на востоке и севере. Англия, населенная сначала иберийцами и кельтами, сделалась
впоследствии германской и скандинавской в большей половине своего населения;
можно допустить, на основании всего, что было найдено в могилах, что почти то же
самое произошло и в Галлии. В очень давние времена наша страна представляла
смешанное население, в котором смуглые и белокурые долихоцефалы имели
преобладающее этническое влияние, а может быть даже преобладали и численно. Это
была почти та же этническая картина, какую в настоящее время представляют
Великобритания и Северная Германия, взятые в их целом: белокурые долихоцефалы
составляют там немного более половины всего населения.
II. -- Если само происхождение европейских рас гипотетично, то в еще гораздо
большей степени это можно сказать о их умственном строении. Здесь мы можем лишь
делать догадки на основании исторической роли различных рас, которая в свою
очередь весьма недостоверна. Посмотрим, однако, что в этом случае считают себя
вправе утверждать ученые.
Физиология мозга еще слишком мало разработана, чтобы можно было с достоверностью
локализировать умственные способности, распределив их по различным областям
головного мозга; более или менее точные выводы достигнуты лишь по отношению к
способности речи; что касается способности мышления, то на этот счет мы имеем
лишь неопределенные сведения, что ее главные органы находятся в лобных лопастях.
Волевая энергия, быть может, зависит до известной степени от степени
продолговатости мозга и от отношения между его передними и задними частями, а
следовательно, -- между его длиной и шириной.
Утверждают, что, в общем, раса Средиземного моря и семитская отличаются
умственными способностями; что по-своему моральному характеру, так же как и по
морфологическим свойствам, они приближаются к расе, которую принято называть
арийской; г. Лапуж утверждает однако, что в них менее высших свойств, не говоря
впрочем, на чем основано такое утверждение.
Что касается смуглого брахицефала, то ему приписываются следующие моральные
свойства: он миролюбив, трудолюбив, воздержан, умен, осторожен, ничего не
предоставляет случаю, склонен к подражанию, консервативен, но без инициативы.
Привязанный к земле и родной почве, он отличается узостью кругозора,
потребностью в однообразии, духом рутины, заставляющим его противиться
прогрессу. Послушный и даже любящий находиться под управлением других, он всегда
был как бы "прирожденным подданным" арийцев и семитов.
Белокурая и длинноголовая раса пользуется особым предпочтением
психологов-антропологов; она обладает, говорят они, большой впечатлительностью,
быстрым и проницательным умом, соединенным с активностью и неукротимой энергией.
Как раса беспокойная, не выносящая неравенства, предприимчивая, честолюбивая и
ненасытная, она ощущает все возрастающие потребности и непрерывно стремится к их
удовлетворению. Она более способна приобретать и завоевывать, чем сохранять свои
завоевания. Она приобретает только затем, чтобы более тратить. Ее
интеллектуальные и артистические способности часто возвышаются до таланта и
гениальности. У северных долихоцефалов, высокорослых и с крепкими мускулами,
воля, по-видимому, сильнее; она часто принимает бурный характер и в то же время
упорнее. В основе их натуры лежит известная дикость, зависящая, быть может, от
того, что затылочная область служит скорее седалищем сильных страстей и животной
энергии. Северный климат, способствуя развитию лимфатизма, умеряет эти страсти
известной медлительностью мысли и действия. Белокурый северянин, бывший долгое
время варваром, является по существу индивидуалистом; в нем сильнее развито его
"я". Он более способен отступать от средней мерки; эти уклонения бывают иногда
вверх, иногда вниз. В первом случае получаются необыкновенные люди
преимущественно с выдающейся предприимчивостью, сангвиники как в моральном, так
и в физическом отношении, рискующие всем и для всего; во втором случае
получаются люди низшего разряда с вялым умом и той степенью тяжеловесности и
лимфатизма, какая не встречается, например, среди кельтов-брахицефалов.
Вследствие этого последние достигают очень высокого среднего уровня, хотя, быть
может, дают менее индивидуальных порывов к высшим областям.
Прибавим к этому, что, согласно Ламброзо, Марро, Боно и Оттолонги, среди
кретинов и эпилептиков пропорция белокурых очень слаба. Среди пьемонтцев
количество смуглых преступников вдвое более, чем белокурых, хотя только треть
населения смуглолица. Если к белокурым присоединить рыжих, то явление выступит
еще резче, несмотря на пословицу о рыжих. Зато в преступлениях, связанных с
половой развращенностью, белокурые занимают высшее место. Несмотря на всю
неопределенность этой психологии рас, считают возможным придти к тому
заключению, что у цивилизованных народов деление на классы почти всегда
соответствует количеству длинноголовых элементов, входящих в состав правящих
классов.
Известно, что преобладающими чертами кельтов, принадлежащих вместе с славянами к
смуглым брахицефалам, признаются живость ума, подвижность характера, веселость,
преобладание ума над волевой энергией, известная овечья покорность, желание быть
управляемыми другими; Ф. Гальтон приписывает им вследствие этого стадные
наклонности. Но следует заметить, что последнее свойство связано с
господствующей чертой расы: общительностью, живой симпатией и восприимчивостью к
чувствам окружающих, потребностью в товариществе, в общении с другими. По нашему
мнению, это свойство является отчасти результатом сознания кельтами присущего им
недостатка волевой энергии. Кельт обыкновенно пополняет этот недостаток волевой
активности пассивным сопротивлением: это кроткий упрямец. Кроме того, не
чувствуя достаточно силы в самом себе, он инстинктивно стремится найти ее в
союзе, опереться на других, ощущать себя в общении с группой, часть которой он
составляет. По той же причине он по натуре миролюбив; раны и синяки не в его
вкусе. Благоразумный и предусмотрительный, он заботливо относится к самому себе
и к своему имуществу. Что касается ума, то кельты не уступают в этом отношении
германцам и скандинавам, по крайней мере в области собственно интеллектуальных
свойств, а не тех, которые зависят скорее от качеств воли: так, например,
способность понимания и усвоения, суждение, логика, память, воображение, все
это, по-видимому, развито у широкоголовых кельтов не менее, чем у длинноголовых
германцев; но что касается способности внимания, в значительной степени волевого
характера, то у первых она, по-видимому, слабее или менее устойчива. Точно так
же, все, требующее инициативы и решимости порвать привычную ассоциацию идей,
реже встречается у кельта, чем у северянина; он менее охотно подвергнет себя
случайностям неизвестного, опасностям открытий, не потому, чтобы он был менее
способен к изысканиям, а потому, что в нем менее смелости исследователя; он
более спокоен по натуре и не любит рисковать. Словом, здесь можно установить
различие, впрочем все еще очень проблематичное, скорее в характере чувства и
воли, чем в силе ума.
Житель Морвана (в центре Франции), хорошо изученный Говелаком, может служить
хорошим образчиком кельта: он трезв, экономен, мужествен, привязан к своей
стране, любопытен, хитер, подвижного ума, скрывающегося под наружной вялостью,
гостеприимен, обязателен без расчета. Достоинства и недостатки оверньята с его
упрямством, вошедшим в пословицу, хорошо известны. Овернь, в своей литературе,
"непоколебима и склонна к резонерству", Впрочем, для правильной оценки характера
оверньята необходимо принять во внимание влияние гор и привычек исключительно
сельской жизни, на которую были обречены кельты после своего удаления в горы. По
словам Топинара, брахицефалы всегда были "угнетенными жертвами долихоцефалов".
Последние, сварливые и беспокойные, вояки и грабители, отрывали их от полей и
заставляли следовать за собой в их безумных экспедициях то в Дельфы, то к
подножию Капитолия. Кельты не ощущают потребности рыскать по свету, пускать
стрелы в небеса и бороться с морем; они любят родную почву и привязаны к своей
семье; ими овладевает беспокойство, когда они не видят дыма, поднимающегося над
их крышей; они создают в воображении свой собственный мир, часто фантастический,
и путешествуют в нем, не покидая своего угла; они охотнее рассказывают о
приключениях, нежели бросаются в них. Будучи прозаиками, когда этого требуют
условия их жизни, они обладают однако мечтательной и волшебной поэзией; они
верят в фей, в духов, в постоянное общение живых с мертвыми. Верные религии
своих отцов, преданные часто до самоотвержения, они консервативны в политике,
пока их не доведут до крайности. Словом, они отличаются всеми достоинствами и
несовершенствами натур, скорее мягких, чем пылких, и скорее консервативных,
нежели революционных. Наша суровая и мечтательная Бретань, стоящая на краю
материка, окутанная туманами океана, населена кельтами более поэтического
характера, более склонными к меланхолии, с более интенсивным религиозным
чувством. Быть может, они обязаны своими особенностями, так же как в Ирландии,
Валлисе и Шотландии, смешению кельтской крови с известной долей крови белокурых
кимров и влиянию туманного и влажного климата. Бретонцы -- сильная раса,
неукротимая в своем "консерватизме", а иногда также и в радикализме; обыкновенно
очень религиозные, они доходят порой в своем отрицании до святотатства. Их
единодушно изображают идеалистами, мечтателями, более склонными к поэзии, нежели
к живописи, со взором, устремленным во внутренний мир. Цветок Арморики, сказал
один из их поэтов, служит символом бретонской расы:
Золотое сердце, окруженное дротиками.
Абелар, Мопертюи, Ламеттри, Бруссэ, Шатобриан, Ламеннэ, Ренан, Леконт де Лиль
(подобно Ренану отчасти бретонец по происхождению), Лоти, родившийся в
провинции, соседней с Вандеей, служат выразителями различных сторон бретонского
духа. Быть может, бретонский идеализм объясняется отчасти соседством туманного и
дикого моря, видом ланд и друидических памятников, живучестью традиций,
кельтским наречием, религией, недостаточно частыми сношениями с остальной
Францией. Часто указывали на контраст между Бретанью и Нормандией. Эта
последняя, богатая и живописная страна, населенная преимущественно
предприимчивыми и смелыми скандинавами, любящая одерживать победы, а вследствие
этого -- воевать или вести процессы, отличается скорее материалистическим духом.
По словам Стендаля, Нормандия если не самая умная, то, быть может, наиболее
цивилизованная часть Франции; вместе с тем она одна из наиболее преступных,
между тем как Бретань, а особенно Морбиган, окрашена гораздо бледнее на карте
преступности. Не следует искать в Нормандии глубокого поэтического настроения
Бретани. Г. Тьерсо, изучавший народные песни Франции, тщетно искал от Авранша до
Дюнкирхена песни, выражающей "чувство". Нормандцам, "большим мастерам выпить" и
любителям амурных похождений, знакомы лишь песни на темы о вине и любви. У них
есть свои поэты, среди которых Корнель служит "величавым представителем всего,
что существует прекрасного в гордом нормандце, индивидуалисте, не нуждающемся в
других" (Гавелок Эллис). Они особенно богаты великими живописцами, начиная с
Пуссэна и Жерико до Миллэ, и живописцами в прозе, каковы Бернардэн де Сен-Пьерр,
Флобер и Мопассан. У них есть также ученые, как Фонтенелль, Лаплас и Леверрье. В
нормандце не все может быть объяснено кровью белокурых германцев; сюда надо
присоединить еще традиции завоевания и отважных предприятий, свойственных
впрочем этой расе, а также влияние богатой страны, более быстрой и легче
достигнутой цивилизации.
Со всеми их достоинствами и недостатками, кельты составляли очень хороший сырой
материал для состава нации, -- прочный и устойчивый, полезный даже своей
