небе, и брань грузчиков в речном порту, и высокое слово
Священного Писания.
Как бы не выходя из этого непрерывного потока, читают
Священное Писание богословы антиохийские.
Евсевия всегда тошнило от обыкновения высокопарных
александрийцев всегда и во всем выискивать сокровенный смысл.
Там, в Александрии, вечно стесняются того, что у Спасителя
пыльные ноги (а с чего им не пыльными быть, ежели пешком ходил?)
Неловко им, что ученики Господа нашего хватали хлеб такими
грязными ручищами, что видевшие это не выдерживали, замечания
делали.
Александрийцы и тут аллегорию искали. И, конечно, находили.
И все это выходило у них скучно и вымученно.
Да разве ж человек перестает быть любимым творением
Божиим лишь потому, что срет или валяется с девками?
Нет, высокий, сокровенный смысл Творения непостижимым
образом вырастает из грязи повседневности, вырастает сам собой,
без чьей-либо назойливой помощи, как прекрасный цветок,
выходящий из-под удобренной навозом почвы. И в этом, быть может,
главное чудо и состоит.
Только - храбрость нужна осознать это чудо.
А все эти епископы и пресвитеры, что с пеной у рта орут друг
на друга на соборах, с горящими глазами рассуждают о вере и
вбивают друг другу в глотку потными кулаками слово "любовь", -
разве любой из них не мечтает стать Давидом, Моисеем, Иисусом?
Евсевий фыркнул. Даже помыслить трусят. Ведь стать
Давидом, стать Моисеем, стать Иисусом - это означает, что
придется "власть иметь". Себя обуздывать, других людей
принуждать. Мыслью, мать твою, парить!.. Хорошо еще, что
понимают - ни ума, ни сил не хватит. Оттого и бесятся.
А этот варвар с Дунайских берегов взял да переложил
боговдохновенные письмена на свой языческий язык, не дожидаясь
ни приказа, ни благословения. Для нужд богослужения, чтец
паршивый.
И ведь получилось! Евсевий ощутил это, когда слушал чтение.
Текст не утратил даже ритма. Казалось, еще мгновение - и готская
речь станет внятной ему, старому римскому аристократу.
Ну так что же - захочет этот каппадокийский звереныш стать
апостолом?
Евсевий громко засмеялся, спугнув задремавшего было рядом
слугу.
Хорошо же. Он, Евсевий, сделает Ульфилу апостолом.
* * *
- Я?! - закричал Ульфила.
Побелел.
Затрясся.
Евсевий с удовольствием наблюдал за ним.
Разговаривали во внутреннем дворике одного из небольших
дворцов императорской резиденции. Грубовато изваянная из
местного серо-белого камня Афродита сонно глядела на них из
фонтана. Блики отраженного от воды солнца бегали по ее
покрывалу. Это была единственная языческая статуя, оставленная в
садике, - прежде их было множество. Пощадили богиню за то, что
была целомудренно закутана в свое покрывало.
Среди дремотной красоты ухоженного садика метался в
смятении варвар. Своротил вазу - привозную, греческой работы.
Только после этого угомонился.
- Дикий ты, Ульфила, - сказал ему Евсевий. По имени назвал
так, словно много лет знакомы.
А у того щеки горят - будто только что отхлестали по лицу.
Но когда заговорил, голос даже не изменился.
Сказал Ульфила:
- Мне страшно.
Евсевий наклонился вперед, горбатым носом нацелился:
- Чего тебе бояться, если с тобой Господь и на тебе Его
благословение?
- Благословения и боюсь, - честно признал Ульфила.
- Прежде Бог разговаривал со своим творением напрямую, -
проговорил Евсевий задумчиво. - Но чем больший срок отделял
само творение от времени Творения, тем меньше понимал человек
своего Создателя. И тогда Он послал к человечеству свое Слово,
принявшее облик и судьбу человека. И Слово это было услышано,
пусть поначалу немногими. И так вновь соединился Господь со
своим человечеством. Веришь ли сему?
- Верю, - сказал Ульфила.
- Разве тот, кто взялся записывать Слова, создавая новые мехи
для старого вина, - разве не уподобляется он Богородице,
приносящей в мир Слово Божье?
Старик перевел дух. Нет, он не ошибся в этом варваре.
Ульфила вздрогнул всем телом, сжался, стал как камень - только
глаза горят.
И улыбнулся Евсевий еле заметно, раздвинул сухие
старческие губы. Ибо по пятам за Словом Божьим тихими стопами
шествовала великодержавная политика Римской империи. И если
удастся через кротость христианскую приручить дикий варварский
народ...
Но Евсевию уже не видеть плодов от того семени, что
вкладывает в землю ныне.
Епископ в Готии - совсем не то, что епископ в
Константинополе. В столице духовный пастырь живет во дворце,
имеет изрядный доход, пасет множество прихожан, в том числе и
состоятельных. В Готии же ничего не ждет епископа, кроме
неустанных трудов, одиночества и постоянной опасности от
язычников, которых там во множестве.
Ничего, сынок, поработай во славу Божью. У тебя получится.
Сам не заметил, как повторил это вслух.
Старик хорошо понимал, что творилось в душе варвара. Какое
сияние разверзлось перед ним. Сгореть в этом огне или вобрать его
в себя и самому стать огнем и светом для других людей.
Но некогда уговаривать. И некогда ждать, пока этот Ульфила,
как положено, сперва станет дьяконом, потом, лет через десять,
пресвитером, а там достигнет почтенного возраста и может быть
рекомендован для рукоположения в епископский сан. К тому же,
тогда будет уже иной Ульфила, ибо этот вот минует.
Евсевий вытянул вперед руки.
- Из этих горстей принял святое крещение император
Константин Великий, - сказал он молодому варвару. - Не думаешь
же ты, что недостаточно высок я для того, чтобы принять от меня
сан? - Евсевий стиснул пальцы в кулак, внезапно ощутив толчок
силы, тлевшей в его ветхом теле. - Я схвачу тебя за твои сальные
власы, варвар, и вздерну на высоту, и если ты падешь оттуда, то
разобьешься насмерть.
Ульфила подошел к Евсевию и поцеловал его руку, все еще
сжатую в кулак.
- Я согласен, - сказал он.
Глава вторая
ДАКИЯ
344 год
По определению Промысла, поставленный из чтецов в
епископы тридцати лет, Ульфила сделался не только наследником
Бога и сонаследником Христа, но явился и подражателем Христа и
святых Его. Тридцати лет от роду избран был для управления
народом Божиим на царское и пророческое служение Давид.
Тридцати лет пророком и священником стал и наш блаженный
наставник, чтобы, исправляя готский народ, вести его ко спасению.
Тридцати лет прославился Иосиф в Египте и тридцати лет по
воплощении крестился и выступил на проповедь сам наш Господь. В
том же точно соответствии начал учительство у готов и тот
святитель, обращая их к истинной вере и указывая им жизнь по
заповедям Евангелия, по правилам и писаниям апостолов и
пророков.
Авксентий Доростольский
К селению Ульфила вышел к вечеру, когда не чаял уж до
человеческого жилья добраться. Шел по берегу, то и дело примечая
следы человеческого пребывания - тут брошенная шахта, здесь лес
вырублен и выжжен, да так и оставлен. Людей же не было,
опустошен край долгими войнами.
Но вот река сделала изгиб, и полетел навстречу дымный
запах. Можно было бы и на берегу переночевать, как делал не раз,
но не хотел. Получилось бы, будто таится и прячется.
Вошел уже затемно; был так утомлен, что не смог даже толком
объясниться с людьми, у которых попросил ночлега. Те к
незнакомцу поприслушивались, поприглядывались, на всякий случай
в темноте оружием позвякали. Потом пустили.
Дом наполовину в землю врыт, наполовину над землей
вознесен деревянными опорами; крыт соломой. Надышано там было
и тесно. Кроме десятка носов и прочих отверстий, естеству
человеческому от природы положенных, давал жар очажок, где
дотлевали угольки.
Бродягу далеко от входа не пригласили, показали на солому
едва не у самого порога. Хотели накормить, но какое там -
повалился Ульфила на солому, полную блох, и мгновенно заснул,
почти не страдая от духоты.
Наутро, уходя на промысел, хозяин растолкал ночного гостя.
Сел, мутный спросонок, огляделся. Приметил: хозяин, хозяйка,
двое сынов хозяйских - юноши. Из второй комнатушки, что за
очагом норой притаилась, еще трое молодых мужчин выбрались -
не то рабы, не то из дальней родни, разве разберешь? И еще
девчушки, лет по пятнадцати, шастают с горшками и мисками то на
двор, то со двора. Не сосчитать, сколько их - две, три? - больно
шустрые.
И всем-то им на прохожего любопытно поглядеть. Событий в
поселке немного случается. А тут человек забрел издалека, может,
расскажет что-нибудь. Вдруг война где-нибудь идет великая, чтобы
бросить трудный горный промысел и податься к Реке Рек, к Дунаю
- ромеев крошить.
Но ничего утешительного бродяжный человек пока не сказал.
Только глядел голодно.
- Заснул-то вчера не поевши, - с укоризной сказала ему
хозяйка. И каши в горшке подала. Каша холодная - остатки от
вчерашней трапезы.
Ульфила кашу горстью выскреб, поблагодарил, вернул
женщине горшок, руки об рубаху обтер - грязнее не станет.
После волосы пригладил, чтобы клочьями не торчали, блоху со
скулы смахнул.
Ну и как поверишь тому, что пред тобой епископ?..
* * *
Ульфила шел с востока, со стороны гор, в долину Маризы, где
некогда Геберих, вождь народа вези, союзник императора
ромейского Константина Великого, одержал победу над вандалами
и изгнал их.
Подобно тому, как стервятники делят между собою брошенную
жертву более сильного хищника, рвали друг у друга из рук землю
эту вандалы и вези - с тех пор, как оставили ее ромеи.
Некогда принадлежала эта долина дакам, которые добывали
здесь железную и медную руду, а из песка и из недр земных
извлекали серебро на зависть соседним ромеям. Не вода текла по
жилам дакийских рек - смертоносное золото.
Не любят ромеи, чтобы рядом богатели; лучше треснут, но
заглотят не прожевав. Так и даков заглотили, не сумели те
откупиться. А может, не захотели. Сейчас о том спрашивать некого.
И сделалась Дакия провинцией имперской. По правде сказать,
костью в горле у ромеев она застряла. Оборонять задунайские
земли ромеям не под силу. Войска сюда направлять рискованно -
неровен час, мятеж поднимут и отберут край для себя. Сколько раз
бывало, что сажали солдаты римские императором какого-нибудь
военного трибуна, а то и центуриона. Опасный народ собутыльники,
особенно в эпоху смутную.
Помучились с ненужной добычей ромеи, повыкачивали из нее
золото, а после ушли за Дунай, бросили земли даков на милость
варварскую.
Все бросили, даже свой монетный двор, что в нескольких днях
выше по течению Маризы от того места, где Ульфила остановился
переночевать.
И сели здесь, в конце концов, готы со своими вождями.
Достались им в наследство золотые россыпи, да железные руды,
чтобы было, из чего мечи и лемехи для плугов ковать, да еще
залежи соли - богатства великого.
Ох и скучно везеготам с таким богатством.
Ходят по одну сторону Дуная ромеи.
По другую сторону Реки, порыкивая и огрызаясь, гуляют
везеготы.
Сойтись бы им в войне, да Дунай разделяет - жди зимы, чтобы
по льду перебраться. Да еще и не во всякую зиму лед войско на
себе вынесет.
Пустела рудоносная земля, оставшись без хозяина. Какие из
везеготов хозяева? Из всего приискового богатства лишь то
разрабатывали, что близко под рукой лежало.
* * *
Хозяин того дома, что Ульфилу приютил, держался больше
отцовской веры; а впрочем, по правде сказать, и вовсе о вере не
задумывался. У плавильной печи, так он объяснил, в долгие
раздумья входить некогда.
Приходил как-то человек, так говорил ульфилин хозяин (звали
его Хродигайс), только сумасшедший он был. Рассказывал, будто
бог всего один и будто человек сотворен по подобию этого бога и
вообще каждый человек поэтому чуть ли не бог.
Воистину, одержим был безумием. Но вези почитают безумцев,
потому кормить пытались. Тот же, доказав плачевное сумасшествие
