как бы не расслышав. - Ну, там, минеральный состав почвы... То ли в
воздухе что-то рассеяно. Может быть, это какой-то атавизм, наследие особых
условий обитания, хотя мы так и не смоделировали те условия, что могли бы
породить подобный расовый признак.
- Сами зигган-то что об этом говорят?
- Разумеется, у них есть соответствующий миф. И, разумеется, он
призван обосновать их божественную избранность и право на первородство.
- Давай его сюда, этот миф! - азартно требую я.
Нунка передергивает плечиками, сбрасывая мою руку. Она уже холодна,
как айсберг в океане. Ибо сказано: никаких вольностей на работе...
- Этого я выполнить не могу, - говорит она строго. - Зигганскими
мифами у нас никто не занимался.
- Как же?.. Вы заполучили доступ к сокровищам неизвестной, совершенно
не изученной культуры и даже не удосужились разобраться с ее мифологией?
Да ведь это же фундамент, начало начал, это и религия, и фольклор, и
письменность! Чем вы тогда вообще тут заняты?!
- Извините, но об этом судить не вам, - обрывает она мой потрясенный
лепет.
И я понимаю, что вот так, с налету напоролся на строго охраняемую от
посторонних ушей тайну. Может быть, даже государственную. А скорее всего,
некий "секрет Полишинеля", ведомый всем, кроме гостей из прошлого вроде
меня.
- И вообще я хотела бы одеться, - продолжает Нунка совершенно уже
ледяным тоном. - Коль скоро мы перешли к принципиально важным вопросам...
Мне это не нравится. Меня порядком раздражают ее внезапные перепады
от взрывной страсти к монашеской отчужденности. Словно она ни минуты не
перестает сражаться с каким-то своим, недоступным моему пониманию душевным
разломом. И в ней берет верх то одна сила, то другая. И ее, в зависимости
от состояния дел на фронтах, то со всего маху швыряет в мои объятия, то
грубо, с мясом и кровью выдирает из них. То она - тягучая капля напалма,
готового воспламениться от любой искры, то она - кусок антарктического
льда, Снежная королева.
Я осторожно, крадучись, беру ее за руку. Она резко высвобождается,
хочет встать. На ее и без того загорелом лице пролегли глубокие тени. Губы
плотно, неприступно сомкнуты. Как будто не эти самые губы каких-то полчаса
назад блуждали по моему телу, рассыпая по нему свежевыжженные клейма.
Слюнявый интеллигентик Славик Сорохтин тотчас же отлез бы,
закомплексовавшись по самые уши. Но давно уже во мне вызревает чужеродный
эмбрион императорского телохранителя, подсаженный всевозможными
гипнопедиями, вскормленный и вспоенный суровыми мастерами-меченосцами, и
это воинственное, властное мое альтер-эго никакими комплексами не
обременено.
- Ну хватит! - зверем рычит альтер-эго и грубо хватает надменную
монахиню за обнаженную грудь.
Тугой шарик ледяной плоти оживает под моими пальцами, вялый кофейный
сосок набухает горячей кровью и становится взрывателем на боевом взводе,
который немедля срабатывает, и все вокруг обращается в лаву, смолу и
напалм. Двое зигган, забытые, глядят на нас с экрана, и в невероятных
самосветящихся их глазах мне чудится укоризна...
18
Более всего в дворцовых церемониалах мне не нравились отправления
культов. Я долго не мог уяснить, в чем тут дело, пока не понял, что
профессиональный интерес историка довольно глух, зато во весь голос
говорит чутье ниллгана-телохранителя. Ларчик открывался довольно просто:
дорога к святилищам, похороненным в недрах Эйолудзугг, обычно пролегала
узкими, слабо или вовсе никак не освещенными потайными лазами, которые
ничего не стоит при минимальном желании и усилии обрушить либо затопить.
Всякий раз, идя с факелом в одной руке и мечом в другой впереди
императора, я ощущал себя в западне. И не стрелы из-за поворота я боялся.
При некотором везении можно было бы отразить ее, при полном отсутствии
означенного везенья - принять в грудь... и вернуться в Землю Теней. Но
медленная смерть от удушья в наглухо обрубленном с обеих сторон каменном
мешке меня отнюдь не прельщала. Наиболее естественным способом избегнуть
угрозы было бы запретить императору вовсе посещать все эти
жертвоприношения, камлания и прочие аллегорические действа. И, само собой
разумеется, этого сделать я не мог. Такой запрет шел против всех правил
эпохи. Он был равноценен добровольному отказу Луолруйгюнра Первого от
престола.
Вот и сейчас я брел, царапая макушку о низкие сырые своды и мысленно
богохульствуя, в спину мне тяжко дышал Солнцеликий, следом топотали
мрачные эмбонглы, а уж в самом хвосте процессии влачилась прочая знать.
"Случись что - зарежусь, - малодушничал я в своих мыслях. - Раньше всех. А
они пусть как хотят... В другой раз возьму верховного жреца за бороду и
погоню рядом, вместо заложника". Под ногами хлюпало, с потолка за шиворот
прыгали ледяные капли, и мне чудилось, что это маленькие, но предельно
ядовитые паучки. Будь это правдой, не смертоносного укуса я страшился, а
позорно изнывал от отвращения.
Но и на сей раз никто не почел за благо привалить нас камнями. Все
обошлось. Император бесцеремонно отпихнул меня, восстанавливая
субординацию, и прошествовал на предусмотренное ритуалом место напротив
алтаря. Я вдвинул меч за пояс: здесь не полагалось осквернять ладони
оружием. Полыхали факелы, треща и фыркая едким дымом. Голова чуточку
плыла: в затхлый воздух подземелья явно подмешали какую-то наркотическую
вонь.
Это было Святилище Воды. Здесь возносились жертвы богу Йогелджу,
владыке океана, хозяину всех рек, озер и иных водоемов, едва ли не
дождевых луж, покровителю мореплавателей. Если верить мифам, Йогелдж не
был антропоморфен. В этом смысле фантазии у зигган оказалось больше, чем у
наших "тарелочников", которые за всю историю своего культа так и не
измыслили ничего умнее, как раскрашивать своих пришлых человекообразных
идолов во все цвета радуги...
Я попал сюда впервые.
Посреди пещеры матово-черной линзой недвижно лежало озеро. В пляшущих
отсветах факелов казалось, что оно дышит. Словно гигантский слизень,
задремав, выставил на всеобщее обозрение свой бок. Алтарь торчал из озера,
будто сломанный зуб. По берегам в два ряда замерли факельщики в черных
балахонах. Где-то по темным углам попукивали невидимые трубы.
Дзеолл-Гуадз, голый по пояс, размалеванный охрой и белилами, сидел на
каменном полу и остекленело таращился в угольные непроницаемые воды. Что
он там хотел увидеть? Или уже видел? Вокруг жреца на медных блюдах нервно
вспыхивали зеленые огоньки, над ними восходили струи пахучего белого дыма.
Наверное, если долго смотреть в эту мертвенную гладь, да еще перед тем
изрядно нанюхаться, то Бог весть что примерещится...
Факельщики негромко заухали - сначала вразнобой, но с каждой минутой
все слаженнее, находя и выстраивая общий ритм. Трубы подхватили эту
варварскую мелодию, повели за собой. Забубнил огромный барабан, тоже
невидимый.
Император скинул с головы капюшон, его лицо обострилось, по-волчьи
оскаленные зубы блестели. Здесь он не был "властно попирающим твердь".
Вообще никаких владык - одни рабы. Невольники ритма и звука. "Как у нас на
концерте каких-нибудь долбежников и пузочесов", - подумал я, сражаясь с
прущими из недр подсознания темными инстинктами. Пока мне это удавалось:
все же, не до конца еще обдуло ветрами язычества налет цивилизации. "Нет,
братцы, меня вашим хард-роком не проймешь, я на "Дип Перпл" вскормлен, на
"Блэк Саббат" вспоен, я гастроли "Пинк Флойд" пережил..."
Позади меня кто-то повалился ничком, заколотился башкой о камень.
Эмбонглы... Где темнее, там и слабее. "Защитнички, мать вашу, вот и
доверяй вам после этого!" Впрочем, в стане юруйагов тоже наметилось
прослабление. Некоторые уже пали на колени, мотая головами, как
взнузданные. Солнцеликий вскинул над головой тощие руки, стиснул кулаки,
словно угрожая кому-то. До меня явственно донесся скрежет его зубов.
Над озером столбом поднималось зеленое свечение, над алтарем дрожала
невиданная черная радуга. Дзеолл-Гуадз волчком крутился на месте,
выкрикивая заклинания, из которых я не мог разобрать ни слова. Факельщики
вопили истошно и согласованно, как если бы ими кто-то дирижировал. Глубины
озера озарились неясным далеким светом. И тут же ритм сбился, поломался,
теперь все попросту орали кто во что горазд.
Биение моего сердца, которое все это время против моей воли следовало
за барабанным буханьем, сорвалось в исступленное трепыхание. Мутная
непреодолимая волна накатила на мозг, сознание с сырым шипением погасло.
Я тоже заорал.
Сквозь пелену слез я видел, как император царапает свое лицо
скрюченными ногтями, складывается пополам, как перочинный нож, и валится
наземь. Всех нас можно было брать голыми руками...
Черные воды закипели, фонтанируя вокруг алтаря и с грохотом
низвергаясь. Две гибкие беспалые руки, толстые, что колонны дорического
ордера, взметнулись до самых сводов и оплели алтарь, трепеща, будто от
адского холода. На их влажной пористой коже проступили алые пятна. Под
самой поверхностью озера зависло бесформенное гигантское тело, вскрылись
два круглых выпученных глаза, их немигающий взор заскользил по беснующимся
на берегу людям.
Йогелдж явился за жертвой.
Император окарачь пополз навстречу глазам древнего бога.
Пихаясь локтями и лягаясь, меня обтекали обезумевшие эмбонглы.
Распяленные в сорванном крике слюнявые рты, закатившиеся под обезьяньи лбы
пурпурные бельма, вздыбленные волосы... Нет, не они мне нужны. Никто мне
не нужен. Я и сам себе не нужен. Я нужен только ему... кто поднялся из
бездны и зовет меня... обещает мне вечное, неописуемое блаженство...
вечную жизнь... он вечен, и я буду вечен с ним заодно...
"Покушение... - внезапно высветилось неоновыми буквами с пятиэтажный
дом каждая в моих затуманенных мозгах. - Императора хотят убить...
заманить в ловушку... принести в жертву Йогелджу... я должен спасти
императора... а уж потом пускай бог заберет меня к себе..."
Я настиг Солнцеликого в его неудержимом стремлении к слиянию с
божеством... ухватил за пятку... император отбрыкнулся, не оборачиваясь...
я держал цепко, обеими руками... он тащил меня за собой, норовя достать
свободной ногой по голове... потом, в момент просветления, осознал, в чем
состоит препятствие к вольному, ничем нестесненному движению вперед...
обернулся, рыча сгреб меня за волосы, опрокинул, подмял... я тут же
очутился сверху и натянул ему капюшон на перекошенную волчью морду, зажал
щелкающую пасть, узлом передавил хрипящую глотку...
Факельщики, сдирая с себя ненужные балахоны, прыгали в бурлящую воду,
и она из черной вдруг делалась красной, и радуга над алтарем тоже
расцвечивалась в кровавые оттенки.
Трепещущие руки наконец отпустились от каменного зуба и бесшумно
втянулись в кровавую купель. Зовущий взгляд бога померк, ушел в глубину,
растворился там без следа.
Визжали трубы, рокотал барабан, но человеческие голоса стихли.
Никакая, даже самая луженая глотка такого ора не выдержала бы. Да и
крикунов на берегу поубавилось. Те, кем повелитель вод пренебрег,
разочарованно выползали из озера и ложились пластом, не имея сил
распрямиться. И только Дзеолл
Гуадз вертелся между медных блюд и невнятно вскрикивал. Потом упал и
затих.
Я слез с императора, стянул с него капюшон. Луолруйгюнр мигал
влажными розовыми глазами, ничего не соображая. С трудом, опираясь на мою
