мешкая, Савва выхватил меч и побежал на помощь к атаману.
- Бей супостатов! - исступленно кричал он и уже не помнил себя в
воинственном пылу. И тут огромный татарин саданул его по башке окованной
палицей. Все завертелось в глазах попа. И он рухнул на пропитанную кровью
землю...
Когда Савва очнулся, все тело его дрожало от холода. Стуча зубами, он
увидел над быльником красный ущербный месяц, а перед собою - на кочке -
дружинника, в груди которого торчала длинная стрела. Рядом, в чаще горькой
полыни, сверкали два зеленых огонька.
"Волк!" - сообразил Савва и нащупал меч.
Сколько времени он снова пролежал в забытьи, он не помнил. Очнулся
второй раз, когда уже лежал у костра и услышал казачий говор. Над ним
склонился Ермак и укоризненно промолвил:
- Эх, разудалая головушка, гулевой поп, ну, куда тебя погнало?
В суровом голосе батьки Савва уловил теплые нотки. Схватив руку
атамана, он пожал ее:
- Не кори меня, батька, душа зашлась, не утерпел. А башка у меня
крепкая, выдержит. Как же бой?
- Бой? - посерьезнел Ермак. - Что ж, бой один кончился. Завтра -
другой!
Под утро через вересковые трясины, весь мокрый, изодранный и хмурый,
приполз Хантазей. Его отвели к Ермаку.
- Садись! - ласково сказал батька. - Говори, что узнал.
Вогул уселся на землю. Глаза его слипались, - он не спал три ночи.
- Был татарский стан, головни, пепел разметаны, - начал Хантазей. -
След много, ой, как много! Узнал след вогулич, остяк, но больше татар.
Пеших мало. За полем - белое дерево густо-густо, а дальсе долина, а в ней
кони гогочут... И опять сел и полз, и опять слысу много коней, тысячи...
Поскачут они сюда...
Ермак слушал сумрачно. Держался он прямо, хотя в теле чувствовалась
усталость. Потом огладил бороду и задумался. В поле, укутанном туманом,
протяжно выли волки.
- Уже успели набежать, проклятые! - очнулся он. - Своих подобрали?
- Подобрали, батько, и на струги перенесли, - ответил Мещеряк. -
Пимен-кормщик при них за ведуна: раны омыл, мазями смазал, зельем
присыпал. Тех, которые легли в бою, земле предали...
Одна за другой гасли звезды. Над Тоболом густой пеленой поднялся
туман, пронизывая сырость.
- Скоро и рассвет! - проговорил Ермак и взглянул на Хантазея. Тот,
свернувшись, крепко спал. Атаман взял свой кафтан и накинул на вогула.
Неторопливо вышел из шатра.
Покойно было у него на душе. Только что кончился кровопролитный бой,
унесший из дружины многих, и ожидался новый - еще более кровавый, а он,
хотя и поглощенный воинской тревогой, чувствовал себя так, словно уже
видел поражение татар и свою победу. Было это чувство от веры в свои силы,
в непобедимость русских, и от невозможности уйти от битвы, отступить.
Спасение было в одном: в победе. И он твердо знал, что победит.
Ермак обошел стан. Костры погасли, подернулись пеплом. Казаки уже
расселись подле казанов и укладисто ели. "Может быть, кто в последний раз
насыщается, - подумал атаман, но сейчас же крепко решил: Жива будет
дружина! Дойдем до Искера, а там Русь поможет нам!"
Туман стал подниматься, таять, и над лесом зарделся восток. Где-то
неподалеку дятел-хлопотун старательно долбил сухую лесину. Жизнь шла своим
чередом.
Казаки заняли свои места, приготовили пищали. Лица у всех
сосредоточены, суровы. Напряженно стерегут равнину, по которой снова
вздыбится свирепая татарская орда. Сколько ее будет? Неужто не иссякнут ее
силы?
На холмах пушкарь Петро выставил пушки. Калили на огне ядра, красными
глазками светились зажженные фитили. Поп Савва ходил с повязанной головой,
грозил:
- Ежели его, ирода, не уложили наши, узнаю. Истин бог, зубами глотку
перегрызу. Усат и громаден, черт! Палица с оглоблю.
Синие облака разошлись, и на равнину легли светлые блики. Из дальнего
края, как муравьи, двинулись люди. Они росли с каждым шагом.
- Пешая рать идет! - выкрикнул Брязга. - Браты, держись!
Выставив вперед копья, татары шли плотными молчаливыми рядами. Уже
различались их смуглые, замкнутые лица. Еще сотня шагов, и начнется
жутко-медленное сближение. Стало тихо. Странным казался на бранном поле
птичий щебет, - через минуту-другую здесь все наполнится злобой, стенаньем
и кровью.
- Ползут, гады! - дрожа от возбуждения, оповестил Брязга.
Первый солнечный луч скользнул, и в ухе казака сверкнула серьга.
Но татары, удержанные невидимой рукой, вдруг остановились. Передовые
присели, а за ними выступили лучники - на подбор крепкие воины - и
уставили перед собой большие, выше человеческого роста, луки. Ветер
свистел в натянутых тетивах. Выпущенная из такого лука, стрела насквозь
пробивает человека.
- Браты, не страшись! Айда, врукопашную! - Брязга первым сорвался с
места и побежал навстречу гудящей орде. Стрела с воем пронеслась мимо уха
полусотника и сорвала мочку вместе с серьгой. - Гей-гуляй! - еще громче
вскричал Богдашка и налетел на лучников, за ним навалились казаки. Они
остервенело схватились врукопашную. Татары, не выдержав этого бешенного
натиска, отбиваясь копьями и мечами, стали медленно отходить на середину
равнины.
Ермак вскочил на коня и помчал вдоль поля. Он слышал, как за пешей
татарской ратью ржут кони.
"Враз Маметкул напустится с конницей и станет рубать. Погоди ж ты!" -
мысленно пригрозил Ермак. Он угадал намерение ханского племянника заманить
казаков подальше в поле и растоптать копытами, порубить саблями.
Атаман огрел плетью резвого коня, тот рванулся и птицей понесся вдоль
войска.
- Браты, поостерегись! Конница враз ударит. Рой землю, кройся в окоп!
- кричал Ермак, и поле быстро бежало под конские копыта.
Казаки не погнались за лучниками, остановились и стали торопливо рыть
тучный чернозем. Они углубляли ров заступами, копьями, руками выбрасывали
влажные комья. Уходили в землю, а над ней синело небо, распевали
жаворонки, ветерок доносил запах луговых трав и клейких березовых листьев.
Лучники, преследуемые полусотней Брязги, торопливо уходили к лесу.
Ермак выхватил меч и огласил поле:
- Назад, полусотня!
Кипела кровь, разгоряченная схваткой, но Богдашка унял ее и нехотя
повернул вспять.
А там, впереди, по зеленому окаему быстро передвигались темные тени.
Они сливались в одно целое и полумесяцем охватывали равнину. Из балочек,
кустов, околков выкатывались всадники и пристраивались в конную лаву.
Ермак прислушался: возникший далеко впереди глухой топот стал
приближаться. "Вот когда весточка Хантазея подтвердилась" - вспомнил о
вогуле Ермак.
- Браты, из пищалей по орде, а после того провались в тартарары, а
как проскочут, - опять бей! - Атаман спрыгнул с седла и вместе с казаками
засел в окоп.
С каждым мгновением нарастали шум и топот. Вздымая вихри пыли, из
рядов на быстроногих конях выносились татарские всадники. Впереди них на
коне-вихре, в сверкающей кольчуге скакал лихой конник. Высоко подняв руку,
он крутил над головой кривой саблей, и ее лезвие вспыхивало, как зарница
перед грозой. Подзадоривая себя и других, татарский наездник призывно
кричал.
"Неужто сам Маметкул ведет уланов! Смел...", - подумал Ермак, и
острое чувство лихости охватило его. Сдерживая себя, он взял пищаль у
казака и прицелился. Все как бы слилось воедино: взгляд атамана,
прицельный выступ, шелом скачущего татарина, который все рос и
приближался... Рев и топот орды совсем рядом. Еще мгновение, и... "Вот
когда пора!" - сообразил Ермак и зычно крикнул:
- Огонь!
По все казачьей линии грянул оглушительный залп. Многие из всадников
свалились с коней, но, разгоряченная единым порывом, орда неслась, не
взирая ни на что, топча копытами своих, корчившихся в прахе. И вдруг поле
перед ордой опустело, - казаки, словно по волшебству, провалились в землю.
Неудержимые кони, оскалив морды, понеслись через рвы и ямы, только ветер
засвистел в остриях сабель.
Маметкул схватился за обожженное плечо, дернул за повод, и послушный
аргамак ветром пронес его вперед. Кони татар с разгона набегали на
выставленые из окопов копья и распарывали брюхо. С предсмертным ржанием
иные носились в клубах пыли, волоча уланов и свои внутренности, а иные,
пробежав вперед, валились и бились в корчах.
И тут в спину тем, кто вихрем проскочил вперед, ударил второй залп
пищальщиков. На бешенном скаку опрокидывались люди, ломали ноги подбитые
кони. Все перемешалось - живые и мертвые. И тогда казаки выбрались из
окопов и пошли на татар.
Удальцы Брязги перехватили высокого коня с могучей грудью. Седло
отделано сафьяном, удила с серебряными бляхами. Казаки подвели его Ермаку.
Он не мешкал, миг - и в седле. Размахивая мечом, крикнул на все ратное
поле.
- За мной, браты! Вот коли подоспела жатва!
Татары толпами рассеялись на равнине. Их настигали и рубили.
Проворные и быстрые уходили на рысях в лес. Маметкул, гневный,
разъяренный, привстав на стременах, грозил ордынцам:
- Шайтан! Куда?
К нему подомчал улан со скуластым коричневым лицом, схватил коня за
повод и увлек ханского родича в овраг.
Мулла, оказавшийся на поле, упал на землю, простер к небу руки:
- Велик Магомет, пророк!..
Набежавший Брязга взмахнул саблей:
- Пошел живо к аллаху!
Бородатая голова покатилась в пыль. Богдашка сорвал чалму и
перепоясался длинной шелковой материей.
А тем временем на другом конце поля Савва узнал своего обидчика.
- Он, браты, он! - закричал поп и, бросившись к татарину, стащил его
за ногу с седла. Улан взмахнул кривым ножом, но поп выбил оружие из
жилистой руки и налету перехватил. Молниеносным движением он полоснул
врага по горлу. По-звериному сильный татарин, ощерив зубы, бросился на
Савву.
- Свят, свят! - замолитствовал поп, ужасаясь свирепому виду врага.
Из-под густых бровей улана сверкали узкие злобные глаза. Резко очерченный
подбородок и небольшая густая борода были в пыли и залиты кровью. Он с
ненавистью что-то кричал Савве. В последнем смертном объятии улан свалил
попа на землю и замер, захлебнувшись своею кровью...
Пять дней длилась битва у Бабасанских юрт. "Блескалися их сабли от
махания и копья переломалися, бысть брань жестока и падение ото обоих
стран многое множество", - так записал впоследствии летописец.
Татары по оврагам и перелескам стремились прорваться к стругам. Но
казаки сбили орду. Запыленный и грязный Маметкул, весь в крови, повернул
коня и молча покинул поле. Верные уланы, оберегая его, рассыпались по
лесу. Казаки не пустились в погоню. Обессиленные многие упали тут же, где
застала темь, и сразу погрузились в дремучий сон. Ермак приказал выставить
дозоры, но, не надеясь на истомленных воинов, сам объезжал стан.
Ночью казаки сварили в котлах последнее толокно и, обжигаясь,
торопливо и жадно поели. Потом, забрав раненых, погрузились на струги и по
знаку кормщика Пимена подняли паруса. Бабасанские юрты и страшное поле
осталось у них позади.
6
Поп Савва подарил Хантазею образок Николы Чудотворца, написанный
строгановскими иконописцами на ясеневой доске. Никола выглядел плешивым
старичком, по краям лысины кудреватые бахромочки, бородка небольшая,
седенькая, глаза строгие, но добрые. Хантазею образок понравился.
- Добрый бог?
- Справедливый, - подтвердил Савва. - Ты ему и молись: от всех бед
избавит.
Хантазей молился Николе угоднику:
- Ты, старичок, хоросий, много жил, по лесу белку бил, по рекам
плавал, сам знаешь, как трудно ладить с татарами. Помоги нашему батырю.
