- Да? Ну так передай, что я займу там для него местечко поближе к
огоньку.
- Так можно, Пенни придет?
- Конечно. Только предупреди ее, что ответом все равно будет нет.
Все-таки решение я изменил. Попробуй поспорь, если противная сторона
каждый свой аргумент подкрепляет для убедительности ароматом "Вожделения
джунглей"! Нет, Пенни не пользовалась недозволенными приемами, в ее глазах
не появилось ни единой слезинки, да и я себе ничего лишнего не позволял.
Доводы ее были, в общем, справедливы - а потом и вовсе стали не нужны.
Пенни - из тех людей, что считают себя в ответе за весь мир; такая
искренность не может не убеждать.
Мое обучение по дороге на Марс показалось мне теперь детской забавой.
Ролью я уже, в основном, овладел, и пока корабль шел к Новой Батавии,
трудился до седьмого пота. Нужно было восполнить пробелы в знаниях и
подготовиться играть роль Бонфорта в любой обстановке. На императорских
приемах в Новой Батавии можно столкнуться с сотнями и даже тысячами людей.
Родж собирался по возможности оградить меня от незапланированных встреч -
их приходится избегать любому известному человеку, но тем не менее совсем
избежать нельзя - популярность есть популярность, и никуда от нее не
денешься.
Подобные танцы на канате делал возможными лишь ферли-хран Бонфорта -
похоже, лучший из когда-либо создававшихся. Ферли был политическим
представителем Эйзенхауэра еще в двадцатом веке, если не ошибаюсь.
Разработанный им способ личного общения политиков с целой кучей народу был
так же революционен, как изобретенное немцами планирование боевых
действий. Но я ни о чем таком даже не слыхал, пока Пенни не
продемонстрировала мне ферли-хран Бонфорта.
В нем не было ничего, кроме людей. Да и во всем искусстве политики
нет ничего, кроме людей. И хранилище это содержало сведения о каждом, или
почти каждом из тех тысяч и тысяч, с которыми Бонфорт лично встречался на
своем долгом пути наверх. В каждом досье было аккуратно уложено все, что
Бонфорт узнал о человеке от него лично. Абсолютно все - любая мелочь, ведь
как раз мелочи жизни мы ценим больше всего. Имена, прозвища жены, детей,
домашней живности; увлечения, гастрономические пристрастия, убеждения,
странности и все такое. Затем обязательно следовала дата, место встречи и
заметки о всех последующих встречах и разговорах Бонфорта с данным лицом.
Иногда прилагались и фото. Здесь не могло быть фактов
"незначительных" - значение имело все. Ведь, исследуя эту информацию, я
изучал самого Бонфорта! Количество подробностей зависело от политической
значимости данного лица. Порой они составляли самые настоящие биографии в
тысячу и даже больше слов.
Бонфорт и Пенни всегда носили с собой мини-диктофоны, работавшие от
тепла тела. Как только представлялась возможность, он надиктовывал
впечатления на пленку - в комнатах отдыха, по дороге - всюду, где
оставался один. Если с ним была Пенни, записывали на ее диктофон,
вмонтированный в корпус наручных часов. Пенни даже не приходилось
переписывать или микрофильмировать данные - две девицы Джимми Вашингтона и
так почти ничего не делали.
Когда Пенни показала мне ферли-хран целиком - а он был и вправду
велик; в каждой кассете умещалось по десять тысяч слов - и сказала, что
все это - сведения о знакомых мистера Бонфорта, я застонал. Верней, издал
нечто среднее между стоном и воплем, чувства мои это выразило как нельзя
лучше:
- Господи помилуй, малыш! Я же говорил, что такая работа - не для
человека! Ведь жизни не хватит - все это запомнить!
- Конечно, не хватит!
- Но ты же только что сказала: все это - друзья и знакомые мистера
Бонфорта!
- Не совсем. Я говорила: это то, что он хотел бы о них помнить.
Хранилище нужно именно потому, что запомнить все невозможно. Не
беспокойтесь, шеф, вам вообще не придется ничего запоминать. Я просто
хотела показать вам, насколько полезен ферли-хран. Моя работа - следить за
тем, чтобы у него перед встречей с кем-либо оставалась пара минут на
просмотр досье. Будет нужно - я и вам подберу что требуется.
Пенни наугад выбрала кассету и вставила ее в проектор. Досье,
кажется, содержало сведения о некоем мистере Сондерсе из Претории, Южная
Африка. Бульдог по кличке Снаффлз Буллибой; несколько неинтересных
разновеликих отпрысков; в виски-сода выжимает лимон.
- Пенни, вы действительно хотите сказать, что мистер Бонфорт искренне
желал бы помнить все эти мелочи?! По-моему, слишком уж похоже на
надувательство.
Вместо достойного отпора святотатцу последовал кивок:
- Я раньше тоже так думала. Но, шеф, посмотрите на это несколько
иначе. Вы записывали когда-нибудь телефоны своих друзей?
- Ну конечно!
- Разве это - надувательство? Разве они так мало заботят вас, что вы
не в состоянии запомнить их номера? Может, вы извиняетесь перед ними за
это?!
- Ох, ладно, ладно! Сдаюсь. Убедила.
- Он рад был бы все это помнить, если б мог. А раз уж не может,
ферли-хран - не большее надувательство, чем запись в блокноте о дне
рождения друга. Он, по сути, и есть гигантский блокнот, в котором записано
все. Вот вам приходилось когда-нибудь встречаться с действительно важными
персонами?
Я напряг память. Великих артистов она явно не принимала в расчет -
хорошо, если вообще знала, что такие бывают...
- Встречался однажды с президентом Уорфилдом. Мне тогда лет десять
или одиннадцать было.
- А подробности помните?
- Ну конечно! Он спросил: "Как тебя угораздило сломать руку, сынок?".
Я ответил: "С велика упал, сэр!", а он сказал: "Я тоже раз так падал,
только сломал ключицу".
- А как по-вашему, если б он был жив - помнил бы ваш разговор?
- Нет, конечно!
- Почему же, вполне мог! Скорее всего, у него было на вас досье. Их и
на детей заводят - ведь дети растут и становятся взрослыми. Дело в том,
что люди такого уровня встречаются с огромным количеством народа! Они
просто не в силах запомнить всех. Но каждый помнит свою встречу с
выдающимся человеком! Во всех подробностях, потому что для любого самая
важная персона - он сам. Ни один политик никогда об этом не забывает, и
потому просто необходимо иметь возможность помнить каждого так же
подробно, как тот - его, это всего лишь - проявление дружелюбия,
вежливости и теплоты. На них держится все; по крайней мере, в политике.
Я попросил ферли-досье короля Виллема. Сведения были скудноваты, что
меня попервости напугало. Затем я подумал, что Бонфорт мог и не знать
Виллема так уж близко, он ведь, небось, встречался с ним лишь на
нескольких официальных приемах. Премьер-министром он был еще при старом
императоре - Фредерике. Никаких биографических подробностей не было, лишь
приписка: Смотри "Дом Оранских". Смотреть я не стал - просто некогда было
залезать в дебри многословия имперской и доимперской истории; да и в школе
я по ней никогда не имел меньше "почти отлично". Интерес представляло лишь
то, чего об императоре никто не знал, кроме Бонфорта...
Тут меня осенило: ферли-хран наверняка содержит сведения обо всех
обитателях "Тома Пейна", они ведь, как-никак: А) люди; Б) с которыми
встречался Бонфорт.
Я спросил об этом Пенни. Она слегка удивилась, но затем настала моя
очередь удивляться: оказалось, на борту "Тома Пейна" целых шесть депутатов
Великой Ассамблеи! Конечно, Родж Клифтон и сам мистер Бонфорт; но, едва
заглянув в досье Дэка, я прочел: Бродбент, Дарий К. Достопочтенный;
депутат ВА от лиги Вольных Странников, Высшая Палата. Далее указывалось,
что он имеет степень доктора философии (физика), девять лет назад выиграл
первенство Империи по стрельбе из пистолета, а также опубликовал три тома
стихов под псевдонимом Эйси Уилрайт. После этого я зарекся на будущее
судить о людях только по внешности.
Еще там присутствовало замечание, небрежно начертанное от руки:
Весьма нравится женщинам - и наоборот.
Пенни и доктор Чапек тоже оказались депутатами и членами Высшей
Палаты. И даже Джимми Вашингтон - от какого-то "тихого" избирательного
округа. Несколько позже я выяснил - вышло, что представлял он Лапландию,
со всеми тамошними оленями и, конечно же, Санта-Клаусом.
Еще он имел духовный сан - в некоей Первобиблейской Истинной Церкви
Святого Духа; я о такой никогда не слыхал, но весь облик его подходил для
этого как нельзя лучше.
С особым удовольствием я смотрел досье Пенни: Достопочтенная мисс
Пенелопа Таллиаферро Рассел, магистр административного управления
(Джорджтаун), бакалавр искусств (Уэлсли). Ну, это было неудивительно. Она
представляла неорганизованных университетских дам - как я теперь понимал,
еще один "тихий" округ, ведь из них пять против одной - экспансионистки.
Дальше шли номера ее перчаток и всего остального, излюбленные цвета
(кстати, насчет одежды я мог бы ей кое-что присоветовать), любимые духи
("Вожделение джунглей", конечно) и куча других мелочей самого безобидного
свойства. Был и "комментарий": "Обостренное чувство справедливости; к
точным наукам неспособна; гордится своим чувством юмора, коего начисто
лишена; соблюдает диету, но при виде засахаренных вишен тотчас о ней
забывает; комплекс ответственности за все сущее; обожает печатное слово в
любой форме."
Ниже - приписка рукой Бонфорта: "Ух, Хохолок! Я же вижу - опять нос
суешь!"
Возвращая ей все обратно, я спросил, читала ли Пенни свое досье. Она
посоветовала мне не лезть не в свои дела! Потом покраснела и извинилась.
Львиную долю времени отнимали репетиции, а что оставалось - шло на
поддержку и уточнение внешности. Я добавил недостающие родинки, кропотливо
наводил морщинки, сверял оттенок "полупрозрачного" по колориметру и
укладывал электрощеткой остатки волос. Сложновато потом будет вернуть
прежний вид, но надежность грима того стоит. Даже ацетоном не смыть, не
говоря уж о всяких там салфетках и носовых платках. Я и шрам на "нужную"
ногу нанес, по фото из истории болезни, что мне дал Чапек. Если б у
Бонфорта была жена, или, скажем, любовница, она вряд ли смогла бы
наверняка сказать, кто же из нас - настоящий. Повозиться, конечно,
пришлось, зато о гриме можно было больше не заботиться и заниматься
другими не менее важными делами.
Почти весь перелет я старался вникнуть в то, о чем думал Бонфорт, во
что он верил - то есть, в политику Партии Экспансионистов. Да он, можно
сказать, сам был Партией Экспансионистов! Не просто выдающимся ее
деятелем, но - основоположником и духовным отцом. На заре существования
партия была лишь движением "Наша Ноша" - сущим винегретом из самых
разноцветных группировок, объединенных одним пониманием того, что
"государственные границы" в космосе очень скоро станут весьма щекотливым
вопросом для будущности всего человечества. Бонфорт четко определил курс и
партийную этику; он заявил, что свобода и равноправие важнее даже флага
Империи и не уставал повторять, что человечество не должно забывать об
ошибках европейцев в Азии и Африке.
Но одной вещью я был просто ошарашен: оказывается, на первых порах
Партия Экспансионистов в точности повторяла политику сегодняшней ПЧ! Я в
таких вещах ничего не понимаю; мне и невдомек было, что политика партии с
возрастом меняется зачастую сильнее, чем люди, - до полной неузнаваемости!
Правда, краем уха я слыхал, будто Партия Человечества начиналась, как
ответвление движения Экспансионистов, но никогда над этим не раздумывал.
