медленно утихал. Пискатор суетился вокруг нее, укутывал покрывалами, дал
выпить дождевой воды из бамбукового бочонка, стоявшего за дверью. Джил
пила, опираясь на локоть.
- Спасибо, - устало произнесла она. - Мне следовало знать, к чему
приводит Жвачка. Я была сильно расстроена, а в таком состоянии она
действует на меня странным образом. Мне все кажется абсолютно реальным
и... и чудовищным. Я никогда не задавалась вопросом о природе возникающих
видений, да эти и невозможно понять.
- Последователи Церкви Второго Шанса используют наркотик как
лекарство, но всегда держат больного под наблюдением. Говорят, что это
дает ощутимый результат. Мы им почти не пользуемся... лишь иногда, на
первой стадии обучения.
- Кто это - мы?
- Аль Ахл аль-Хакк - люди Истины, те, кого в западных странах
называли суфиями.
- Я так и думала.
- Да, ведь мы с вами уже это обсуждали.
- Когда?
- Сегодня утром.
- Это все наркотик, - призналась она. - Нет, с этим нужно кончать.
Все, больше ни крохи этого зелья!
Она резко поднялась в постели.
- Вы не расскажете об этом Файбрасу?
Он уже не улыбался.
- Какое сильное психическое воздействие вы испытали! Вызвать мысленно
ожоги и пятна на теле - это...
- Больше я не прикоснусь к этой гадости! Вы знаете, я не даю пустых
обещаний. Я не наркоманка!
- Вы сейчас сильно взволнованы, - мягко возразил он. - Но будьте со
мной честны, Джил. Вы позволите так вас называть? А если у вас повторится
подобный приступ? Как вы из него выберетесь?
- Никаких новых приступов!
- Ну, хорошо. Сейчас я никому не скажу. Но если это повторится, то
ничего не могу обещать. Будьте со мной откровенны, постарайтесь не
скрывать подобное состояние. Вы так безудержно стремитесь попасть в
команду дирижабля... а если такое случится с вами в полете?
- Больше этого не будет, - с трудом выдавила она.
- Ну, тогда разговор закончен - во всяком случае, на время.
Она вновь приподнялась на локте, не обращая внимания на
соскользнувшее покрывало и нагую грудь.
- Послушайте, Пискатор, давайте начистоту. Если Файбрас распределит
чины в соответствии с нашей квалификацией, и вы окажетесь у меня в
подчинении, вас это не обидит?
- Нисколько, - улыбнулся он.
Она легла и натянула на себя покрывало.
- Вы вышли из мира, где женщина занимает самое незавидное положение,
едва ли не на уровне животного. Она...
- Это все в прошлом, в далеком прошлом, - ответил он. - Однако,
независимо от того, японец я или нет, я - типичный представитель рода
мужского. А вам... вам, Джил, стоило бы избегать расхожих мнений. То, что
вы так ненавидите, с чем боретесь всю жизнь, - всего лишь фантом,
стереотип.
- Вы правы, у меня это уже стало условным рефлексом.
- Я уверен, что разговор на эту тему у нас не повторится. Хотя
повторение - мать учения. Вам надо переключиться... заставить себя мыслить
иначе.
- Ну и как же мне этого достичь?
Он колебался.
- Вы поймете, когда сами поразмыслите и попытаетесь понять свои
заблуждения.
Джил отдавала себе отчет, что он надеется видеть ее в числе
обращенных. Она ничего не имела против подобных бесед, но догматические
религии отпугивали ее. Правда, суфизм - не религия, но последователи
учения были религиозны. Другое дело суфии-атеисты.
Сама Джил была убежденной атеисткой. Даже воскрешение не заставило ее
поверить в Создателя. Кроме того, она сильно сомневалась, что Создатель
способен проявить интерес к ее судьбе - как, впрочем, и к судьбам всех
остальных обитателей долины.
- Сейчас вы заснете, - сказал Пискатор. - Если я понадоблюсь, не
стесняйтесь, позовите меня.
- Вы же не врач, - возразила она. - Как же вы сможете...
- Постарайтесь сами преодолеть новый приступ. Любой может совершить
безумный поступок, но нельзя всех считать сумасшедшими. Человек способен
властвовать над эмоциями. Покойной ночи.
Японец поклонился и быстро исчез, притворив за собой дверь. Джил
собралась было окликнуть его и спросить, каким образом он оказался у ее
хижины в такой поздний час. Что он здесь делал? Собирался ее соблазнить? О
насилии не могло быть и речи. Она крупней его, и даже если он прекрасно
тренирован, то и ее закалка не хуже. Кроме того, ее разоблачения серьезно
повредили бы летной карьере Пискатора.
Нет, он не производил впечатления насильника или соблазнителя. С
другой стороны, важно не впечатление о человеке, а его сущность. Но тут,
казалось, все было в порядке - токи, исходившие от него, не несли в себе
отрицательных зарядов.
Она вспомнила, что Пискатор не стал расспрашивать ее о кошмаре. Будь
он полюбопытней, то сумел бы все выжать. Вероятно, он рассчитывал, что она
сама захочет ему открыться. Да, Пискатор - человек тонкий и остро
воспринимает чувства тех, кто ему небезразличен.
Но что же означала эта чудовищная схватка с Джеком? Почему он так
напугал ее? Может быть, в тот миг ее охватило отвращение ко всему мужскому
роду? Она не могла разобраться. Где коренилась причина ненависти - в
ужасной и неожиданной галлюцинации, в обмане чувств, страхе перед карой?
Она подожгла его - но, в определенном смысле, она сжигала и насиловала
саму себя. В чем же дело? Она была уверена, что не испытывает
подсознательного желания подвергнуться насилию. Это бывает лишь с
душевнобольными женщинами. Ненависть к себе? Да, время от времени она ее
испытывала, но с кем не случается такого?
Вскоре она заснула и во сне увидела Сирано де Бержерака. Они
фехтовали на шпагах. Ее ослепило стремительное вращение его клинка. Удар,
выпад - и наконечник рапиры глубоко вонзился ей в живот. Она с изумлением
смотрела на полоску стали, потом выдернула ее, не заметив ни капли крови.
Живот вспух, раздулся, а чуть позже из ранки выскользнул крошечный кусочек
металла.
18
Голод привел Бартона в чувство. Он оказался под водой и, потеряв
ориентировку, не мог сообразить, где поверхность. Он двинулся куда-то во
тьму, почувствовал, что вода сильнее давит на уши, и сменил направление.
Вскоре давление ослабло, но он стал задыхаться. Последний рывок - и он
выбрался на поверхность.
Вдруг сзади что-то сильно ударило его по голове, и Бартон вновь едва
не потерял сознания, но успел схватиться руками за какой-то предмет. Хотя
в тумане не было видно ни зги, он сообразил, что держится за огромное
бревно.
Вокруг царило безумие: вопли, шум, крики. Он оттолкнул бревно и
поспешил к взывавшей о помощи женщине. Приблизившись, он узнал голос Логу.
Несколько взмахов, и Бартон увидел ее лицо.
- Спокойно, это я, Дик!
Логу ухватила его за плечи, и оба погрузились в воду. Он оторвал от
себя руки женщины, вытолкнул ее вверх и вынырнул сам.
Захлебываясь словами, она что-то говорила на своем родном наречии.
Бартон повторил:
- Без паники. Все в порядке.
Кажется, Логу пришла в себя; дрожащим голосом она сообщила:
- Я за что-то все время держалась, Дик, и потому не утонула.
Бартон отпустил ее и хотел поплыть рядом, но наткнулся на другое
бревно. Если рядом плавает еще одно, то как бы их не затерло стволами... А
где же судно, где плот? И где находятся они с Логу? Возможно, их швырнуло
в пролом между разметавшимися бревнами, и сейчас течение несет к утесу
сохранившуюся часть плота? Тогда они будут просто размазаны на скале...
Логу застонала.
- Кажется, у меня сломана нога, Дик. Очень больно.
Бревно, за которое они цеплялись, было невероятно толстым и длинным;
он не мог разглядеть в тумане его конец. Хватаясь за выступы коры, Бартон
понимал, что долго так не продержаться.
Внезапно из темноты раздался голос Моната.
- Дик, Логу, где вы?
Бартон отозвался. В этот момент что-то стукнуло по бревну и ударило
его по пальцам. Он вскрикнул от боли и соскользнул вглубь, потом из
последних сил выбрался на поверхность. Из тумана вынырнул конец шеста,
задев его щеку. Чуть правей - и дело кончилось бы разбитой головой. Он
ухватился за шест, притянул его к себе и окликнул Моната.
- Логу тоже здесь. Только осторожнее с шестом.
Монат подтащил его к плоту, и Казз одним рывком вытянул Бартона
наверх. Через минуту на борту оказалась и Логу. Она была в
полубессознательном состоянии.
- Найди сухую одежду, переодень и согрей ее, - велел Бартон Каззу.
- Будет сделано, Бартон-нак, - ответил неандерталец и исчез в тумане.
Бартон опустился на сырую скользкую палубу.
- Где остальные? Что с Алисой?
- Все здесь, за исключением Оуэнон, - ответил Монат. - У Алисы,
похоже, сломано несколько ребер. А судно наше пропало.
Бартон еще толком не осознал всей тяжести свалившихся на них
несчастий, когда увидел вдали пылающие факелы. Они приближались, и вскоре
он разглядел и самих факелоносцев - дюжину невысоких темнолицых мужчин с
огромными крючковатыми носами, закутанных с головы до ног в полосатые
бурнусы. Единственным их оружием были кремневые ножи на перевязях.
Один из них заговорил на языке, принадлежавшем, по догадке Бартона, к
древним наречиям семитской группы. Он даже уловил несколько знакомых слов,
однако ответил на эсперанто. К счастью, собеседник сразу понял его.
Как оказалось, заснувший на вышке часовой был совершенно пьян. Бартон
видел, как тот свалился с плота в момент столкновения, но затем вылез на
берег. Второму вахтенному не повезло - он сломал шею и скончался. Что
касается рулевого, находившегося на дальнем конце плота, то он не
пострадал - если не считать того, что рассвирепевшая команда выбросила его
за борт.
Скрежет, который Бартон услышал перед катастрофой, был вызван ударом
носовых бревен о причал и скалу, повредившим переднюю часть плота и
порвавшим в клочья крепежные канаты. Основной корпус уцелел, хотя левый
борт, чиркнувший по прибрежным камням, был тоже разбит. Месиво
оторвавшихся бревен протаранило "Хаджи" насквозь. Нос сразу же ушел под
воду; корма, затертая бревнами, провалилась в образовавшуюся между ними
полынью.
При столкновении Бартона выбросило вперед, он рухнул на палубу и
скатился в воду. К счастью, никто из команды не погиб и не был серьезно
ранен. Правда, пока они не смогли обнаружить Оуэнон.
На Бартона обрушилась целая лавина проблем, но, прежде всего нужно
было позаботиться о пострадавших. Он направился к освещенному факелами
помосту, где лежали его друзья. Алиса, увидев его, протянула руки, но
вскрикнула, когда он ее обнял.
- Осторожнее, Дик! Мои ребра...
К ним подошел один из крючконосых, сказав, что его прислали за
ранеными. Затем появилось еще несколько человек из команды плота; они
понесли на руках двух женщин. Фригейт хромал рядом, опираясь на Казза,
постанывая и извергая ругательства; Бест шла сама. В темноте путь
показался очень долгим. Пройдя ярдов шестьдесят они остановились перед
большой бамбуковой постройкой, крытой листьями железного дерева. Ее стены
крепились кожаными канатами, привязанными к торчащим в палубе крючьям.
Внутри помещения на высоком каменном основании горел огонь.
Пострадавших разместили вокруг очага, уложив на койки.
Туман понемногу рассеивался, на Реке заметно посветлело. Внезапный
грохот, будто салют из тысячи пушек, возвестил наступление рассвета. Все
вздрогнули, хотя слышали его ежедневно.
Грейлстоуны извергли свою энергию.
- Для нас завтрака нет, - Бартон резко поднял голову. - Кстати, где
