формальностей. Рядом с вашим креслом поднос, поставьте его на подлокотники.
Я сейчас привезу все на чайной тележке.
Он повиновался, и при этом ему пришло в голову, что он вынужден сидеть,
как маленький ребенок на высоком стульчике. Немного погодя она вернулась с
тележкой. Они ели молча.
-- Сейчас я все уберу. Хотите кофе?
-- Да, пожалуйста... Можно мне закурить?
-- Конечно. -- Она подняла на него взгляд. -- Вам уже кое-что обо мне
рассказали, как я заметила.
-- Ну... хм...
-- Можете спокойно признаться. Что вам говорили? Что мужчины меня не
интересуют? Это обычная версия. Может быть, люди правы, но значит ли это,
что мы не сможем работать вместе?
-- Разве я говорил это? -- К нему вдруг вернулась уверенность.
-- Нет, но вы насторожены и напряжены. -- Она медленно покачала
головой. -- Может быть, это моя вина. Я обладаю тем, что некоторые люди
называют "скверным характером", иначе говоря, я резка в ответах и бываю
невежливой. Это, видимо, соответствует истине, но, возможно, вы сможете
принять меня такой, какая я есть.
Он слабо улыбнулся.
-- Возможно, я уже сделал это.
Она посмотрела ему прямо в лицо.
-- Мне кажется, я без особого труда смогу полюбить вас. Он выпустил
дым.
-- Предполагается, что я использую понятие "полюбить" в его чистой
форме.
Она спокойно восприняла его замечание.
-- Да. Вы правы. -- Она присела на подлокотник его кресла и задумчиво
поглядела на него. -- Вы не кажетесь очень чувствительным. С первого взгляда
вас можно принять за боксера. Но глаза и рот вас выдают. -- Она тихо
рассмеялась. -- Да, да... чересчур откровенно, чересчур лично, но такова уж
я... к сожалению.
Джиллиад улыбнулся.
-- А не проще ли передать право судить об этом другому? Она кивнула.
-- Хорошо. Кейслер мне все о вас рассказали принес копии всех
документов ваших опытов.
-- Включая самоанализ?
-- Все.
-- И вы все равно были готовы принять меня? -- Он немного покраснел.
-- Не смущайтесь. Я достаточно долго работала в психиатрии, чтобы не
получить шока. Личность создают не отдельные факторы. Многие великие и
важные люди были повышенно сексуальны. Что создает личность -- так это
равновесие факторов.
-- Спасибо за понимание. Но должен признаться, что не изменил бы эту
сторону моего характера, даже если бы мог. Я знаю структуру своей личности и
сожалею по поводу некоторых ее аспектов, но ничего не хотел бы менять.
Она слегка улыбнулась.
-- Про вас можно было бы сказать, что вас мало наказывали. Они с
ненормальной храбростью вымеряли ваши слабости и недостатки, но проверка
ваших уравновешивающих факторов была поверхностной.
Он вздохнул и загасил сигарету.
-- Вы нежное существо, как я и предполагал. -- Он смахнул с пиджака
столбик пепла и ответил на ее взгляд своим. -- Но вы все же испуганы и очень
одиноки.
Она слегка побледнела.
-- Это вам Кейслер сказал?
-- Кейслер мне вообще ничего не говорил. Страх -- это нечто такое, что
можно почувствовать, даже если вы пытаетесь скрыть его за прямотой и тем,
что вы называете "скверным характером". -- Он встал, подошел к камину и
посмотрел на огонь. -- Если мы собираемся работать вместе, нам нужно
доверять друг другу.
-- Это новый трюк, мистер Джиллиад? Если да, оставьте его при себе. Да,
я действительно понимаю ваши чувства, но это вовсе не означает, что я помогу
вам!
Джиллиад не потерял самообладания и только улыбнулся.
-- Мисс Стауэр, или вы предоставляете мне ключ к вашей личности на
блюдечке, или вы сильно во мне заблуждаетесь. А может быть, вы намеренно
провоцируете меня? Я угадал?
Она застыла, лицо ее покраснело, потом она медленно опустилась в
кресло.
-- Жаль, но я это заслужила. Простите меня.
-- Уже забыто.
Они некоторое время молчали.
-- Вы нервничаете, -- сказала она немного погодя. -- Что случилось?
Он снова закурил.
-- Через месяц -- два начнется война. По всей вероятности -- так как мы
имеем дело с иммунными -- субъективная война. И так как мы с вами
единственные восприимчиво-резистентные в нашей свободной стране, от нас
может зависеть судьба всей провинции.
Она нахмурила брови.
-- Мы не слишком долго ходили вокруг да около, не правда ли? -- Она
резко тряхнула головой и заговорила снова, не дав ему времени ответить: --
Отсюда же логически вытекает, что мы самые предпочтительные мишени для
начала нападения. -- Она встала. -- Меня уже несколько раз пытались убить,
-- сказала она и улыбнулась, а потом вдруг сменила тему. -- Можно
полюбопытствовать? Провинция намерена без всякой поддержки воевать с десятью
тысячами городов?
-- Я не знаю.
-- Я думаю, что вы уже сделали вывод, что выбор у нас небольшой:
бороться или умереть, или и то, и другое. Героическая картина, но не героизм
выигрывает войны. -- Она впервые сердечно улыбнулась. -- Я быстренько все
уберу, а потом мы сможем побеседовать серьезно.
Через несколько минут она вернулась и села во второе кресло.
-- Я хочу представить проблему так, как вижу ее я. Мы могли бы бороться
одни, но одни мы будем побеждены. Поэтому нам необходимо чудо или союзники.
Последнее мне кажется самым практичным.
Он кивнул.
-- А мы?
Она улыбнулась.
-- Это не моя идея, а завершение вашей. Наша столица подверглась
проекции. Субъективно дождь лил как из ведра. Все восприимчивые натянули
плащи, а оставшиеся иммунные, которых не коснулось субъективное воздействие,
ничего этого не заметили и тем самым выдали себя.
-- И что?
-- Почему бы нам не нанести удар первыми? Мы могли бы облучить
проекциями Крепость Нью-Йорк, Цитадель Чикаго или даже Объединенный Лондон.
Мы могли бы применить проекцию, которая охарактеризовала бы истинное
положение.
Он остолбенел. Это казалось разумным, ошеломляюще разумным.
Субъективное послание было бы принято только восприимчивыми, которые
получили бы время на подготовку. Оппозиция же, невосприимчивая к
субъективным впечатлениям, даже не заметила бы, что такое послание передано.
Машина была, как уже говорилось, обоюдоострым мечом, и при таком ее
применении иммунные несомненно оказались бы в проигрыше. В подобном случае
иммунные были бы так же исключены, как нормальные люди во время заклинания
духов.
ГЛАВА 14
-- Черт побери, это хорошо, -- сказал он. -- Могу я уведомить
соответствующие инстанции?
-- Они не сочтут это пустой тратой времени, верно?
-- У нас не так уж много времени. Где у вас это?
-- Снаружи, в нише. Наберите 3-М. Прямой провод.
Вернувшись, он сел в кресло напротив нее и закурил: -- Они были очень
возбуждены.
-- И я тоже, а вы всю заслугу в этом деле свалили на меня.
-- Но это и была ваша идея, -- сказал он и, немного злясь, добавил: --
За кого же вы меня принимаете?
-- Не сердитесь. Это моя манера благодарить себя. Очень мило с вашей
стороны.
-- Действительно? -- Он сделал мрачную гримасу.
Она укоризненно покачала головой.
-- Как быстро вы раздражаетесь. Вы становитесь похожим на мальчишку. --
Она вдруг улыбнулась, и ее лицо, казалось, осветилось изнутри. -- Простите,
пожалуйста. Мне кажется, вы имеете право на объяснение.
-- Нет нужды, -- порывисто сказал он. -- Когда я говорил о доверии, я
не имел в виду вашу личную жизнь.
-- Мне это понятно, но я все же хотела бы рассказать вам. -- Она
вздохнула. -- Кроме Эда Кейслера я об этом никому не рассказывала. Можно
сигарету? -- Он подал ей сигарету, и она нервно закурила. -- Вообще-то я не
курю, но сейчас... с чего же мне начать? Итак... Его звали Гордон; нам
казалось, что мы любим друг друга. Может, так оно и было. Давно это было.
Однажды он забыл прийти на свидание, потом снова... о, нет, никакой другой
женщины, в самом деле никакой. Гордон относился к тем, кто вовремя не попал
в хорошие руки. Он прятал в сарае Машину. И вот он стал одержимым второй
степени, прежде чем я нашла его и вылечила. После субъективных любовных афер
одержимые довольно равнодушны к реальным женщинам, и это стало концом нашей
истории. Ну, я попыталась -- к своему стыду должна в этом признаться --
убежать с помощью Машины из действительности. Я знала, что никогда не стану
одержимой. Так я создала мужчину своей мечты.
Мы постоянно встречались в розовой беседке и говорили о любви,
искусстве, поэзии и красоте звезд. -- Она мгновение помолчала. -- Однажды --
там же, в розовой беседке -- он обнял меня и поцеловал таким поцелуем,
который не имел ничего общего ни со сказкой, ни с романтикой. Теоретически я
должна была бы отреагировать -- я так полагаю. Это ведь были мои собственные
желания, мои собственные телесные потребности, выразившиеся через
подсознание. Но вместо этого я вырвалась; я не могла вынести того, что в
действительности было мною самой. Это было бы безопасно. Я нашла бы,
возможно, определенный вид счастья, но мне вдруг стало так противно... и это
был конец моей второй фантазии и моего возлюбленного, которого я придумала.
Годом позже возник Тодд. После всего, что мы теперь знаем, он явно должен
был быть иммунным, но тогда я об этом не подозревала. Он был таким
спокойным, нежным, внимательным... Однажды -- это произошло в этой самой
комнате, если быть точной -- он дал мне что-то в стакане. Что-то неприятное.
Культура мутированных бактерий, которая через несколько месяцев развилась бы
в болезнетворную. За это время он мог бы исчезнуть невредимым, и на него не
пало бы никакого подозрения.
Джиллиад нахмурился.
-- Вы наблюдали за ним и поймали на месте преступления?
-- Не я, секретная служба.
-- За вами наблюдали?
Она слегка покраснела.
-- Да, к сожалению. -- Она подняла руку и снова опустила. -- День и
ночь. Даже в стенах встроено оружие.
-- Вы имеете ввиду, что вашей жизни постоянно, каждую секунду грозит
опасность?
-- Да, каждую секунду. Наблюдения нет только в моей спальне и в ванной,
но все комнаты контролируются. Дверь не откроется, пока комната не будет
проверена.
-- Хм, спасибо. Теперь я по-настоящему чувствую себя как дома. -- Он
улыбнулся, чтобы замечание не было таким колким. -- Я полагаю, что его
схватили на месте преступления?
Она кивнула. Ее лицо внезапно побледнело.
-- Да, меня постоянно преследовали. Он сказал: "Там на столе стоит твой
стакан", и вдруг загремело, и из стены блеснула молния. За мгновение до
этого он еще улыбался и шел ко мне, а в следующее мгновение он был мертв и
рухнул у моих ног. О, Боже! -- Она закрыла лицо ладонями. Через несколько
мгновений она глубоко вздохнула и опять почти улыбалась. -- Простите, мне
все еще трудно об этом говорить.
-- Вы боитесь, -- тихо сказал Джиллиад. -- Вы боитесь не самих мужчин,
а тех ассоциаций, что с ними связаны.
-- Да, я это знаю, понимаю умом, но мне от этого не легче. Как только
ко мне приближается мужчина, я цепенею. И ничего не могу с собой поделать.
Он снова закурил.
-- Шок. Шоковое состояние -- вам это уже объясняли?
Она кивнула.
-- Да, мне это говорили, и давно -- почти два года назад.
Он, морща лоб, разглядывал свою сигарету.
-- Знаете, я не психолог да и не хочу лезть не в свое дело, но на вашем
месте я бы... -- Он вдруг смущенно замолк.
-- Пожалуйста, продолжайте. -- Она заинтересованно наклонилась к нему.
-- Ну, хорошо, но вам это не понравится. Ваш наблюдающий врач,
наверное, оторвет мне голову. -- Он встал и посмотрел на нее сверху вниз. --
