Франц ФИНЖГАР
ПОД СОЛНЦЕМ СВОБОДЫ
КНИГА ПЕРВАЯ
1
С востока, с севера и запада стекались воины. Что ни день,
возвращались они на взмыленных лошаденках, спешили в град и докладывали
старейшине Сваруну, что все выполнено. Потом шли во двор и ложились вокруг
костров. Отроки снимали для них с вертела куски жареной баранины;
прекрасная Любиница, дочь старейшины Сваруна, подносила им меду и
одаривала каждого шкурой белого ягненка. А сын Сваруна Исток выезжал из
града навстречу подходившим отрядам.
- Святовит осенял тебя, вождь, вилы вам сопутствовали, храбрые воины,
вы перешли болота, перевалили через горные кручи и достигли крепости
старейшины, отца моего Сваруна, который благодарит вас и приветствует!
Этими словами обращался юный Исток, сын Сваруна, к отрядам славинов,
собиравшимся в долине. Сверкали копья в дубовом лесу, поздно ночью
догорали факелы, но Исток не ведал усталости. Каждый отряд он
приветствовал от имени старейшины, каждого вождя провожал в крепость, где
ждали их пища и отдых, добрые слова и приветствия.
Долина вокруг покрылась шатрами. Ночью в ней полыхало озеро огней,
раздавались боевые песни, блеяли овцы и бараны, мычали телята, которых
вели на убой. И повсюду ржали и щипали сухую траву кони, - стояла поздняя
осень.
По валу, окружавшему крепость, ходил Сварун, седовласый старейшина
славинов. Любиница выткала ему из белого льна мягкую рубаху. На чресла она
сшила ему пояс из теплых ягнячьих шкур, а старую спину укрыла руном самого
лучшего барана.
Когда взгляд Сваруна погрузился в море огней, - расправились его
широкие, согнутые годами плечи, он поднял кулак и погрозил им в сторону
юга.
- О Хильбудий, Хильбудий, похититель нашей свободы! Ты сила Византии,
и ты наша напасть. Пламя да поглотит тебя, да опалит оно крылья твоих
орлов, Хильбудий, раб черных бесов! Сварун, седой, старый и согбенный,
опояшет свои чресла ремнем из буйволовой кожи, привесит к нему самый
тяжелый меч и выйдет на бой против тебя, дабы вновь засияло над славинами
солнце свободы!
Старец поднял оба кулака, мускулы на руках его вздулись, глаза
засверкали, как огни в долине.
Медленно разжимались его пальцы, раскрытые ладони поднялись еще выше;
бледное лицо свое он обратил к востоку и дрогнувшим голосом прошептал:
- Помилуй нас, Сварог! Покарай его, Перун! Пощади меня, Морана,
пощади воинов! Груды белых костей сынов моих разнесли коршуны по стране,
где проходит Хильбудий. Смилуйся, Морана, хватит с тебя жертв!
Слеза выкатилась из глаз и скользнула на седую бороду, первая слеза о
первом сыне, а за нею вторая, и третья, и девятая - по сыновьям, что
погибли от мечей Хильбудия. Старик задрожал, колени его подогнулись, и в
горькой печали он опустился на вал.
- Не плачь, отец! Взгляни на эти огни! То пришли молодые воины с
луками, они мечут стрелы подобно Перуну, низвергающему с неба могучие
молнии. Отец, мы победим! Перун с нами!
Исток поднял отца.
- На тебе надежда, мой единственный...
Молча ушли они с вала.
В долине замигали костры, шум утих, блеянье смолкло, на небе мирно
светили звезды.
Занималось прекрасное, будто весеннее утро. Сварун поднялся со своего
ложа, устланного мягкими шкурами. И на лице его светилась заря, словно
солнечный луч озарил серые скалы. Радостно приветствовал он день, великие
надежды пробудились в его сердце.
- Такое утро осенью! Роса лежит повсюду в алой радости, словно Девана
прошла по лугам и нивам заколосившихся хлебов. Счастье возвещает такое
утро, назначенное для приношения жертв.
Старейшина встал и с силой ударил коротким посохом по деревянной
стенке.
В то же мгновение появился перед ним отрок с голой смуглой грудью, с
длинными рыжеватыми волосами, косая сажень в плечах. У пояса на льняной
бечевке у него висел козлиный рог.
- Созывай трубачей, Крок, веди их на вал, да трубите погромче, чтоб
все воины собрались вокруг жертвенника. Боги улыбнулись мне в утреннем
свете. Поспеши с жертвою!
Крок вышел, а вскоре - пахарь не успел бы перевести соху на новую
борозду - вокруг всего вала уже гремело и гудело. Отрывисто, словно звук
ударялся обо что-то, пели изогнутые козлиные рога - долину заполнило эхо;
голоса труб уплывали вверх вдоль стволов пожелтевших дубов и буков.
В долине все ожило, будто ликующее солнце осветило огромный
муравейник. Из шатров выходили воины; они пристегивали мечи к широким
ремням, отроки вешали через плечо колчаны, полные стрел, в левую руку
брали лук. Подобные кряжистым дубам, мужчины, с заросшей широкой грудью,
вытягивали из мягкой земли длинные копья, и наконечники сверкали на
солнце. Вожди созывали своих людей, толпы смуглых, голых до пояса воинов
собирались вокруг них. Отряды различались по шкуре, перекинутой у воинов
через плечо и закрывавшей спину. Все тут смешалось - белые ягнята, черные
бараны, бурые медведи, лисицы и рыси, шерсть бобра и выдры, белые рубахи.
Еще раз загремели рога на валу, и сотни вождей откликнулись из
долины. Люди встрепенулись, словно вихрь пронесся по морю и пестрые волны
поплыли к маленькому кладбищу, где могучая липа, роняя с ветвей своих
желтые листья, засыпала ими жертвенник, на котором пылало пламя.
Огонь высекли Исток и Любиница. Лица их были торжественны, скрестив
руки на груди, они не отрывали глаз от пламени на алтаре. Когда зашумело в
долине, когда тронулись воинские отряды, Исток оторвался от огня. Взгляд
его светился радостью. Любиница повернулась к востоку; на ее белоснежной
одежде задрожали солнечные лучи, рассыпались по густым, украшенным
осенними цветами волосами. Лучи заглянули в ее глаза и стыдливо
вздрогнули. Ибо блеск этих глаз был более чист, чем само горное солнце.
Губы ее шевелились, умоляя богов даровать победу храбрым воинам.
Крок громко и торжественно затрубил. Все головы повернулись к граду.
В массивных воротах на валу показался старейшина Сварун. Белая рубаха
облекала его высокую фигуру. Гордым и сильным выглядел он. Не сгибая
спины, с высоко поднятой головой, твердо выступал он перед сонмом самых
высоких вождей. Раздались крики и восклицания, но через мгновение все
смолкло в глубоком благоговении. Сварун - старейшина и верховный жрец -
приближался к жертвеннику.
Жрецы окружили алтарь и стали передавать Сваруну дары, дабы он
возложил их на огонь.
Сварун высыпал в пламя отборную пшеницу, вылил на жар благовонное
масло, привезенного заезжими купцами из-за Черного моря; отроки закололи
белого ягненка, старейшины возложили его на костер. Языки пламени охватили
жертву, огонь взметнулся ввысь, ветки липы склонились ниже, вокруг
разлилось благоухание. Все почтительно отступили от огня. Возле него
остался только Сварун: белая голова его упала на грудь, лицо почти скрыла
длинная седая борода. Безмолвие... Слышно было лишь, как падали листья с
дерева. Не звякнул меч, копье не грохнуло о копье, тетива лука не
прозвенела. Словно вкопанные стояли воины.
Тогда Сварун воздел руки; воины склонили головы.
- Даждьбог всемогущий, ты что отворяешь десницу, и сеешь семя, и
наполняешь житницы, ты, что умножаешь стада овец и кормишь скот, смилуйся
над нами! Не допусти, чтобы угасли твои жертвенники, чтобы враг потоптал
наши нивы, отнял скот, угнал овец! Смилуйся над нами! О Велес, ты, что
охраняешь пашни, отврати вражеские копыта от зеленых лугов! Перун, метни
стрелы свои и гром, укроти бесов, обуздай Морану, чтобы она пощадила нас,
- хватит с нее наших мертвых сыновей! Святовит, ты, что своим единственным
оком видишь всю землю, укажи нам врага, чтобы настигли его наши стрелы,
чтобы поразили его наши копья и топоры наши раскололи его череп. Смилуйся
над нами!
Сварун умолк, руки его дрожали; взор с трепетной мольбою обратился к
солнцу.
И тогда подул ветер, зашелестела липа, листья ее посыпались на
алтарь, на жрецов. Воины всколыхнулись и дрогнули. Словно сама долина
возрадовалась и возликовала. Вопль вырвался у толпы. Радостно обратился
Сварун к воинам:
- Боги услышали нас!
Лица прояснились, руки стиснули мечи и копья, все вокруг зашумело и
загомонило, будто огонь вспыхнул в сухом лесу.
- Боги услышали нас! Они пойдут с нами, чтобы найти того, кто стоит
на пути племени славинов, кто закрыл от нас солнце свободы, как рысь сел
на Дунае и вот уже три года пьет нашу кровь. Через Дунай переходит дерзкий
Хильбудий, ищет наш скот и наших овец, убивает наших свободных сыновей,
заковывает их в цепи. Манит наша земля алчного византийца. Но вы знаете,
братья, что мы, славины, привыкли получать земли, а не отдавать их. Так
поклянемся же отомстить за наших сыновей и за нашу землю, отомстить за
наших богов, которых не признают византийцы. Пока светит солнце, пока есть
у нас копья, стелы и мечи, не склонит головы славин! Смерть Хильбудию!
Старец замолчал, словно гнев сдавил ему горло. Войско безмолвствовало
- но лишь одно мгновение. А потом все вокруг загрохотало, будто в недрах
земли пробудился вулкан. Зашумел лес копий, загромыхали полные колчаны,
зазвенела тетива на луках; высоко над головами сверкнули мечи. Знак - и
лавиной хлынет это войско на врага. Грудью встанут воины, застонут
византийские кольчуги под ударами копий, посланных мощными дланями. Вопль
несся к небу, все колыхалось, словно хищный зверь рвал свои путы, стремясь
обратить в прах все на своем пути. Сварун улыбался, солнечные лучи играли
в его белых кудрях.
2
Дунай сверкал в бледных лучах луны. Он катился и полз, извиваясь и
мерцая, в зарослях высокого камыша и тростника, будто гигантское животное.
Беззвучно скользили могучие воды. И если б не редкие всплески, если б не
склонившиеся у берега ивы и камыш, - не скажешь, что это живая вода.
В каких-нибудь ста шагах от реки на невысоком холме вознесся
укрепленный лагерь в форме огромного квадрата. Толстые бревна,
поставленные вертикально, образовали могучие стены, у подножия стен
высились насыпи. Высокие недвижные тени торчали на стенах и тянулись
далеко по разрытой земле. Между этими недвижными тенями двигались тени
поменьше, беспокойные, живые - люди. Они шли по валу навстречу друг другу,
но, прежде чем сойтись, беззвучно поворачивали и вновь расходились. И
тогда на голове или на груди у них что-то поблескивало, словно пробегала
искра, отражавшая мерцающий свет луны.
Византийские воины охраняли лагерь Хильбудия. Все было недвижимо. Не
пылали костры, не храпели кони; но сквозь колья и жерди с натянутыми на
них воловьими шкурами и попонами можно было разглядеть множество людей.
Воины были измучены, будто только что воротились с поля битвы.
На рассвете того дня загремели трубы. Велено было снарядиться, как
для большого похода. С собой взяли не только мечи, копья и щиты, у каждого
была еще лопата или топор, мешок пшеницы или ячменя, - запас недели на
две. Хильбудий ехал впереди, они поднялись в гору, спустились в долину,
перебрались через болото - тут предстояло как можно быстрее возвести
мощное укрепление. Вырубили небольшую рощу, свалили в кучу бревна,
вскопали землю. Когда к вечеру воины возвратились в лагерь, многие не в
силах были даже ячменя натолочь, чтобы приготовить ужин. Как снопы
повалились они в шатрах и сомкнули усталые веки.
Только один из них не чувствовал усталости - трибун Хильбудий,
