путь этим лучам. Но значение этой глыбы, её цель и время появления совершенно
неизвестны.
Очень трудно определить цель и предназначение пирамиды. Пирамиды была
обсерваторией, но не просто 'обсерваторией' в современном смысле этого слова,
поскольку она была также и 'научным инструментом', - и не только инструментом
или собранием инструментов, но и целым 'научным трактатом', вернее, целой
библиотекой по физике, математике и астрономии, а ещё точнее -
'физико-математическим факультетом' и одновременно 'хранилищем мер'; последнее
довольно очевидно, если принять во внимание измерения пирамиды, числовые
соотношения её высоты, основания, сторон, углов и т.д.
Позднее я очень кокретно ощутил идею пирамиды; это произошло при посещении
знаменитой джайпурской обсерватории Джай Сингх в Раджпутане. 'Обсерватория'
представляет собой высокий квадрат, окружённый стенами и сооружениями необычного
вида: каменными треугольниками высотой с крупный дом, большими кругами с
делениями, пустыми резервуарами, похожими на пруды с перекинутыми через них
мостами и полированным медным днищем для отражения звёзд, таинственным каменным
лабиринтом, который служит для нахождения определённых углов и созвездий. Всё
это не что иное, как гигантские физические и астрономические аппараты, гномоны,
квадранты, секстанты и др., т.е. инструменты, которые ныне делают из меди и
хранят в ящиках. Если представить себе, что все эти аппараты (и многие другие,
неизвестные нам), соединены вместе, если предположить, что размеры и отношения
их частей выражают фундаментальные отношения между разными частями, скажем,
Солнечной системы, тогда мы получим в результате идею пирамиды.
Я отсылаю проводника в коридор и на несколько минут остаюсь один.
Какое-то очень странное чувство охватывает меня в этой каменной келье, скрытой в
глубине пирамиды. Пульсация жизни, пронизывающая пирамиду и излучаемая ею,
чувствуется здесь сильнее, чем где бы то ни было. Но кроме того, мне показалось,
что 'покой' что-то о себе сообщает. Я оказался в окружении разных голосов; их
слова как будто звучали за стеной. Я мог расслышать их, но не мог понять.
Казалось, стоит сделать небольшое усилие, и я услышу всё. Но это усилие мне не
удавалось; вероятно, дело было вовсе не в нём - меня отделяло от голосов что-то
гораздо более важное...
'Покой царицы' мало отличается от 'покоя царя', но по какой-то причине не
вызывает таких же ощущений. Нижняя подземная комната, до которой труднее
добраться и воздух в которой очень удушлив, немного больше 'покоя царя' и тоже
наполнена мыслями и неслышными голосами, пытающимися что-то вам передать.
На вершине пирамиды моё внимание привлекла дахшурская пирамида с неправильными
сторонами, которая видна вдали в бинокль; вблизи расположена необычная
ступенчатая пирамида, а рядом с ней возвышается большая белая пирамида.
Через несколько дней я поехал верхом из Гизеха к дальним пирамидам. Мне хотелось
составить общее представление об этой части пустыни, но желания увидеть что-то
определённое не было. Проехав мимо пирамиды Хеопса и сфинкса, я оказался на
широкой дороге в Абусир. Собственно, это не дорога: передо мною тянулась широкая
колея, изрытая следами лошадей, ослов и верблюдов. Слева, по направлению к Нилу,
раскинулись распаханные поля. Справа расстилалась каменное плато; за ним
начиналась пустыня.
Как только я выехал за Гизехом на дорогу, возникло это странное присутствие
прошлого в настоящем, которое по какой-то непонятной причине вызывал во мне
египетский ландшафт. Но на этот раз я захотел понять свои ощущения лучше - и
потому с особой напряжённостью взирал на всё, что меня окружало, пытаясь
разгадать тайну магии Египта. Я подумал, что эта тайна, возможно, заключается в
удивительной неизменности египетского ландшафта и его красок. В других странах
природа несколько раз в году меняет свой облик; даже там, где она практически не
меняется на протяжении веков (как, напрмер, в лесах и степях), внешний покров -
трава, листья - полностью обновляется, рождается заново. А здесь и песок, и
камни - те же самые, что видели строителей пирамид, фараонов и халифов.
Мне казалось, что в видевших столь многое камнях кое-что из виденного
сохраняется благодаря установленной ими связи с той жизнью, что существовала
здесь раньше; казалось, она продолжает в них незримо присутствовать.
Мой серый арабский пони быстро бежал галопом по неровной каменной равнине,
которая лежала справа от дороги - то ближе к ней, то дальше. Всё сильнее и
сильнее поглощало меня удивительное чувство освобождения - освобождения от
всего, чем мы обычно живём.
Настоящее совершенно отсутствовало; вернее, оно казалось призрачным, подобно
туману; и сквозь этот туман прошлое становилось всё более видимым; оно не
принимало никакой определённой формы, а проникало внутрь меня тысячью разных
ощущений и эмоций.
Никогда ранее не ощущал я нереальность настоящего стольявно; здесь же понял:
всё, что мы считаем существующим, - не более чем мираж, проходящий поьлику
земли, возможно, тень какой-то другой жизни или её отражение, возможно мечты,
созданные нашим воображением, результат каких-то скрытых влияний и неясных
звуков, которые достигают сознания из окружающего нас Неведомого.
Я почувствовал, что всё исчезло - Петербург, Лондон, Каир, гостиницы, железные
дороги, пароходы, люди; всё превратилось в мираж. А пустыня вокруг меня
существовала; существовал и я, хотя каким-то странным образом - лишённый всякой
связи с настоящим, но невероятно прочно связанный с неведомым прошлым.
И во всех моих чувствах была какая-то не вполне понятная, очень тонкая радость.
Я бы назвал её радостью освобождения от самого себя, радостью постижения
невероятного богатства жизни, которая никогда не умирает, а существует в виде
бесконечных и разнообразных форм, для нас невидимых и неощутимых.
Проехав через Сахару и миновав ступенчатую пирамиду, я направился дальше, к
пирамидам Дахшура. Дороги здесь уже не было. Песок сменился мелким кремнем,
образовавшим как бы гигантские волны. Когда я выезжал на ровное место и пони
пускался в галоп, мне несколько раз казалось, что я уронил деньги: кремни,
вылетавшие из-под копыт, звенели, как серебро.
Уже первая из пирамид Дахшура вызывает очень своеобразное впечатление; кажется,
что она была погружена в собственные мысли, а сейчас заметила вас - и явно хочет
с вами поговорить. Я медленно объехал вокруг; не видно ни души - только песок да
пирамида с неправильными сторонами вдали.
Я направился к ней. Эта пирамида - самая необычная из всех. Я очень пожалел, что
нельзя было перенестись из Каира сразу к этой пирамиде и не видеть и не
чувствовать ничего другого. Я уже полон был впечатлений и не мог как следует
оценить то, что пережил. Но я почувствовал, что камни здесь живые и на них
возложена определённая задача. Южная пирамида Дахшура с неправильными линиями
поразила меня своей определённостью, в которой скрывалось что-то пугающее.
Вместе с тем, я избегал, даже для себя, каких-либо формулировок того, что
почувствовал. Всё слишком напоминало игру воображения.
Мои мысли по-прежнему текли, не повинуясь мне: временами казалось, что я просто
что-то придумываю. Но ощущение ничуть не было похоже на воображаемое - в нём
было нечто необъяснимо реальное.
Я повернул пони и медленно поехал назад. Пирамида смотрела на меня, как будто
чего-то ожидая.
'До новой встречи!' - сказал я ей.
В тот момент я не совсем понимал свои чувства. Но я чувствовал, что, если бы я
оставался здесь ещё, мои мысли и ощущения достигли бы такой степени
напряжённости, что я увидел бы и услышал то, что невозможно увидеть и услышать.
Возникла ли у меня какая-то подлинная связь со странной пирамидой, или моё
чувство оказалось итогом целой недели необычных ощущений - трудно сказать. Но я
понял, что здесь моё чувство Египта достигло высочайшей напряжённости.
Современные научные представления о пирамидах можно разделить на две категории.
К первой принадлежит теория гробниц, ко второй - астрономические и
математические теории.
Историческая наука египтология почти поностью связана с теорией гробниц; лишь
изредка и с нерешительностью она допускает возможность использования пирамид для
астрономических наблюдений. Так, профессор Петри в своей 'Истории Египта'
говорит о трёх глубоких бороздах, высеченных в скале; их длина равняется 160
футам, глубина - 20 футам, а ширина - не более пяти-шести футов. 'Назначение
этих борозд совершенно непонятно; возможно, существовали какие-то системы
наблюдений за азимутами звёзд при помощи поверхности воды, находившейся на дне;
наверху от одного конца к другому натягивали верёвку; отмечая момент перехода
отражения звёзд через верёвку, можно было лпределить точный азимут.'
Но в целом, историческую науку не интересует астрономическое и математическое
значение пирамид. Если египтологи когда-либо и касаются этой стороны вопроса, то
разве что на любительском уровне; в этих случаях их взгляды особой ценности не
имеют. Хороший пример - упоминаемая ниже книга Р.Э. Проктора.
Описание строительства пирамид (главным образом, великой пирамиды), которое мы
находим у Геродота, принимается за окончательное. Геродот передаёт то, что ему
рассказывали о постройке Великой пирамиды, которая происходила за две или три
тысячи лет до его времени. Он говорит, что на гранитных глыбах, покрывающих
пирамиду, были высечены иероглифические надписи, которые относились к разным
фактам, связанным с постройкой. Среди прочего, было записано количество чеснока,
лука и редиски, съеденных рабами; на этом основании удалось сделать выводы о
количестве рабов и продолжительности строительства.
Геродот говорит, что прежде чем построить Великую пирамиду, пришлось для подвоза
материала проложить через пустыню временную дорогу к пристани. Он сам видел эту
временную дорогу, которая по его словам, представляла собой не меньшее
сооружение, чем сама пирамида.
Приблизительная дата постройки, которую дал Геродот, благодаря обилию указанных
им мелких деталей, считается в египтологии неоспоримой.
На самом же деле всё, что говорит Геродот, ничуть не убедительно. Следует
помнить, что сам Геродот иероглифы читать не умел. Это знание тщательно
охранялось и было привилегией жрецов. Геродот мог записать лишь то, что ему
переводили; иначе говоря, то, что подтверждало и подкрепляло официальную версию
строительства пирамиды. Официальная же версия, принятая в египтологии, кажется
далека от истины. А истина состоит в том, что так называемая постройка пирамиды
была в действительности её реставрацией. Пирамиды гораздо древнее, чем мы
думаем.
Сфинкс, который построен, по-видимому, одновременно с пирамидами или ещё раньше,
справедливо считается доисторическим памятником. Что это значит? Это значит, что
за несколько тысяч лет до нашей эры народ или народы, известные нам под именем
'древних египтян', обнаружили в долине Нила пирамиды и сфинкса, наполовину
погребённые песком; их смысл и значение казались египтянам непостижимыми. Сфинкс
глядел на восток; поэтому его назвали 'Хармакути', или 'солнце на горизонте'.
Гораздо позже царь, которому приписывается имя Хеопса (у египтологов есть для
него совершенно другое имя), восстановил одну из пирамид и сделал из неё для
себя усыпальницу, или мавзолей. Более того, надписи, высеченные на поверхности
этой пирамиды, описывают деяния царя в хвалебных и преувеличенных тонах; при
этом 'восстановление' было названо, разумеется, 'строительством'. Эти надписи и
ввели в заблуждение Геродота, который принял их за точные исторические данные.
Однако реставрация пирамид не была их строительством. Брат Хеопса Хефрен
(написание и произношение обоих имён весьма неточны и сомнительны) восстановил
вторую пирамиду. Постепенно это вошло в обычай; случалось и так, что одни
фараоны строили для себя новые пирамиды (обычно меньших размеров), а другие
восстанавливали старые, более крупные пирамиды; вероятно, первыми были
реставрированы пирамиды Дахшура и ступенчатая пирамида в Сахаре. И вот
