буйвол в момент выстрела. М'Кола и Друпи шныряли вокруг, как ищейки, и мне
казалось, что они забрали, по крайней мере, на пятьдесят шагов выше, чем
следует, как вдруг Друпи, подобрав какой-то листок, издали показал его нам.
- Он увидел кровь, - сказал Старик. Мы подошли. На траве было много
крови, уже почерневшей, и отчетливо заметный след. Друпи и М'Кола
двинулись по этому следу, торжественно указывая длинными былинками на
каждое пятно крови. Мне всегда казалось, что одному следопыту лучше
двигаться медленно, а другому уйти вперед, но они шагали бок о бок, по обе
стороны следа, опустив головы, указывая на каждую капельку крови, и всякий
раз, когда, сбившись со следа, вновь находили его, наклонялись, чтобы
сорвать листок или травинку с темным пятнышком. Я шел позади со
спрингфилдом в руках, за мной Старик, за Стариком Мама. Друпи нес мою
двустволку, а Старик не выпускал из рук свой карабин. У М'Кола за спиной
висел манлихер Мамы. Все молчали, как люди, занятые серьезным делом. Там,
где буйвол прошел по высокой траве, на ней виднелись пятна кро-
ви, - значит, пуля прошла навылет. Сейчас уже трудно было определить
первоначальный цвет крови, и я льстил себя надеждой, что прострелил
буйволу легкие. Однако мы заметили на камнях помет с кровью, и дальше
такой кровавый помет буйвол оставлял всюду, где ему приходилось взбираться
по склону. Похоже было, что пуля пробила кишки или желудок. Я не мог
избавиться от чувства стыда.
- Если он кинется на нас, не тревожьтесь за Друпи и остальных, -
сказал Старик, понизив голос. - Они успеют спастись. Сразу же стреляйте и
остановите его.
- Пальну ему прямо в нос, - отозвался я.
- Только, пожалуйста, без фокусов, - предупредил он. След уводил нас
все выше, потом дважды описал круг и некоторое время беспорядочно петлял
между скалами. Дальше он неожиданно спустился к речке, пересек один из ее
притоков и, снова возвратясь на берег, потянулся среди деревьев.
- Буйвола мы, наверное, найдем уже мертвым, - шепнул я Старику. Видя,
какой бесцельный крюк сделал буйвол, я представил себе, как он плелся
здесь, тяжело раненный, изнемогающий, готовый вот-вот свалиться.
- Надеюсь, - отозвался Старик.
Но след вел все дальше и дальше, а трава постепенно редела, и находить
его становилось все труднее. Я совсем перестал различать отпечатки копыт,
угадывая путь буйвола лишь по темным брызгам запекшейся крови на камнях.
Несколько раз мы совершенно сбивались со следа, и тогда три человека
начинали рыскать вокруг, потом кто-нибудь снова находил этот след, шепотом
бросал: "Даму", - и мы шли дальше. Наконец след, спускаясь по скалистому
откосу, освещенному последними лучами солнца, привел нас к широкой полосе
необычайно высокого сухого тростника. Здесь, у ручья, тростник был даже
выше и толще, чем на болоте, откуда утром выскочил буйвол, и мы заметили в
зарослях несколько звериных троп.
- Мемсаиб лучше туда не ходить, - сказал Старик.
- Пусть останется здесь с М'Кола, - согласился я.
- Ей вовсе незачем туда идти, - повторил Старик. - И зачем только мы
вообще взяли ее с собой!
- Друпи настаивает, чтобы мы шли вперед. А она может подождать нас
здесь. Друпи не хочет останавливаться.
- Правильно. Надо взглянуть, что там дальше.
- Подожди здесь с М'Кола, - бросил я жене через плечо.
Мы двинулись вслед за Друпи через густой тростник, который был футов
на пять выше нас, осторожно шагая по тропе, затаив дыхание, и я вспоминал
буйвола, которого видел в тот раз, когда мы убили сразу трех: старый самец
выскочил тогда из кустарника, качаясь, как пьяный, и я разглядел его рога,
бугристый лоб, вытянутую вперед морду, маленькие глазки, видел, как на
серой шее под редкой шерстью перекатываются мускулы и комки жира, - в нем
чувствовалась могучая сила и ярость, и я глядел на него с восхищением и
даже некоторым почтением; но бежал он медленно, и при каждом выстреле я
чувствовал, что пуля попадает в цель и ему не уйти. Сейчас все происходило
не так: пули не сыпались на ошеломленного буйвола, его даже не было видно;
я помнил, что, если он высунется, я должен хладнокровно выстрелить в него.
Он, конечно, сразу пригнет рога, как всегда делают быки, и откроет самое
уязвимое место, а я выстрелю снова, затем должен буду отскочить в сторону,
и если при этом не смогу удержать в руках винтовку, придет черед Старика.
Впрочем, я не сомневался, что успею выстрелить и отскочить, если только у
меня хватит терпения выждать, пока из чащи высунется голова буйвола. Я
знал, что сумею сделать это и выстрел будет смертельным. Но сколько еще
ждать? В этом было все дело. Сколько ждать? Я шагал вперед в уверенности,
что он здесь, и испытывал самое приятное из всех чувств - воодушевление
перед решительной схваткой, в которой мне предстоит сыграть не последнюю
роль, и все казалось таким простым: я убью его, убью, не думая об
опасности, а потому без всякого страха и чувства ответственности, никого
этим не опечалив, - нужно лишь сделать то, что я, безусловно, могу
сделать. И я бесшумно двигался вперед, упершись взглядом в широкую спину
Друпи и не забывая протирать очки. Вдруг сзади послышался шум, я
обернулся. Моя жена и М'Кола шли следом за нами.
- Это еще что за фокусы! - воскликнул Старик. Он был вне себя.
Мы отвели Маму на берег ручья и объяснили, что она должна оставаться
там. Оказалось, она не поняла, чего мы от нее хотим. Она слышала, как я
прошептал что-то, и решила, что я ей велю идти за М'Кола.
- Как я перепугался! - сказал я Старику.
- Она бежит за нами, как верный маленький терьер, - ответил он. - Это
никуда не годится. Мы выглянули из тростника.
- Друпи хочет идти еще дальше, и я от него не отстану; когда он скажет
"довольно", мы прекратим погоню. В конце концов, я же прострелил брюхо
этой зверюге.
- Только не делайте глупостей.
- Я уложу его первым же выстрелом. Только бы он появился!
Все еще не оправившись от испуга, пережитого из-за жены, я в
рассеянности заговорил слишком громко.
- Идем, - сказал Старик. Мы пошли дальше за Друпи, а заросли
становились все гуще и гуще; не знаю, что чувствовал Старик, но я уже на
полпути взял у М'Кола двустволку и взвел курки, держа палец на спуске;
нервы мои были напряжены до крайности, когда Друпи наконец остановился,
покачал головой и пробормотал: "Хапана".
Тростники стали настолько густыми и так переплелись между собой, что
мы не могли ничего видеть уже на расстоянии фута. Дело было плохо, и
притом солнце освещало теперь только склон холма. Но мы оба были довольны
тем, что Друпи вынужден по собственному почину прекратить погоню, и я
вздохнул с облегчением. В этих зарослях план охоты, который я рисовал
себе, оказался бы просто нелепостью, и оставалось только надеяться, что
если я промахнусь, то уж Старик непременно пристрелит зверя: у него
отличный карабин, у меня же - дрянная винтовка сорок седьмого калибра,
единственное достоинство которой, как я успел убедиться, - громоподобный
бой.
Мы искали тропу, когда с холма послышались крики носильщиков, и мы,
прокладывая себе путь в тростниках, кинулись наверх, туда, откуда удобно
было стрелять. Носильщики махали нам руками и кричали,
что буйвол вышел из тростника и пробежал мимо них, потом М'Кола и Друпи
стали указывать куда-то, а Старик, схватив меня за рукав, потащил на
другое место, откуда я мог видеть, что происходит. В лучах заходящего
солнца я разглядел на фоне каменистого ската почти у вершины холма двух
буйволов. Их черные шкуры блестели, один был гораздо крупнее другого, и,
помнится, я подумал, что это, должно быть, наш буйвол, он встретил самку,
а она увлекла его за собой. Друпи протянул мне спрингфилд, я продел руку в
ремень и, вскинув ружье, увидел сквозь прорезь всего буйвола. Внутри у
меня все замерло, и я прицелился ему под лопатку, но только хотел нажать
спуск, как буйвол бросился прочь; и все же выстрел опередил его. Я видел,
как он, нагнув голову, взвился на дыбы, словно лошадь, потом метнулся
вверх по холму, а я выбросил гильзу, рванул рукоятку затвора и послал еще
одну пулю вдогонку зверю, уверенный, что этот выстрел для него смертелен.
Мы с Друпи побежали за ним, и я услышал низкий рев. Я приостановился и
крикнул Старику:
- Вы слышите? Он мой!
- Вы ранили его, - ответил Старик. - Это так.
- Говорю вам, я его убил. Разве вы не слышали рев?
- Нет.
- Тогда слушайте. - Мы стояли, насторожившись, и вот снова раздался
протяжный, жалобный рев.
- Ей-богу, вы правы, - сказал Старик, услышав эти тоскливые звуки.
М'Кола схватил меня за руку, а Друпи хлопнул по спине, и все мы со
смехом побежали на холм, обливаясь потом, ныряя под ветви деревьев,
перелезая через скалы. Сердце мое бешено колотилось, я остановился, чтобы
перевести дыхание, смахнул пот с лица, протер очки.
- Куфа! Мертв! - сказал М'Кола, придав этому слову такую
выразительность, что оно прозвучало, как выстрел. - Ндио! Куфа!
- Куфа! - с улыбкой подтвердил и Друпи.
- Куфа! - повторил М'Кола. Мы снова пожали друг другу руки и полезли
дальше. Наконец впереди
. 570
показался буйвол: он лежал на спине, вытянув шею и почти повиснув на
своих рогах, которые вонзились в дерево. М'Кола засунул палец в пулевое
отверстие у самой лопатки и радостно потряс головой.
Подошли Старик и Мама, за ними носильщики.
- Честное слово, он лучше, чем мы думали, - сказал я.
- Это другой. Вот уж буйвол так буйвол! А с ним, наверное, был и наш.
- Мне казалось, что с ним была самка. Но с такого расстояния трудно
разобрать.
- Да, до них было ярдов четыреста. Клянусь богом, вы в самом деле
умеете стрелять этих малюток.
- Когда я увидел, как он пригнул голову и встал на дыбы, я уже знал,
что ему крышка. Освещение было превосходное.
- Я видел, что вы не промахнулись и что это другой буйвол. Ну, думаю,
теперь нам придется иметь дело с двумя подранками. Но вначале я не слышал
рева.
- Удивительное впечатление производит этот тоскливый рев! - сказала
Мама. - Словно зов рога в дремучем лесу.
- А мне он показался очень веселым, - возразил Старик. - Право,
следует выпить по такому случаю. Вот это выстрел! Послушайте, отчего вы до
сих пор скрывали от нас, что умеете стрелять?
- Идите к черту!
- А известно вам, что он к тому же прекрасный следопыт и без промаха
стреляет птиц влет? - обратился Старик к моей жене.
- А буйвол просто красавец, не правда ли? -
подхватила она.
- Да, замечательный, хоть и молодой еще. Мы пытались сфотографировать
зверя, но у нас был только маленький ящичный аппарат, да и затвор
заклинился, что вызвало ожесточенные пререкания. А день тем временем
угасал, и я стал нервничать, в раздражении читал всем нотации, бранился,
досадуя, что нельзя сфотографировать добычу. Человек не может долго
оставаться на грани такого возбуждения, какое я испытал сегодня; убив
живое существо, пусть всего лишь буйвола, он внутренне весь как-то
сжимается. Не такое это чувство, чтобы им можно было
делиться с окружающими, и я, выпив воды, сказал жене только, что сожалею о
своем поведении. Она отозвалась: "Ладно, все в порядке", - и я
почувствовал, что все действительно снова пришло в порядок. Стоя рядом, мы
глядели, как М'Кола свежует голову буйвола, и чувствовали нежность друг к
другу, и все стало понятно - недоразумение с фотоаппаратом и остальное. Я
выпил виски, но оно показалось мне безвкусным и нисколько меня не опьянило.
- Дайте мне еще, - сказал я. Вторая порция подействовала.
В лагерь нас повел тот самый туземец, за которым якобы гнался носорог,
а Друпи остался - ему нужно было освежевать голову буйвола и вместе с
другими, разрубив тушу, подвесить куски на деревьях, чтобы они не
достались гиенам. Проводники боялись идти в темноте, и я разрешил Друпи
оставить у себя мое ружье. Он сказал, что умеет стрелять. Я вынул патроны,
поставил затвор на предохранитель, протянул ружье Друпи и предложил ему
выстрелить. Он приложился, зажмурил не левый, а правый глаз и рванул
спуск, потом еще и еще. Тогда я показал ему, как обращаться с
