Истока, стрела не поразила Хильбудия. И ему захотелось домой, в свой град
- рассказать соплеменникам, что бывает с побежденными народами, пойти от
племени к племени, зажечь протест в душах, единство в сердцах, призвать к
вечному гневу и вечной борьбе против Византии. Тем временем деспот дал
знак. Загремели трубы, народ обезумел от восторга, на арене появились две
чудесные колесницы.
13
Трижды возвестили трубы отдых, трижды промчались по сорока мраморным
ступеням императорские и Велисариевы рабы, угощая зрителей освежающими
напитками. Ипподром кипел и безумствовал. Народ опьянел от вина и веселья.
Богатеи теряли и выигрывали огромные куши. Во рву, окружающем арену и
наполненном водой, плавали остатки разбитых колесниц и повозок. Сторонники
зеленых и голубых, наемные крикуны, перешли канаву у самой арены,
взобрались на спину, влезли на Змеиную колонну, поднялись даже на затылок
колосса Геракла работы Лисиппа и, срывая венки сикомор с Адама и Евы,
швыряли их на арену, валились на колени перед прекрасной статуей тоскующей
по любви Елены, дрались, толкались и славили то зеленых, то голубых, в
зависимости от того, кто больше платил.
Кафизму - императорскую ложу, - покоившуюся на двенадцати мраморных
колоннах, мельчайшей пылью орошал ароматный шафран. Юные патрикии,
изнеженные офицеры, дворцовые сплетники перемигивались с красавицами из
свиты Феодоры, расположившейся в кафизме и в соседних ложах.
И только Феодора была неподвижна. Лицо ее было хмуро, губы закушены,
она побледнела еще больше, а сверкающие глаза извергали молнии на ряды
зеленых. Императрица обещала свою милость голубым, однако пока что было
неясно, кто победит, хотя колесницы уже трижды влетали на ипподром. У
голубых и зеленых насчитывалось равное число побед.
Вдруг она вздрогнула и сделала знак рукой. Наклонилась к прекрасной
Ирине, задумчиво сидевшей возле нее, и велела ей позвать Асбада.
Обжигающим взглядом пронзила императрица ее лицо - не затронула ли эта
просьба юное сердце? Но Ирина спокойно встала, передала повеление
императрицы, и через мгновенье у ног Феодоры в ослепительном доспехе
появился начальник палатинского легиона.
- Асбад, иди к Эпафродиту и спроси его, победят ли арабские жеребцы,
которых я купила при его посредстве!
Асбад поцеловал ей туфлю и поспешил в ложу к Эпафродиту. Шум и шепот
в кафизме утихли - говорила богиня Феодора, увенчанная золотым нимбом.
- Красив Асбад, Ирина?
- Красив, боголюбезная августа!
- И ты любишь его?
- Люблю, если прикажет твое всемогущество!
- А сердце тебе не приказывает?
- Мое сердце, как у Иоанна Крестителя на Иордане!
- Дитя! Тебе бы акрид и меду вместо жарких поцелуев!
- И мои уста будут славить твою милость, о владычица!
Императрица с жалостью взглянула на Ирину; на лице девушки не было
еще следов жаркой страсти, в глазах ее еще мерцала роса, словно в чашечке
лилии, раскрывающейся в полночь и чистой, невинной встречающей утро.
Возвратился Асбад.
- Эпафродит, смиреннейший раб императрицы, простирается перед тобой
ниц во прахе и клянется святой троицей, что твои скакуны победят. Он
поставил на них полмиллиона золотых статеров.
Лицо Феодоры прояснилось. И тут как раз запели трубы, из-под кафизмы
вылетели лучшие колесницы.
Толпа онемела. Все потянулись вперед, старики дрожали от нетерпения,
молодежь стискивала кулаки.
Одни со вздохом призывали на помощь Христа, другие заклинали сатану и
Вельзевула сломать колеса голубым.
Кони остановились перед кафизмой. У зеленых - четыре каппадокийских
скакуна, у голубых - четыре арабских. Возницы подняли флажки, ипподром
зашумел, словно море в бурю. Могучий гот в голубой тунике поднял свой
флажок, и все увидели на нем герб Феодоры.
- Состязается императрица!
Сторонники зеленых побледнели; они с радостью высыпали бы в Бофорт
миллионы на съедение дьяволам или отдали бы их на церковь святой Софии,
только бы победили зеленые, посрамив самую главную свою соперницу.
Сторонники голубых и вельможи трепетали от ужаса, опасаясь проигрыша.
Эпафродит не находил себе места от страха. Он понимал, что на карту
поставлена его жизнь и его достояние. Он уже обдумал, как быстро скрыться
с ипподрома, сесть на самый быстроходный корабль и исчезнуть. Маленькие
глаза его спрятались под бровями в ожидании.
Императрица встала. Взяла из рук Юстиниана белый платок и с
горделивым высокомерием бросила его на арену. Когда кусок ткани коснулся
земли, из рук возниц выпали флажки, закипел песок под копытами коней,
взвихрились зеленая и голубая туники, и в одно мгновение колесницы
скрылись за поворотом у меты - Змеиной колонны. Люди замерли и онемели,
ипподром словно превратился в безмолвный мрамор. Речь шла о миллионах, о
чести половины города, о достоинстве императрицы и о ее позоре. Все
изнемогали от напряжения, дрожали и корчились. Юстиниан прикрыл глаза
рукой, Феодора, закусив губу, стояла у барьера ложи, рука ее была стиснута
в кулак; на ее прекрасном лице - словно из лейсбийского мрамора - не
дрожала ни одна жилка, пышная грудь замерла.
Пять раз промчались несравненные кони мимо меты. То зеленый возница
опережал голубого на голову, на конскую шею, то голубой зеленого. Шли все
время рядом; таких скачек ипподром еще не видывал. Богатеи, патрикии и
воины, терявшие и приобретавшие здесь миллионы, до крови кусали губы в
тяжком возбуждении. Толпа все больше перевешивалась через барьеры и резные
решетки, еще немного, и она хлынет на арену.
Кони прошли шестой круг. Начали седьмой. Кто же победит? И тут
зеленый возница ослабил вожжи. Свистнул длинный бич по спинам дивных
каппадокийских жеребцов. Кони опустили головы к земле, пена брызнула во
все стороны, и в мгновение ока они опередили коней голубых на целый
корпус. И тогда стороны не выдержали.
- Бей, гони, стегай, вперед, вперед! - вопили, ликуя, сторонники
зеленых.
Отпусти поводья, подхлестни! Он нарочно не хочет, убейте его! Смерть
ему! - стучали ногами сторонники голубых, угрожая готу.
А у того сильнее вздувались мускулы на руках, вожжи были натянуты,
как струна, он свесился с колесницы, кони тащили его на вожжах, которыми
он был обвязан вокруг пояса. Расстояние между каппадокийскими и арабскими
скакунами увеличилось еще немного. Спина гота выгнулась в страшном усилии,
кони несли, людям казалось, что вот-вот он сдаст, потеряет сознание,
упадет под ноги лошадям и начнет безумный танец смерти. Заканчивался
седьмой круг. Впереди еще один последний.
Перед виражом гот нагнулся. Из уст голубых вырвался крик ужаса.
Тысяча людей хватались за головы, рвали на себе волосы: все пропало!
Зеленые, обезумев от восторга, бросали венки к колеснице:
- Победа, победа!
Но на самом повороте в руках гота блеснул нож. Он перерезал вожжи.
Освобожденные кони ринулись вперед. Словно не касаясь земли, влетели они в
вираж, задели колесницу зеленых и отбросили ее в сторону, вслед за этим
впервые свистнул бич гота, мгновенье, - второй, третий удар, и Феодора
победила.
Воздух задрожал от воплей, взорвавшихся над ипподромом, заглушивших
шум морского прибоя, солнце померкло от дождя цветов, которые полетели на
арену в честь победительницы Феодоры, великой самодержицы.
Императрица улыбалась, припав к чаше торжества. Запели трубы, и
глашатаи объявили час отдыха. На сей раз зрителей угощала сама
императрица-победительница. Кафизма опустела, двор удалился во внутренние
покои.
Асбад сопровождал Ирину.
- Мир еще не знал императрицы, подобной нашей!
- Ее всемогущество непобедимо!
- Ирина, твое лицо как заря! Ты любишь победителей?
- Я люблю героев! Мой отец был героем, жил и умер героем! И мой дядя
герой! Крепость Топер неприступна с тех пор, как он там!
- Ах, Ирина, твои слова звучат пророчески, а голос твой подобен арфе
Давида! Ты плоть от плоти нашей, дочь Византии! Ни одной капли варварской
материнской крови нет в твоем прекрасном теле и в твоей душе!
Род моей матери - род славных старейшин по ту сторону Дуная!
- И все-таки они варвары!
- Но братья во Христе.
- Христос не послал апостолов к варварам. Он озарил своим сиянием
Рим.
- Однако он сказал: учите все народы!
- Оставим Евангелие, Ирина. Пусть спорят монахи. Ты любишь победу,
Ирина... и победителей!
- Я люблю героев-победителей!
А если Асбад победит всех лучников, Ирина, ты полюбишь его?
На мгновенье кровь бросилась девушке в лицо.
- Скажи, Ирина, полюбишь? Я упражнялся и постился, я рано уходил
спать, - и все для того, чтоб меня венчал ипподром, наградил император, а
все венки, всю награду и милость повелителя я положу к твоим ногам, Ирина.
Скажи, ты полюбишь Асбада?
- Я буду любить героя-победителя.
Губы ее дрожали. Во дворце они расстались.
Юстиниан с Феодорой ушли во дворец слоновой кости. Когда они остались
одни, коронованный деспот обнял свою жену, дочь сторожа медведей, блудницу
Александрии, Дамаска и Константинополя, и со слезами на глазах прошептал:
- О, всемогущая, победоносная, единственная, святейшая, самая дорогая
и самая верная мне, своему повелителю.
- Юстиниан, я хочу, чтоб отныне все двери во дворце были открыты
перед Эпафродитом, чтоб ты осчастливил его своей милостью. Это он подарил
мне коней!
- Твое слово - закон. Быть по сему!
Феодора тут же послала на ипподром дворцового гонца вручить
Эпафродиту перстень и пергамент с подписью Юстиниана. Возвратившись, гонец
сообщил, что Эпафродит горстями рассыпает на арене золотые статеры,
подбивая дерущуюся за золото толпу кричать: "Многая лета императрице!"
Пока во дворце подкреплялись, глашатаи оповещали, что владыка земли и
моря приглашает все народы к состязанию в стрельбе из лука. Посреди спины
поставили шест. На вершине его, привязанный серебряной цепочкой, сидел
большой ястреб. Того, кто на полном скаку собьет ястреба, Управда обещал
принять на службу в палатинскую гвардию и выдать большую награду. Лучники
принесли победу Велисарию, поэтому да будет прославлен и вознагражден лук.
Эпафродит послал Мельхиора за Радованом и Истоком. Он велел Истоку
принять участие в состязаниях и поставил на него большие деньги. На
скачках Эпафродит взял колоссальный куш, и новое пари было для него лишь
забавой. Все ставили на Асбада, слывшего великолепным стрелком. А
Эпафродит наперекор всем ставил на своего гостя Истока.
Радован уже напился. Он кричал, пел, не выпуская из рук кувшина с
вином.
- Ты, сынок, камнем собьешь эту птицу, с завязанными глазами, ночью
собьешь, сынок! Пей, Исток, пей, ты и пьяным собьешь ее!
Воины, собравшиеся под кафизмой, чтоб участвовать в состязаниях,
весело хохотали. Исток не смеялся. Губы его горели, хотя он не притронулся
к вину. Его увлек ипподром. Он видел Управду, видел Феодору, блеск,
роскошь, толпы дикарей и изнеженных ромеев. Он думал о своей силе, думал о
своем народе и других народах, которых заковывает в цепи этот город. Его
охватывал стыд при мысли, что такие государи одерживают верх над народами,
что ими повелевает такой изнеженный город. И он поклялся Перуном, что,
если останется жив, Византии никогда не заковать в цепи свободных
славинов.
Долго играли трубы, прежде чем им удалось заглушить гомон и крик на
ипподроме. Юстиниан возвращался со своей свитой. Победительнице Феодоре он
вручил белый платок, которым она должна была возвестить о начале
состязания. В распоряжение лучников предоставили коней из императорских
