как холодный поток воды снова и снова лился мне на лицо, приводя меня в
чувство, а затем следовал новый кошмар. Не думаю, что я сказал им что-то
важное, пока был в сознании, а когда терял его, меня предохраняла
гипнотическая защита. Помню, как я старался выдумать грехи, которых
никогда не совершал, но не могу вспомнить, что из этого вышло.
Помню еще голос, сказавший:
- Он еще выдержит. Сердце крепкое.
...Я был мертв. И это было приятно. Но, наконец, очнулся, как будто
после очень долгого сна. Я попытался повернуться в постели, но тело меня
не слушалось. Я открыл глаза и оглянулся: я лежал на постели в маленькой
комнате без окон. Круглолицая молодая женщина в халате медсестры подошла
ко мне и пощупала пульс.
- Доброе утро.
- Доброе утро, - ответила она. - Как мы себя чувствуем? Лучше?
- Что случилось? - спросил я. - Все кончилось? Или это только
перерыв?
- Тихо, - сказала она. - Вы еще слишком слабы, чтобы разговаривать.
Но все кончилось, и вы среди своих.
- Меня спасли?
- Да. Но теперь молчите.
Она подняла мне голову и дала напиться. Я снова заснул.
Прошло несколько дней, пока я оправился и узнал обо всем.
Комната, в которой я очнулся, была частью подвалов
Ново-Иерусалимского универмага. Эти подвалы были связаны системой ходов с
подземельями дворца.
Зеб пришел навестить меня, как только мне разрешили принимать гостей.
Я постарался приподняться в постели.
Зеб, дружище, а я думал, что ты мертв.
- Кто? Я? - он наклонился надо мной и похлопал меня по руке. - С чего
ты это решил?
Я рассказал ему о словах инквизитора. Он рассмеялся.
- Меня даже не успели арестовать. Спасибо тебе. Никогда в жизни
больше не назову тебя дураком. Если бы не твоя гениальная догадка
разложить на полу свитер, никто из нас не выпутался бы из этого живым. А
так, поняв в чем дело, я прямиком направился в комнату ван Эйка. Он
приказал мне спрятаться в подземелье и затем занялся твоим спасением.
Я хотел спросить его, как им это удалось сделать, но мысли мои
перескочили на более важную тему.
- Зеб, а как Юдифь? Нельзя ли мне с ней увидеться? А то моя медсестра
только улыбается и велит не волноваться.
Он удивился:
- А они тебе не сказали?
- Что? Я никого не видел, кроме сестры и врача, а они обращаются со
мной, как с идиотом. Да перестань темнить, Зеб. Что-нибудь случилось? С
ней все в порядке? Или нет?
- Все в порядке. Она сейчас в Мексике, мы получили об этом сообщение
два дня назад.
Я чуть не расплакался.
- Уехала? Это же нечестно! Почему она не подождала два дня, пока я
приду в себя?
Зеб ответил быстро:
- Послушай, дурачок! Нет, извини, я обещал не употреблять этого
слова: ты не дурачок. Послушай, старина, у тебя нелады с календарем. Она
уехала до того, как тебя спасли, еще когда мы не были уверены, что спасем
тебя. Не думаешь ли ты, что ее вернут только для того, чтобы вы могли
поворковать?
Я подумал и успокоился. Он говорил дело, хоть я и был глубоко
разочарован. Он переменил тему:
- Как ты себя чувствуешь?
- Замечательно.
- Они сказали, что завтра снимут гипс с ноги.
- А мне об этом ни слова.
Я постарался устроиться поудобнее.
- Больше всего на свете мечтаю выбраться из этого корсета, а доктор
говорит, что придется пожить в нем еще несколько недель.
- Как рука? Можешь согнуть пальцы?
Я попытался.
- Более или менее. Пока стану писать левой рукой.
- Во всяком случае мне кажется, что ты не собираешься умирать,
старина. Кстати, если это послужит тебе некоторым облегчением, могу
сообщить, что подручных дел мастеришко, который пытал Юдифь, скончался во
время операции по твоему спасению.
- В самом деле? Жалко. Я хотел бы оставить его для себя...
- Не сомневаюсь. Но в таком случае тебе пришлось бы встать в длинную
очередь. Таких, как ты, немало. Я в том числе.
- Но я-то придумал для него кое-что оригинальное. Я заставил бы его
кусать ногти.
- Кусать ногти? - Зеб явно удивился.
Пока он не обкусал бы их до локтей. Понимаешь?
- Да, - усмехнулся Зеб. - Нельзя сказать, что ты страдаешь избытком
воображения. Но он мертв, и нам до него не добраться.
- Ну тогда ему повезло. А почему ты, Зеб, сам до него не добрался?
- Я? Да я даже не участвовал в твоем спасении. Я к тому времени еще
не вернулся во дворец.
- Как так?
- Не думаешь ли ты, что я все еще исполняю обязанности ангела?
- Об этом я как-то не подумал.
- Не мог я вернуться после того, как скрылся от ареста. Теперь мы оба
дезертиры из армии Соединенных Штатов - и каждый полицейский, каждый
почтальон в стране мечтает получить награду за нашу поимку.
Я тихо присвистнул, когда до меня дошло все значение его слов.
6
Я присоединился к Каббале под влиянием момента. Правда, в тот миг мне
было не до долгих рассуждений. Нельзя сказать, что я порвал с церковью в
результате трезвого раздумья.
Конечно, я понимал, что присоединиться к подполью значило порвать все
старые связи, но тогда я об этом не задумывался.
А что значило для меня навсегда отказаться от офицерского мундира. Я
гордился им, я любил идти по улице, заходить в кафе, магазины и сознавать,
что все глаза обращены на меня.
Наконец я выбросил эти мысли из головы. Руки мои оперлись уже на
плуг, и лемех вонзился в землю. Пути назад не было. Я выбрал себе дорогу и
останусь на ней, пока мы не победим или пока меня не сожгут за измену.
Зеб смотрел на меня испытующе:
- Не понравилось?
- Ничего. Я привыкаю. Просто события разворачиваются слишком быстро.
- Понимаю. Нам придется забыть о пенсии, и теперь неважно, какими по
счету мы были в Вест Пойнте.
Он снял с пальца кольцо училища, подкинул его в воздух, а потом сунул
в карман.
- Надо работать, дружище. Ты, кстати, обнаружишь, что здесь тоже есть
военные подразделения. И совсем настоящие. Что касается меня, то мне эта
фанаберия надоела, и я рад бы никогда больше не слышать: "Стройся!
Равнение на середину!" Но все равно мы будем работать там, где нужно,
главное - борьба.
Питер ван Эйк пришел навестить меня дня через два. Он присел на
краешек кровати, сложил руки на брюшке и посмотрел на меня.
- Тебе лучше, сынок?
- Я мог бы подняться, но доктор не разрешает.
- Хорошо, а то у нас людей не хватает. И чем меньше образованный
офицер пролежит в госпитале, тем лучше. - Он помолчал, пожевал губами и
добавил:
- Но, сынок, я и ума не приложу, что с тобой делать.
- Как так?
- Честно говоря, тебя с самого начала не следовало принимать в
организацию: мы не имеем права вмешиваться в сердечные дела. Такие дела
нарушат привычные связи и могут привести к скоропалительным и неверным
решениям. А уж после того, как мы тебя приняли, нам пришлось впутаться в
такие авантюры, которых, строго говоря, и быть не должно.
Я ничего не ответил. Нечего было отвечать: капитан был прав. Я
почувствовал, что краснею.
- Не вспыхивай, как девушка, - сказал капитан. - Ведь с точки зрения
боевого духа нам полезно иногда нападать самим. Но главная проблема - что
делать с тобой. Парень ты здоровый, держал себя неплохо, но понимаешь ли
ты в самом деле, что мы боремся за свободу и человеческое достоинство?
Понимаешь ли вообще, что значат эти слова?
Я ответил, почти не колеблясь:
- Может быть, я и не первый умник, право, и мне никогда не
приходилось размышлять о политике, но я твердо знаю, на чьей я стороне.
Он кивнул головой.
- Этого достаточно. Мы не можем ожидать, что каждый из нас станет
Томом Пейном [Пейн Томас (1737-1809) - прогрессивный американский
политический деятель, автор памфлета "Здравый смысл" (1776), в котором он
призывал к борьбе за независимость Северной Америки].
- Кем?
- Томасом Пейном. Но ты о нем никогда не слышал, конечно. Когда будет
свободное время, почитай о нем, у нас есть библиотека. Очень помогает.
Теперь о тебе. Конечно, нетрудно посадить тебя за стол. Твой друг Зеб
проводит за ним по шестнадцать часов в день, приводя в порядок наши
бумажные дела. Но мне не хочется, чтобы оба вы занимались канцелярщиной.
Скажи, что было твоим любимым предметом, твоей специальностью?
- Я еще не специализировался.
- Знаю. Но к чему у тебя были склонности? К прикладным чудесам, к
массовой психологии?
- У меня неплохо шли чудеса, но боюсь, что для психодинамики у меня
не хватало мозгов. Я любил баллистику.
- К сожалению, у нас нет артиллерии. Мне нужен специалист по
пропаганде, но ты не подойдешь.
- Зеб был в нашем выпуске первым по психологии толпы. Начальник
училища уговаривал его перевестись в духовную академию.
- Я знаю об этом, и мы постараемся использовать Зеба, но не здесь и
не сейчас. Он слишком увлекся сестрой Магдалиной, а я не люблю, когда
возлюбленные работают вместе. Влияя друг на друга, партнеры могут исказить
объективную картину. Теперь о вас. Как вы думаете, а не получился бы из
вас убийца?
Он задал этот вопрос серьезно, но как-то походя. Я с трудом поверил
собственным ушам. Меня всегда учили - и я принимал это за аксиому, - что
убийство - один из страшных грехов, подобный кровосмешению или
клятвопреступлению... Я еле заставил себя произнести:
- А братья прибегают... к убийству?
- А почему нет? - Вон Эйк не спускал с меня взгляда. - Интересно,
если тебе представится возможность, ты убьешь Великого инквизитора?
- Разумеется! Но при условии, если это будет честный поединок.
- И ты думаешь, что они когда-нибудь дадут тебе шанс на честный
поединок? А теперь давай вернемся в тот день, когда инквизитор арестовал
сестру Юдифь. Представь себе, что у тебя была бы единственная возможность
выручить ее, убив инквизитора ножом в спину. Что бы ты сделал?
- Я ответил не колеблясь.
- Я бы его убил!
- И тебе было бы стыдно, ты бы раскаивался?
- Никогда!
- Видишь, как ты заговорил! А ведь Великий инквизитор не одинок. Есть
субъекты и похуже его. Запомни: человек, который жрет мясо, не имеет
морального права презирать мясника. Каждый епископ, каждый министр, любой
человек, которому выгодна тирания, вплоть до самого Пророка, - прямой
соучастник всех преступлений, которые совершает инквизиция. Человек,
который покрывает грех, потому что это ему выгодно, такой же грешник, как
тот, кто этот грех совершил первым. Осознаешь ли ты эту связь?
Может показаться странным, но я все это понял сразу. В конце концов
последние слова Мастера не противоречили тому, что говорилось в Писании.
Мастер Питер продолжал:
- Но учти - мы не приемлем возмездия. Возмездие - прерогатива
господа. Я никогда не пошлю тебя убить инквизитора, ибо этим ты возьмешь
на себя право творить возмездие. Мы не соблазняем человека грехом как
приманкой. Но мы ведем войну. Она уже началась. В этой войне мы проводим
различного рода операции. Например, мы знаем, что ликвидация вражеского
командира в бою важней, чем разгром целого полка. Так что мы можем
отыскать ключевого человека и убрать его. В одной епархии епископ может
быть именно такого рода командиром. В соседней он - просто марионетка,
которую поддерживает система. Мы убьем первого, но поможем второму
сохранить свое место. Мы должны лишить их лучших мозгов. Поэтому я
спрашиваю, - тут он склонился совсем близко ко мне. - Хочешь ли ты быть
одним из тех, кто охотиться за их командирами? Эти операции для нас крайне
