По-русски сказать - попсовый кадр... А дальше - опять не помню... Что это
значит?
- А это у вас нужно спросить, молодой человек, - сурово сказал нарком
Потрошилов. - Он, сопляк, из приблатненных - по фене ботает. На каждой
зоне своя феня, эту я не знаю... Наколок у него, правда, нет, но за вещами
теперь приглядывать надо...
- Приглядывать, приглядывать, - сказал дядя Саня. - Верить человеку
надо, а не приглядывать.
- Вот такие полоротые и прохлопали нашу Родину, - заметил Шалва
Евсеевич. - Перегибы... Какие, к черту, перегибы? А если завтра война?
- Дорогой мой нарком, - сказал дядя Саня. - За всю свою более чем
долгую жизнь не встречал я большего количества начальствующих дураков, чем
на полях сражений. Там нашего Тихона за такие непонятные слова спросонья
особисты бы враз ухлопали. Боже мой, думал я, где же они на гражданке-то
прятались? В домиках вроде нашего?
- Нужно рапорт писать по команде, - сказал Потрошилов. - Они к нам
специально подмоложенных разведчиков подсылают - пересадят им обезьяньи
яйца и подсылают... Я сам пять штук таких разоблачил в сортире в сорок
восьмом году на станции Арысь... Проверили - точно, обезьяньи. А с виду
тоже вот пацаны...
- Пишите, пишите, - ухмыльнулся Синельников. - А кто ему секретные
уставы втолковывал? Кто матчасть штык-ножа разгласил? И сами-то вы, Шалва
Евсеевич, во сне такое кричите...
Шалва Евсеевич побагровел.
- Либеральничай дале, - только и сказал он. - А вот коли снова
младобухарцы дерзнут или там протопопы? Он же нам в спину стрелять будет!
- А Кузьма-то Никитич что нам трактует? - спросил дядя Саня. - А он
нам трактует, что молодежи нужно доверять... Или шире продвигать... Или
глубже расширять - вы не помните дословно?
- Смелее продвигать, - поправил Потрошилов. - Шире использовать... А,
глубже поднимать!
- Или выше расширять, - предположил дядя Саня. - Или шире
размахивать? Или глубже использовать?
- Недаром вас, интеллигентов, народ путаниками окрестил, - сказал
Потрошилов. - Глубже смелеть, вот как! Выше доверять! Смелее ширеть! Ширше
понимать...
Тут на помощь ему пришел сам Кузьма Никитич. Только нерадивый
референт позабыл отвязать у него слюнявчик - покупать на Гегемонова новые
галстуки никаких фондов не хватало.
- ...С началом нового трудового дня, - сказал руководитель вроде
Володи. - ...Навстречу утренней заре... красит нежным светом... есть дело
чести, доблести и компетентных органов... слухи о якобы подневольном...
честь и слава... оставьте в покое... посажен на кол согласно
постановления... махровый туман идеализма... принять на вооружение...
ничтоже сумняшеся... носят противозачаточный характер... первого урожая в
закрома... оставьте в покое мою шею!
Кузьма Никитич, что молодой, резко развернулся и тяпнул за руку
Друбецкого-заде, который пытался слюнявчик, хоть и поздно, отвязать, ибо
на слюнявчике было неприличное французское изображение. Подлец оператор
запоздало отвел камеру, подлец же звуковик не догадался заглушить страшный
крик референта. Кузьме Никитичу, оказывается, прислали из Японии новые
зубы четвертого поколения, вот ему и не утерпелось их попробовать.
- Командирский голос! - похвалил референта Потрошилов и добавил в
стихах: - Нынче всякий труд в почете, где какой ни есть!
К сожалению, так оно и было. Не идеей единой жив человек. На заре
времен было предписано обитателям Заведения шить верхонки, сиречь рабочие
рукавицы из брезента. Каждый Новый год откуда-то сверху на собравшуюся во
дворе толпу обитателей спускался листок бумаги, украшенный здоровенной
печатью. Кроме печати на листке была цифра, чаще всего такая огромная, что
даже Кузьма Никитич оторопело вздрагивал, зачеркивал в цифре последний
ноль и с неожиданной силой бросал листок обратно вверх. Обитатели при этом
становились на колени и умоляюще протягивали руки к голубому квадратику
неба. Чаще всего листок возвращался, и это считалось признаком того, что
вышние силы с поправкой согласились. У всех вырывался облегченный вздох,
все поздравляли друг друга и весело шли в мастерские к своим "зингерам",
"веритасам" и "вяткам". Тут выяснялось, что брезент не завезли, есть
только веселенький ситчик. Иногда и ситчика не было, а было зато навалом
атласа и панбархата. Что делать - шили из панбархата, велюра, кримплена с
люрексом.
Однажды Кузьме Никитичу путем тяжелой переписки с верхами удалось
добиться, чтобы верхонки принимались не парами, а по весу. Размер
рукавичек от этого резко увеличился. Удалось как-то даже провести
блестящую экспортную операцию. На этот раз вместо нормальной материи
привезли златотканую церковную парчу - остались неликвиды после
Тысячелетия крещения Руси. Огромные парчовые верхонки были немедленно на
корню закуплены хитрыми японцами. Японцы прорезали в них дырки для головы
и для рук и загнали всю партию американским миллионершам в качестве
вечерних туалетов. Торчащий сбоку палец придавал туалетам особую
пикантность.
Как-то раз материи не привезли вовсе, а привезли зато стальной лист.
Для начала загробили несколько швейных машин; потом умельцы придумали
клепать верхонки. Делать это толком никто не умел, клепки торчали во все
стороны. "А, это как раз и есть ежовые рукавицы!" - догадался дядя Саня.
Были и уникальные заказы. К очередному юбилею пришлось сшить теплую
рукавичку огромных размеров. Сшили, куда делись, но остальной план
выполнять стало нечем, пустили на шитье собственное постельное белье,
добрались и до одеял, всю зиму мерзли. А чудо-рукавичка, по слухам, после
юбилея была брошена где попало, в ней поселился целый ряд диких животных,
что дало незрелым умам повод сложить сказку "Теремок".
Хуже было, когда кончались нитки. Шитье никто отменять и не думал -
чтобы не утратил народишко с таким трудом приобретенные навыки. Так,
вхолостую, и дырявили брезент, креп-марокен или что там попадалось. От
игольных дырок заготовки махрились и к тому времени, как прибыть ниткам,
были уже ни на что не годны. А чтобы не бросил никто строчить, в
мастерских поставили специальные механизмы, именуемые ударниками. Только
ты замечтаешься, откинешься на неудобном стульчике, ударник как ударит!
Ударники были японские, и каждый стоил столько, что запросто новую
мастерскую можно было оборудовать.
В нагрузку к ударникам и в благодарность за вечерние парчовые
верхонки японцы, перепутав по пути иероглиф, прислали по ошибке
электронного дояра. Некоторое время Кузьма Никитич с окружением
забавлялись, глядя, как робот гладит невидимый коровий бок, подвигает
хромированной ногой невидимый подойник, теребит резиновыми руками
невидимые сиськи. Поразвлекались и забыли, и стоял робот в какой-то
каптерке, временами самовольно включался и беспокойно шарил вокруг
манипуляторами. Так было до тех пор, пока весь административный этаж и два
соседних не проснулись от страшного крика. Японская хреновина наповадилась
бродить по ночам, наткнулась в коридоре на тогдашнего начальника
санитарной службы, производившего скрытую проверку, схватила его стальной
хваткой и начала по возможности доить. Собравшиеся вокруг санитары не
могли отнять Нафика Героева, охали только и вздыхали, лишь Залубко Павел
Янович насмелился пнуть дояра по фотоэлементам. Дояр шарахнул его током и
продолжал свои действия, пока не задоил Героева до смерти. Все облегченно
вздохнули, потому что даже среди санитаров Нафик Аблязизович слыл
садистом. Возглавил службу тут же, над неостывшим телом, более либеральный
Павел Янович. На робота натравили парочку земляков-ударников и прикончили
где-то в дальнем углу подвала.
...Когда Тихон Гренадеров со старшими товарищами пришел в мастерскую,
брезент был налицо, но вот вместо ниток привезли китайское мулине. Пока
его распутаешь да на катушку намотаешь! Оставим тружеников за их скучным
делом и познакомимся с наиболее выдающимися из обитателей Заведения.
9. ИСТИННО РУССКИЙ ХАРАКТЕР
К сионисту Семену Агрессору по ошибке или злому умыслу подселили
Терентия Тетерина. "Я - антисемист!" - гордо характеризовал себя Тетерин.
Детство его прошло в трудной внутренней и международной обстановке. Папа
Терентия разоблачил парочку врачей в обмен на орден Ленина. Потом врачей
зря отпустили, орден отобрали, а папе наговорили массу гадостей.
Терентий рос нелюдимым, в школе больше помалкивал. Лишь однажды на
уроке химии, когда учитель с великими трудами растолковал раздельно
обучающимся оболтусам значение периодической системы элементов для
международного пролетариата, Терентий не стерпел, поднял руку и тоненьким
голосом спросил:
- Менделеев-от - жид ли, чо ли?
После педсовета папа лупил Терентия ремнем и приговаривал:
- Так, сынок! Разоблачай космополитов! Быдто мы в ихой химии не
разберемся! Только про себя, сына! Вслух скажешь, когда команду дадут!
Так Терентий всю жизнь и прождал этой команды. И всю-то жизнь ему от
евреев не было житья. Даже лучший друг Саня Быкадоров на поверку оказался
вдруг евреем и выбил Терентию зуб из-за нестоящей девчонки. А в армии
офицеры-семиты постоянно сажали его на губу. Даже среди рядового состава
казахские, бурятские и чечено-ингушские евреи несколько раз били его и
даже навеличивали вором только за то, что он брал у них приглянувшиеся
личные вещи.
Ротный же старшина-жидяра приговаривал:
- Дывытэсь, хлопци, на цю бисову дитыну: пьяти контынентив на мапе
показаты нэ умиет!
Пять континентов, конечно, тоже выдумали премудрые соломоны,
поскольку земля у нас одна, а вот топчется на ней кто попало, без роду,
без племени.
Прямо в водку, потребляемую Терентием, евреи подмешивали особое
вещество для болезни головы и дрожания рук. Евреи-дворники специально
исчезли, чтобы не посыпать песком тротуары, и Тетерин весь ходил в
синяках. Иерусалимские милиционеры часто перехватывали его по дороге с
работы домой и везли ночевать к себе в вытрезвитель.
Там-то и произошла встреча Терентия с одним ученым, который над ним
не смеялся, а пожалел и помог заплатить штраф. Ученому этому тоже никакой
жизни не было, потому что хитрые евреи намного раньше сделали все
принадлежащие ему открытия и вычисления. Ученый привел Терентия к себе
домой, похмелил и дал почитать несколько самодельных книжек. Особенно
Терентию запомнилась одна. В ней рассказывалось, что евреи - это же
всего-навсего неразумные хазары. Во всем виноват был вещий Олег, который
однажды вложил им маленько ума, а они этим нам на беду и воспользовались.
Терентий Тетерин перевязал полы пиджака суровой ниткой, чтобы
образовалось подобие свиного уха, и в таком виде ходил по городу к вящему
посрамлению детей Сиона. Потом оказалось - татары тоже за это побить
могут, что они немедленно с удовольствием и сделали, и хорошо, что не
зарезали совсем. Хорошо-то хорошо, да не очень: "скорая помощь" с побитым
и незарезанным Тетериным, ведомая, конечно, семитом, поехала прямехонько в
Заведение.
Как ни странно, Агрессор и Тетерин вовсе не перервали друг другу
глотки. По первости, конечно, они глядели волками и громко собачились,
писали частые и гневные письма в КГБ и ООН, устраивали демонстрации
протеста и голодовки. Дойдя до последнего градуса голодания и убедившись,
что никто не собирается кормить их внутривенно и клизмой, они внезапно
объединились, и, нимало не стыдясь, на глазах изумленных обитателей
