О том, как Пантагрюэль, дабы вывести Пачурга из
затруднения,
позвал на совет богослова, лекаря. законоведа и философа
Явившись во дворец, они доложили Пантагрюэлю о том, как
они путешествовали, и показали ему стихотворение Котанмордана.
Прочитав его и перечитав, Пантагрюэль молвил:
-- Этот ответ мне нравится больше всех остальных. Смысл
его таков, что всякому вступающему в брак надлежит быть судьею
собственных своих намерений и советоваться только с самим
собой. Я всегда был того же мнения и высказал вам его с самого
начала, едва лишь вы со мной об этом заговорили, однако ж, как
мне тогда показалось, в глубине души вы надо мной посмеялись,
самоуверенность же ваша и самонадеянность содеяла вам много
бед. Как бы то ни было, мы поступим иначе.
Вот как обстоит дело. Все, что мы собою представляем и что
мы имеем, состоит из трех вещей: из души, тела и нашего
достояния. Соответственно и надзор за всем этим поручен в
настоящее время трем сортам людей: богословы пекутся о душе
нашей, лекари -- о теле, юристы -- о достоянии. Поэтому я
предлагаю позвать к нам в воскресенье на обед богослова, лекаря
и юриста. Вместе мы и обсудим ваше затруднительное положение.
-- Клянусь святым Пико, -- объявил Панург, -- ничего
путного из этого не получится, можно сказать заранее.
Подумайте, как в этом мире все устроено шиворот-навыворот:
охрану наших душ мы доверяем богословам, а между тем
большинство из них еретики, охрану тел -- медикам, а между тем
сами они ненавидят медикаменты и ни к каким медицинским
средствам не прибегают, охрану же достояния нашего --
адвокатам, а ведь между собой адвокаты никогда тяжб не заводят.
-- Вы рассуждаете, как настоящий придворный, -- заметил
Пантагрюэль. -- Однако первый ваш пункт я отвожу, ибо основное,
вернее сказать -- единственное и всеобъемлющее занятие добрых
богословов заключается именно в том, что они словами, делами и
писаниями своими искореняют чужие заблуждения и ереси (а чтобы
самим впасть в ересь -- им просто не до того) и глубоко
внедряют в сердца человеческие истинную и живую католическую
веру
Второй ваш пункт я одобряю: хорошие лекари, когда дело
касается собственного здоровья, придают огромное значение мерам
профилактическим и предупредительным, в терапии же и в
медикаментах они благодаря этому необходимости не испытывают.
В третьем пункте мы с вами сходимся; хорошие адвокаты так
поглощены защитой и обоснованием чужих прав, что у них не
остается времени и досуга, дабы позаботиться о своих
собственных правах. И все же в будущее воскресенье мы позовем
от богословов отца Гиппофадея, от лекарей -- магистра
Рондибилиса, от юристов же -- нашего друга Бридуа.
Кроме того, я полагаю, что нам надлежит придерживаться
пифагорейской тетрады, а потому в качестве четвертого
собеседника я предлагаю позвать нашего верноподданного,
философа Труйогана, ибо такой выдающийся философ, как Труйоган,
способен разрешить любые спорные вопросы. Карпалим! Пригласите
их всех в следующее воскресенье обедать.
-- По моему мнению, вы выбрали самых подходящих людей во
всей нашей стране, -- заметил Эпистемон. -- Дело не только в
том, что каждый из них является знатоком в своей области, --
это никакому сомнению не подлежит, -- но еще и в том, что
Рондибилис теперь женат, а прежде не был, Гиппофадей никогда не
был женат, ни прежде, ни теперь, Бридуа когда-то был женат, а
теперь нет, а Труйоган всегда был женат: и прежде и теперь. От
одной обязанности я Карпалима освобождаю: если вы ничего не
имеете против, я сам берусь пригласить Бридуа, -- это мой
старый знакомый, и я как раз собирался с ним поговорить о том,
как успевает и продвигается его степенный и ученый сын, который
слушает в Тулузе лекции ученейшего и достопочтенного Буасоне.
-- Поступайте по вашему благоусмотрению, -- заключил
Паитагрюэль, -- и кстати подумайте, не могу ли я быть
чем-нибудь полезным его сыну и достойнейшему господину Буасоне,
которого я люблю и уважаю как одного из крупнейших в своей
области ученых. Я с радостью сделаю для них все, что могу.
ГЛАВА XXX
О том, как богослов Гиппофадей дает Панургу советы
касательно вступления в брак
Обед в следующее воскресенье был еще не готов, а гости уже
явились, все, кроме фонбетонского судьи Бридуа Когда подали
вторую перемену кушаний, Панург, отвесив почтительный поклон,
заговорил:
-- Господа! Речь идет только об одном: стоит мне жениться
или нет. Если вы не рассеете моих сомнений, то я сочту их
такими же неразрешимыми, как Аллиаковы Insolubilia
/"Неразрешимые проблемы" (лат.)/, ибо вы, каждый в своей
области, люди избранные, отобранные и сквозь решето
пропущенные.
В ответ на вопрос Панурга и на поклоны всех присутствующих
отец Гиппофадей с необычайной скромностью заметил:
-- Друг мой! Вы спрашиваете совета у нас, однако ж прежде
надобно посоветоваться с самим собою. Сколь сильно беспокоит
вас плотская похоть?
-- Прошу прощения, отец мой, -- отвечал Панург, --
чрезвычайно сильно.
-- Дело житейское, друг мой, -- молвил Гиппофадей. --
Однако, видя затруднительность вашего положения, Господь, уж
верно, посылает вам дар и благодать воздержания?
-- По чести, нет, -- отвечал Панург.
-- В таком случае женитесь, друг мой, -- заключил
Гиппофадей, -- лучше жениться, нежели гореть в огне
любострастия.
-- Ах, как вы умно рассудили, -- воскликнул Панург, -- и
при этом нимало не циркумбиливагинируя вокруг горшка!
Чувствительно вам благодарен, ваше высокопреподобие. Теперь уж
я твердо решил жениться, в самом скором времени. Приходите ко
мне на свадьбу. Ах, шут возьми, ну и погуляем же мы с вами! Вы
получите свадебную ленту, как полагается гостю, и, ей-же-ей, мы
отведаем гуська, которого жена нам не зажарит. И вот еще о чем
я вас попрошу: сделайте мне такое великое одолжение и окажите
мне такую великую честь -- откройте бал и пройдитесь в первой
паре с какой-нибудь из девиц. Остается еще одна маленькая
загвоздочка, совсем маленькая, малюсенькая: буду ли я рогат?
-- Если Бог захочет, отнюдь нет, друг мой, -- отвечал
Гиппофадей.
-- Силы небесные! -- возопил Панург. -- Куда вы меня
отсылаете, добрые люди? К условным предложениям, которые
порождают в диалектике всякого рода противоречия и бессмыслицу.
Если бы мой заальпийский лошак летал, то у моего заальпийского
лошака были бы крылья. Если Бог захочет, я не буду рогат, и я
же буду рогат, если Бог того захочет.
Вот тебе раз! Если б еще это было такое условие, которое
можно преодолеть, я бы не отчаивался, но вы меня отсылаете в
тайный совет Господа Бога, в палату частных его определений. А
как нам, французам, найти туда дорогу? Ваше высокопреподобие!
По-моему, вам нет расчета ехать ко мне на свадьбу. От
свадебного гама и суматохи вы с ума свихнетесь. Вы же любите
покой, безмолвие, уединение. Я думаю, вы не приедете. Вдобавок
и танцуете вы неважно и, открывая бал, чего доброго,
осрамитесь. Лучше я вам пришлю на дом шкварочек и свадебную
ленту. У себя дома вы и за здоровье молодых выпьете, коли
придет охота.
-- Друг мой, -- возразил Гиппофадей, -- прошу вас,
поймите меня правильно. Когда я вам сказал: "Если Бог захочет",
то разве же я вас этим обидел? Разве это плохо сказано? Разве
это условие кощунственное или же оскорбительное? Ведь я этим
прославил Бога как нашего сотворителя, спасителя и
промыслителя. Ведь я этим только хотел сказать, что Он --
единственный податель всякого блага. Ведь я этим только хотел
выразить ту мысль, что мы всецело зависим от Его благости, а
без Него мы ничто, ничего не стоим и ни на что не способны --
до тех пор, пока на нас не снизойдет Его святая благодать. Ведь
я этим только хотел сказать, что все начинания наши должны
сообразоваться с установлениями каноническими и что на какой бы
то ни было шаг нам надлежит решаться с мыслью о том, что на все
Его святая воля -- как на земле, так и на небе. Ведь я же
только чистым сердцем восхвалил благословенное имя Его.
Друг мой, если Бог захочет, вы не будете рогаты. Не
отчаивайтесь, полагая, будто узнать, что именно восхотел
Господь, невозможно, ибо воля Его от нас, мол, сокрыта и, дабы
постигнуть ее, должно-де обратиться в Его тайный совет и
скитаться по палате священных Его определений. Господь явил нам
особую милость: Он нам их открыл, возвестил, объявил и явно для
всех начертал в Священном писании.
Из него-то вы и вычитаете, что никогда не будете рогаты,
то есть что жена ваша никогда не будет развратничать при том
условии, если вы возьмете ее из хорошей семьи, если она будет
воспитана в духе строгой добродетели и непорочности, если она
будет вращаться и находиться в обществе людей добронравных,
будет любить и бояться Бога, будет стараться угодить Ему своею
верою и соблюдением святых Его заповедей, будет бояться
прогневить Его и лишиться Его благодати из-за своего маловерия
или же вследствие нарушения божественного Его закона, который
строго воспрещает прелюбодеяние и повелевает прилепиться к мужу
своему, его единого ублажать, ему единому служить и, после
Бога, его единого любить.
Дабы она твердо сии правила усвоила, вы, со своей стороны,
обязуйтесь обходиться с нею дружески, быть во всех отношениях
безукоризненным, подавать ей благой пример и вести скромный,
целомудренный, добродетельный образ жизни, какой, по вашему
разумению, надлежит вести ей самой, ибо не то зеркало
почитается прекрасным и безупречным, которое щедрее других
украшено позолотою и самоцветными камнями, а то, которое верно
отражает предметы, -- равным образом не та женщина вящим
пользуется уважением, которая отличается богатством, красотою,
статностью или же благородством происхождения, а та, которая
наипаче стремится с помощью Божией во благочестии себя соблюсти
и себя вести так же точно, как ее супруг.
Обратите внимание, что луна заимствует свет не от
Меркурия, не от Юпитера, не от Марса и не от какой-либо другой
планеты или же звезды небесной; она получает свет не от кого
другого, как от своего супруга -- солнца, и получает ровно
столько, сколько солнце способно излучить, и в зависимости от
того, в каком оно аспекте. Будьте же и вы для своей супруги
покровителем, образцом добродетели и чистоты душевной и
непрестанно молите Бога, чтобы Он по милосердию своему вас не
оставил.
-- Стало быть, вы хотите, -- покручивая усы, заключил
Панург, -- чтобы я вступил в брак с той мудрой женой, которая
описана у Соломона? Да ведь ее давно нет в живых, можете мне
поверить. Сколько мне известно, я и в глаза-то ее никогда не
видел, прости Господи, мое согрешение! Во всяком случае, я вам
очень признателен, отец мой. Скушайте вот этот марципанчик --
он способствует пищеварению, и запейте сладким вином с корицей
-- это полезно для желудка. А мы пойдем дальше.
ГЛАВА XXXI
О том, какие советы дает Панургу лека
Продолжая свою речь, Панург объявил.
-- Первое, что сказал человек, кастрировавший
сосиньякских черноризцев, как скоро он выхолостил брата
Обобратия, было: "Следующий"! И я тоже скажу: "Следующий!" Так
вот, господин магистр Рондибилис, без дальних слов: жениться
мне или нет?
-- Клянусь иноходью моего лошака, не знаю, что вам на
этот вопрос ответить, -- молвил Рондибилис. -- Вы сами
говорите, что плоть ваша бунтует. На медицинском факультете
