Если мы возьмём биологическую сторону вопроса, тогда даже для научного ума в
происхождении видов и их многообразии найдётся масса обстоятельств, совершенно
необъяснимых случайностью или приспособлением. Эти обстоятельства заставляют нас
предположить существование определённого плана в работе того, что называется
природой. А когда мы предположим или допустим существование плана, нам придётся
допустить и существование особого рода ума, интеллекта, т.е. наличие каких-то
существ, работающих над этим планом и следящих за его выполнением.
Чтобы понять законы возможной эволюции, или преображения человека, необходимо
понять законы деятельности природы, методы работы Великой Лаборатории, которая
управляет всей жизнью и которую научная мысль стремится заменить 'случайностью',
ведущей процесс всегда в одном и том же направлении.
Иногда для понимания более крупных явлений полезно найти явления более мелкие, в
которых проявляется действие тех же причин. Иногда, чтобы понять принципы,
лежащие в основе крупных явлений, во всей их сложности, необходимо уяснить
сложность других явлений, которые выглядят мелкими и незначительными.
В природе существует множество явлений, которые никогда не подвергались анализу
и, будучи представлены в ложном свете, послужили основой для разных ошибочных
теорий и гипотез. Но если рассмотреть их в правильном освещении и верно понять,
они объясняют многое, скрытое в принципах и методах деятельности Природы.
В качестве иллюстрации к высказанному выше положению я возьму явление так
называемой мимикрии и вообще явление сходства и подобия в растительном и
животном мирах. Согласно новейшим научным определениям, слово 'мимикрия'
относится только к явлениям подражания, когда одни живые формы подражают другим
живым формам; далее, ему приписывают как некоторые улитарные цели, так и
известные ограничения. Иными словами, под мимикрией понимают только явления
какого-то определённого класса и характера - в отличие от более обширного класса
'охранительного сходства'.
В действительности, оба явления принадлежат к одному и тому же порядку, и
отделить их друг от друга невозможно. Кроме того, термин 'охранительное
сходство' совершенно ненаучен, ибо предполагает готовое объяснение феномена
сходства, которое на самом деле ещё не объяснено и содержит много таких черт,
которые противоречат термину 'охранительный'. Поэтому мы будем употреблять слово
'мимикрия' в его полном значении, т.е. в смысле любого копирования или
подражания одних живых форм другим живым формам или окружающим естественным
условиям. Ярче всего явление мимикрии проявляется в мире насекомых.
Некоторые страны особенно богаты насекомыми, которые в своей окраске или
строении воплощают различные условия окружающей среды, или растения, где они
живут, или других насекомых. Есть насекомые-листья, насекомые-веточки,
насекомые-камешки, насекомые, напоминающие мох или звёздочки (например,
светляки). Даже общее и поверхностное изучение этих насекомых открывает
настоящий мир чудес. Тут и бабочки, чьи сложенные вместе крылья напоминают
широкий сухой лист с зазубренными краями, симметричными пятнами, жилками и
тонким рисунком; они или прилипают к дереву, или кружатся в потоке ветра. Тут и
жуки, подражающие серому мху. Тут и удивительные насекомые, тела которых
напоминают маленькие зелёные веточки - иногда с широким зелёным листом на конце.
Последних можно найти, например, на черноморском побережье Кавказа. На Цейлоне
встречаются крупные зелёные насекомые, которые живут в листьях особого вида
кустарника и в точности копируют форму, цвет и размеры листьев этого кустарника.
На расстоянии метра отличить насекомое, которое сидит среди листьев, от
настоящего листа совершенно невозможно. Листья кусьарника почти круглы по форме,
диаметром в полтора-два дюйма, остроконечные, довольно толстые, с жилками и
зубчатыми краями, с красной ножкой внизу. Точно такие же зазубрины и жилки
воспроизведены на верхней части тела насекомого. Внизу, где у настоящего листа
начинается черенок, у насекомого расположено небольшое красное тельце с тонкими
ножками и головкой с чувствительными усиками. Сверху его невозможно увидеть: оно
прикрыто 'листом' и защищено от любопытных взоров.
Мимикрию в течение долгого времени 'научно' объясняли как результат выживания
наиболее приспособленных особей, обладающих лучшими охранительными свойствами.
Так, например, утверждалось, что одно из насекомых могло 'случайно' родиться с
телом зелёного цвета. Благодаря этому цвету насекомое удачно скрывалось среди
зелёных листьев, лучше обманывало врагов и получило большие шансы на оставление
потомства. В его потомстве особи зелёного цвета лучше выживали и обретали больше
шансов на продолжение своего рода. Постепенно, через тысячи поколений, появились
уже полностью зелёные насекомые. Одно из них 'случайно' оказалось более плоским,
чем другие, и благодаря этому стало менее заметным среди листьев. Оно могло
лучше укрываться от врагов, и его шансы на оставление потомства возросли.
Постепенно, опять-таки через тысячи поколений, появилась разновидность с плоским
и зелёным телом. Одно из этих зелёных насекомых в плоской разновидности
напоминало по форме лист, вследствие чего удачно скрывалось в листве, получило
большие шансы на оставление потомства и т.д.
Эта теория в разных формах повторялась учёными так часто, что завоевала почти
всеобщее признание, хотя на самом деле в своих объяснениях она крайне наивна.
Рассмотрев насекомое, похожее на сухой лист, или бабочку, сложенные крылья
которой напоминают зелёный листок, или насекомое, которое подражает зелёному
побегу с листом на конце, мы обнаружим в каждом из них не одну, не две, не три
черты, которые делают его похожим на растение, а тысячи таких черт, каждая их
которых, согласно старой 'научной' теории, должна была сформироваться отдельно,
независимо от других, так как совершенно невохможно предположить, чтобы одно
насекомое вдруг 'случайно' стало похожим на зелёный лист во всех деталях. Можно
допустить 'случайность' в одном направлении, но никак не в тысяче направлений
сразу. Мы должны предположить или что все эти мельчайшие детали сформировались
независимо друг от друга, или что существует особого рода общий 'план'.
Допустить существование 'плана' наука не могла; 'план' - это совсем не научная
идея. Остаётся только 'случайность'. В этом варианте каждая жилка на спине
насекомого, каждая зелёная ножка, красная шейка, зелёная головка с усиками, все
мельчайшие детали, все точайшие чёрточки - должны были возникнуть независимо от
всех остальных. Чтобы сформировалось насекомое, в точности похожее на лист
растения, на котором оно живёт, были бы необходимы не тысячи, а возможно,
десятки тысяч повторных случайностей.
Изобретатели 'научных' объяснений мимикрии не приняли в расчёт математической
невозможности такого рода серии 'случайных' сочетаний и повторений.
Если подсчитать сумму преднамеренной и до некоторой степени сознательной работы,
необходимой для того, чтобы получить из куска железной руды обычное лезвие ножа,
мы ни за что не подумаем, что лезвие ножа могло возникнуть 'случайно'. Было бы
совершенно ненаучно ожидать, что в недрах земли найдётся готовое лезвие с
торговой маркой Шеффилда или Золингена. Но теория мимикрии ожидает гораздо
большего. На основании этой или аналогичной теории можно надеяться на то, что в
каком-то слое горы мы найдём сформированную естественным путём пишущую машинку,
которая вполне готова к употреблению.
Невозможность комбинированных случайностей - именно она долго не принималась во
внимание 'научным' мышлением.
Когда одна черта делает животное невидимым на фоне окружающей его среды (как,
например, белый заяц не виден на снегу или зелёная лягушка не видна в траве),
это можно с натяжкой объяснить 'научно'. Но когда число таких черт становится
почти неисчислимым, такое объяснение теряет всякое логическое правдоподобие.
В дополнение к сказанному было установлено, что насекомое-лист обладает ещё
одной удивительной особенностью. Если вы найдёте такое насекомое мёртвым, вы
увидите, что оно напоминает увядший лист, наполовину высохший и свернувшийся в
трубку.
Возникает вопрос: почему, если живое насекомое напоминает живой лист, мёртвое
насекомое напоминает мёртвый лист? Одно не следует из другого: несмотря на
внешнее сходство, гистологическое строение обоих объектов совершенно различно.
Таким образом, сходство мёртвого насекомого с мёртвым листом опять-таки
представляет собой черту, которая должна была сформироваться совершенно отдельно
и независимо. Как объясняет это наука?
Но что она может сказать? Что сначала одно мёртвое насекомое слегка напоминало
увядший лист; благодаря этому оно имело больше шансов скрыться от врагов,
производить более многочисленное потомство и т.д.? Наука не может сказать ничего
другого, потому что таков непременный вывод из принципа охранительного или
полезного сходства.
Современная наука уже не в состоянии следовать этой линии; хотя она по-прежнему
сохраняет дарвиновскую и после-дарвиновскую терминологию 'охранительного
принципа', 'друзей', 'врагов', ей уже не удаётся рассматривать явления сходства
и мимикрии исключительно с утилитарной точки зрения.
Были установлены многие странные факты. Известны, например, случаи, когда
изменение окраски и формы делает насекомое или животное более заметным,
подвергает его большей опасности, делает его более привлекательным и доступным
для своих врагов.
Здесь уже приходится отбросить принцип утилитаризма. И в современных научных
трудах можно встретить совершенно бессодержательные и смутные рассуждения о том,
что явление мимикрии обязано своим происхождением 'влиянию окружающей среды,
одинаково воздействующей на разные виды', или 'физиологической реакции на
постоянные психические переживания, такие как цветоощущения (Британская
энциклопедия, т. XV, ст. 'Мимикрия', 14-е издание).
Ясно, что и здесь перед нами вовсе не объяснение.
Чтобы понять явления мимикрии и сходства, наблюдающиеся в животном и
растительном мирах, необходим гораздо более широкий взгляд; тогда в стремлении
обнаружить их руководящий принцип можно будет добиться успеха.
Научное мышление, в силу своей некоторой ограниченности, не в состоянии его
обнаружить.
Принцип же этот - общее стремление природы к декоративности, 'театральности',
тенденция быть или казаться чем-то отличным от того, чем она в действительности
является в данное время и в данном месте.
Природа всегда старается украсить себя, не быть собой. Таков фурдаментальный
закон её жизни. Она всё время облачается, то и дело меняет свои одеяния,
постоянно вертится перед зеркалом, глядит на себя со всех сторон, восхищается
собой - а затем снова одевается и раздевается.
Её действия зачастую представляются нам случайными и бесцельными, потому что мы
стараемся приписать им какой-то утилитарный смысл. Однако на самом деле нет
ничего более далёкого от намерений природы, чем работа ради какой-то 'пользы'.
Польза достигается лишь попутно, при случае. А то, что можно считать постоянным
и намеренным - это тенденция к декоративности, бесконечные переодевания,
непрекращающийся маскарад, в котором живёт природа.
Действительно, все эти мелкие насекомые, о которых я говорил, наряжены и
перенаряжены; они носят маски и причудливые одеяния; их жизнь проходит на сцене.
Тенденция всей их жизни - не быть самими собой, а походить на что-то другое - на
зелёный лист, на кусочек мха, на блестящий камешек.
Однако подражать можно только тому, что действительно видишь. Даже человек не в
состоянии придумать или изобрести новые формы. Насекомое или животное вынуждено
заимствовать их из окружающей среды, подражать чему-то в тех условиях, в каких
оно родилось. Павлин украшен круглыми солнечными пятнами, которые падают на
землю от лучей, проходящих сквозь листву. Зебра покрывается тенями древесных
ветвей, а рыба, живущая в водоёме с песчаным дном, копирует своей окраской
песок. Насекомое, живущее среди зелёной листвы особого кустарника на Цейлоне,
