Открылась дверь.
Из нее вышел мужчина и спрыгнул на землю. Затем он поднял руки над
головой и широко улыбнулся.
Остерли выругался и протолкался через окружение.
-- Кто вы, черт побери?
Тот в ответ опять улыбнулся.
-- Можете называть посланником. Я представляю Свободный Комитет
Объединенного Лондона. Мы приносим вам огромную благодарность.
-- Вы рисковали всем, осмелившись лететь на этой штуке.
-- Да, это было немного опасно. Я трижды сбивался с курса и был
вынужден ориентироваться способом древних моряков. По звездам. На первый
взгляд, очень просто, пока сам не попробуешь.
-- Зачем вы сюда прилетели? Все в порядке! Можете опустить руки.
-- Спасибо. Мы решили, что лучше всего как можно скорее наладить прямую
связь.
-- Иммунные в бегах?
-- Да, но хаос будет продолжаться еще не один месяц, а мы уже потеряли
много хороших людей.
Остерли поморщился.
-- То же самое мы слышали из Нью-Йорка и Чикаго. Вы не смогли захватить
иммунных врасплох?
-- Врасплох! -- Посланник печально улыбнулся и покачал головой. -- Вы
еще не в курсе, верно? У вас тут свободное общество, и вы понятным образом
склонны к упрощениям. Вы считаете, что мы объединились, разработали план,
подготовили заговор, а потом подняли организованный мятеж? Ничего подобного.
Хотя несколько групп и организовалось, но в основном это была борьба
одиночек против одиночек сразу же после получения вашего сообщения. Образно
говоря, мы взорвали храм над своими головами.
-- Я, к сожалению, не совсем вас понимаю.
-- Каждая цивилизация -- цивилизация иммунных тоже -- это сложное
образование; не все главные опоры установлены точно друг напротив друга. Вы
ведь должны знать, как поступают иммунные; они предпочитают методы Серых
кардиналов. Восприимчивые, которые верили в свою власть, хотели и остаться у
власти, хотя они тоже приняли сообщение. Люди на вершине, руководители
районов, участков, вымуштрованные в повиновении полиция и милиция.
Откровенно говоря, были отчаянные схватки, в которых с обеих сторон погибло
много восприимчивых.
Остерли растерянно смотрел на него.
-- Удивительно, что вы победили.
-- Победила ненависть. Было слишком много жестокости, слишком много
безжалостных преследований. Многие люди -- и мужчины, и женщины -- буквально
взбесились, когда узнали правду. Я видел человека, вооруженного ломом, и он,
как безумный, бросился на отряд полицейских человек в двадцать. Он свалил
пятерых из них, пока его не застрелили. И подобное происходило повсюду. И
вот подобные акции одиночек привели к тому, что мы победили. Иммунные сами
виноваты в своем поражении: слишком много было казнено жен, мужей и сыновей.
Это и привело к невероятному героизму, который увлек колеблющихся. Когда я
улетал, среди солдат началось массовое дезертирство, а отдельные полицейские
подразделения отказывались стрелять в восставших.
Остерли только пораженно кивал.
-- Как вас зовут?
-- Мэйкпис.
-- Вас, конечно, из соображений безопасности проверят, но несмотря на
это -- добро пожаловать в Торонто. -- Он пристально посмотрел на самолет. --
У вас действительно крепкие нервы.
Мэйкпис криво усмехнулся.
-- Раньше, может быть, да, но теперь, после этого перелета уже нет. У
нас был, конечно, компенсатор силы тяжести, но при посадке он закапризничал,
поэтому нам пришлось воспользоваться винтами. Весь самолет был собран
группой техников третьего класса под присмотром историка и двух специалистов
по роботостроению.
В бунгало все медленно принимало свой нормальный облик, когда действие
проекции стало проходить. Большие, черные кратеры вокруг дома исчезали,
земля опять приняла первоначальный вид. Укрепления охранных постов
побледнели, и опять появились старые укрытия и блиндажи.
Само бунгало потеряло свою компактность, и Джиллиад увидел, как картина
медленно воспарила над полом и вернулась на свое прежнее место на стене.
Он не забыл, что в действительности она никогда и не покидала своего
места, но такое гротескное возвращение в нормальное состояние действовало
весьма беспокояще.
Трупы утащили, рабочие вычистили копоть и пятна крови, но Джиллиад
никак не мог выбросить из головы смерть своих противников.
Он расстроено налил себе полный стакан и выпил его, не задумываясь. Но
это было только начало; ему придется привыкать к этому, ведь это только
увертюра.
-- Вы плохо себя чувствуете? -- Рядом с ним стояла Ванесса и
вопросительно глядела на него.
-- Ужасно. -- Он хотел было выпить еще, но передумал. -- Но, по крайней
мере, это не так плохо, как публичное сожжение. При нем еще нужно
аплодировать, знаете ли. Это было жертвоприношением, огненной жертвой, чтобы
очистить расу от одержимости... Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
-- Да, я тоже хотела предложить это же. Хочу поблагодарить вас за
совет. Вы действительно были правы, Дэвид.
-- Вот и хорошо, -- сказал он резко.
Она тихо рассмеялась.
-- Я начинаю вас понемногу понимать. Вы лаете, но не кусаетесь.
-- Не надо так по-матерински -- или правильнее "по-сестрински"? Я
неподходящий для этого тип. -- Он закурил сигарету и сменил тему. -- Остерли
сказал мне, что у иммунных есть руководитель. Хотел бы я знать, кто это!
Руководитель иммунных, вероятно, не соответствовал ни одному из
представлений о нем. Его звали Джин Вельт -- имя, которое провинция Онтарио
и ее союзники узнали в ходе следующей недели продолжавшегося допроса.
Это был коренастый темноволосый мужчина со своеобразной привычкой
приподнимать плечи таким образом, что его часто принимали за горбатого. Его
одежда, казалось, была всегда сшита не по мерке и болталась на нем. Кроме
того, он носил неухоженную бороду. Недоброжелатели за его спиной отпускали о
нем шуточки, прежде всего по поводу его нервной привычки потирать ладони,
будто он их моет.
Он стал руководителем иммунных не по своей воле, а скорее изза
всестороннего принуждения к этому. Джин Вельт мог вступать в связь с
Наивысшим; он был одаренным организатором, интеллектуалом, умелым стратегом.
Директория просто втолкнула его на трон абсолютной власти.
Он плохо чувствовал себя на своем посту, так как предпочитал
пользоваться своими талантами скрыто. Он находил удовольствие в том, чтобы
манипулировать, управлять незаметно, махать хлыстом руками других. Ему
нравилось двигать людьми, как шахматными фигурами, хитрить, оставаясь
невидимым, быть безжалостным.
А в качестве видимого руководителя он был на виду, подвергался критике,
ему приходилось действовать осмотрительно, и, что самое плохое, его могли
привлечь к ответу. Директория всегда хотела знать, где, как и почему. А
Вельт это ненавидел. Он воспринимал это, как шпионаж за ним. И считал
предательством по отношению к самому себе.
И вот неожиданно навалились беспокойства. Из Нью-Йорка, Чикаго и
Лондона устремились иммунные и рассказали ужасные вещи о безумной и
самоубийственной революции. Несмотря на личный героизм, они вынуждены были
бежать, и их становилось все больше. Они требовали ответа, возмездия и
немедленных результатов.
По непонятным причинам до сих пор не было никаких сообщений из Канады.
Знать бы заранее, что там происходит! Кто бы мог подумать, что
одна-единственная провинция на таком гигантском континенте добьется
столького за такое короткое время? Конечно, у него там были свои люди, но
проклятая система помех сковала всякий обмен информацией.
Вельт немного сжался у своего письменного стола и нервно потер руки.
Каждое мгновение, каждый день какой-нибудь дурак мог потребовать, чтобы он
опять связался с Наивысшим. А им бессмысленно объяснять, как функционирует
Наивысший...
Он вздрогнул и впервые признался себе, что боится этого контакта.
Причина была даже не в самой ответственности, а, скорее, в тех
формулировках, в которых слышалось глубокое презрение. Конечно, там не было
никаких особых акцентов, оттенков, никакого ощутимого сарказма, но...
-- Ты спрашивал меня, как можно создать бомбу, верно?
-- Да, но...
-- И я сказал тебе это, и ты создал ее.
-- Да, но...
-- А потом ты использовал ее, и она взорвалась?
-- Да, но...
-- Значит, все остальное, что ты можешь еще сказать, несущественно. Ты
спросил меня, как сделать бомбу. Я тебе объяснил. Она была опробована и
выполнила свою задачу. Что касается меня, я выполнил свой долг.
Это была упрощенная версия одного из разговоров, который он вел с
Наивысшим. Над тобой издеваются с помощью неоспоримой логики, колют
равнодушием, бьют твоим же оружием.
Продолжая пример: если пытаешься подчеркнуть, что бомба подняла на
воздух полконтинента, то тебя просто обезоруживают логикой.
-- Разве я приказывал тебе взорвать ее? А ты определил необходимую
мощность взрыва? Я не могу нести ответственность за твои действия и
недостаток точных данных.
Впервые за многие годы Вельт задал себе самый ужасный из всех вопросов:
Кем был Наивысший? Ты входишь, видишь свет -- яркий свет -- и слышишь голос,
но кто это говорит?
ГЛАВА 18
Раздумья Вельта были прерваны Бриджменом, его адъютантом.
Бриджмен положил на стол стопку сообщений, упал в кресло и начал угрюмо
разглядывать ногти.
-- Чертовски плохо...
Вельт не ответил. Он посмотрел на сообщения, потом на Бриджмена и вдруг
попытался определить, кого он больше ненавидит. Не то чтобы он имел против
этого человека что-то конкретное, просто ему мешало его присутствие. Коротко
подстриженные волосы, голубые, ничего не выражающие глаза навыкате, короткая
толстая шея -- после полутора сотен лет совместной жизни проходит все, кроме
ненависти. Нервная высокопарность Бриджмена, сальный голос, его неприятная
привычка громко откашливаться посреди фразы, его нескончаемый репертуар
банальностей...
Вельт внутренне вздохнул. Так было со всеми -- или нет? И с его
последней женой, и с предпоследней, и со всеми предыдущими. Знаешь не только
то, что они скажут, но и то, как они это скажут. Узнаешь их настолько
хорошо, что жизнь превращается в цепь бесконечных и утомительных повторений.
Долгая жизнь вдруг ужасным образом прекратилась в ловушку. Боишься смерти и
стонешь под грузом жизни. Годы тянутся бесконечно и без всякой видимой цели.
Не у него одного такое чувство, все они...
Он как-то приходил с этой проблемой к Наивысшему.
-- Вы просили долгую жизнь и получили ее.
-- Многие из нас страдают нервными расстройствами.
-- А разве вы спрашивали о возможных побочных явлениях,
когда просили долголетия?
-- Нет, мы же не подозревали, что...
-- Тогда это ваша ошибка, а не моя. Тема исчерпана.
Вельт передернулся при воспоминании об этом разговоре и, чтобы
отвлечься, схватился за сообщения.
Их чтение не доставляло ему удовольствия, реакцию восприимчивых можно
было назвать опустошительной. Казалось непостижимым, что эти короткоживущие
неполноценные существа могли ощущать такую ненависть. В некоторых действиях
проявлялось безумие. Вот здесь, например... Чикаго, да? Да, какой-то
сумасшедший, напавший с ломом на двадцать полицейских. Он убил четверых и
тяжело ранил пятого, пока его не обезвредили.
Нападение на Канаду надо ускорить. Там-то и находится очаг
беспокойства. Устранить его, и тогда они опять смогут утихомирить города.
Его мысли перескочили на Джиллиада. Надо было убить его еще при
