двинулись по серому высохшему илу к нашей машине; я был весь мокрый,
башмаки полны воды. Жена моя радовалась, что мы добыли уток, - впервые со
времени охоты в Серенгетти: мы все помнили, какое вкусное у них мясо.
Впереди уже виднелась машина, казавшаяся издали очень маленькой, за ней
полоса грязи, затем травянистая саванна, а дальше лес.
На другой день мы вернулись в лагерь с охоты на зебр, покрытые серой
смесью пота и пыли после езды через равнину. Мама и Старик оставались в
лагере, им нечего было делать на охоте и незачем было глотать пыль, а мы с
Карлом целый день провели на солнцепеке, и теперь наше раздражение вызвало
одну из тех перепалок, которые обычно начинаются так:
- Чего же вы зевали?
- Они слишком далеко.
- Но раньше вы упустили момент.
- А я вам говорю - слишком далеко.
- Вы только спугнули их.
- Стреляли бы сами!
- С меня хватит. Нам нужно всего-навсего двенадцать шкур. Ну,
пошевеливайтесь.
Потом кто-нибудь нарочно стреляет раньше времени, чтобы показать, что
его зря торопили, встает из-за муравьиной кучи и, сердито отвернувшись,
подходит к товарищу, а тот самодовольно спрашивает:
- Ну, в чем же дело?
- Слишком далеко, я же вам говорил. - В этих словах звучит безнадежное
отчаяние.
Самодовольный снисходительно ответствует:
- А взгляните-ка на них.
Зебры, отбежав подальше, заметили приближающийся грузовик, описали
круг и теперь стоят боком совсем близко.
Незадачливый охотник молчит, слишком взбешенный, чтобы стрелять. Потом
бросает:
- Что ж, стреляйте вы!
Но самодовольный - на высоте принципиальности. Он отказывается:
- Стреляйте сами.
- Нет уж, с меня хватит, - возражает другой. Он понимает, что в таком
раздражении нельзя стрелять, и подозревает во всем какой-то подвох. Вечно
его что-нибудь подводит! Приходится все делать черт знает в каких
условиях, указания дают неточные, не учитывая обстановки, и стрелять
приходится на глазах у людей или в спешке.
- У нас целых одиннадцать штук, - говорит самодовольный, уже
раскаиваясь. Теперь ему ясно, что не следовало торопить товарища, надо
было оставить его в покое - ведь, подгоняя, он только раздражает его.
Опять он вел себя по-свински, щеголяя своей принципиальностью!
- Мы в любое время можем убить еще одну зебру. Едем в лагерь. Эй, Бо,
подгони сюда машину!
- Нет уж, давайте продолжим. Стреляйте вы.
- Нет, едем.
Подают грузовик, и во время езды по пыльной равнине раздражение
проходит, и снова просыпается неугомонное ощущение, что время не ждет.
- О чем вы думаете? - спрашиваешь ты у товарища. - О том, какой я
сукин сын?
- Я думаю о сегодняшнем вечере, - отвечает товарищ, сморщив в улыбке
пыльную корку на лице.
- Я тоже.
Наконец наступает вечер, и снова трогаешься в путь.
На этот раз надеваешь высокие брезентовые сапоги, которые легко
вытащить из грязи, перескакиваешь с Кочки на кочку, пробираясь через
болото по протокам, барахтаясь в воде, а утки, как и прежде, улетают на
озеро, но ты забираешь далеко вправо и тоже выходишь прямо на озеро;
убедившись, что дно плотное и твердое, по колена в воде подбираешься к
большим стаям, гремит выстрел, пригибаешься, М'Кола тоже; весь воздух
наполняется утками, сбиваешь двух, потом еще двух, потом одну высоко над
головой, потом упускаешь утку, пролетевшую низко, у самой воды, а стая,
свистя крыльями, возвращается так быстро, что не успеваешь заряжать и
стрелять; затем, решив использовать раненых уток как подсадных, стреляешь
уже только на выбор, зная, что здесь можно настрелять столько, сколько
хватит сил унести, бьешь по утке, пролетающей высоко, прямо над головой, -
это настоящий coup de roi (1), и крупная черная птица плюхается в воду
рядом с М'Кола, он хохочет, а тем временем четыре подранка уплывают прочь,
и надо добить их. Приходится бежать по колена в воде, чтобы настичь
последнюю утку; поскользнувшись, падаешь лицом вниз, и, довольный тем, что
наконец совершенно вымок, садишься прямо в грязь, которая холодит тело,
протираешь очки, выливаешь воду из ружейного ствола, прикидывая в уме,
удастся ли расстрелять все патроны, прежде чем картонные гильзы разбухнут,
а М'Кола все хихикает, его рассмешило это падение. Не выпуская из рук
охотничью куртку, наполненную битыми утками, он вдруг припадает к земле, и
стая гусей пролетает совсем низко, а ты тем временем пытаешься загнать в
ствол мокрый патрон. Наконец это удается, гремит выстрел, но гуси уже
далеко, мы опоздали, и вслед за выстрелом в воздух поднимается целая туча
фламинго, окрашивая багрянцем небо над озером. Потом птицы садятся. Но
теперь после каж-
- ---------------------------------------
(1) Королевский выстрел (франц.).
дого выстрела мы, обернувшись, видим мгновенный взлет этого феерического
облака и вслед за тем его неторопливое оседание.
- М'Кола! - зову я и указываю рукой вперед.
- Ндио, - отвечает он, глядя на птиц. - М'узури, - и подает мне новую
коробку патронов.
Нам и прежде случалось хорошо поохотиться, но самой добычливой была
охота на озере, и потом, в пути, мы целых три дня ели холодных чирков,
которые вкуснее всех диких уток, - мясо у них сочное и нежное. Мы их ели с
острой приправой и запивали красным вином, купленным в Бабати, - ели, сидя
у дороги в ожидании грузовиков, и потом на тенистой веранде маленькой
гостиницы в Бабати, и поздней ночью, когда грузовики наконец прибыли и мы
ужинали в доме отсутствующего друга наших друзей на высоком холме, - ночь
была холодная, мы сели за стол в теплых куртках, и так как долго ждали
грузовика, который потерпел аварию в пути, то выпили лишнее и теперь
ощущали волчий аппетит; Мама танцевала под граммофон с управляющим
кофейной плантацией и с Карлом, а я, измученный тошнотой и невыносимой
головной болью, сидя со Стариком на террасе, топил все невзгоды в виски с
содовой. Было темно, и дул сильный ветер. Скоро на столе появились
дымящиеся чирки со свежими овощами. Цесарки тоже отличное блюдо, и я даже
припрятал одну в машине на вечер, но чирки оказались еще вкуснее.
Из Бабати мы проехали через холмы и лесную равнину до подножия горы,
где приютилась небольшая деревушка и миссионерская станция. Здесь мы
разбили лагерь для охоты на куду, которые, как нам сказали, водятся на
холмах и в лесистых низинах.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В лагере совсем не было тени - он стоял под деревьями, засохшими после
того, как их окольцевали, чтобы избавиться от мух цеце, а на холмах,
поросших кустарником, было трудно охотиться, - приходилось одолевать
крутые подъемы. Иначе обстояло дело
в лесистых низинах" где мы разгуливали, точно по оленьему заповеднику. Но
мухи цеце были повсюду: они роились вокруг, жестоко кусали руки, затылок и
шею сквозь рубаху. Я не расставался с густой веткой, которой отгонял этих
мух все пять дней; мы бродили здесь от зари до зари, возвращаясь домой в
сумерки, смертельно усталые, но довольные прохладой и темнотой, с
наступлением которой цеце прекращали свои налеты. Мы охотились поочередно
в холмах и на равнине, и Карл все больше мрачнел, хотя ему удалось убить
очень красивую чалую антилопу. С охотой на куду У него были связаны весьма
сложные личные переживания, и, как всегда, растерявшись, он винил в своей
неудаче всех и вся: проводников, холмы, низины. Холмы его подвели, а в
успех здесь он не верил.
Я с надеждой ожидал, что вот он подстрелит куду и атмосфера
разрядится, но каждый день его переживания осложняли охоту.
Карл оказался плохим спортсменом, ему не под силу было карабкаться по
крутым склонам. Щадя Карла, я старался большую часть облав в холмах брать
на себя. Но он, устав от бесполезных поисков, думал теперь, что куду
водятся именно на холмах и, оставаясь внизу, он только теряет время.
За эти пять дней я встретил более десятка самок куду и одного молодого
самца с табунком самок. Самки, крупные, серые, с полосатыми боками, со
смехотворно маленькими головками и большими ушами, в страхе, спасая шкуру,
стремительно и бесшумно скрылись в чаще. У самца на рогах уже появились
первые завитки, но самые рога были короткие и нескладные, и когда в
сумерках он промчался недалеко от нас по краю прогалины, третий в табунке
из шести самок, он походил на настоящего самца не более, чем лосенок на
большого, матерого лося с могучей шеей, темной гривой, изумительными
рогами и темно-рыжей шерстью.
В другой раз на закате, когда мы возвращались в лагерь долиной меж
холмами, проводники указали нам двух антилоп, которые промчались в лучах
заходящего солнца по вершине холма, так что среди деревьев лишь на
мгновение мелькнули их полосатые, серые с белым, бока. Если верить
проводникам, это
были самцы куду. Мы не разглядели рогов, а пока взобрались на холм, солнце
уже село, и следов на каменистой почве не осталось. Но все же мы успели
заметить, что ноги у них длиннее, чем у самок, так что, возможно, это
действительно были самцы. Мы рыскали среди каменных гряд до темноты, но
ничего не нашли, и та же участь постигла Карла, которого мы послали сюда
на другой день.
Мы часто вспугивали водяных антилоп и как-то раз, блуждая по
каменистой гряде, над глубокой лощиной, приблизились к антилопе, которая
слышала, но не учуяла нас. М'Кола схватил меня за руку, и мы замерли на
месте, разглядывая антилопу, которая стояла в каких-нибудь десяти футах,
красивая, с темным воротником вокруг мощной шеи, вся дрожа и раздувая
ноздри. М'Кола усмехался, крепко сжимая пальцами мое запястье, и мы
наблюдали, как антилопа трепещет в предчувствии опасности, грозящей
неизвестно откуда. Затем вдалеке тяжело грохнуло старинное ружье местного
охотника, антилопа подпрыгнула и, почти перескочив через нас, понеслась
вверх по гряде.
На другой день мы с женой бродили по лесистой равнине и, добравшись до
ее края, где росли только небольшие кусты, услышали низкое, гортанное
ворчание. Я взглянул на М'Кола.
- Симба, - сказал он с недовольным видом.
- Вапи? - прошептал я. - Где?
Он показал.
- Это лев, - шепнул я жене. - Должно быть, тот самый, чей рев мы
слышали утром. Ступай-ка вон под те деревья.
Львиный рев мы слышали еще до рассвета, как только проснулись.
- Лучше я пойду с тобой.
- Ты забыла, что обещала Старику? - сказал я. - Подожди там.
- Ну, хорошо, но, пожалуйста, будь осторожен.
- Я буду стрелять только наверняка.
- Хорошо.
- Идем, - скомандовал я М'Кола.
Лицо у него было хмурое и серьезное.
- Вапи симба? - спросил я.
- Там, - мрачно ответил он и указал вперед, на островки густой колючей
зелени. Я сделал знак одному из проводников вернуться назад вместе с
Мамой, и мы подождали, пока они отошли шагов на двести, к лесной опушке.
- Вперед, - скомандовал я. М'Кола все так же серьезно, без улыбки
покачал головой, но повиновался. Мы двинулись очень медленно, вглядываясь
в заросли, но ничего не могли разглядеть. Затем рычание послышалось снова,
теперь уже подальше и правее нас.
- Нет! - запротестовал М'Кола. - Хапана, бвана!
- Иди, иди! - шепнул я и, приставив указательный палец к шее, добавил:
"Куфа", - желая этим сказать, что всажу хищнику пулю в шею и уложу его
наповал. М'Кола опять затряс головой, лицо его было мрачно и покрылось
потом.
- Хапана, - твердил он шепотом.
Перед нами был высокий муравейник, мы вскарабкались на него и
огляделись. Но сквозь путаницу колючей зелени ничего нельзя было
различить. Напрасно я надеялся отсюда увидеть льва, пришлось спуститься и
пройти еще шагов двести сквозь заросли колючих растений, похожих на
кактусы. Впереди снова послышалось ворчание, потом рык, очень низкий и
внушительный. К этому времени мой пыл уже угас. Сначала я надеялся, что
смогу с близкого расстояния сделать точный выстрел, - ведь сумей я убить
льва один, без Старика, такая победа долго радовала бы меня. Я твердо
решил стрелять только наверняка; на моем счету было уже три льва, и я
приобрел некоторый опыт, но на этот раз волновался больше, чем за все
время охоты в Африке. Я со спокойной совестью убил бы этого льва в
