на каблуках бегают! Они на них по лестнице вверх к ребенку больному. Они
на каблуках вниз к начальству на ковер быстренько. На каблуках ждут, на
каблуках надеются, плачут на каблуках, целуются - живут на каблуках, Ва-
ся!
А все ради чего? За что страдают? Чтобы ножка казалась длиннее, а
спинка - короче. И так кажется, Вася. Смотри, кругом одни ноги. Как в
лесу, честное слово! Мы думаем, как бы дойти, они - о том, как пройти.
Вася, кто-нибудь смотрел на твои ноги? А ты на них смотрел? Пра-
вильно, твои ноги никого не волнуют. А ее ноги волнуют всех. Вишь, ози-
раются! Она свои ножки легкие переставляет и глазом даже не ведет, пото-
му что спинным мозгом чувствует: сзади все в порядке, мужики шеи вывер-
нули, окосели. А ей больше ничего и не нужно, Вась! А нам нужно. Тут на-
ша слабость и ее сила.
А сколько еще на ней непростого на кнопочках, крючочках, шнурочках -
ты бы во всем этом задохнулся, Вася, а она дышит. Причем как! Посмотри,
посмотри! Слева! Грудь поднялась, опустилась, опять поднялась. Что дела-
ет, а? Просто она так дышит. А у тебя, Вася, дыхание перехватывает, хотя
твою грудь ничего не стесняет, плевать ты хотел на свою грудь... Глянь
на ее лицо, Вась! Правей! Ага! Ну как? Это ты побрился - и король, а не
побрился - тоже король, только небритый. А у нее посмотри... Да не пока-
зывай ты пальцем! Достаточно, что я газетой показываю. Смотри: крем, те-
ни, тушь, помада, румяна, тон. И все так положено, ни за что не догада-
ешься, где кончается лицо и начинается косметика.
Ты никогда не красил глаза, Вася? Да они у тебя и так красные! А она
каждый день глазки себе рисует. Ее глаз - произведение искусства. Глаз
женщины, это надо видеть, Вася, если она тебя в него пустит!
Смотри, смотри, какая пошла! Не та, эта еще лучше! Ну как тебе моя?
Кажется, утром так и вскочила с постели румяная, глаз под аккуратно
растрепанной челкой горит. Кажется, все у нее хорошо. Спрятала неприят-
ности под румяна, обиду по скулам вверх в стороны развела, слезы назад
втянула - и взгляд получается влажный...
Вась, я от них балдею! Ты посмотри, пуговка у нее на блузочке вроде
бы расстегнулась. У тебя расстегнулась, оторвалась - это небрежность,
Вася. А у нее на одну пуговку не застегнуто - тут точный расчет, тайный
умысел. Попробуй глаза отвести. Не можешь. И я не могу. Никто не может.
А всего-то расстегнута одна пуговка. Учись, Вася!
А ты представь, сколько на все это надобно времени. И где его взять?
Ведь в остальном у нас все полы равны. Материальные ценности создают на-
равне, вот этим вот пальчиком с гладеньким ноготком. А в свободное время
рожают в основном они, Вася. Я узнавал - они! И кормят нас они, и Софья
Ковалевская при всем том была женщиной. Когда успевают? Да, зато им
бриться не надо! Это ты прав. Это они себе выбили.
А кто еще станет слушать нас, почему мы не стали, кем могли, а стали,
кем стали, и кто виноват - всю эту ежевечернюю тягомотину слушают они,
одной рукой стирая наши рубашки, второй стругая картошку, третьей воспи-
тывая наших бездарных детей.
А после всего кремом почистив зубы, а пастой покрыв лицо, падают за-
мертво в постель, где бормочут спросонья одно: "Гражданин, вы тут не
стояли!"
Вот так годами терпят нас и живут рядом с нами, ни разу толком не из-
менив, храня верность черт знает кому!
И при этом еще норовят одеться по моде. Да! Ты знаешь, что такое
"модно", Вась? Когда надето оба носка, причем одного цвета? Сильно ска-
зано.
А у них журнальчики, выкройки. Ночами чего-то шьют, плетут, вяжут,
либо пытаются подогнать фигуру под то, что достали.
А для чего они муки терпят? Что им надо? А надо им всем одного:
семьи, гнездышка, плеча надежного рядом.
И снится им сказочный принц вроде тебя, Вася!
Багратион
Началось это той проклятой осенью, когда я покупал помидоры. Продавец
швырял в миску гнилые, я мигом выбрасывал, на красные менял, он красные
менял на гнилые, и в такой азарт вошли, что он начал швырять красные, а
я сдуру менял на гнилые! И тут очередь сзади взвыла: "Если первые выби-
рать начнут, последним только на расстройство желудка останется. За
красный обязан гнилой съесть, не подавишься, не Рокфеллер!!"
То ли оттого, что Рокфеллером обозвали, то ли от запаха гнили - орга-
низм затрясло. И слышу крик свой сумасшедший: "Перекусаю всех в порядке
очереди! Почему за свои деньги гнилью питаться должен?!" И помидорами
как зафугачу в очередь! Думал, все, убьют! Нет. Молчат, облизываются,
сок томатный с лица убирают. Поняли: раз человек один против очереди по-
шел - сдурел. С ним лучше не связываться.
Я теперь больше часу в очереди не жду. Час - все!
Зашел тут в пельменную. Вижу, очередь в кассу на месте марширует.
Оказывается, кассирша пельмени за кассой лопает. Кто-то интеллигентно
так ее спрашивает: "Простите, вы в другое время пообедать не можете?"
Кассирша отвечает сквозь пельменю: "А ты?!" И вся очередь хором считает,
как при запуске ракеты, сколько ей осталось: "Три, две, одна! Наелась!"
Наконец выбил я пельмени, к повару с подносом подхожу, говорю: "При-
ятного аппетита! Позвольте пару пельменей, горчица с собой. Кушать хо-
чется... Больше так не буду!"
Повар отвечает: "Пельмени кончились только что. А мясо в них - еще
утром". А у самого фигура такая - глупо спрашивать, где мясо из пельме-
ней. И тут, не знаю отчего - то ли пельмени в голову ударили, то ли...
Словом, хватаю повара за грудь, горчицей намазываю, кричу: "Уксусом
полью, съем с потрохами!" Через минуту ел то, что в жизни не кушал, а
повар каждый день.
Но знаете что странно? Когда ты с ними по-нормальному, с тобой - как
с идиотом. Как только идиотом прикинулся - все нормально!
Мне тут сосед, дядя Петя, говорит: "Я во время войны города приступом
брал. А тут бумажку подписать - тоже приступ, но сердечный. Подпиши,
Барклай, будь человеком. Ты все теперь можешь".
Ну, Барклай, потому что, когда зимой паровое отключили, я добился,
чтобы мне, как участнику Бородинского сражения, включили. Пришлось Барк-
лаем де Толли прикинуться. А вообще-то меня Толей зовут. Толя, и все. Я
им писал, звонил, ждал. Ничего.
Но когда я в жэк на табуретке ворвался: "Шашки наголо! Первая батарея
к бою! Даешь паровое!" Они сразу: "Все дадим! Успокойтесь, товарищ Баг-
ратион! Но скажите Кутузову, чтобы больше не присылали!"
И я подумал: что будет, если все чуть что на табуреты с шашками повс-
какивают? Это уже не Бородинское сражение - Ледовое побоище начнется.
К тому же выходить из себя все легче и легче, а вот обратно в себя -
все трудней. Тут как-то из себя вышел - вернулся, все от меня ушли. Же-
на, рыбки из аквариума.
Если вдруг кого-то из них увидите, передайте: я таблетки принимать
начал и снова тихий-тихий. Вчера помидоры купил - одна гниль, а я съел и
ни звука.
Паучок
Первый раз его увидел, чуть не раздавил, пакость ползучую! Хорошо,
вспомнил: увидишь паука - получишь письмо. Примета международная. А что
там в этом письме? Все что угодно! Не-ет, от греха подальше.
Да что мне, жить надоело? Какая-нибудь женщина одинокая напишет, от-
вечу: "Здесь такой не проживает", переписка начнется, потом как честный
человек женюсь, дети, крики. Инфаркт! Тьфу-тьфу-тьфу!
Нет-нет, обойду паучка бочком-бочком - не видел. А то еще придет
письмо: "Явиться в суд свидетелем". А сами посадят. Точно! Как докажу,
что я не крал? Кто-нибудь видел, как я не крал? И десять лет с конфиска-
цией того, чего нет. А как докажешь, что все честным путем? Хорошо, чеки
храню на всякий случай!
А какой махонький был. Дал ему мушку. Ешь, ешь! Как он набросился!
Молочка налил. Выпил. Пузанчик мой. Расти большой! Все вдвоем веселее...
Зверушка моя. Харитон.
Ты ничего не видел, тебя никто не видел. Вот на работу пятнадцать лет
хожу без опозданий, а кто меня видит? Не приду, кто заметит? Умру, кто
заплачет? Ни души! Полная независимость! Верно, Харитоша? Ешь плавленый
сырок, ешь ты его мягкого.
Или, как тогда, помнишь: счет за международный разговор. Международ-
ный! С Будапештом, главное! А у меня никого в Голландии нету. Кто-то на-
говорил на шесть рублей с иностранной разведкой, а мне расплачиваться?!
Слава богу, телефона нет, наотрез отказался - от греха подальше! Еще по-
падут не туда, спросят: "Как поживаете?" Скажу: "Хорошо" - тут же сле-
тятся, как мухи на мед, тут же! Отвечу: "Плохо" - приедут выручать. Две-
ри выломают, ты ж их не знаешь! И с песней, гитарой, подругами. И я про-
болтаюсь. Не знаю о чем, но если с подругами, - все может быть.
...Дай лапку, дай! Молодец! Вот тебе сахарку. Нет, варенье малинку
нельзя! Что ты! На черный день. Говорят, от простуды хорошо. Вот просту-
дись - полакомимся.
...Главное, кто письма пишет? Те, кому делать нечего.
Мне тут на работе письма приносят, ну, передать чтобы. А я сначала
погляжу. Так один пишет - изобрел капли какие-то. "Три капли - и тебе
хорошо. Четыре - мама здорова. Пять капель - и полетел". Каково? А вдруг
действительно, пять капель и... Ведь все разлетятся! Потому я все в
стол. Раз им не ответишь, второй, а на третий год они писать перестанут.
Вот так. От греха подальше.
И все чудненько. Домой придешь, паутинку раздвинешь, Харитоша
навстречу, об ноги трется. Харитоша! Харитоша хороший! Дай за ухом поче-
шу. Где оно у тебя? На шоколадку, грызни!
Хорошо дома. Вроде ничего нет, зато все честным путем. А когда чест-
но, ничего не страшно. В универсаме сумку настежь - проверьте! Ничего
нет! Чист! В проходной - проверьте сверху донизу. Обыщите при людях.
Пусть все видят. Гол как сокол! И сколько у нас таких соколов. В трамвае
абсолютно спокоен - есть билет. Ну, проверьте билеты! Нет, вы проверьте!
Не контролер? Неважно. Давайте друг друга проверим по-товарищески.
А пианино куплено по случаю. За двадцать рублей. Сядешь вечером,
крышку откроешь, на клавиши нажмешь... и тишина! Струн нету, только кор-
пус. А мне много не надо. Люблю посидеть за пианино...
Вот оно, наше гнездышко: ни шума, ни света. Не тянет, не дует. Дверь
обита. Окна ватой, уши ватой. Сказка!.. Кстати, давно хотел сказать, па-
утинку бы в уголок надо. Всю комнату опутал! Кто здесь хозяин? Я или ты?
То-то. А гамачок кто сплел? Ты? Спасибо, не ожидал! Ой, как раскачивает-
ся!
А кровать единственную зачем разломал? Чего ты распсиховался, Хари-
тон? Кто не кормил? Я? А куру кто умял? Пюре с маслом я приговорил? Ну
ты даешь!
Чего коленца выделываешь? Плясать? С какой... Письмо? Мне? Нет ника-
кого письма! Адресат выбыл! Паучка не видел - не положено никаких писем.
Примета такая международная. Кто-то паука угробил, а мне письмо? Дудки!
Законы знаем! Высунем письмо обратно под дверь. Нету нас.
...Что ты суешь? Муху? С ума сошел? Как вы ее едите? Тьфу! Гадость! А
ножка ничего.
Слушай! А вдруг в письме что-то хорошее? Мало ли, вдруг кто-то позд-
равил, я не знаю с чем... Или пожелал, я не знаю что...
Нет! Лучше не рисковать! Ну их, эти письма! Еще мухи есть? Что ты все
себе да себе?
...Ну, поужинали - и спать. Задерни щелочку паутинкой, свет падает...
А то бы прочли письмо, век не выпутались... Подвинься ты! Паутинку-то
сбоку подоткни, дует...
Что ж там было такое в письме, а? Интересно, что за сволочь написала?
Так никогда и не узнаем. Можем спокойно спать...
Не люди, что ли?
Построили - отсюда будет остановки три - дом. Кирпичный, двенадцатиэ-
тажный, лоджии, лифт, скворечник на крыше - все удобства! К назначенному
времени новоселы подъехали с узлами, мебелью, детишками. Ключами бряка-
ют, ждут, когда строители с последним мусором из подъезда выметутся.
И тут какой-то пацан как завопит: "Мама! Этажей-то одиннадцать!" Как
- одиннадцать? Двенадцать должно быть! Считать не умеешь, второгодник!
