уступив настойчивой его просьбе, оставил ему несколько тяжб --
для упражнения. Уж лучше я откажусь в пользу кредиторов от
доходов с моей улитни, да еще и с жукильни на придачу.
-- Давайте прекратим этот разговор, -- заметил
Пантагрюэль, -- я уже вам сказал.
ГЛАВА VI
Почему молодожены освобождаются от воинской повинности
-- А каким это законом заведено и установлено, --
осведомился Панург, -- что насадившие виноградник, построившие
новый дом и молодожены получают отсрочку на год по призыву на
военную службу?
-- Законом Моисея, -- отвечал Пантагрюэль.
-- Но почему же именно молодожены? -- спросил Панург. --
До виноградарей мне нужды нет, -- слишком я для этого стар:
пусть лучше позаботятся о тех, кто снимает урожай. И
новостроители из мертвого камня также не занесены в книгу
живота моего. Я созидаю живые камни, то есть людей.
-- По моему разумению, -- сказал Пантагрюэль, -- цель
здесь была такова: пусть-де молодожены первый год вдоволь
насладятся любовью, займутся произведением на свет потомства и
обзаведутся наследниками. Таким образом, если даже на второй
год их убивали на войне, имя их и герб переходили к детям. А
заодно удостоверялись, бесплодна новобрачная или плодовита
(годичный опыт считался достаточным ввиду зрелого возраста, в
каком тогда вступали в брак), с тем чтобы в случае смерти
первого мужа как можно лучше пристроить ее вторично: плодовитую
выдавали за того, кто мечтал о приращении своего рода,
бесплодную же за того, кто не жаждал иметь детей, а брал жену
за ее добродетели, сметку, привлекательность, -- только ради
домашнего уюта и ведения хозяйства.
-- А вареннские проповедники порицают второй брак, --
сказал Панург, -- они говорят, что это безумие и позор.
-- Для них это все равно что перемежающаяся лихорадка, --
подтвердил Пaнтapюэль.
-- Да и для отца Скоблисия тоже, -- продолжал Панург. --
Когда он проповедовал в Парилье и громил второй брак, то прямо
так и объявил: он, дескать, клянется, пусть, дескать, его
сейчас черт схватит, но только он предпочитает лишить
невинности сотню девиц, нежели вложить шпагу в ножны хотя бы
одной вдовушке.
Мне ваш довод кажется разумным и веским. Ну, а что вы
скажете, если я вам предложу такое объяснение: молодоженам
давали отсрочку на год по призыву на том основании, что в
течение всего первого года они наиграются вдоволь со своими
дражайшими половинами (а ведь это их право и их долг),
опустошат свои сперматические сосуды и по этой причине бывают
такие заморенные, истощенные, изнуренные и чахлые, что, когда
настает день сражения, они предпочитают нырнуть, как утки, в
обоз, но только не быть вместе с воинами и отважными
ратоборцами там, где воинствует Энио и где сыплются удары, ибо
под знаменами Марса никто из них не способен нанести настоящий
удар? И то сказать: все лихие удары они уже нанесли под пологом
своей подруги -- Венеры.
И вот вам доказательство -- мы и сейчас еще среди прочих
сохранившихся у нас древних обычаев и обрядов наблюдаем во всех
порядочных домах такое обыкновение: молодожена по прошествии
стольких-то дней посылают проведать дядюшку, чтобы временно
разлучить мужа с молодой женой, чтобы он отдохнул немного,
окреп, а затем, по возвращении, со свежими силами снова ринулся
в бой, хотя у большинства нет ни дяди, ни тети. Да вот,
недалеко ходить: после сражения под Рогоносом король Пук,
собственно говоря, не уволил нас вчистую, меня и Цып-цыпа, а
просто отпустил домой на поправку. Между прочим, Цып-цып все
еще ищет свой дом. Когда я был маленький, крестная мать моего
дедушки говорила мне:
Молитвы только тот твердит,
В чью душу их слова запали.
Один флейтист сильней дудит,
Чем два, которые устали.
Укрепляет меня в моем мнении то обстоятельство, что
виноградари первый год почти никогда не едят своего винограда и
не пьют вина собственного разлива, а равно и строители не живут
в своих новых жилищах, оттого что боятся задохнуться из-за
недостатка воздуха, о чем с таким знанием дела толкует Гален в
книге второй О затруднительности дыхания.
Задал же я вам этот вопрос не без основательного основания
и не без резонного резона. Не сердитесь.
ГЛАВА VII
О том, как Панург, едва у него в ухе появилась Ьлоха,
перестал носить свой великолепный гульфик
На другой день Панург велел, по еврейскому обычаю,
проткнуть себе правое ухо и подвесить к нему золотое с
инкрустацией колечко, в которое была вправлена блоха. Чтобы у
вас не оставалось никаких неясностей (право же, это так приятно
-- быть обо всем осведомленным!), я вам сообщаю, что блоха была
черная, содержание же ее обходилось, по самому точному
подсчету, во всяком случае не больше, чем стоила свадьба одной
гирканской тигрицы, то есть примерно около шестисот тысяч
мараведи в три месяца. Теперь, когда долги Панурга были
покрыты, такие громадные расходы пришлись ему не по нраву, и он
порешил кормить ее тем же, чем кормятся тираны и адвокаты, то
есть потом и кровью подвластных.
Затем он взял четыре локтя грубого сукна, сшил себе
длинный, простого покроя плащ, штаны снял, а очки прицепил к
шляпе.
В таком виде предстал он перед Пантагрюэлем, и тот
подивился этому маскараду, главным образом потому, что не узрел
прекрасного и великолепного гульфика, на котором Панург, как на
якоре спасения, основывал последнее свое убежище от крушений и
бедствий.
Не в силах будучи разгадать тайну Панурга, добрый
Пантагрюэль обратился к нему с вопросом, что означает
необычайный этот маскарад.
-- У меня блоха в ухе, -- объявил Панург. -- Я хочу
жениться.
-- В добрый час, -- молвил Пантагрюэль, -- вы меня этим
очень обрадовали. Верю вам на слово. Но только влюбленные так
себя не ведут: не ходят со спущенными штанами, а то и вовсе без
оных, не прикрывают голые колени сорочкой, не щеголяют в грубом
плаще до пят, да еще какого-то невероятного цвета, -- никто из
людей порядочных и добродетельных не носит таких плащей. Если
же какие-нибудь еретики или сектанты так и одевались, то это
считалось ханжеством, фальшью, желанием завладеть умами
простонародья. Впрочем, я лично не собираюсь осуждать их за это
и выносить им суровый приговор. Каждый поступает, как ему
подсказывает здравый смысл, особливо в делах несущественных,
неважных, безразличных, ни добрых, ни злых, не исходящих ни из
нашего сердца, ни из разумения, каковые представляют собой
мастерские всяческого добра и всяческого зла: добра -- в том
случае, если чувство доброе и если им руководит чистый дух; зла
-- в том случае, если чувство коварно извратил дух лукавый. Мне
только не по душе любовь к новшествам и презрение к обычаям.
-- Вы говорите -- цвет, -- возразил Панург. -- Цвет --
ничего, мочевой, как раз подходящий, в сукнах я толк понимаю,
-- это моя материя, и вообще я решил перемениться и больше
следить за собой. От долгов я свободен, -- значит, я теперь с
божьей помощью стану таким мрачным человеком, что вы диву
дадитесь.
Посмотрите на мои очки. Издали вы вполне можете меня
принять за брата Жана Буржуа. Я уверен, что в новом году я
опять начну проповедовать крестовый поход. Были бы только целы
наши ядра и пики.
Взгляните на это сукно. Я вас уверяю, что оно имеет особое
таинственное свойство, мало кому известное. Надел я его нынче
утром, а уже беснуюсь, корчусь, горю желанием как можно скорее
жениться и до седьмого пота потрудиться над женой, хотя бы меня
колотили в это время палкой. А какой из меня выйдет отличный
хозяин! Когда я умру, тело мое сожгут на почетном костре, а
пепел сохранят на память о рачительнейшем хозяине. Будь я сукин
сын, коли сукно мое плохое! На таком сукне только в карты
играть да монетки менять. За таким сукнецом -- кое-кого об стол
стук лицом!
Оглядите меня спереди и сзади. Да ведь это же тога,
одеяние древних римлян в мирное время! Покрой я выбрал такой же
точно, как на Трояновой колонне в Риме и как на триумфальной
арке Септимия Севера. Надоело мне воевать, надоели мне сагумы и
полукафтанья пехотинцев. От брони плечам больно. Долой оружие,
да здравствует тога! По крайней мере -- на весь будущий год,
если только я женюсь, а ведь вы не далее как вчера разъяснили
мне по этому поводу Моисеев закон.
Что же касается штанов, то в давнопрошедшие времена я
слыхал от моей двоюродной бабушки Лорансы, что они существуют
для гульфика.
Я понимаю это в том смысле, в каком милый чудак Гален,
рассуждая в книге девятой о Назначении частей нашего тела,
сказал, что голова существует для глаз. Природа могла бы вздеть
голову на коленки или же на локти, однако, сотворив глаза, дабы
мы различали предметы вдали, она их вставила в голову, а
голову, точно древко, воткнула в самую верхнюю часть тела,
подобно тому как маяки и высокие башни строятся всегда на
возвышенном месте, дабы свет был виден издали.
А так как я хочу некоторое время, -- по крайней мере с
годик, -- отдохнуть от военной службы и жениться, то я уже не
ношу гульфика, а следственно, и штанов, ибо гульфик есть самый
главный доспех ратника. И теперь я готов утверждать под страхом
любой кары вплоть до костра (только не включительно, а
исключительно), что турки недостаточно хорошо вооружены, оттого
что ношение гульфиков воспрещено у них законом.
ГЛАВА VIII
Почему гульфик есть самый главный доспех ратника
-- Итак, вы утверждаете, -- сказал Пантагрюэль, -- что
самый главный воинский доспех -- это гульфик? Учение новое и в
высшей степени парадоксальное. Принято думать, что вооружение
начинается со шпор.
-- Да, я это утверждаю, -- объявил Панург, -- и утверждаю
не без основания.
Взгляните, как заботливо вооружила природа завязь и семя
созданных ею растений, деревьев, кустов, трав и зоофитов,
которые она пожелала утвердить и сохранить так, чтобы виды
выживали, хотя бы отдельные особи и вымирали, а ведь в завязях
и семенах как раз и заключена эта самая их долговечность:
природа их снабдила и необычайно искусно прикрыла стручками,
оболочкой, пленкой, скорлупой, чашечками, шелухой, шипами,
пушком, корой и колючими иглами, которые представляют собой
прекрасные, прочные, естественные гульфики. Примером могут
служить горох, бобы, фасоль, орехи, персики, хлопок, колоквинт,
хлебные злаки, мак, лимоны, каштаны -- вообще все растения, ибо
мы ясно видим, что завязь и семя у них прикрыты, защищены и
вооружены лучше, чем что-либо другое. О продолжении
человеческого рода природа так не позаботилась. Наоборот, она
создала человека голым, нежным, хрупким и не наделила его ни
оружием, ни доспехами, создала его в пору невинности, еще в
золотом веке, создала существом одушевленным, но не растением,
существом одушевленным, говорю я, созданным для мира, а не для
воины, существом одушевленным, созданным для того, чтобы
наслаждаться всеми дивными плодами и произрастающими на земле
растениями, существом одушевленным, созданным для того, чтобы
мирно повелевать всеми животными.
В железном веке, в царствование Юпитера, среди людей
расплодилось зло, и тогда земля начала родить крапиву,
чертополох, терновник и прочее тому подобное, -- так
растительный мир бунтовал против человека. Этого мало, велением
судьбы почти все животные вышли из-под власти человека и молча
сговорились не только не работать на него больше .и не
