полного и безраздельного повиновения природному их господину, и
что таковыми пребудут не только они сами и рождающиеся у них
дети, от самого старшего и до самого младшего, но что эту
верность и послушание воспримут от них народы, вновь
присоединенные к его державе. Так оно и случилось, и в
ожиданиях своих он не обманулся. Если утопийцы еще до
переселения выказывали преданность и чувство признательности,
то дипсоды за несколько дней общения с ними превзошли их, ибо
всем людям свойственно с особым усердием приниматься за дело,
которое им по душе. Они сетовали только, что ничего не слыхали
прежде о добром Пантагрюэле, -- то был единственный их укор
небесам и небесным силам.
Да будет вам известно, гуляки, что для того, чтобы держать
в повиновении и удержать вновь завоеванную страну, вовсе не
следует (как ошибочно полагали иные тиранического склада умы,
этим только навредив себе и себя же опозорив) грабить народ,
давить, душить, разорять, притеснять и управлять им с помощью
железных палок; одним словом, не нужно есть и пожирать народ,
вроде того царя, которого Гомер называет неправедным демовором,
то есть пожирателем народа. Я не стану приводить здесь примеры
из древней истории, я только напомню вам о том, чему были
свидетелями ваши отцы, а может статься, и вы сами, если только
вам не помешало ваше малолетство. Словно новорожденного
младенца, народ должно поить молоком, нянчить, занимать. Словно
вновь посаженное деревцо, его должно подпирать, укреплять,
охранять от всяких бурь, напастей и повреждений. Словно
человека, оправившегося от продолжительной и тяжкой болезни и
постепенно выздоравливающего, его должно лелеять, беречь,
подкреплять, дабы он пришел к убеждению, что во всем мире нет
короля и властителя, чьей вражды он больше бы страшился и чьей
дружбы он сильнее бы желал. И точно: Озирис, великий царь
египетский, покорил всю страну не столько силой оружия, сколько
облегчая бремя повинностей, научая вести жизнь праведную и
здоровую, издавая законы разумные, осыпая народ милостями и
щедротами. И по повелению Юпитера, которое получила некая
Памила, народ прозвал его великим царем Эвергетом (что значит
"благодетель").
И еще: Гесиод в своей Иерархии помещает добрых демонов
(назовите их, если хотите, ангелами или же гениями), на том
основании, что они являются посредниками и связующими звеньями
между богами и людьми, выше людей, но ниже богов. И так как
небесные блага и сокровища мы получаем через них, так как они
всегда к нам доброжелательны и постоянно оберегают нас от
всякого зла, то Гесиод приравнивает их к царям, ибо всем
творить благо и никому не причинять зла есть удел истинно
царский. Так поступал владыка вселенной Александр Македонский.
Таков был Геркулес: владея всем материком, он подданных своих
от чудовищ, от утеснений, поборов и злодейств ограждал,
человеколюбиво ими управлял, на страже правосудия и
справедливости стоял, правопорядок охранял, законы сообразно с
условиями той или иной местности издавал, нехватки восполнял,
излишеств не допускал, прошлое прощал, все прежние обиды
неизменно предавал забвению. И тем же самым духом была
проникнута афинская амнистия, дарованная после того, как
благодаря храбрости и хитроумию Фрасибула тираны были
низложены; о ней поведал римлянам Цицерон, а затем она была
дана в Риме при императоре Аврелиане.
Вот каковы волшебные чары, ворожба и приворотные зелья,
посредством коих можно мирным путем удержать то, что с таким
трудом было завоевано. Завоеватель, будь то король,
владетельный князь или же философ, лишь в том случае будет
царствовать благополучно, если справедливость он поставит выше
воинской доблести. Воинскую свою доблесть он выказал, побеждая
и завоевывая, справедливость же его означится в том, что он
издаст закон, сообразующийся с волей и склонностями народа,
объявит указы, установит вероисповедание и даст права каждому,
подобно Октавиану Августу, о котором знаменитый поэт Марон
сказал так:
Он, победив, любовь к своим законам
Умел внушать народам побежденным.
Вот почему Гомер в своей Илиаде называет добрых государей
и великих царей устроителями народов. Теми же соображениями
руководствовался Нума Помпилий, второй царь римлян,
справедливый, осмотрительный и мудрый, когда, устанавливая
праздник в честь бога Термина, названный Терминалиями, он
повелел не приносить в этот день кровавых жертв, тем самым
давая нам понять, что термины, границы и аннексы надлежит
блюсти и охранять, опираясь на мир, дружбу и кротость, не
обагряя рук в крови и не пятная их грабежом. А кто поступает
иначе, тот не только утратит приобретенное, но еще и опорочит
себя и опозорит, ибо все осудят его и станут говорить, что
достоянием этим он завладел незаконно, -- станут говорить
именно потому, что оно от него уплыло. Нечисто нажитое впрок не
идет. И если даже человек до самой смерти ухитрится не
выпустить из рук добычи, то ее растеряют наследники, а вина все
равно будет на умершем, и вспоминать о нем станут с проклятиями
как о бесчестном завоевателе. Вы же знаете пословицу: "Нечисто
нажитое третьему наследнику не достается".
Здесь кстати будет довести до вашего сведения, закоренелые
подагрики, что таким способом Пантагрюэль из одного ангела
сотворил двух -- в отличие от Карла Великого, который из одного
беса сотворил двух, переселив саксонцев во Фландрию, а
фламандцев в Саксонию. Держать в повиновении саксонцев, которых
он присоединил к своей империи, ему было не под силу, ибо они
бунтовали всякий раз, когда он отлучался в Испанию или же в
какую-либо другую дальнюю страну, и он переселил их в край,
искони ему преданный, а именно во Фландрию; будучи же убежден,
что жители Геннегау и фламандцы и в чужой стране останутся ему
верны, он переселил их в Саксонию. А вышло как раз наоборот:
саксонцы по-прежнему бунтовали и не подчинялись, фламандцы же,
обосновавшись в Саксонии, переняли нравы саксонцев и заразились
от них духом противоречия.
ГЛАВА II
О том, как Панург вступил во владение замком Рагу в
Дипсодии
и как он поедал свой хлеб на корню
Особым указом правительству всей Дипсодии Пантагрюэль
назначил Панургу во владение замок Рагу, дававший верных 6 789
106 789 реалов ежегодного дохода, не считая неопределенной
суммы прибыли от майских жуков и улиток, каковая в зависимости
от урожайного или неурожайного года колебалась между 2 435 768
и 2 435 769 "длинношерстых баранов". Когда бывал урожай на
улиток и майских жуков, прибыль иной раз достигала 1234554321
серафа. Но это случалось далеко не каждый год. И так хорошо и
так разумно вел хозяйство новый владелец замка, что менее чем в
две недели он растранжирил постоянный и непостоянный доход от
своего именья на три года вперед. Не думайте, что суммы эти он
растранжирил на странноприимные дома и школы или на построение
храмов и монастырей; так же точно не думайте, что он сорил
деньгами зря, -- нет, он израсходовал их на бесконечные попойки
и веселые пирушки, причем двери его дома были открыты для всех,
главным же образом для добрых собутыльников, сударушек и
милашек, на каковой предмет вырубались леса, сжигались
толстенные деревья только для того, чтобы продать золу, деньги
забирались вперед, все покупалось втридорога, спускалось по
дешевке, -- одним словом, хлеб съедался на корню.
Пантагрюэль обо всем этом знал, но нимало не сердился, не
гневался и не огорчался. Я уже вам говорил и еще раз повторяю:
то был лучший из всех великих и малых людей, какие когда-либо
опоясывались мечом. Во всем он видел только одно хорошее, любой
поступок истолковывал в хорошую сторону. Ничто не удручало его,
ничто не возмущало. Потому-то он и являл собой сосуд
божественного разума, что никогда не расстраивался и не
волновался. Ибо все сокровища, над коими раскинулся небесный
свод и которые таит в себе земля, в каком бы измерении ее ни
взять: в высоту, в глубину, в ширину или же в длину, не стоят
того, чтобы из-за них волновалось наше сердце, приходили в
смятение наши чувства и разум.
Пантагрюэль ограничился тем, что отозвал Панурга в сторону
и в мягкой форме заметил, что если он намерен жить по-прежнему
и не станет хозяйственнее, то его совершенно невозможно или, во
всяком случае, очень трудно будет сделать богатым.
-- Богатым? -- переспросил Панург. -- И вы это твердо
решили? Вы берете на себя такую обузу -- сделать меня в этом
мире богатым? Клянусь праведным Богом и праведными людьми,
лучше подумайте о том, как бы веселее прожить! Никакой другой
помысел и никакая другая забота не должны проникать в святая
святых небесного вашего ума. Ясность его не должны омрачать
облачка мелких неурядиц и незадач и всякая такая безделица.
Будьте жизнерадостны, веселы, довольны -- иного богатства мне
не надобно. Нынче только и слышишь: "Хозяйство! Хозяйство!" Да
толкуют-то о хозяйстве как раз те, кто ни черта в нем не
смыслит. Посоветовались бы со мной! Что касается моего способа
вести хозяйство, то я должен вам сказать следующее: мне ставят
в вину как раз то, в чем я подражал Парижскому университету и
парламенту, а ведь это два истинных и живых источника
пантеологической мысли, равно как и идеи всяческой
справедливости. А кто в этом сомневается, кто недостаточно
твердо в это верит, тот еретик. И что же вы думаете? Там в один
день съедают целого епископа, то есть, я хотел сказать, доход с
епископства (впрочем, это одно и то же) за год, а иной раз и за
целых два года вперед: это бывает в день, когда вновь
назначенный епископ вступает на кафедру. Изменить этот обычай
епископ не в состоянии, иначе его тут же побьют камнями.
Притом мой образ жизни соответствует духу четырех основных
добродетелей. Во-первых, духу благоразумия, ибо я беру деньги
вперед, а ведь неизвестно, кто из нас еще немного протянет, а
кто протянет ноги. Кому дано знать, простоит свет еще хотя бы
три года или нет? А если даже свет простоит и дольше, то
найдется ли такой безумец, который поручится, что тоже проживет
три года?
Не открывали боги никому,
Придется ль завтра быть живым ему.
Во-вторых, духу коммутативной справедливости, ибо покупаю
я дорого (то есть в кредит), а продаю дешево (то есть за
наличные). Что говорит по поводу ведения хозяйства Катон? Главе
семьи, говорит он, надлежит быть вечным продавцом. Так он в
конце концов непременно разбогатеет, если только у него
достанет товару.
В-третьих, духу справедливости дистрибутивной, ибо я
подкармливаю добрых (заметьте: добрых!) и любезных приятелей,
которых, словно Одиссея, судьба забросила на скалу хорошего
аппетита, поесть же ничего не дала, и милых (заметьте: милых!)
и юных девиц (заметьте: юных! ибо, по Гиппократу, юность с
трудом переносит голод, в особенности если это юность пылкая,
живая, бедовая, резвая, непоседливая). Эти самые девицы охотно
и с большой готовностью доставляют удовольствие порядочным
людям, ибо они являются последовательницами Платона и Цицерона:
по их мнению, они должны жить не только для себя самих, --
частично они принадлежат отечеству, частично -- друзьям.
В-четвертых, духу силы: я, как второй Милон, валю толстые
деревья, свожу дремучие леса -- убежище волков, вепрей и лисиц,
приют разбойников и злодеев, гнездилище убийц, мастерскую
фальшивомонетчиков, пристанище еретиков, превращаю их в светлые
