а на всех людей в равной степени. Они избегают изменчивости и разочаро-
ваний половой любви, так как отвлекаются от сексуальной цели, влечение
делается заторможенным по цели. Тем самым они приходят в состояние урав-
новешенности, непоколебимости, нежности, которое имеет мало общего с
бурной жизнью половой любви, но от которой это состояние все же ведет
свое происхождение. Св.Франциск Ассизский зашел, пожалуй, дальше всех в
таком использовании любви для достижения внутреннего чувства счастья.
Эта техника реализации принципа удовольствия неоднократно связывалась с
религией. В обоих случаях происходит обращение к тем областям психики,
где стирается различие между оЯп и объектами, а равно и различия между
последними. Из этических соображений (их мотивы нам еще предстоит расс-
мотреть) в этой готовности к всечеловеческой и всемирной любви находят
вершину, к которой только и должен стремиться человек. Уже здесь нельзя
умолчать о двух главных сомнениях по этому поводу. Любовь ко всем без
разбору теряет в цене и она несправедлива к своему объекту. Более того,
ведь не все люди достойны любви.
Заложившая основания семьи любовь не отрекается от прямого сексу-
ального удовлетворения и сохраняет свою первоначальную форму. Она про-
должает воздействовать на культуру, в том числе и в такой своей модифи-
кации, как заторможенная по цели нежность, В обеих этих формах она вы-
полняет свою функцию: связывает воедино множество людей, причем намного
интенсивнее, чем интересы трудового содружества. Неточность употребления
слова олюбовьп имеет свое генетическое основание, Любовью называют отно-
шения между мужчиной и женщиной, создавших семью для удовлетворения сво-
их сексуальных потребностей. Но любовь - это и добрые чувства между ро-
дителями и детьми, братьями и сестрами, хотя такие отношения следовало
бы обозначать как заторможенную по цели любовь или нежность. Заторможен-
ная по цели любовь первоначально была вполне чувственной - в бессозна-
тельном она таковой остается и поныне. Как чувственная, так и затормо-
женная по цели любовь выходит за пределы семьи и устанавливает связи
между теми, кто ранее был чужд друг другу, Половая любовь ведет к новым
семейным союзам, заторможенная по цели - к одружескимп объединениям, ко-
торые становятся культурно значимыми - в них происходит преодоление мно-
гих ограничений половой любви, например, ее исключительности. Но по ходу
развития любовь утрачивает однозначное отношение к культуре. С одной
стороны, любовь вступает в противоречие с интересами культуры, с другой
- культура угрожает любви ощутимыми ограничениями.
Это раздвоение кажется неизбежным, но причина его устанавливается да-
леко не сразу. Она предстает прежде всего как конфликт между семьей и
более крупным сообществом, к которому принадлежит индивид. Главным уст-
ремлением культуры является собирание людей в большие единства, но семья
не отпускает индивида. Чем крепче связь между членами семьи, тем сильнее
у них склонность отгораживаться от всех остальных и тем затруднительнее
для них вступление в более широкий круг. Филогенетически первая и
единственная в детском возрасте форма совместной жизни сопротивляется
замене на более поздние приобретения культуры. Отделение от семьи стано-
вится задачей каждого юноши, и общество часто помогает ему ритуалами и
инициациями. Создается впечатление, что эти трудности присущи всякому
органическому развитию.
Затем на пути культуры оказываются женщины, замедляя и сдерживая ее
развитие теми же силами, которые поначалу служили фундаментом культуры
как требования любви. Женщины представляют интересы семьи и сексуальной
жизни; культурная деятельность во все большей степени становилась мужс-
ким делом. Она ставила перед ними все более сложные задачи, принуждая их
к сублимации влечений, а женщины к этому не слишком способны. Человек
располагает ограниченным количеством психической энергии, а потому он
должен решать свои задачи путем целесообразного распределения либидо.
Затраченное на цели культуры отымается главным образом у женщин и сексу-
альной жизни. Постоянное пребывание среди себе подобных и зависимость от
отношений с ними отчуждают мужчину даже от его супружеских и отцовских
обязанностей. Женщина видит, как она оттесняется на второй план притяза-
ниями культуры, и у нее начинается вражда с культурой,
Тенденция к ограничению сексуальной жизни со стороны культуры прояв-
ляется не менее отчетливо, чем другая ее тенденция, ведущая к расширению
культурного круга. Уже первая фаза культуры, фаза тотемизма, принесла с
собою запрет на кровосмешение - запрет, нанесший, вероятно, самую глубо-
кую за все время рану любовной жизни человека. Посредством табу, закона,
обычая вводятся дальнейшие ограничения, касающиеся как мужчин, так и
женщин. Не все культуры заходят здесь одинаково далеко; экономическая
структура общества также оказывает влияние на меру остающейся сексу-
альной свободы. Мы уже знаем, что культура действует принуждением эконо-
мической необходимости, отнимая у сексуальности значительную часть пси-
хической энергии, каковой культура пользуется в своих целях. При этом
она обращается с сексуальностью подобно племени или сословию, подчинив-
шему себе и угнетающему другое. Страх перед восстанием угнетенных при-
нуждает ввести строжайшие меры предосторожности. Высшая точка такого
развития обнаруживается в нашей западноевропейской культуре. Психологи-
чески вполне оправданно, что она ставит под запрет проявления детской
сексуальности, ибо без предварительной обработки в детстве укрощение
сексуальных вожлелений у взрослых было бы безнадежным делом. Нет оправ-
дания только тому, что культура заходит здесь слишком далеко и вообще
отвергает наличие таких феноменов, несмотря на их очевидность, Выбор
объекта у зрелого индивида ограничен лицами противоположного пола, тогда
как большая часть внегенитальных удовлетворений запрещается как извраще-
ния. Требование одинаковой для всех сексуальной жизни не принимает в
расчет различий во врожденной или приобретенной сексуальной конституции,
отнимает у людей значительную часть сексуального наслаждения и тем самым
делается источником тяжкой несправедливости. Запреты и ограничения пре-
успевают лишь в организации беспрепятственного протекания сексуальных
интересов по допустимым каналам - у нормальных людей, которым не мешает
их конституция. Но и узаконенная гетеросексуальная генитальная любовь
подлежит дальнейшим ограничениям, вводится единобрачие. Современная
культура ясно дает понять, что сексуальные отношения допустимы лишь в
виде единственной и нерасторжимой связи между одним мужчиной и одной
женщиной. Культура не желает знать сексуальности как самостоятельного
источника удовольствия и готова терпеть ее лишь в качестве незаменимого
средства размножения.
А это уже крайность, которая, как известно, оказывалась неосуществи-
мой даже на самое короткое время. Всеобъемлющему вмешательству в их сек-
суальную свободу поддавались лишь слабые натуры, тогда как сильные тер-
пели его при наличии компенсаций, о которых еще пойдет речь. Культурное
сообщество было вынуждено молча терпеть многочисленные нарушения, кото-
рые заслуживали преследования в согласии с установленными требованиями.
Но не следует заблуждаться относительно безобидности такой установки
культуры по причине недостижимости всех ее целей. Сексуальная жизнь
культурного человека все же сильно покалечена и производит впечатление
такой же отмирающей функции, как наши челюсти или волосы на голове. Мы
вправе сказать, что произошло чувствительное ослабление значения сексу-
альности как источника счастья, а тем самым и реализации наших жизненных
целей15. Иной раз даже возникает впечатление, будто дело здесь не в од-
ном давлении культуры, что в самой сущности этой функции есть нечто пре-
пятствующее полному удовлетворению и толкающее нас на иные пути. Трудно
сказать, является ли это заблуждением16. V Психоаналитическая работа на-
учила нас тому, что для так называемых невротиков невыносим именно отказ
от сексуальной жизни. Своими симптомами они заменяют удовлетворение, но
тем самым либо причиняют себе страдания, либо делаются источником стра-
даний для других, доставляя их окружающим и обществу. Последнее легко
понять, загадочно первое. Но культура требует от нас еще одной, уже не
сексуальной жертвы.
Мы рассматривали препятствия на пути развития культуры как пример об-
щей трудности эволюции, сводя препятствия к деятельности либидо, к его
стремлению держаться старой позиции и не допускать новой. Примерно то же
мы утверждаем, выводя противоречие между культурой и сексуальностью из
того факта, что сексуальная любовь есть отношения двух лиц, где третий
всегда лишний, тогда как культура покоится на отношениях между многими
людьми. На вершине любви не остается интереса к окружающему миру; влюб-
ленной паре достаточна себя самой, для счастья ей не нужен даже ребенок.
Нет другого случая, где бы Эрос так ясно обнаруживал сваю сущность,
стремление творить единое из многого. Но если ему это удается в данном -
вошедшем в присказку - случае единения двух влюбленных, то дальше он не
продвигается.
Культурное сообщество можно представить состоящим из таких пар инди-
видов, которые, будучи либидонозно удовлетворенными, соединялись бы друг
с другом узами совместного труда и взаимного интереса. Культуре тогда не
было бы нужды отнимать энергию у сексуальности. Но такого завидного сос-
тояния нет и никогда не бывало. Действительность учит нас тому, что
культура не удовлетворяется уже существующими союзами, она желает свя-
зать членов сообщества либидонозно, пользуется для этой цели любыми
средствами, поощряет установление сильных идентификаций между членами
сообщества. Культура мобилизует все силы заторможенного по цели либидо,
чтобы подкрепить общественные союзы отношениями дружбы. Для исполнения
этого намерения она неизбежно ограничивает сексуальную жизнь. Мы не
улавливаем здесь только той необходимости, которая принуждает культуру
враждовать с сексуальностью. Речь должна идти о каком-то еще не обнару-
женном нами препятствии.
На след нас может навести одно из так называемых идеальных требований
культурного общества. Оно гласит: овозлюби ближнего твоего, как самого
себяп. Это требование имеет всемирную известность; оно безусловно старше
христианства, предъявляющего это требование в качестве собственного гор-
деливого притязания. Но оно все же не является по-настоящему древним:
еще в исторические времена оно было совершенно чуждо людям. Попробуем
подойти к нему наивно, словно впервые о нем слышим. Тогда нам не совла-
дать с чувством недоумения. Почему, собственно говоря, мы должны ему
следовать? Чем оно нам поможет? И главное - как его осуществить? Способ-
ны ли мы на это? Моя любовь есть для меня нечто безусловно ценное, я не
могу безответственно ею разбрасываться. Она налагает на меня обяза-
тельства, я должен идти на жертвы, чтобы выполнять их. Если я люблю ко-
го-то другого, он должен хоть как-то заслуживать моей любви. (Я отвлека-
юсь здесь от пользы, которую он может мне принести, от его возможной
ценности как сексуального объекта - в предписание любви к ближнему оба
эти типа отношений не входят.) Он заслуживает любви, если в чем-то важ-
ном настолько на меня похож, что я могу в нем любить самого себя; он то-
го заслуживает, если он совершеннее меня и я могу любить в нем идеал мо-
ей собственной личности. Я должен его любить, если это сын моего друга,
и боль моего друга, если с ним случится несчастье, будет и моей болью -
я должен буду разделить ее с ним. Но если он мне чужд, если он не прив-
