установить: какие лица там более всего выделялись? Кто чаще всего туда
приезжал и уезжал и больше всего суетился по деловой части? Кому легче
всего был открыть доступ к самым важным лицам и комиссиям? Представители
какой расы занимали места частных секретарей у выдающихся лиц? Какая раса
занимала большинство мест, от которых зависел прием у видных участников
Конференции? Какая раса больше всего старалась превратить Конференцию в ряд
празднеств, балов и пышных банкетов?
Кто были частные лица, которые чаще всего приглашали участников
Конференции на интимные обеды?
Если бы Брисбейн при своих общепризнанных выдающихся
способностях дал своим сотрудникам такое поручение и потом
напечатал их донесения, то получилась бы такая страница истории,
которая составила бы эпоху даже в его выдающейся карьере писателя.
Он мог бы написать и вторую главу о той же Версальской Мирной
Конференции, хотя бы под таким заглавием: "Какая программа одержала победу
на Мирной Конференции?" Его сотрудники должны были бы для этого установить
намерения и цели, с которыми влиятельные евреи в столь большом количестве
слетелись в Париж, а также какими путями они проводили свои программы. В
особенности нужно бы постараться выяснить, была ли изменена или отменена
хотя бы самая малость в этих программах. Далее надо установить, не
потребовали ли евреи, достигнув того, к чему стремились, еще большего и не
достигли ли этого, несмотря на то, что сравнительно с остальным миром это
уже являлось привилегией. Брисбейн тогда к великому своему удивлению узнал
бы, что из всех программ, представленных Конференции, не исключая и главной
программы, на которую люди возлагали столь преувеличенные надежды,
единственная, которая прошла вполне гладко, была программа еврейская. Все
это он мог бы узнать, если бы он занялся исследованием. Только вопрос о
том, какое употребление он сделал бы из полученного материала, остается
открытым.
Вообще, в каком бы направлении Брисбейн ни повел свои
исследования, он значительно расширил бы свои знания о нашей стране
и о зависимости ее от еврейского вопроса. Знает ли он, например, кому
принадлежит Аляска? Может быть, он думает, - как многие другие,
кроме тех, которые, увы, знают наверно, - что эта область
принадлежит Соединенным Штатам? Нет, эта область принадлежит
тому же народу, которому принадлежат фактически и сами
Соединенные Штаты.
Знает ли Брисбейн, несмотря на то, что место, которое он занимает в
международной журналистике, дает ему к тому полную возможность, что в нашей
экономической жизни действуют элементы, которые не укладываются ни в
понятие "Капитала", ни в понятие "Труда"? Знает ли он хоть что-нибудь о той
силе, которая не является ни капиталом, ни трудом в продуктивном смысле, но
чьи интересы и стремления в том, чтобы возможно больше расколоть и
разобщить капитал и труд путем раздражения, попеременно, то капитала, то
труда? Во время своих работ по изучению экономического положения и царящей
над ним тайны, которая противится всякому разоблачению, должен же был
Брисбейн заметить хоть что-нибудь, хотя бы единый луч света за кулисами.
Найти это является благородной задачей для каждого журналиста.
Предал ли Брисбейн гласности имена тех людей, в чьих руках
находится снабжение Соединенных Штатов сахаром? Знает ли он их?
Есть ли у него желание узнать их? Имеет ли он понятие о положении
хлопчатобумажного дела в нашей стране, о частой перемене владельцев
земельных участков, производящих хлопок, и о затруднениях в этой
отрасли производства, зависящих с одной стороны от угроз банков, а с
другой от постоянного колебания цен на платья и материи, вызываемого
умышленно? Если это ему известно, то обратил ли он внимания на
имена людей, в чьих руках находится вся эта игра? Желает ли он узнать,
как и кто ведет эту игру? Все это он мог бы узнать и рассказать народу,
если бы дал соответствующее задание своему прекрасному штабу
информаторов и журналистов. Он лучше других должен знать,
чувствует ли он себя настолько независимым, чтобы предпринять
такую работу. Быть может, у него есть причины частного характера,
которые мешают ему это сделать.
Как бы то ни было, мы с своей стороны не видим причин, которые мешали бы
ему основательно изучить вопрос и при том не из любопытства к новизне
предмета, а для составления обоснованного о нем мнения. В этом, конечно,
никто не мог бы усмотреть нетерпимости. При теперешнем же положении дела
Брисбейн не обладает достаточными данными, чтобы стать за или против
вопроса.
Он может только устранить его, как неприятный, как это некогда
делали прежние рабовладельцы, которые просто хотели устранить
противников рабства.
По этой причине его недавняя защита евреев не может вообще почитаться
таковой: она скорее похожа на заискивание у них расположения. По-видимому,
больше всего возбуждает его внимание то, что он называет расовым
предубеждением и расовой ненавистью. В самом деле, человеку, который при
изучении экономической проблемы рискует впасть в такую душевную
неуравновешенность, лучше за эту проблему не браться. Впрочем, проявления
предубеждения и ненависти в таком деле зависят от самых методов
исследования и от самого исследователя, и достойно сожаления, если
прибегают к таким наговорам на других в оправдание себя люди, находившиеся
в течение стольких лет сами под определенным духовным влиянием. На самом
деле мы в праве ждать обратного: научное исследование еврейского вопроса
должно устранить ненависть и предубеждение и воспрепятствовать им. Мы
бываем предубеждены против того, чего мы не знаем, и ненавидим то, чего не
понимаем, Изучение еврейского вопроса должно создать его знание и
правильный взгляд на него, при том не только среди неевреев, но и между
евреями; последние нуждаются в этом не меньше, если не больше, чем неевреи.
Если еврей придет к тому, чтобы увидеть известные вещи, их понять и
сообразно понятому поступать, то большая часть вопроса будет устранена
путем улучшения взаимного понимания. Обратить внимание неевреев на
известные стороны еврейства есть только часть работы, - не менее
настоятельной задачей является заставить самих евреев открыть глаза на
известные факты.
Первый успех будет состоять в том, чтобы неевреев из простых защитников -
и при том защитников партийных - сделать судьями фактической обстановки.
Исследование обнаружит, где евреи и неевреи заблуждаются, и расчистит путь
знанию и мудрости, хотя и тогда для решения вопроса потребуется большой
запас последней.
Надо помнить, что в постоянных призывах к терпимости кроется большая
ловушка. Терпимость есть прежде всего терпение правды. Теперь же к ней
взывают ради угнетения правды. Терпимость только тогда может иметь
значение, когда все придут к общему признанию того, что должно быть
терпимо. Незнание, сокрытие, замалчивание, игра в прятки не есть
терпимость. К еврею все равно никогда не относились терпимо в высшем смысле
этого слова, потому что его никогда не понимали. Брисбейн не может
способствовать пониманию того, что за народ евреи, своей написанной
"попросту" статьей и тем, что она бросит несколько еврейских имен в пучину
печатных букв. Он обязан перед самим собой ближе подойти к вопросу
независимо от того, пожелает ли он сделать из полученных им данных предмет
гласности или нет.
Для газеты вообще невозможно не натыкаться на каждом шагу на влияние
евреев, если она держит мир в курсе того, что происходит, хотя бы
поверхностно. Между тем пресса обходит этот факт, говоря об евреях, как о
русских, латышах, немцах или англичанах. Эта маскировка имен больше всего
запутывает всю проблему. Для лучшего осведомления человечества требуются
название вещей своими именами и фактические данные. Брисбейну следовало бы
изучить этот вопрос еще и потому, что этим путем он получил бы надлежащее
освещение и других предметов, которыми он занимается. Было бы полезно,
чтобы время от времени он предавал гласности полученные им таким образом
результаты, так как такие статьи давали бы ему возможность познакомиться и
с той частью еврейства, которой не может знать писатель, постоянно "готовый
к услугам". Конечно, теперь его засыпали благодарностями за его статью;
если бы он получил пару-другую откликов противоположного характера, это
было бы большой услугой для уяснения обстановки.
То что случилось бы, предай он гласности хоть один факт, добытый
независимым исследованием, не могло бы сравниться с его теперешними
переживаниями. После того, как Брисбейн написал статью о евреях, он, надо
надеяться, будет внимательно следить и за тем, что будут говорить и писать
другие. Он найдет тогда больше материала о евреях в том, что он читает, чем
раньше, и многое он нашел бы в виде фактических заметок в своей собственной
газете.
Каждый серьезный исследователь и честный писатель рано или поздно
всегда нападет на след, который ведет к еврейскому могуществу в мире.
"Диерборн Индепендент" систематически и подробно делает то, что
другие издания делали урывками.
На всей гласности Соединенных Штатов тяготеет настоящий страх перед
евреями, - страх, который ясно чувствуется и причину которого надо
выяснить. Если мы не ошибаемся, такой же страх, хотя и не ясно осознанный,
ощущал и Брисбейн. Это не страх причинить известной расе зло - это
почтенное чувство должны испытывать все, - но страх сказать о ней гласно
что-нибудь такое, что не было бы только неумеренным славословием.
Независимое размышление убедило бы его, что задачей подлинного
американского журналиста является умерить славословие и усилить тщательно
продуманную критику.
VIII. СУЩЕСТВУЕТ ЛИ ЕВРЕЙСКАЯ МИРОВАЯ ПРОГРАММА?
Все открытые защитники еврейства в объяснение антиеврейских
выступлений приводят три причины, - три и не более: религиозное
предубеждение, экономическую зависть и социальное оттолкновение. Не
знаю, известно ли это евреям, но всякий нееврей знает, что у него нет
религиозного предубеждения против евреев. Скорее можно допустить
существование экономической зависти, поскольку всесторонний успех
евреев привлекает к ним общее внимание. Некоторые еврейские
защитники пытаются ослабить это внимание утверждением, что
вообще в финансовых делах еврейского перевеса вовсе не существует, но
такая лояльность по отношению к своему народу заходит уже слишком
далеко.
Мировые финансы неоспоримо находятся под еврейским господством: их
решения и планы являются для нас законом. Но финансовое преобладание
какого-нибудь народа еще не есть достаточное основание для предубежденности
против него. Если этот народ умнее и тоньше, прилежнее и выдержаннее нас,
если он, наконец, обладает такими особыми способностями, каких мы, как раса
низшая и более неподвижная, лишены, то ни у кого нет права требовать от
него отчета в его поведении. Но экономическая зависть дает лишь некоторое
объяснение антиеврейских настроений. Сама по себе она недостаточна для
объяснения еврейского вопроса хотя бы потому, что финансовое превосходство
евреев является лишь частью всей проблемы. Что же касается социального
оттолкновения, то на это можно сказать, что на свете существует гораздо
больше неприятных неевреев, чем неприятных евреев, по той простой причине,
что неевреев больше, чем евреев.
Ни один из еврейских заступников не упоминает о политической
стороне вопроса; если же они ее вскользь касаются, то всегда
ограничивают ее и придают ей местный характер. Дело идет не о
патриотизме евреев, хотя во всех странах он находится под большим
сомнением. Об этом можно узнать в Англии, Франции, Польше, России,
Румынии и даже у нас, в Соединенных Штатах. Пишутся книги,
публикуются и распространяются доклады, издаются умелые
статистические данные, чтобы доказать, что евреи исполняют свой
долг по отношению к той стране, где они живут. Все же несомненен
тот факт, что, несмотря на все эти старания, противоположное
мнение преобладает и держится упорно. Евреи, которые, сражаясь в
