вплоть до настоящего времени никогда и нигде не публиковались.
'Жизнь Брахмы', 'дни и ночи Брахмы', 'дыхание Брахмы', кальпы и манвантары - все
эти идеи кажутся европейской мысли весьма тёмными; но по своему внутреннему
содержанию они неизбежно ассоциируются с пифагорейскими идеями о вечном
возвращении.
В связи с этими идеями очень редко упоминают имя Гаутамы Будды, который был
почти современником Пифагора и тоже учил о вечном возвращении, - и это, несмотря
на учение Будды о 'колесе жизни', где яснее, чем в любом другом учении, выражена
идея вечного возвращения; впрочем, она сверх всякой меры затемнена
невежественными толкованиями и переводами.
Популяризации идеи вечного возвращения очень способствовал Ф. Ницше; но сам он
не добавил к ней ничего нового. Напротив, он ввёл в неё несколько ложных
концепций, например, свои вычисления о математической необходимости повторения
идентичных миров во вселенной, хотя с математической точки зрения эти вычисления
совершенно ошибочны. *
Несмотря на фактические ошибки, Ницше, стараясь доказать свои теории, очень
эмоционально чувствовал идею вечного возвращения; он переживал её, как поэт.
Некоторые места из его 'Заратустры' и других книг, где он касается этой идеи,
принадлежат, пожалуй, к лучшему из написанного им.
Однако на нашем плане, т.е. в трёхмерном мире со временем как четвёртым
измерением, доказать наличие повторения невозможно независимо от того, считаем
ли мы время реально существующим или воображаемым свойством. Повторение требует
пяти измерений, т.е. совершенно нового континуума 'пространство-время-вечность'.
Пифагорийские идеи всеобщего повторения упоминались, среди прочих идей, учеником
Аристотеля Евдемом. 'Физика' Евдема утрачена, и то, что он писал о пифагорейцах,
известно нам лишь из позднейших комментариев Симплиция. Интересно отметить, что,
согласно Евдему, пифагорейцы различали два вида повторения.
Симплиций писал:
'Пифагорейцы говорили, что одни и те же вещи повторяются вновь и вновь.
В этой связи интересно отметить слова Евдема, ученика Аристотеля (в третьей
книге его 'Физики'). Он говорит: 'Некоторые согласны с тем, что время
повторяется, а некоторые отрицают это. Повторение понимается в различном смысле.
Повторение может быть в одном случае результатом естественного порядка вещей
(эйдос), как повторение лета, зимы и других времён года, когда новый период
приходит после того, как исчез другой; к этому порядку вещей относятся движения
небесных тел и связанные с ними явления, такие как солнцестояние и
равноденствие, вызываемые движением Солнца.
Но если верить пифагорейцам, существует и другой род движения с повторением. Это
значит, что я буду сидеть и разговаривать с вами точно так же, как делаю это
сейчас; и в моей руке будет та же самая палка; и всё будет таким, как сейчас; и
время, как можно предположить, будет то же самое. Ибо если движения (небесных
тел) и многие вещи повторяются, тогда то, что было раньше, и то, что произойдёт
потом, суть одно и то же. Всё есть одно и то же, поэтому и время есть одно и то
же.'
Приведённый отрывок из Симплиция особенно интересен тем, что даёт ключ к
истолкованию других пифагорейских отрывков, т.е. упоминаний о Пифагоре и его
учении, сохранившихся у некоторых авторов. Основой для понимания Пифагора,
принятой в учебниках по истории философии, является мысль о том, что в философии
Пифагора и его мировозрении главное место занимает число. На самом же деле речь
идёт просто-напросто о плохих переводах! Слово 'число' действительно очень часто
встречается в пифагорейских фрагментах. Но это только слово; в большинстве
случаев оно лишь дополняет глаголы, которые не выражают повторности или возврата
действия, что и хочет передать автор. А слово это постоянно переводили как
имеющее самостоятельное значение, что совершенно искажало его смысл. В обычном
переводе теряет всякий смысл и приведённое выше место из Симплиция.
Эти два рода повторений, которые Евдем называет повторением в результате
естественного порядка вещей и повторением в количестве существований, суть
повторение во времени и повторение в вечности. Отсюда следует, что пифагорейцы
различали две эти идеи, которые смешивают современные буддисты и которые
смешивал Ницше.
Иисус, несомненно, знал о повторении и говорил о нём своим ученикам. В
Евангелиях есть немало намёков на это; но самое бесспорное место, имеющее
совершенно определённый смысл в греческом, славянском и немецком текстах,
утратило его в переводах на другие языки, которые заимствовали ключевое слово из
латинского перевода.
'Иисус же сказал им: истинно говорю вам, что вы, последовавшие за Мною, в
пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей...' (Матф. XIX,
28)
В греческом тексте стоят слова en th paliggenes?a; в немецком они переведены in
der Wiedergeburt.
Греческое слово paliggenesia, славянское и русское слово 'пакибытие', немецкое
Wiedergeburt - все они могут быть переведены только в смысле повторного
существования или повторного рождения.
На латинский язык это слово было переведено regeneratio, первоначальное значение
которого также соответствовало понятию повторного рождения. Но позднее, в связи
с употреблением этого слова и его производных в смысле 'обновления' оно утратило
своё первоначальное значение.
Апостол Павел тоже, конечно, был знаком с идеей повторения, но относился к ней
отрицательно: для него она была слишком эзотерической. В 'Послании к евреям'
говорится:
'Ибо Христос вошёл не в рукотворённое святилище, по образу истинного устроенное,
но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие.
И не для того, чтобы многократно приносить Себя в жертву, как первосвященник
входит во святилище каждогодно с чужою кровью;
Иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира. Он же однажды, к
концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею'.
Нужно отметить, что 'Послание к евреям' приписывают не только апостолу Павлу, но
и другим авторам, и окончательного мнения по этому поводу нет.
Ориген (III век) в своей книге 'О первопричинах' также ссылается на идею
повторения, но отзывается о ней отрицательно:
'И вот я не понимаю, какими доказательствами могут подкрепить свои утверждения
те, кто заявляет, что иногда появляются миры, не отличающиеся друг от друга, но
одинаковые во всех отношениях. Ибо если бы, как говорят, существовал мир,
подобный во всех отношениях (настоящему), тогда необходимо случилось бы, что
Адам и Ева совершили бы то, что уже совершали; вторично произошёл бы тот же
самый потоп; тот же Моисей снова повёл бы из Египта народ, насчитывающий около
шестисот тысяч; также и Иуда во второй раз предал бы Господа, а Павел вторично
держал бы одежды побивавших каменьями Стефана; и всё, совершенное в этой жизни,
как утверждают, повторилось бы.'
Вместе с тем, Ориген верно понимает вечность, во всяком случае близко подошёл к
верному её пониманию. Возможно, что он отрицал идею повторения не совсем
искренне, поскольку в условиях его времени обнародовать эту идею иначе было
просто невозможно. Интересно, однако, что в первые века христианства идея
повторения была ещё известна; впоследствии она совершенно исчезает из
'христианского мышления'.
Если мы попробуем проследить за идеей вечного возвращения в европейской
литературе, необходимо упомянуть замечательную 'фантастическую сказку' Р.Л.
Стивенсона 'Песнь о завтрашнем дне' (1895 г.), рассказ Ч.Х. Хинтона
'Неоконченное сообщение' во второй книге его 'Научной фантастики' (1898 г.), а
также одну-две страницы его рассказа 'Стелла' из той же книги.
Есть два интересных стихотворения на эту тему. Первое написано Алексеем Тостым:
По гребле, неровной и тесной,
Вдоль мокрых рыбачьих сетей,
Дорожная едет коляска,
Сижу я задумчиво в ней.
Сижу и смотрю я дорогой
На серый и пасмурный день,
На озера берег отлогий,
На дальний дымок деревень.
По гребле, со взглядом угрюмым,
Проходит оборванный жид;
Из озера с пеной и шумом
Вода через греблю бежит;
Там мальчик играет на дудке,
Забравшись в зелёный тростник;
В испуге взлетевшие утки
Над озером подняли крик.
Близ мельницы, старой и шаткой,
Сидят на траве мужики;
Телега с разбитой лошадкой
Лениво подвозит мешки...
Мне кажется всё так знакомо,
Хоть не был я здесь никогда,
И крыша далёкого дома,
И мальчик, и лес, и вода,
И мельницы говор унылый,
И ветхое в поле гумно,
Всё это когда-то уж было,
Но мною забыто давно.
Так точно ступала лошадка,
Такие же тащила мешки;
Такие ж у мельницы шаткой
Сидели в траве мужики;
И так же шёл жид бородатый,
И так же шумела вода -
Всё это уж было когда-то,
Но только не помню когда...
Второе стихотворение написано Д.Г. Россетти:
Внезапный свет
Я был здесь раньше,
Но когда и как это было - сказать не могу.
Я знаю траву за дверьми,
Её приятный и резкий запах,
Дыхание моря, огни на берегу, -
Вы все были прежде моими,
И не могу понять, как давно это было.
Но в тот самый миг, когда пролетала ласточка,
Упала завеса, - и вспомнил я:
Всё это знал я давным-давно,
И вот теперь, может быть, узнал снова!..
Встряхни кудрями перед моим взором...
Разве не спим мы, как прежде,
Только ради любви?
Мы спим и просыпаемся,
Но никогда не имеем сил,
Чтобы разбить эту цепь.
У последней строфы есть другой вариант:
Разве этого не было раньше?
Разве плывущее время
Не восстановит вместе с нашей жизнью
И нашу былую любовь?
И разве, наперекор смерти, не принесут нам дни и ночи
Ещё раз то же самое наслаждение?
Оба стихотворения написаны в 50-е годы прошлого столетия. На стихотворение
Толстого обычно смотрят, как на вещь, где просто передаются несколько необычные,
преходящие настроения. Однако А. Толстой проявлял большой интерес к мистической
литературе и был связан с несколькими оккультными кружками, существовавшими
тогда в Европе; возможно, он имел определённые знания об идее вечного
возвращения.
Очень сильно ощущал повторность событий и Лермонтов. Он полон предчувствий,
ожиданий, 'воспоминаний'. Он постоянно упоминает об этих чувствах, особенно в
проаических произведениях; весь 'Фаталист' практически написан на тему
повторения и вспоминания того, что произошло в каком-то неизвестном прошлом.
Многие места в 'Княжне Мэри' и 'Бэле', особенно философские размышления,
вызывают впечатление, будто Лермонтов пытался вспомнить что-то забытое.
Мы думаем, что хорошо понимаем Лермонтова. Но кто хоть раз задавался вопросом:
что означает следующее место из 'Бэлы'?
'...Мне было как-то весело, что я так высоко над миром; чувство детское, не
спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно
становимся детьми; всё приобретённое отпадает от души, и она вновь делается
такою, какою была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять'.
Я лично не припомню, чтобы кто-то хоть раз попытался проанализировать эти слова:
во всей литературе о Лермонтове на них не обратили внимания. Но мысль о каком-то
'возвращении', несомненно, тревожила Лермонтова, иногда унося его вдаль, иногда
проявляясь в непостижимых мечтах:
...В самозабвенье
Не лучше ль кончить жизни путь?
И беспробудным сном заснуть
С мечтой о близком пробужденье?
('Валерик')
В наше время идея возвращения и даже возможности полусознательного припоминания
становится всё более настоятельной и необходимой.
В книге 'Жизнь Наполеона' (1928 г.) Д.С.Мережковский постоянно говорит о
Наполеоне, употребляя фразы: 'он знал' ('помнил'); а позже, повествуя о
последних годах Наполеона в Европе, пользуется словами: 'он забыл' ('ему не
удалось вспомнить').
Этот список можно было бы продолжить; я хотел только показать, что забытая ныне
идея о повторении и припоминании прошлого далеко не чужда европейской мысли.
Однако психологическое приятие идеи вечного возвращения вовсе не обязательно
ведёт к её логическому пониманию и уяснению. Чтобы постичь идею вечного
