наряжено под лист этого кустарника, и другой наряд для него невозможен. Если оно
ощутит склонность к декоративности, к театрализации, к ношению необычных
нарядов, к маскараду, - ему придётся подражать зелёным листьям, среди которых
оно живёт. Потому что листья - это всё, что оно знает, что видит; и вот оно
облекается в одеяние зелёного цвета, притворяется зелёным, играет роль зелёного
листа. В этом можно видеть лишь одну тенденцию - не быть собой, казаться чем-то
другим 3.
Конечно, это чудо - и такое чудо, в котором содержится не одна, а много загадок.
Прежде всего, кто или что наряжается, кто или что стремится быть или казаться
чем-то иным?
Очевидно, не отдельные насекомые или животные. Отдельное насекомое - это только
костюм.
За ним стоит кто-то или что-то.
В явлениях декоративности, в формах и окраске живых существ, в явлениях
мимикрии, даже в 'охранительности' можно видеть определённый план, намерение и
цель; и очень часто этот план совсем не утилитарен. Наоборот, переодевание
нередко содержит много опасного, ненужного и нецелесообразного.
Так что же это может быть?
Это мода, мода в природе!
А что такое 'мода'? Что такое мода в человеческом мире? Кто создаёт её, кто ею
управляет, каковы её руководящие принципы, в чём тайна её повелительного
воздействия? Она содержит в себе элемент декоративности, хотя его часто не
правильно понимают, охранительный элемент, элемент подчёркивания вторичных
признаков, элемент желания не казаться или не быть тем, чем на самом деле
являешься, равно как и элемент подражания тому, что более всего действует на
воображение.
Почему случилось так, что в XIX веке, с началом царства машин культурные
европейцы в своих цилиндрах, чёрных сюртуках и брюках превратились в
стилизованные дымовые трубы?
Что это было? 'Охранительное сходство'?
Мимикрия есть проявление той же самой 'моды' в животном мире. Всякое подражание,
копирование, всякое сокрытие есть 'мода'. Зелёные лягушки среди зелени, жёлтые в
песке и почти чёрные на чёрной земле - это не просто 'охранительная окраска'. Мы
можем найти здесь элементы того, что 'сделано', что является респектабельным,
что делает каждый. На песке зелёная лягушка будет привлекать слишком много
внимания, окажется чересчур заметной, 'неприличной'. Вероятно, в силу какой-то
причины это не разрешается, считается противоречащим хорошему вкусу в природе.
Явления мимикрии устанавливают два принципа понимания работы природы: принцип
существования некоего плана во всём, что делает природа, и принцип отсутствия в
этом плане утилитаризма.
Это подводит нас к вопросу о методах, к вопросу о том, как всё это достигается.
А такой вопрос немедленно ведёт к следующему: 'Как сделано не только это, но и
вообще всё?'
Научное мышление вынуждено признать возможность странных 'прыжков' в
формировании новых биологических типов. Спокойная и уравновешенная теория
происхождения видов доброго старого времени давно отброшена, и защищать её нет
ныне никакой возможности. 'Прыжки' очевидны, и они опрокидывают всю теорию.
Согласно биологическим теориям, которые стали 'классическими' во второй половине
XIX века, приобретённые качества становятся постоянными только после случайных
повторений во многих поколениях. Но на самом деле новые качества очень часто
передаются сразу и в чрезвычайно сильной степени. Один этот факт разрушает всю
старую систему и обязует нас предположить наличие особого рода сил, управляющих
появлением и упрочением новых качеств.
С этой точки зрения можно предположить, что так называемые животное и
растительное царства суть результаты сложной работы, проведённой Великой
Лабораторией. Глядя на растительный и животный мир, мы можем думать, что в
какой-то гигантской и непостижимой лаборатории природы проводится целая серия
экспериментов, следующих друг за другом. Результат каждого эксперимента как бы
заключён в отдельную стеклянную пробирку, запечатан и снабжён ярлыком; в таком
виде он попадает в мир. Глядя на него, мы говорим: 'муха'; следует ещё
эксперимент, ещё одна пробирка, - и мы говорим: 'пчела', затем: 'змея', 'слон',
'лошадь' и так далее. Всё это = эксперименты Великой Лаборатории. Самым
последним был проведён сложнейший и труднейший эксперимент - 'человек'.
Сначала мы не видим в этих экспериментах никакого порядка, никакой цели, и
некоторые эксперименты (такие, как вредные насекомые, ядовитые эмеи) кажутся нам
злой шуткой природы над человеком.
Но постепенно мы начинаем усматривать в работе Великой Лаборатории определённую
систему и направление. Мы начинаем понимать, что Лаборатория экспериментирует
только с человеком. Задача Лаборатории состоит в том, чтобы создать 'форму',
которая эволюционировала бы самостоятельно, т.е. при условии помощи и поддержки,
но своими собственными силами. Такая саморазвивающаяся форма и есть человек.
Все другие формы суть либо предварительные опыты по созданию материала для
питания более сложных форм, либо опыты по разработке определённых свойств или
частей машины, либо неудачные эксперименты, отбросы производства, испорченный
материал.
Результатом всей этой сложной работы явилось первое человечество - Адам и Ева.
Однако работа Лаборатории началась задолго до появления человека. Было создано
множество форм, каждая из которых служила для усовершенствования той или иной
черты, того или иного приспособления. И каждая из этих форм для того, чтобы
жить, включала в себя и выражала какой-то фундаментальный космический закон,
выступала в качестве его символа, иероглифа. Поэтому однажды созданные формы,
послужив своей цели, не исчезали, а продолжали жить, пока длились благоприятные
условия или пока их не вытесняли сходные, но более совершенные формы.
'Экспериментальный материал', так сказать, выходя из лаборатории, начинал
самостоятельную жизнь. В дальнейшем для этих форм была изобретена теория
эволюции; но, конечно, природа не имела в виду никакой эволюции для этого
сбежавшего 'экспериментального материала'. Иногда, порождая экспериментальные
формы, природа пользовалась материалом, который уже употреблялся при создании
человека, но оказался бесполезным, негодным для преобразования внутри человека.
На этом пути вся работа Великой Лаборатории имела в виду одну цель - создание
Человека. Из таких предварительных экспериментов и отброшенного материала были
сформированы животные.
Животные, которые, согласно Дарвину, являются нашими 'предками', вовсе не
предки, а зачастую такие же 'потомки' давно исчезнувших человеческих рас, как
мы. Мы являемся их потомками, но и животные - такие же потомки. В нас воплощены
их свойства одного рода, в них - другого. Животные - как бы наши двоюродные
братья. Разница между нами и животными состоит в том, что мы более или менее
удачно приспосабливаемся к меняющимся обстоятельствам, во всяком случае,
обладаем способностью к адаптации. А животные остановились на какой-то одной
черте, на одном качестве, которое они выражают, и далее в своём развитии идти не
могут. Если условия меняются, животные вымирают; к адаптации они не способны. В
них воплощены такие качества, которые не в состоянии измениться. Животные - это
выражение тех свойств, которые в человеке стали бесполезными и невозможными.
Вот почему животные нередко кажутся карикатурой на человека.
Животный мир в целом являет собой карикатуру на человеческую жизнь. В людях есть
много таких качеств, которые необходимо будет отбросить, когда человек станет
настоящим человеком. И люди боятся этого, так как не знают, что им в конце
концов останется. Возможно, что-то и останется, но очень немногое. А достанет ли
у них храбрости для такого опыта? Возможно, некоторые люди на него отважатся. Но
где они?
Свойства, которым рано или поздно суждено стать достоянием зоопарка, продолжают
управлять нашей жизнью, и люди страшатся отказаться от них даже в мыслях, потому
что чувствуют, что с их потерей у них не останется ничего. Хуже всего то, что в
большинстве случаев они совершенно правы.
Но вернёмся назад, к тому моменту, когда в Лаборатории был создан первый
человек, 'Адам и Ева', когда он впервые появился на земле. Первое человечество
не могло начать какую-либо культуру. Тогда ещё не было внутреннего круга,
который мог бы оказать ему помощь, направить его первые шаги. Человеку
приходилось получать помощь от создавших его сил. Эти силы вынужденно играли ту
роль, которую впоследствии исполнял внутренний круг.
Возникла культура; и поскольку первый человек не имел ещё привычки к ошибкам, не
знал практики преступления и памяти о варварстве, культура развивалась с
необыкновенной быстротой. Более того, она развивала только положительные стороны
человека, а не отрицательные. Человек жил в полном единении с природой; он видел
внутренние свойства всех вещей и существ, понимал эти свойства и давал имена
вещам в соответствии с их свойствами. Животные повиновались ему; он пребывал в
постоянном общении с создавшими его высшими силами. Человек поднялся очень
высоко - и совершил это восхождение с невероятной быстротой, потому что не делал
при этом ошибок. Неспособность к ошибкам и отсутствие практики ошибок, с одной
стороны, ускоряли его прогресс, с другой же, подвергали его большим опасностям,
ибо означали его неспособность избежать последствий ошибок, которые, тем не
менее, оставались возможными.
В конце концов человек действительно совершил ошибку и совершил её тогда, когда
поднялся на большую высоту.
Ошибка его заключалась в том, что он счёл себя существом более высоким, чем был
на самом деле. Он решил, что уже знает, что такое добро и что такое зло. Он
возомнил себя способным самостоятельно, без помощи извне направлять и устраивать
свою жизнь.
Эта ошибка, вероятно, могла бы оказаться и не слишком большой, её последствия
можно было бы исправить или изменить, если бы человек знал, как с ними
поступить. Но, не обладая опытом ошибок, он не знал, как преодолеть её
последствий. Ошибка начала расти и постепенно обрела гигантские размеры, пока не
стала проявляться во всех аспектах человеческой жизни. Так началось падение
человека; волна пошла вниз. Человек быстро опустился до того уровня, с которого
он начал, но уже с совершённым грехом.
После более или менее продолжительного периода устойчивости вновь начался
трудный подъём с помощью высших сил. Главное его отличие состояло в том, что на
этот раз человек обладал способностью к ошибке, имел грех. Вот почему вторая
волна культуры началась с братоубийства, с преступления Каина, которое легло в
основу новой культуры.
Но, не считая 'кармы' греха, человек приобрёл определённый опыт благодаря своим
прошлым ошибкам. Поэтому, когда повторился момент фатальной ошибки, её совершило
уже не всё человечество - появились люди, которые не совершили преступления
Каина, которые никоим образом не были с ним связаны и никак им не
воспользовались.
С этого момента пути человечества разошлись. Совершившие ошибку начали падение,
пока вновь не достигли самого низкого уровня. Но в тот момент, когда им
понадобилась помощь, её могли оказать им те, кто не совершил падения, не
допустил ошибки.
Такова краткая схема самых ранних культур. Миф об Адаме и Еве излагает историю
первой культуры. Жизнь в саду Эдема есть форма цивилизации, достигнутая первой
культурой. Падение человека - результат его попытки освободиться от высших сил,
которые руководили его эволюцией, начать самостоятельную жизнь, полагаясь лишь
на себя. Каждая культура по-своему повторяет эту фундаментальную ошибку. Каждая
новая культура развивает новые черты, приходит к новым результатам, а затем их
утрачивает. Но всё то, что оказывается по-настоящему ценным, сохраняется людьми,
не совершившими ошибок; эти ценности служат материалом для начала последующей
культуры.
В первой культуре человек не имел опыта ошибок; его подъём был очень быстрым, но
недостаточно полным и разносторонним; человек не раскрыл все имевшиеся в нём
возможности, ибо многие вещи давались ему слишком легко. Но после серии падений,
