меня. А дядя не показывал тебе гравюры Форберга?
- Нет.
(Черт побери, Брайни, почему тебя тут нет? Это твоя работа.)
- Мне их тетя Бет-Лу показывала. Они у меня в комнате. - Он
застенчиво улыбнулся. - Мне нравится их смотреть. Принести тебе?
- Нет. А впрочем, как хочешь. Кажется, ты знаешь о сексе все, что
нужно знать в твоем возрасте. Чем я могу тебе еще помочь?
- Да ничем, наверное. Вот только... тетя Бет-Лу всегда давала мне
резинки, и я обещал ей, что всегда буду ими пользоваться. Но Уолгрен их
ребятам не продает.
(Что еще Бетти Лу для него сделала? Считается ли сожительство с
теткой инцестом? Точнее - с женой дяди, она ведь нам не кровная
родственница. Морин, не лезь не в свое дело.)
- Хорошо, я тоже буду давать их тебе. А... где ты ими пользуешься,
Патрик? Не спрашиваю с кем, но где?
- Пока что я только одну такую девочку знаю, и у нее мать очень
строгая. Велит ей это делать только у них дома, в подвале, не то она...
Я не стала уточнять, что такое "не то".
- По-моему, ее мать очень разумная женщина. Ты, дорогой, тоже
спокойно можешь заниматься этим дома. Надеюсь, ты больше нигде этого
делать не будешь - в Суоп-парке, например. Это слишком опасно. (Морин, кто
бы говорил!)
Все трое были хорошие дети, и я не знала с ними никаких хлопот. С
помощью немногих спокойных указаний с моей стороны наше хозяйство шло
гладко, и у меня оставалось много времени для учебы. К замужеству Сьюзен в
августе пятьдесят второго года у меня был не один, а четыре диплома:
бакалавра искусств, бакалавра права, магистра наук и доктора философии.
Что за чудеса, скажете вы!
Сейчас расскажу, как кролик оказался в цилиндре.
Я нигде не могла предъявить свой школьный аттестат - выданный в 1898
году, он как-то не очень совмещался с моим тогдашним официальным возрастом
- сорок четыре года. По возможности я старалась говорить, что мне "больше
двадцати одного" и только припертая к стенке называла свой говардский
возраст, скрывая факт своего существования на свете до 1910 года. Для
этого надо было всего лишь держать язык за зубами - никаких "А вы знаете
такого-то?" или "А помните?"
Поэтому я и поступила в университет не как обычная студентка, а на
специальный курс. Потом попросила разрешения сдать экстерном на право
стать соискательницей диплома и не остановилась перед высокой платой за
экзамены. Я сдавала английскую и американскую литературу, американскую
историю, мировую историю, математику, латынь, греческий, французский,
немецкий, испанский, анатомию, физиологию, химию, физику и естествознание.
Сдавала весь семестр, зубря по ночам и для разрядки иногда посещая лекции
в колледже по ту сторону бульвара.
Перед началом летних занятий меня вызвал декан, доктор Баннистер.
- Садитесь, пожалуйста, миссис Джонсон.
Я села. Декан напомнил мне мистера Клеменса, хотя не носил белого
костюма, и, слава Богу, не курил этих жутких сигар. Но у него был такой же
лохматый ореол седых волос и такой же облик жизнелюбивого Сатаны. Он мне
сразу понравился.
- Вы сдали все дополнительные экзамены, - сказал он. - Могу ли я
спросить, с какой целью?
- У меня не было никакой особой цели, доктор. Я сдавала их, чтобы
определить уровень своих знаний.
- Хм-м. По вашим бумагам я вижу, что среднюю школу вы не закончили.
- Я получила домашнее образование, сэр.
- Понятно. И никогда не учились в школе?
- Я училась в нескольких школах, сэр, но не настолько долго, чтобы
получить от них свидетельства. Мой отец много путешествовал.
- Чем он занимался?
- Он был врачом, сэр.
- Вы говорите "был"?
- Он погиб в Битве за Британию, доктор.
- Вот как. Извините. Миссис Джонсон, вы почти сдали на степень
бакалавра искусств... нет, позвольте мне договорить. Мы не присуждаем
степеней экстернам, не прошедшим у нас курса. Намерены ли вы проучиться у
нас еще два семестра, то есть следующий учебный год?
- Конечно - и летние занятия тоже буду посещать. Останусь и на более
долгий срок, поскольку намерена, если получу бакалавра, защищать и
докторскую степень.
- Вот как - и в какой же области?
- Философии, в частности метафизики.
- Миссис Джонсон, вы поражаете меня. Пишете, что ваш род занятий -
домохозяйка...
- И это верно, доктор. Со мной еще живет трое младших детей. Но двое
из них девочки-подростки и хорошие поварихи. Мы вместе готовим и делим всю
работу по дому, так что у всех остается время на учебу. И уверяю вас -
мытье посуды ничуть не противоречит интересу к сверхчувственному. Я -
бабушка, которой не довелось поучиться в колледже, но не верю, что слишком
стара, чтобы учиться. Бабушка не хочет сидеть у огонька и вязать. В
двадцать первом году здесь читал лекции доктор Уилл Дюран - он и ввел меня
в метафизику.
- Да, я сам его слушал. Вечерний курс в соборе на Гранд-авеню.
Замечательный лектор. Но сколько же вам было тогда? Двадцать пять лет
назад?
- Меня водил на лекции отец, и я пообещала себе, что займусь этим,
когда у меня будет время. Теперь оно есть.
- Понимаю. А знаете, миссис Джонсон, что преподавал я, пока не занял
эту должность?
- Нет, сэр. (Конечно же я знала. Отец стыдился бы меня, если бы я не
разведала предварительно все, что можно.)
- Латынь, греческий и эллинскую философию. Но время идет - и латынь
больше не требуется, греческий даже не предлагается, а греческих философов
забыли ради новых идей Фрейда, Маркса, Дьюи и Скиннера. Вот и пришлось мне
искать другое занятие, иначе пришлось бы уходить из университета и
предлагать свои услуги где-нибудь еще. А это нелегко, - грустно улыбнулся
он. - Профессор физики мог бы найти работу в "Доу Кемикл" или у
Д.Д.Гарримана, но учитель греческого? Впрочем, неважно. Вы сказали, что
намерены заниматься и летом?
- Да, сэр.
- Переведем-ка мы вас на старший курс и выпустим в конце первого
семестра, в январе бакалавром искусств. Главной специальностью поставим,
скажем, современные языки, второй - что пожелаете. Классические языки,
историю. Летнюю школу и первый семестр можете использовать для занятий
метафизикой. Так-то. Я и сам дед, миссис Джонсон, старомодный учитель
забытых наук. Но может быть, вы согласитесь, чтобы я был вашим куратором?
- Нет, правда?
- Меня заинтересовали ваши намерения - думаю, мы с вами составим
неплохой комитет сочувствующих. Мм...
У старости стремления свои;
Смерть все покончит: но перед концом
Еще возможно подвиг совершить,
Достойный нас, восставших на богов.
Я подхватила:
На скалах загораются огни:
День меркнет; подымается луна;
Ревет морская глубь. Вперед, друзья,
Открытиям еще не вышел срок.
Он широко улыбнулся и закончил:
Покинем брег и, к веслам сев своим,
Ударим ими, ибо я стремлюсь
Уплыть за край заката и достичь
Вечерних звезд, пока еще я жив.
- Теннисон не знает износа, верно? И если Одиссей мог бросить вызов
годам, можем и мы. Приходите завтра и мы наметим курс занятий, необходимый
для вашей докторской. Большую часть работы вам придется проделать
самостоятельно, но мы заглянем в каталог и посмотрим, что вам будет
полезно прочесть.
В июне пятидесятого я защитила докторскую по метафизике, став
доктором философских наук. Моя диссертация называлась "Сравнительные
картины мироздания по Аристоклу, Аруэ и Джугашвили с точки зрения
эпистемологии, телеологии и эсхатологии". Содержание сводилось к нулю, как
и полагается в честном метафизическом труде, зато много было булевой
алгебры, доказывающей, что Джугашвили - убийца и злодей, что и так слишком
хорошо было известно украинским кулакам.
Я подарила экземпляр своей диссертации отцу Мак-Коу и пригласила его
на защиту. Он согласился прийти, посмотрел на название и улыбнулся.
- Мне кажется, что Платон был бы рад встретиться с Вольтером, но оба
они и близко не Подошли бы к Сталину.
Отец Мак-Коу был единственный, кто с первого взгляда понял, о ком
идет речь в заглавии, не считая доктора Баннистера, который его и
придумал.
Моя диссертация не имела никакой ценности, но по правилам для
получения научной степени требовалось представить сколько-то фунтов
научной макулатуры. И я прекрасно провела эти четыре года - и в
университете, и по ту сторону бульвара.
Получив докторскую степень, я на той же неделе поступила на
медицинский факультет и в юридическое училище - одно другому не мешало,
потому что у юристов занятия в основном велись вечером, а у медиков -
днем. Я не собиралась Становиться доктором медицины, но хотела сдать на
магистра по биохимии. Меня записали на несколько дополнительных курсов, но
разрешили проходить их одновременно с подготовкой к магистрату (думаю,
меня прогнали бы оттуда, не предъяви я свеженькое свидетельство доктора
наук). Степень магистра сама по себе меня не слишком заботила - просто
хотелось поучиться чему-нибудь полезному, устроить себе интеллектуальный
шведский стол. Отец бы меня одобрил.
Я могла бы получить степень за год, но задержалась подольше, желая
прослушать еще несколько курсов лекций. В юридическом же училище
полагалось учиться четыре года, но я прошла у них кое-что еще в ту пору,
когда там с тридцать четвертого по тридцать восьмой учился Брайан. Декан
разрешил мне сдавать экстерном, лишь бы я полностью оплатила каждый курс -
училище было частное, и плате за обучение придавалось первостепенное
значение.
Адвокатские экзамены я сдала весной пятьдесят второго [эти экзамены
сдаются в адвокатскую коллегию штата, где намерен практиковать юрист] -
успешно, к удивлению своих соучеников и преподавателей. Помогло, возможно,
то, что я в бумагах называлась "М.Дж.Джонсон", а не "Морин Джонсон". А раз
я стала адвокатом, то с дипломом проблем уже не было: училище гордилось
как раз тем, какой высокий процент его студентов получает право на
адвокатскую практику - а это барьер потруднее, чем диплом юриста.
Вот так, вполне законно, я и получила четыре ученых степени за шесть
лет. Но искренне считаю, что больше всех дал мне крошечный католический
колледж, где я была только вольнослушательницей и не претендовала на
степень.
В большой степени это относится к американского происхождения японцу,
иезуиту отцу Тезуке.
Впервые в жизни мне представилась возможность выучить восточный язык,
и я ухватилась за нее. Класс предназначался для обучения миссионеров,
призванных заменить тех, кого уничтожила война, в нем занимались и
священники и семинаристы. Меня, как мне кажется, приняли по той причине,
что в японском языке, японских идиомах и японской культуре грань между
мужчиной и женщиной еще резче, чем в американской культуре. Я служила
наглядным пособием.
Летом сорокового года, которое мы провели в Чикаго, я воспользовалась
случаем позаниматься семантикой [раздел языкознания, изучающий значение
слов] у графа Альфреда Коржибского и доктора С.И.Хайакавы, благо институт
общей семантики был поблизости от нас - только перейти Мэлл и пройти пару
кварталов по Восточной Пятьдесят шестой. И в голове у меня застряли слова
этих двух ученых о том, что любой язык - отражение определенной культуры и
так тесно переплетается с ней, что семантологу требуется другой, отличный
