сторон. Я знал, что здравый смысл и дальновидность на стороне Микаэля
Бидли и его группы. Если бы они отправились в путь, мы с Джозеллой,
несомненно, поехали бы с ними и работали бы с ними, и тем не менее я
чувствовал, что сердце у меня было бы на месте. Никто бы не смог убедить
меня, что уже ничем нельзя помочь тонущему кораблю, не смог бы меня
заверить, что я сделал выбор не по расчету. Если действительно не было
возможности организованного спасения, тогда их предложение спасти то, что
еще можно, было самым разумным. Но, к сожалению, человеческую натуру
движет отнюдь не только разум. Я противопоставил себя прочным,
укоренившимся традициям и предрассудкам, о которых говорил старый
профессор. И он был совершенно прав относительно того, как трудно принять
новые принципы. Если бы, например, пришло откуда-нибудь чудесное спасение,
каким мерзавцем я ощутил бы себя за то, что удрал; как бы я презирал себя
и остальных за то, что мы не остались здесь, в Лондоне, помогать до конца,
каковы бы ни были наши соображения...
Но, с другой стороны, если бы помощь не пришла, как бы я обвинял себя
за бессмысленную трату времени и усилий, когда другие люди, более крепкие
духом, трудились над спасением всего, что еще можно было спасти?
Я знал, что должен решиться раз и навсегда. Но я не мог.
Не было никакой возможности узнать, что избрала Джозелла. Она ничего
мне не передавала. Но вечером в комнату просунул голову Элф. Он был
краток.
- Вестминстер, - сказал он. - Ну и ну! Да разве найдешь какую-нибудь
жратву в Парламенте?
На следующее утро Элф разбудил меня рано. Его сопровождал громадный
детина с бегающими глазками, назойливо выставлявший напоказ мясницкий нож.
Элф подошел ко мне, бросил на кровать охапку одежды. Детина закрыл дверь и
привалился к косяку, следя за мной хитрым взглядом и поигрывая ножом.
- Давай лапы, приятель, - сказал Элф.
Я протянул ему руки. Он ощупал проволоку у меня на запястьях и
перекусил ее кусачками.
- А теперь, друг, напяливай на себя это барахло, - сказал он,
отступая.
Я оделся. Детина с ножом следил за каждым моим движением, как ястреб.
Когда я застегнул последнюю пуговицу, Элф достал наручники.
- Ничего страшного, - заметил он.
Я медлил. Детина отвалился от косяка и выставил нож перед собой. Для
него, очевидно, наступил самый интересный момент. Я решил, что сейчас,
пожалуй, не время предпринимать отчаянные попытки, и снова протянул руки.
Элф ощущал их и замкнул наручники на запястьях. Затем он вышел и принес
мне завтрак.
Еще через два часа снова явился детина, по-прежнему держа нож
напоказ. Он махнул им в сторону двери.
- Давай, - сказал он. Это было единственное слово, которое он
произнес.
Он шел за мной по пятам, и я всей спиной ощущал острие ножа. Мы
спустились вниз на несколько этажей и пересекли вестибюль. На улице ждали
два нагруженных грузовика. У заднего борта одного из них стоял Коукер с
двумя своими людьми. Он поманил меня. Не говоря ни слова, он продел у меня
между руками цепь. На концах цепи было по ремню. Один ремень был уже
обмотан вокруг запястья дородного слепого мужчины; другой он прикрепил к
запястью такого же угрюмого типа, так что я оказался между ними. Они ничем
не желали рисковать.
- На вашем месте я бы не стал откалывать никаких номеров, -
посоветовал мне Коукер. - Будьте с ними хороши, и они будут хороши с вами.
Мы втроем неловко вскарабкались через задний борт, и оба грузовика
тронулись в путь.
Мы остановились где-то неподалеку от Суисс-коттеджа и выгрузились.
Человек двадцать, бесцельно бродивших вдоль водосточных канав, при шуме
моторов разом, словно части единого механизма, повернулись в нашу сторону
с выражением недоверия на лицах, а затем начали медленно приближаться к
нам, окликая нас на ходу. Шоферы заорали нам, чтобы мы посторонились.
Грузовики дали задний ход, развернулись и с грохотом умчались. Люди,
двигавшиеся к нам, остановились. Кто-то из них закричал вслед грузовикам,
остальные безнадежно и молча повернулись и побрели прочь. Метрах в
пятидесяти женщина забилась в истерике и стала колотиться головой о стену.
Я почувствовал дурноту, но преодолел себя.
- Ну, - сказал я, повернувшись к своей команде, - что вам нужно
прежде всего?
- Жилье, - сказал кто-то. - Нам нужно место, где спать.
Я подумал, что это самое меньшее, что я должен для них сделать. Я не
мог вот так просто улизнуть, бросив их посреди улицы. Раз уж дело зашло
так далеко, я должен был найти для них какое-то помещение, что-то вроде
штаба, и помочь им устроиться. Требовалось место, где можно было бы
складывать добычу, питаться и держаться всем вместе. Я пересчитал их. В
команде оказалось пятьдесят два человека, в том числе четырнадцать женщин.
Лучше всего подошла бы гостиница. Это решило бы вопрос с кроватями и
постельными принадлежностями.
Мы выбрали один из прославленных меблированных домов, викторианское
здание с плоской крышей. Здесь было гораздо больше удобств, чем
необходимо. Бог знает, что случилось с большинством жильцов, но в одном из
холлов мы наткнулись на старика, пожилую женщину (она оказалась хозяйкой),
средних лет мужчину и трех девушек. Они сбились вместе, дрожащие и
перепуганные. У хозяйки достало присутствия духа протестовать против
нашего вторжения. Она изрекла несколько очень громких угроз, но даже лед
свирепых манер, свойственных хозяйкам меблированных домов, был до жалости
тонок. Немного пошумел и старик, пытавшийся поддержать ее. Остальные
сидели тихо, они только нервно прислушивались, обратив лица в нашу
сторону.
Я объяснил, что мы въезжаем в дом. Если им что не нравится, они могут
уйти. Если же они предпочитают остаться и делить все поровну, мы возражать
не станем. Им это не понравилось. Было ясно, что где-то в доме спрятан
запас провизии, который делить с нами они не желают. Только когда до них
дошло, что мы намерены создать еще большие запасы, их отношение к нам
смягчилось, и они приготовились извлечь из этого все выгоды для себя.
Я решил, что останусь на день-другой, пока не устрою команду. Я
догадывался, что Джозелла поступит со своей группой так же. Хитроумный
человек этот Коукер: трюк назывался "подержите младенца". Просят минуточку
подержать младенца и удирают. Когда все наладится, я улизну и найду ее.
Дня два мы работали систематически, обчищая самые крупные магазины -
большей частью однотипные лавки какой-то одной фирмы, в общем не очень
богатые. Почти повсюду до нас побывали другие. Витрины были в ужасном
состоянии. Стекла выбиты, на полу валяются вскрытые банки и разорванные
пакеты, их содержимое вместе с осколками стекла превратилось в липкую
вонючую массу. Но повреждения, как правило, были незначительны, и мы
находили в лавках и на задних дворах нетронутые ящики.
Слепым было неимоверно трудно поднимать и вытаскивать эти тяжелые
ящики на улицу и грузить их на ручные тележки. А ведь надо было еще
доставить добычу домой и перенести в кладовые. Но практика уже начала
давать им некоторые навыки.
Хуже всего было то, что мне нельзя было ни на минуту оставить их. Без
моего руководства они были не в состоянии сделать почти ничего. Мы могли
бы организовать хоть дюжину рабочих партий, но использовать одновременно
нельзя было даже две. В доме, когда я уходил с партией фуражиров, работы
тоже приостановились. Мало того, им приходилось сидеть сложа руки, пока я
тратил время на поиски и исследование новых источников добычи. Двое зрячих
могли бы наработать вдвое и втрое больше, нежели вся моя команда.
С того момента, когда мы принялись за дело, у меня не было ни одной
свободной минуты. Днем я думал только о работе и к вечеру уставал так, что
засыпал мгновенно, едва ложился. Время от времени я говорил себе: "Завтра
к вечеру я уже полностью обеспечу их всем необходимым, хотя бы на
некоторое время. Тогда я смоюсь и пойду искать Джозеллу".
Звучало это прекрасно, но каждый день это было новое завтра и с
каждым днем мне становилось труднее. Некоторые понемногу приобретали
навыки, но по-прежнему практически нечто, начиная с работы на улицах и
кончая открыванием банки консервов, не могло делаться без моего участия.
Мне даже казалось, что с каждым днем я становлюсь все более незаменимым.
И их вины здесь не было. В этом заключалась главная трудность.
Некоторые старались изо всех сил, и я просто не мог предать их и плюнуть
на их судьбу. Десять раз на день я проклинал Коукера за то, что он
поставил меня перед такой проблемой, но это не помогало мне разрешить ее:
я только спрашивал себя, чем все это может кончиться...
Первый намек на ответ (хотя я не подозревал тогда, что это намек)
появился на четвертое или на пятое утро, как раз перед тем, как мы
собрались выйти за добычей. Женский голос крикнул нам с лестницы, что на
этаже двое больных, даже тяжело больных.
Обоим моим волкодавам это не понравилось.
- Послушайте, - сказал я им. - Я сыт по горло этой цепью и
наручниками. Мы бы прекрасно обошлись без них.
- И вы бы сейчас же удрал к своим... - сказал кто-то.
- Не обольщайтесь, - сказал я. - Мне ничего не стоит прикончить эту
пару горилл-любителей в любое время дня и ночи. Я не сделал этого просто
потому, что ничего против них не имею. Но меня начинает раздражать эта
пара тупоголовых идиотов...
- Эй, послушай... - возразил один из волкодавов.
- И, - продолжал я, - если они не дадут мне взглянуть на заболевших,
пусть ждут своего конца с минуты на минуту.
Мои волкодавы вняли гласу разума, но в комнате больных изо всех сил,
насколько позволяла цепь, старались держаться поодаль. Заболели двое
мужчин - один средних лет, другой совсем молодой. У обоих был жар, оба
жаловались на острую боль в животе. В те времена я мало понимал в таких
вещах, но не надо было понимать много, чтобы ощутить сильное беспокойство.
Придумать я ничего не мог, только велел перенести их в пустующий дом рядом
и попросил одну из женщин по возможности ухаживать за ними.
Это было начало перемен. Следующее событие, совсем в ином роде,
случилось примерно в полдень.
К тому времени мы уже основательно очистили большинство продуктовых
магазинов вблизи от дома, и я решил несколько расширить сферу действий. Я
вспомнил, что в полумиле к северу находится еще одна торговая улица, и
повел команду туда. Магазины мы нашли, но нашли и еще кое-что.
Свернув за угол, я сразу остановился. Перед бакалейной лавкой
толпилась группа мужчин: они выносили из дверей ящики и грузили их на
грузовик. Работали они совершенно так же, как мы. В моей группе было
человек двадцать. Я остановил их и стал раздумывать, как быть дальше. Я
склонялся к мысли отступить, чтобы избежать возможного столкновения и
отправиться поискать свободное поле деятельности где-нибудь в другом
месте: не было смысла вступать в конфликт, когда вокруг по разным
магазинам разбросано так много добра. Но принять решение я не успел. Пока
я колебался, из лавки уверенным шагом вышел рыжеволосый молодой человек.
Не могло быть сомнения в том, что он зрячий: через секунду он увидел нас.
Он повел себя очень решительно. Он быстро сунул руку в карман. В
следующее мгновение пуля щелкнула в стену у меня за спиной.
Последовала живая картина. Люди его и моей группы замерли, обратив
друг на друга невидящие глаза, силясь понять, что происходит. Затем он
выстрелил снова. Думаю, он целился в меня, но пуля попала в моего стража
