Я почувствовал, как кто-то дотронулся до меня, и сразу проснулся. Но
тут же успокоился, узнав знакомое условное пожатие.
- Тихо, - прошептал голос, которого я не узнал. - Я должен тебя
предохранить.
Я почувствовал укол. Через несколько минут меня охватила апатия.
Голос прошептал:
- Ничего особенного ночью ты не видел. До тревоги ты не заметил
ничего подозрительного...
Не помню, долго ли звучал голос.
Второй раз я проснулся от того, что кто-то грубо тряс меня. Я зарыл
лицо в подушку и проворчал:
- Катись к черту, я лучше опоздаю к завтраку.
Меня ударили между лопаток. Я повернулся и сел, все еще не совсем
проснувшись. В комнате находилось четверо вооруженных мужчин. На меня
смотрели дула пистолетов.
- Вставай!
Они были в форме ангелов, но без знаков различия. Головы покрыты
черными капюшонами с прорезями для глаз. И по этим капюшонам я их узнал:
служители Великого инквизитора.
Я, честно говоря, не думал, что это может произойти со мной. Нет,
только не со мной, не с Джонни Лайлом, который всегда хорошо себя вел, был
лучшим учеником в церковной школе и гордостью своей матери. Нет!
Инквизиция - бич, но бич для грешников, не для Джона Лайла.
И в то же время, увидев эти капюшоны, я уже знал, что я - мертвец,
если это не кошмар и я сейчас не проснусь.
Нет, я еще не был мертв. Я даже набрался смелости притвориться
оскорбленным.
- Что вы здесь делаете?
- Вставай, - повторил безликий голос.
- Покажите ордер. Вы не имеете права вытащить офицера из постели,
если вам пришло в голову...
Главный покачал пистолетом перед моим носом. Двое других схватили
меня под руки и стащили на пол, четвертый подталкивал сзади. Но я не
мальчик, и силы мне не занимать. Им пришлось со мной повозиться, в то
время как я продолжал говорить:
- Вы обязаны дать мне одеться по крайней мере. Какая бы ни была
спешка, вы не имеете права тащить меня голым по дворцу. Мое право ходить в
форме.
К моему удивлению, речь возымела действие на главного. Он остановил
помощника знаком.
- Ладно. Только быстро.
Я тянул время, как мог, стараясь изобразить спешащего человека:
сломал молнию на сапоге, не попадал крючками в петли. Как бы оставить знак
Зебу? Любой знак, который показал бы, что со мной случилось.
Наконец я понял, что надо сделать. Это был не лучший выход, но
другого у меня не было. Я вытащил из шкафа кучу одежды. Заодно вынул и
свитер. Выбирая рубашку, я сложил свитер так, что рукава его легли в
положение, означающее знак бедствия. Затем я подобрал ненужную одежду и
сделал вид, что хочу засунуть ее обратно в шкаф. Главный тут же ткнул мне
в ребра пистолет и сказал:
- Нечего. Уже оделся.
Я подчинился, бросив остальную одежду на пол. Свитер остался лежать
посреди комнаты как символ, понятный каждому, кто мог прочесть его. Когда
меня уводили, я молился, чтобы уборщик не пришел прежде, чем в комнату
заглянет Зеб.
Они завязали мне глаза, как только мы вошли во внутренние покои. Мы
спустились на шесть пролетов вниз и достигли помещения, наполненного
сдавленной тишиной сейфа или бомбоубежища. С глаз сняли повязку. Я
зажмурился.
- Садись, сын мой, садись и чувствуй себя как дома.
Я понял, что нахожусь лицом к лицу с самим Великим инквизитором,
увидел его добрую улыбку и добрые собачьи глаза.
Мягкий голос продолжал:
- Прости, что тебя так грубо подняли из теплой постельки, но святой
церкви нужна срочная информация. Скажите мне, сын мой, боишься ли ты
господа? О, разумеется, боишься. Твое благочестие мне известно. Так что ты
не откажешься помочь мне разобраться в маленьком деле, прежде чем
вернешься к завтраку. И сделаешь это к дальнейшему процветанию господа.
Он обернулся к одетому в длинный черный плащ и маску помощнику и
сказал:
- Подготовьте его. Только, ради бога, не причините ему страданий.
Со мной обращались быстро, грубо, но в самом деле не причинили боли.
Они вертели меня, как нечто неживое. Они раздели меня до пояса, приладили
ко мне электроды и провода, обернули правую руку резиновой полосой,
привязали меня к креслу и даже прикрепили миниатюрное зеркальце к горлу. У
пульта управления один из них проверил напряжение и работу приборов.
Я отвернулся от пульта и постарался припомнить таблицу логарифмов от
одного до десяти.
- Понимаешь ли ты наши методы, сын мой? Эффективность и доброта - вот
что их отличает. Теперь скажи, милый, куда вы ее дели?
К тому времени я добрался до логарифма восьми.
- Кого?
- Зачем ты это сделал?
- Простите, ваше преосвященство. Я не понимаю, что я должен был
сделать?
Кто-то сильно ударил меня сзади. Приборы на пульте дернули стрелками,
и инквизитор внимательно присмотрелся к их показаниям. Затем сказал
помощнику: "Сделайте укол".
Опять шприц. Они дали мне отдохнуть, пока средство не подействовало.
Я провел это время, стараясь вспомнить таблицу логарифмов дальше. Но
вскоре это стало трудно делать, меня охватило дремотное равнодушное
состояние. Я чувствовал детское любопытство по отношению к моему
окружению, но страха не было. Затем в мой мирок ворвался с вопросом голос
инквизитора. Я не помню, что он спрашивал, но наверняка я отвечал первыми
попавшимися словами.
Не знаю, как долго это продолжалось. В конце концов они вернули меня
к реальности еще одним уколом. Инквизитор внимательно изучал красную точку
на моей правой руке. Он посмотрел на меня:
- Откуда у тебя это, мой мальчик!
- Не знаю, ваше преосвященство.
В ту минуту это была правда.
Он сокрушенно покачал головой:
- Не будь наивным, сын мой, и не думай, что я наивен. Разреши, я
объясню тебе кое-что. Вы, грешники, не всегда сознаете, что в конце концов
господь всегда побеждает. Всегда. Наши методы основаны на любви и доброте,
но они действуют с обязательностью падающего камня, и результат нам всегда
известен заранее. Сначала мы беседуем с самим грешником и просим его
добровольно отдаться в руки господа, рассказать нам все, руководствуясь
остатками добра, сохранившимися в его сердце. Когда наш призыв к доброте
не находит отклика в ожесточившемся сердце, как это случилось с тобой, мой
мальчик, мы пользуемся знаниями, которые вручил нам господь, чтобы
проникать в подсознание. Обычно дальше этого допрос не идет, за
исключением тех редких случаев, когда слуга сатаны встретился с грешником
раньше, чем мы, и вмешался в святая святых - в мозг человека. Итак, сын
мой, я сейчас вернулся из прогулки по твоему разуму. Я обнаружил в нем
много такого, что наказуется. Но я обнаружил там также стену, воздвигнутую
каким-то другим грешником, и вынужден признать, что сведения, необходимые
церкви, скрываются за этой стеной.
Возможно, я не уследил за своим лицом, и на нем отразилась радость.
Инквизитор улыбнулся печальной и доброй улыбкой и добавил:
- Никакая стена сатаны не остановит господа. Когда мы обнаруживаем
такое препятствие, в нашем распоряжении два выхода. Если у меня достаточно
времени, я могу убрать стену мягко, безболезненно и безвредно для
упорствующего грешника. Я желал бы, чтобы у меня было достаточно времени,
я действительно очень жалею, что у меня нет времени, потому что верю, что
ты, Джон Лайл, хороший мальчик в сердце своем и не принадлежишь к
сознательным грешникам. Но хоть время бесконечно, я им сейчас не
располагаю. Есть второй путь. Мы можем презреть дьявольский барьер и
ударить по тем областям мозга, которые владеют сознанием. Да поведут нас
вперед знамена господа бога!
Он отвернулся от меня и сказал:
- Подготовьте его.
Безликие палачи надели мне на голову металлический шлем и сделали
что-то с приборами на пульте управления.
- Послушай, Джон Лайл, - сказал инквизитор. - Я сам занялся тобой,
потому что на этой стадии допроса мои помощники порой заменяют искусство
усердием и приводят грешника к гибели. Я не хочу, чтобы это случилось с
тобой. Ты заблудший ягненок, и моя цель - спасти тебя.
- Спасибо, ваше преосвященство.
- Не благодари меня, благодари господа, которому я служу. Однако, -
продолжал он, слегка нахмурившись, - прошу тебя учесть, что наступление на
разум, хоть и необходимо, может оказаться болезненным. Простишь ли ты
меня?
Я колебался не больше секунды.
- Я прощаю вас, ваше преосвященство.
Он взглянул на стрелки приборов и добавил сухо:
- Ложь. Но я прощаю тебе эту ложь, ибо она была сказана с благими
намерениями.
Он кивнул своим молчаливым помощникам:
- Приступайте.
Свет ослепил меня, и нечто громом взорвалось в ушах. Моя правая нога
дернулась от боли и скрючилась. Перехватило горло. Я задыхался. Что-то
раскаленное уперлось мне в солнечное сплетение...
- Куда ты ее дел?!
Шум, начавшийся с низких нот, поднимался до тех пор, пока не
превратился в тысячу тупых пил...
- Кто тебе помогал?!
Невероятный жар душил меня. И я никуда не мог от него деться.
- Зачем ты это сделал?!
Я мечтал сорвать с себя жгучую кожу, но руки не повиновались мне.
- Где она?!
Свет... звук... боль... жар... конвульсии... падение... свет и
боль... холод и жар, звук...
- Любишь ли ты господа?..
Жгучая жара и боль, трещотки в голове, заставляющие кричать.
- Куда ты ее дел? Кто был с тобой? Сдайся, спаси свою душу!
Боль и беспомощность перед поглощающей темнотой.
Я думаю, что потерял сознание.
Кто-то с размаху бил открытой ладонью по рту.
- Очнись, Джон Лайл, и сознайся! Тебя выдал Зебадия Джонс.
Я ничего не ответил. Не было необходимости стимулировать оцепенение,
которого я не мог стряхнуть с себя. Но слова были страшны, и мозг мой
старался осмыслить их. Зеб, бедный Зеб! Старина Зеб! Бедняга Зеб! Неужели
наши не успели создать преграду в его мозгу? Мне и в голову не пришло, что
Зеб мог сознаться под пыткой. Я решил, что они умудрились вторгнуться в
его подсознание. Умер ли он уже? Я понимал, что во все это втянул его я.
Голова моя дернулась от нового удара.
- Очнись! Слышишь меня? Джонс выдал твои грехи.
- Выдал что? - пробормотал я.
Великий инквизитор приказал помощникам отойти и наклонил надо мной
обеспокоенное доброе лицо.
- Милый сын мой, сделай это для господа... и для меня. Мы молодец, ты
отважно пытался защитить своих товарищей, но они-то тебя предали, и твоя
отвага уже никому на свете не нужна. Не надо уходить на тот свет с такой
тяжестью. Сознайся, и пусть смерть возьмет тебя, прощенного.
- Вы хотите убить меня?
Он возмутился.
- Я этого не говорил. Я знаю, что смерти ты не боишься. Но тебе
следует бояться встречи с создателем, раз душа твоя так отягощена грехами.
Открой, наконец, свое сердце и сознайся.
Он отвернулся от меня и мягким нежным голосом приказал:
- Продолжайте. Но этот раз механическое воздействие. Пока не стоит
выжигать его мозг.
Нет смысла рассказывать, что он имел в виду под механическим
воздействием. Рассказ мой и так утомителен. Методы инквизитора немногим
отличались от средневековых пыток, разве что он куда лучше знал
человеческую анатомию и расположение нервных центров и, надо сказать,
мастерски использовал свои знания... Сам инквизитор и его помощники вели
себя так, будто не получали никакого садистского удовольствия от моих
страданий. Это придавало их действиям холодную эффективность. Но давайте
опустим детали.
Сколько это длилось? Несколько раз я терял сознание, и помню только,
