чтобы получше прикрывалась и вела себя смирно со своим бедным, старым,
хилым папой.
- Будь я проклята, если скажу, Брайни. Ты единственный мужик на
свете, про которого я точно знаю, что он не причинит нашей Нэнси зла. Если
она пробьет твою оборону, я ее только похвалю - и авось научусь от нее,
как управиться с собственным вредным, твердокаменным родителем.
- Ладно, рыжая, понюхаю Нэнси, а потом кинусь на тебя. Узнаешь тогда!
- Ох, испугал. А хочешь посмеяться? Брайан младший захотел
посмотреть, и Нэнси ему показала.
- А чтоб им!
- Да. Я сохранила хорошую мину: не смеялась и не притворялась
шокированной. Брайан младший сказал, что никогда не видел, чем же девочки
отличаются от мальчиков.
- Чепуха! Все наши ребятишки бегали нагишом друг перед другом - мы их
так воспитывали.
- Но ведь он прав, дорогой. У мальчишек все на виду, а у девочек все
внутри и ничего не видно, если только она не ляжет и не даст посмотреть.
Вот это Нэнси и сделала. Легла, задрала рубашку - она только что вышла из
ванной, - раздвинула ноги, развела руками губы и показала брату, откуда
дети выходят. Ей, наверно, и самой было приятно - мне было бы, только
никто из братьев меня об этом не просил.
- Женщина, в этой жизни нет такого, что не было бы тебе приятно.
Я подумала.
- Пожалуй, что и так, Брайан. Иногда бывает грустно, но вообще-то мне
прекрасно живется. Даже мистер Бронсон доставляет мне больше радости, чем
грусти... потому что я могу рассказать о нем своему любимому мужу, который
за это не перестанет меня любить.
- Хочешь, я скажу Айре, чтобы снизил бдительность? Чтобы смотрел на
тебя сквозь пальцы, как смотрел бы я?
- Давай подождем, пока ты не дашь оценку мистеру Бронсону. Если ты
его одобришь, я мигом скину штанишки. А если нет, буду и дальше
разыгрывать весталку. Я тебе уже говорила - у меня голова идет кругом, и я
не способна рассуждать. Тут нужно твое трезвое суждение.
Во вторник и "Пост" и "Стар" сообщили, что президент Вильсон
обратился к конгрессу с посланием, предлагая объявить, что США и
Германская империя находятся в состоянии войны. В среду мы ожидали, что на
улице вот-вот закричат "экстренный выпуск" или что зазвонит телефон, но ни
того ни другого не случилось. Детей мы отправили в школу, хотя им не
хотелось идти, особенно Брайану младшему. Вудро был совершенно невыносим -
я еле сдерживалась, чтобы не лупить его беспрерывно.
В четверг вернулся отец, очень взволнованный, они с Брайаном
шептались, а я старалась побольше быть с ними, поручив детям все, что
возможно. Вудро требовал, чтобы дед - или еще кто-нибудь - поиграл с ним в
шахматы, пока дед не перекинул его через колено и не всыпал ему, поставив
потом в угол.
В пятницу объявили войну. Экстренные выпуски появились на нашей улице
как раз перед полуднем, и муж тотчас же позвонил своему товарищу,
лейтенанту Бозеллу. Тот заехал за ним, и они оба отправились в форт
Ливенворт, по месту своего назначения. Брайан не стал дожидаться
телеграммы.
Брайан младший и Джордж пришли домой обедать, проводили отца и в
первый раз в жизни опоздали в школу. Нэнси и Кэрол прибежали из своей
школы, всего в нескольких кварталах от нас, как раз вовремя, чтобы
поцеловать Брайана. Я не стала спрашивать, сбежали они с занятий или школу
распустили - это не имело значения.
Отец отдал честь лейтенанту Бозеллу и Брайану и направился прямо на
остановку трамвая, не заходя в дом.
- Ты знаешь, куда и зачем я иду, - сказал он мне. - Вернусь, когда
вернусь.
Да, я знала. Отец не находил себе места с тех пор, как его признали
негодным к военной службе.
Я сдала все дела Нэнси и легла в постель, второй раз на дню: после
завтрака я попросила отца последить за малышами, чтобы мы с Брайаном могли
полежать еще - мы оба догадались, что сегодня будет Der Tag [тот самый
день (нем.)]. На этот раз я легла в постель лишь для того, чтобы
поплакать.
Около трех я встала. Нэнси подала мне чай с гренкой, и я немного
поела. В это время вернулся отец - такой взбешенный, каким мне еще не
доводилось его видеть. Объяснять он ничего не стал. Нэнси сказала, что ему
звонил мистер Бронсон, и тут отца прорвало.
Кажется, "трус" было самым мягким словом, которым он обозвал мистера
Бронсона, а самым сильным - "немецкий прихвостень". Отец не сквернословил,
а просто изливал свою ярость и разочарование.
Мне просто не верилось. Мистер Бронсон - трус? И сторонник немцев? Но
отец высказал в его адрес все до мелочей - видно, тот поразил его в самое
сердце. В своем горе - родина в опасности, любимый муж, тайный
возлюбленный, и все в один день - мне пришлось напомнить себе, что отцу не
менее тяжело. Сын его брата, а может, и его собственный - отец намекал,
что и такое возможно - и вдруг...
Я снова легла поплакать, а потом лежала просто так - с сухими глазами
и с тройной болью в сердце. Ко мне постучал отец:
- Дочка!
- Да, отец.
- Мистер Бронсон спрашивает тебя по телефону.
- Я не хочу с ним говорить! Или нужно?
- Конечно, нет. Передать ему что-нибудь?
- Скажи ему, чтобы не звонил. И не приходил сюда. И не разговаривал
ни с кем из детей - ни сейчас, ни когда-либо потом.
- Скажу. И от себя кое-что добавлю. Морин, его наглость меня просто
изумляет.
Около шести Кэрол принесла мне поднос с едой, и я поела. Потом пришли
Джастин и Элеанор, я поплакала на плече у своей сестрички, и они утешили
меня. Потом (Не знаю, во сколько, но уже стемнело. В полдевятого? В
девять?) внизу поднялся какой-то шум. Отец поднялся ко мне и постучался в
дверь.
- Морин? Мистер Бронсон пришел.
- Что-о?
- Можно войти? Я хочу тебе кое-что показать.
Мне не хотелось его впускать - я еще не подмывалась и боялась, что
отец это заметит. Но... мистер Бронсон? Здесь? После всего, что отец ему
наговорил?
- Хорошо, входи.
Отец протянул мне какой-то листок - это была копия приписного
свидетельства, и в ней значилось, что "Бронсон, Теодор" вступил рядовым в
Национальную армию Соединенных Штатов.
- Отец, это что - какая-то глупая шутка?
- Нет. Все подлинно. Он записался.
Я вылезла из кровати.
- Отец, ты не нальешь мне ванну? Я быстро.
- Ну конечно. - Он прошел в ванную.
Я, скинув рубашку, последовала за ним и даже не сознавала, что голая,
пока отец не отвел глаз.
- Попроси Нэнси подать ему что-нибудь. Она еще не легла?
- Никто еще не лег. Залезай в ванну, дорогая, мы тебя подождем.
Через пятнадцать минут я спустилась. Глаза у меня, наверно, были
красные, но я улыбалась, от меня хорошо пахло, и на мне было мое лучшее
платье. Я подошла к гостю и протянула ему руку.
- Мистер Бронсон! Мы все так гордимся вами!
Не помню толком, что происходило в следующую пару часов. Меня окружал
золотой ореол смешанного с горем счастья. Моя родина воюет, муж ушел на
войну, но теперь я знаю, что означают слова "лучше смерть, чем позор", и
знаю, почему римские матроны говорили: "Со щитом или на щите". Те часы, в
которые я верила, что мой дорогой Теодор - не тот, кем я его считала, а
трус, отказавшийся защищать свою родину, были самыми длинными, самыми
горькими часами в моей жизни.
Я не могла поверить, что существуют такие низкие люди. Я таких
никогда не встречала. Теперь оказалось, что все это было дурной сон,
какое-то недоразумение. Где-то я читала, что счастье - это когда отпускает
боль. Психологи вообще-то дураки, но в ту ночь я наслаждалась именно таким
счастьем. Даже мое телесное желание поутихло, и я перестала на время
тревожиться за Брайни - так радовалась, что Теодор оказался таким, каким и
должен быть любимый: героем и воином.
Мои большие девочки старательно пичкали его, а Кэрол завернула ему
бутерброд. Отец надавал ему кучу советов - как мужчина мужчине, как старый
солдат новобранцу. Старшие мальчики наперебой старались ему услужить, и
даже Вудро вел себя почти хорошо. Наконец все поочередно поцеловали
мистера Бронсона, даже Брайан младший, который не признавал поцелуев -
разве что иногда клюнет мать в щеку.
И все, кроме отца, отправились спать... и настал мой черед.
Я всегда отличалась таким крепким здоровьем, что неизменно получала в
награду Евангелия за аккуратное посещение воскресной школы. И не славно
ли, как раз в нужный момент у меня оказалось два Евангелия? Мне не
пришлось даже придумывать надпись: то, что я написала мужу, годилось для
любой Лукасты, провожающей мужа на войну:
Рядовому Теодору Бронсону,
Будь верен себе и родине.
Морин Джонсон Смит,
6 апреля 1917 года.
Я протянула Теодору книгу и сказала:
- Отец?
(Он знал, чего я хочу - чтобы он оставил нас ненадолго.)
- Нет.
(Черт бы его побрал! Неужели он вправду думает, что я сейчас повалю
Теодора на коврик? Когда дети еще не спят и находятся на расстоянии одного
лестничного пролета от нас? Что ж, может он и прав.)
- Тогда отвернись.
Я обняла Теодора за шею и поцеловала - крепко, но целомудренно. Потом
поняла, что целомудренным поцелуем воина не провожают, прижалась к нему и
раскрыла губы. Мой язык коснулся его языка, пообещав ему без слов все, чем
я владею.
- Теодор, берегите себя. И возвращайтесь ко мне.
13. "ТУДА"
Отца не взяли в армейский Медицинский корпус и отказали, когда он
попытался записаться в пехоту рядовым (он допустил ошибку, показав свое
свидетельство об отставке, где стояла дата рождения - 1852 год). Он
предпринял еще одну попытку в Сент-Луисе, заявив, что родился в 1872-м
году, но его и там разоблачили. Наконец ему удалось вступить в Седьмой
Миссурийский полк - пехотный полк ополчения, сформированный взамен
Третьего Миссурийского полка Канзас-Сити. Третий теперь стал Сто десятым
саперным, проходил подготовку в лагере Фанстон и готовился отправиться
"Туда".
Новый полк местной охраны, созданный для слишком юных, слишком
старых, обремененных большой семьей, колченогих и хромых, посмотрел сквозь
пальцы на возраст отца (шестьдесят пять лет), поскольку тот соглашался на
нудную должность сержанта по снабжению и не нуждался в военной подготовке.
Я горячо приветствовала решение отца жить во время службы у нас.
Впервые в жизни я осталась главой семьи, что совсем не в стиле Морин. Я
согласна трудиться и стараться изо всех сил, лишь бы главные решения
принимал кто-нибудь выше, сильнее и старше меня и от кого так вкусно
пахнет мужчиной. Нет, если надо, я могу быть и матерью пионеров - моя
прабабушка Китчин убила троих неприятелей из мушкета своего мужа, когда
того ранили, а меня отец тоже научил стрелять.
Но мне больше нравится быть настоящей женщиной при настоящем мужчине.
Брайан предупреждал, чтобы я не позволяла отцу командовать собой, и
говорил, что все решения должна принимать я, как глава семьи.
- Пусть Айра тебе помогает - на здоровье! Но босс в доме - ты. Пусть
он об этом помнит, пусть помнят дети. И ты тоже помни.
- Да, сэр, - сказала я, мысленно вздохнув.
Брайан младший вел себя очень благородно, оставшись за старшего
мужчину в доме, но в двенадцать такая роль еще не под силу - хорошо, что
его дед тоже остался с нами. Брайан младший и Джордж подрабатывали -
разносили "Джорнэл" и зажигали фонари на улицах, но все-таки приносили
домой только отличные отметки. Когда лето кончилось и наступили холода, я
