Слежка - это так, по инерции.
- А Шнитке? - спросил Сергеев.
- Шнитке? - переспросил Константин. - Начальство решило
подстраховаться. Согласись, подозрительный тип. Я-то думаю, он ни при чем,
но проверить, конечно, надо, тем более, если у них там появились факты.
Нет, - заметив реакцию собеседника, замахал руками Константин, - даже не
спрашивай, не знаю, какие факты. Там на месте что-то откопали. В общем,
Сергей Петрович, от тебя теперь требуется только отчет. Приобщим его в
качестве последнего документа и дело закроем. Вот такая точка зрения
начальства, - повторил Константин. - А у меня свой интерес, Сергей
Петрович. У меня же - чистое любопытство.
- Ну? - не выдержал Сергеев.
- На кой хрен нашей обороне нужен объект на Северной?
- У военных не возникает вопросов, а у тебя возникают.
- У матросов нет вопросов, - Константин скривился. - Нет, Сергей
Петрович, не хочешь со мной откровенно говорить. А я ведь по-дружески хочу
знать, не желает ли кто-нибудь за государственные средства удовлетворять
свое личное любопытство, и средства немалые. Сколько правительство
выделило на противоракетную оборону? То-то же.
- Дополнительные исследования неизбежны при работе над новыми видами
вооружений.
- Да, неизбежны, - согласился Константин. - Но не могут же они
поедать пятьдесят процентов бюджета всей программы?!
- По-моему, это ты, используя служебное положение, пытаешься
удовлетворить свое личное любопытство, - Сергеев рассмеялся. - Ладно,
шучу. Константин, а почему бы тебе не поехать в центр и не изучить в конце
концов все документы по программе "Арктур"?
- Спасибо, - отрезал Константин. - Ездил в столицу, просил. Не дали,
говорят, только по особому распоряжению.
- Что, особого распоряжения не вышло?
Константин хотел как-то отреагировать, но тут вернулась Таня и все
принялись пить чай с маковыми пирогами. Потом снова пели песни, хвалили
хозяйку, запивали сигареты мускатом Красного Камня. Под конец Сергеев,
улучив момент, спросил у хозяина потихоньку, есть ли у него пистолет. Тот
ответил, что пистолет выдается только на оперативное задание. Тогда бывший
сокурсник, а ныне секретный научный работник предложил капитану:
- Давай-ка сделаем вот что. Ты, Константин, хочешь узнать правду.
Тебе, лично тебе я могу помочь. Завтра вечером я уезжаю на Северную
Заставу. Если хочешь, поедем со мной.
- Спасибо, - как-то неуверенно поблагодарил капитан. - А про пистолет
ты зачем спросил?
- Пистолет ты возьми с собой.
- Зачем?
- Ну, а вдруг пригодится? - Сергеев сузил свои и без того маленькие
глазки.
- Слушай, ну как же без особого разрешения? - заволновался
Константин.
- Это не твоя забота, - успокоил гость. - Ты же наши секреты за
границу не продашь.
- Не продам, - оторопел от такой прыти Константин. - Но постой, как
же я объясню начальству твой внезапный отъезд на Северную? - вдруг
задумался Константин.
- Ты же сам сказал, что оно потеряло ко мне интерес, - удивился
Сергеев.
- Так-то так, но и внезапные действия нежелательны.
- А ты не докладывай, - нагло попросил однокашник.
- Не могу, поскольку обязан.
- Тогда вот, на, - Сергеев протянул белый листок. - Подшей к делу.
- Что это? - как бы нехотя Трофимов развернул листок.
- Приглашение на свадьбу.
- Да, но...
- Бери, бери, хорошая бумага. Так что завтра с чистой совестью и
отправимся. Вот только... - Сергеев замялся. - Ты бы не мог взять билеты?
Понимаешь, у меня времени в обрез. А?
- Ну ты черт. Хорошо, возьму, возьму, - согласился хозяин и вдруг
засмеялся. До того громко, что прибежала жена и, не зная, что подумать,
улыбнулась мелкими белоснежными зубками. - Так вот почему, ха-ха, - сквозь
смех говорил Константин, - так вот почему ты прорву продуктов закупил!
Гость, вначале обомлевший от внезапного смеха, теперь утвердительно
закивал головой и тоже засмеялся.
- Ну, а ты что думал, Константин? Ты что думал, хе-хе, ты думал, я к
ответному термоядерному удару готовлюсь? Хе-хе.
Сергеев настолько удовлетворился развязкой вечера, настолько был сыт
и весел, что наговорил кучу комплиментов хозяйке и даже поцеловал ее
пахнущую пряностями руку.
Думал ли он, целуя ее руку, что сам является причиной смерти ее отца?
Конечно. Он думал об этом весь вечер. Потому весь вечер ждал разговора о
доценте Бальтазарове. Неужели дочь может настолько не любить своего отца?
Наверное, может. Наверное поэтому теперь так любит своего красавца мужа. А
он, кажется, неплохой парень, да еще и с пистолетом. Да, да, пистолет -
это то, чего нам не хватает. Парочка выстрелов вместо салюта. Фейерверк.
Ведь никто не догадается захватить даже ракетницу. Конечно, он о чем-то
догадался, но у него не хватает духу признаться себе в своей догадке. Нет,
настоящая смелость в том, чтобы не побояться подумать, подумать так, как
не думал до тебя никто, поверить в то, над чем могут спокойно засмеяться
пять миллиардов человек, поверить в то, что не только не подчиняется
обычному здравому смыслу, но наоборот, вопиюще ему противоречит.
Здесь ход мыслей Сергеева окончательно теряется. Но не потому, что он
перестал думать. Вовсе нет. Он не мог не думать, не умел. Кстати, многие
непрерывно думающие считают это безусловным свойством любого человека. Еще
классики утверждали, что существуют, пока размышляют. И все же бывают
люди, которые могут часами, днями, да что там - месяцами не думать. Слава
богу, Сергеев не был таким человеком. Не был таким человеком и Илья Ильич
Пригожин.
20
- Мир состоит из двух типов людей, - говорил Илья Ильич Соне, когда
они возвращались домой с переговорного пункта, - живых и мертвых. Это
несправедливо, Соня, более того, это не разумно. Здесь, Соня, природа
совершила недопустимую оплошность. Разве можно так безоглядно
разбазаривать интеллектуальный потенциал Вселенной. Что это такое за время
эксплуатации - пятьдесят лет, ну ладно, ну пусть шестьдесят-семьдесят, это
же - тьфу по сравнению с возрастом Вселенной. Нет, тут определенная
неточность и мы должны ее исправить. Мы, я имею в виду носители
интеллекта. И не важно, кто первый придумает способ вечной жизни - мы,
земляне, или какие-нибудь марсиане. Совершенно не важно. Я уверен, они, -
Илья Ильич показал пальцем наверх, где проплывали низкие серые облака, -
поделятся с нами своими секретами, точно так же как и мы поделимся своими.
Нужно только их найти. Невыносимо жить и знать, что где-то осуществилась
извечная мечта человечества, а мы из-за своей отсталости и косности не
можем воспользоваться плодами технологического прогресса.
Соня молча слушала отца и думала: невыносимо ходить, дышать,
разговаривать, когда Евгений томится там, в подвале государственного дома.
Она знала, что он там сидит, ей сказала секретарша управления, бывшая
одноклассница. Соня уже несколько раз проходила мимо заветного окна,
зарешеченного, едва выглядывавшего из-под земли. Но там внутри было темно
и она не могла понять, видит ее Евгений или нет. Разговор с Южным, правда,
немного успокоил ее. Отец-то вообще перестал даже думать и предполагать
что-либо плохое и теперь предавался размышлению над более животрепещущими
вопросами.
- Тут, правда, возникает целый ряд проблем, - заинтересованно
продолжал Илья Ильич. - Вот, например, идея равенства и братства. Она же в
современном виде никуда не годится. Мы же провозгласили равенство только
поперек времени, а вдоль времени? Соня, как же вдоль-то времени?
- Что ты имеешь в виду? - с трудом сохраняя самообладание,
отреагировала Соня.
- Ну как же, мертвые - они же тоже требуют справедливости, они тоже
имеют право голоса, а то что же это за демократия: собирается кучка людей,
единственная заслуга которых состоит в том, что они живы одновременно в
настоящий момент, и начинают голосованием судить да рядить. А спросить-то,
есть ли кворум, и некому. Потому что не думаем об умерших, считаем их
людьми как бы второго сорта, а ведь это несправедливо. Вдруг у них другое
мнение? Не интересуемся, только для себя признаем право голоса. От этого
каждое новое поколение своих предшественников и ниспровергает, оттого
каждый раз все сначала приходится лепить и строить. А где гарантии? Есть
одна гарантия - демократия вдоль времени.
- Это уже не демократия, а какая-то трупократия получается, -
втянулась Соня в разговор.
- Именно трупократия, именно, но зато справедливо, черт возьми! Ведь
и мы не вечны, Соня, ведь и нас оживлять начнут со временем, и наш голос в
далеком будущем пригодится. Я вот что для начала предполагаю, для
прокатки, так сказать, новых форм народовластия. Нужно провести референдум
по какому-нибудь важному вопросу, но не обычный референдум, а
справедливый, ну хотя бы отчасти. К примеру, поставить какой-нибудь вопрос
на голосование сейчас, а голосовать лет триста. Да, да, не меньше, чтобы
статистику разных поколений набрать. Вот тогда и выяснится справедливое
решение вопроса.
- Какой же такой вопрос можно триста лет решать? - негодовала Соня.
- Ну, как какой, - замялся отец, - как какой...
- Да, какой? - усмехнулась Соня.
- Да не важно, Соня, что ты к мелочам придираешься. Вопросы, они
всегда найдутся, и потом, это же эксперимент. Ведь когда всех оживят,
совсем другое дело будет, просто нам нужно к этому времени подготовиться,
проанализировать, узнать наконец общественное мнение у отживших поколений.
Так за разговорами они незаметно вышли на берег реки Темной. Зима все
никак не наступала. Высыпанный из серых туч снежный покров тут же сходил
на нет в результате очередного потепления. Температура приземного слоя
вопреки орбитальному движению Земли, кажется, не собиралась дальше
уменьшаться, а наоборот, как будто в полусне блуждала вокруг точки
замерзания воды. Вот и теперь берега Темной были покрыты рваными белыми
лоскутами вчерашнего снега, а сама Темная, казалось, вообще ничего не
хочет знать о фазовых превращениях жидкого вещества.
- Вчера обещали похолодание, - задумчиво сказала Соня, глядя на
одинокое голое дерево, торчащее из окончания стрелки речного острова.
- До минус десяти ночью, - подтвердил Илья Ильич, захваченный
врасплох открывшейся картиной.
Было что-то необычное в знакомом пейзаже. Он еще раз посмотрел
налево, но, не решаясь признаться в том, что он чего-то раньше не замечал,
не замечал в течение многих лет, промолчал. Так бывает, можно каждый день
ходить мимо здания и не замечать на его крыше прекрасной женской фигуры,
или еще того хуже, можно тысячу раз не замечать какой-нибудь черной трубы
или красной колонны. Чтобы избежать сомнений, Илья Ильич повернул голову
направо, туда, где, как обычно, над островом возвышалась стометровая
башня.
- Воронье-то, Соня, на следующий день исчезло. Помнишь, Евгений
рассказывал? Ну что ты, плачешь, что ли? - Илья Ильич заметил, как
заострился у нее подбородок. Точно так же утончался подбородок у Елены
Андреевны, когда у нее накатывались слезы.
- Папа, папа, почему же так получилось? За что?
- Ну-ну, успокойся, доченька, - утешал Илья Ильич. - Сережа обещал
помочь. Ты знаешь, Сережа очень, очень большой ученый, он - величина, и к
тому же оборонного значения, у него связи, у него большие возможности...
Ну-ну, не плачь, все будет хорошо, вот посмотришь.
- Хорошо, хорошо, я же не плачу, - вытираясь кулачком, улыбалась
