жидкостью, что циркулирует под хитином у всякой чешуйчатой мрази! Не
желаю, чтобы чьи-то поганые щупальца указывали Человеку прямоходящему
дорогу в будущее...
- Марси, держите Кратова за руки! - веселился Грант.
- Я держу, - ответила Марси. - И за ноги тоже. А зачем?
- И действительно, - сказал Кратов. - Только пировать мешаешь.
- Не надо говорить за моих детей, - вмешалась Авене. - Они сами
решат, с кем им мешать свою кровь, а с кем нет.
- Это и мои дети, - смутившись, возразил Магнус. - По меньшей мере
наполовину...
- Человечество давно уже нуждается в защите от космической экспансии,
- витийствовал он спустя мгновение. - И не столько от материальной,
сколько от культурологической. Эти искушающие бессмертную душу идеи
владычества над вселенной! Эти соблазны чужих звезд! Если так пойдет
дальше, всем нам уготован удел индейцев-майя. На протяжении веков те
строили великую цивилизацию. И потребовались недолгие годы, чтобы она
рухнула в прах под напором совершенно чуждой культуры конкистадоров, со
всеми европейскими прелестями, от гнусного алкоголя до не менее гнусных
болезней. И дело не в том, что оттуда, - Мессершмидт указал курицей в
хрустальные небеса, - на нас сыплются под видом даров и благодеяний чужие
разлагающие идеи. А в том дело, что мы не готовы к их восприятию, и
никогда не окажемся готовы, нам это все не нужно, и путь к совершенству у
нас свой. Мы можем воспринять идеи всех этих чешуйчатых монстров только
ценой отказа от своих идей! Ибо наша культура и то, что вы называете
культурой применительно к разнообразным насекомым и пресмыкающимся, а
также прочим тварям, о внешнем облике коих не будет извинительным и
упоминать в приличном обществе, а наипаче за столом, лежат в различных
плоскостях. И означенные плоскости не пересекаются! Господин Анастасьев
говорит...
- Не надо цитировать Анастасьева! - запротестовала Джемма. - Особенно
за столом.
- Что вы можете мне возразить, господин Кратов? - тоном ниже
осведомился Магнус, налегая брюхом на блюдо с шашлыком.
- Только одно, - спокойно ответил тот. - Всякие плоскости
пересекаются. Кроме параллельных, разумеется. Да и это лишь вопрос выбора
метрики и системы координат.
- Неубедительно! - фыркнул Мессершмидт.
- А вы и не хотите, чтобы я вас убедил...
Без какого-либо перехода разговор перешел на поэзию.
- Ненавижу современных поэтов! - шумел Магнус. - Всякий, кто овладел
грамотой и дорвался до паршивенького мемографа, уже мнит себя стихотворцем
и лезет самовыражаться...
- Да много ли вы читали современных поэтов? - ощетинилась Марси.
- Изрядно, дитя мое! Ну вот хотя бы это. - Мессершмидт завел очи и с
выражением продекламировал:
Лежу в луже.
Ложе - нет лучше...
- По-моему, прекрасно, - сказала Джемма. - Точно передано
мироощущение свиньи.
- Мне тоже приходилось отдыхать в грязевых ваннах, - сказал Кратов. -
И спал как убитый. Особенно после семидесяти часов непрерывного
бодрствования.
- Отнюдь не разделяю вашей снисходительности, - проговорил
Мессершмидт. - Зачем поэту исследовать мироощущение свиньи? Или он сам -
свинья, или все мы живем в хлеву!
- Ну, если рассматривать экологическое состояние Земли в целом, -
задумчиво произнес Грант, - то достаточно близко к этому...
- Вы даже не уловили ритмомелодики! - рассердилась Марси. - Это же
миниатюрный шедевр аллитерации! Прочтите дальше, и все станет понятно.
"Букет букв - буклет бука"...
- Бред брюха, - сказал Магнус. - Не желаю.
- Брат-плоддер, прикончи этот нескладный спор какой-нибудь цитатой, -
попросил Грант. - Если ты не изменил еще своим пристрастиям.
- Не пойму, чем это вызвано, - сказал Кратов. - Но из головы не идут
эти строки:
Стремнина
персиковых лепестков,
Летящих с обрыва
в ущелье теней.
Лишь здесь - небеса,
и земля - только здесь,
А не среди
людей...
[Ли Бо. Пер. с кит. Э.Балашова]
- Что тут непонятного, - проворчал Магнус. - Все так и есть,
поглядите по сторонам. У нас в долине разве жизнь?..
На небеса стремительно накатывало крыло ночной мглы. Зубцы горного
кряжа ясно выделялись на пронзительно-желтом фоне заката. Прохладными
волнами набегал ветерок. Грант послал старшего сына, кратовского тезку, за
гитарой. Прикрыв глаза, он просто перебирал струны - без связной мелодии,
без пения. На столе остались лишь вино и зелень. Мессершмидт перебрался
поближе к Кратову, прилег ему на плечо и тихонько жаловался:
- Вот и вы не принимаете меня всерьез, лишь обижаетесь... или
посмеиваетесь втихомолку. Дескать, чудак этот толстый Магнус, если не
сказать хуже! А я фашист, самый настоящий... одна фамилия чего стоит... и
мне страшно подумать, во что вы превратите этот мир после того, как я умру
и некому будет его защитить...
- Бросьте, Магнус, - утешил его Кратов. - Ну какой вы фашист? Разве
фашист мог бы любить такую женщину, как Авене?
- Мог бы, - убежденно заявил Мессершмидт. - Мою Авене всякий был бы
рад полюбить. А вы просто не знакомы с нашей философией, Анастасьева не
читали, он для вас все равно что смоляной факел в одно место. Побывали бы
вы хотя бы однажды на нашем слете. Это так красиво! Огни, черно-красные
повязки на рукавах, черные рубашки с белыми галстуками... И до слез жаль,
что вы не с нами, вы мне так нравитесь, слово чести!..
И Магнус растроганно прослезился у Кратова на плече.
Авене отняла у Гранта гитару и запела на своем странном языке такую
же странную песню, сверкая в сумерках выпуклыми белками глаз и крупными
ровными зубами, используя не столько струны старинного инструмента,
сколько его корпус вместо барабана. Магнус отнял мокрую щеку от
кратовского плеча, поглядел на подругу и прослезился вторично.
- Вы не поверите, Кратов, - сказал он. - Какая это женщина! Как я
счастлив, что она есть!..
Джемма загнала детей в дом и вышла оттуда переодетая в легкий
шелковый халат. Через плечо у нее было переброшено полотенце.
- Я иду на реку, - сказала она. - У нас тут своя горная река. Из
самых чистых снегов.
- И очень холодная! - прибавил Грант. - Подлинное испытание воли.
- Я желаю испытать волю, - объявил Мессершмидт. - Чтобы все поверили,
что я настоящий фашист!
- И я, - сказала Марси. - Никогда не купалась в настоящей горной
реке. Пойдем, Кратов!
- Идите, - сказал тот. - А я побуду один. Кто-то должен охранять дом.
Держась за руки, чтобы не оступиться в темноте, все двинулись по
узкой тропинке сквозь терновник. Голоса их становились приглушенными,
размытыми. Спустя какое-то время издали донесся чей-то восторженный визг.
Кратов подошел к изгороди, оперся о нее - хворост подозрительно
затрещал под ним. Над черными силуэтами гор, заливая их синим светом,
висела полная луна. Звезды казались близкими, колючими, как ледышки, и
такими же холодными. Все это небесное воинство глядело на одинокого
человека пристально и с укоризной. "Ну и на здоровье, - благодушно подумал
Кратов. Он испытывал необычайное, почти забытое чувство умиротворения. -
Не стану я нынче заниматься мемуарами. И вообще ни о чем не стану думать.
Я на своей планете и хочу заниматься тем, что мне больше нравится. А в
данный момент мне нравится стоять вот здесь, мерзнуть и ни о чем не
вспоминать".
До его слуха донеслось натужное сопение. Кратов рассеянно обернулся.
В десятке шагов от него некрупный снежный человек, бесформенной кучей
примостившись в закутке двора, справлял нужду. Красные глазки его
светились в ночи, будто два уголька.
- Ты, скотина, - сказал Кратов, брезгливо хмурясь.
Снежный человек глухо заворчал, но своего паскудного занятия не
прервал.
- Думаешь, коли человечество тебя опекает, так все позволено? -
зловеще спросил Кратов.
Решительной походкой - при этом его слегка покачивало, - он
направился к пакостнику. Тот вскинулся на дыбы и угрожающе взмахнул
могучей волосатой дланью. Кратов ловко увернулся, перехватил лапу и завел
ее за спину до самого затылка. Пыхтя и взревывая, снежный человек
попытался освободиться. От него разило прелым волосом и застарелым
звериным навозом. Под рыжей шкурой загуляли мышцы, лапа налилась железом.
Кратов тоже приналег. Свободной рукой перехватил ночного гостя за мясистый
загривок и, поднапрягшись, несколько раз ткнул его мордой в содеянное.
- Не ходи сюда, - приговаривал он. - Не гадь и впредь не греши.
Снежный человек покорно снес унижение и даже прекратил борьбу. Должно
быть, он давно был готов к расплате за свое вредительство. Либо же вообще
не считал происходящее чем-то оскорбительным... Кратов отпустил его и на
всякий случай изготовился отразить возможную контратаку. Но мохнатый
злыдень проворно метнулся прочь. Ловко, даже не опираясь лапами,
перескочил через плетень и сгинул во тьме. "Не напугал бы женщин", -
запоздало подумал Кратов, переводя дух.
Он прислушался. Горы степенно молчали. Со стороны невидимой реки
доносился плеск и голоса. Ощущая себя подлинным защитником очага, Кратов
выждал еще с минуту и повернулся к дому.
Среди плотной стены терновника ему померещилась белая призрачная
фигура. "Неужели опять этот придурок? - подумал Кратов. - Нет, он дождется
от меня дубины по хребтине..." Он порыскал взглядом в поисках чего-нибудь
увесистого.
Но белым привидением оказалась Марси, нагая, мокрая и жутко холодная.
Это обнаружилось сразу, едва только она завидела его и по своему
обыкновению полезла целоваться.
- Кратов, я так устала, так хочу в постель... - бормотала она,
повиснув у него на шее. - И вся исцарапалась о колючки. Вот здесь и
здесь... Возьми меня на руки и унеси куда-нибудь.
- Где твоя одежда? - спросил Кратов растерянно.
- Не помню. Оставила где-то... Все равно этот комбинезон был не мой,
а Джеммы... не моего размера и совершенно мне не к лицу...
Кратов послушно отнес ее, обмякшую и почти невесомую, в неосвещенный
дом, в одну из гостевых комнат. Среди ночной тишины было слышно, как в
мансарде шепчутся дети. Должно быть, рассказывали друг дружке страшные
истории. В очередной раз Кратову весьма пригодилось умение видеть в
темноте: огибая беспорядочно расставленные самодельные кресла и тумбочки,
он нашел плед из грубой шерсти и укрыл им свернувшуюся в комочек Марси, а
сам прикорнул, привалившись к стене, у нее в головах. Марси внезапно
проснулась и завозилась под пледом.
- Кратов, - промолвила она ясным голосом. - Ты меня не понял. Я
сказала "в постель" не в смысле "дрыхнуть", а в самом древнем из смыслов.
- "Дрыхнуть" и есть наидревнейший смысл этой идиомы, - хмыкнул тот.
- Перестань притворяться. Ты отлично знаешь, чего я от тебя хочу.
Какой идиот спит в такую ночь? Может быть, плоддер-синоптик со своей
звездоходицей? Или этот расист со своей негритянкой? Или те чудаки, что
живут в здешних пещерах?!
Плед был отброшен за ненадобностью. От мнимой усталости не
сохранилось и следа. Кратов безропотно подчинился всем прихотям и
фантазиям. Он чувствовал себя безвольной игрушкой, но игрушкой, которой
такое положение вещей доставляет удовольствие.
- А сейчас я покажу тебе, как кролик облизывает шерстку, - шептала
