-- заплесневелую краюху хлеба,
Траян ловит лягушек,
Антонин -- лакей,
Коммод мастерит разные вещицы из гагата,
Пертинакс щелкает лесные орехи,
Лукулл -- повар,
Юстиниан -- игрушечник,
Гектор -- кухонный мужик,
Парис -- голодранец,
Ахилл убирает сено,
Камбиз -- погонщик мулов,
Артаксеркс -- лудильщик,
Нерон -- скрипач, а Фьерабрас у него слугой и всячески ему
досаждает: кормит плохим хлебом, поит прокисшим вином, а себе
забирает все самое лучшее,
Юлий Цезарь и Помпей смолят суда,
Валентин и Орсон служат при адских банях и накладывают
дамам на лицо маски,
Гинглен и Говен ходят за свиньями,
Жофруа Большой Зуб торгует огнивами,
Готфрид Бульонский -- резчик по дереву,
Ясон -- звонарь,
Дон Педро Кастильский торгует мелкими реликвиями,
Моргант -- пивовар,
Гюон Бордоский -- бочар,
Пирр -- судомой,
Антиох -- трубочист,
Ромул чинит дешевую обувь,
Октавиан скоблит пергамент,
Нерва -- конюх,
Папа Юлий торгует с лотка пирожками и уже не носит своей
длинной бородищи,
Жан Парижский чистит башмачки,
Артур Бретонский выводит пятна на шляпах,
Персфоре -- носильщик,
Папа Бонифаций Восьмой торгует тесьмой,
Папа Николай Третий продает бумагу,
Папа Александр -- крысолов,
Папа Сикст лечит от дурной болезни.
-- Что такое? -- спросил Пантагрюэль. -- Там тоже болеют
дурной болезнью?
-- Разумеется, -- отвечал Эпистемон. -- Такой массы
венериков я еще нигде не видал. Их там сто с лишним миллионов,
потому, видите ли, что у кого не было дурной болезни на этом
свете, тот должен переболеть ею в мире ином.
-- Стало быть, меня это, слава Богу, не касается, --
вставил Панург, -- я уж через все стадии прошел.
-- Ожье Датчанин торгует сбруей,
Царь Тигран -- кровельщик,
Гальен Восстановитель -- кротолов,
Четверо сыновей Эмона -- зубодеры,
Папа Каликст бреет непотребные места,
Папа Урбин -- приживал,
Мелюзина -- судомойка,
Матабрюна -- прачка,
Клеопатра торгует луком,
Елена пристраивает горничных,
Семирамида ловит вшей у бродяг,
Дидона торгует ивишнями,
Пенфесилея -- кресс-салатом,
Лукреция -- хозяйка постоялого двора,
Гортензия -- пряха,
Ливия изготовляет ярь-медянку.
Таким образом, те, что были важными господами на этом
свете, терпят нужду и влачат жалкое и унизительное
существование на том. И наоборот: философы и все те, кто на
этом свете бедствовал, стали на том свете важными господами.
Я видел, как Диоген, в пурпуровой тоге и со скипетром в
правой руке, своим великолепием пускал пыль в глаза Александру
Великому и колотил его палкой за то, что тот плохо вычинил ему
штаны.
Я видел Эпиктета, одетого со вкусом, по французской моде:
под купой дерев он развлекался с компанией девиц -- пил,
танцевал, закатывал пиры по всякому поводу, а возле него лежала
груда экю с изображением солнца. Над виноградной беседкой были
написаны в качестве его девиза следующие стихи:
Плясать, смеяться и шутить,
Винцо блаженно попивая,
И дни в безделье проводить,
Экю на солнышке считая.
Увидев меня, он любезно предложил мне выпить, я охотно
согласился, и мы с ним хлопнули по-богословски. Тут к нему
подошел Кир и попросил, ради Меркурия, один денье на покупку
лука, а то, мол, ему нечем поужинать.
"Нет, нет, я денье не подаю, -- сказал Эпиктет. -- На вот
тебе, мошенник, экю и стань наконец порядочным человеком".
Обрадовался Кир такому богатому улову, однако ж всякое
прочее жулье, которое там околачивается, как, например,
Александр Великий, Дарий и другие, ночью обчистили его.
Я видел, как Патлен, казначей Радаманта, приценивался к
пирожкам, которыми торговал папа Юлий.
"Почем десяток?" -- спросил Патлен.
"Три бланка", -- отвечал папа.
"Не хочешь ли три удара палкой? -- сказал Патлен. -- Давай
сюда пирожки, негодяй, а сам ступай за другими".
Бедный папа заплакал и пошел. Он сказал своему
хозяину-пирожнику, что у него отняли пирожки, а тот отхлестал
его так, что кожа его не годилась потом даже на волынку.
Я видел, как мэтр Жан Лемер, изображая папу, заставлял
всех бывших королей и пап целовать ему ногу, затем важно,
по-кошачьи выгибая спину, благословлял их и приговаривал:
"Покупайте индульгенции, бестии вы этакие, покупайте,
благо дешевы! Разрешаю вас от вин и гренков, то бишь от вин и
грехов, и позволяю вам оставаться никчемными людьми до конца
дней".
Затем он подозвал Кайета с Трибуле и сказал:
"Господа кардиналы! Дайте им скорей по булле, -- каждому
стукните разочек колом по задней части!"
Что и было исполнено незамедлительно.
Я слышал, как мэтр Франсуа Виллон спрашивал Ксеркса:
"Почем горчица?"
"Один денье", -- отвечал Ксеркс.
Виллон же ему на это сказал:
"Лихорадка тебе в бок, негодяй! Здесь таких цен нет. Ты
нам тут вздуваешь цены на продовольствие".
И с этими словами он пустил струю ему в кадку, как это
делают торговцы горчицей в Париже.
Я видел вольного стрелка из Баньоле -- он инквизитор по
делам еретиков. Однажды он застал Персфоре за таким занятием:
Персфоре мочился у стены, на которой был намалеван антонов
огонь. Стрелок объявил его еретиком и совсем уже было собрался
сжечь его, однако Моргант вместо полагавшегося стрелку
proficial'а и прочих мелких доходов подарил ему девять бочек
пива.
Тут вмешался Пантагрюэль:
-- Ну, все эти забавные истории ты расскажешь в другой
раз. А теперь нам вот что любопытно знать: как там обходятся с
ростовщиками?
-- Я видел, как все они копались в грязи и собирали
ржавые булавки и старые гвозди, -- отвечал Эпистемон, --
точь-в-точь как здесь у нас, на земле, разные оборванцы, но за
квинтал этой дребедени дают не больше ломтя хлеба, да и вообще
там торговля плохая. Оттого у них, у горемык, иной раз по три
недели, а то и больше, крошки хлеба во рту не бывает, а
работают они с утра до ночи и все надеются, что будет и на их
улице праздник. И неутомимы же они, окаянные: с затратой сил не
считаются, о своем бедственном положении забывают, только бы им
заработать к концу года несколько несчастных денье.
-- Ну, а теперь давайте есть и пить, -- сказал
Пантагрюэль. -- Прошу вас, друзья мои, -- нам предстоит кутить
весь этот месяц.
Тут они выставили целый строй бутылок и из походных
запасов устроили пир, однако ж бедный король Анарх так и не
повеселел, по поводу чего Панург заметил:
-- А какому ремеслу обучим мы господина короля здесь?
К тому времени, когда ему нужно будет отправиться на тот
свет, ко всем чертям, он уж должен хорошенько набить руку.
-- Твоя правда, -- рассудил Пантагрюэль. -- Делай с ним
что хочешь, дарю его тебе.
-- Покорно благодарю, -- молвил Панург. -- Я ни от каких
подарков не отказываюсь, а уж от ваших и говорить нечего.
ГЛАВА XXXI. О том, как Пантагрюэль вступил в столицу амавротов,
как Панург женил короля Анарха и сделал его продавцом зеленого соуса
После этой чудесной победы Пантагрюэль послал Карпалима в
столицу амавротов оповестить жителей о том, что король Анарх
попал в плен и что все враги разбиты. Получив это известие, все
жители в совершенном восторге, соблюдая строжайший порядок и с
приличествующей такому триумфу торжественностью, вышли
навстречу Пантагрюэлю и ввели его в город, а в городе по случаю
радостного события всюду были зажжены огни и расставлены на
улицах круглые столы, ломившиеся от яств. Казалось, что
вернулись времена Сатурна, -- такое было устроено великое
торжество.
Пантагрюэль, однако ж, объявил собравшимся:
-- Господа! Нужно ковать железо, пока горячо. Поэтому,
пока нас еще не развезло, я хочу взять с налета все королевство
дипсодов. Выступить в поход я намерен завтра после попойки, так
вот пусть все желающие идти со мной к этому времени будут
готовы. Для того чтобы завоевать страну, мне больше людей не
требуется, я вполне обойдусь своими силами, но я вижу, что
город ваш переполнен, на улицах повернуться негде. Вот я и хочу
переселить желающих в качестве колонистов в Дипсодию и подарить
им всю эту страну, а земля там плодородная, воздух целебный,
местность красивая: другого такого благодатного края на всем
свете не сыщешь, -- кто из вас там был, тот может подтвердить.
Слух об этом волеизъявлении и решении облетел весь город,
и на другое утро на дворцовой площади собрались миллион
восемьсот пятьдесят шесть тысяч одиннадцать человек, не считая
женщин и детей. И все двинулись прямо на Дипсодию в таком
отменном порядке, что их можно было сравнить с сынами
Израилевыми, когда те, выйдя из Египта, переходили через
Чермное море.
Однако, прежде чем описать этот поход, я хочу рассказать
вам о том, как Панург обошелся со своим пленником, королем
Анархом. Панург вспомнил, что сообщил Эпистемон касательно
того, как в Елисейских полях обходятся с бывшими царями и
богачами и как бывшие цари и богачи зарабатывают себе на кусок
хлеба каким-нибудь низким и постыдным ремеслом.
На этом основании Панург в один прекрасный день надел на
короля полотняный голубой камзол в знак того, что король ой как
глуп и зол! и морского фасона штаны, обуви же ему не дал, чтобы
не портить, как он сказал, вида, а еще он надел на короля синюю
шапочку с большим каплуньим пером, -- нет, виноват: сколько я
помню, не с одним, а с двумя перьями, -- и синий, с зелеными
полосками, пояс.
Вырядив короля таким образом, Панург привел его к
Пантагрюэлю и спросил:
-- Знаком вам этот пентюх?
-- Вовсе не знаком, -- отвечал Пантагрюэль.
-- Перед вами первостатейный король. Я хочу сделать из
него порядочного человека. Эти чертовы короли здесь у нас, на
земле, -- сущие ослы: ничего-то они не знают, ни на что не
годны, только и умеют, что причинять зло несчастным подданным
да ради своей беззаконной и мерзкой прихоти будоражить весь мир
войнами. Я хочу приспособить его к делу -- научу его торговать
зеленым соусом. А ну, кричи: "Кому соусу зеленого?"
Бедняга прокричал.
-- Низко взял, -- заметил Панург и, схватив короля за
ухо, принялся наставлять его: -- Бери выше: соль-ре-до! Так,
так! Недурная, черт побери, глотка! Право, только теперь, когда
ты перестал быть королем, для тебя начнется счастливая жизнь.
Пантагрюэлю это доставило большое удовольствие, ибо, смею
вас уверить, он был добрейшей души человечек. Так вышел из
Анарха хороший продавец зеленого соуса.
Два дня спустя Панург женил его на старой шлюхе и принял
на себя свадебные расходы, а угощенье свадебное состояло из
бараньих голов, жареной свинины с горчицей и потрохов с
чесноком, причем пять возов этой снеди Панург послал
Пантагрюэлю, и тот съел все, -- так это ему понравилось, а из
вин там были грушевая и рябиновая наливки; танцевали же на
свадьбе под скрипку, на которой играл нанятый Панургом слепой
музыкант.
После обеда Панург привел молодоженов во дворец,
представил их Пантагрюэлю и, указывая на новобрачную, объявил:
-- Вот эта уже не будет трещать.
-- Отчего? -- осведомился Пантагрюэль.
-- Потому что она славно наколота, -- отвечал Панург.
-- Что это значит? -- спросил Пантагрюэль.
-- Разве вы не знаете, -- продолжал Панург, -- что если
каштаны -- цельные, то, когда их жарят, они трещат, как
сумасшедшие, а чтобы они не трещали, их накалывают? Наша
