расходились во мнениях, тем вежливее друг с другом становились. Своего
мнения у меня не было - о родовых осложнениях я знаю только из книг, а
сама рожаю почти так же, как курица несет яйца: ойкну разок - и готово.
Брайни наконец прервал спор к некоторому моему облегчению. Мне не
хотелось даже и слушать об ужасах, которые бывают при неправильном течении
родов.
- Все это очень интересно, но можно мне спросить, Айра, - есть у Теда
медицинское образование или нет? Извини, Тед.
- Не за что, Брайан. Я знаю, что моя история звучит невероятно,
потому-то и не люблю ее рассказывать.
- Брайан, ты разве не слышишь, что последние полчаса я обращаюсь к
Теду "доктор"? А злит меня - или, точнее, угнетает - то, что Тед знает о
медицине столько, сколько мне и не снилось. И все-таки от этих лекарских
разговоров мне захотелось снова вернуться к практике.
Теодор прочистил горло в точности как отец.
- Мррф, доктор Джонсон...
- Да, доктор?
- Я думаю, мои более обширные познания в терапии - вернее, мои
познания в более обширной терапии - раздражают вас еще и потому, что вы
считаете меня человеком моложе себя. Но я, как уже говорил, только выгляжу
моложе. На самом деле я старше вас.
- Сколько же вам лет?
- Я отказался ответить на такой же вопрос миссис Смит.
- Теодор! Меня зовут Морин. (Сил нет с этим человеком!)
- У маленьких кувшинчиков большие ушки, - спокойно ответил Теодор. -
Доктор Джонсон, терапию моего времени не труднее изучить, чем вашу; она
даже проще, поскольку в ней меньше эмпирического, и она базируется на
разработанной до мелочей, тщательно проверенной теории. Опираясь на эту
логически верную теорию, вы могли бы очень скоро усвоить все новые
достижения и быстро перейти к клинической практике под руководством
наставника. Вам это было бы нетрудно.
- Черт возьми, сэр, но у меня никогда не будет такой возможности!
- Я вам ее предлагаю, доктор. Мои сестры будут ждать меня на
условленном месте в Аризоне 2 августа 1926 года, через восемь лет. Если вы
пожелаете, я буду счастлив взять вас с собой в свое время и на свою
планету, где вы сможете заняться терапией - проблем не будет: я там
председатель правления медицинской школы. А потом вы сможете остаться на
Терциусе или вернуться на Землю, если захотите - в то же время и место, из
которого отправились, но с пополненным образованием, омоложенным и с
обновленным желанием жить - таков побочный, но прекрасный эффект
омоложения.
Лицо отца приняло странное отрешенное выражение, и он прошептал:
"...берет Его диавол на весьма высокую гору, и показывает Ему все царства
мира..."
- "...и славу их", - закончил Теодор. - Матфей, глава четвертая, стих
восьмой. Но я не диавол, доктор, и не предлагаю вам ни бегства, ни власти,
только свое гостеприимство, после того как пользовался вашим, да еще
возможность освежить ваши знания. И совсем не обязательно решать сегодня -
у нас еще восемь лет впереди. Можете отложить решение до последней минуты.
На "Доре" - это мой корабль - места хватит.
Я положила руку отцу на плечо.
- Отец, ты помнишь 1893 год? Врач, обучавший отца медицине, -
пояснила я Теду, - не верил в существование микробов, а вот отец после
многих лет практики отправился в Северо-Западный университет поучиться
современной бактериологии, асептике и тому подобным вещам. Отец, сейчас
тебе предлагают то же самое - и какая невероятная возможность! Отец
согласен, Теодор, - просто он иногда не любит признаваться в том, чего ему
хочется.
- Не суйся не в свое дело, Морин. Тед сказал, у меня есть восемь лет
на размышление.
- Кэрол не надо думать восемь лет. И мне тоже! Если Брайни разрешит -
и если Теодор вправду может доставить меня обратно в тот же день и час...
- Могу.
- И я увижу Тамару?
- Ну конечно.
- Ох! Брайан? Я только съезжу и вернусь в тот же день...
- Ты можешь отправиться с ней, Брайан, - заметил Теодор. - Погостите
у нас несколько дней или месяцев и в тот же день вернетесь.
- Ах ты. Господи! Сержант, нам с тобой еще войну надо выиграть.
Нельзя ли отложить все это до возвращения из Франции?
- Разумеется, капитан.
Не помню, как разговор перешел на экономику. Сначала я поклялась
молчать о периодах женского плодородия, но при этом скрестила пальцы.
Дудочки. Оба доктора, папа и Теодор, внушали мне, что я убереглась от
инфекции - гонококков, бледных спирохет и прочего - именно потому, что мне
вбили в голову: "Всегда пользуйся презервативом, если не хочешь ребенка".
Тому же я учила своих девочек. Я не стала говорить им о многочисленных
случаях, когда обходилась без этих противных резинок, потому что была
беременна и знала это. Вот как прошлой ночью. Резиновый чехольчик от
болезни не спасет: главное здесь - очень-очень тщательный выбор партнера.
Через рот или глаза можно заразиться не хуже, чем через влагалище - и куда
проще. Не лягу же я с мужчиной, не поцеловав его сначала? Глупости какие.
Не помню, чтобы когда-нибудь пользовалась резинкой, после того как
Теодор рассказал мне о календарном способе предохранения, или чтоб мне не
удалось выбить чек, когда я того хотела.
Размышляя обо всем этом, я вдруг услышала:
- Двадцать девятого октября 1929 года.
- Как так? - брякнула я. - Ты же сказал, что возвращаешься к себе
второго августа двадцать шестого года?
- Слушай, о чем говорят, морковка, - сказал муж. - В понедельник
будет контрольная.
- Я говорил о Черном вторнике, Морин, - пояснил Теодор. - Так назовут
в будущем величайший за всю историю биржевой кризис.
- Такой же, как в девяносто седьмом?
- Не знаю точно, что произошло в девяносто седьмом - я, как уже
говорил, подробно изучал только историю того десятилетия, которое
намеревался провести здесь - от окончания войны до Черного вторника, 29
октября 1929 года. Эти десять лет после первой мировой войны...
- Стойте-ка! Вы сказали "первой мировой войны", доктор? Первой?
- Доктор Джонсон, кроме этой золотой декады - с 11 ноября 1918 года
по 29 октября 1929-го - вы будете воевать все столетие. В 1939 году
начнется вторая мировая война - еще дольше и страшнее этой. А более мелкие
войны будут вестись на протяжении всего века. Следующий же век, двадцать
первый, будет еще хуже - и намного.
- Тед, - сказал отец. - В тот день, когда объявили войну, ты просто
говорил то, что знал. Да?
- Да, сэр.
- Зачем же ты тогда пошел в армию? Это не твоя война... капитан Лонг.
- Чтобы завоевать ваше уважение, пращур, - очень мягко ответил
Теодор. - И чтобы Морин могла гордиться мной.
- Мррф! Ладно! Надеюсь, вы не пожалеете об этом, сэр.
- Никогда.
Четверг был хлопотливый день. Элеанор и я - с помощью всех моих и ее
старших детей, с большой помощью сержанта Теодора, ставшего моим
адъютантом (он называл это "собачьей вахтой", и отец тоже, но я не давала
им вывести меня из себя), с некоторой помощью от наших мужей и от отца -
за сутки подготовили церемонию венчания.
Должна, правда, признаться, что всю подготовительную работу мы с ней
проделали загодя. Мы составили список гостей, предупредили священника,
причетника и организатора банкетов, как только Брайан позвонил и сказал,
когда приедет. Приглашения напечатали во вторник, конверты надписали в
среду двое лучших каллиграфов семьи Везерел, по домам их разнесли двое ее
и двое моих мальчишек, отвечать на приглашения предлагалось по телефону
конторы Джастина, ну и так далее.
Невесту мы тоже ухитрились одеть вовремя и как полагается, поскольку
у сержанта Теодора неожиданно обнаружился еще один талант: швеи - то есть
швеца - а точнее сказать, дамского портного. Своей главной цели -
использовать телепатический дар Элеанор - я уже достигла: Теодор отвез
меня к ней утром в четверг, и я изложила ей, в чем моя проблема, начав для
скорости срывать с себя одежду, как только дверь ее апартаментов закрылась
за нами. Потом Элеанор дала распоряжение горничной провести к нам Теодора.
Опустим натуралистические подробности; через полчаса Элеанор сказала
мне:
- Морин, милая, Теодор верит во все, что говорит.
На что Теодор заметил, что каждый Наполеон в сумасшедшем доме верит в
то, что говорит, не менее твердо.
- Капитан Лонг, - ответила Элеанор, - мужчины очень слабо связаны с
реальностью, так что не вижу, какое это имеет значение. Вы сказали мне
правду, как вы ее понимаете, о вашей жизни в будущем, и сказали правду,
что любите Морин. И поскольку я тоже ее люблю, то надеюсь завоевать
частицу и вашей любви. Пожалуйста, помогите мне встать - и благодарю вас,
сэр! Вы мне подарили огромную радость.
Сразу после этого перед нами встала задача: как успеть доставить
подвенечное платье Элеанор вместе с Нэнси к портнихе, чтобы Джонатан успел
завезти Брайана с Нэнси в контору к Джастину, чтобы все четверо успели
явиться в мэрию за разрешением - ведь и жених, и невеста были
несовершеннолетние.
- Зачем нам портниха? - сказал Теодор. - Если не ошибаюсь, Элеанор, в
этой тумбочке у вас швейная машинка "Зингер". И зачем нам Нэнси? Мама
Морин, ты, кажется, говорила, что вы с ней носите одинаковые платья.
Я подтвердила, что мы действительно часто даем друг другу что-нибудь
поносить.
- В бедрах я на дюйм полнее, и в груди почти на столько же. Но разве
мы посмеем тронуть платье Элеанор? Погоди, ты его еще не видел.
Хотя Элеанор была крупнее и выше меня, платье мне почти годилось,
поскольку однажды уже перекраивалось для Рут, дочери Элеанор, на три дюйма
ниже матери. Платье было великолепное, из белого атласа, густо расшитое
мелким жемчугом, с фатой из бельгийских кружев и десятифутовым шлейфом. В
первоначальном виде присутствовали еще рукава "баранья ножка" и турнюр -
при перекройке все это исчезло.
Ни за какие на свете деньги нельзя было сшить платье такого качества
за те несколько часов, что нам оставались, - моей Нэнси повезло, что ее
новая мама ссудила ей такое сокровище.
Элеанор принесла его. Теодор пришел в восхищение но не смутился.
- Элеанор, подгоним его впритык на маму Морин - тогда Нэнси как раз
пролезет. Какое на ней будет белье? Корсет? Бюстгальтер? Панталоны?
- Ни разу не надевала на Нэнси корсет, - сказала я. - И она не
собирается начинать.
- Правильно! - согласилась Элеанор. - Хотела бы я тоже никогда не
начинать. Лифчик Нэнси тоже не нужен. Как насчет штанишек? Рейтузы с этим
платьем не наденешь. Эмели Берд и Харцфельд носят трусики, но и они будут
выделяться под платьем, если оно будет сидеть как следует.
- Обойдемся без штанов, - решила я.
- Все старые грымзы мигом поймут, что их на ней нет, - заколебалась
Элеанор.
Я с чосеровским [Чосер, Джеффри - английский поэт эпохи Возрождения]
выражением высказала свое отношение к мнению старых грымз.
- Надену ей круглые подвязки. Сменит на пояс потом, когда будет
переодеваться.
- Тогда и панталоны может надеть, - добавил Теодор.
- Теодор! - поразилась я. - Удивляюсь тебе. Зачем новобрачной
панталоны?
- Ну не панталоны, а самые легкие и маленькие штучки из тех, что
продаются сегодня. Чтобы Джонни мог снять их с нее, дорогая. Символическая
дефлорация, старый языческий обряд. Пусть почувствует, что она замужем.
Мы с Эл хихикнули.
- Не забыть сказать Нэнси.
- А я скажу Джонатану, чтобы устроил настоящую церемонию. Ну что ж,
Элеанор, поставим Морин на этот низкий столик и начнем втыкать в нее
