Боевым кличем в той битве было имя Феба.
Также и гадания по Вергилию пользовались известностью еще
в древние времена и предсказывали из ряду вон выходящие случаи
и крупнейшие события вплоть до восшествия на престол Римской
империи, как это произошло с Александром Севером, которому
открыл его судьбу следу ющий стих (Энеида, песнь шестая):
О римлянин! Став властелином мира,
Не нарушай без надобности мира.
В самом деле, несколько лет спустя он и правда стал
римским императором.
Сошлюсь на римского императора Адриана: мучимый сомнением,
что о нем думает и какие чувства питает к нему Траян, он
прибегнул к гаданиям по Вергилию и напал на следующие строки
(Энеида, песнь шестая):
Кто, ветвь оливы в руку взяв свою,
Величественно шествует ко мне?
По одеянью и по седине
Я римского царя опознаю.
Некоторое время спустя он был усыновлен Траяном, а по
смерти его стал императором.
Сошлюсь на достославного Клавдия Второго, императора
римского, который прочел следующий стих (Энеида песнь шестая):
Ты в Риме воцарился, но другой
Придет на третье лето за тобой...
И точно: он царствовал только два года.
Тому же Клавдию, когда он пожелал узнать судьбу своего
брата Квинтила, которому он намеревался передать бразды
правления, вышло (Энеида, песнь шестая):
Судьба на миг его стране покажет.
Так оно и случилось, ибо Квинтил был убит через семнадцать
дней после того, как стал править империей.
Та же участь постигла императора Гордиана Младшего.
Клавдию Альбину, пытавшему свою судьбу, вышло еле дующее
(Энеида, песнь шестая):
Сей всадник в беспокойный, смутный год
Порядок в римском царстве наведет,
Принудит карфагенян к отступленью
И в Галлии подавит возмущенье.
Сошлюсь на императора Д. Клавдия, предшественника
Аврелиана; он допытывался, будут ли у него потомки, и ему вышло
(Энеида, песнь первая):
Имению и жизни этих лиц
Не положу пределов и границ.
И точно: он оказался предком длинного ряда поколений.
Сошлюсь на господина Пьера Ами; он пытал судьбу, удастся
ли ему спастись от козней нечистой силы и напал на следующий
стих (Энеида, песнь третья):
Покинь владенья дикого народа,
Покинь страну, где так скупа природа.
Ушел он от нечистой силы цел и невредим.
И еще можно было бы привести множество случаев, когда
сбывалось все, что пророчил стих, таким путем найденный, но об
этом долго рассказывать.
Однако ж, дабы вы потом не разуверились, я не стану вас
обнадеживать, что этот способ гадания непогрешим.
ГЛАВА XI
О том, как Пантагрюэль доказывает предосудительность
гадания на костях
-- Погадать бы на трех косточках -- верней бы и скорей бы
дело было, -- предложил Панург.
-- Нет, -- возразил Пантагрюэль, -- это гадание
противозаконное, предосудительное и весьма зазорное. Никогда им
не занимайтесь. Богомерзкую книгу О том, как забавляются
гаданием на костях в давние времена сочинил сам враг
человеческого рода в Ахайе, близ Буры, и с ее помощью перед
статуей Геркулеса Бурского многих легковерных людей вводил в
заблуждение, -- как и теперь еще вводит в различных местах, --
и улавливал в свои сети. Вам известно, что мой отец Гаргантюа
запретил эту книгу во всем своем королевстве, сжег ее вместе со
всеми гравировальными досками и рисунками, истребил и вырвал с
корнем как наиопаснейшую заразу.
Все, что я сейчас сказал по поводу костей, в равной мере
относится к бабкам. И то и другое -- обман. Пожалуйста, не
ссылайтесь на Тиберия, удачно бросившего бабку в Апонский
источник Герионова оракула. На эти удочки поддевает злой дух
доверчивые души и готовит им вечную муку.
Но чтобы вы после не жалели, я все же ничего не буду иметь
против, если вы сейчас на этом самом столе бросите три кости.
Какую сумму очков наберете, такой же точно по счету стих
возьмем мы с вами на странице, которую вы раскроете. Есть при
вас кости?
-- Полный кошель, -- отвечал Панург. -- Это же чертов
листок, согласно толкованию, которое дает Мерлин Коккай во
второй книге De patria diabolorum. Если черт увидит, что у меня
нет с собой костей, так это все равно как если бы у меня не
оказалось с собой зеленого листка.
Панург достал и бросил кости, и ему выпало пять, шесть,
пять.
-- Итого шестнадцать, -- объявил он. -- Возьмем на
раскрывшейся странице стих шестнадцатый. Число мне нравится, я
уверен, что мне выйдет что-нибудь приятное. Пусть я врежусь в
сомкнутый строй бесов, как врезается шар в ряды кегель или
снаряд в пехотный батальон, пусть черти сграбастают мою душу,
если в первую брачную ночь я столько же раз не тряхну мою
будущую жену.
-- Да я и не сомневаюсь, -- заметил Пантагрюэль, --
незачем давать такие страшные клятвы. Первый раз вы
промахнетесь, и это вам будет зачтено за пятнадцать, зато
поутру как раз попадете в цель, -- вот и выйдет шестнадцать.
-- Вы так думаете? -- спросил Панург. -- Ну уж нет, за
тем отважным бойцом, который стоит у меня на часах пониже пупа,
упущений не числится. Вы когда-нибудь видели, чтоб я давал
осечку? Никогда, никогда сроду таких вещей со мной не бывало.
Спросите у всех святых и честных отцов, я бью без промаха.
Призовите в свидетели всех игроков.
Засим была принесена книга Вергилия.
Прежде чем ее раскрыть, Панург обратился к Пантагрюэлю:
-- Сердце трепещет у меня в груди, словно флаг на ветру.
Пощупайте-ка пульс, вот здесь, на левой руке. Судя по его
частоте и наполнению, вы можете подумать, что меня тузят во
время диспута в Сорбонне. Как вы скажете: прежде чем приступить
к гаданию, может быть, мы все-таки вызовем Геркулеса и богинь
Тенит, которые, как я слышал, председательствовали в гадальной
палате?
-- Никого вызывать не нужно. -- возразил Пантагрюэль. --
Раскройте-ка лучше книгу
ГЛАВА XII
О том, как Пантагрюэль, гадая по Вергилаю, определяет,
каков будет брак Панурга
И вот когда Панург раскрыл книгу, то оказалось, что на
этой странице шестнадцатый по счету стих гласил следующее:
Он недостоин с богом пировать
И разделять с богинею кровать.
-- Плохо ваше дело, -- заключил Пантагрюэль. -- Стих
указывает, что жена у вас будет потаскушка, а вы, следственно,
будете рогоносцем.
Богиня, которая к вам не благоволит, -- это Минерва,
грозная девственница, богиня всемогущая, громовержущая,
ненавидящая и рогоносцев и ветреников, преследующая измены,
ненавидящая развратных женщин, которые не держат слова, данного
мужу, и сходятся с другими. Бог -- это Юпитер-громовержец.
Надобно вам знать, что, согласно учению древних этрусков,
манубии (так назывались у них вулканические молнии) исходят
только от Минервы (доказательством может служить пожар на
кораблях Аякса Оилида) и от головного ее отца Юпитера. Другим
же богам Олимпа метать громы и молнии не подобает. Оттого они и
не так страшны людям.
Слушайте дальше, и пусть это будет для вас экстракт
древней мифологии. Когда титаны восстали на богов, боги сперва
посмеивались над своими врагами и говорили, что с такими-то и
слугам их пустое дело управиться. Однако ж когда боги увидели,
что титанам удалось взгромоздить гору Оссу на гору Пелион, а
гору Олимп раскачать, чтобы водрузить ее на самый верх, то на
них напал страх. Тогда Юпитер созвал совет.
На совете было решено, что боги, все как один, смело
ринутся в бой. А так как им неоднократно приходилось видеть,
что битвы проигрывались из-за присутствия в ратном стане
женщин, то было постановлено временно удалить с небес и сослать
к истокам Нила всех срамниц-богинь, предварительно превратив их
в ласок, куниц, летучих мышей, лягушек и так далее. Оставили
одну только Минерву, дабы она метала громы и молнии совместно с
Юпитером, ибо она почиталась богиней наук и войны, богиней
совета и исполнения, богиней, которая появилась на свет
вооруженною, богиней, наводящей страх на небе, в воздухе, в
море и на суше.
-- Ах, нелегкая! -- воскликнул Панург. -- Выходит, я и
есть Вулкан, о котором говорит поэт? Шалишь! Я не хром, я не
фальшивомонетчик и не кузнец. А коли так, то и жена может мне
попасться не менее красивая и не менее приятная, чем его
Венера, но только не такая шлюха, а я не буду рогоносцем. Ведь
этот хромоногий мерзавец потребовал, чтобы его признали
рогоносцем по повелению свыше и в присутствии всех богов. А
посему следует понимать это предсказание в обратном смысле.
Открывшийся нам стих указывает, что жена моя будет
скромной, целомудренной и верной, но не вооруженной, не
норовистой, не исшедшей из отцовского мозга безмозглой
Палладой, смазливому же вашему юбочнику Юпитеру соперником моим
не быть, и не макать ему свой хлеб в мой суп, когда мы с ним
будем сидеть за одним столом.
Обратите внимание на его подвиги и славные похождения.
Такого мерзкого блудника, такого пакостного корд... то есть, я
хотел сказать, бордельера свет не производил. Похотлив, как
боров. Недаром его на острове Кандии, на горе Дикте, выкормила
свинья, если только не врет Агафокл Вавилонянин. Он козлее
любого козла. Недаром идет молва, что его поила молоком коза
Амалфея. Клянусь Ахеронтом, в один прекрасный день он полез на
третью часть света со всеми ее животными и людьми, реками и
горами, то есть на Европу. За это козление поклонявшиеся Аммону
велели изобразить Юпитера в виде козлящего козла, козла с
рогами.
Ну да я-то знаю, как уберечься от этого потаскуна. Я ему
не простофиля Амфитрион, не дурачок Аргус со всей его сотней
очков, не трусишка Акрисий, не какой-то неведомый фивянин Лик,
не разиня Агенор, не размазня Асоп, не мохноногий Ликаон, не
неповоротливый тосканец Корит, не долговязый Атлант. Пусть себе
хоть сотни раз превращается в лебедя, в быка, в сатира, в
золото, в кукушку, -- именно в этом обличье лишил он невинности
сестру свою Юнону, -- в орла, в барана, в голубя, -- в этом
образе он влюбился в деву Фтию, жившую в Эгионе, -- в огонь, в
змея, это еще что -- в блоху, в эпикуреические атомы или,
магистронострально выражаясь, во вторичные интенции. Я его
утихомирю. Знаете, что я с ним сделаю? Черт побери, то самое,
что Сатурн со своим отцом Ураном, -- Сенека мне это предрек, а
Лактанций подтвердил, -- то же, что Рея с Аттисом: я ему
напрочь оттяпаю яички. Так что и звания не останется. И уж
папой ему тогда не быть, ибо testiculos поп habet.
-- Полно, полно, мой мальчик, -- сказал Пантагрюэль. --
Откройте еще раз.
Панургу вышел следующий стих:
Ему ломает спину, члены, кости,
И стынет он от ужаса и злости.
-- Стих указывает на то, что жена будет колотить вас и
спереди и сзади, -- заметил Пантагрюэль.
-- Наоборот, -- возразил Панург, -- смысл его в том, что
если жена выведет меня из себя, то я ей все бока обломаю. Уж
погуляет по ней палочка! А не окажется под рукой палки, то
пусть меня черт сожрет, если я не сожру ее живьем, как сожрал
свою жену Камблет, царь лидийский.
-- Какой вы храбрый! -- заметил Пантагрюэль. -- Сам
Геркулес не решился бы с вами переведаться, когда вы в гневе.
Как говорится: Жан стоит двух, а Геркулес выходить один против
двоих не решался.
-- А разве я Жан? -- спросил Панург.
-- Да нет, -- отвечал Пантагрюэль. -- Я имел в виду игру
в трик-трак.
В третий раз Панургу вышел следующий стих:
И силилась -- таков у жен обычай --
