-- Господи Боже, избавитель мой и спаситель! Ты видишь
мою беду. Меня привело сюда свойственное всем людям рвение, ибо
Ты сам заповедал нам охранять и защищать себя, своих жен,
детей, отчизну и семью -- все, кроме того, что является Твоим
личным делом, дело же это есть вера, ибо в такого рода деле Ты
не желаешь иметь никаких Других помощников, кроме католического
исповедания и верности Твоему учению, и Ты воспретил нам
применять в сем случае какое бы то ни было оружие и какие бы то
ни было средства обороны, понеже Ты всемогущ, и когда речь идет
о Твоем деле, когда посягают на Твое право. Ты сам себя
защищаешь так, что лучше и желать невозможно, -- Ты, кому
подвластны тысячи тысяч сотен миллионов ангельских сил, а ведь
наименьший из ангелов Твоих способен истребить весь род
человеческий и подвигнуть небо и землю по Твоему произволению,
каковую Твою кару испытал на себе стан Сеннахериба! Если же
Тебе будет угодно прийти мне сейчас на помощь, ибо на Тебя
одного возлагаю я все упование мое и все надежды, то обещаю
Тебе, что во всех землях, как в Утопии, так и в других странах,
коими я буду владеть и править, я велю проповедовать Твое
святое Евангелие так, чтобы оно доходило во всей своей чистоте,
простоте и подлинности, ересь же кучки папистов и лжепророков,
отравивших весь мир своими чисто человеческими нововведениями и
извращенными вымыслами, будет у меня искоренена.
Тогда с неба раздался голос: Hoc fac et vinces, то есть:
"Делай так -- и победишь".
Тут Пантагрюэль, видя, что Вурдалак с разинутой пастью
идет на него, бесстрашно ринулся ему навстречу и, полагая, что
диким криком он нагонит на него страху, как учили лакедемоняне,
заорал во всю мочь:
-- Смерть тебе, паскуднику, смерть!
Вслед за тем из чана, что висел у него за поясом, он
высыпал на Вурдалака восемнадцать с лишним бочонков и одну
кадку соли, и соль набилась Вурдалаку в рот, в гортань, в нос и
в глаза.
Вурдалак, озверев, взмахнул палицей, собираясь раскроить
Пантагрюэлю череп. Пантагрюэль, однако ж, был увертлив, глаза
его отличались зоркостью, а ноги быстротой. Левою ногою он
сделал шаг назад, и удар пришелся не по нему, а по чану,
который и раскололся на четыре тысячи восемьдесят шесть кусков,
а остаток соли высыпался прямо на землю.
Тут Пантагрюэль, орудуя своей мачтой, как секирой, толстым
ее концом кольнул Вурдалака повыше соска и, отведя мачту влево,
нанес ему еще режущий удар между шеей и панцирем. Затем, сделав
выпад правой ногой, он другим концом мачты ткнул ему в пах; при
этом он сломал марс, и из трех, не то из четырех бочек, которые
там еще оставались, вылилось вино, при виде коего Вурдалак
заключил, что Пантагрюэль проткнул ему мочевой пузырь, ибо
вытекшее вино Вурдалак принял за собственную мочу.
Пантагрюэль, однако ж, этим не удовольствовался, -- он
хотел было отвести мачту и еще раз ударить, но в это время
Вурдалак, подняв палицу, выступил вперед с намерением обрушить
ее на Пантагрюэля. И точно: он нанес такой сокрушительный удар,
что если б сам Господь не помог доброму Пантагрюэлю, Вурдалак
рассек бы его от макушки до селезенки, однако Пантагрюэль успел
увернуться: удар пришелся правее, и Вурдалакова палица,
врезавшись в высокую скалу, на шестьдесят три с лишним фута
ушла в землю, а из скалы поднялся к небу столб пламени,
обхватом своим равный девяти тысячам шести бочкам.
Видя, что Вурдалак возится со своею палицею и никак не
может вытащить ее из утеса, Пантагрюэль налетел на него и чуть
было не снес ему голову напрочь, но, на беду, мачта его
дотронулась до рукояти Вурдалаковой палицы, а палица, как
известно, была заколдована.
Вследствие этого мачта Пантагрюэля переломилась на
расстоянии трех пальцев от того места, за которое он ее держал,
Пантагрюэль же с видом литейщика, у которого от колокола
остались одни черепки, крикнул:
-- Эй, Панург, где ты?
Услышав крик, Панург обратился к королю и его великанам:
-- Если их не разнять, -- ей-Богу, они друг дружку на
смерть уходят!
Великаны, однако ж, веселились, как на свадьбе.
Тут Карпалим двинулся было на выручку своему господину, но
один из великанов остановил его:
-- Клянусь Гольфарином, Магометовым племянником: если ты
сделаешь еще один шаг, я суну тебя в задник моих штанов вместо
свечки. Кстати, у меня запор, и испражняюсь я не иначе, как со
скрежетом зубовным.
Пантагрюэль между тем, лишившись своего оружия, схватил
обломок мачты и давай охаживать великана, но великану было так
же больно, как наковальне, если вы дадите ей щелчка.
Наконец Вурдалак тащил, тащил, да и вытащил палицу и стал
замахиваться ею на Пантагрюэля, а Пантагрюэль не стоял на месте
-- он ловко увертывался от его ударов; когда же Вурдалак
пригрозил ему: "Погоди, злодей, сейчас я из тебя начинку
сделаю! Полно тебе насылать жажду на бедных людей!" --
Пантагрюэль с такой силой пхнул его ногой в живот, что Вурдалак
грохнулся вверх тормашками, а Пантагрюэль проволок его еще по
земле такое расстояние, какое может пролететь пущенная из лука
стрела.
У Вурдалака пошла горлом кровь.
-- Магомет! Магомет! Магомет! -- вопил он.
Услышав его крик, все великаны вскочили, однако Панург
остановил их:
-- Не ходите, господа! Поверьте мне: наш предводитель
сошел с ума и бьет не глядя, куда попало. Вам от него не
поздоровится.
Но великаны, видя, что у Пантагрюэля нет больше мачты, не
послушались Панурга.
Завидев великанов, Пантагрюэль схватил Вурдалака за ноги и
поднял его над головой, словно пику, а так как доспехами
Вурдалаку служили наковальни, то, начав им колошматить
великанов, одетых в каменные латы, он расколотил их всех, будто
каменщик, которому нужно набить побольше щебня, так что ни один
из них перед ним не устоял, -- каменные их доспехи ломались с
таким ужасающим грохотом, что мне невольно вспомнилось, как в
Бурже растаяла на солнце большая Масляная башня св. Стефана.
Панург, Карпалим и Эвсфен тем временем прирезывали
валявшихся на земле. Ручаюсь вам, что не уцелел никто. При
взгляде на Пантагрюэля можно было подумать, что это косец,
который своею косой (сиречь Вурдалаком) косит траву на лугу
(сиречь великанов). От такого фехтования Вурдалак приказал
долго жить. Произошло это, когда Пантагрюэль хватил им великана
по имени Рифландуй, закованного в броню из песчаника, осколок
же этой брони начисто снес голову Эпистемону; надобно заметить,
что большинство великанов носило более легкие доспехи: кто --
из туфа, кто -- из шифера.
Наконец, видя, что все враги перебиты, Пантагрюэль
размахнулся что было силы и зашвырнул труп Вурдалака прямо в
город, и упал Вурдалак на главную площадь, шлепнулся животом,
как лягушка, и придавил обгорелого кота, мокрую кошку,
ощипанную утку и взнузданного гуся.
ГЛАВА XXX,. повествующая о том, как Панург искусно вылечил Эпистемона,
не сносившего своей головы, а равно и о бесах и о душах,
осужденных на вечную муку
После окончательного разгрома великанов Пантагрюэль
приблизился к тому месту, где стояли бутылки, кликнул Панурга и
других, и все предстали перед ним целыми и невредимыми, за
исключением Эвсфена, которому один из великанов слегка
поцарапал лицо в то время, как Эвсфен перерезал ему горло, и
Эпистемона, который вовсе не явился, чем Пантагрюэль был так
опечален, что хотел даже наложить на себя руки. Панург, однако
ж, ему сказал:
-- Полно, государь, обождите немного, мы поищем его среди
мертвецов и посмотрим, как обстоит дело.
Стали искать и наконец нашли: Эпистемон, мертвый, держал в
руках свою окровавленную голову. При виде этого Эвсфен
воскликнул:
-- О злая смерть! Ты похитила у нас лучшего из людей!
При этих словах Пантагрюэль, загрустив так, как не грустил
еще ни один человек на свете, встал и сказал Панургу:
-- Ax, мой друг! Пророчество ваших двух стаканов и копья
обмануло нас!
Панург же на это сказал:
-- Не плачьте, друзья! Он еще теплый. Я его вылечу, и он
у меня будет таким здоровым, каким никогда не был прежде.
С этими словами Панург взял в руки Эпистемонову голову и,
чтобы она не остыла, положил ее себе прямо на гульфик. Эвсфен и
Карпалим, не обольщая себя надеждой, что Эпистемон оживет, а
единственно для того, чтобы Пантагрюэль на него посмотрел,
отнесли его тело туда, где они бражничали. Панург, однако ж, их
одобрил:
-- Даю голову на отсечение, что я его вылечу. (Обычный
заклад всех сумасбродов!) Довольно слезы лить, лучше
помогите-ка мне!
Он тщательно обмыл отличным белым вином сначала шею, потом
голову убитого, присыпал их диадермическим порошком, который
всюду носил с собой в одном из карманчиков, затем смазал
какой-то мазью и, дабы Эпистемон, избави Бог, не стал
вертишейкой, -- а таких людей Панург ненавидел смертельной
ненавистью, -- приладил голову к туловищу так, что вена
пришлась к вене, сухожилие к сухожилию, позвонок к позвонку.
Чтобы голова не отвалилась, он сделал стежков пятнадцать --
шестнадцать по всей шее и слегка смазал по шву мазью, которую
он называл воскресительной.
Вдруг Эпистемон вздохнул, потом открыл глаза, потом
зевнул, потом чихнул, потом изо всех сил трахнул.
-- Вот теперь я могу сказать наверное, что он здоров, --
объявил Панург и дал Эпистемону стакан забористого белого вина
со сладким сухарем.
Так искусно был вылечен Эпистемон; он только хрипел после
этого недели три с лишним, да еще привязался к нему сухой
кашель, но и кашель в конце концов прошел благодаря возлияниям.
Эпистемон сейчас же заговорил и, сообщив, что видел
чертей, запросто беседовал с Люцифером и хорошенько подзакусил
в аду, а также в Елисейских полях, решительно объявил, что
черти -- славные ребята. Перейдя же к рассказу о грешниках, он
выразил сожаление, что Панург слишком рано вернул его к жизни.
-- Мне было весьма любопытно на них поглядеть, --
признался он.
-- Да что ты говоришь! -- воскликнул Пантагрюэль. --
Обходятся с ними совсем не так плохо, как вы думаете, --
продолжал Эпистемон, -- но только в их положении произошла
странная перемена: я видел, как Александр Великий чинил старые
штаны, -- этим он кое-как зарабатывал себе на хлеб.
Ксеркс торгует на улице горчицей,
Ромул -- солью,
Нума -- гвоздями,
Тарквиний сквалыжничает,
Пизон крестьянствует,
Сулла -- паромщик,
Кир -- скотник,
Фемистокл -- стекольщик,
Эпаминонд -- зеркальщик,
Брут и Кассий -- землемеры,
Демосфен -- винодел,
Цицерон -- истопник,
Фабий нанизывает бусы,
Артаксеркс -- веревочник,
Эней -- мельник,
Ахилл захирел,
Агамемнон стал блюдолизом,
Одиссей -- косец,
Нестор -- рудокоп,
Дарий -- золотарь,
Анк Марций -- конопатчик,
Камилл тачает башмаки на деревянной подошве,
Марцелл шелушит бобы,
Друз щелкает миндальные орехи,
Сципион Африканский, в одном сапоге, торгует на улице
винной гущей,
Газдрубал -- фонарями,
Ганнибал -- яйцами,
Приам -- тряпичник,
Ланселот, Рыцарь Озера, сдирает шкуры с павших лошадей,
Все рыцари Круглого стола -- жалкие поденщики, служат
гребцами на переправах через Коцит, Флегетон, Стикс, Ахерон и
Лету и катают господ чертей: словом, они вроде лионских
лодочников или же венецианских гондольеров, с той только
разницей, что за перевоз они получают щелчок по носу, а вечером
