алкоголя. К полудню и Оскас, и воины начали громко хохотать и вести
бессвязную беседу; их не отрезвил даже плотный обед. Бартон удвоил порции
спиртного, и через час индейцы, шатаясь, бродили по палубе или валялись
мертвецки пьяными.
Теперь справиться с ними не составляло труда. Тех, кто еще стоял на
ногах, столкнули в Реку, остальных побросали следом. Холодная вода мигом
привела их в чувство. Барахтаясь у берега, Оскас грозил кулаком и ругался
сразу на двух языках - своем родном и эсперанто. Бартон расхохотался и
приложил ко лбу расставленные на манер рогов пальцы. Оскас впал в
неистовство; еще больше изощряясь в ругани, он в самых сильных выражениях
расписывал будущую месть.
Прицелившись, Казз метнул в вождя его собственный цилиндр и угодил в
голову. Два индейца нырнули за погрузившимся под воду Оскасом и
придерживали его, пока тот приходил в чувство. Неандертальцу эта шутка
показалась очень забавной; было бы еще интересней, если бы вождь утонул.
Казз не был жесток и за долгие годы скитаний перенял у своих спутников и
компаньонов пристойные манеры. Но в душе он оставался первобытным дикарем,
а потому обладал сильным чувством причастности к племени, к своему роду.
Только члены его рода расценивались как человеческие существа; все
остальные - и друзья, и враги - не были для него настоящими людьми. Он
утратил своих соплеменников на Земле, но обрел новых среди команды
"Снарка". Они стали его семьей, его родом.
23
"Снарк" не причалил в том месте, которое Бартон назвал Оскасу. Он
обманул вождя - тот мог вернуться с воинами, чтобы отомстить за свой
позор.
Два дня они плыли вниз по Реке до предполагаемой стоянки большого
судна, непрерывно наблюдая сигналы Оскаса, посылаемые то с помощью
гелиографа, то вспышками огня и клубами дыма, то стуком барабанов. Вождь
объявлял всем и вся, что Бартон украл у него табак и спиртное, а также
пытался похитить его самого. Он обещал награду любому, кто схватит
"преступников".
Бартону пришлось обдумать ответные меры, хотя он сомневался, что
правители мелких государств рискнут остановить "Снарк". Оскаса не жаловали
в тех краях. Все эти годы он слишком досаждал соседям своей
воинственностью. Но кто мог гарантировать, что не найдется желающих
поживиться за их счет?
Бартон сошел на берег с большим ящиком табака и вина, и целым набором
дубовых колец. Все это он уплатил местным властям за передачу его
послания. В нем утверждалось, что Оскас - лжец, что на самом деле он хотел
силой овладеть женщиной из их команды, поэтому ей со спутниками пришлось
спасаться бегством. Их преследовали на боевом каноэ, которое перевернулось
при нападении на "Снарк". Еще он добавил, что у вождя и его сподвижников -
огромные богатства: чуть ли не сотня свободных цилиндров.
Конечно, все это было чистой воды враньем. Как-то в подпитии Оскас
проговорился Бартону о припрятанных двадцати цилиндрах. Но сейчас важно
было отвлечь от себя внимание и переключить его на вождя. Услышав о лишних
чашах, племя, несомненно, ополчится на него и потребует отдавать излишки в
общий котел. Оскас будет втянут в свару со своими подданными; возможно, к
ней примкнут и соседние государства. На осуществление мести у него не
хватит ни сил, ни времени.
Размышляя о своей проделке, Бартон потирал руки и довольно
посмеивался.
"Снарк" миновал участок, где Река низвергалась вниз, образуя озеро.
На Земле подобный водоем, окруженный высокими берегами, не мог бы породить
даже крохотного ручья. Но здесь, миновав стоячие воды, они опять вышли на
стремнину; Река все так же мчалась к далекому устью, к сказочной
гигантской пещере, открывавшейся в северное море. Существовало множество
гипотез о происхождении этого феномена, но разгадки не знал никто.
Одна из версий предполагала наличие локальных колебаний
гравитационном поля, поднимавшего водный поток до уровня, с которого Река
снова стекала по уклону местности. Ее сторонники считали, что творцы этого
мира установили подземные устройства, создававшие дополнительное поле
тяготения в определенных районах планеты.
Другие утверждали, что вода нагнетается под высоким давлением из
труб, заложенных глубоко под руслом Реки.
Третий вариант предполагал одновременное воздействие сверхмощных
насосов и гравитационного генератора, обеспечивающих непрерывный ток воды.
Четвертые не видели во всем этом никакого чуда, а лишь исполнение
божьей воли.
Большинство же не пыталось ломать голову над подобными загадками.
Как бы то ни было, по всему руслу Реки, на протяжении миллионов миль,
вода нигде не застаивалась и не останавливалась.
К концу второго дня "Снарк" причалил в местности, где предполагалась
стоянка "Рекса". Неожиданно путники узнали, что металлический левиафан уже
несколько дней стоит неподалеку, и его экипаж высадился на берег.
- Великолепно! - воскликнул Бартон. - Значит, завтра мы сможем до них
добраться, потолковать с капитаном Джоном и заручиться его поддержкой.
Все это звучало оптимистически, но на самом деле он отнюдь не был
уверен в успехе. Как примут их на судне? Если верить историческим хроникам
и преданиям, Джон был капризным человеком... Бартон решил не гадать, а
дождаться утра, которое, как известно, мудренее вечера.
Большинство местных жителей были датчанами шестнадцатого столетия,
меньшая часть - древние фракийцы, остальные - выходцы из разных стран и
эпох. Бартон встретил здесь Флеминга, знававшего и Вена Джонсона, и
Шекспира, и других знаменитостей своего времени. Во время оживленной
беседы с ним к костру подошел худощавый голубоглазый блондин. Он стоял,
пристально разглядывая Фригейта, и вдруг, широко улыбаясь, бросился к
нему.
- Пит! - закричал он. - Боже правый, Пит! Я - Билл Оуэн! Пит Фригейт,
господи боже! Ты же - Пит, правда?
Фригейт озадаченно смотрел на него.
- Да. Но откуда вы... простите, как вас зовут?
- Билл Оуэн! Господи, ты меня совсем не помнишь? Я же Билл Оуэн, твой
старинный приятель! Ты изменился, Пит. Я тебя едва узнал. Я - Билл Оуэн,
вспомни! Как давно мы не виделись, старина!
Фригейт хлопнул себя по лбу. Они обнялись и оживленно заговорили,
перебивая друг друга и поминутно громко смеясь. Немного успокоившись,
Фригейт представил Оуэна своим спутникам.
- Это мой однокашник. Мы знаем друг друга с четвертого класса, вместе
кончали школу в Пеории, а потом дружили несколько лет. Даже когда я
остался в Пеории один, мы время от времени встречались... не часто,
конечно - у каждого уже была своя жизнь и свой круг знакомых.
- И все же, - упрекнул Оуэн, - не понимаю, почему ты не смог узнать
меня. Впрочем, я тоже не был уверен. Мне ты запомнился другим: нос был
длиннее, глаза - не такие светлые, рот и подбородок - больше. А голос?
Помнишь, все шутили, что голос у тебя - точная копия Гарри Купера? Теперь
он совсем другой. Ну, неплохая у меня память?
- Да, ничего не скажешь! Но мы помним друг друга пожилыми людьми, а
сейчас опять выглядим двадцатипятилетними. К тому же, наши одеяния сильно
изменились... знаешь, в них лучше не показываться на глаза старым
знакомым.
- Да, верно! Слушай, ты - первый встретившийся мне человек из тех,
кого я знал на Земле.
- А ты для меня - второй. Одного я повстречал тридцать два года
назад, но лучше о нем не вспоминать.
Бартон знал, что речь идет о человеке по имени Шарко, чикагском
издателе научной фантастики, который впутал Фригейта в довольно
сомнительную сделку. Эта история тянулась несколько лет и едва не привела
к полному краху его писательской карьеры. Именно на этого типа Пит и
наткнулся почти сразу же после воскрешения. Бартон не был свидетелем их
встречи, но с любопытством выслушал рассказ Фригейта о проведенной над
Шарко экзекуции.
Сам Бартон лишь однажды увидел знакомое лицо, хотя на Земле общался с
огромным кругом самых разных людей по всему миру. Пожалуй, он тоже не
испытал большой радости. Тот человек был носильщиком в экспедиции к
истокам Нила. По дороге на озеро Танганьика (Бартон являлся первым
добравшимся туда европейцем) араб купил рабыню - девочку лет пятнадцати.
Она оказалась больной, и он отрубил ей голову.
Предотвратить убийство Бартону не удалось - в тот момент его не было
поблизости. По местным законам он не мог покарать убийцу, который имел все
права на рабыню. Но, однажды, придравшись к арабу, Бартон нещадно избил
его и выгнал - якобы за леность и воровство.
Потягивая вино из лишайника, Оуэн и Фригейт с увлечением вспоминали
былые дни. Бартон обратил внимание, насколько Билл лучше помнит друзей и
события прошлого. Странно, подумал он, ведь у Пита всегда была хорошая
память.
- Помнишь, мы не могли пропустить ни одного фильма в этих старых
киношках - "Принцессе", "Колумбии", "Аполлоне"? - увлеченно говорил Оуэн.
- В субботу мы решали, сколько лент нам удастся посмотреть за день. Мы шли
на два сеанса в "Принцессу", потом еще на два - в "Колумбию" и на три - в
"Аполлон", да еще умудрялись попасть на ночной фильм в "Мэдисон".
Фригейт смеялся и поддакивал, но по выражению его лица было ясно, что
многого не припоминает.
- А помнишь поездку в Сент-Луис вместе с Элом Эверхардом, Джеком
Диркманом и Дэном Дабином? Нас отдали на попечение кузине Эла, мы еще
гуляли по кладбищу... как оно называлось?
- Совсем не помню, черт меня побери.
- Держу пари, ты не мог забыть, как вы с нашей опекуншей бегали по
всему кладбищу, прыгали через могилы, целовались сквозь венки и
расцарапали носы о жестяные листья... Нет, такое не забывается!
- Господи, неужели это было на самом деле? - криво усмехнулся
Фригейт.
- Тебе вскружил голову ветер свободы! И кое-кто еще! Хо-хо!
Воспоминания продолжались. Затем разговор переключился на дни
Великого Воскрешения и стал общим. Это являлось излюбленной темой. Никто
не мог забыть тот страшный, неповторимый день, в каждом до сих пор жили
его ужас и смятение. Бартон вначале удивлялся, что об этом не перестают
толковать, но потом понял - возвращение к тому дню сродни исповеди. Люди,
выплескивая свой страх в словах, надеялись в конце концов избавиться от
потрясения.
На этот раз все пришли к общему мнению, что каждый из них вел себя
достаточно глупо.
- Я припоминаю, как пыталась сохранить достоинство благородной леди,
- улыбнулась Алиса. - И не только я одна. Но большую часть людей охватила
истерика - естественно, все испытали сильнейший шок. Даже странно, что
никто вновь не умер от сердечного приступа. Одна мысль, что ты
разгуливаешь после своей смерти, способна убить любого.
- Я совершенно уверен, - заявил Монат, - что перед воскрешением
неизвестные благодетели ввели нам какой-то препарат для смягчения шока. До
сих пор мы находим в своих чашах Жвачку Сновидений, своем рода психический
депрессант. Правда, она часто провоцирует людей на чудовищные поступки.
Алиса взглянула на Бартона. Даже после стольких лет при воспоминании
о том, что произошло между ними в первую же ночь, ее лицо заалело. Тогда в
несколько минут рухнули все созданные прошлой жизнью барьеры, и они вели
себя как настоящие животные. Все тайные помыслы и желания внезапно
вырвались на свободу.
Беседой завладел Монат. Несмотря на свою мягкую обходительность, он
при первой встрече обычно вызывал неприязнь. Людей отпугивала его странная
внешность и неземное происхождение.
