вдоль ручья, чтобы не оставлять следа. После стольких сражений Сварун был
очень осторожен. Он хорошо знал, что Хильбудий вышлет вперед лазутчиков на
резвых конях. Стоит им обнаружить примятую траву, и Хильбудий повернет -
обманет, перехитрит славинов.
Утром, едва занялась заря, из крепости вышла Любиница, а с нею все
девушки; они собрались под липой и принесли в жертву Перуну упитанного
ягненка - чтобы отцы одержали победу. Охранять крепость остался небольшой
отряд. С ним был и певец Радован, он карабкался на вал, прижимая к себе
свою лютню и со страхом ожидая грядущего. Он боялся крови, боевые клики
"оскорбляли его тонкий слух", как он сам утверждал. Радован тщательно
обдумывал, куда лучше ему дать тягу, если вестники сообщат о поражении
славинов.
5
Ночью Хильбудий перешел равнину и к утру остановился на отдых у
подножия горы, возле которой начиналось ущелье, что вело к славинскому
граду. Отряды укрылись в густом дубняке. Хильбудий запретил разводить
огонь, и воинам не на чем было сварить ячменную похлебку. Поэтому ели
всухомятку: кто вяленую рыбу, кто копченое мясо, закусывая чесноком.
Полководец решил дождаться полудня, а потом двинуться ущельем,
полагая занять крепость на рассвете. Ему и в голову не приходило, что он
может оказаться побежденным. Засады он не боялся, но воинов терять не
хотел. Каждый из этих хорошо обученных и бывалых солдат стоит десяти
новобранцев.
Он позвал отличного наездника, варвара-фракийца. Год назад тот пришел
к нему и попросился на военную службу. Хильбудию он понравился, и не зря -
уже скоро ему не было равных.
Его-то и призвал к себе Хильбудий. Фракиец был смугл, рыжеволос,
статен, очень похож обликом на славина. Хильбудий велел ему снять одежду
византийского воина и надеть короткие холщевые штаны, какие носили
славины. Он приказ ему также расседлать коня и под видом кочевника-пастуха
осторожно проехать по ущелью. Фракиец неплохо понимал язык славинов. Если
ему встретится какой-нибудь славин, он должен расспросить его об овцах и
конях, прикинувшись, будто послан азиатским купцом, едущим торговать со
славинами. И пусть внимательно посмотрит, нет ли в долине следов военных
отрядов.
Фракиец мигом превратился из византийского всадника в пастуха-варвара
и уехал. Глядя по сторонам, он беззаботно пел пастушью песнь. Поводья
свободно висели на конской шее. Словом, лазутчик ехал с таким видом, будто
ничто вокруг его не волновало. Однако лисьи глаза подмечали каждый след в
траве, тщательно обшаривали густые кусты на склонах. Конский след! Фракиец
спешился и стал рвать щавель, росший возле ручья. Он жевал листья, ползал
в траве, словно искал еще кислые стебли. На самом же деле он измерял
ширину следа, оставленного прошлой ночью конем Истока.
Потом опять лениво взобрался на коня и поехал дальше. Он то пускался
галопом, то останавливался, внимательно осматривая все кругом. И в разных
местах он видел все тот же широкий распластанный след бешено мчащегося
коня. Чем дальше, тем больше возникало у него подозрений, тем быстрее
вертел он головой по сторонам и тем тревожнее поблескивали его лисьи
глазки. И однако ничего другого он не мог обнаружить. Кусты дремали, в
лесу порой осыпались листья - это птица садилась на ветку. Вдруг он
придержал коня. В ручье лежала падаль. Он спешился и подошел поближе.
Конь! Через мгновение фракиец был в воде. Со всех сторон он оглядел
коня, но не нашел ни малейшего признака узды. Дикая лошадь! Ее гнали
волки, она пала и свалилась в ручей. Понятно, почему остались такие следы!
Довольный, прыгнул он на коня, посмотрел чуть дальше - следы исчезли.
Ведь Исток мчался по воде.
Однако фракиец ошибся. Конь этот принадлежал одному из товарищей
Истока. Он пытался угнаться за Истоком, но конь его изнемог и пал. Юноша
задушил его ремнем, снял узду, столкнул труп в воду, а сам скрылся в
лесной чаще. Два других отрока поскакали в гору, решив добираться до дому
таким путем, а не ущельем.
Обрадованный фракиец повернул коня и бешеным галопом помчался
докладывать Хильбудию, что все спокойно, что врагов нет.
Неожиданно в самом узком месте долины прямо перед ним возникла из
травы человеческая фигура. Фракиец так рванул поводья, что конь встал на
дыбы.
- Эй, пастушок, что ты тут делаешь?
- Овец ищу; сотня овец у моего отца пропала. Три дня их ищу. Ты не
видал? Откуда путь держишь?
- Эх, парень, я тоже, вроде тебя, овец ищу. Только я их ищу для
византийских купцов. Кожи им нужны, шкуры; ты случайно не знаешь, кто из
славинов мог бы их продать?
- В одном дне пути отсюда - град отца моего, Сваруна. Там груды
драгоценных мехов, горы буйволовых кож, много дорогих камней. Он охотно бы
продал, да сидит за Дунаем этот пес Хильбудий, и не выедешь никуда.
Приводи купцов, накупят они здесь столько, что им и не снилось, стоит
только приехать!
- Иди, пастух, помоги тебе Даждьбог, ищи овец! Да сопутствует тебе
Велес и скажи отцу, пусть ждет богатых купцов. Они хорошо заплатят...
Молнией умчался фракиец, а вслед ему с любопытством смотрел пастух,
помахивая длинным прутом. Когда всадник скрылся за поворотом, он стиснул
кулак и погрозил: "Только придите, дьяволы, за мехами! Мы вас так обдерем,
что вы повезете в Константинополь меха из собственной шкуры!"
И пастух, как дикая кошка, кинулся в лес. Это был Исток.
Когда Сварун дал сигнал выступать, первым исчез из глаз отряд легких
лучников во главе с Истоком. Они понеслись прямо в гору. Словно дикие
звери, преследующие добычу, пробирались юноши между кустов, ползли через
пещеры, карабкались на кручи. Они двигались уверенно и осторожно, ни одна
сухая ветка не треснула под их ногами, ни в одном из колчанов не
забренчали стрелы, они даже дышали беззвучно, хотя вождь вел их быстро,
как молодой волк, бегущий по лесу. Выйдя на гребень, они рассыпались,
утонув в высокой траве и ежевичных кустах, и в темноте - луна зашла -
успешно двигались дальше. Когда рассвело, Исток взобрался на серую скалу и
осмотрелся. Кругом стояла тишина, как будто бы в лесу не было ни одной
живой души. Лишь изредка раздавался шелест листьев, словно из кустарника
выпорхнула дикая куропатка, да иногда на поляну то здесь, то там падала
тень, мгновенно исчезая во мраке деревьев.
Исток улыбался. Взгляд его горел, как у сокола, он туже затянул
ремень, на котором висел колчан, слез со скалы и пошел дальше.
Уже половину своего утреннего пути прошло солнце, когда молодой вождь
остановился и клекотом ястреба дал сигнал, что отряд прибыл в назначенное
место. Исток стоял в дубовой чаще на крутом сколе, нависшем над самой
узкой частью долины. По его сигналу точно из-под земли выросли товарищи -
из-за каждого куста, из-за каждого дерева, из травы, из расщелины скал, из
ложбин - отовсюду поднимались молодые воины.
Исток бесшумно повел их вниз. Ни один камешек не сорвался и не
полетел в долину. Они неслышно одолели крутизну и вскоре достигли густых
зарослей молодого леса. То было самое удобное место для лучников, чьи
стрелы должны были лететь в долину. Исток отдал приказ развернуться по
склону в длинную тройную цепь, залечь в траве и кустарнике и ждать его
знака. Пока он не пустит стрелу, не двигаться.
Затем Исток нарезал веток, воткнул их в щель на мшистой скале, залез
туда и притаился на этом наблюдательном пункте.
Отсюда-то он и углядел всадника, лазутчика Хильбудия. Сперва он
подумал, что это кто-нибудь из его вчерашних спутников, и чуть было не
вышел из своего укрытия, чтоб его окликнуть. Но тут он обратил взор на
высокого коня, на каких ездили византийцы. У славинов таких не было. В
голове его мелькнуло подозрение. Рука сама собой потянулась за спину,
чтобы вытащить стрелу и послать ее в грудь иноземцу. Но он удержался.
Быстро отстегнул ремень, колчан соскользнул у него со спины, рядом он
положил лук, а боевой нож спрятал в коротких штанах из овчины. Все приметы
воина исчезли, и Исток тихо скользнул вниз по склону. В ущелье он сорвал
прут и принялся поджидать всадника.
Он дождался его и сумел хитро и умно убедить фракийца, будто Сварун
один, без войска, сидит в своем граде. Теперь он был твердо уверен, что
Хильбудий пойдет по ущелью.
Когда фракиец возвратился и доложил Хильбудию о том, что видел,
полководец вновь помрачнел. Его огорчило, что настоящей битвы не будет,
грабеж ему был противен.
- Грабить по обычаю варваров, на забаву императора, чтобы насытить
алчные толпы, которые зимой нагрянут в город. Тратить миллионы! На
дурацкий цирк, на увеселения!
Разгневанный, он лег на траву. Воины со страхом смотрели на него и
разговаривали только шепотом.
В полдень Хильбудий встал и велел выступать.
Тяжело вооруженные, закованные в железо пехотинцы - с большими
щитами, копьями и мечами - шагали впереди. За ними ехал верхом Хильбудий в
сопровождении небольшого конного отряда, в задачу которого входило в
случае необходимости быстро передавать его приказы. Потом шли лучники и
пращники - они представляли особую опасность на расстоянии. На крутых
палках пращников были прикреплены кожаные пращи, с их помощью они с
непревзойденной ловкостью метали продолговатые, заостренные на конце
кусочки свинца, называемые желудями; тот, кого угощали таким "желудем",
наверняка выходил из строя.
Войско медленно двигалось по ущелью. Солнце садилось и необыкновенно
теплыми осенними лучами било в спины воинов. Хильбудий задумался. Шлем его
болтался за спиной на красном ремне. Многие всадники и пехотинцы также
расстегнули ремни и сняли шлемы. Шлемы весело поблескивали, а на камешках
креста Хильбудия плясали озорные солнечные зайчики.
Под чистым небом стояла гробовая тишина. Воины молча шагали друг за
другом. Лишь шум шагов раздавался в ущелье да ровно журчал ручей.
Солнце не спеша близилось к горизонту. Долина сужалась, тени
сгущались над войском. Недалеко было самое узкое место ущелья.
У молодых славинов, прятавшихся на склонах, кипела кровь. Они слышали
шум, изредка до них долетал звон мечей. Руки юношей потянулись к стрелам и
вставили их в луки, пальцы судорожно сжимали оперения, уже лежавшие на
тетиве. Вскоре в просветах между кустами показались передовые шеренги
врагов. Волнение одолевало юношей. Нужна была железная воля, чтобы
сдержать эту лавину молодых воинов, жаждавших битвы и крови. Исток, будто
окаменев, сидел на скале. Он поставил на землю свой могучий лук, верная
стрела лежала на тетиве, мышцы на правой руке вздулись. Сердце колотилось
так, что дрожал ремень, на котором висел колчан. Тяжело вооруженная пехота
уже проходила под ним. Он мог бы пустить свою стрелу, но глаза его искали
Хильбудия, искали - и нашли. Из-за поворота выехал всадник в богатых
доспехах со шлемом за спиной. За ним по двое следовала вереница конников.
Полководец Хильбудий! Едет один, беззаботно о чем-то думая. Вот он
все ближе, все ближе. Еще пятьдесят шагов сделает конь, и Хильбудий
окажется прямо под ним, Истоком.
Исток крепче взялся за лук, тетива напряглась, лук согнулся... Еще
десять шагов.
Исток поднялся, изо всех сил натянул тетиву. "Дрн" - запела струна,
стрела зашипела в воздухе. Хильбудий внизу дико закричал: "Кирие елейсон!"
[Господи помилуй], взмахнул руками, коснулся виска, - там торчала стрела,
- зашатался и упал с коня. В то же мгновение засвистало и зашумело в
воздухе, туча стрел сорвалась со склона и обрушилась на византийцев.
Раздался такой вопль, что задрожали горы; воины Хильбудия падали, с
