а ты явился, чтобы предотвратить это. Не знаю, что у тебя на уме, но мы
выбьем из тебя правду, если не сейчас, то скоро. Ты назовешь наших
противников. И мы узнаем, как ты сюда вернулся. Когда я буду править
Империей, мы снова явимся в твой мир и сделаем то, что должен был сделать
мой дядя.
Паг, переводя взгляд с одного лица на другое, прозревал истину. Ему
доводилось встречаться и беседовать с Родриком, безумным королем. Стратег
не был так безумен, как Родрик, но, без сомнения, о его душевном здоровье
говорить не приходилось. За его спиной стоял тот, кто не проявлял никаких
эмоций, но Паг понял - настоящей силой, внушавшей страх, здесь был
Эргоран. Именно он был истинным правителем, дергающим за веревочки партию
Войны. Именно он и будет править в Цурануани, может быть, когда-нибудь
даже в открытую.
Вошел паж и, склонившись перед Стратегом, вручил ему свиток.
Аксантукар быстро прочел его.
- Мне надо в Совет. Дайте знать инквизитору, что в четвертом часу
ночи мне потребуются его услуги. Верните его в подвал. - Стражник дернул
Пага за цепь, а Стратег сказал: - Подумай над этим, Миламбер. Ты можешь
умереть быстро или медленно, но умрешь ты в любом случае. Тебе выбирать.
Так или иначе, мы все равно узнаем у тебя правду.
Паг смотрел на Доминика, который погрузился в транс. Чародей
рассказал товарищам о беседе со Стратегом. Хочокена побушевал некоторое
время и замолчал. Как и все остальные Всемогущие, он не мог даже
вообразить, что малейший его каприз не будет выполнен, и не находил слов,
чтобы выразить свое негодование по поводу заключения в темницу. Мичем
хранил молчаливое спокойствие, да и монах не взволновался. Разговаривали
мало и неохотно. Даже в тюремной камере, не имея никакой надежды на
спасение, они не собирались паниковать, теряя рассудок.
Паг вспомнил детство, проведенное в Крайди, - тяжелые уроки с
Кулганом и Тулли, когда он пытался овладеть магическим искусством,
которое, как оказалось годы спустя, он не мог использовать. Жаль, подумал
он. В Звездной Пристани он наблюдал многие вещи, которые убедили его в
том, что магия Малой Тропы, которую практиковали в Мидкемии, развилась там
гораздо сильнее, чем на Келеване. Наверное потому, что иной магии в
Мидкемии и не знали.
Паг для развлечения попытался припомнить один из тех трюков, которым
его учили в детстве и которым ему так и не удалось овладеть до конца. Он
стал рассматривать ту внутреннюю препону, которая мешала действовать
заклинаниям, и даже увлекся. В детстве он боялся этого - ему казалось, что
так у него вообще ничего не получится. Теперь он знал, что все дело в
душевных силах, приспособленных для Великой Тропы и не воспринимавших
приемы Малой Тропы. Теперь же, скованный воздействием противомагических
заклятий, он решил вплотную заняться этой проблемой. Он закрыл глаза,
представляя то, что пытался представить уже бессчетное количество раз и
что ему никогда не удавалось. Весь порядок его внутреннего устройства
восставал против требований этой разновидности магии, но, когда он решил
переключиться на то, что было ему привычнее, что-то такое промелькнуло в
мыслях и... Паг выпрямился, широко раскрыв глаза. Он почти нашел ответ! Он
почти понял. Поборов волнение, он опять закрыл глаза, опустил голову и
сосредоточился. Если бы только ему удалось вернуть этот миг, этот сияющий
миг, когда на него снизошло озарение.... миг, который так быстро мелькнул
и пропал! В темной сырой камере он оказался на пороге открытия, которое
могло бы стать решающим в цуранской магии. Если бы только ему удалось
вернуть этот миг...
Дверь камеры отворилась. Узники подняли головы. Доминик все еще был в
трансе. Вошел Элгахар и махнул рукой стражнику, чтобы тот закрыл за ним
дверь. Паг поднялся, разминая ноги, которые затекли на холодном полу, пока
он сидел, вспоминая детство.
- Твой рассказ встревожил меня, - сказал вошедший.
- И должен был, ведь это правда. - Может быть, и нет, или, может
быть, только тебе это кажется правдой. Я бы хотел услышать подробности.
Паг жестом пригласил чародея сесть, но тот, качнув головой,
отказался. Пожав плечами, Паг вернулся на свое место на полу и начал
повествование. Когда он добрался до видения Роугена, Элгахар пришел в
волнение и, прервав Пага, стал задавать вопросы. Когда Паг закончил,
Элгахар покачал головой:
- Скажи мне, Миламбер, многие ли в твоем родном мире поняли то, что
было сказано этому пророку в его видении?
- Нет. Только я да еще двое. И только цурани из Ламута сказал, что
это древний язык храмов.
- Если так, то это страшно. Мне надо знать, думал ли ты об этом.
- О чем?
Элгахар наклонился поближе к Пагу и прошептал ему в ухо одно слово.
Краска сошла со щек Пага, и он закрыл глаза. Еще на Мидкемии он начал
размышлять над тем же, пользуясь немногими сведениями, которыми обладал.
Подсознательно он давно уже знал ответ. Вздохнув, он ответил:
- Думал. Я, как мог, старался найти другой ответ, но тем не менее
находил только этот.
- О чем это вы? - спросил Хочокена.
- Нет, дружище, - покачал головой Паг. - Не сейчас. Я хотел бы, чтобы
Элгахар сделал выводы сам, не зная, к какому решению пришли ты или я.
Может быть, это заставит его пересмотреть некоторые взгляды.
- Все может быть. Но даже если так и случится, это может никак не
отразиться на вашем теперешнем положении.
Хочокена взорвался:
- Как ты можешь так говорить? Что может сравниться с преступлениями
Имперского Стратега? Или вы дошли уже до той точки, когда вся ваша
свободная воля подавлена твоим братом?
- Хочокена, ты среди других, носящих черные одежды, мог бы понять
меня: ведь именно ты вместе с Фумитой годами участвовал в Большой Игре на
стороне партии Синего Колеса. - Элгахар напомнил о том, что эти два
чародея помогли императору добиться мира в войне с Мидкемией. - Впервые в
истории император получил такую власть и полностью потерял авторитет. Он
утратил влияние. Свершилось предательство, и погибли пятеро военачальников
самых могущественных кланов; именно эти пятеро и были самыми вероятными
претендентами на место Имперского Стратега. После их смерти многие семьи
потеряли былое влияние в Высшем Совете. Если император попытается
диктовать кланам свою волю, он может встретить отпор.
- Ты говоришь о перевороте, о смене существующего режима, - сказал
Паг.
- Это и раньше случалось, Миламбер. Но сейчас это означает
гражданскую войну, потому что нет наследника. Свет Небес еще молод и
вполне может стать отцом сыновей. Пока же у него лишь три дочери. Стратег
желает только укрепления Империи, но не падения династии, которой уже
больше двух тысяч лет. Я не испытываю к Аксантукару ни любви, ни
ненависти. Но император должен понять, что его удел в мировом устройстве -
только царствовать, оставив правление Стратегу. Тогда Цурануани вступит в
эру вечного процветания.
Хочокена горько рассмеялся.
- Если ты поверил этому бреду, значит, вас в Ассамблее недостаточно
крепко запирают.
Не обращая внимания на оскорбление, Элгахар продолжал:
- Как только внутри Империи будет наведен порядок, мы сможем
встретиться с любой внешней угрозой, о которой ты возвещаешь. Даже если
то, о чем ты говоришь, - правда, и мои догадки верны, пройдет не один год,
прежде чем мы столкнемся с нападением на Келеван - времени приготовиться у
нас хватит. Ты не должен забывать, что мы в Ассамблее достигли высот силы,
немыслимой при наших предшественниках. То, что повергало их в ужас, для
нас - пустяк.
- Самонадеянность тебя сгубит, Элгахар. Да и всех вас. Мы с Хочо
давно об этом говорили. Вы еще не превзошли могущества предков, вы даже
еще не достигли его. Среди книг Макроса Черного я нашел такие, что
повествуют о силах, о которых ничего не слышно было за века, что
существует Ассамблея.
Ответ Пага заставил Элгахара задуматься. Он помолчал.
- Возможно, - сказал он наконец и пошел к двери. - Ты добился одного,
Миламбер. Ты убедил меня в том, что тебе придется остаться в живых дольше,
чем этого хотелось бы Стратегу. Ты имеешь знания, которые нам могут
понадобиться. А что касается остального... мне надо подумать.
- Да, Элгахар, - сказал Паг, - подумай над этим. Подумай над тем
словом, что ты прошептал мне в ухо.
Элгахару, казалось, очень хотелось что-то сказать, но он просто велел
стражу открыть дверь. Когда он ушел, Хочокена сказал:
- Он же безумен.
- Нет, - ответил Паг, - не безумен, он просто верит всему, что
говорит ему брат. Любой, кто может заглянуть в глаза Аксантукару и
Эргорану и поверить, что они способны принести Империи процветание,
глупец, идеалист, но не сумасшедший. Бояться надо Эргорана.
Они опять замолчали, и Паг вернулся к размышлениям над словом,
которое шепнул ему Элгахар. Было жутко думать о том, что могло за этим
стоять, и Паг стал думать о том странном миге, когда впервые в жизни ему
удалось приблизиться к овладению искусством Малой Тропы.
Прошло какое-то время - Паг не знал, сколько, но решил, что сейчас
уже часа четыре после заката, то есть близилось время, которое Стратег
назначил для допроса. В камеру вошли стражники и освободили от цепей
Мичема, Доминика и Пага. Хочокену оставили.
Их привели в комнату, где лежали инструменты для пыток. Стратег, в
зеленом с золотом одеянии, разговаривал с чародеем Эргораном. Человек в
красном колпаке молча ждал, когда трех пленников прикуют к столбам так,
чтобы им было видно друг друга.
- Элгахар и Эргоран сумели убедить меня, что лучше будет пока
оставить тебя в живых - хотя соображения у них разные. Кажется, Элгахар
поверил в твою историю, по крайней мере настолько, что решил узнать у тебя
все, что можно. Мы с Эргораном так не думаем, но есть другое, что нам
хотелось бы знать. Так или иначе, надо убедиться, что мы узнаем от тебя
одну только правду. - Он сделал инквизитору знак, и тот разодрал на
Доминике одежды, оставив одну набедренную повязку. Инквизитор открыл
запечатанный горшок и вытащил палочку, облепленную каким-то беловатым
веществом. Он нанес немного вещества на грудь Доминика, и тот замер.
Цурани, не знавшие металлов, изобрели: другие способы пытки, не такие, как
в Мидкемии, но столь же действенные. Вещество оказалось весьма едким и
сразу же начало разъедать кожу человека. Доминик зажмурился и закричал.
- Из соображений экономии мы решили, что ты скорее нам все
расскажешь, если мы займемся сначала твоими друзьями. Судя по тому, что
нам рассказывали твои бывшие сторонники и по непростительной выходке,
которую ты учинил тогда на Имперском фестивале, можно сделать вывод, что
ты, Миламбер, человек сострадательный. Ты скажешь нам правду?
- Я сказал тебе правду, Стратег! Не пытай моих друзей - ничего
другого я тебе сказать не могу.
- Хозяин!
- Что? - Стратег взглянул на инквизитора.
- Этот человек... посмотри. - На лице Доминика больше не отражалась
мука: он висел у столба, и лицо его было безмятежным.
Эргоран, встав перед монахом, внимательно на него посмотрел.
- Он в каком-то трансе?
И Стратег и чародей повернулись к Пагу.
- Что за штуки выделывает этот поддельный жрец? - спросил чародей.
- Он не жрец Хантукамы, это верно, но в моем мире он действительно
жрец. Он властен сделать так, что его душа, несмотря на мучения тела,
останется неуязвимой.
Стратег кивнул инквизитору, который взял со стола острый нож. Он
