,  они
увидели мостик с поручнями, идущий по всей длине  моста,  на  который  они
могли удобно забраться по стальной лестнице, которая оказалась неподалеку.
Впрочем, именно эту цель - упростить побег - с самого начала  преследовало
создание скафандров и планы прорыва наружу - еще до того, как они  узнали,
что оси нет вообще.
     Остальные вернулись к МакКейну  и  поменяли  кислородные  баллоны  на
запасные, а потом стали карабкаться на мостик. Первым шел  Скэнлон,  затем
Рашаззи и Ко, все еще помогающие МакКейну. Сейчас он уже настолько  пришел
в чувство, чтобы сообразить, что отключился от гипоксии.  Вероятно,  когда
он упал, маска ослабла или повредился шланг. Вся проблема была в том,  что
при острой гипоксии физическое и умственное недомогание может продолжаться
несколько часов. Тут МакКейн сообразил, что все еще не вспомнил, зачем  им
нужно выбраться наружу.
     Пройдя немного по мосту, они посмотрели вниз, в провал и увидели, что
они снова высоко над изгибающимся краем  платформы.  Но  это  был  уже  не
внешний край, на который они смотрели из вырезанного в стене отверстия,  а
внутренний. Далеко  внизу,  в  пространстве,  окружаемом  платформой,  они
видели джунгли трубопроводов и кабелей, гигантские фермы. Впереди, по мере
их приближения, изгиб потолка становился все заметнее.  Теперь  они  могли
увидеть целиком всю стену, окружающую  поддельную  станцию,  от  основания
платформы, вверх ряд за рядом клеток диагонально расчерченной решетки и до
самой крыши, где она плавно  переходила  в  плоскую  поверхность.  Правда,
поверхность была уже не совсем плоской. Двигаясь по мосту к центру, теперь
они уже стали замечать, что она наклонена вперед, и чем ближе они  были  к
концу, тем больше этот наклон увеличивался. Когда они почти перешли  мост,
его дальний конец вместе с крышей заметно наклонился. Когда они  двигались
внутрь по радиусу, центробежная сила, действовавшая  на  них,  становилась
все меньше  и  меньше.  Это  приводило  к  тому,  что  угол  наклона  всей
конструкции тоже становился меньшим. Тем не менее, когда они вступили  под
козырек, под который уходил мост - он оказался глубокой кольцевой галереей
по крайней мере двадцати футов  высоты  -  дно  туннеля  и  крыша  над  их
головами все еще двигались со скоростью не менее ста миль в час.
     В этой  галерее  мост  заканчивался  огромной  конструкцией,  которую
Скэнлон называл "терминалом", похожей на коробку,  и  опутанной  кабелями,
моторными  отделениями  и  мостиками  для  обслуживания.  Ее  поддерживало
несколько тележек на четырех рельсах, которые  замелькали  под  беглецами,
когда они добрались  до  самого  конца  моста  и  перелезали  через  крышу
терминала на его внутреннюю сторону. Здесь был стыковочный порт,  над  ним
была установлена система направляющих и гидравлические подъемные  системы,
а внизу бежала еще одна пара рельсов, рядом с  теми,  по  которым  катился
терминал,  образуя  внутри  еще   одно   кольцо.   К   порту   стыковались
герметические  кабины,  называвшиеся  гондолами,  которые  разгонялись  на
внутренних путях, пока их скорость не достигала скорости терминала  -  вот
так и выполнялись перевозки в "Потемкин" и  обратно  людей  и  материалов.
Такая схема сама по себе позволяла  использовать  только  одну  гондолу  -
потому что даже две гондолы на одном и том же кольце  не  смогли  бы  одна
ускоряться, а другая тормозить.  Не  говоря  уже  о  шести.  Эта  проблема
решалась следующим образом: гондола, достигнув скорости терминала,  просто
поднималась с пути и подвешивалась на направляющие, стыкуясь  с  портом  и
немедленно освобождая внутренние пути для другой гондолы.  Точно  так  же,
когда гондола тормозила, она сходила с путей по стрелке и  останавливалась
на еще одной внутренней петле.
     С нынешним уровнем движения между кольцом и "осью" беглецы не ожидали
проблем с попутным  транспортом.  Действительно,  у  порта  терминала,  на
который они вскарабкались, уже была пристыкована гондола.  Они  спустились
вниз на ее крышу и стали ждать. После бесконечных пятнадцати минут гондола
отделилась от порта. Два гидравлических рычага отделили ее от направляющих
и опустили на рельсы. Потом рычаги отсоединились и бесшумно  катящаяся  на
рельсах конструкция терминала стала медленно уплывать вперед по мере того,
как гондола теряла скорость.
     Вскоре сзади показался еще один такой же терминал, кажется, тот,  что
соединялся с агрокультурной станцией 3, если МакКейн в своем  затуманенном
состоянии не ошибался. Теперь весь терминал  нависал  над  ними.  Гондола,
замедляя ход, проворачивалась вокруг продольной оси, возвращаясь к  земной
вертикали. Когда мимо пронеслась очередная спица, то она нависала над ними
под полным углом, на который ее необходимо было отклонить на этом радиусе.
     И крыша туннеля и внутренняя стена галереи теперь, в свете  фонариков
двигались очень медленно. Наконец гондола свернула в боковое  ответвление,
в туннель в стене и остановилась у порта, похожего на терминал.  Пока  она
освобождалась от  своего  содержимого,  четверо  спустились  с  ее  крыши.
Первое, что заметил МакКейн - это как легко он себя чувствует.  Он  глянул
вниз, потопал одной ногой, затем  другой.  Боже,  каким  облегчением  было
снова очутиться на твердой земле, пусть даже в Сибири. Остальные,  похоже,
чувствовали то же самое. Но на расслабление времени было мало.  Теперь  им
нужно было выбраться из вакуума.
     Об этом  частично  позаботились  подумавшие  о  технике  безопасности
советские инженеры. Скэнлон припомнил свои тренировки, когда его назначили
на "Потемкин". Иногда работникам  обслуживания  необходимо  было  выходить
наружу и работать в переходном отсеке, где стыковались гондолы. Так как  в
отсеке  был  жесткий  вакуум,  то  это  значило  влезать  в  скафандры   и
пользоваться шлюзом. На тот случай, если  кто-то  окажется  там  запертым,
шлюзы можно было открывать снаружи. Более  того,  Скэнлон  знал,  где  они
находятся, и как их открывать.  Единственная  проблема  была  в  том,  что
открывшаяся дверь шлюза включит сигнализацию на пульте управления.
     Скэнлон выбрал шлюз, расположенный в самом  дальнем  конце  отсека  -
вряд ли в его окрестностях сейчас  было  много  людей.  Цепочка  оранжевых
лампочек привела беглецов к шлюзу, над которым горел зеленый  свет.  Ниже,
на стене рядом с дверью, был небольшой пульт с рядом кнопок. Скэнлон нажал
на одну из них и дверь отъехала в сторону,  затопив  их  светом,  особенно
сильно ударившим в глаза после нескольких часов  работы  в  темноте.  Они,
толкаясь, забрались внутрь, прикрывая лицо руками, и Скэнлон склонился над
внутренним пультом управления, чтобы закрыть дверь и впустить воздух.
     Звук!
     МакКейну хотелось кричать от радости и облегчения, когда вокруг снова
возник привычный мир шума. Легкий шумок и  жужжание  звучали  в  его  ушах
почти, как рев шторма, шипение воздуха в трубе, шорох  и  движение  друзей
вокруг...  и  смех!  Рашаззи   предупреждал   их,   что   слишком   резкое
восстановление давления может привести к болям в ушах и  над  глазами,  но
никто не обращал на это внимания. Скэнлон сорвал  с  себя  маску,  вдохнул
полную грудь воздуха и протяжно застонал. Рашаззи и Ко помогли снять маски
друг другу, потом  сняли  маску  с  МакКейна.  Свежий  прохладный  воздух,
сквознячок после нескольких часов в маске, замкнутость кислорода в которой
лишь подчеркивала полную изоляцию тишиной. МакКейн глотал воздух, пил его,
как воду.
     - Ну как? - выдохнул улыбающийся Рашаззи.
     -  Это  лучше,  чем   дублинский   Гиннесс,   -   вздохнул   Скэнлон,
остановившись лишь на мгновение.
     - Определенно... одна из  запоминающихся  минут  жизни,  -  отозвался
смакующий Ко.
     В этот момент МакКейну было все равно, прибегут сейчас  русские,  или
нет.
     Но Скэнлону было не все равно. Он уже влез в блок управления шлюза  и
выдергивал оттуда какой-то проводок, так, чтобы  казалось,  что  индикатор
открытого шлюза на пульте загорелся из-за поломки. Затем он открыл внешнюю
дверь. Перед ними была большая широкая комната с рядом стальных  шкафов  и
несколькими стульями, а дальше шел коридор, множество  дверей  и  в  самом
конце, рядом с лифтом, железная лестница вниз.
     Скэнлон повел их по коридору, к лестнице. Они спустились  на  уровень
вниз, попали на пересечение двух коридоров с колодцем, открывавшем с одной
стороны лабиринт труб, а затем  через  одну  из  дверей  прошли  в  тесное
машинное отделение, похожее на те, что они  встречали  под  Замком.  Здесь
было  жарко  и  воняло  машинным  маслом,  а  шум  напоминал  МакКейну  об
Ниагарском водопаде. Но здесь  никого  не  было,  а  это  обещало  немного
отдыха...
     МакКейн с трудом, чувствуя боль, оперся спиной о стену.  Рашаззи  уже
упал на свободный кусок пола и лежал с закрытыми  глазами,  хватая  широко
открытым ртом воздух и устало, но триумфально улыбаясь. Ко рухнул рядом  с
еле слышным облегченным стоном. Скэнлон тихо закрыл дверь, включил свет  и
усмехнулся, глядя на МакКейна.
     - Так все ж решился ты еще немного остаться с нами,  здесь,  в  земле
живущих? - ехидно спросил он. МакКейн кивнул, ничего не говоря.
     - Ну что ж, это очень приятно слышать. Как сказала стриптизерка  жене
священника...
     МакКейн сполз вниз по стене и  отключился,  прежде  чем  услышал  все
остальное.



                                    55

     Американцы называют некоторые  идеи  достаточно  сумасшедшими,  чтобы
сработать.  Первая  реакция  генерал-лейтенанта  Владимира   Федорова   на
предложение создать в Сибири двухкилометровую копию космической колонии  и
использовать ее, как декорацию, была  именно  такой.  Он  решил,  что  все
руководство его страны коллективно свихнулось, и начал было  подумывать  о
том, чтобы сбежать на Запад. А сейчас, глядя вместе  со  своим  адъютантом
полковником Меникиным и несколькими помощниками на построение  заключенных
блока В, он не мог не согласиться -  идея  действительно  была  достаточно
сумасшедшей и сработала.
     Пока охрана выгоняла заключенных из камер на  построение,  в  воздухе
стоял  возбужденный  шепот.  Все   работы   были   отменены,   заключенные
возвращались с  площадки  для  прогулок,  с  улицы  Горького,  из  Центра.
Носились слухи о том, что будет  массовая  амнистия,  что  в  Москве  пало
правительство, и  что  на  Земле  началась  война.  Отделение  охранников,
очищавшее камеру  В-3,  было  особенно  занято.  У  дверей  камеры  стояли
комендант блока майор Бочавин  с  несколькими  офицерами,  староста  блока
Супеев и староста камеры Лученко.
     Замок отслужил свое. Теперь  самое  важное  происходило  уже  за  его
стенами, и что бы там не случилось, внутри нужно  было  наводить  порядок.
Пришло время навести строгую дисциплину, усилить  охрану  и  отбирать  тех
заключенных,  которые  казались  наиболее  многообещающими  и   показывали
готовность быть полезными для новой эры режима.  Какое,  интересно,  место
ожидает в этой новой эре меня, задумался Федоров.
     На поясе одного из помощников запищал коммуникатор. Тот поднял его  к
уху, послушал и протянул полковнику Меникину.
     - Это от полковника Гаджовского, товарищ полковник.
     -  Хорошо,  -  Меникин  принял  коммуникатор.  Гаджовский  командовал
отделением,  отправленным,  чтобы  очистить  якобы  секретную  мастерскую,
которую заключенные устроили на машинной палубе.  Он  перебросился  с  ним
несколькими словами, а потом взглянул на Федорова.
     -  Внизу  обнаружены  трое  заключенных,  все  из  камеры   МакКейна.
Зигандиец Мунгабо, поляк Боровский и бурят. Их ведут вверх.
     Федоров кивнул в ответ.
     - Отлично. Известите майора Бочавина.
     Он проводил Меникина глазами. Тот что-то сказал  группе,  стоявшей  у
дверей В-3. Затем выражение на лице Федорова  изменилось,  брови  поползли
вверх. Бочавин, Супеев и Лученко возбужденно замахали  руками.  Мгновением
позже  староста  одной  из  верхних  камер  сбежал   вниз   по   лестнице,
присоединился к ним и сказал что-то Супееву. Федоров прошелся генеральским
взглядом по площадке блока, а когда снова посмотрел на  спорящих,  к  нему
уже шли Меникин и Бочавин с Супеевым. Судя по  выражению  их  лиц,  что-то
было не так.
     - В камере В-3  все  еще  не  хватает  троих  заключенных,  -  сказал
Меникин, покосившись на Супеева.
     - Двое ученых, Рашаззи и Хабер. И  азиат,  Накадзима-Лин,  -  доложил
Супеев. - И еще отсутствует англичанин Сэрджент, из верхней камеры, В-12.
     Федоров неуверенно нахмурился.
     - Но они не могут быть где-то в  колонии.  Мы  все  время  следим  за
транспортной  системой.  Они,  наверное,  спрятались  где-то  на  машинной
палубе, - он повернулся к Меникину. - Свяжитесь  с  Гаджовским,  пусть  он
перекроет там все выходы и пошлите вниз  майора  Ковалева  с  его  людьми,
пусть там все прочешут, все.
     -  Есть,  -  Меникин  подхватил  свой  коммуникатор  и  снова  вызвал
Гаджовского. Федоров тем временем обрушился на Бочавина.
     - Я никогда не полагался только на одних лишь информаторов. Там нужно
было установить системы подслушивания, чтобы муха не пролетела без  нашего
ведома.
     - Да, но если бы заключенные нашли их, товарищ генерал?...
     - Аа! Нужно было  это  делать  незаметно.  Кто  не  рискует,  тот  не
выигрывает.
     Меникин прервал их, озабоченно оторвавшись от коммуникатора.
     - Майор Гаджовский сообщает...
     - Ну?
     - Он обнаружил, почему Истамел не смог вовремя выйти  на  связь.  Его
только что нашли без сознания, в шахте  лифта.  Сейчас  его  доставляют  в
госпиталь. Рядом с ним лежит кусок оборванной веревки.  Трое  заключенных,
которые задержаны внизу, утверждают, что он упал, а они  шли  сообщить  об
этом.
     - А те четверо, которых недостает?
     - Никаких следов, товарищ генерал!
     Федорову это начинало не нравиться. Он отвернулся и холодно посмотрел
на ряды заключенных и строящихся охранников. Если  через  несколько  минут
заключенные  найдутся,  значит,  все  в  порядке.  Но  если   нет,   то...
последствия будут скверными. Такова жизнь: те, кому сообщают плохие вести,
теряют голову так же легко, как  и  гонец,  принесший  эту  дурную  весть.
Американцы почему-то называли это "Уловка - 22", почему - он  не  знал  до
сих пор.
     Федоров подождал еще немного и снова повернулся к Меникину.
     - Свяжитесь с Тургеневым, с кабинетом генерала Протворнова.



                                    56

     Человеческое тело - это сообщающаяся жидкостная система. Кровь должна
поступать к каждой точке организма, чтобы  снабжать  клетки  кислородом  и
удалять из них отходы метаболизма. Но если между различными  частями  тела
существует разница в давлении, то  кровь,  как  и  любая  жидкость,  будет
перемещаться из областей высокого давления в области низкого  давления,  и
тонкие капилляры просто разорвутся, если давление крови внутри  них  будет
слишком большим.
     Когда,  немного  отдохнув  в  машинном  отделении,   четыре   беглеца
разрезали с стащили с себя самодельные скафандры, в которых они шли  через
вакуум,  они  обнаружили,  что  их  тела  покрыты   длинными,   распухшими
черно-красными рубцами. Хуже всего было на поясницах и суставах.  Конечно,
когда они сгибались и тянулись, взбираясь на стену, в их импровизированных
герметических  костюмах  открылись  трещины,  в  которые  кожу   буквально
всосало, и кровяные пузыри сдерживала только нижняя одежда. Спина  Рашаззи
выглядела так, будто его избили резиновым шлангом,  левая  кисть  Скэнлона
распухла, как шар, и была практически неподвижна, у Ко была та же  беда  с
плечом и коленом. Душераздирающее зрелище, вот как это называется, подумал
МакКейн. Вдобавок к такой же коллекции увечий, как и у других, у него были
два жутких синяка под глазами.
     - Похоже, что я надышался толченого стекла, - пожаловался  он,  когда
они  отчищались  от  герметика  и  переодевались  в  принесенную  с  собой
гражданскую одежду. - Что там со мной случилось?
     - Твоя маска сбилась в сторону и начала протекать, - ответил Рашаззи.
- Пришлось приподнять ее и поправить.
     - Ты хочешь сказать, что у меня все лицо было открыто?
     - Да...
     - Е-мое!
     - Не больше, чем на пять секунд. У тебя все горло  пересохло  потому,
что вся влага из легких испарилась в вакуум. Возможно, что при  охлаждении
у тебя на языке мог образоваться лед.
     - То-то у меня во рту, словно углей наелся.
     - Скажи еще спасибо, что ты на видишь свою харю, - добавил Скэнлон. -
Ты выглядишь, словно мой дядюшка Мик после ночи пьяного разврата.
     - Скажи спасибо, что за глазами нет газовых карманов,  -  невозмутимо
продолжал Рашаззи.  -  Иначе  они  бы  просто  выскочили,  как  пробки  от
шампанского.
     Скэнлон время от времени выглядывал в дверь, но признаков погони  или
тревоги пока видно не было. Если даже открытый шлюз подал сигнал на пульт,
то его или не заметили, или еще не принялись за это  всерьез  или  решили,
что все дело в  поломке,  что  им  и  требовалось.  Так  или  иначе,  пока
непосредственной опасности еще не было. Но это не значило, что  времени  у
них много.
     МакКейн болезненно морщился, просовывая  руки  в  рукава  мешковатого
свитера.
     - Какие у нас возможности сейчас? - спросил он, просовывая  голову  в
ворот. - Что мы будем делать дальше? Кто это сказал, епископ - горничной?
     -  Мы  все  чувствуем  достаточно  сил,  чтобы  ошеломить  нападением
контрольный пункт, полный КГБистов, обезоружить их и,  замаскировавшись  в
их  форму,  двигаться  дальше?  -  спросил  Скэнлон.   Взгляды   остальных
недвусмысленно ответили ему,  что  сегодня  ирландского  юмора  что-то  не
понимают.
     - Как далеко от нас Сохотск? - продолжал МакКейн.
     - Мы под цепью гор  к  северо-западу,  -  ответил  Скэнлон.  -  Лифты
поднимаются отсюда на пятьсот футов вверх, в центр управления и  перевозок
"Потемкина". А оттуда до Сохотска три мили по подземному туннелю.  Туннель
выходит под зданием административного комплекса Сохотска.
     - Который, вероятно, является секретным местом.
     - Это все - секретное место. и Хорошо охраняемое.
     - От проникновения снаружи? Но ведь мы-то уже внутри,  -  предположил
Рашаззи.
     - Разницы нет, - ответил Скэнлон. В первый раз в  его  голосе  звучал
пессимизм.
     - Безопасность и охрана здесь  везде  очень  строгие.  Надо  смотреть
правде в глаза, пробираться в Сохотск - это вам  не  плюшками  баловаться,
что бы там не говорили.
     Наступило мрачное молчание. Затем МакКейн поднял голову:
     - А как насчет остальных? Ты  что-то  говорил  о  горнообогатительном
комплексе, каком-то промышленном центре.
     - Ученые, начальство и тому подобное - все они  попадают  сюда  через
Сохотск, - начал Скэнлон. - Но постройка и  работа  "Потемкина"  требовала
людей и сырья в невиданных для научно-исследовательского центра масштабах,
Поэтому рядом для прикрытия поставили немного предприятий.  За  горами  от
Сохотска стоит бокситодобывающий завод, а в пяти милях  оттуда,  в  городе
Нижний Залесский, алюминиевый и прокатный заводы. Там грузовики  и  поезда
не привлекут особого внимания.
     Это было уже ближе к тому, что задумал МакКейн.
     - Значит, "Потемкин" соединяется и с этими шахтами и с Сохотском?
     - Правильно. Но заводы  по  ту  сторону  гор  никак  не  соединены  с
Сохотском. Единственный путь в Сохотск - это отсюда, и  забраться  туда  -
это чертовски трудная работа. Я только что говорил об этом.
     - Ммм... - МакКейн уселся, потирая подбородок.
     - А как насчет других путей?  -  поинтересовался  Рашаззи.  -  Трубы,
канализация, вентиляция? Насколько там непроницаемая охрана?
     - Как у рыбки попка, а она водонепроницаемая.
     МакКейн оделся, и хотел было  нагнуться,  чтобы  натянуть  матерчатые
туфли, но распухшая поясница не дала ему сделать это.  Рашаззи  помог  ему
обуться и завязал шнурки. МакКейн не смог удержаться.
     - Ты просто молодец, Кев. Что ж ты нам  раньше  этого  не  рассказал,
перед тем, как мы забрались так далеко?
     - Если ты припоминаешь, у  нас  тогда  вообще  было  не  очень  много
времени, -  огрызнулся  Скэнлон.  -  И  потом,  я  всегда  думал,  что  ты
заинтересован в  том,  чтобы  убраться  от  русских  подальше.  Как-то  не
приходит в голову, что кто-нибудь может стремиться к ним.  И  если  уж  ты
начал - мне и в голову не приходило, что мы заберемся так далеко.
     Ко тихо прислушивался, глядя в пустоту. Когда  наступила  тишина,  он
заметил:
     - Вы знаете, меня всегда завораживает извилистость  вашего  западного
ума. Почему вы всегда выбираете самый трудный путь к цели? Или  это  имеет
какое-то отношение к непостижимым  пуританам  с  их  неисчерпаемой  этикой
труда?
     - Что ты мелешь? - обернулся МакКейн.
     - Почему вы решили, что вам нужно попасть в Сохотск?
     МакКейн пришел в замешательство. Потом он пожал  плечами  и  объяснил
еще раз.
     - Наверху может начаться война. Мы знаем то, чего не знает  никто  на
нашей стороне.  Эта  информация  жизненно  важна  для  них,  и  мы  должны
попытаться передать эту  информацию,  если  появится  хоть  малейший  шанс
сделать это.
     Ко, не мигая, глядел на  МакКейна,  словно  хотел  сказать:  то,  что
очевидно для МакКейна, вовсе не так уж очевидно для него, Ко.
     - И?
     МакКейн снова пожал плечами, потом покосился на Рашаззи:
     - Это центр связи, - продолжил за него Рашаззи. - Мы в  самом  сердце
Сибири, а нам нужно связаться с Западом.
     Он развел руками, явно не желая обижать  не  совсем  сообразительного
Ко.
     - Нам просто необходимо добраться к аппаратуре, которая  находится  в
Сохотске.
     На Ко это опять не произвело впечатления.
     - А что вы с ним будете делать? - поинтересовался он. - Кто-то из вас
сможет запустить сложное оборудование, с которым вы не умеете  обращаться?
Пусть даже у вас будут все пароли. Я уж точно не смогу. И что  же  еще  вы
хотите сделать - пробраться внутрь, случайно нарваться на того, кто знает,
как все работает, приставить к его голове пистолет и приказать ему делать,
что мы скажем?
     - Может быть, - пробормотал МакКейн, слегка огорошенный. Над этим  он
не задумался. - Кто знает?
     Ко фыркнул:
     - Прросто замечательно! Скорее всего,  люди,  которым  ты  приставишь
пистолет к голове, не задумываясь, скажут тебе: стреляй! И что толку?
     Ко был прав, но МакКейн не мог позволить себе смириться с  поражением
сейчас.
     - Мы не будем знать этого, пока не  прорвемся  внутрь,  -  он  устало
оперся на стену. - Как ни малы наши шансы...
     - Ноль действительно  очень  маленькое  число,  -  согласился  Ко.  -
Рассчитывать  на  такие  шансы  -  это  выбросить  твою  жизненно   важную
информацию в помойное ведро.
     - А что нам прикажешь делать еще? - не выдержал Рашаззи. - Мы  же  не
можем просто сдаться, ничего не предприняв?
     - Так почему  вы  настаиваете  на  том,  чтобы  использовать  сложное
оборудование в сверхсекретном советском научном центре? Почему вам  просто
не позвонить по телефону?
     Все остальные одновременно открыли рты, чтобы ответить,  потом  столь
же одновременно закрыли. Они обменивались неуверенными  взглядами,  ожидая
что кто-то же должен объяснить Ко,  что  это  глупость.  Ко  тем  временем
вздохнул и покачал головой, терпеливо дожидаясь, пока до них дойдет.
     - Эти ученые!
     Первым очнулся Скэнлон.
     - Какой телефон?
     - Вы все хотите пробраться в Сохотск, - ответил  Ко.  -  Я  предлагаю
идти в другую сторону. Ты говорил, что это место соединяется  с  бокситным
заводом в Нижнем Залесском. Это город, а в городе должны быть телефоны.  И
вполне вероятно, что грузы, которые отправляются туда, проверяются не  так
тщательно, как в Сохотск. Если что-то и пытаться сделать, то лучше в  этом
направлении.
     Остальные снова переглянулись, но в этот раз более заинтересованно.
     -  Знаете,  эта  идея  достаточно  сумасшедшая,  чтобы  сработать,  -
пробормотал МакКейн.
     Неожиданно Скэнлон сложил руки перед носом, глядя  широко  раскрытыми
глазами в стену, отчаянно соображая. Он встал, медленно  сделал  несколько
шагов, затем снова обернулся к остальным:
     - Контейнеры, - сказал он. - Все эти  контейнеры  с  землей,  которые
спускались из спиц... они такие, как в  космических  транспортерах  -  для
автоматической  загрузки.  Они,  скорее  всего,   поступали   из   Нижнего
Залесского по железной дороге, а потом их спускали на лифте и переправляли
в гондолы, не раскрывая и не разгружая.
     - И что? - вскинулся МакКейн.
     - Они возвращаются назад той же дорогой, но пустые. И  возможно,  они
отправляются назад даже сейчас, их было очень много.  И  если  то,  что  я
думаю, правда, то они собираются вместе, чтобы загрузить их на поезд. Если
мы заберемся в  один  из  них,  мы  сможем  спокойно  доехать  до  Нижнего
Залесского... Ко прав. Мы все говорили не о том.
     МакКейн хмурился, взвешивая дальнейшее.
     - Что, Лью? - спросил Рашаззи. - Что-то не так?
     - Нет, все так, - согласился  тот.  -  Но  потом?  Хорошо,  мы  нашли
телефон.  Кому  именно  мы  собираемся  звонить?  Международный  звонок  в
Вашингтон - в такой момент? Ни за что. Кому еще? В посольство? Да,  у  них
есть радиосвязь с Вашингтоном, но их  номер  в  Москве  24  часа  в  сутки
прослушивается КГБ. Мы ни за  что  не  дозвонимся,  и  нас  возьмут  через
несколько минут.
     Скэнлон кивнул.
     - Лью прав.
     - А мы позвоним моему двоюродному брату в Москве, - ответил Ко. - КГБ
вряд ли следит за его телефоном.
     МакКейн заморгал.
     - Кому?
     - Моему двоюродному брату. Тому, у которого лицензия  на  ресторан  в
Москве. Я вам как-то рассказывал. А  от  его  ресторана  до  американского
посольства пятнадцать минут ходьбы.  Я  позвоню  ему,  он  пойдет  туда  и
расскажет все, что вам нужно.
     На несколько секунд наступила та тишина,  которая  опускается,  когда
сказано все и добавить больше невозможно. МакКейн глядел на  Ко,  не  веря
своим ушам. Он отчаянно думал  -  но  ошибки  больше  найти  не  мог.  Они
поднялись с мест, собирая то, что стоило  взять  с  собой.  Затем  Скэнлон
выключил свет, приоткрыл дверь и выглянул в щелку.
     - Кажется, чисто, - шепнул он. - Лью и я идем первыми,  вы  за  нами,
если все в порядке. Пойдете, когда мы поднимемся на лестницу.
     - Двинулись, - согласился МакКейн.
     - Минутку, - раздался сзади голос Рашаззи.
     - Что еще? - обернулся МакКейн.
     - У меня нет денег на телефон. А у вас?
     - Б-б-божья матерь! - выдохнул Скэнлон.
     - Эти ученые! - проворчал за спиной Ко.
     - Разз, давай подумаем об этом,  когда  выберемся  из  этого  чертова
места, - устало застонал МакКейн.
 
 
 
                                    57 
 
     Президент Соединенных Штатов Уоррен Остин мрачно смотрел на  экран  с
оперативной обстановкой, стоя в Оперативном зале Пентагона. Генерал Снелл,
старшие  офицеры  из  комитета  начальников  штабов  и  советники  слушали
Бордена, который подводил итоги последних анализов.
     -  Короче  говоря,  оба  наших  агента   там   наверху   одновременно
подтверждают, что станция - не военная платформа и  на  нее  действительно
прибывают советские лидеры, и просят, чтобы мы им не верили - и  Панголина
и Пономарь вернули неправильные коды подтверждения.
     Министр обороны  Роберт  Уль,  который  только  что  прибыл,  заметно
колебался, покачивая головой. Во всем этом не  было  никакого  смысла.  Он
махнул рукой на один из мониторов  с  изображением  Полы,  подключенный  к
советскому телевидению - она  сейчас  о  чем-то  разговаривала  с  другими
участниками импровизированной телеконференции в других частях Пентагона.
     - Как они могут говорить, что они лгут? Они  говорят,  что  находятся
там наверху вместе с советскими  лидерами  и  мы  это  видим  собственными
глазами.
     - Я думаю, что это ложь в пользу русских, - сказал Фоледа из-за спины
Бордена. - Каким-то образом они  контролируют  все  коммуникации,  туда  и
обратно. Пономарь - если это Пономарь, похоже, говорит как раз то, что они
хотят слышать.
     - Но как они могут лгать нам, когда мы видим это своими  собственными
глазами? - снова спросил Уль.
     - А телепередача с этой женщиной не может  быть  записью?  -  спросил
кто-то.
     - Нет. Мы же разговаривали с ней. Это прямая трансляция.
     - И что это может значить? - обратился Уль к Бордену.
     Борден мог только покачать головой.
     - Мы не знаем. Существует масса теорий...
     - Теории! - Уль фыркнул и отвернулся, нервно потирая руки.
     Президент снова посмотрел на дисплей.
     - Если Русалка - боевая станция, как мы  и  боялись,  то  ее  задачей
будет  уничтожение  наших  космических  оборонных   систем,   с   дальнего
расстояния и первым ударом, - медленно начал он.  -  Это  лишит  нас  двух
вещей: системы защиты от стратегической ракетной атаки  "Звездный  Щит"  и
возможности уничтожить их защитные системы. Правильно?
     - Да, мы думаем так, -  подтвердил  Снелл.  Другими  словами,  Советы
смогут  начать  практически  безответную  атаку,  будучи  укрыты  защитным
экраном, который почти целиком отразит удар Запада.
     - А сможем ли мы рискнуть в таких условиях или сдадимся  без  боя?  -
спросил Остин. - Может быть, именно это и было их подлинной целью?
     - В этом есть смысл, - согласился Уль. Действительно, кому не хочется
диктовать свои условия всей мировой экономике вместо того, чтобы  возиться
с развалинами, на восстановление которых понадобится пятьдесят лет?
     Остин прошелся, сложив за спиной руки.
     - И какой же у нас выбор? - спросил он, обращаясь ко всем.
     - Ну, пока советские лидеры вот так разгуливают там наверху  по  этим
городам, они уязвимы, - ответил Снелл. Залп американского оружия с  земной
орбиты действительно сможет пробить  обшивку  станции  и  уничтожить  всех
незащищенных людей, даже если и не повредит боевых станций. Но это была не
альтернатива, а  скорее  отказ  от  нее.  Это  было  неприемлемо  чисто  с
моральной  точки  зрения  -  прибегать  к  таким  действиям,  как  к  мере
предосторожности, и если выяснится, что их страхи были все-таки  напрасны,
то последствия будут немыслимыми. Как ответный  удар,  может  быть.  Но  с
другой  стороны,  если  эти  страхи  -  правда,  то  после  первого  залпа
"Терешковой" США будет нечем нанести этот удар.
     Уль нервно покусал губу.
     - Хотел бы я, чтобы у меня было какое-то предложение. Но у  меня  его
нет. Я должен согласиться  с  разведкой,  -  он  покосился  в  направлении
Бордена и Фоледы. - Мы можем уничтожить часть  преимущества  "Терешковой",
если нанесем превентивный удар по советскому ракетному  щиту,  и  надеюсь,
раньше, чем Русалка ответит. Это оставит  их  беззащитными  -  пусть  даже
частично - перед нашими ракетами. А затем, когда Русалка разрушит наш щит,
чего мы в любом случае не сможем предотвратить, то мы окажемся в положении
для взаимного обмена ударами. Как в восьмидесятых.
     - И в этом случае отступить могут они, - предположил кто-то.
     Снелл покачал головой.
     - Они все равно на краю. Кроме того, для них это последняя попытка, а
для нас - нет. Время работает против них.
     Уль согласился, тяжело качнув головой.
     - А что с кораблем ООН? - спросил он президента. -  У  нас  еще  есть
время отправить его обратно.
     Остин задумался.
     - Я думаю, этого не стоит делать, - сказал он  наконец.  -  Если  все
зависит от неожиданности, то это будет ошибкой. Русских могут предупредить
их люди в ООН.
     Снелл согласно кивнул головой. Президент продолжал:
     - Боюсь, что им, как и всем остальным, придется  рассчитывать  только
на удачу.
     Затем он повернулся к стоявшим у  него  за  спиной  людям,  ожидающим
решения.
     - Объявите повышенную боевую готовность в вооруженных силах и  боевую
тревогу  для  космических  орбитальных  систем.  Немедленно.  И  пойдемте,
посмотрим, что у нас получается с этим совещанием с европейцами.
 
 
 
                                    58 
 
     - Да, алло? Тунгусский цементный завод... Товарища Горженко? Минутку.
     Марианна  Поречная  переключила  линию  на  коммутаторе   и   набрала
дополнительный номер. На коммутаторе не было никого, кроме ее  и  Евгении.
Повернувшись к Евгении, она продолжала прерванный разговор:
     - А я ей сказала, что она дура - если не можешь сказать своему  сыну,
чтобы он не лазил через забор, то я не виновата, что  он  упал  и  порезал
ногу. Нет, ты представляешь? Я еще виновата в том, что оставляю мою лопату
на моем дворе! Как будто я должна думать обо всех идиотах вокруг. А ее муж
постоянно ставит у наших ворот эту их  развалину,  на  которой  они  везде
ездят. А однажды  она...  Нет,  он  не  отвечает.  Прораба?  Подождите,  я
попробую...
     - Я вчера сыну в Москву звонила, - задумчиво сказала  Евгения.  -  Он
говорит, там у них, как на кладбище.  В  этом  году  нет  парада,  поэтому
устроили праздники за городом. Самое смешное, он говорит, что у них сейчас
учения по гражданской обороне. Ты когда-нибудь слышала об таком? Совсем  с
ума посходили - устраивать такое на праздники. Делать им там  нечего,  что
ли?
     - И дети у нее такие же, особенно старший. Однажды они  измазали  нам
краской все окно и стену, а хотели все свалить на двух маленьких Брюковых,
что за углом живут. Брюковы, конечно, тоже не ангелы,  но  я-то  прекрасно
знала, что это они. Я даже банку видела - этот урод, ее муж,  за  день  до
этого двери красил. И тоже  выбрал.  Ты  такого  цвета  еще  не  видела  -
красно-розовый, как пудра у этой шлюхи, которая живет напротив - вот когда
она накрасится и выходит на улицу на своих каблуках, а  юбка  -  все  ноги
видны. Сразу видно, что это за штучка. А ты знаешь,  в  котором  часу  она
приходит  домой?  И  аж  сияет  от  удовольствия!  Как-то  мне   ее   мать
пожаловалась... Алло? Генерального директора?... А я здесь при чем?... Да,
минутку... Сейчас... Ну и люди, никакого терпения. Что за  народ  -  слова
доброго от них не дождешься, не понимаю.
     - У него был такой  голос,  он,  наверное,  простудился,  -  ответила
Евгения, думая о своем.
     Никто  из  них  не  обращал  внимания  на  то,  что  дверь  понемногу
приоткрывалась, пока ее не распахнули. Высокий крепко сложенный мужчина  в
сером свитере, вслед за ним второй, костлявый и пучеглазый,  проскользнули
внутрь так быстро, что две женщины и пискнуть не  успели,  как  им  крепко
зажали рты. Третий, моложе, чем  первые  два,  смуглокожий,  с  волнистыми
черными волосами - судя по горящим глазам, определенно убийца, встал между
ними и коммутатором, а четвертый прикрыл дверь и защелкнул замок.
     Марианна задрожала от  ужаса.  Четверо  налетчиков  были  злобными  и
безжалостными, с грязными небритыми лицами, всклокоченными  волосами  и  в
мятой перепачканной одежде - явно сбежавшие уголовники.  У  того,  который
смотрел на нее, была жуткая рожа  -  дикие  глаза  в  распухшей  пурпурной
маске. Однажды она читала в каком-то  журнале,  что  маньяки-убийцы  часто
изуродованы физически, и убивают импульсивно,  чтобы  отомстить  обществу,
которое, как им кажется, отвернулось от  них.  Евгения  обвисла  на  своем
стуле и, кажется, была в обмороке. Человек у двери  обернулся  -  жестокие
восточные черты  лица,  узкие  глаза,  да,  сейчас  их  изнасилуют.  Грудь
Марианны   вздымалась,   и   все   рефлексы   командовали   ей    отчаянно
сопротивляться. Но двое убийц держали ее так крепко, что она не могла даже
пошевелиться, и крепко зажимали рот.
     - Мы не хотим причинить вам зла, - медленно сказал здоровый.  У  него
был небольшой иностранный акцент. - Не  бойтесь.  Нам  нужна  только  ваша
помощь. Кивните головой, если вы понимаете меня.
     Они держали ее до тех пор, пока ее силы не иссякли.
     - Ничего страшного нет. Вы понимаете?
     Наконец смысл слов дошел до нее и она закивала головой.
     - Тогда я открою вам рот. Но не вздумайте шуметь.
     Рука зажимавшая рот, ослабла и Марианна жадно вдохнула.
     - Кто вы? - перепуганно спросила она. - Чего вам нужно? Азиат написал
что-то на ее блокноте и протянул ей листок.
     - Исключительно вашей  помощи,  если  вы  будете  так  добры,  мадам.
Пожалуйста, свяжитесь с этим номером в Москве. Это чрезвычайно срочно.
     - И все???
     - Пожалуйста. Это срочно.
     Марианна кивнула. Она показала на трубку и тот поднял  ее.  Дрожащими
пальцами Марианна  набрала  номер,  глядя  на  бумажку.  Несколько  секунд
слышались только гудки. Потом чей-то голос ответил:
     - Ресторан "Ивовый Сад".
     Азиат начал возбужденно что-то тараторить в трубку на странном языке.
Марианне показалось, что это что-то вроде китайского.
 
 
     Генерал Снелл внимательно слушал. Двое ученых из министерства обороны
объясняли цифры, возникавшие на одном  из  дисплеев  в  Оперативном  Зале.
Дослушав, он кивнул и обернулся к президенту.
     - Критическим периодом будут  следующие  тридцать  минут.  Три  наших
самых мощных лазера будут выходить из  тени  Земли.  Если  Русалка  должна
уничтожить наши системы неожиданным ударом, то это случится в этот период.
     Остин невесело кивнул головой.
     - Мы должны сбить советский щит, сейчас! - настаивал Уль. -  Да,  это
акт войны. Но если со станцией все в порядке, они бы не скрывали  этого  с
самого начала. А если нет, то у  нас  достаточный  повод  для  удара.  Мир
поймет это.
     - Если это приведет к  полномасштабному  обмену  ударами,  мир  будет
помнить, что мы ударили первыми. Поймет ли он это? - возразил Остин.
     - Они не оставили нам выбора, - ответил Уль. - Это  не  будет  первый
удар. Это будет  просто  шаг  к  восстановлению  равновесия.  На  этом  мы
остановимся. Следующий ход будет за ними.
     - Боже мой, не знаю, не знаю... -  Остин  снова  посмотрел  на  экран
оперативной ситуации.
     К Фоледе, стоявшему рядом с Борденом,  подошел  помощник  и  негромко
сказал:
     - Из вашего кабинета срочный телефонный звонок.
     - Хорошо, где я могу ответить?
     - Пойдемте со мной.
     Помощник  провел  Фоледу  в  боковую  комнатку,  набитую  пультами  и
операторами. С одного из экранов смотрела Барбара.
     - Что там еще?
     - Звонок из московского посольства. Они...
     - Сейчас? - Фоледа чуть не рявкнул. - Какого черта им нужно?
     - Они утверждают, что какой-то хозяин местного японского ресторанчика
вошел к ним с улицы и сказал, что  ему  позвонили  из  Сибири...  -  голос
Барбары затих, когда она увидел выражение на лице Фоледы.
     - Да вы что? Тут война с минуты на минуту, а вы...
     - Звонок для "Воротилы/Три/Ход/Перчатка от Пономаря"
     Фоледа захлопал глазами, наморщил лоб.
     - Эти коды сходятся?
     - Все до единого. "Перчатка" -  это  код  Пономаря  для  чрезвычайной
ситуации.
     - Из Сибири? Какого черта он делает в Сибири???
     - Вы лучше послушайте остальное...
 
 
     За дверью кабинета  генерал-лейтенанта  Федорова  в  Замке  раздались
шаги. Через мгновение в кабинет торопливо вошел  майор,  следом  несколько
охранников,  подталкивающих  трех  заключенных:  Мунгабо,   Боровского   и
непроизносимого азиата.
     - Староста блока Супеев и  староста  камеры  Лученко  тоже  здесь,  -
доложил майор.
     Федоров кивнул.
     - Пусть подождут снаружи.
     Он нервно облизал губы и внимательно посмотрел на выстроившихся перед
столом заключенных.
     - Дело срочное и у меня нет времени быть  вежливым.  Понятно?  Турок,
Истамел, которого забрали в госпиталь.
     Нет ответа.
     - Вы знаете, о ком я говорю? - повторил он громче. Майор  размахнулся
и ударил Мунгабо в живот.
     - Да, сэр, - взвизгнул тот.
     - Так отвечай, когда спрашивают! - взревел Федоров. - Врачи  говорят,
что у него нет ни переломов, ни ушибов, никаких  признаков  падения.  Зато
все признаки отравления наркотиком. Что ты скажешь?
     - Ничего... сэр, - пролепетал Мунгабо. Майор  снова  поднял  кулак  и
Мунгабо инстинктивно закрылся.
     За спиной полковника Меникина  запищал  терминал  видеофона.  Федоров
поднял руку и повернулся, чтобы посмотреть. Меникин ответил. Это был майор
Гаджовский, командовавший поиском на нижних  уровнях.  На  его  лице  была
тревога.
     - Да? - резко начал Меникин.
     - Никаких  следов  четырех  пропавших.  Мы  нашли  дыру,  пробитую  в
гражданские уровни под Замком. Майор Ковалев и  его  люди  уже  спустились
туда. Мы не можем найти следов скафандров, которые делали заключенные.
     Истамел докладывал русским,  что  изготовление  костюмов  для  побега
продвигается. Но поскольку возможная  дата  этой  нелепой  попытки  выхода
наружу была намечена через несколько недель после седьмого ноября, русские
не видели ничего плохого, чтобы позволить заключенным забавляться с ними.
     Меникин проглотил слюну и с опаской посмотрел на Федорова.
     - Они еще ничего с ними не сделали, - начал он. - Они даже не  начали
работу о шлюзом.
     В этот момент раздался еще один сигнал.
     - Это Ковалев, - сказал Меникин безнадежно.
     - Майор Ковалев, докладываю с уровня 4-Е в  гражданском  секторе.  Мы
обнаружили взломанный технический склад. Я вызвал  заведующего,  чтобы  он
составил список украденных вещей. Пока обнаружена пропажа газовой  горелки
и баллонов с ацетиленом и кислородом.
     Когда майор закончил свой рапорт,  в  комнате  наступило  напряженное
молчание.
     - Мы просто собирали  вещи,  -  попытался  объяснить  Мунгабо,  пожав
плечами.
     Кровь отхлынула от щек Федорова.
     - Свяжите меня с Тургеневым, - начал он неожиданно слабым голосом.
 
 
     Советские руководители уже отправились отдыхать, и сейчас на  площади
выступали начальники рангом ниже. Толпа  стала  понемногу  расходиться.  А
наверху, на крыше воздухоочистительного завода, Альбрехт Хабер  неожиданно
наклонился вперед и несколько  раз  нажал  на  клавиши  лазера.  Затем  он
встряхнул клавиатуру.
     -  Что-то  не  так?  -  озабоченно   спросил   Сэрджент   со   своего
наблюдательного пункта на краю.
     - Экран погас. По-моему, связь прервана.
     - О-го. Ты думаешь, что будут проблемы?
     - Не знаю, - Хабер попробовал набрать контрольный  код,  повозился  с
пультом  управления,  но  напрасно.  -  Да,  он  накрылся.  По-моему,  нас
отключили.
     Сэрджент посмотрел через плечо Хабера и его взгляд стал серьезным.
     - Да, ты прав. По-моему, представление окончилось, старина.
     Хабер поднял голову и Сэрджент указал  пальцем  за  спину.  Несколько
человек в мундирах КГБ взбирались к ним на крышу.
     - Да, похоже на то, - согласился Хабер. - Я  думаю,  что  мы  сыграли
достойное представление, а?
     - Еще бы. Правда, я не вижу букетов. Но мы  все-таки  должны  держать
марку, правда?
     Хабер смиренно кивнул.
     - О да, - согласился он. -  Как  и  подобает  джентльменам  актерской
профессии.
     С этими словами немец и англичанин поднялись на ноги и повернулись  к
окнам Дома Правительства. Они стянули с себя бороды и шляпы,  и  принялись
раскланиваться,  разведя  в  стороны  руки,  словно  отвечая   на   бурные
аплодисменты. Они все еще выходили на бис, когда до них добрались КГБисты.

 
     Все смешалось в  командном  центре  в  Доме  Правительства.  Один  из
операторов за пультом что-то пытался кричать, Ускаев пробовал понять,  что
говорит командир отделения КГБ  с  крыши  завода,  а  Федоров  еще  что-то
лепетал из Замка. Понятно было только одно: на крыше оказались не  МакКейн
и не Скэнлон. Майор Ускаев посмотрел на другой экран, где были  фотографии
пропавших заключенных.
     - Один - немец, Хабер, - объявил он. - Второй - Сэрджент.
     Протворнов глядел на него  глазами  парашютиста,  сообразившего,  что
перед прыжком он забыл надеть парашют. На соседнем  экране  ждал  приказов
забытый сейчас всеми генерал Федоров из Замка.
     - Что... Что это значит? - сдавленным голосом начал Протворнов. - Где
американец? Если эти двое вернули неправильный код...
     Ольга широко раскрыла глаза, поняв, что это значит. Краска исчезла  с
ее лица,  оно  превратилось  в  искаженную  бледную  восковую  маску.  Она
медленно повернулась к Поле и увидела, что  та  смотрит  на  нее  с  тихим
удовлетворением.
     - Ты предала меня! - прошипела Ольга.
     - Я? - Пола рассмеялась. - Ты хотела, чтобы я остановила  войну.  Вот
это я и делала. Как ты хотела, по-твоему, по-научному. Так что  иди  ты...
леди.
     Общий шок поразил  всех.  Проходили  секунды,  но  никто  не  мог  ни
пошевелиться, ни заговорить. Протворнов неподвижно смотрел в пространство,
не видя ничего вокруг, и произошедшая катастрофа открывалась перед ним  во
всей красе. Люди на экранах тоже замолчали, поняв, что случилось что-то не
то.
     Тишину  разорвал  резкий  звонок  чрезвычайного   сообщения.   Ускаев
одеревенело повернулся, чтобы ответить. Это  был  звонок  от  дежурного  в
стратегическом штабе, куда спустились советские  лидеры,  чтобы  управлять
предстоящей операцией. Дежурный был чем-то потрясен.
     - Пожалуйста, сообщите генералу Протворнову, что американские  боевые
лазеры только что без предупреждения атаковали  наши  орбитальные  системы
противоракетной обороны. Весь наш ракетный щит уничтожен.
 
 
     Глубоко внизу, внутри стратегического  штаба,  генеральный  секретарь
коммунистической партии и его окружение ошеломленно смотрели на сообщение,
возникавшее на одном из главных экранов. Оно поступило по прямой линии  из
Москвы  только  что,  когда  советский  Верховный  главнокомандующий   уже
собирался отдать "Наковальне" приказ об ответном огне.
     Сообщение,  подписанное  президентом  Соединенных   Штатов   Уорреном
Остином и одобренное главами западноевропейских  и  азиатских  государств,
было адресовано лично генеральному секретарю. Но вместо адреса  "Валентины
Терешковой" было "Потемкин, эпицентр" и шли точные  координаты  копии  под
землей Сибири.
     В сообщении  говорилось,  что  Запад  перенацелил  три  тысячи  своих
стратегических боеголовок именно на эти координаты. Выбор последнего  хода
в этом эндшпиле оставался за ним.
 
 
 
                                  ЭПИЛОГ 
 
     - Добрый вечер, мистер МакКейн.
     - Привет, Джерри. Со светом, похоже, все в порядке.
     - Да, электрик сказал, что он все сделал. Ваше такси ждет снаружи,  -
Джерри  обратил  внимание,  что  у  МакКейна  под  плащом  темный  костюм,
хрустящая белая рубашка, а заколка для галстука - с драгоценным  камешком.
- У вас сегодня званый вечер?
     - Нет, просто тихий ужин со старым другом.
     - Приятного вечера.
     - Спасибо. Постараюсь.
     МакКейн вышел на крышу здания и увидел такси, ожидающее на площадке.
     - До Милбурн Тауэр,  сэр?  -  спросил  таксист,  когда  он  взбирался
внутрь.
     - Да. Не торопись, времени много.
     МакКейн удобно устроился на заднем,  обтянутом  кожей  сиденьи.  Звук
двигателей стал громче и секунду спустя ярко освещенная крыша здания,  сад
и бассейн провалились далеко вниз. Наступили сумерки, внизу  уже  зажглись
огни, и когда такси развернулось,  на  фоне  темного  неба  на  востоке  в
лобовое стекло медленно вплыло зарево над Вашингтоном.
     Итак,  война,  которая  могла  покончить  со  всем  войнами,  с  ними
покончила - не случившись. А что еще оставалось делать советским  лидерам,
кроме как капитулировать, когда весь стратегический арсенал  Запада  готов
был обрушиться именно на  то  место,  где  они  собрали  все,  что  хотели
сохранить - включая и их самих. Горы над  головой  не  сыграли  бы  особой
разницы в размере воронки, которую проковыряли бы в Сибири.
     Таким образом, находясь  в  положении,  когда  можно  диктовать  свои
условия, Запад связался со своими  агентами  и  союзниками,  находившимися
внутри "Потемкина", и использовал их, чтобы  задержать  Советы  на  месте,
пока международная инспекция не  долетела  до  "Валентины  Терешковой".  А
того, что они обнаружили там  на  глазах  у  всего  мира,  хватило,  чтобы
развалить  советское  государство.  Из  последовавшего  внутреннего  хаоса
постепенно возникло  современное  демократическое  государство.  Некоторые
наблюдатели описали этот процесс, как "1917, сыгранный наоборот".
     Снова  наступило  седьмое  ноября,  а  в  этот  день  МакКейн  обычно
вспоминал все памятные события этого дня тогда, в 2017 году.  Глядя  через
прозрачную  крышу  такси  на  загорающиеся  звезды  -  среди  них  были  и
искусственные миры, построенные в космосе, иногда их  можно  было  увидеть
глазом; впрочем, он уже давно был сыт по  горло  искусственными  мирами  и
хотел как следует прожить в этом, настоящем - так вот,  глядя  на  звезды,
ему пришло в голову, что  обычно,  вспоминая  о  таких  событиях,  принято
говорить, что десять лет пролетели незаметно. Но это было не  так.  Десять
прошедших лет - за это время случилось много нового.
     Когда  последнее  противостояние  между  двумя  гигантами  наконец-то
разрешилось, в мире не осталось никаких конфликтов, кроме  локальных  -  и
локальных действий  по  их  прекращению,  чтобы  занять  воинственные  умы
взрослеющих государств. Оборонные институты соответственно уменьшились,  а
освободившиеся ресурсы и творческие  усилия  всех  стран,  направленные  в
более      продуктивных      направлениях,      привели      к      такому
общественно-экономическому     подъему,     который     грозил     затмить
Сельскохозяйственную, Промышленную,  и  Информационную  Революции,  вместе
взятые. Человечество скоро покорит Солнечную Систему. Между Землей и Луной
теперь создавались настоящие космические колонии - и "Валентина Терешкова"
после переделки стала одной из них. На Марсе была создана постоянная база,
которая   сейчас   расширялась,   принимая   новых   жителей.   Гигантские
пилотируемые корабли для  путешествия  к  внешним  планетам  строились  на
орбите Земли, а на чертежах уже возникали очертания автоматических  зондов
для полета к звездам. Подземная копия космической  колонии  под  названием
"Потемкин" была все еще там, в Сибири.  Но  теперь  ее  использовали,  как
тренажер, в котором будущие  обитатели  космических  колоний  привыкали  к
условиям тамошней жизни. Население Земли  стабилизировалось,  а  население
Солнечной системы,  по  оценкам  специалистов,  скоро  должно  было  резко
возрасти.  Конец  двадцатого  века,   юность   МакКейна,   с   бесконечным
пессимизмом относительно неизбежной катастрофы  и  всеобщего  упадка,  был
давным-давно позади.
     Такси вошло в один из транспортных коридоров  над  городом  и  минуты
спустя уже  летело  над  залитыми  радужным  светом  стеклянными  ущельями
метрополиса. Скользнув к  голубоватой,  словно  покрытой  инеем,  сосульке
Милбурн  Тауэр,  такси  сделало  круг,  снижаясь,  и  опустилось,  высадив
МакКейна у главных  дверей  на  стоянке,  где  из  других  машин  выходили
постояльцы отеля, празднично одетые люди, спешащие поужинать в  ресторане.
МакКейн прошел через коридор в бар "Орхидея", рядом  с  рестораном,  отдал
плащ и назвал свое имя метрдотелю, который провел его к столу, где его уже
ожидали.
     Навстречу ему поднялась  фигура  в  темно-сером  костюме,  каштановом
галстуке и с платочком в тон, выглядывавшем  из  нагрудного  кармана.  Его
лицо за прошедшие десять лет слегка пополнело, но глаза  все  еще  заметно
выступали. Эти годы добавили своих морщин, но одновременно смягчили его  и
напряжение, когда-то бившее наружу,  ушло.  Теперь  его  лицо  было  лицом
человека в мире с окружающим и с самим собой.
     - Здравствуйте, мистер Эрншоу, журналист, - сказал Скэнлон.  -  Давно
не виделись. Ваше лицо, я вижу, с тех пор стало выглядеть куда лучше.
     МакКейн улыбнулся.
     - Да и ты тоже неплохо выглядишь.
     Они тепло обнялись и Скэнлон прекратил валять дурака.
     - Боже, Лью, как я рад тебя видеть. Ты выбрал отличное место.
     - Одно из лучших в городе. Ты здесь не был?
     - Нет. Мне вообще не приходилось бывать в Вашингтоне.
     - Это замечательный ресторан. Тут великолепный  вид  на  центр.  Тебе
понравится.
     Подошел официант с восточного типа чертами, чтобы  принять  заказ  на
коктейль. МакКейн заказал Наполеон, а Скэнлон повторил ирландское  Бушмилл
"и капельку воды". Они не видели друг друга почти десять лет,  расставшись
после того, как  вся  история  закончилась,  когда  Скэнлон  исчез,  чтобы
заняться свой собственной жизнью.  Месяц  назад  он  неожиданно  позвонил,
чтобы сказать, что будет в Вашингтоне в начале ноября. Седьмое ноября было
лучшим днем, чтобы выбрать для встречи.
     - Так это одна из твоих постоянных точек? - спросил  Скэнлон,  подняв
высокий стакан.
     - Я бы не сказал, что постоянная. Так, время от времени...
     -  И  отличное  место,  чтобы   сбивать   с   пути   истинного   дам,
выскользнувших из-под родительской опеки. Неудивительно. Ты живешь здесь?
     - Нет, не в городе. У меня квартира в Уоррентоне, в  Вирджинии  -  на
запад отсюда.
     - И далеко?
     - Около тридцати миль.
     Скэнлон откинулся назад и смерил МакКейна долгим взглядом.
     - Кстати говоря о дамах - ты видишься о своей белокурой партнершей по
преступлению? Правда, она была тощенькой, но очень даже ничего. У нее  был
свой норов, и, наверное, многие мужчины страдали.
     МакКейн покачал головой.
     - Нет, сейчас нет. В конце концов, мы просто работали вместе.  А  она
сошлась с Раззом. Я думаю, вообще у них было много  общего...  По  крайней
мере, ему не пришлось изменять  своим  привычкам.  Они  улетели  на  Луну,
работать над одним из проектов.
     - Так это правда?
     - Что-то  связанное  с  передачей  энергии  по  лучу  на  космические
корабли.
     - Раз уж ты живешь здесь - ты видишь своих старых  друзей  из  твоего
ведомства?
     - Я часто вижусь с Фоледой и его семьей, - ответил МакКейн. - Ты  его
помнишь, наверное, когда все закончилось -  тот  человек,  на  которого  я
работал.
     - Да, мне он понравился. Говорил то, что следовало, не тратя  времени
на расшаркиванья. Как он поживает?
     - Он ушел в отставку, когда начали закрывать остатки Пентагона. Майра
- его жена - сказала мне как-то, что он так и не смог привыкнуть  к  тому,
что каждое утро у него нет хвоста  из  КГБ.  Как  будто  он  расстался  со
старыми друзьями. Так что он ушел. Теперь забавляется  со  своими  внуками
или сидит в баре со старыми дружками из пентагоновской  мафии,  -  МакКейн
сделал короткий жест рукой. - Я иногда вижу Ко. Он в Азии, снова с головой
ушел в политику и курсирует в Вашингтон и обратно.  У  него  всегда  очень
тесный график, но если он может, то выбирается.
     Принесли коктейли. МакКейн посмотрел на друга, поколебался,  а  потом
поднял свой стакан:
     - Ну что... За старое время, наверное.
     - И за старых друзей.
     Они выпили и замолчали.
     - А как насчет тебя?  -  наконец  спросил  Скэнлон.  -  Мир  все  еще
доставляет тебе достаточно обмана?
     МакКейн поставил стакан и пожал плечами.
     - Ну, мне дали очень приличную пенсию, так что с деньгами у меня  нет
проблем. Я летаю на самолете и стараюсь поддерживать форму.  У  меня  есть
подруга по имени Донна - я вроде однолюба, только  с  одной,  поверишь  ты
этому или нет. Она юрист и у нее нет времени на какую-то серьезную  связь,
так что  это  устраивает  нас  обоих.  Все  еще  интересуюсь  политикой  и
историей, много читаю, - он опять отхлебнул. - И еще я  собираю  материалы
по  истории  технологий  шпионажа.  Даже  думаю  однажды  написать  книгу.
Единственное, что меня беспокоит, прочитает ли  ее  кто-нибудь.  По-моему,
сейчас остался только коммерческий шпионаж.
     - А ты попробуй написать об альпинизме. У тебя  тоже  есть  кое-какой
опыт.
     МакКейн улыбнулся.
     - Ну ладно, а вот ты как живешь? Когда ты звонил, ты сказал что-то об
обучении... только я не поверил.
     Скэнлон посмотрел вверх и виновато поскреб шею пальцами.
     -  Ну,  это  действительно  что-то  вроде  обучения.  Это  называется
"советник по безопасности". Некоторые из государств  в  Азии  и  вообще...
люди, которые наперебой ими управляют, как правило, особенно беспокоятся о
своей безопасности и  тому  подобное,  ты  понимаешь.  Они  хорошо  платят
инструкторам,  которые  учат  их  телохранителей  своему  делу,  если   ты
понимаешь, что я хочу сказать.
     МакКейн безнадежно кивнул.
     - Я должен был бы догадаться: ты торгуешь технологией,  ноу-хау,  да?
Убийство, нанесение увечий, взрывчатка, ловушки...
     - Должен же человек зарабатывать себе на  жизнь,  -  сказал  Скэнлон,
употребив фразу из прошлого. - Кроме  того,  ведь  у  каждого  есть  право
спокойно спать в своей постели.
     МакКейн снова замолчал, изучая содержимое стакана. Когда  он  наконец
поднял глаза, их выражение было более серьезным.
     - Кев, я всегда хотел спросить тебя об одной вещи.  Почему  тогда,  в
Замке, ты перешел на нашу сторону?
     Скэнлон пожал плечами.
     - Ой, знаешь ли, КГБ не радовалось  особо,  используя  иностранца  на
такой  работе.  Но  потом,  с  таким,  как  ты,  они  вряд  ли  смогли  бы
использовать русского. Я думаю, они слишком полагались на свою  пропаганду
ирландско-английско-американских отношений...  И  потом,  кто  знает,  что
делается в голове у ирландца?
     МакКейн выпил еще, задумался и покачал головой.
     - Нет, это ты повторял,  когда  нас  расспрашивали  после  всего,  на
всяких пресс-конференциях. Но я никогда не верил в это.  В  чем  настоящая
причина?
     Скэнлон посмотрел по сторонам, совершенно не удивившись. Помолчав, он
ответил:
     - Это был Ко.
     - Ко? - МакКейн действительно был ошарашен.
     Скэнлон отвернулся, глядя сквозь стеклянную стену бара.
     -  Все,  что  он  рассказывал  о  цивилизациях:  греческой,  римской,
европейской, американской...  даже  о  бриттах.  Как  все  они  неожиданно
рождались, как живые существа, жили и процветали, выражали  все,  чем  они
были, во всем, что  ни  творили...  а  потом  они  умирали.  Но  несколько
камешков подбирал из пыли следующий и клал их в свое здание, еще лучшее, и
человечество продолжало жить... а это главное, - он указал рукой в  темное
небо. - Именно это и происходит сейчас там. И разве мне не  приятно  будет
думать, что я помог сделать один-два таких камешка? И когда я  подумал  об
этом - как я мог работать дальше на тех, на кого работал? Вся это  система
представляла собой то, от чего мир уходит, а не то, к чему он идет.
     МакКейн откинулся на  спинку  кресла  и  с  удивлением  посмотрел  на
Скэнлона.
     - Так вот о чем вы с ним разговаривали часами... Ко  сделал  это,  а?
Уболтал ирландца? Интересно, знал ли он, что делает?
     - Если быть абсолютно точным, то знал... И потом глядя на таких,  как
ты, Разз, все наши - я  думал,  кого  вы  представляете.  Я  видел  режим,
который мог выжить только благодаря страху, разрушающему разум человека. И
я видел силу человеческого разума, силу людей, которые  выжили,  преодолев
страх. Я сделал мой выбор, вот и все.
     МакКейн осушил свой стакан.
     - Поэт и философ! - прокомментировал он.
     - А что ты хотел от ирландца?
     МакКейн посмотрел вокруг.
     - Знаешь, Кев, у меня никогда не было  проблем  с  людьми.  Только  с
системой. Посмотри, как у них пошли дела теперь... Кстати, угадай, от кого
я получил недавно письмо? Андреев. Помнишь?
     - Этот старичок, седой такой?
     - Да, он. Он вернулся, снова живет на Украине.
     - Ты знаешь, что его отец был там -  в  Германии  в  1945,  с  армией
Конева? - спросил Скэнлон. Оба засмеялись.
     - Он упоминал о первом  русском  Диснейленде,  который  открылся  под
Москвой. И написал, что его управляющий - Протворнов. Я так  и  не  понял,
шутит он или нет.
     В этот момент к их столику приблизился метрдотель.
     - Ваши гости прибыли, джентльмены.
     МакКейн с недоумением посмотрел  на  него,  как  раз  вовремя,  чтобы
заметить, что Скэнлон подмигивает.
     И тут за его спиной раздался женский голос:
     - Я думала, что ты выберешь японский ресторан, Лью.
     МакКейн обернулся, не веря своим глазам. Она чуть пополнела,  но  эта
прядь волос, которая столько могла сказать о ней, все так же сбивалась  на
лоб. Он вскочил, не в силах сказать ни слова.
     Из-за ее спины выглянул расплывшийся в улыбке Рашаззи.
     - Это наш первый отпуск на Землю за эти восемнадцать месяцев.  Мы  не
могли не увидеть тебя. Время выбрано просто отлично.
     МакКейн крепко пожал руку Рашаззи и обнял Полу.
     - Это была ее идея, - сказал сзади Скэнлон. - Она  меня  выследила  и
позвонила с Луны два месяца назад.
     - Правда, мы немного опоздали, - извинился Рашаззи. - Эти женщины...
     - Э-э, ваш стол готов, - вмешался метрдотель. -  Но  если  вы  хотите
сначала выпить по коктейлю, то мы приготовим для вас другой,  чуть  позже.
Мистер Накадзима-Лин позвонил несколько  минут  назад  и  сказал,  что  он
немного задержится, так что можете начинать без него.
     - Нет, давайте подождем, - возразил Рашаззи. - Я  еще  не  умираю  от
голода.
     - Мы в  Вашингтоне  на  неделю,  -  сказала  Пола  МакКейну.  -  Куда
торопиться?
     Они уселись, а МакКейн продолжал ошеломленно стоять.
     - Ко? Ко тоже придет?
     - Одна из его маленьких отлучек, о  которых  ты  говорил,  -  заметил
Скэнлон. - Между нами, мне кажется, что их племя собирается колонизировать
Штаты.
     - Ну и как вам быть учеными на Луне? - обратился МакКейн к Рашаззи.
     - Неописуемо,  -  ответил  он.  -  Потрясающе.  Чувство  бескрайнего,
совершенно нетронутая природа,  там  наверху...  Ты  не  можешь  себе  это
представить.
     - А ты уверен, что вы действительно там? Это не может быть где-нибудь
под Бруклином? - спросил МакКейн,  весело  глядя  сквозь  стакан.  Рашаззи
рассмеялся.
     - А что касается - быть ученым, - начала Пола,  долгим  и  неожиданно
серьезным взглядом глядя на МакКейна. - Ты имеешь  к  этому  самое  прямое
отношение, Лью. Я так много узнала о людях... Но я  узнала,  и  что  такое
настоящая наука.
     - То есть? - не понял тот.
     - Ты знаешь, что я имею в виду. Наука - это реализм, отсечение  любой
выдумки. Если этого не сможешь сделать, то никогда не узнаешь истины.  Так
можно построить в свой голове собственный "Потемкин".  И  иногда  из  него
бывает очень трудно выбраться, но уж если выберешься оттуда  и  оглянешься
на свою тюрьму, которую столько времени считал реальностью - будет  то  же
чувство освобождения и возможностей бесконечного роста.
     - Как с идеями Ко об эволюции, - добавил Скэнлон.
     - Это одно и то же, - возразил Рашаззи.
     Официант с восточными чертами лица  вернулся  к  столику  и  пока  он
принимал у Полы и Рашаззи заказ, МакКейн внимательно  разглядывал  его.  В
его чертах смешалось японское и китайское  происхождение,  но  ни  то,  ни
другое никак не могло взять верх. За годы своей работы на Востоке  МакКейн
приучился отличать китайцев от японцев. Неожиданно новая мысль пришла  ему
в голову и он нахмурился.
     - Простите, вас случайно зовут  не  Накадзима-Лин?  -  спросил  он  у
официанта.
     - Нет, сэр. Моя фамилия Джонс.
     МакКейн расслабился со вздохом облегчения.
     - Приятно это слышать.
     - Что приятно, сэр? - поинтересовался официант.
     МакКейн посмотрел на звезды за стеной.
     -  О,  это  долгая,  долгая  история.  Скажем  так,  это  могло  быть
совпадением - а я никогда не доверял совпадениям.
     Остальные рассмеялись. Скэнлон и МакКейн заказали еще по одной.
     А тем временем высоко в небе, совсем рядом с Луной, взошла  крошечная
звездочка.

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: