подошли опоздавшие, после чего доктор попросил закрыть двери и начал
собрание кратким, лишенным всякой конкретики выступлением о важности
данного мероприятия. Викарий поддержал его. Закончил он так:
- Я убедительно прошу каждую из вас внимательно прислушаться к тому,
что вам расскажет миссис Зиллейби. Мы глубоко признательны ей за согласие
изложить перед вами эту проблему. И хочу, чтоб вы знали: мы с доктором
Уиллерсом наперед одобряем все, что она скажет. Уверяю вас, только потому,
что мы не сомневаемся в лучшем и более глубоком взаимопонимании, которое
установится в случае, если одна женщина изложит дело другим, мы рискнули
возложить на нее это тяжелое бремя.
Теперь мистер Уиллерс и я покинем зал собрания, но останемся
неподалеку. Когда миссис Зиллейби закончит, мы, если таково будет ваше
желание, вернемся и постараемся ответить на вопросы. А теперь прошу вас
внимательно выслушать миссис Зиллейби.
Жестом викарий предложил доктору идти первым, и оба вышли через дверь
в боковой части сцены. Дверь закрылась за ними, но не совсем плотно.
Анжела Зиллейби отпила глоток из стоявшего перед ней стакана с водой.
Бросила взгляд на свои руки, лежащие на листочках с записями. Потом
подняла глаза, ожидая, чтобы разговоры стихли. Затем обвела долгим
взглядом собрание, как будто хотела запомнить каждое лицо.
- Во-первых, - произнесла она, - я должна вас предупредить. То, что я
скажу, мне будет трудно выговорить, вам будет трудно в это поверить, а
некоторым, возможно, станет даже больно, когда они поймут, в чем дело. -
Она остановилась, опустила глаза, потом вновь посмотрела в зал.
- Я, - произнесла она, - жду ребенка. Я очень, очень рада этому и
счастлива. Для женщины естественно желать ребенка и быть счастливой,
ожидая его появления. Неестественно и недостойно бояться материнства. К
сожалению, сейчас в Мидвиче есть много женщин, которые чувствуют себя
иначе. Некоторые из них ощущают себя несчастными, опозоренными и
испуганными. Именно ради них мы и организовали это собрание. Надо помочь
тем, кто несчастен, надо уверить их в том, что их мысли и чувства
ошибочны. - Ока снова обвела взором собрание. Тут и там слышалось
затрудненное дыхание.
- Произошло нечто странное, очень странное. И случилось это не с
одной или двумя из нас, а почти со всеми нами, почти со всеми женщинами
Мидвича, способными к деторождению.
Присутствующие сидели молча и неподвижно, глаза всех были устремлены
на Анжелу, которая продолжала развертывать перед ними всю поразительность
ситуации. Она еще не кончила, как услышала какой-то шум и движение в
правой стороне зала. Взглянув туда, она увидела в центре очага
беспокойства мисс Латтерли и ее неразлучную подругу мисс Лэмб.
Анжела остановилась на полуслове и подождала. Она слышала негодующий
голос мисс Латтерли, хотя и не разбирала слов.
- Мисс Латтерли, - сказала Анжела отчетливо, - правильно ли я поняла,
что предмет нашего собрания лично вас не касается?
Мисс Латтерли встала и голосом, дрожащим от негодования, произнесла:
- Разумеется, вы правы, миссис Зиллейби. За всю свою жизнь...
- Тогда, поскольку эта тема имеет огромное значение для многих
присутствующих, я надеюсь, вы удержитесь от дальнейшего вмешательства... А
может быть, даже предпочтете покинуть нас?
Мисс Латтерли не собиралась отступать и без страха глядела в лицо
Анжелы.
- Это... - начала она и вдруг изменила свое намеренье. - Прекрасно,
миссис Зиллейби, - сказала она, - свой протест против клеветы, которую вы
возвели на нашу общину, я заявлю позже.
Она с достоинством повернулась и смолкла, видимо, ожидая, чтобы мисс
Лэмб встала и присоединилась к ее исходу из зала. Но мисс Лэмб даже не
шелохнулась. Мисс Латтерли нетерпеливо взглянула на нее и нахмурилась.
Мисс Лэмб продолжала сидеть. Мисс Латтерли открыла рот, чтобы что-то
сказать, но нечто в выражении мисс Лэмб остановило ее. Мисс Лэмб избегала
ее взгляда. Она смотрела прямо перед собой, в то время как волна краски
медленно заливала ее лицо, пока оно не запылало огнем.
Странный тихий звук сорвался с уст мисс Латтерли. Она протянула руку
и схватилась за спинку стула, чтобы не упасть. Не в силах выговорить ни
слова, она смотрела на свою подругу. За несколько секунд мисс Латтерли
похудела и сделалась на много лет старше. С усилием она овладела собой.
Гордо подняла голову и огляделась кругом ничего не видящими глазами.
Затем, стараясь держаться прямо, но слегка пошатываясь, она добралась до
прохода и в полном одиночестве пошла к выходу.
Анжела ждала. Она ожидала ропота осуждения, но его не последовало.
Собрание выглядело ошеломленным. Потом все лица с надеждой обратились - к
ней. При гробовом молчании она начала с того места, на котором ее
прервали, стараясь деловым тоном снизить эмоциональное напряжение
аудитории, в которое мисс Латтерли внесла свою лепту. Жестким усилием воли
Анжела заставила себя довести речь до конца и, обессилев, умолкла.
Ожидавшийся шум голосов возник немедленно. Анжела сделала глоток из
стакана и покатала между влажными ладонями скомканный носовой платок,
одновременно продолжая следить за аудиторией.
Она видела мисс Лэмб, нагнувшуюся вперед и прижимавшую платок к
глазам, в то время как добрая миссис Брант, сидевшая рядом, пыталась ее
успокоить. Мисс Лэмб была далеко не единственной, кто нашел облегчение в
слезах. Над опущенными головами в зале разносился становившийся все громче
гул голосов, изумленных, гневных и жалобных. Некоторые женщины были близки
к истерическому припадку, но ничего напоминающего взрыв, которого
опасалась Анжела, не было. В какой-то степени, думала она, обращение к
разуму смягчило действие шока.
С чувством облегчения и с растущей верой в собственные силы она
несколько минут наблюдала за ними. Когда же решила, что первая часть
выступления достаточно прочно запечатлелась в их сознании, Анжела
постучала по столу. Ропот голосов стих, еще звучали всхлипывания, но
выжидающие лица уже повернулись к ней. Она набрала в грудь побольше
воздуха и снова заговорила.
- Никто, - сказала она, - никто, кроме ребенка или человека с детским
умом, не может ждать от жизни справедливости. Она не такова, и для одних
она будет тяжелее, чем для других. И, тем не менее, справедлива она или
несправедлива, хотим мы этого или не хотим, но все мы - замужние и
незамужние - находимся в одной лодке. Нет никаких оснований для того,
чтобы одни из нас смотрели на других свысока. Все мы оказались в нелегкой
ситуации, и, если какая-нибудь замужняя женщина соблазнится счесть себя
достойней незамужней соседки, ей следует подумать, каким способом, если
потребуется, она докажет, что ребенок от ее мужа.
Это произошло со всеми, и это должно объединить нас ради нашего же
блага. Никто из нас не несет бремя греха, а потому между нами не должно
быть и различий, за _и_с_к_л_ю_ч_е_н_и_е_м_... - Тут она сделала паузу. -
За исключением того, что те женщины, что лишены поддержки любящих мужей,
которые помогут им выстоять, требуют к себе максимума нашей симпатии и
заботы.
Она продолжала развивать эту мысль до тех пор, пока не решила, что
цель достигнута. Тогда обратилась к другому аспекту проблемы.
- Это, - сказала она с нажимом, - наша проблема. И нет у нас сейчас
дела более важного и интимного. Я уверена, и, думаю, вы согласитесь со
мной, что так оно и должно остаться. С этим мы должны разобраться сами,
без посторонней помощи.
Вы знаете, как жадно накидываются дешевые газетенки на все, что имеет
отношение к деторождению, особенно в случаях, когда в нем есть что-то
необычное. Они делают из этого пошлое зрелище, будто люди, связанные с
этим, - ярмарочные уроды. Жизнь семьи перестает быть частным делом.
Мы все читали, например, о случае рождения нескольких близнецов,
подхваченном прессой, к которой затем присоединились и медики,
подкрепленные авторитетом государственных учреждений, а в результате -
родители практически лишились своих детей сразу же после их рождения. Я ни
за что не хочу потерять своего ребенка таким образом и думаю и надеюсь,
что вы смотрите на это дело так же. Поэтому, если мы не хотим, во-первых,
иметь множество неприятностей - а я предупреждаю вас, что если все
происходящее станет широко известным, то нас станут обсуждать в каждом
клубе и каждом кабаке с добавлением грязных инсинуаций, - и, во-вторых,
если мы не хотим "выставиться" и в итоге наверняка лишиться своих детей,
которых под тем или иным предлогом заберут доктора и ученые, то мы -
каждая из нас - должны решиться не только не говорить, но даже не намекать
за пределами Мидвича на теперешнее положение. В наших силах сделать так,
чтобы это стало внутренним делом Мидвича, чтобы им занимались не
какие-нибудь газетные писаки или министерства, а только сами жители
Мидвича.
Если люди из Трайна или откуда-нибудь еще начнут любопытствовать,
если тут появятся чужаки, задающие нескромные вопросы, мы ради, наших
собственных детей и ради самих себя не станем им ничего отвечать. Но
просто молчать и уклоняться, будто мы что-то скрываем, мало. Мы должны
показать им, что в Мидвиче вообще ничего странного не происходит. Если мы
объединимся и убедим наших мужей, что они тоже должны действовать в наших
интересах, то никакого нездорового вынюхивания не будет и нас оставят в
покое, как это и должно быть в цивилизованном обществе. Это не их дело,
это _н_а_ш_е_ дело. Нет никого на всем свете, кто имел бы большее право
или долг защитить наших детей от эксплуатации, чем мы - те, кто станет их
матерями.
Анжела внимательно следила за залом, почти за каждым лицом и его
выражением в отдельности, точно так же, как это было в начале ее речи.
Затем она сказала:
- А теперь я приглашу к нам викария и доктора Уиллерса. Если
разрешите, я отлучусь на несколько минут, а потом снова вернусь. Я знаю, у
вас есть множество вопросов, которые ждут ответа.
И Анжела ускользнула в маленькую комнату за сценой.
- Великолепно, миссис Зиллейби. Просто великолепно! - сказал мистер
Либоди.
Доктор Уиллерс взял ее руку и пожал.
- Мне кажется, вы свое дело сделали, дорогая, - произнес он, уже
выходя с викарием на сцену.
Зиллейби подвел ее к креслу. Она села, прикрыла глаза и откинулась на
спинку Лицо было бледное, выглядела она опустошенной.
- Лучше бы пойти домой, - сказал он ей.
Анжела покачала головой.
- Нет Через несколько минут все пройдет. Мне надо вернуться.
- Они справятся сами. Ты свою роль сыграла, и сыграла прекрасно.
- Понимаешь, я ведь знаю, как они себя чувствуют. Это исключительно
важно, Гордон. Мы должны дать им полную возможность спрашивать и говорить
сколько угодно. Им нужно к тому времени, как они начнут расходиться по
домам, преодолеть полученный удар. Что им необходимо, так это чувство
взаимной поддержки. Я это знаю, мне нужно то же самое.
Она положила руку на лоб, потом откинула волосы назад.
- Ты знаешь, Гордон, это ведь неправда - то, что я только что
говорила.
- Что именно, родная? Ты ведь говорила о многом.
- Да о том, что рада и счастлива. Два дня назад это было чистой
правдой, а сейчас я боюсь Я боюсь, Гордон.
Его рука, обнимавшая ее плечи, напряглась. Вздохнув, она склонила
голову и прижалась к его плечу.
- Дорогая, дорогая, - говорил он тихо, поглаживая ее волосы. - Все
обойдется. Мы будем заботиться о тебе.
- Не знать! - воскликнула она. - Вернее, знать, что нечто развивается
