столбу. Он снова был женщиной, обитавшей в средневековом замке,
ихтиозавром в палеозойском океане, кучером дилижанса, индейцем, крадущимся
через девственный лес... Посетив еще ряд своих предыдущих ипостасей, он
закончил с экскурсом в историю. Как, однако, интересны эти фантазии -
каждая открывает что-то новое в его характере. Вильгельмина, однако,
больше не появлялась, несмотря на все его усилия.
Пытаясь здесь, в Мире Реки, пробиться сквозь туман прошлого, Фригейт
прибегал к Жвачке Сновидений. Под руководством гуру он раз за разом нырял
в глубины своего подсознания в поисках жемчужин воспоминаний - пока
однажды, очнувшись от страшных видений, не обнаружил своего наставника
избитым и окровавленным. Было совершенно очевидно, что это - дело его,
Фригейта, рук. Убедившись в том, что гуру не получил серьезных ран, Питер
ушел из тех мест навсегда; его гнало предчувствие, что при виде этого
человека он будет испытывать жгучее ощущение вины и нестерпимый стыд. А
сам пострадавший не помнил зла и был готов продолжать сеансы.
Насилие казалось Фригейту омерзительным; он испытывал панический
страх перед ним - и перед каждым, кто нес его в своей душе. И, в то же
время, он знал, чувствовал, что насилие гнездится в тайниках его сознания,
как червь в сердцевине яблока. Но что с этим можно было поделать! Не
звезды наносят нам поражение, а наши собственные гены, наши бесплодные
попытки преодолеть себя...
Следующим, почти неизбежным видением, была попытка обольщения
Вильгельмины. Как легко разыгрывалась фантазия - словно он действительно
встретился с ней! Можно представить, как, после взаимных расспросов, будут
выяснены их родственные связи. Последует долгий разговор и рассказ о
судьбе ее дочери и зятя - отца Питера - о ее внуках и правнуках.
Интересно, ужаснулась бы она, узнав, что одна из ее правнучек стала женой
еврея? Несомненно. В деревенской ветви семьи все были полны предрассудков.
А что, если признаться ей, что его сестра вышла замуж за японца, а брат и
кузина сочетались браком с католиками? Или что праправнучка стала
католичкой, а праправнук принял буддизм?
Возможно, жизнь в долине Реки изменила ее взгляды. Это случалось с
многими; большинство, однако, были такими же закостенелыми ретроградами,
как на Земле.
Чем продлить игру воображения? Что последует за разговором? Вино,
марихуана, Жвачка - и, наконец, апофеоз - постель?
По здравом размышлении не каждый рискнет переспать со своей бабушкой.
Но размышляет ли человек в подобных обстоятельствах? Пожалуй, о родстве
лучше поговорить после постели...
На этом пункте вся фантазия распадалась. Как она поведет себя, что
скажет? Этого Питер представить не мог, хотя предполагал, что ночь любви с
собственным внуком нанесла бы жестокий удар по целомудрию Вильгельмины -
или тому, что от него осталось.
Впрочем, он знал, что не способен реализовать на практике эту
возбуждающую мечту; его тянуло к тонким, умным женщинам, а Вильгельмина
была невежественной крестьянкой.
Но, может быть, она все-таки изменилась? Как многие другие?
"К дьяволу их всех", - пробормотал Фригейт про себя и повернулся на
бок, погружаясь в сон.
29
Забили барабаны, загудели деревянные трубы. Питер Фригейт проснулся и
попал в разгар другого сна. Время - три месяца после Пирл-Харбора; он -
курсант летного училища в Рандолф-Филд, жертва придирок
пилота-инструктора. Этот лейтенант, высокий молодой человек с тонкими
усиками и огромными ногами, был таким же истериком, как и бабка Кайзер.
- В следующий раз вы повернете влево, Фригейт, а сейчас я приказываю
лечь на правое крыло! Я немедленно прекращу этот проклятый полет и
откажусь обучать вас! Можете взять инструктора, которому наплевать,
погубит его этакий курсант или нет. Господи Иисусе, Фригейт, мы же
разобьемся! Вы что, не видите - машина берет влево? Вы - самоубийца!
Ладно, сейчас вы со мной, а когда рядом никого не будет? Можете вытворять
свои штучки где и когда угодно, но только не на самолете ВВС США! Какой
дьявол в вас сидит, Фригейт? Вы что - собираетесь угробить меня?
- Я вас не слышу, сэр, - выдавил из себя Питер. Сидя в душном
помещении тренажерной, упакованный в тяжелый летный костюм, он был влажен
от пота и едва сдерживал острые позывы помочиться. - Мне кажется, что по
этим трубкам ничего не слышно.
- Ларингофон в порядке. Я же хорошо вас слышу. И ничего не случилось
с вашими ушами. Неделю назад вы прошли медицинское освидетельствование.
Вас, засранцев, всех осматривали при переводе сюда.
- Да, сэр, именно так, - кивнул головой Питер.
- На что это вы намекаете? - побагровел лейтенант. - Что я -
засранец?
- О, нет, сэр, - Питер чувствовал, как пот ручьями стекает по спине.
- Я никогда не мог бы сказать о вас "засранец".
- Тогда что вам полагается сделать? - лейтенант почти визжал.
Питер скосил глаза на других курсантов и инструкторов. Большинство из
них не обращали ни малейшего внимания на перепалку, но кое-кто ухмылялся.
- Мне никогда не следует упоминать о вас.
- Что? Я даже не заслуживаю упоминания? Фригейт, не выводите меня из
терпения! Вы ни черта не стоите ни на земле, ни в воздухе. Но вернемся к
делу. Почему вы меня не слышите, когда я прекрасно вас слышу? Потому, что
не хотите слышать? Это очень опасная штука, Фригейт, просто
настораживающая. Меня это пугает. Знаете, сколько этих БТ-12 входит в
штопор за неделю? Даже когда инструктор вдолбит тупоголовому курсанту, как
осторожно надо входить в штопор, а сам держит руку на запасном управлении,
и то эти чертовы машины трудно выровнять. Так вот, сейчас же поворачивайте
вправо. Вам толкуют о штопоре и осторожности. Я даже за парашют не успею
схватиться, как вы вобьете нас обоих на двадцать футов под землю! Что там
за чертовщина с вашими ушами?
- Не знаю, - жалобно ответил Питер. - Может быть, пробки забили уши.
- Разве доктор вас не проверял? Конечно, проверял! Так что не болтайте
ерунды. Просто не желаете меня слушать. А почему? Да Бог его знает! Или вы
меня ненавидите так, что готовы и сами погибнуть, да?
Питер нисколько не удивился, если бы лейтенант начал пускать пену.
- Нет, сэр.
- Что - нет, сэр?
- Нет, сэр, совсем не так.
- Значит, от всего отпираетесь? Вы повернули влево, когда вам было
велено сделать правый поворот! Разве не так? Теперь вы скажете, что я еще
и лжец?
- Нет, сэр.
Лейтенант помолчал и снова завелся.
- Чему вы улыбаетесь, Фригейт?
- Разве я улыбнулся? - Питер был в состоянии полной физической и
умственной прострации; весьма возможно, что на его губах играла
бессмысленная улыбка.
- Да вы сумасшедший, Фригейт! - заорал инструктор. Проходивший мимо
капитан вздрогнул, но не сделал попытки вмешаться. - Пока не принесете мне
справку от врача, что ваши уши в порядке, и на глаза мне не показывайтесь!
Слышите - вы, идиот!
- Да, сэр, слышу.
- Я вас отстраняю от полета. Но завтра справка должна быть передо
мной. Тогда я возьму вас в воздух, и да поможет мне Бог!
- Да, сэр, - Питер отдал честь, хотя это не было принято в учебном
зале. Проверяя парашют, он обернулся. Капитан о чем-то серьезно толковал с
лейтенантом. Что они о нем говорят? Собираются его убрать? Возможно, это и
к лучшему. Он больше не мог выносить своего инструктора. Дело оказалось
совсем не в пробках; позднее Питер понял, что он действительно не хотел
его слышать.
- Он был прав, - признался Фригейт.
- Кто прав? - завернувшись в одеяние из разноцветных полотнищ, Ева
устроилась на краю постели, пристально разглядывая его лицо. Питер сел и
потянулся. В хижине было темно. Звуки барабанов и рожков слышались слабее.
Но вдруг рядом забил в барабан сосед - с такой силой, будто желал
разбудить весь мир.
- Никто.
- Ты бормотал и ругался во сне.
- Земля всегда с нами, - он предоставил ей догадываться о смысле
недосказанного и, прихватив ночной горшок, отправился туда, где полагалось
его опоражнивать. Там уже была целая толпа. Люди опрокидывали содержимое в
специальные бочки; после завтрака дежурная команда перетащит их к подножию
гор. Экскременты предназначались для переработки на поташ. Два раза в
неделю Фригейт сам работал в этой команде, четыре дня стоял на сторожевой
вышке.
Грейлстоун, куда они с Евой обычно ставили свои цилиндры, находился
за холмом. Но сегодня Фригейт хотел встретиться с командой прибывшего
ночью судна и отправился к берегу. Ева не возражала; она собиралась
заняться изготовлением бус из рыбьих позвонков. Эти украшения пользовались
тут большим спросом, и они обменивали их на табак, вино и кремень. Фригейт
вытачивал бумеранги, иногда строил челноки и каноэ.
Взяв в одну руку чашу, в другую - копье из тиса с кремневым
наконечником, он собрался уходить. На поясе у него висели ножны с
топориком, на плече - колчан с остроконечными стрелами и тисовый лук.
Он жил в маленьком мирном государстве - Руритании, давно не знавшем
войн. Но закон, сохранившийся с мятежных времен, обязывал каждого иметь
под рукой оружие. Закон устарел, но действовал, как часто бывало и на
Земле; здесь царила та же косность.
Фригейт шел вдоль разбросанных по долине хижин. Вместе с ним
двигались сотни людей; все - закутанные с головы до ног, как и он сам.
После восхода солнца станет тепло, и они скинут свои одежды. Поглощая
завтрак, Питер присматривался к вновь прибывшим. Их оказалось пятнадцать
человек, полная команда причалившей вчера шхуны "Раззл-Даззл" [Раззл-Даззл
- суета, суматоха (англ.)]. Он подсел к окружавшей их группе, слушая
разговоры и рассматривая незнакомцев.
Капитан шхуны - Мартин Фарингтон, также известный под именем Фриско
Кид, невысокий, мускулистый человек, - напоминал выходца из Ирландии.
Голубоглазый, рыжеволосый, курчавый крепыш разговаривал весьма энергично,
часто улыбался и отпускал занятные шутки. На эсперанто он говорил довольно
бегло, но с ошибками, и явно предпочитал английский язык. Его помощника,
Тома Райдера, товарищи называли Текс. Он не уступал ростом Фригейту и
отличался "суровой красотой", как в свое время писали в бульварных
романах; в его быстрых движениях сквозили изящество и грация, покорившие
Пита. Черные волосы, падавшие прямыми прядями, и темная, дубленная солнцем
кожа наводили на мысль об индейских предках. Его эсперанто было
безупречным, но, подобно Фарингтону, он был рад поговорить на родном
языке.
Из их болтовни Фригейт выцедил массу интересных подробностей. На
судне собралась пестрая компанию. Подруга капитана, уроженка
девятнадцатого века, происходила из Южной Америки. Приятельница помощника
когда-то обитала в одном из римских поселений второго века нашей эры,
носившего название Афродита. Фригейт припомнил о его раскопках в
семидесятых годах.
Двое из команды были арабами. Мужчину звали Нур-эль-Музафир, то есть
"Странник". Его спутница в земной жизни была супругой капитана арабского
судна, торговавшего с африканскими странами в двенадцатом веке.
На борту находился и моряк-китаец; Чанг утонул при гибели флота Кубла
Хана, направлявшегося в Японию. Другой моряк, уроженец семнадцатого века
Эдмунд Тресселиан из Корнуэлла в 1759 году потерял ногу при захвате
французского судна "Беллона" у мыса Финистер. Он остался с женой и семью
детьми без пенсии и вынужден был бродяжничать. Как-то в отчаянии он украл
