Он внезапно замолчал. Лицо Мардикяна превратилось в маску страха.
- Но, сэр!... - проблеял связист.
Коффина забил озноб.
- Вы уже проболтались? - спросил он.
- Да, - прошептал Мардикян. - Я встретил Конрада Де Смета, он перешел
на наш корабль, чтобы взять какие-то запчасти, и - я никогда не думал...
- Уж это точно! - прорычал Коффин.
2
Во флотилии было пятнадцать кораблей - более половины всех
звездолетов, которыми располагало человечество. Пересечь часть парсеков до
"Е" Эридана и вернуться обратно они могли не раньше, чем через 82 земных
года. Но правительство не обращало на это внимания. Оно даже обеспечило
речи и музыку при отправке колонистов. После чего, думал Коффин, оно, без
сомнения, ухмыльнулось и возблагодарило своих многочисленных языческих
богов за то, что с этим делом было, наконец-то, покончено.
- Но теперь, - пробормотал он, - это не так.
Он праздно сидел в общем зале "Скитальца, ожидая начала конференции.
Строгость окружавших его стен нарушалась несколькими картинами. Коффин
прежде настаивал, чтобы на стены ничего не вешали (кому было интересно
разглядывать, например, фотографию лодки, в которой маленький Джошуа
катался по массачусетскому заливу сияющим летом?), но даже теоретически
практически абсолютная власть капитана флотилии имела границы. По крайней
мере, они хоть не догадались навешать здесь непристойные изображения девиц
с голыми задницами. Хотя, если признаться честно, он не был уверен, что не
предпочел бы подобные плакаты тем, что были перед ним: мазки кистью по
рисовой бумаге, какое-то подобие дерева, классическая идеограмма... Он
решительно не понимал новое поколение.
Шкипер "Скитальца", Нильс Киви, олицетворял для Коффина дыхание
Земли: маленький, энергичный финн вместе с Коффином побывал на "Е" Эридана
во время первого полета туда. Их нельзя было назвать друзьями, поскольку у
адмирала вообще не было близких людей, но молодость их прошла в одно и то
же десятилетие.
"Фактически, - подумал Коффин, - большинство из нас, звездолетчиков,
- анахронизмы. Только Голдберг, Ямато или Перейра, ну, может быть, еще
несколько человек из тех, что летят сейчас с нами, не стали бы делать
удивленные глаза, упомяни я об умершем артисте или спой я старую песню. Но
они сейчас в глубоком сне. Мы отстоим сейчас нашу годовую вахту, а потом
нас поместят в саркофаги, и возможность поговорить с этими людьми у меня
появится только после окончания полета."
- Возможно, это было бы забавно, - задумчиво произнес Киви.
- Что? - спросил Коффин.
- Снова побродить по высокогорьям Америки, половить рыбу в речке
Эмперор и разыскать наш старый лагерь, - сказал Киви. - Несмотря на то,
что нам пришлось вкалывать и иногда даже с риском для жизни на этом
Растуме, все-таки бывали у нас и там приятные минуты.
Коффина поразило, что Киви думал почти о том же, что и он.
- Да, - согласился адмирал, вспоминая странные дикие рассветы на краю
расселины. - Это были прекрасные пять лет.
Киви вздохнул:
- На этот раз все иначе, - сказал он. - Возможно, мне не захочется
туда возвращаться. Тогда мы были первооткрывателями, мы ходили там, где до
нас не ступала человеческая нога. Колонисты полны надежд. Мы для них -
лишь транспортники.
Коффин пожал плечами. Он и раньше слышал подобные жалобы, еще до
отправки, и потом, во время полета, они тоже были нередки. Люди, которым,
как здесь, приходится подолгу находиться вместе, должны научиться
терпеливо выносить однообразие друг друга.
- Мы должны принимать то, что нам дали, и быть благодарны, - заметил
он.
- На этот раз, - сказал Киви, - меня мучает беспокойство: а вдруг я
вернусь домой и обнаружу, что моей профессии более не существует? Никаких
космических полетов. Если это случится, то я отказываюсь выражать
благодарность.
- Прости его, Господи, - попросил Коффин своего бога, который редко
прощал. - Тяжело видеть, как основа твоей жизни разъедается коррозией.
Глаза Киви внезапно загорелись, но это была лишь короткая вспышка.
- Конечно, - сказал он, - если мы действительно откажемся от этого
полета и отправимся немедленно домой, мы еще можем успеть. Может быть,
тогда еще будет организовано несколько экспедиций к новым звездам, и нам
удастся попасть в их списки.
Коффин весь напрягся. Он вновь не мог понять, почему на него опять
нашло: на сей раз - злость.
- Я не позволю никакого предательства по отношению к задаче, которую
мы обязались выполнить, - отрезал он.
- Ой, да бросьте вы, - сказал Киви. - Подойдем к этому вопросу с
рациональной точки зрения. - Я не знаю, что за причина заставила вас
взяться за этот противный круиз. У вас достаточно высокое звание, чтобы
аннулировать соглашение, кроме вас, никто не имеет на это права. Но вы,
так же, как и я, помешаны на исследованиях. Если б Земле не было до нас
дела, она не побеспокоилась бы, чтобы пригласить нас обратно. Так
пользуйтесь случаем, пока есть возможность, - ответ адмирала Киви
предупредил, взглянув на настенные часы: - пора начинать конференцию.
Он включил межкорабельный коммутатор.
Телевизионная панель ожила, разделенная на четырнадцать секций, по
одной на каждый сопровождающий корабль. Из каждой секции смотрели одно или
два лица. Команды, которые состояли только из спящих сменных групп или
снабженцев, были представлены капитанами своих кораблей. Те же, на борту
которых находились колонисты, выдвинули от своего лица, наряду со
шкипером, по одному гражданскому представителю.
Коффин по очереди вгляделся в каждое изображение.
Звездолетчиков он знал. Все они принадлежали к обществу, и даже у
тех, кто родился гораздо позднее его, было много с ним общего.
Всем им была присуща необходимая минимальная дисциплина мысли и тела,
у всех была одна главная мечта, которой подчинялись все остальные мелочи
жизни - новые горизонты под новыми солнцами. Однако, они не позволяли себе
увлекаться такой поэтикой: слишком много было там работы.
Колонисты - это было нечто совсем другое. С ними у Коффина тоже было
кое-что общее. Подавляющее большинство из них были уроженцами Северной
Америки, они привыкли научно мыслить и так же, как он, не доверяли
правительству. Но лишь немногие из конституционалистов проповедовали
какую-нибудь религию, а те, кто признавал ее, были католиками, иудеями,
буддистами или же вообще иностранцами. Все они были заражены себялюбием,
присущим этой эре: в их "Завете" было записано, что личная мораль не
подчиняется никаким законам, и что свобода речи не ограничивается, за
исключением клеветы. Иногда Коффин думал, что будет рад расстаться с ними.
- Все готовы? - начал он. - Хорошо, тогда приступим к делу. Очень
жаль, что офицер связи так необдуманно проболтался. Тем самым он
растревожил осиное гнездо... - Коффин заметил, что последнее выражение
поняли лишь очень немногие. - Он вызвал недовольство, которое угрожает
осуществлению всего проекта. Нам придется это обсудить.
Конрад Де Смет, колонист с "Разведчика", улыбнулся ужасно
раздражающе.
- Вы, вероятно, просто скрыли бы от нас этот факт? - спросил он.
- Это упростило бы дело, - придушенным голосом ответил Коффин.
- Другими словами, - сказал Де Смет, - вы лучше нас самих знаете,
чего мы хотим. Именно от такой самонадеянности мы и стремились убежать,
покидая Землю. Никто не имеет права скрывать информацию, касающуюся
общественных интересов.
Низкий голос с призвуком смеха произнес через накидку:
- А вы еще обвиняете адмирала Коффина в том, что он якобы молится!
Глаза уроженца Новой Англии обратились к ней. Хотя взгляд Коффина не
мог проникнуть через бесформенную накидку и маску, скрывающую выведенную
из состояния сна женщину. Коффин когда-то встречался с ней на Земле, ее
звали Тереза Дилени, проводя совместную подготовку к этой экспедиции.
Услышать сейчас ее голос было все равно, что вспомнить бабье лето на
поросшей лесом горной вершине сто лет назад.
Его губы непроизвольно сложились в подобие улыбки.
- Спасибо, - сказал он. - А вы, мистер Де Смет, конечно, знаете, чего
хотят спящие колонисты? Разве у вас есть право решать за них? А мы ведь не
можем разбудить их, даже взрослых, чтобы проголосовать. Нам всем просто не
хватит места. Кроме того, регенераторы не смогут выработать сразу такое
количество кислорода. Вот почему мне казалось, что лучше всего было бы
никому ничего не говорить, до тех пор, пока мы не прилетим на Растум.
Тогда желающие могли бы, я думаю, вернуться обратно вместе с флотилией, -
предложил он.
- Мы могли бы будить их по нескольку человек за один раз, давать им
проголосовать и вновь усыплять, - предложила Тереза Дилени.
- Это заняло бы недели, - сказал Коффин. - К тому же вам, как никому
другому, должно быть известно, что метаболизм нелегко остановить, но очень
просто возбудить.
- Если бы вы могли видеть мое лицо, - ответила она, слегка
усмехнувшись, - я бы изобразила на нем "Аминь". Мне так надоело возиться с
инертным человеческим телом, что - м-да, хорошо еще, что мне пришлось
иметь дело только с женщинами и девушками, потому что если б надо было еще
делать массаж и уколы мужчинам, я дала бы обет целомудрия.
Коффин покраснел, тут же прокляв свое смущение, и понадеялся, что она
не заметила этого на телеэкране. Зато он заметил, как ухмыльнулся Киви.
Проклятый Киви!
Молодая колонистка добавила еще одну шутку насчет того, как он должен
вести себя в качестве надежного средства от гомосексуальных тенденций.
Коффин отчаянно старался найти подходящее слово для своего ответа. У
этих людей совершенно отсутствовало чувство стыда. Здесь, в великой ночи
Господа, они осмеливаются говорить такие вещи, которые должны были бы
вызвать сверкание молний, а ему приходится сидеть и слушать.
Киви, наконец, великодушно вмешался:
- Как бы там ни было, ваше предложение относительно нескольких
человек зараз не имеет смысла. За те недели, что нам для этого
потребуется, критический период пройдет.
- А что это за период? - послышался женский голос.
- Разве вы не знаете? - спросил удивленный Коффин.
- Будем считать, что этот период уже наступил, - перебила его Тереза.
Вновь, как бывало, Коффин почувствовал восхищение перед ее решительностью.
Она прорывалась сквозь всякую чепуху с поспешностью мужчины и с
практичностью женщины. - Исходя из этого, Джун, если мы в течение двух
месяцев не повернем назад, нам будет лучше лететь на Растум.
Итак, голосование исключено. Мы могли бы разбудить несколько человек,
но и тех, что уже приведены в сознание, можно рассматривать как вполне
достаточный статистический образец.
Коффин кивнул. Она имела в виду пятерых женщин на своем корабле,
которые несли очередную годовую вахту, наблюдая за состоянием 295 человек,
жизненные процессы которых были временно приостановлены. За все время
путешествия только 120 человек не будут подвергаться повторной стимуляции,
чтобы отстоять свою вахту: эти сто двадцать человек - дети. Таким же было
соотношение и на девяти других кораблях, на борту которых имелись
колонисты. Общее число членов экипажей достигало 1620, из которых по
очереди дежурило одновременно сорок пять человек. Поэтому будет ли жребий
брошен двумя процентами или четырьмя-пятью, не было так уж важно.
- Давайте еще раз вспомним, что это было за послание, - сказал
Коффин. - Декрет об образовании, который противостоял вашему
