русские, как и гитлеровцы до того, стали угнетателями народа, который
приветствовал их, как освободителей. Вместо обещанной независимости они
установили у власти марионеточное правительство, управляемое из Москвы, со
знакомым большевистским аппаратом безжалостных расправ, ночных допросов,
бредовых обвинений, грубо выбиваемых признаний, ссылок и расстрелов
потенциальной оппозиции. Фанатически следуя социалистическим идеалам,
Советы захватили землю, дома и фабрики, которые отныне принадлежали
государству. Литейная и слесарная мастерские, которые дед Льюиса построил
и сохранил даже в тяжелые тридцатые годы, были отобраны у семьи и
национализированы. Теперь ими распоряжались бюрократы, в жизни не видевшие
ни токарного станка, ни шлифовального круга, не знавшие, что такое
гордость своим трудом, не способные мыслить иначе, как цитатами. Через
шесть месяцев мастерские пришли в упадок, а дед лишился своего дохода,
получив вместо этого зарплату, которой едва хватало на жизнь. Когда
копившаяся годами злоба и возмущение коррупцией, невежеством и ложью
выплеснулось в открытое восстание, деда убили в перестрелке с русскими
танками на улицах Праги. Это было последним, что помнила Джулия, потом она
с товарищами ушли через границу. Она оказалась в Голландии, и там
встретила своего первого мужа, торгового представителя американской фирмы.
Они переехали в Штаты, но брак не сложился, и Джулия прожила несколько лет
одна, воспитывая сына Ральфа. Потом она второй раз вышла замуж, на этот
раз за фермера из Айовы, шотландского происхождения. Малькольм и стал
отцом Льюиса. Он родился в 1981, в последние годы кризиса Америки.
Закончив войну самыми сильными из победителей, американцы два
десятилетия наслаждались процветанием и экономическим ростом, невиданными
в мировой истории. Не обращая внимания на страсти и учения, превратившие
полмира в развалины, поколение, выросшее в тощие голодные годы Депрессии,
нашло воплощения всех мечтаний в Сирс и Робак, в Дженерал Моторс, Дженерал
Электрик и банковских кредитах. На глазах исчезали проблемы, терзавшие
людей в течение всего существования человечества: бедность, болезни,
голод, невежество. Люди гордились своими достижениями и обществом,
сделавшим их возможными. Они надеялись, что их дети будут благодарны своим
родителям. Они пытались распространить эту систему по всему миру и тоже
надеялись на благодарность.
Но маятник качнулся в другую сторону.
Следующее поколение следило за проблемами остального мира по цветному
телевизору, жуя бифштексы, вынутые из холодильника, вернувшись из школы в
автомобиле с кондиционером. И это поколение чувствовало не благодарность,
а вину. По какой-то странной логике Америка оказалась виновата в том, что
у всего остального мира еще оставались какие-то проблемы. Синдром
недоеденной картошки, "Доедайте картошку - ведь в Китае голодают дети",
странным образом привел к тому, что стремление Америки навести порядок в
собственном доме сделало ее ответственной за беспорядок в остальном мире.
Как будто каждая недоеденная картофелина в Миннесоте приводит к
исчезновению такого же количества риса из миски где-нибудь в Пекине.
Результатом стал крестовый поход против американской системы и
институтов, ее создавших: капитализма и корпораций, технологии и
промышленности, создавших корпорации, науки, создавшей технологию, и,
наконец, разума, основы науки. Оружием в борьбе стал страх. Покрытая
облаками кислотных дождей, радиации, канцерогенов, покрытая слоем
практически вечных пластиков, затопленная микробами-мутантами, планета
сама разложится под грудой мусора - если Бомба или Ядерная Зима не
прикончит ее раньше. И Америка спровоцировала Советы, отказавшись взаимно
разоружиться и тем самым обеспечить мир во всем мире - подобно тому, как
разоружились в тридцатых европейские демократы.
Чем больше вклад в успех системы, тем больше вина. И одной из
наиболее пострадавших жертв процесса станет, наряду с химиком,
автостроителем, фармакологом и ядерным инженером простой американский
фермер. Ведь это он, в конце концов, довел продуктивность до такого
уровня, когда три процента населения могут кормить остальное население
лучше, чем семьдесят процентов пытались столетие назад, да еще и
экспортировать порядочно излишков - позволяя многим интеллектуалам
сосредоточиться на сочинении статей о вреде перепроизводства и на
кампаниях за гражданские права малярийных вирусов, гибнущих в борьбе с
загрязнением-человеком.
Естественно, что после многих лет, устав от бесконечного беспокойства
высматривающих чиновников, ограничивающих рост продукции и политических
активистов, видящих зло во всем - от удобрений до механизмов, Малькольм
продал ферму и уехал с семьей в Калифорнию, где вложил полученные деньги в
производство сельскохозяйственной техники, обеспечив достаточный доход. И,
сколько помнил себя Льюис маленьким, отец не переставал метать громы в
адрес "корпоративного социализма", как он называл агропромышленный гигант,
купивший его землю в Айове; точно так же, как мать предупреждала его о
коллективизме. Эта корпорация представляет дух истинной Америки не больше,
чем всякие социал-либералы в Вашингтоне, ворчал отец, это они виноваты в
этой заварухе с экономикой и с культурой. Шли семидесятые.
Таким образом: мать Льюиса бежала от тирании, разрушившей плоды целой
человеческой жизни, а отец стал жертвой легальной охоты за ведьмами во имя
идеологии. Сознание этого родило в молодом Льюисе чувство обиды и
несправедливости. Он пришел к выводу, что не существует неотъемлемых
"естественных" прав - только те права, которые можно защитить обычаем,
законом, и, если нужно - силой.
МакКейн закончил Лос-Анджелесский университет в двадцать два, с двумя
степенями бакалавра - истории политики и современных языков. Такое
образование, вместе с его врожденным скептицизмом и желанием сохранить
свою индивидуальность, составили хороший фундамент для работы в разведке.
Пытаясь вырваться из скуки сельской жизни, во время собеседований в
студенческом городке, он попросился в армию. Но вместо этого к нему
приехал вербовщик из другого ведомства. И таким образом он снова оказался
в школе, на этот раз в разведшколе РУМО в Мэриленде. По окончании курса
его перевели в штаб-квартиру административным помощником, и МакКейн наивно
полагал, что это будет лишь прикрытием для более интересных и славных
занятий. Но должность действительно оказалась должностью клерка, как и
было сказано, и два года он подтверждал свою лояльность, передвигая
бумаги, заполняя формуляры, проверяя входящие материалы и факты...
проверяя их еще раз... и еще. Этот опыт оказался жизненно важным для
будущего отличного агента.
После этого он провел несколько лет в Европе, работая для разведки
НАТО, а потом прошел еще один шестимесячный курс обучения в США. Его учили
шифрам и связи, наблюдению за другими и контрнаблюдению, умению уходить от
хвоста и скрываться, владению оружием и самообороне, взлому и
проникновению, подслушиванию и другим почтенным занятиям. Потом МакКейн
опять вернулся в Европу, чтобы ловить с контрразведкой советских шпионов,
вынюхивавших секреты западного оружия, опять в Штаты, курсы восточных
языков, курс русского - он сам говорил на чешском и немецком, на эти языки
его родители часто переходили, когда он был ребенком. Очередное
направление - на Дальний Восток, где ему дали пост в американском
посольстве. Последней работой перед вызовом в Вашингтон было налаживание
разведсети в Пекине. Он повидал многое, и виденное им только убеждало в
том, что западный образ жизни - не самый скверный. И тем не менее многие
люди по разным причинам, и выдуманным, и реальным, при первой же
возможности постарались бы уничтожить Запад.
В дверях щелкнул ключ, и МакКейн сел. Для обеда было слишком рано.
Вошел Протворнов вместе с майором Ускаевым, следом охранник с матерчатой
сумкой. Протворнов оглянулся, темные глаза неторопливо двигались под
веками; он вынул из кармана голубую пачку советских сигарет, вынул одну,
и, словно вспомнив, протянул пачку МакКейну. МакКейн покачал головой.
- Вы уже должны чувствовать себя, как дома, - громко сказал
Протворнов. - Ну, как мы к вам относимся? Все в порядке, я думаю?
- Могло быть хуже. - нейтрально ответил МакКейн.
Протворнов закурил, снял с полки одну из книг, присмотрелся к
названию.
- Как жаль, что вас так трудно убедить в нашей цивилизованности. Вы,
знаете ли, чрезвычайно подозрительный человек, мистер Эрншоу - это,
по-моему, недостаток для журналиста. Ваша спутница думает так же. Я думаю,
что и многие ваши знакомые сказали бы то же самое. Вы не задумывались над
этим? Вам не приходило в голову, что в чем-то вы можете ошибаться, и общее
мнение других тоже может иметь какой-то вес? - Он листал книжку и случайно
- а может быть, сделав вид, что случайно - провел пальцем по краю задней
обложки. Углом глаза МакКейн видел пристально следящего за ним Ускаева и,
сделав усилие, подавил свою реакцию.
- Не думаю, что следует слишком поддаваться мнению других людей.
- Ваша ученая из ВВС согласилась бы с вами. - ответил Протворнов,
изучая лицо МакКейна. - Очень упрямая женщина. Но несмотря на это, она
поняла серьезность настоящей ситуации и ее важность для безопасности мира,
она согласилась сотрудничать с нами и сделать соответствующее заявление
для общественности. - Протворнов махнул сигаретой и безразлично пожал
плечами. - Так что сейчас вы не так уж и важны для нас. Теперь вам нужно
беспокоиться только о своей судьбе. Если вы будете вести себя разумнее,
чем сейчас, то что ж, все возможно. Если нет... - он опять пожал плечами.
- Все будет зависеть только от Кремля. Но, как я уже сказал, для нас это
не так важно.
МакКейн взглянул на него почти с подозрением.
- Я ожидал большего. Не говорите мне, что вы уже уходите.
Протворнов был готов к этому.
- Политические решения - не мое дело. Мое дело - выполнять их. Как бы
там ни было, мы получили распоряжение перевести вас отсюда. Вам там
понравится больше, по крайней мере, у вас будет компания... возможность
поговорить с другими. - Он указал на сумку, положенную на стул охранником.
- Собирайтесь. Вас переводят немедленно.
МакКейн принялся собирать вещи и собираться с мыслями.
- И прощальный привет от генерала? Почему с таким почетом?
- А почему нет? За последние три недели мы немного познакомились,
даже если вы и были менее, чем искренни. Рассматривайте это, как обычное
уважение хозяина к гостю. Или как знак того, что мы не хотим, чтобы вы
оставались в обиде.
МакКейн зашел за перегородку, чтобы забрать туалетные принадлежности.
Пока его все время испытывали, искали слабое место, чтобы потом
использовать эту слабость - и, наверно, так же обращались с Полой. Зачем,
удивился он. За всем этим крылось куда больше, чем он пока распутал.
- Ну, и куда? - спросил он, выходя наружу и закрывая сумку. - На
Землю?
- Боюсь, что нет. - ответил Протворнов. - Охранник держал дверь
открытой. - Перевозить людей отсюда на Землю дорого. Зачем нам оплачивать
доставку американского шпиона на дом? В свое время они прилетят сюда и
заберут вас отсюда, конечно, если Москва разрешит. А до того вы останетесь
на "Терешковой", в Замке. - они вышли наружу, Протворнов шел рядом с
МакКейном, майор шагал впереди, а охранник - сзади.
- Вы имеете в виду этот ваш гулаг? - Замок находился на краю Новой
