пятам...
Я заставил себя ехать по Виктория-стрит. Даже рокот мотора тревожил
меня своим эхом. Мне страстно хотелось бросить машину и бесшумно двигаться
пешком, ища безопасности в собственной ловкости, подобно зверю в джунглях.
Вся моя воля потребовалась мне, чтобы не сорваться и продолжать
действовать по плану. Ведь я знал, что стал бы делать, если бы мне
достался этот район: я бы искал продовольствие в его крупнейшем
универсальном магазине.
Так и есть, кто-то очистил продовольственный отдел магазина армии и
флота. Но сейчас там не было ни души.
Я вышел из бокового подъезда. Кот обнюхивал на мостовой что-то,
похожее на груду тряпья. Я хлопнул в ладоши. Кот поглядел на меня и
скрылся.
Из-за угла вышел человек. Лицо его сияло торжеством, он катил по
середине улицы огромный круг сыра. Услыхав мои шаги, он опрокинул сыр, сел
на него и принялся яростно размахивать палкой. Я вернулся к машине.
Не исключено, что Джозелла тоже избрала для своей резиденции
какой-нибудь отель. Я вспомнил, что несколько отелей есть вокруг вокзала
Виктории, и направился туда. Их оказалось там гораздо больше, чем я
предполагал. Обследовав десяток и не найдя никаких признаков
организованной стоянки, я понял, что это совершенно безнадежно.
Тогда я стал искать кого-нибудь, чтобы расспросить. Может быть,
именно благодаря ей кто-то остался в живых. В этом районе я встретил пока
всего несколько человек, способных передвигаться. Теперь мне уже казалось,
что не осталось ни одного. Но в конце концов на углу Бекингэм Палас-род я
заметил сгорбленную старуху, сидевшую на пороге. Всхлипывая и ругаясь, она
терзала сломанными ногтями консервную банку. Я отправился в лавчонку
поблизости и нашел там полдюжины банок бобов, забытых на верхней полке.
Затем я нашел консервный нож и вернулся к ней. Она все еще безуспешно
терзала свою жестянку.
- Бросьте ее, - сказал я. - Это кофе.
Я вложил в ее руку консервный нож и дал ей банку бобов.
- Слушайте меня, - сказал я. - Где-то здесь должна быть девушка,
зрячая девушка. Вы ничего не знаете о ней? Она обслуживала группу слепых.
Я не очень рассчитывал на успех, но ведь что-то помогло этой старухе
продержаться дольше, чем всем остальным. Я едва поверил своим глазам,
когда она кивнула.
- Да, - сказала она и принялась открывать банку.
- Вы ее знаете? Где она? - спросил я. Мне почему-то и в голову не
пришло, что речь могла идти вовсе не о Джозелле.
Старуха покачала головой.
- Я не знаю. Я была с ее командой какое-то время, а потом потеряла
их. Такой старухе, как я, не угнаться за молодыми, и я их потеряла. Они не
стали ждать бедную старуху, и я так и не нашла их больше. Она продолжала
трудиться над банкой.
- Где она живет? - спросил я.
- Мы все жили в отеле. Не знаю только, где этот отель, а то бы я его
снова нашла.
- А название отеля?
- Не знаю. Что толку в названиях, когда не можешь читать, да и никто
не может.
- Но вы должны помнить о нем что-нибудь.
- Ничего не помню.
Она подняла банку и осторожно понюхала содержимое.
- Вот что, - сказал я холодно. - Вы хотите, чтобы я оставил вам эти
банки?
Она сделала движение рукой, чтобы придвинуть их к себе.
- Ну так вот. Тогда расскажите мне все, что знаете об этом отеле, -
продолжал я. - Так вы должны знать, большой он или маленький.
Она подумала, все еще загораживая банки.
- Внизу было вроде бы гулко... как будто много места. И там было
роскошно... знаете, мягкие ковры, и хорошие кровати, и хорошие простыни.
- Что еще?
- Да больше как будто... А да, вот еще что. Снаружи две ступеньки, и
входить надо через дверь, которая вертится.
- Это уже лучше, - сказал я. - Вы не врете? Если я не найду этот
отель, то вас-то уж я найду, будьте уверены.
- Как на духу, мистер. Две низенькие ступеньки, и крутится дверь.
Она порылась в потрепанном чемоданчике рядом с собой, вытащила
грязную ложку и принялась смаковать бобы, словно это было райское
угощение.
Оказалось, что отелей поблизости еще больше, чем я думал, и просто
удивительно, сколько из них было с крутящимися дверями. Но я не сдавался.
И когда я нашел, ошибки быть не могло: следы и запах были слишком знакомы.
- Эй, кто-нибудь! - крикнул я в пустом вестибюле.
Я уже решил было подняться наверх, когда из угла послышался стон.
Там, на диванчике в нише, лежал человек. Даже в сумеречном свете было
видно, что он уже не жилец. Я не стал подходить слишком близко. Его глаза
открылись. На секунду я подумал, что он зрячий.
- Это вы там? - сказал он.
- Да, я хотел...
- Воды, - сказал он. - Ради Христа, дай мне немного воды...
Я направился в ресторан и нашел буфетную. В кранах не было ни капли.
Я опростал в кувшин два сифона с содовой и вернулся в вестибюль с кувшином
и чашкой. Я поставил их на пол так, чтобы он мог дотянуться.
- Спасибо, друг, - сказал он. - Я управлюсь. Держись от меня
подальше.
Он погрузил чашку в кувшин и осушил ее.
- Господи, - сказал он. - Как хорошо! - Он осушил еще одну чашку. -
Что ты здесь делаешь, друг? Место это нездоровое, сам понимаешь.
- Я ищу девушку... зрячую девушку. Ее зовут Джозелла. Она здесь?
- Была она здесь. Ты опоздал, приятель.
Внезапное подозрение обрушилось на меня, как удар.
- Вы... вы хотите сказать.
- Да нет. Успокойся, друг. Она этого не подцепила. Нет, она просто
ушла... как все, кто мог ходить.
- А куда она пошла, вы не знаете?
- Этого я не могу сказать, друг.
- Ясно, - произнес я с трудом.
- Ты бы тоже лучше уходил, приятель. А то побудешь здесь еще немного
и останешься навсегда. Как я.
Он был прав. Я стоял и смотрел на него.
- Вам что-нибудь нужно?
- Нет. Этого мне хватит. Мне уже недолго. - Он помолчал. Затем
добавил: - Прощай, друг, и большое спасибо. И если ты ее найдешь, береги
ее - она славная девушка.
Позже, когда я обедал консервированной ветчиной и бутылкой пива, мне
пришло в голову, что я не спросил его, когда ушла Джозелла. Правда, в
таком состоянии он вряд ли мог иметь ясное представление о времени.
Затем я отправился в университет. Я считал, что Джозелла подумала бы
о том же, и была надежда, что кто-нибудь из нашей разгромленной группы мог
тоже прибиться туда, пытаясь воссоединиться. Это была не очень
основательная надежда, ибо здравый смысл должен был заставить их покинуть
город еще несколько дней назад.
Два флага все еще висели над башней, вялые в теплом воздухе раннего
вчера. Из двух десятков грузовиков, которые были собраны во дворе,
осталось четыре, по всей видимости нетронутые. Я остановил машину рядом с
ними и направился к зданию. Мои каблуки отчетливо стучали в тишине.
- Хэлло! Хэлло, эй! - позвал я. - Есть здесь кто-нибудь? Эхо моего
голоса прокатилось по коридорам и лестничным пролетам, перешло в едва
слышный шепот и замерло. Я пошел к двери в другое крыло и покричал еще
раз. Снова эхо замерло без ответа, оседая на стены бесшумно, как пыль. И
тогда, повернувшись, я увидел на стене у парадного входа надпись мелом
большими буквами. Это был адрес:
ТИНШЭМ МЕНОР
ТИНШЭМ
ДИВАЙЗЕС, УИЛТШИР
Это было уже кое-что.
Я глядел на надпись и раздумывал. Примерно через час стемнеет. До
Уилтшира, насколько я помнил, не менее ста миль. Я вышел во двор и
осмотрел грузовики. Один из них был мой - тот самый, что я пригнал
последним и куда сложил мои противотриффидные ружья. Я вспомнил, что груз
его состоит из отличного набора продуктов и предметов первой
необходимости. Будет гораздо лучше прибыть с этим грузом, чем с пустыми
руками на легковой машине. Но без самой настоятельной необходимости я
вовсе не желал гнать ночью огромную, тяжело груженную машину по дорогам,
на которых, надо полагать, могут возникнуть разные неприятные осложнения.
Чтобы справиться с ними, пришлось бы искать другую машину и перетаскивать
груз на нее; на это ушло бы слишком много времени. Куда лучше и удобнее
выехать на этом же грузовике рано утром. Я перенес в его кабину коробки с
патронами, чтобы все было готово к отъезду, и вернулся в здание. Дробовик
я взял с собой.
Моя комната, откуда я выбежал по ложной пожарной тревоге, была в том
же виде, как я ее оставил: одежда на кресле и даже портсигар и зажигалка
там, где я положил их возле своей импровизированной кровати. Было еще
слишком рано, чтобы ложиться. Я закурил, сунул портсигар в карман и решил
побыть под открытым небом.
Прежде чем войти в садик на Рассел-сквер, я внимательно оглядел его.
Я уже привык относиться с подозрением к открытым пространствам. И
действительно, я заметил одного триффида. Он неподвижно стоял в
северо-западном углу садика и был значительно выше окружающих кустов. Я
подошел ближе и одним выстрелом снес его верхушку. В тишине сквера выстрел
прозвучал, как грохот гаубицы. Убедившись, что других триффидов поблизости
нет, я вошел в садик и сел, прислонившись спиной к дереву.
Так я сидел, наверно, минут двадцать. Солнце опустилось низко,
половина площади была погружена в тень. Скоро нужно будет возвращаться в
здание. Пока светло, я еще могу держать себя в руках; но в темноте на меня
бесшумно поползут призраки. Я уже чувствовал, что погружаюсь в первобытное
состояние. Пройдет немного времени, и я буду проводить часы мрака в
страхе, как проводили их мои отдаленные предки, с вечным недоверием
вглядываясь в ночь за порогом своих пещер. Я встал и в последний раз
оглядел площадь, словно это была страница истории, которую мне хотелось
изучить, прежде чем она перевернется. И пока я стоял, на дороге послышался
негромкий скрип шагов, однако он прорезал тишину, словно скрежет жерновов.
Я повернулся с ружьем наготове. Я был испуган, как Робинзон Крузо при
виде отпечатка ноги, потому, что это не были неуверенные шаги слепого.
Затем я уловил в сумерках двигающийся огонек. Когда огонек появился в
саду, я разглядел фигуру мужчины. Видимо, он увидел меня еще прежде, чем я
услыхал его шаги, так как он направился прямо ко мне.
- Не стреляйте, - сказал он, широко расставив пустые руки. Я узнал
его, когда он приблизился на несколько метров. Он тоже узнал меня.
- О, это вы, - сказал он.
Я продолжал держать ружье наготове.
- Привет, Коукер, - сказал я. - Что вам здесь надо? Хотите поручить
мне еще одну маленькую команду?
- Нет. Можете опустить эту штуку. Слишком от нее много шума. Я и
нашел-то вас из-за нее. Нет, - повторил он. - Довольно с меня. Я ухожу
отсюда к чертовой матери.
- Я тоже, - сказал я и опустил ружье.
- Что случилось с вашей командой? - спросил он.
Я рассказал ему. Он кивнул.
- То же, что с моей. И с другими, наверное. И все-таки мы
попытались...
- Негодная попытка, - сказал я.
Он снова кивнул.
- Да, - признался он. - Мне кажется, ваша группа с самого начала
взяла правильную линию... Только неделю назад она представлялась мне
совсем неправильной.
- Шесть дней назад, - поправил я его.
- Неделю, - сказал он.
- Да нет же... А, черт, какое это имеет значение? - сказал я. - В
общем, - продолжал я, - что вы скажете, если я объявлю вам амнистию и мы
начнем все сначала?
Он согласился.
- Я ничего не понял, - опять признался он. - Я думал, что один только
я отношусь к этому серьезно, и я просчитался. Я не верил, что это
