МАРЛО. И ты, красавица! Выходит, все рады избавиться от меня.
УОЛСИНХЭМ. Нам надо торопиться, Кит. На тебя поступил донос.
МАРЛО. Кому?
ФРАЙЗЕР. Мартышке королевы.
МАРЛО разворачивается, чтобы уйти
ОДРИ. Ах так! Ну и уходи! Черт с тобой. Инграм перехватил донос, и до
утра он не попадет к членам Тайного совета. Инграм спас тебе жизнь, и на мой
взгляд, совершенно напрасно. Твой гнусный язык все равно рано или поздно
погубит тебя.
УОЛСИНХЭМ. Инграм действовал согласно моему распоряжению. Давайте
обсудим все спокойно. Во-первых, дайте ему прочесть...
ФРАЙЗЕР передает листок с доносом Марло, тот отказывается брать.
МАРЛО. Кто сочинил все это?
ФРАЙЗЕР. Ричард Бэйнс.
МАРЛО. Бэйнс! Да нет, быть этого не может.
УОЛСИНХЭМ. Кит...
МАРЛО. Ник. Помнишь во Фландерсе? Этот человек давно бы гнил в могиле,
если б я не пришел ему на помощь.
ПОЛИ. Дружище, шпион не знает, что такое честь.
УОЛСИНХЭМ. Прочти ему, прочти...
ФРАЙЗЕР. "...Кристофер Марло кощунственно отрицает богодуховность
священного писания. ...Что пророк Моисей лишь дурачил своими фокусами
невежественных евреев... ...Что некий Хэрриот, приближенный сэра Уолтера
Рэли, дал бы ему сто очков вперед..."
МАРЛО. Рэли это видел?
УОЛСИНХЭМ. Да...
ФРАЙЗЕР. "...Марло отрицает божественность Христа: он-де не родной, но
вполне земной сын Иосифа. Марло утверждал, что Иисус распутничал с сестрами
из Вифании и с Иоанном Богословом, а иудеи сделали правильный выбор, когда
предпочли разбойника Варраву Христу. Он говорил, что все, кто не курит табак
и не спит с хорошенькими мальчиками - дураки..."
ОДРИ. В тюрьму его! На костер!
УОЛСИНХЭМ. Кит, здесь указан свидетель. Ричард Чомли, который даст
показания относительно Школы ночи. Здесь о Школе ничего не говорится, но на
суде она непременно всплывет. Теперь слушай заключительную часть: "Полагаю,
что долг каждого истинного христианина сделать все возможное, чтобы источник
столь богохульных мыслей и высказываний иссяк навсегда..." Этого достаточно,
чтобы тебя подвергли допросу. И наверняка дело кончится судом. Но как ты
наверняка догадываешься, есть люди, которые не допустят, чтобы ты дожил до
суда, опасаясь, что своими показаниями ты их изобличишь...
МАРЛО. Имя Рэли здесь уже упомянуто.
ФРАЙЗЕР. Он заплатил мне, чтобы я вычеркнул его имя.
УОЛСИНХЭМ. Он страшно напуган. От него всего можно ждать. Поэтому я
попросил Ника и Робина не отходить от тебя ни на шаг. Завтра утром явись ко
двору, как это тебе предписано. Делай вид, что ничего не случилось. Инграм
задержит донос на сутки. Потом они отправятся в Дептфорд вместе с тобой. Вы
должны успеть до вечернего прилива.
РОЗАЛИНДА. А я?
УОЛСИНХЭМ. Ты не можешь плыть с ним на одном корабле.
МАРЛО. Если она останется, они возьмут ее.
СТОУН. Я спрячу ее. Доверься мне.
РОЗАЛИНДА кивает Марло.
РОЗАЛИНДА. Нас слишком часто видели вместе. И меня трудно с кем-то
спутать. Из-за меня ты можешь быть раскрыт.
МАРЛО. Как я могу вот так сорваться и бросить всех остальных на
произвол судьбы. Что будет с тобой, Тэм? Ради меня ты совершаешь
государственную измену.
УОЛСИНХЭМ. Не совсем так, друг мой. Мы все предусмотрели.
УОЛСИНХЭМ кивает Поли, тот с сомнением смотрит на Стоуна.
ПОЛИ. Хотите, чтоб он слышал?
УОЛСИНХЭМ. Да. Он должен знать.
ПОЛИ. Значит так. План называется "Последнее явление Мерлина". В
Дептфорде тебе предстоит умереть. Подмена трупа, понимаешь?
Кивает на Фрайзера и Скерса.
Они этим занимались в течение двух дней - подыскивали подходящий труп.
МАРЛО. Нашли?
СКЕРС. Что? Труп? Во время чумы? Нашел, о чем спросить!
ФРАЙЗЕР. Один поляк. Приплыл в Лондон матросом на торговом судне. А
вчера отдал Богу душу.
МАРЛО. И как же я умру?
СКЕРС. Ты утонешь. Мы бросим труп поляка в реку, потом извлечем его и
скажем, что это ты. Разумеется, мы его переоденем. В Скэдберри осталось
кое-что от твоей одежды. Не волнуйся, бархат мы не тронем.
ПОЛИ. Мы опознаем труп. Никто ведь не будет знать, что ты в Дептфорде.
МАРЛО. Да.
ПОЛИ. Мы сохраним все в тайне. Да ладно тебе, Кит! Мы это проделывали и
прежде. И сколько таких мертвецов сейчас живут припеваючи! Ты будешь в
безопасности, а его похоронят на кладбище при Церкви Святого Николы.
ФРАЙЗЕР. В любом случае, мы сможем договориться со следователем.
МАРЛО. Каким образом?
ФРАЙЗЕР. Ты умрешь в пределах Тауэра, то есть не далее чем в двенадцати
милях от королевской резиденции. И по закону расследование будет вести
Дэнби, следователь королевы.
УОЛСИНХЭМ. Я уже переговорил с ним.
МАРЛО. Дэнби ни за что не пойдет против нее.
УОЛСИНХЭМ. Когда ты, наконец, поймешь, что только Архиепископ жаждет
твоей казни. Архиепископ, а не королева. Дэнби уже получил указания.
МАРЛО. Чьи указания?
УОЛСИНХЭМ. Она ничего не узнает.
ОДРИ. И не захочет ничего знать.
МАРЛО отходит чуть в сторону, напряженно думает
МАРЛО. Если я умру, что будет с моими трудами?
УОЛСИНХЭМ. Возможно, с них снимут запрет.
МАРЛО. Я говорю про будущие труды. Или у меня уже нет будущего?
УОЛСИНХЭМ (К Стоуну). Расскажи ему о нашем разговоре.
МАРЛО. Так, так! Очень любопытно.
СТОУН. Я ничего не знал о подмене. Мы обсуждали в самых общих чертах
возможность мне выступить в роли посредника.
МАРЛО. Ты хочешь сказать, моего агента? Как это мило с твоей стороны!
РОЗАЛИНДА. Мы придумаем какой-нибудь шифр... Для писем.
МАРЛО. Прелесть, как интересно!
СТОУН. Она будет сообщать мне, когда ты закончишь очередную пьесу. Я
приеду в Венецию, выслушаю твои указания и вернусь в Англию с рукописью.
МАРЛО. Я придумал себе псевдоним. Один критик переделал мое имя Марло
на "Марало". А что до прозвища Кристофер, я переиначу его в Фертокрист. Я
буду Фертокристом Марало.
ОДРИ. Превосходно! Вот уж будет над чем поломать голову. Не успел
Кристофер Марло отбыть в мир иной, как театры Лондона одну за другой ставят
пьесы Фертокриста Марало!
МАРЛО. "Одну за другой"? Неужели Венеция способна творить чудеса?
РОЗАЛИНДА. Да!
СТОУН. Предполагается, что твои пьесы будут идти вместе с моими.
МАРЛО. То есть под твоим именем?
СТОУН. Да.
МАРЛО. Под каким из двух? Или у тебя их больше?
СТОУН. Под моим подлинным именем.
МАРЛО. Но как ты объяснишь различие? Ты видишь мир не так, как я. В
твоих пьесах мир отражен, как в зеркале, меня же интересует зазеркалье.
ОДРИ. Да, да! Давайте еще поговорим о театре, об искусстве. Самое
время! По мне, так мир бы ничего не потерял, лишившись всех своих гениев. К
черту поэтов. По крайней мере женщине вовсе не обязательно читать Виргилия,
а к Овидию мне даже прикасаться запрещали.
К Марло.
Ну что, мистер длинный язык. Ты отвергаешь наше предложение?
МАРЛО. Ник, Робин. Мы едем в Дептфорд.
Собирается уйти.
ОДРИ. Постой! Это еще не все. За эту маленькую услугу нам кое-что
причитается.
МАРЛО. А я было подумал...
ФРАЙЗЕР. Имена. Список имен.
МАРЛО. Нет никаких имен. Никаких списков. Я так и сказал Рэли. Но есть
воспоминания, мемуары, если угодно. После каждой встречи, я записывал на
память высказанные мнения, предметы споров, идеи. Я должен был это сделать.
Впервые в жизни я оказался в месте, где люди пытались познать истину.
Истину, запрещенную Богом, как знание было под запретом в садах Эдема. Если
б вы только знали, как сладка истина! Это вам не беспредметные упражнения в
логике на университетских кафедрах. И не пошлый страх ляпнуть что-нибудь
лишнее во время публичных выступлений. Нет! Мы стояли друг перед другом,
обнаженные, и каждый мог предать каждого, но никто этого не сделал. И это
тоже истина. Нет, я не вел список имен. Только то, что говорилось. И этого
им из меня не вырвать, как бы они не старались. Мысль для них опасней, чем
мыслитель. Эти мысли я возьму с собой, чтобы облечь их в нечто такое под
чем...
К Стоуну.
...ты не решишься поставить свое имя. И когда будущая цивилизация
обратит взгляд в прошлое, она увидит трещину, которая благодаря нам,
пролегла через всю Европу, через весь мир, через самые отдаленные города и
веси.
К Стоуну.
Ты понимаешь, о чем я? Два Бога. Два символа веры. Два великих обмана.
Тираны, рядящиеся в одежды богоданной власти. Законы государства, загоняющие
людей в храмы и заставляющие их преклонять колена перед алтарем, за которым
спрятана дыба. Я хочу, чтобы они знали - были люди, которые не боялись
говорить, и есть люди, которые продолжают верить, что единственный грех на
земле - невежество.
На протяжение этого монолога свет меркнет до полного затемнения.
СЦЕНА 4.
За кулисами театра "Роуз". Предрассветный час.
СТОУН на авансцене переписывает при свете светильника "Геро и Леандра".
В глубине сцены спит РОЗАЛИНДА, укрывшись каким-то роскошным
театральным платьем.
Еще дальше СКЕРС, завернувшись в одеяло, клюет носом и попивает вино.
Входит МАРЛО. он бледен, пьян, на руках кровь.
МАРЛО. Кровь!
Поднимает руку с бутылкой.
Ах где эти славные денечки, когда они выходили на эту сцену, чтобы
играть, истекать кровью, умирать, а потом ужинать бифштексом и бросать
жребий, кому и когда репетировать.
СКЕРС подходит к Марло.
СКЕРС. Где тут можно отлить?
МАРЛО (показывает за сцену). Там целая гора шлемов из "Помпея
Великого".
СКЕРС. Зря ты им сказал, что никаких списков с именами не существует.
МАРЛО. Да-а? А почему-у?
СКЕРС. Я бы их приберег. На всякий случай. Я знал одного шпиона на
службе ее величества. Так вот, он поклялся на Священном Писании, что знает
местонахождение окровавленной сорочки Марии Шотландской, той самой сорочки,
в которой ее казнили. Так вот, он сказал, что распорядился, чтобы в случае
его преждевременной кончины эту сорочку передали в руки папистов. Тебе
следовало бы перестраховаться, Кит.
РОЗАЛИНДА шевелится.
РОЗАЛИНДА. Идите спать! Когда вы, наконец, угомонитесь?
Пошатываясь, СКЕРС отходит в глубину сцены. РОЗАЛИНДА снова засыпает.
МАРЛО (глядя на Розалинду). Я знаю, что напишу в Венеции. Венецианскую
историю, которую она нам однажды рассказывала. Историю любви и ревности
мавританского генерала. Хорошая тема - ревность.
Смотрит на Стоуна.
Она будет Дездемоной, а я мавром. Она в белом гриме, я - в черном... А
из тебя получится превосходный Яго. Тот негодяй-офицер, подлым обманом
подбивший Мавра на убийство Дездемоны. Вот они вдвоем крадутся в ее комнату,
бьют ее по голове мешком с песком, а потом обрушивают крышу, чтобы все
выглядело, как несчастный случай...
МАРЛО склоняется над ведром и ополаскивает лицо водой.
Нет, слишком похоже на "Мальтийского еврея".
СТОУН. Я думаю, Мавр должен сам совершить убийство. В одиночку. Без
Яго.
МАРЛО. Без злодея? Но как?
СТОУН. Любовник убивает возлюбленную. Он должен зацеловать ее до
смерти... и придушить подушкой.
Слова СТОУНА произвели впечатление на Марло и одновременно усилили в
нем страх собственного творческого бессилия.
МАРЛО. Ладно, посмотрим, как это у тебя выйдет.
СТОУН. Но это твоя пьеса.
МАРЛО. Твоя. Как только ты заговорил, я понял, что эта история уже в
тебе. Ну что ж, посмотрим, как говорят критики, какое развитие получит
сюжет...
СТОУН. Нет.
МАРЛО. А я говорю, да! Не удивлюсь, если узнаю, что ты уже сочинил эту
