Посчитали - одиннадцать! Как получилось? Кто обсчитался? Тьфу ты!
Дом-то, будь он неладен, кооперативный оказался. Председатель коопе-
ратива жильцам популярно объясняет: "Граждане, фактическое недоразуме-
ние. Маленькая недосдача. Ну не хватает одного этажа". Квартиросъемщики
в крик: "Чьего именно этажа нету?" А черт его знает! Нижние жильцы орут:
"Ребенку понятно, двенадцатого не хватает. На одиннадцатом все кончает-
ся". Верхние в обратную сторону глотки рвут: мол, двенадцатый как раз на
месте, на нем крыша держится, бестолковые люди! А первый в запарке про-
пустили, прямо со второго начали. Словом, крик, гам, потому что жить
всем хочется.
Кто-то предложил: "Одиннадцать этажей, слава богу, есть, как-нибудь
поместимся, не бароны". И с возгласами "ура" жильцы на штурм бросились.
Вы не поверите - поместились! То есть, народ по ордерам на двенадцать
этажей в одиннадцать втиснулся, и без крови, а с пониманием. Не люди,
что ли? Никто ж не виноват, что накладка случилась. К тому же площади
открылись необитаемые. Подвал побелили, поклеили - та же квартира от-
дельная. Правда, ходить согнувшись приходится. Так и на этажах от радос-
ти высоко не подпрыгнешь. Спустили в подвал - по их просьбе - всех с но-
ворожденными. Внизу горячей воды хоть залейся, а на верхние этажи
по-разному доходит. Так что купай дите, стирай с утра до вечера. К тому
же детишки в подвале кричать перестали. Нет, может, они и кричат, но на-
сосы так гудят - ничего не слышно!
Пара добровольцев-моржей объявилась. Сказали: "Мы в проруби свободное
время проводим - пошлите нас на крышу". А на крыше у них просто гнездыш-
ко получилось. Летом вообще рай! В квартирах жара, мухи, а у них вете-
рок, аисты из рук кушают. Не только из рук - все поклевали. Ручная пти-
ца, куда от нее денешься? Зимой, оно, конечно, прохладней, даже когда
листовым железом укроешься. Зато ни в одной эпидемии не участвовали. На
этажах грипп, температура под сорок, а у них всегда нормальная. Плюс де-
сять в тени под мышкой. Организовали на крыше группу здоровья. Детей с
детства приучали босыми по снегу, внезапное обливание ледяной водой -
такие орлы вымахали, ничего не страшно, в любом доме жить смогут!
Ну, тут разные разговоры пошли, мол, одни в подвале ютятся, а другие
себе весь чердак отхватили, кур разводят, тараканьи бега... А остальные
не люди, что ли?! И придумали, что не будет в доме как бы одного блужда-
ющего этажа. То есть в январе не будет как бы первого, в феврале - как
бы второго, и так далее. А в июле всем домом в отпуск. На год очень
удобный график получился, очень. А кто, значит, в таком-то месяце ока-
зался безэтажный, - пожалуйста, заходи в любую квартиру, живи себе. Это
все рыжий жилец придумал, с третьего этажа. Если вверх подниматься. А
если сверху спускаться, то, он значит... с четвертого? Ну неважно! Важно
то, что каждый месяц жильцы как бы обмен совершали, вверх-вниз по дому
ездили. Так что претензий ни к кому никаких.
Опять-таки лифт. Пропадала площадь? Пропадала. А там, если кто в лиф-
те был, знает: светло, тепло, зеркало висит. Что еще надо, когда люди
любят друг друга?
Одна женщина в лифт вошла - ах! Целуются! Она в крик: "Прекратите ху-
лиганить! Дома не можете?" Они ей отвечают: "Вы, наверно, не местная, в
гости к кому-то пришли? Дома не можем. У нас там живут Никитины до марта
месяца. А мы только поженились, еще целоваться хочется. Вот правление и
выделило на медовый месяц отдельную жилплощадь. А вам нехорошо! Что же
вы к посторонним людям в лифт без стука врываетесь?" И написали на лиф-
те: "Васильевым стучать три раза!" Здорово устроились, правда? Свадебное
путешествие: лифт вверх-вниз! А молодым что еще надо? Ну и, конечно,
мальчик у них родился. Крупный. Четыре пятьсот! Лифтером назвали. В
честь мастера по ремонту лифтов, он к ним заглядывал.
Опять же воспитательная работа наладилась. Слесарь один жил - попи-
вал, жену побивал. В нормальных условиях бил бы ее до последней капли
крови, так ведь? А в этом доме жену его в пятьдесят вторую переселили, к
врачу. А к нему на пятнадцать суток вселили одну милую женщину, ядроме-
тательницу. Он по привычке замахнулся - ну, она и метнула его. Где он
приземлился, неизвестно. Через три дня вернулся - другой человек: в жене
души не чает, пить бросил, только заикается вежливо.
Официантка одинокая, можно сказать, счастье свое нашла. Ну, принесет
в дом с работы остатки, а есть-то самой надо. А одной все не съесть.
Продукты выбрасывала, тосковала. А к ней как-то сосед с собачкой на за-
пах зашел. Уже есть веселей! Другой на звон ножей, вилок забрел, тот,
что на заводе шампанских вин работает. Ясно, зашел не с пустыми руками.
И потянулся народ, кто с чем. А все где-то работают. Кто с конфетами,
кто с лекарствами, кто шпингалеты на окна тащит, кто бенгальские огни! И
когда вместе сложились - праздник вышел. И все тихо, мирно, потому что и
милиционер где-то свой проживает. Никого вызывать не надо. Словом, хо-
чешь не хочешь - одной семьей зажили. Все общее стало: и радость и горе.
А когда все поровну, то на каждого горя приходится меньше, а радости
больше.
Бельмондо
Бунькин совершал обычную вечернюю прогулку. Неспешно вышагивал свои
семь кругов вдоль ограды садика, старательно вдыхал свежий воздух, любо-
вался желтыми листьями и голубым небом. Внезапно что-то попало Бунькину
в глаз. Вениамин Петрович старательно моргал, тер веки кулаком - ничего
не помогало. А к ночи глаз покраснел и стал как у кролика.
Сделав примочку со спитым чаем, Бунькин лег спать. Утром он первым
делом подошел к зеркалу, снял повязку и обнаружил в глазу странное пят-
нышко.
- Уж не бельмо ли? - испугался Вениамин Петрович. - Сегодня же пойду
к врачу.
На работе его так загоняли с отчетом, что он забыл про бельмо, а ког-
да вечером вспомнил, не хватило сил подняться с дивана. К тому же боле-
вых ощущений не было. "К врачу завтра схожу", - думал Бунькин, разгляды-
вая глаз в зеркальце. Пятнышко стало больше и красивее.
- Когда в ракушку попадает песчинка, вокруг нее образуется жемчужина.
А вдруг у меня то же самое? Вот был бы номер! - хмыкнул он.
- Жемчуг или бельмо? Эх, мне бы чуточку жемчуга, - бормотал Вениамин
Петрович, укладываясь в постель.
Снились ему ракушки. Они раскрывались, как кошельки, и ночь напролет
из них сыпались золотые монетки.
Утром Бунькин увидел в зеркальце, что пятно округлилось. На свету оно
нежно переливалось всеми цветами радуги.
"Неужели жемчужина? - всерьез подумал Вениамин Петрович и присвист-
нул: - Что же делать? Пойдешь к врачу - удалят. Дудки! Грабить себя ни-
кому не позволю!"
После работы Бунькин пошел не к врачу, а в ювелирную мастерскую. Ста-
ренький мастер прищурил в глазу свое стеклышко и долго вертел в руках
голову Бунькина.
- Странный случай, - прошамкал ювелир. - Или я ничего не понимаю в
драгоценностях, но - даю голову на отсечение - это не подделка, а насто-
ящий жемчуг! Это...
- А сколько за него дадут? - перебил Вениамин Петрович.
- Трудно сказать. Ведь это не речной жемчуг. И не морской. Но рублей
пятьсот за такой глаз я бы дал не глядя...
Дома Бунькин долго разглядывал через лупу свое сокровище, щедро уве-
личенное и отраженное в зеркале. Потом сел за стол.
- Так. Значит, пятьсот рублей у нас есть. - Вениамин Петрович взял
бумагу. - Пятьсот за три дня. Но она же еще расти будет. Вот это зарпла-
та! - Бунькин начал складывать столбиком.
- Только бы под трамвай не попасть, - заволновался он. - А то еще ху-
лиганы по глупости в глаз заедут. Такую вещь испортят, вандалы! Надо
припрятать добро.
Бунькин смастерил черную бархатную повязку и элегантно перевязал го-
лову.
- Вот так спокойнее, - улыбнулся он, глядя на бандитское отражение в
зеркале.
На вопрос сослуживцев: "Что случилось?" - Вениамин Петрович кокетливо
отвечал: "Да ерунда, конъюнктивит".
Жемчужина росла медленно, но верно. Скоро она заполнила полглаза, так
что видеть ее Вениамин Петрович мог только вторым глазом, сильно скосив
его.
Бунькин закупил литературу о жемчуге. О его добыче, росте в естест-
венных и искусственных условиях.
Во время летнего отпуска он поехал на юг, к морю. Вениамин Петрович
до посинения качался на волнах, вымачивая левый глаз в соленой воде.
Морские ванны пошли на пользу, потому что вскоре, к большой радости
Бунькина, почти весь левый глаз заполнила прекрасная жемчужина.
На работу Вениамин Петрович возвратился другим человеком. Несмотря на
повязку, укрывшую глаз, вид у него стал независимый, гордый. Достоинство
переполняло Бунькина, лилось через край. Чуть кто толкнет или скажет
бестактность - Бунькин вспыхивал, как принц голубых кровей, и требовал
удовлетворения немедленно. Виновный тут же просил прощения.
И тем трогательнее выглядела постоянная тревога Вениамина Петровича
за судьбу сослуживцев, их близких, родных. Если, не дай бог, кто-то уми-
рал, он непременно являлся на похороны. В газетах первым делом искал
некрологи и, отпросившись с работы, спешил на панихиды совершенно незна-
комых людей, где убивался и рыдал так, что его принимали за близкого
родственника покойного. И никто не знал, что чужое горе оборачивалось
для него жгучей радостью. Ведь после каждого промывания соленой слезой
жемчужина делалась больше и свет испускала ярче.
Когда левый глаз практически перестал видеть, Вениамин Петрович решил
- пора. Он пришел к ювелиру, развязал глаз и царственно опустил голову
на стол: "Сколько дадите?" Старенький ювелир долго причмокивал и наконец
сказал:
- В жизни не видел ничего подобного. У вас здесь не меньше десяти ты-
сяч. Поздравляю!
Вениамин Петрович вышел из ювелирной мастерской, ощущая себя начинаю-
щим миллионером.
- А что ж это я иду как простой смертный? Да еще с повязкой? Не воро-
ванное. Все честным путем. - Бунькин сорвал с головы черную тряпку и,
размахивая ею, остановил такси.
- Большой проспект! - сказал он и, взяв из пачки шофера сигарету, за-
курил. Когда подъехали к дому, на счетчике было рубль десять.
- Извини, друг, мелочи нет! А с этой штуки у тебя сдачи не будет, -
захохотал Вениамин Петрович, сверкнув на шофера левым глазом. Тут даже
таксист не нашелся что ответить. Он вцепился в руль, и пока Бунькин под-
нимался по лестнице, в его честь гудел гудок машины.
С утра в учреждении Вениамина Петровича никакой работы не было. Ог-
ромная очередь выстроилась смотреть на богатство Бунькина.
И все разговоры были о том, как все-таки везет некоторым.
Целыми днями ходил теперь Вениамин Петрович со своей жемчужиной,
рассказывал, показывал ее при дневном свете и для сравнения - при элект-
рическом. Его угощали, приглашали в гости, показывали друзьям и
родственникам. Он стал душой общества. Бунькин сам поражался, но каждая
его шутка вызывала дружный заливистый смех. Естественно, он ни за что не
расплачивался, говорил: "Потом отдам сразу" - и шире открывал левый
глаз, откуда струился невиданный свет. В магазине испуганные продавцы
отпускали товары в кредит, стоило ему лишь сверкнуть на них глазом. Он
стал нравиться женщинам. Да! И молодым тоже. Они находили его неотрази-
мым, похожим на какого-то киноартиста. А некоторые так прямо и называли
его за глаза Бельмондо.
Но Вениамин Петрович был начеку и никому не отдавал свою руку, сердце
и глаз.
Жить стало интересно. Одно, правда, беспокоило Бунькина - второй
глаз. В нем абсолютно ничего не было. Белок, зрачок, и все. То есть глаз
пропадал ни за грош!
Вениамин Петрович стал чаще гулять. Особенно в ветреную погоду.
Ночью. Когда никого не было рядом. Он выбирал закоулки позапущеннее, бе-
режно прикрывал левый глаз, широко открывал правый, но ничего путного не
попадалось. Дома он пристально разглядывал правый глаз в зеркале - пус-
