каждый вечер я спрашивала вас, а вы отвечали мне отказом. Мистер Грэхем,
неужели вы никогда не попросите меня зайти к вам попозже?
- Ох! Так вот ты о чем! Маргрета...
- Да, сэр?
- Я не мистер Грэхем!
- Сэр?
- Меня зовут Хергенсхаймер. И сегодня как раз одиннадцать дней с тех
пор, как я впервые в жизни увидел тебя. Мне жаль. Мне ужасно жаль. Но
такова правда.
7
Но прошу вас, взгляните на меня:
буду ли я говорить ложь пред лицом вашим?
Книга Иова 6, 28
Маргрета одновременно и утешение для глаз, и человек в высшей степени
воспитанный. Она ни разу не раскрыла в изумлении рта, не принялась
спорить, не воскликнула: "О, нет!" или "Не верю!" Выслушав все, что я ей
сказал, она помолчала, выждала, не последует ли продолжение, а потом
спокойно ответила:
- Я тебя не поняла.
- Я сам ничего не понимаю, - отозвался я, - что-то произошло в те
минуты, когда я пересекал эту пышущую огнем яму. Мир внезапно изменился.
Это судно... - я ударил кулаком по шпангоуту... - совсем не то судно, на
котором я плыл раньше! И люди называют меня Грэхемом, тогда как я знаю,
что мое имя - Александр Хергенсхаймер. Но дело не только во мне или в
корабле - дело в самом мире. У него другая история. Другие страны. У вас,
например, нет воздушных кораблей.
- Алек, а что такое воздушный корабль?
- Гм... Такая штука, которая летает в воздухе наподобие воздушного
шара. И в некоторой степени это действительно воздушный шар. Но он
перемещается очень быстро - более ста узлов.
Маргрета спокойно обдумала сказанное.
- Думаю, что это опасно.
- Вовсе нет. Это самый лучший способ путешествия. Я прилетел сюда на
таком корабле - "Граф Цеппелин", Североамериканской авиалинии. В твоем
мире воздушных кораблей не существует. Именно это и послужило для меня
окончательным доказательством, что ваш мир - иной мир - и что это не
хитроумный розыгрыш, который кто-то затеял ради меня. Воздушные сообщения
- такая важная часть экономики известного мне мира, что без них меняется
практически все. Возьми, например... Слушай, а ты мне веришь?
Она ответила медленно и задумчиво:
- Я верю, что ты говоришь мне правду - такую, какой она тебе
представляется. Однако правда, которую вижу я, совсем иная.
- Я понимаю. В том-то и заключается вся трудность моего положения.
Я... Послушай, если ты не поторопишься, то пропустишь ужин, не так ли?
- Это неважно.
- Нет, важно: ты не должна пропускать трапезы только потому, что я
сделал дурацкую ошибку и обидел тебя. А если я не появлюсь за столом, Инга
пришлет кого-нибудь выяснять, не заболел ли я, не заснул ли, не произошло
ли еще чего-нибудь в том же духе - я видел, что она поступает именно так в
подобных случаях. Маргрета, моя любимая! Я так хочу тебе все рассказать! Я
так долго ждал этого! Мне просто необходимо поделиться с тобой! Теперь я
могу и даже обязан сделать это. Однако для такого разговора мало пяти
минут, его нельзя вести, так сказать, на ходу. Когда ты вечером покончишь
с постелями, у тебя найдется время выслушать меня?
- Алек, я всегда найду время, раз тебе это нужно.
- Отлично! Иди вниз и поешь. Я тоже спущусь, перехвачу чего-нибудь -
отделаюсь от Инги, - а потом мы встретимся здесь же, когда ты
освободишься. Ладно?
Она задумчиво посмотрела на меня.
- Хорошо, Алек... Ты поцелуешь меня еще раз?
Вот так я узнал, что она поверила мне. Или хочет поверить. Тут-то я и
перестал волноваться. Я даже поужинал с аппетитом, хоть и очень торопился.
Когда я вернулся, она уже ждала меня и при моем появлении встала. Я
сжал ее в объятиях, поцеловал в нос, приподнял за локти и посадил на
кровать, потом уселся на единственный стул.
- Дорогая, как ты думаешь, может быть, я спятил?
- Алек, я не знаю, что и думать.
Изредка, под влиянием эмоций, ее акцент становился более заметным,
обычно же ее английское произношение лучше моего - жесткого, как визг
заржавленной пилы, произношения уроженца Кукурузного пояса [часть
территории США, ядро которой составляют штаты Огайо, Иллинойс, Индиана,
Айова, известная развитым сельским хозяйством - выращиванием кукурузы,
свиноводством и т.д.].
- Я знаю, - согласился я, - у меня та же проблема. Есть только две
возможные точки зрения на нее. Или случилось нечто невероятное, когда я
шел через огненную яму, нечто такое, что изменило мир, - или же я
свихнулся, как енот в неволе. Целыми днями я перебирал в уме все известные
мне факты и... пришел к выводу, что мир _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о
и_з_м_е_н_и_л_с_я_. Тут не одни воздушные корабли. Куда-то подевался
кайзер Вильгельм Четвертый, а на его месте появился какой-то дурацкий
президент Шмидт, ну и прочее в том же духе.
- Я бы не стала называть герра Шмидта дурацким. Он вполне приличный
президент по сравнению со многими другими немецкими президентами.
- Вот об этом я и говорю. Мне любой немецкий президент представляется
дурацким, ибо Германия - в моем мире - одна из последних западных
монархий, ничем не ограниченных и в то же время весьма эффективных с
политической точки зрения. Даже царь и тот не обладает такими правами.
- И я говорю о том же, Алек. У нас нет ни кайзера, ни царя. Великий
князь Московский является конституционным монархом и уже не претендует на
то, чтобы считаться сюзереном других славянских стран.
- Маргрета, мы оба говорим об одном и том же. Мир, в котором я рос,
исчез. Мне приходится заново познавать совершенно другой мир... нет, не
совершенно другой. География, по-видимому, не изменилась, а история - не
полностью. Оба мира, кажется, были идентичны до начала двадцатого века.
Или, скажем, до 1890 года. Около сотни лет назад случилось нечто
непонятное, и мир расщепился надвое... А двенадцать дней назад произошло
нечто столь же странное, но уже со мной, и меня выкинуло в этот чужой мир.
- Я улыбнулся ей. - Но я не жалею. И знаешь почему? Потому что в этом мире
есть _т_ы_.
- Спасибо. А для меня бесконечно важно, что в нем есть ты.
- Тогда, значит, ты мне веришь. Вот и я вынужден поверить. Поверить
так, что перестал волноваться по поводу случившегося. Беспокоит меня
только одно - что стало с Алеком Грэхемом? Занял ли он мое место в моем
бывшем мире? Или что?
Она не ответила мне, а когда наконец заговорила, то ее слова
ошеломили меня своей бессмысленностью.
- Алек, будь добр, сними, пожалуйста, штаны.
- Что ты сказала, Маргрета?
- Будь так добр. Я вовсе не шучу и в еще меньшей степени собираюсь
соблазнять тебя. Но я должна кое-что проверить. Пожалуйста, спусти брюки.
- Не понимаю... ну, хорошо...
Я умолк и сделал так, как она просила, хоть это и очень нелегко,
когда на тебе вечерний костюм. Мне пришлось сначала стащить с себя
смокинг, потом жилет, и только сняв эти оболочки, я оказался в состоянии
сбросить с плеч подтяжки.
Затем, весьма неохотно, начал расстегивать ширинку. (Еще один
недостаток этого мира - в нем отсутствуют "молнии". Я мало ценил их до
того, как обнаружил полное отсутствие таковых.)
Наконец, тяжело вздохнув, я спустил брюки на несколько дюймов.
- Хватит?
- Еще немножко, если можно... и не откажи в любезности, повернись ко
мне спиной.
Я опять повиновался. Потом почувствовал, как ее руки, мягкие и
доброжелательные, прикоснулись к моей правой ягодице. Маргрета приподняла
нижний край моей сорочки и спустила кальсоны с правой стороны.
Секунду спустя она восстановила порток в моей одежде.
- Вот и все. Спасибо.
Я запихал рубашку в брюки, застегнул их, надел на плечи подтяжки и
уже потянулся было за жилетом, когда Маргрета сказала:
- Еще минуточку, Алек.
- Э? А я полагал, что уже все.
- Да, все. Но нет смысла снова влезать в вечерний костюм. Можно я
достану твои домашние брюки? И рубашку. Ты же не собираешься идти в салон?
- Нет, конечно. Во всяком случае, если ты останешься.
- Я останусь, нам надо поговорить. - Она быстро отыскала домашние
брюки и положила их на кровать - Извини, пожалуйста, - и вышла в ванную.
Не знаю - надо ей было воспользоваться туалетом или нет, но она
понимала, что мне удобнее переодеться в каюте, чем в крошечном туалетике.
Я переоделся и сразу почувствовал себя лучше. Жилет и крахмальная
сорочка лучше смирительной рубашки, но ненамного. Маргрета вышла из ванной
и первым делом повесила на вешалку сброшенную мной одежду - все, кроме
сорочки и воротничка. Вынула запонки и спрятала, а сорочку и воротничок
бросила в мешок для грязного белья. Интересно, что сказала бы Абигайль,
увидев все эти действия, столь характерные для заботливых любящих жен?
Абигайль никогда этим не занималась - она считала, что мужчин не следует
портить чрезмерной опекой.
- К чему все это, Маргрета?
- Мне надо было кое-что проверить. Алек, ты стараешься разгадать, что
произошло с Алеком Грэхемом? Теперь я знаю ответ.
- И что же?
- Он здесь. Ты и есть он.
Дар речи вернулся ко мне только через какое-то время.
- И основой для такого утверждения послужило лицезрение нескольких
квадратных дюймов моей задницы? И что же ты там обнаружила, Маргрета?
Красное родимое пятно, по которому обычно находят пропавших без вести
наследников престола?
- Нет, Алек. Твой Южный Крест.
- Мой... что?
- Алек, ну пожалуйста! Я так надеюсь, что это поможет восстановить
твою память! Я увидела его в ту первую ночь, когда мы... - она
заколебалась, но потом посмотрела мне прямо в глаза, - когда мы занимались
любовью. Ты зажег свет, а потом перевернулся на живот, чтобы посмотреть,
который час. Вот тогда-то я и увидела эти родинки на правой ягодице. Я
что-то сказала насчет рисунка, который они образуют, и мы немного пошутили
на эту тему. Ты еще сказал, что это твой Южный Крест и он показывает, где
у тебя верх, а где низ. - Маргрета слегка покраснела, но не отвела
твердого взгляда от моих глаз. - И я показала тебе несколько своих
родинок. Алек, мне ужасно жаль, что ты этого не помнишь, но, пожалуйста,
верь мне. К тому времени мы уже так привыкли друг к другу, что вполне
могли шутить на такие темы, и я нисколько не боялась показаться грубой или
нескромной.
- Маргрета, я вообще не могу представить тебя нескромной или грубой,
но ты придаешь слишком большое значение дурацкому рисунку, в который
случайно сложились родинки. У меня их уйма, и я нисколько не удивляюсь
тому, что некоторые из них, в том месте, где я их и вижу-то плохо,
образуют что-то вроде креста... И даже тому, что и у Грэхема был похожий
рисунок.
- Не похожий, а точно такой же!
- Ну... есть же лучшая возможность проверить. В столе лежит мой
бумажник. Вернее, бумажник Грэхема. Там его водительское удостоверение. С
отпечатком большого пальца. Я не сверял его, поскольку полностью уверен,
что он - Грэхем, а я - Хергенсхаймер и что мы вовсе не один человек. Но мы
это можем проверить. Достань бумажник, дорогая. Сверь сама. Я поставлю
свой отпечаток на зеркале в ванной. Сравни их. И тогда ты увидишь сама.
- Алек, но я _з_н_а_ю _т_о_ч_н_о_. Это ты не веришь - вот и проверяй.
- Что ж...
Контрпредложение Маргреты показалось мне разумным, я согласился.
Я достал водительское удостоверение Грэхема, затем прижал большой
палец к зеркалу в ванной, сначала потерев им нос, ибо на поверхности носа
